Танец с жизнью. Трактат о простых вещах

Олеся Градова

Твое alter ego, родившееся в сети, заявляет о своих правах. Созданная тобой реальность, которая существовала только для того, чтобы убежать от себя, становится твоей действительностью, а virtual ego обретает власть над своим создателем.Искать принца, а найти дьявола в человеческом обличье, жаждать космической любви, а обрести вселенское одиночество – все это вполне удается главной героине, вокруг которой закручивается водоворот необычайных событий.

Глава 1. Поиск смыслов

Я ни на что не надеюсь.

Я ничего не боюсь.

Я — свободен!

Надпись на могиле Никоса Казандзакиса,

Крит, г. Ираклион

Самое страшное уже произошло. Мне уже больше, чем тридцать три. Я не ношу Breguet и Prada. Осознание того, что я не спасу мир, не оставлю своего имени в вечности, стало привычным, как звук мерно капающей из ржавого крана воды. Впрочем, у каждого своя Голгофа и у каждого свое «Последнее искушение»…

Я одна. Опять или все еще. Модель мира стала еще более несовершенна с тех пор, как я попыталась понять его устройство, нарушив целостность.

Умер Эйнштейн, предстал перед Богом. И как-то они, почти на равных, говорили о науке и жизни:

— А покажи мне, Господь, формулу мироздания.

Господь написал формулу.

— Стоп, в ней же ошибка! — воскликнул Эйнштейн.

— Я знаю, — ответил с улыбкой Бог.

Я много лет пытаюсь самостоятельно найти ошибку в формуле, я подставляю разные слагаемые, от перемены мест которых, как водится, ничего не меняется. Я поняла, что когда-то сбилась с единственно правильного и предназначенного мне пути, но так и не смогла с точностью определить «точку поворота». Мне не простили этой ошибки. Возможно, ее даже ждали.

Но как каждому в этой жизни, мне был предоставлен еще один шанс — вернуться к собственной экзистенциальной программе, для реализации которой меня, наверное, и отправили на эту Землю.

Вторая попытка, которой я искренне попыталась воспользоваться…

Точка отсчета

Когда я решила определить начало этой истории, мне показалось, что точкой отсчета можно считать встречу с Яном. Ян был Вещью в Себе. Если отталкиваться от «Критики чистого разума», в которой Кант говорил о существовании «вещей вне нашего сознания, независимо от нас и непознаваемо нами с точки зрения категорий рассудка», то в контексте Яна сначала я соглашусь с Кантом, а потом выступлю его «критиком». Ибо далее действует гегелевский принцип «познаваемости всего, что обнаруживает себя в явлениях». Ян обнаруживал себя в явлениях, а значит был в какой-то степени реален.

Яна называли гением и городским сумасшедшим, в паспорте у него стояло совсем другое имя, но новым знакомым он представлялся именно так. Оставим ему это милое чудачество. Он постоянно был чем-то занят, но нигде не работал официально. В прежние годы был лектором, тренером, потом, кажется, советником министра образования, разрабатывал новую концепцию обучения в школах с использованием игротехник. На Западе уже давно разобрали на сувениры «теорию игр», вручили Нобелевскую премию Джону Нэшу, а в России старались сбагрить «прогрессоров» в психушку или как минимум отлучить от госслужбы.

Ян — человек интересной судьбы. Он был богат, но растратил все деньги на женщин и цыган с медведями. Он создал целое философское учение, но не записал ни строчки, чтобы сохранить его для потомков. Он был окружен собеседниками и томными красавицами, но жил один. Он пережил восемь клинических смертей, и последнюю, по его словам, организовал сам и самостоятельно вернулся «из тоннеля». К этому можно добавить обостренную до предела интуицию, способность предвидеть события и влиять на жизнь людей, которые оказываются в его ближнем круге. Причем радиус этого круга, который не был величиной постоянной, он определял сам.

Люди, не входившие в этот круг, но знающие Яна, говорили о нем пугающие вещи. Довериться такому человеку — все равно, что ради шутки надеть скафандр и подняться на борт космического шаттла «Атлантис», а потом кричать сквозь звуконепроницаемое стекло, что произошла «судебная ошибка». За тобой задраят снаружи люки, а через некоторое время почувствуешь, как под тобой отделилась последняя ступень ракеты-носителя. Вернуться или отскочить уже не получается — воронка торнадо закручивается и остается только придерживать полы пальто.

Каким образом ему удавалось влиять на обстоятельства жизни других людей? Если сравнивать его воздействие с модными ныне производными от учения Рона Хаббарда — системами «лайф спрингов» и прочими психотехниками, то явление, в котором обнаруживает себя Ян, — это полное и категорическое изменение качества жизни объекта. Если вчера ты был «офисным планктоном» и всё, о чем мечтал — ипотечный кредит на квартиру в Западном Дегунино, то неожиданно для окружающих ты бросал работу и семью, мечты об ипотеке и пенсионных накоплениях, а еще через некоторое время обнаруживал себя за штурвалом судна, самостоятельно бороздящего просторы российского бизнеса.

Но это, как говорится, при «хорошем раскладе», потому что ты мог внезапно отключить мобильный телефон и отправиться на поиски Королевства Мустанг на крыше мира. То есть сделать выбор между карьерой и душевным комфортом в пользу дауншифтинга, и сидеть где-нибудь под пальмами, раскуривая косяки до конца своих дней. Абсолютно счастливый. Это не про личностный рост, это, скорее, про обретения своего «Я».

Жизнь людей в «ближнем круге» Яна действительно менялась фантастическим образом. Как будто подключался ускоритель, и ты отрывался от земли, теряя нажитое и отказываясь от всего, что ранее казалось тебе незыблемым. Вокруг говорили: «Он сошел с ума! Похудел и плохо выглядит…» Но через некоторое время «объект» возвращался в новом качестве и рассказывал о найденных в пути сокровищах. Жизнь снова набирала обороты.

Не исключаю, что его авторская методика изменения личности является своего рода «коучингом». Только коучинг с его «выходом из зоны комфорта» в таком депрессивном городе, как Москва, — штука дорогая, а Ян плату за консультации брал только в исключительных случаях, когда считал, что «объект» совершенно безнадежен.

Вопрос — зачем он все это делал? Процентов он не получал, участвовать в бизнесе не стремился. Ходил по городу в арабском платье-абае поверх широких джинсов и в сандалиях на босу ногу, подыскивая новую жертву для экспериментов. Впрочем, слово «эксперимент» он категорически отрицал. Его концепция выглядела иначе: «Мне интересно сделать тех, кто будет способен жить. И материал не важен». Именно так и говорил — «сделать». Будто чувствовал себя Создателем или Пигмалионом из греческой мифологии. По сути, он помогал человеку расширить границы восприятия и задействовать скрытый потенциал. На языке йогов такое расширение сознания называется «трансцендентальным состоянием», а на языке Яна — развитием заложенных природой способностей для достижения гармонии с собой и миром. Разве не к этому мы все стремимся?

При первой нашей встрече я решила, что передо мной довольно любопытный экземпляр (он единственный человек в моем окружении после Инги, кто не выпал в осадок от упоминаний имени толкователя суфийской традиции Идриса Шаха) и возможно сложение моего Инь и его Янь позволит довести до ума один из задуманных проектов.

Я представилась ему консультантом по репутации и созданию брендов. Много лет это приносило мне неплохой доход, и, в целом, позволяло вести нескучный и светский образ жизни. Нас называют «пиарщиками», но мне это слово всегда казалось каким-то низкопробным. Мы скорее управляем общественным мнением — составляем коктейль из желаемого и действительного, кидаем кубик льда корпоративной миссии и добавляем дольку манипуляции.

Но мы не собирались говорить про бизнес. Я сообщила ему о том, что увлечена суфизмом, арабским танцем и, дабы разделить свое хобби с широким кругом знакомых, хочу устроить восточную вечеринку с плясками в стиле belly-dance, рахат-лукумом и барабанами-табла. Я выступаю сценаристом, моя подруга Инга — режиссером действа, при этом проект некоммерческий, а значит, никакого гонорара не подразумевает. Идея была довольно гламурной, но «сырой» — некое подобие «шабаша ведьм» в несколько музыкальных сетов. Кроме того, нам нужен был ведущий программы, простите за выражение, суфий, который сможет донести до зрителя содержательную идею. И я предложила ему роль «суфия» в этом проекте.

— А какую содержательную идею вы хотите донести? — вполне резонно спросил Ян.

Я зависла как старый компьютер, потому что идеи как таковой не было, кроме того, что это должно быть мистически, оригинально и, как говорили в начале двадцать первого века, — в тренде.

— Сценарий основан на реальных событиях, изложенных в романе Коэльо «Ведьма с Портобелло» и представляет концепцию жизненной трансформации через танец, — пыталась я прибегнуть к авторитетам.

Не углубляясь в сюжет известного романа, героиня которого изменила свою жизнь и жизнь окружающих с помощью танца (а точнее, транса, в который она входила через танец, высвобождая спящие энергии), скажу, что идея эта казалась мне свежей и, главное, маркетингово привлекательной. Ян же назвал ее поверхностной, предложил изменить концепт и порекомендовал меньше читать плохих книжек. Я обиделась, резко встала из-за стола, опрокинув мутную кофейную жижу на подлетевшего некстати официанта, и попыталась утвердить свои «правила жизни» на земле — творец или добивается своего, или уходит из проекта. Он заявил, что проект ничего не потеряет, если я, как «творец», его покину.

С этой минуты я начала слушаться Яна. Клубный проект был наречен «суфийской вечеринкой», а на афишах решено крупно написать: «ТАНЕЦ ЖИЗНИ». Бумажки с моим сценарием «Ведьма с Портобелло» (а нечего воровать чужие идеи!) догорали в хрустальной чаше для окурков. В отличие от рукописей, которые не горят, мой креатив занялся быстро и оставил горьковатый дым. Я была великодушно отправлена на разработку нового текста.

Могла ли тогда я предположить, что пишу сценарий для самой себя, но мне не придется кружиться в танце, обернувшись шарфом, унизанным бисером и пайетками. Мне придется заново учиться жить…

Суфизм

И все-таки первым был не Ян… Сначала был суфизм, он же мистическая ветвь ислама, Халиль Джебран и Идрис Шах. До суфизма мой некритичный ум метался между «Беседами с Богом» Нила Дональда Уолша и «Рассказами под экстази» Бегбедера. И вот я начала постигать все формы медитации — от утренней литургии в православном храме до тантрических практик. Моя жажда познаний заставляла меня искать все новые парадигмы, а вместе с тем и новые ощущения. Я искала смысл, а находила лишь формулировки. (Эта фраза из моего блокнота с заметками, который я всегда ношу с собой и записываю мгновенные озарения).

Среди новых знаний, точнее старых, но облаченных в привлекательную для меня упаковку, я старалась, где возможно, отделить зерна от плевел, а ортодоксию — от откровенной ереси. Я искала Ключ. А суфизм, как первое на земле сокровенное учение, содержит ключ ко всем знаниям, и его задача привести человека, то есть и меня в какой-то степени, к Истине.

Суфий, как и индийское «йог», означает «мудрец и духовный отец». И я, поклонник Ошо и Омара Хайяма одновременно, начала искать своего суфия среди живых и ушедших, читая все подряд — стихи, научные труды, инструкции по медитации и экстазу. Что подкупало, в отличие от религии моих предков, суфии не считают людей жертвами неумолимой предначертанной судьбы или полновластными ее хозяевами. Они признают существование некоего Высшего разума, который «обозначается в человеке в стремлении к новому, эволюции методом проб и ошибок». Именно эту трансцендентальную силу и называют Богом, а кто-то, более смелый, — Вселенной. И на пути к этому Высшему разуму личность проходит свои бесконечные творческие трансформации…

До встречи с суфизмом я уже готова была согласиться с буддистами, что «смысл и высшая цель жизни состоит в прекращении страдания», то есть достижения покоя разума.

До встречи с суфизмом я читала Тору, в которой говорилось, что Всевышний, создавая человека, хотел увидеть в нем собеседника и сотворца: «и мир, и человек созданы несовершенными умышленно для того, чтобы человек, с помощью Всевышнего, поднимал себя и окружающий мир на высшие уровни совершенства». Я готова была стать наиприятнейшим из собеседников, но мне не оставили номер телефона.

До встречи с суфизмом я почти доверилась «каббалистическому» учению Бааля Сулама, который говорил, что «на самом деле ничего, кроме этого вопроса (о смысле жизни. — Авт.), перед нами нет, и все, чем мы занимаемся в нашей жизни — это только тем, чтобы скрыть его от себя». С точки зрения каббалы человек отвергает любую мысль, отвлекающую его от самого процесса жизни, и подсознательно выдумывает для себя какие угодно отговорки, чтобы только не предаваться размышлениям на эту тему.

Так и есть, в самом начале пути, в период так называемого «юношеского максимализма», мы истово ждем отклика Вселенной на наши духовные поиски, а став взрослыми, считаем этот вопрос незрелым и решаемся закрыть тему.

— Зрелость — это когда воспоминаний больше, чем планов на будущее, — мы с обретенным мною «суфием» выводили вместе формулы познания мира.

— Зрелость — это всегда более точные формулировки к основным вопросам бытия, — завершал мою мысль Ян. Последнюю фразу я решила тут же занести в блокнот.

Он пытался понять, зачем я столь истово штудирую учения, философские концепции, роюсь в цитатах, ищу экзистенциальные смыслы. На самом деле я лишь исследовала разные измерения пространства, чтобы понять свое место в общей системе координат. Мой мозг, словно компьютер, обрабатывал гигабайты информации, чтобы вывести формулы равновесия.

— Ян, я всегда старалась сделать мир вокруг себя более плоским, осязаемым, простым. В простоте — правда и истина. Я с легкостью приняла каббалистическую гипотезу, что ответа на вопрос о смысле жизни не существует. В какой-то момент смысл бытия для себя я определила как движение. Собственное несовершенство приравняла к индивидуальности. «А истина — она где-то рядом», — цитировала я эпиграф из «Секретных материалов».

Яна забавляла моя способность смешать в одной кастрюле тысячелетние учения и выдержки из произведений масс-культуры. Вероятно, я тоже показалась ему интересным для изучения экземпляром.

Будучи посвящен в мои искания, Ян прислал мне по электронной почте замечательную байку.

Аристотель сказал как-то: «Платон мне друг, но истина дороже». Платон услышал это, кивнул и ушел. Вернулся через два месяца, грязный, мокрый и холодный, в руках — драный вонючий мешок.

«Что это?» — спросил Аристотель. «Истина», — ответил Платон. Аристотель заглянул внутрь, подумал и обреченно произнес: «Платон, ты мне больше не друг».

Я сидела над третьей кружкой кофе в каком-то очередном лобби-баре, выбранном по принципу чистоты туалетной комнаты, и мучала Яна:

— Ну скажи, что было в том самом мешке?

Инга, она же режиссер будущего шоу, быстро нашлась с ответом:

— Грязь. Все из грязи выйдет и в грязь же вернется…

Инга довольно часто выдает незамутненный взгляд на вещи. Но меня не устроил этот ответ, хотя в нем была толика сакрального смысла. И я глубокомысленно изрекла:

— Кот или шило? Но ведь кот в мешке, наверное, больше воняет, чем шило…

Мое последнее высказывание и характеризует наши отношения с Яном. С помощью авторской методики «демонстрации крайнего идиотизма» мне нередко удается собрать уникальные данные. В конце концов, я выудила из него ответ на мучившую меня, крепче кофеина, задачу:

— Там лежало самое страшное и самое неприятное, что только мог увидеть Аристотель. А как ты думаешь, что такое Истина?..

Ян, судя по всему, относился ко мне, как девушке недалекой, но творческой, что вполне компенсировало мой весьма средний по его меркам IQ. Я ведь тоже, как Платон, постоянно рассказывала ему про какую-то Атлантиду, а он, слушая мои фантазии, обращался как с ребенком, которому так хочется, чтобы ему поверили взрослые. И ни разу, в отличие от Аристотеля, публично не подверг сомнению то, во что я свято верила.

Общение с Яном на некоторое время вернуло меня в эпоху ночных споров в прокуренной комнате студенческого общежития. Картошка на маргарине или сухой паек, оставшийся от солдат Бундесвера и переданный в Россию в качестве гуманитарной помощи, — нехитрая закуска к бутылке портвейна и разговорам про «Сумерки богов». Только теперь эти споры проходили в весьма фешенебельных ресторанах или лобби-барах московских пятизвездных отелей, где мы, как «непостояльцы», странным образом получали наилучший сервис.

— Ян, как тебе это удается? Мы только сели, а на столе уже стоит целая ваза с солеными орешками и бисквитными «комплиментами»? — На самом деле я удивлялась другому — что метрдотели вообще пускают внутрь нашу странную компанию.

— Просто надо научиться менять реальность под себя.

«Вот он — ключ, — подумала я. — Ведь именно об этом говорили суфии. Поскольку реальность существует только в нашем сознании, то смещение точки зрения или представления о ней позволяет управлять и самой реальностью».

Мне уже начинала нравиться наша игра — я подкидывала мячик, а он резкой подачей менял его направление. И в этот момент открывались новые грани реальности. Наверное, это и называлось «коучингом» в исполнении моего наставника — когда ученик создает собственные смыслы за счет свободных ассоциаций.

Он распаковывал холщовый мешок — рядом с ним этот предмет был довольно органичен — и доставал оттуда смартфон, внешний накопитель информации для компьютера и какую-нибудь, на первый взгляд, бессмысленную вещь, вроде портативной лампы на батарейках. Наша болтовня не мешала Яну реагировать на импульсы внешнего мира — он отправлял электронные письма, вел какие-то записи и заходил в Интернет.

— Ян, суфии говорят, что смысл — это путь к Богу через Любовь. — Я вычитала это у Идриса Шаха, одного из наиболее авторитетных современных исследователей жития суфиев, а теперь хотела свериться с часами Яна, правильно ли я усваиваю материал. — Но ведь это не та самая любовь, которую мы понимаем в гендерном аспекте?

— Как бы тебе не хотелось свести все к уровню физических отношений, речь идет об абсолютной, божественной любви.

Моя языческая натура с трудом соглашалась с тем, что возлюбленным может быть Бог, ибо я готова была акцептовать только одну религию — единение с Богом через любовь к божественному, то есть к Человеку. И это было бы рискованно, зато честно. Да, я могла бы написать новое Евангелие Любви, но как существо крайне неусидчивое, вряд ли бы продвинулась дальше пятой главы этого новейшего монотеистического учения.

— А как же Ошо, который говорит, что согласие и мир в душе, а также молитва и любовь к Богу возможны только при достижении гармонии телесной, — по сути, он возвеличивает роль оргазма, придавая ему какой-то космический смысл?

— Ошо говорит не о человеке в любви. Он говорит, что человек и есть любовь. Любовь — это состояние бытия, глубокое желание благословить все существование.

Мне хотелось рассказать ему об одиночестве. Которое всегда и везде — в толпе, в кругу друзей и даже с мужчинами. Отдавая должное физиологической необходимости единения женского с мужским, Инь и Янь, я все время ждала, что это слияние произойдет и на каком-то более высоком уровне, на уровне тонких сфер — души, сознания, чакры, расположенной в районе вилочковой железы… Но каждая любовная история приносила только новые шрамы, подтверждая своим финалом существование тех самых «двух разных миров». Мужчина и женщина — выходцы из разных Вселенных, и именно поэтому они никогда не станут двумя половинками одного целого. Как только уходило физическое влечение, мы вдруг понимали, что нас НИЧЕГО не связывает в этой жизни. Чужими встретились, чужими расстаемся, как две планеты на просторах Мирового океана, случайно оказавшиеся в гравитационном поле друг друга…

— Так что же такое любовь? — спрашивала я его. — Тот великий и божественный дар? Шанс, который дается один на миллион, или великая иллюзия, о которой пишут книги и снимают кино, потому что без этой иллюзии душа пуста?

— Ты говоришь о том, чего ни разу не испытала.

— Я испытала, только в паре с любовью пришла боль. Я родила ребенка, думая, что это единственный замысел любви. А вместе мы быть не смогли…

Я думала сейчас он задаст вопрос, или ответит на вечно сидящий внутри меня занозой — «Почему?». И поможет мне понять, почему я ушла с маленьким свертком в руках и потом все годы винила себя за это бегство.

— Скажи, рождение детей — это единственный замысел любви? Или любовь — это самая большая иллюзия человечества, чтобы оправдать грех?

Ян не ответил. Хотя я ждала, мне кажется мы уже близко подошли к ответам. У него была своя теория.

— Рано или поздно наступает момент истины — в любви ты хочешь стать половинкой, а становишься кровоточащим обрубком, потому что мир единый и целостный ты можешь построить только внутри себя. И только так можно избавиться от одиночества и не страдать от отсутствия последователей и единомышленников…

Я записала блокнот про «кровоточащий обрубок». Сердце кольнуло, как будто напомнили о себе старые шрамы.

В чем смысл моей жизни, КТО управляет ею и каков ЕГО замысел? Кто я и ЗАЧЕМ я? Как всякое сердце, волнуемое страстью, ищет Бога, так и я стала искать свое предназначение. Можно ли жить без любви, не страдая от одиночества, принимая его осознанно, как данность, а не наказание?

Любовь — это редкое цветение¹, говорил один из моих духовных отцов… И сколько их, упавших в эту бездну, так и не сумевших обрести смысл в жизни, в которой ты лишен единственного права — быть любимым ТОЙ самой женщиной или ТЕМ самым мужчиной?.. Но я еще не теряла надежды отодвинуться от края этой пропасти.

Так, в разговоре с Яном, я определила стратегическую цель своего существования — построение такого мира внутри себя, который позволит мне обрести гармонию. Однако не мысли «о высоком» гнали меня, как бешеного пса, через закоулки накопленного знания. Я хотела просто выжить, придав хоть какую-то осмысленность своему бытию.

— А суфизм, или учение Ошо, подойди к нему как к жизненной философии, без фанатизма, — посоветовал мне Ян. — Организуй вечеринку, включи музыку, почувствуй ее вибрации.

Поскольку я работаю над трактатом, а не романом, прошу прощения за присутствие некоторых философских и теософских понятий. Не попытавшись ввергнуть читателя в поток своих мыслей, я не смогу перейти к более увлекательным эпизодам своей истории…

…Суфии утверждают, что нам надо научиться смотреть на свою жизнь глазами Вселенной или Бога, приравнивая личные страдания к страданиям всего сущего. И если индийские йоги проповедуют отказ от собственной индивидуальности для достижения состояния пробуждения, то суфии предлагают альтернативное видение — просто научиться смещать точку зрения между Божественной и человеческой, между бесконечным и конечным. «Просто общаться с Богом. Быть младенцем у Бога за пазухой. Чувствовать, что ты — дитя мгновения. Дышать свободно. Именно так суфии отвечали на вопрос: «Что значит быть суфием?..»²

Азали

И все-таки я опять ошиблась. Сначала была Азали… Точнее, ее система обучения восточному танцу. Азали была уверена, что первым появился суфийский мистический танец, а уже потом «адепты» женского пола стали исполнять его в султанских гаремах. Так вот, пока в одних танцевальных школах учат соблазнять султанов и евнухов (насколько это возможно), в школе Азали мы проходили древние практики, прикасаясь через танец к тайнам и философии Востока.

То, что требовала от меня Азали, поначалу казалось невыполнимым — отключить разум и полностью отдаться музыке: «Пока твой мозг контролирует тело, ты не танцуешь, а просто повторяешь движения». Я понимала, о чем она говорит, но выключить внутреннего «контролера» долгое время не получалось.

Для того чтобы отключить разум и погрузиться в экстатическое состояние Любви, суфии практиковали различные виды медитации, слушали трансовую музыку, исполняли ритуальные танцы или входили в особое психологическое состояние, свершая ритуал Зикр — методично повторяя многочисленные имена Бога. Что-то похожее делали и мы, включая на полную мощь проигрыватель и выключая в зале свет.

Неожиданно для себя я прикоснулась к медитации через танец. Я долго искала приложения неуемной энергии — в фитнесе, пилатесе, йоге. Однако достигнуть реального состояния погружения мне впервые удалось на занятиях арабского танца. Девятнадцатилетняя Азали, преподаватель танц-класса в клубе «Эстетика», открыла передо мной особый мир, в котором я интуитивно нащупала тот самый Свой Путь, вернее, его предощущение.

Я изучала опыт крутящихся дервишей, которые могли в трансе вращаться часами вокруг собственной оси. При этом дервиши говорят: «Мы стоим на месте, это Вселенная вращается вокруг нас». Дервиши считают, что, если долго и без остановки кружиться на одном месте, можно встретиться с самим собой.

«Какой страшный и увлекательный опыт — встреча с самим собой! — думала я. — Собой — прошлым или будущим? Или тем самым Высшим „Я“?» Я пыталась повторить этот «эксперимент», но он мне никак не удавался. Падая в изнеможении на пол, видя, как потолок вращается наподобие лопастей винтов геликоптера, я делала замеры «получилось — не получилось». Но неизменно приходила к выводу: и в этот раз мне не удалось… встретиться… с самой собой…

А ведь я читала у Майринка — Гете это удавалось. Но я, видимо, не Гете… Сообразно неподвластным мне обстоятельствам, я вновь и вновь откладывала эту встречу. Ритуальные барабанные ритмы помогали отключить рефлексирующую часть сознания, но войти в транс мне не удавалось. Дон Хуан предлагал для такого случая пейот, который останавливает внутренний диалог и помогает услышать ответы на вопросы. Я хотела отправиться туда-не-знаю-куда. Я еще не знала тогда, что дверь уже приоткрыта…

«Постарайся идти медленно, очень медленно, как только сможешь, — говорит мне Азали. — Это трудно, ты раскачиваешься и боишься упасть. Еще медленней… Ты качаешься, потому что теряешь свою внутреннюю ось. Почувствуй ее, тот стержень, который позволяет высоко держать голову и ничего не бояться… Возьми любую точку наверху, не отрывай от нее глаз и кружись, сколько сможешь. Не бойся упасть. Быстрее, быстрее! Попади в поток кружения, и ты не упадешь, а если упадешь, то не ударишься, тебе не будет больно. А теперь падай! Почувствуй кружение внутри себя…

Падай, словно в пропасть с обрыва, взмахнув руками, как крыльями, падай и катись, словно тело, которое покинула душа. Как камень, который не боится удариться о другие камни. У него нет страха…

Склонись, как засохший цветок, оставленный без воды, из которого по капле уходит жизнь. Забытый ржаной колос, поникший над сжатым полем перед заморозком…

А теперь проснись и начни прорастать. Ты — зерно в иссохшей земле, которого коснулся ливень, ты росток, который пробивает земную корку, слабый и сильный цветок, разрывающий асфальт. Ты растешь и тянешься к солнцу, ты сильное и гибкое дерево, раскачивающееся на ветру, ты пьешь этот ветер всей поверхностью кожи, как листьями и корой. Ты проснулась…

Ты наполнена силой, тебе не страшны ветра, ливни и снегопады… Трава во время бури склоняется к земле, большие деревья вырывает с корнем, а ты — будь травой, буря пронесется мимо, не причинив вреда.

Ты — змея, которая бесшумно проползает между камней, не задевая ничего вокруг. Ты — пантера, которая крадется сквозь кусты. Ты берешь их силу, но сердце твое — человеческое, полное любви. Тебе не надо убивать, чтобы Жить…».

«Учась смотреть глазами Бога, — считают суфии, — мы приобщаемся к огромному потенциалу, способному исцелять душевные раны и заполнять душевную пустоту. Эта обостренная способность проникать в суть вещей позволяет нам осознавать важнейшие принципы слаженной работы вселенского механизма — там, где раньше мы видели лишь беспорядок и хаос. И от этого осознания и осмысленности бытия остается лишь один шаг к чему-то большему — к целеустремленности и решимости».³

Маленькая, совсем еще юная Азали знала больше, чем я в свои тридцать с лишним. Откуда приходит это знание? Она будто ходила среди нас, спящих, и понимала, что нужно разбудить. Но чтобы разбудить, надо дать Знание, и она из каких-то глубин и книг черпала его и передавала нам в танце и медитации. Мы приходили в танцевальный зал как в храм, где снимаются оковы, а энергии закручивают в спираль. И мы крутимся как дервиши, понимая, что мы стоим на месте, и только Вселенная вращается вокруг нас.

В своем желании поделиться этим откровением с друзьями я решила пригласить их к Азали, чтобы они своими глазами увидели мистическое кружение танца жизни. Да, Ян прав, это действительно «Танец Жизни», который словно кружево будет соткан из самых разных композиций и каждое отдельное выступление Азали будет носить свое название. Танец-Пробуждение. Танец-Любовь. Танец-Признание. Танец-Ненависть. Танец-Откровение. Танец-Молитва… Вот он сценарий, который рождался в недрах наших ночных бдений.

Теперь, по прошествии некоторого времени, когда я села за написание этой книги, понимаю, что это было не само Откровение, а лишь первый шаг к нему. А та самая встреча с самой собой, которую я ждала, — наверное, и есть мистический переход в иную реальность, в которой ты находишь ответы на свои вопросы.

Crazy Seasons

Далее я опускаю некоторые подробности — как прошла вечеринка, как выступала Азали, как звучали суфийские притчи… По сути, никто ничего не понял, да это и неважно. Процесс был гораздо интереснее, чем результат. Что касается Азали, и это публика сумела прочувствовать, — ей действительно удалось из ресторанного танца живота сделать то, что можно назвать «искусством для посвященных». В любом случае мне, как профессиональному организатору массовых мероприятий, можно было поставить «зачет». Зрители ушли сытые, довольные, весьма мало говорили о суфизме, но считали, что вечер удался.

Мне хотелось поговорить с Яном, обсудить наши дальнейшие совместные планы в шоу-бизнесе. Оформилась идея регистрации продюсерской компании Crazy Seasons, под эгидой которой будут проходить самые сумасшедшие пати в Москве. Суфийская вечеринка — только начало, мы еще устроим здесь настоящий шабаш! (Меня никак не отпускала идея «Ведьмы с Портобелло». ) Под слоганом Travelling To&From мы станем предлагать нашим гостям путешествие в иные реальности. А на улице рядом с местом проведения всегда будет дежурить «скорая» — это станет нашей фирменной «фишкой». Слоган был экспроприирован у одной известной писательницы, которая написала историю, как сходят с ума и возвращаются обратно. Концепция была в целом одобрена Яном, и мы начали готовить документы на регистрацию.

Кроме шоу-биза, были и некоторые события в моей жизни, о которых я хотела поведать моему «суфию», как с некоторых пор я называла Яна. В моем пространстве обозначились люди, появление которых, с рациональной точки зрения, объяснить я не могла, но понимала, что они также способствуют смещению моей жизненной фокусировки. Я полагала, что Ян поможет мне разобраться.

Именно Ян позже даст мне одну универсальную формулу, благодаря которой я смогу самостоятельно сделать анализ любой сложносочиненной ситуации. Если бы он слышал скрип мозга, который раздавался в процессе работы над его схемами, он бы обрадовался появлению одной из самых старательных своих учениц. А я в свою очередь не против получить еще ряд инструкций по выживанию в экстремальных условиях, которые хранятся у него на чердаках памяти…

Нашу беседу я помню лишь в общих чертах. Я все время пыталась начать разговор о том, что меня волнует, но никак не могла подобрать правильных слов. История получалась какой-то совсем плоской и даже с оттенком пошлости, которая всегда становится «гипотенузой» классического любовного треугольника. Я начала издалека, то есть с «Атлантиды» Платона, делая лирические отступления и предаваясь свободным ассоциациям:

— Ян, я оказалась в самом эпицентре битвы черных и светлых сил. Словно в «Ночном дозоре»… Ты можешь обвинить меня в чем угодно — что меня тянет в пучину страстей или мистики, что я фантазерка, девушка со сдвинутой психикой, человек с художественным восприятием мира… Только не бросай меня в терновый куст! Я хочу говорить как с доктором. Я человек адекватный в поступках и проявлениях, у меня достаточный порядок в голове…

Предисловие затянулось, потому что все переданные характеристики моей личности, в том числе и про «художественное восприятие мира», отразились в его довольно ироничной улыбке, хотя я рассчитывала на понимание.

— Ян, — пыталась я артикулировать свои мысли. — От меня требуют сделать выбор между белым и черным… Я даю путаные показания, мне сложно мыслить в этих категориях — «черное и белое». Для меня мир всегда воспринимался в полутонах, в нем не было четких границ. Есть двое мужчин, один любит меня, но не может быть со мной, а другой — притягивает меня как магнит. Но я боюсь его, потому что не знаю, куда меня это приведет… Классический любовный треугольник обернулся для меня вопросом нравственного выбора — какая я? Способна ли причинить боль, могу ли уничтожить кого-то правдой, готова ли принять новую заповедь «Убивать, чтобы жить»? И речь не только о том, чтобы бросить одного и уйти к другому. Меня хотят видеть в клане «черных», потому что это… как бы… мое предназначение… В общем, прошу тебя понять мое смятение и сказать, что мне делать…

Наверное, если бы рядом был не Ян, а какой-то другой человек, я бы не прибегала к столь эзопову языку, а воспользовалась бы более прозрачными образами. Но я же говорила с Яном, и он готов был понять мои лексические конструкции без особого напряжения.

Он взял блюдечко, вытряхнул из него конфетные обертки и поставил в центре стола. Из фольги смастерил крошечную фигурку.

— Видишь ли, мир — как это блюдце. С одной стороны белые, с другой — черные. — Он условно разделил блюдце на две равные части и поставил человечка в центр. — Ты — посередине. Вопрос — куда тебе двигаться?

— Как ты умеешь отвечать вопросом на вопрос! Это я тебя спрашиваю, куда мне двигаться? Так бывает — с одной стороны уютный, простой, но чужой мир. С другой — наполненный электрическими разрядами и разреженный горный воздух.

Он терпеливо дал мне несколько попыток найти решение самостоятельно, но я упорно продолжала играть роль ученика, который не готов размышлять и ждет откровения Учителя. И хотя метод обучения с помощью «наводок и подсказок» считается наиболее эффективным, Ян пошел мне навстречу. В который раз мой собственный метод «демонстрации крайнего идиотизма» показывал свою действенность. Позвольте мне некоторое время пребывать в образе очаровательной «блондинки», это недолго…

— Ты стоишь в центре?

— Ага, я в центре.

— Вот теперь представь, что оно вращается вокруг тебя, а ты… ты продолжаешь стоять в центре.

— То есть как это — стоять в центре? Но меня же сносит! Или ты считаешь, что центробежная сила должна компенсировать центростремительное ускорение? — Я тщилась вспомнить хоть что-нибудь из школьных уроков физики.

— Тебе, должно быть, наплевать на силы и ускорение, ты продолжай стоять в центре и не двигайся…

Я вспомнила дервишей, которые думают, что они стоят на месте, а Вселенная крутится вокруг них. Но их же не прибивает ни к одному из краев этой Вселенной…

— А если я все-таки потеряю равновесие?

— Когда почувствуешь, что теряешь равновесие, когда не останется малейшего шанса — выпрыгивай! — Он показал «катапультирование» маленького рукотворного человечка, который завис над блюдечком. — Прыжок, и ты над схваткой, над ситуацией. Вот и все…

Так просто объяснять, когда ты находишься вне ситуации, и так сложно представить, куда прыгать, если ты стоишь посередине блюдца. Я отложила его рецепт, как в поваренную книгу, надеясь, что когда-нибудь он поможет мне разобраться в мутном вареве, которое закипало в моей голове. Выпрыгни и окажись над схваткой. Похожая схема есть в концепции рефлексивного выхода: стрелочка вверх и в сторону. Смещение угла зрения. Взгляд с иной точки. Расширение панорамы сознания. Кажется, я где-то уже встречала эти формулировки. Словно все вместе — суфии, Азали, Ян — собирались в лоскутное одеяло какого-то целостного замысла.

Я на некоторое время погрузилась в характерную для меня задумчивость. Белое и черное… Вечное кружение сил…

— Ян, последний мой вопрос — а ты маг? А если маг, то какой — белый или черный? — поторопилась я присовокупить довесок к «последнему» вопросу.

— Сиреневый. — Он просто смеялся надо мной, как над блондинкой. И имел полное право.

— Ян, еще один вопрос, точно последний — что такое «шакти»?

— Зачем тебе это?

— Просто интересно, встретилось тут новое слово…

— Не засоряй свой мозг, — ответил Ян и стал собирать свои предметы в холщовый мешок.

Встреча на Патриарших

Яну надоело разбираться в моих проблемах и общаться с человеком, который не хочет напрячь мозг, гламурно предпочитая получать пищу для ума в хорошо сервированном и легкоусвояемом виде. Короче, следующую встречу он решил провести в ином формате, о чем оповестил меня с помощью эсэмэски на мобильный телефон. С некоторых пор я обзавелась новым коммуникатором, поэтому набирала сообщения с помощью палочки-стилуса, элегантно касаясь сенсорного экрана. Новая фишка, к которой быстро привыкаешь, как ко всему новому и модному.

«Как ты относишься к платной психотерапии?» — писал мне Ян стилусом на своем коммуникаторе. Он тоже был не чужд прогресса.

«Как бы пппположительно». — Я пыталась изобразить повторными согласными некоторое удивление в голосе.

«Для вас недорого. Три тысячи рублей за академический час».

«А кто будет психотерапевт?».

«Догадайся. Это тест на пациентопригодность».

«Простите, а у вас есть лицензия?.

«У меня дюжина лицензий. Какую предъявить?».

Впрочем, и визиток у него было столько же. В начале нашего «сеанса» он рассыпал их веером перед моим носом и сказал: «Выбирай, какая больше нравится». То есть с этой минуты мы должны были облачиться в некие новые друг для друга одеяния. Со своей стороны я была согласна на больничную пижаму, лишь бы она элегантно облегала талию и бедра.

Разные имена, фамилии, должности, организации. Различные вариации на темы: «Агентство доверительных решений, член совета». «Фонд социальной инициативы, советник». «ИНЬ и ЯН. тренер».

Я выбрала «Ян. Консультант». Это как-то ассоциировалось с Воландом, который приехал в Москву под видом профессора черной магии и консультанта. Кроме того, я заранее выбрала местом встречи — Патриаршие. Мне уже начинала нравиться вся эта игра в мистику.

Я припарковала машину в Малом Козихинском переулке, между помойкой и розовым «Бентли», и набрала ему эсэмэску:

«Я на месте. А ты где — в Ершалаиме или за завтраком у Канта?».

«У Крылова». — В конце сообщения он поставил «смайлик».

Я нашла его ровно в той же позе, как и у доброго сказочника, только в отличие от бронзового изваяния у городского пруда, в руке он держал коммуникатор последней модели, и, судя по выражению лица, обращался к Всемирному разуму. То есть качал мегабайты из Интернета.

— Какая басня и кто из героев тебе наиболее близок? — Он показал на бронзовых героев басен Крылова, которые с некоторых пор окружают своего Создателя.

— Что тут думать? Ворона, конечно! Пока молчала, была при сыре. Так же и со мной. Излишняя доверчивость и слишком высокая скорость принятия решений.

— Ты думала, почему?

— Ян, я всегда тороплюсь. Мне кажется, если не успею прыгнуть на поезд, то следующего уже не будет…

Он сделал несколько «замеров», узнал мой знак Зодиака, определил «число личности», образуемое сложением цифр дня, месяца и года рождения, вычислил день зачатия, если я ничего не преувеличиваю… Умножил 3 на 12. Но оставил выводы при себе. Долго молчал, сосредоточившись на вычислениях, потом словно очнулся и вспомнил, что я еще тут:

— Ты думала о смысле твоей жизни?

— Ну… думала, конечно, искала ответы… Потом, отбросив смысл, то есть его поиски, начала просто жить. Поскольку это как бы «псевдовопрос» — вопрос, заведомо не имеющий ответа.

Он использовал технику «звенящей паузы». Когда повисает тишина, именно в этом «разрыве» у кого-то сдают нервы, и он начинает говорить. Говорить начала я. Не исключаю, что хотелось блеснуть эрудицией:

— Я где-то в Сети как раз наткнулась на фразу, что «Истина состоит в том, что смысл жизни существует». И этот смысл, постараюсь процитировать ближе к тексту, в неком развитии сознания, развитии как бы качественном и количественном… — Тут я поняла, что забыла, чем заканчивалась чужая, но умная мысль.

— Вот именно. Так у тебя и будет — «некое развитие»… — довольно жестко ответил Ян. — Ты постоянно говоришь «некое», ты постоянно говоришь «как бы». Пока ты не избавишься от этой привычки НЕ утверждать, а СОМНЕВАТЬСЯ, ты так и будешь в «состоянии некоего развития».

— Ты прав, не понимая, куда двигаться, ты двигаешься на ощупь, иногда «как бы двигаясь», иногда чувствуя «некое движение вперед». Уверенность дает знание, сомнение порождает категорию «как бы»…

Он не спорил со мной, но и не помогал продолжить процесс осмысления. Он действовал по какому-то своему намеченному сценарию беседы.

— Ты можешь назвать значимых людей в своей жизни?

— Конечно, их множество… — Я опять поторопилась с ответом. — А что означает «значимый»? Родной, близкий, жизненно важный?

— Я повторяю — ЗНАЧИМЫЙ!

Далее очень длинная прямая речь, которую я заключаю в кавычки, чтобы было понятно, когда я сделала питстоп в «Формуле один» своих беспорядочных мыслей:

«Ты все время заставляешь работать мой усталый мозг. Я должна подумать. Значимый… Наверное, Саша Булатов. Мой первый учитель жизни.

Мы встретились, когда мне едва исполнилось девятнадцать. Он научил меня профессии журналиста, он дал мне возможность поверить в себя, найти собственный язык и стиль. Он правил мои статьи, а я изучала каждую правку — почему так… Как надо?.. Как будто искала ответ в задаче со множественными неизвестными…

Он был рядом, когда я рассталась с любимым мужчиной. Саша встречал меня из роддома, когда родился мой сын, — вместо отца и мужа. Он помогал мне заработать хоть какие-то деньги, когда мне нечем было кормить свою маленькую семью. И при этом это была Платоническая любовь… Он писал мне стихи. Очень нежные и грустные…

Под громкие скрипы кровати,

В краю, где поют соловьи,

Я буду министром Печати,

Ты будешь — министром Любви.

Но сгинет идиллия быстро,

Быстрей, чем желтеет печать,

И кто-то другого министра

поставит твой сон охранять.

И в час, когда жизнь измочалит

мечты и надежды мои,

Я буду министром Печали,

Ты будешь министром Любви…

Ты будешь при гимнах и флагах,

при птицах, слетевших на юг,

И как-нибудь роясь в бумагах,

найдешь писанину мою.

И глядя на строки поэта,

как небо на листья глядит,

Ты скажешь: «Кончается лето,

Как время, однако, летит».

Грустная это была любовь — поэт и молоденькая журналистка, которой только-только открывался большой мир необычайных возможностей. Но, несмотря ни на что, он все время участвовал в моей жизни или хотя бы был в курсе моих злоключений…

Да, и еще один — Димка Кнуров. Тоже мой бывший босс. У него я училась профессии «политтехнолог» — митинги проводить, забастовки в аэропортах и прочие массовые мероприятия. Он учил меня писать депутатские запросы и публичные речи, допускать в правильном месте нецензурное словцо и заставлять толпу обращаться к поиску великой национальной идеи. Я быстро натаскалась составлять тексты, которые пробирали аудиторию до костей, да и сама готова была рыдать, когда вытаскивала из принтера горячую отпечатанную листовку.

С ним мы гоняли по ночной Москве, пили «напалм», мешая самбуку и абсент, думали о смысле и бессмысленности бытия, танцевали под экстази, обсуждали несбыточные мечты и хоронили любовь. Его — к какой-нибудь очередной южноафриканской фотомодели, или мою — к очередному подонку распространенного в средней полосе славянского типа.

Мы не были любовниками, хотя провели много ночей напролет вдвоем. Мы пили виски, курили, обсуждали его очередной любовный нокаут и мою отправленную в шредер страсть… И опять пили виски со льдом.

У нас был общий друг Кир. Или Кирилл. Известнейший журналист Кирилл Дамаданов. Когда мы собирались втроем, мы входили в резонанс со всей Вселенной, вернее, с самыми разрушительными ее силами.

Пару лет назад, в феврале, когда Димка вернулся из Непала, мы решили произвести ритуал воскурения благовоний у подножия статуи Шивы. В роли статуи — сувенирный формат индусского бога Шивы, не больше ладони. В роли благовоний — темный катышек на фольге… После ритуала мы отправились в «Этаж» на Тверской, где началось нереальное разрушение основ. Официанты не могли донести напитки до клиентов, опрокидывая на пол подносы с наполненными бокалами. В уборной дрались проститутки, вырывая друг у друга крашеные волосы. Мы пили виски прямо из горла, не рискуя обращаться к бармену и официантам, которые, как фигуристы на льду, скользили на мокром от крепкого алкоголя паркете…

Кирилл только что устроился спецкором в газету «Новый Телеграф» и циклился на своих производственных планах. Я пыталась «халявить» и не пить, поскольку была за рулем. И вообще я тщетно собиралась домой: «Уже три часа ночи, завтра совещание в девять…».

— Да пусть сгорит твой «Телеграф»! — воскликнул Димка. — И ты, — он обратился ко мне, — иди к черту!

Хотя я просилась только на совещание.

Этой ночью сгорела редакция газеты «Новый Телеграф», причем вместе с издательским комплексом. А меня избили и ограбили у подъезда, пытаясь, помимо сумки, отнять и новую норковую шубу. Бить человека ногами, лежащего на земле и одновременно снимать с него шубу — стратегическая ошибка. Избиваемый сворачивается в позу эмбриона, защищаясь от ударов, а снятие с эмбриона шкурки становится поистине невыполнимой задачей. Оторвали рукав и воротник. «Телеграф» быстро отстроили, шубу я починила.

Позже я узнала, что это была особенная ночь. Именно в то воскресенье мы разделили ритуал курения со ста пятьюдесятью тысячами индусскими брахманами и приверженцами культа Шивы. Ритуал сей проводился под кронами деревьев, рядом с храмом Пашупаинат в столице Непала, на восточной окраине Катманду, одном из самых святых мест для всех индусов. Вот что значит, по-моему, «входить в резонанс со Вселенной»…

Когда мы работали в паре, не было нам равных. Он всегда был стратегом, я тактиком. То есть он головой, а я шеей. Он говорил ЧТО делать, а я говорила КАК делать. Я была реализатором его гениальных идей. А он знал, что можно только придумать эту самую идею и назавтра она станет реальностью, потому что рядом была я. Собираясь к очередному спонсору для кампании какого-нибудь кандидата или партии, мы как пароль говорили: «Ну что, идем грабить банки?» Нам давали деньги на избирательные кампании прямо из сейфа — потому что с той минуты, как он появлялся в высоком кабинете какого-нибудь банкира, любой «денежный мешок» начинал безоговорочно верить Димкиной харизме. Бонн и Клайд. Я была Бони Паркер при своем Клайде Барроу. Только мы не были аферистами — мы отвечали за свои слова, и наши заказчики-кандидаты если и не приходили к финишу первыми, то их выборные кампании оставались в народной памяти как самые остросюжетные блокбастеры политического «голливуда» России…

…Димка сейчас очень болен, и я переживаю за него. Несколько месяцев его лечат лучшие доктора, в том числе нетрадиционные… Но ничего не помогает. У меня с собой всегда его диск — он когда-то записал альбом. Одна из моих любимых песен — «Следы на песке»… «Я молился богам, что не стоили свеч. Я молился богам, приносящим беду». Поклонение Шиве, все эти вудуистские ритуалы… А может, в этом причина его болезни?».

— «Я оставлю тебе лишь следы на песке…» Такие слова этой песни. Значит, НИЧЕГО…

Я замолчала, листая список значимых людей в своей жизни, но он почему-то закончился…

— И это все? — прервал мои размышления Ян.

— Да, больше не могу никого вспомнить. Даже странно… Значимый… Это те двое, которые повлияли на развитие и становление моей личности… Которые как бы чему-то научили… Которые были своего рода «суфиями» рядом со мной. А я прилежной ученицей.

— Как бы… чему-то… своего рода… Опять возвращаешься к категориям неопределенности.

Я не совсем понимала, где «точка сборки» нашей встречи в формате платной психотерапии. Или, может, речь идет уже о психиатрии? Может, я категорически и неизлечима больна? Даст ли он мне ключ, или мне, как и раньше, придется в одиночку бродить в потемках моей кромешной и раздвоенной личности, которая мечется между белым и черным?

— Хочешь обратную связь? Когда я увидел тебя впервые, подумал — выжженная пустыня. Не потому, что в тебе нет жизни, а где-то внутри — пустота, аж ветер завывает. Ты боишься одиночества, тебе скучно с самой собой. Ты прибегаешь к сотне уловок, чтобы быть в постоянном движении — вечеринки, командировки, встречи у камина, забастовки на заводах, семинары о секретах женской привлекательности и истоках мужской неверности — такое ощущение, что ты уже перепутала, где жизнь, а где работа. Ты устраиваешь эту круговерть с одной-единственной целью — не оставаться наедине с собой. Танцы, суфийские практики, сократовские диалоги… Да, ты пытаешься постоянно менять окраску, быть разной, играешь разные роли. То вздыхаешь, как Рената Литвинова, то перекидываешь ногу на ногу, как Шарон Стоун, то выступаешь, как Ильич на броневике — и это только узнаваемые образы. Перепрыгиваешь с одной темы на другую в разговоре, меняешь тембр голоса, пытаешься оказаться в центре внимания или, наоборот, выключаешься из общего разговора, погружаясь в философическое настроение… Но где ты — настоящая?..

Да, похоже, все мои уловки раскрыты. А я думала еще побыть в образе «привлекательной блондинки»…

— Ян, у меня довольно тонкая психическая конструкция. Я — лунная женщина Рак, я природный эмпат, я чувствую все энергии и считываю биты информации, проходящие через меня. Я не сплю в чужих домах, потому что слышу, сколько страданий впитали стены от прежних жильцов. Кроме того, я — самонастраивающаяся система, которая приспосабливается к изменяющимся условиям, автоматически меняя параметры настройки в зависимости от реакции собеседника, каких-то внешних обстоятельств…

— Если ты не управляешь этим процессом, а ты говоришь про «автоматический поиск», то это — аномалия.

— Я всегда была геомагнитной аномалией, Бермудским треугольником, где вечно штормит… Я искренне пытаюсь жить как люди, но я — другая. Сколько еще мне предстоит обманывать себя и окружающих?… Ты знаешь, в детстве, когда меня отвозили в деревню, я уже тогда испытывала это странное беспокойство — меня тянуло куда-то, словно звал голос, но не могла понять, куда. Иногда ночью я убегала в поле, к большому камню, и ждала, когда за мной прилетят. Я очень четко это чувствовала — меня должны забрать отсюда. Мне неуютно было в этом мире, я знала, что где-то есть другой мой мир, моя планета… Я оставляла записку, кажется, в книжке по астрономии: «НЕ ИЩИТЕ, МЕНЯ ЗАБРАЛИ К СВОИМ…» Но каждый раз возвращалась, потому что встреча, которую я ждала, не назначая, так и не происходила. И постепенно терялась надежда, моя уверенность в том, что спасение где-то очень-очень близко…

Теперь я уже была в новом «инопланетном» образе, который пришёл на смену трепетной «блондинки». Но этот образ, клянусь, тоже был частью меня. Хотя со стороны могло казаться, что я просто рассказываю одну сказку за другой.

— Во что ты веришь?

— Еще три недели назад я бы сказала просто: я верю в Бога, молюсь Святой Троице. Но сейчас, спустя три недели, не могу сказать с уверенностью… Я впервые поняла, что брать — это приятнее, чем отдавать. Я научилась давать отпор, вместо того, чтобы подставлять вторую щеку под удар. Я увидела, что концепция «возлюби ближнего своего» не жизнеспособна в мире, где идет естественный отбор по Дарвину и где побеждают самые сильные и приспособленные… И Землю наследуют не «кроткие», а наглые и беспощадные… Фальшивый альтруизм против эгоистичного самоутверждения в этом мире… Я ощущаю себя в самых натуральных джунглях, несмотря на небоскребы мегаполиса, и все это урбанистическое общество. И действую по законам этих джунглей… с некоторых пор. И я вижу, как зло начинает пасовать передо мной, а вчерашние враги — заискивать.

— Откуда «мессиджи»? — Он понимал, что я начитанная девушка, которая бросается на любую литературу без разбора и так же некритично и без разбора принимает все на веру.

— Антон Шандор ЛаВей, один из недолгих любовников Мерилин Монро. Правда, тогда он еще не был тем самым ЛаВеем, о котором узнал весь мир…

— «Сатанинская Библия»…

Я промолчала. Он тоже выдержал паузу:

— В Индии есть старое поверье, что, если поставить перед лебедем чашку с молоком, разбавленным водою, он выпьет все молоко и оставит воду. Глядя на тебя, я удивляюсь, с какой виртуозностью ты «выпиваешь» воду и выбрасываешь ценное знание.

— Я согласна, это особенность незрелого разума. Я когда-то умела отличать черное от белого, молоко от воды, но сейчас, точнее, последние три недели, я засомневалась…

— А что произошло три недели назад?

— Я… сняла… крест… Тот самый, с которым не расставалась никогда. И в оберегающую силу которого верила.

Я опять не сказала ему того, что хотела, и зачем, собственно, мы встретились. Я не находила слов, чтобы дать определение Иной Реальности, в которую шагнула.

Договор

Наш платный «академический час» психотерапии закончился, и мы решили зайти куда-нибудь выпить кофе. Он долго молчал, словно проводя какие-то подсчеты внутри себя. Потом открыл новую для меня линию огня:

— Зачем ты окружаешь себя болью? Люди, которые рядом с тобой, — они счастливы?

— Нет. Те, кто счастливы, — уходят. А остаются те, кто нуждается в помощи.

— И какую помощь ты можешь им дать?

— Кому-то я помогаю деньгами, другим — советом. Иногда человеку надо, чтобы его выслушали или кто-то побыл рядом, когда совсем плохо… Так плохо быть одиноким в ночи. Просто сидим в баре, беседуем, даем друг другу дурацкие советы и становится легче.

— Все эти тусовки по ночам, болтовня до утра — это жизнь, превращенная в текст! Вместо того чтобы идти вперед, ты застреваешь в чужих проблемах, проживая их как свои собственные.

— Может, это своего рода миссия — помогать, подчас жертвуя своим временем, энергией, словом. Ведь если что-то случится со мной, они тоже протянут руку помощи.

— Ты уверена? Вот если ты сейчас позвонишь своим так называемым друзьям и скажешь, что в беде, что тебе нужна помощь, кто-нибудь откликнется?

— Конечно, этих людей не так много, но каждый из них откликнется. Более того, они сразу приедут.

— Уверена? — Да.

— Приедут из любопытства или потому, что хотят помочь?

— Я не знаю, право… Наверное, помочь.

— Осталось только проверить это. И я думаю, очень скоро ты сможешь это сделать.

— Ты как будто предвидишь что-то…

Мы зашли в стеклянный ресторанчик на Садовом кольце. Пока я снимала плащ, он остановился возле стойки с рекламными открытками, промотирующими алкоголь, досуг и дорогие игрушки для взрослых. Именно рестораны, по мнению профессиональных маркетологов, являются местом скопления особенной целевой аудитории — алкоголиков, праздношатающихся и швыряющих деньгами потребителей. Подойдя к столику, за которым я расположилась, он разложил их веером, как карты в итоговом расчете преферанса, и предложил выбрать две.

Я вытащила пару открыток, не особо задумываясь, почему именно эти. На одной — бархатные чайные глаза Пенелопы Крус, на другой — переливающееся пеной через край пиво. Первая оказалась рекламой фильма «Ванильное небо», вторая — пивного бренда Beck’s, который пытался убедить меня в том, что «Жизнь зовет. И ключ в твоих руках».

Он положил флаеры один на другой так, чтобы надписи на открытках совпали, и я прочитала составленное предложение. «Каждая минута жизни — это шанс все изменить. И ключ в твоих руках».

Этот фокус я знала — берешь газетные заголовки и с помощью ножниц составляешь смешные фразы. Мне не было смешно. Я стала перебирать оставшиеся открытки.

«Твоя жизнь. Твой выбор». Телефоны Pantech.

«Каждое слово имеет значение». Бюро переводов.

«Мы повсюду». PR-агентство полного цикла.

«В этом сезоне дьявол придет на каблуках…» Фильм «Дьявол носит Prada».

Не хватало только цитаты из книги Линуса Торвальдса Just for fun: «Смысл жизни — секс, война, линукс», использованной в рекламе линукс — серверов IBM на американском рынке.

У меня закружилась голова от «знаковых» рекламных лозунгов. Как виртуозно рекламисты эксплуатируют вечные ценности и жонглируют смыслами, превращая их в слоганы и штампы. Свои рекламные концепции они строят на обращении человека к себе, на первобытных чувствах и страхах homo sapiensa… «Доверься своим чувствам». Baileys.

Я сложила открытки стопочкой и решила больше не рисковать. Ян изменил тон общения. Теперь он не был ни консультантом, ни доктором.

— Короче, выбирай сама. Я могу сказать тебе, и это будет обидно, но честно. А могу подождать в том месте, куда тебя приволочет.

— Ян, это звучит жестко…

— Могу сказать, что тебя ждет.

— Тогда скажи! Лучше страшная правда, чем приятная ложь.

— Ты погибнешь. Тебя просто не станет.

— Я не поняла, в метафизическом смысле?

— Во всех смыслах. Ты нарушила программу, заложенную в тебя при рождении. Все, что ты делаешь, — это прожигаешь жизнь. Все, что тебе дано было свыше, — интуиция, поток, подключение к высшим сферам, — ты изгадила, забила мусором все каналы. А тот, кто не умеет воспользоваться даром, он все теряет.

— Прости, но какой дар? Интуиция? Я все время использовала этот «встроенный навигатор» по жизни, и она помогала мне стопроцентно предвидеть многие события. Участвовать в тендерах, делать выборные кампании с прогнозируемым результатом… Я помню, когда ощутила это в первый раз. Мы проводили каникулы на даче у моей школьной подруги, возвращались с озера. Я несла сетку с раками — зеленые, еще живые, они пытались выбраться на свободу. Неожиданно вдали показался почтовый «уазик», который направлялся к нашему дому. Я, помню, пошатнулась, схватилась за какую-то опору, сетка выпала из рук, и раки расползлись по траве. Чудовищная в своей неотвратимости мысль: они везут телеграмму для меня. «Не надо читать. Отвезите меня на станцию. Я должна ехать». Это было извещение о смерти моего отца… С тех пор это ощущение дежа вю во мне постоянно. Как будто я сначала просматриваю «превью», некую демоверсию, а уже потом проживаю жизнь, получив ориентировку, чтобы не заблудиться… Иногда во сне, иногда в каких-то образах и знаках… Да, я не знаю, как это работает, но я использовала это.

— Использовала, не понимая механизма, не осознавая, зачем тебе ЭТО дано?

— Ты прав, я не знаю, как это работает. Скажи, а ты знаешь? Меня один человек спросил, как она работает, эта самая интуиция? Как устроен этот механизм? Ты можешь ответить?

— Почему ты всегда ждешь готового ответа? Подумай и поймешь сама.

— Я долго пыталась понять, нарисовать «электрическую схему» этого агрегата. Но потом начинала сбиваться — где интуиция, а где жесткое программирование обстоятельств. Ведь часто бывает, если ты задаешь прогноз будущего, то обстоятельства, да и ты сам, — все подстраивается под созданную модель этого будущего. Но я… Прости, Ян, но я не чувствую, что должна погибнуть. Я только начинаю жить, дышать, я влюблена. Впервые за всю свою жизнь я чувствую, как это чувство наполняет меня. Мне кажется, что сейчас я почти счастлива… Ты знаешь, я была больна, два месяца каждый день лежала под капельницами с растворами — и никто не мог поставить мне диагноз и вылечить. У меня не прослушивалось пятьдесят процентов легких, потому что я курила во время тяжелейшего бронхита и купалась в проруби на Крещенье… В меня закачали килограммы антибиотиков. Но именно сейчас я абсолютно здорова. И врачи сказали — удивительное дело, но мы вас выписываем…

Я перевела дух и почему-то вспомнила Булгакова, тема Патриарших еще не выветрилась из моего сознания. «Человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус…» Я быстро попыталась освоиться в новой реальности и сохранить над ней контроль:

— Итак, ты сказал, что я погибну. Но должен же быть какой-то выход?

— Ты должна отказаться от всего мусора, из которого состоит твоя жизнь. Да, от всего придется отказаться. Все потерять.

— Друзей, любимую работу?

— Да.

— Прости, а как же мой ребенок?

— Он уже не ребенок.

— И ради чего? Ради неумозримого спасения? Ради каких таких реалий я должна отказаться от ВСЕГО?

— А ты уверена, что этот мир реален? Вот то, что ты видишь, думаешь, это реальность?

— Да, и я обратилась бы не к психоаналитику, а в амбулаторную психиатрическую клинику, если бы сомневалась в этом. Но ты говорил, что есть путь…

— Да, путь есть. Я попробую помочь тебе. Я ускоряю все процессы. На то, что у обычных людей уходит три года, я могу сделать за год. У меня обмен веществ выше, чем у обычных людей, в три раза.

Особенности его метаболизма меня не вдохновили, но я постаралась прийти к какому-то соглашению.

— Прости, но я деловая женщина, и прежде чем подписать контракт, должна ознакомиться с условиями и предметом этого договора. Здесь предмет непрозрачен, условия не понятны…

— А я не предлагаю контракт. Ты просто должна сказать «да» или «нет». И прежде всего ответить себе — ты хочешь жить или нет?

— Ян, я должна подумать… — На моем языке это означало «скорее всего, я вынуждена буду отказаться от вашего предложения». Но здесь я действительно хотела оттянуть время и еще побыть в состоянии эйфории последних трех недель. — Я всегда быстро принимаю решения, это особенность присуща мне и в делах, я четко знаю, что и когда надо сделать для достижения наилучших результатов. Но здесь действительно нужно все взвесить.

Кроме того, есть еще одна причина, которую я так и не решилась ему открыть. Это уже второй договор, который мне предлагается в этом сезоне. И тот, первый контракт, согласно которому я должна стать «примой мировой сцены», сейчас кажется мне более привлекательным.

Да, я решила повременить, ибо обстоятельства последних трех недель позволяли мне надеяться на иные источники жизненных сил и иные решения. С человеком ничего не может произойти, когда он наполнен радостью, когда он дышит полной грудью и готов делиться этой энергией со всем миром. Это наверное была иллюзия, но в этот момент я свято верила, что нахожусь под особой защитой.

Он как будто прочитал мои мысли и назвал вещи своими именами:

— Что такое мир без иллюзий?

— Мир без иллюзий — это объективная реальность?

— Нет.

— Это трезвый взгляд на вещи? — Он промолчал.

— Это использование прежнего эмпирического опыта для предотвращения ошибок в будущем?

Я пыталась найти ответ на вопрос внутри себя, потому что не знала, к чему он клонит. И опять — авторитеты, цитаты, попытка анализа и синтеза. Мой мозг, как генератор случайных чисел, выдавал один ответ за другим, но все они были неверными.

— МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ — ЭТО СТРАХ. Вот так… — На этом он дал понять, что наша встреча подошла к концу.

Я готова была поспорить, но почему-то не стала. Я была утомлена бесконечными играми разума. Стрелки перевалили за полночь, в это время я всегда стараюсь задать свой «последний вопрос». Такая привычка у меня сохранилась с тех времен, когда я работала светским интервьюером и понимала, что и я, и мой визави устали друг от друга.

— И последний вопрос: почему ты тогда не сказал мне, что означает «шакти»?

— Зачем отвечать на вопросы, если ты сама можешь найти ответ?

— Я нашла его в Интернете. Шакти — это супруга Бога Шивы. Но в другом значении, в переводе с санскрита, шакти — это вселенская женская энергия, творящая сила божественного сознания, космический женский принцип…

Примечания

1

Цитата Ошо

2

Пробуждение. Опыт суфиев. Пир Вилайят Инайят хан

3

Пробуждение. Опыт суфиев. Пир Вилайят Инайят хан