Справа от Европы

Олег Ярков

Если бы знал, что тебе преподнесёт жизнь, готовился бы к этому «подарку» с детских лет. Однако, многое происходит не тогда, когда готов к переменам, а когда происходит нежданное.

Глава 4

Стараясь идти спокойно, чтобы не было видно нервной спешки, я направился к Андрею. Почему-то мысли крутились совсем не «по делу». Меня интересовало, почему так произвольно, без уведомления, незнакомые люди переходят на «ты»?

— Останови такси, едем к бассейну, в машине молчи.

Я сделал всё, что сказал Андрей, не спрашивая о причинах такой категоричности.

Маршрут поездки, и тема разговора, мне не были известны, поэтому, я просто рассматривал проплывающий за окнами неизвестный город. Честно говоря, я был доволен своим поведением и разговорами. Прокручивая в памяти всё сказанное, я придумывал всё новые обороты и фразы, которые могли бы сразить собеседников наповал, заставить их биться в исступлённом раскаянии. А если ещё вот так сказать, то… то я, наверное, всё испортил бы. Если, уже не испортил. А вот прояви следователь побольше наглости, кто знает, кто был бы моим собеседником в обезьяннике у него в отделении. И, как, надолго. И был бы я, уже, не героем и разоблачителем, а шутом. Наверное, придётся по этому поводу от Андрея выслушать. Ой, придётся.

Мы проезжали по какому-то мосту, когда Андрей прошептал мне в самое ухо:

— Попроси остановиться здесь. Отпускай его.

Что и было сделано. Выйдя из машины и, не дожидаясь меня, Андрей прошёл вперёд метров на десять, и облокотился на перила. Я подошёл и встал рядом.

— Посмотри на воду. Она успокаивает и упорядочивает мысли.

— Когда ты уже начнёшь меня отчитывать? Я не маринист, чтобы любоваться водой. Что я сделал не так?

— Очень желательно, хотя бы раз в день, пересечь водный поток, или посмотреть на текущую воду. Всё нехорошее из головы, вроде бы вымывается. Усталость меньше, мысли яснее, успокаиваешься. Хорошо, когда через город течёт река. Хорошо, когда есть мосты. Спланировал дневной маршрут через мост — и день лучше проходит, и нервы целее. В Питере основное население дольше живёт, они рассудительны и спокойны. А почему? Там много рек и мостов. Люди чистятся несколько раз на день, даже не подозревая об этом. Думаешь, в блокаду выстояли только из любви к партии? Сам попробуй, пройдись вдоль перил, посмотри на воду.

В другое время я поулыбался бы такому рассказу, но Андрей оказался совершенно прав. Я смотрел на реку, плывущую по своим делам, и как будто с меня стекало что-то держащее мои мысли в напряжении, как-то расслабилось тело. То, что мне казалось опасным, или героическим, стало обычной темой для разговора. Мне действительно стало намного спокойнее. Спасибо, природа.

— Теперь, нам надо уехать куда-нибудь подальше от людей. Спокойно поговорить. Попробуй остановить машину.

Долго ждать случая мне не пришлось. Нас отвезли к старому зданию бассейна, стоящему почти на окраине. Когда дорога перестала напоминать дорогу, а скорее направление движения, очевидной невероятностью город сменился окраиной. Гаражные кооперативы служили видимой границей города. Здесь нас высадили.

Я вышел, огляделся, и закурил. Андрей обошёл вокруг кучи ничейного кирпича, и пошёл по тропинке за гаражи. Я двинулся следом.

— У нас всё идёт с нарастающими новостями и изменениями планов. Мы считали, что в смерти Антона заинтересованы два человека. Теперь появился третий. У тебя с ним встреча в 16 часов.

— Нотариус?

— Нотариус. Его в этом деле не воспринимали серьёзно. Через него шли определённые документы. Он ставил печать, и получал гонорар. Но, любой документ — это информация. Закрытый документ — большая информация. А это плохо, когда в одних руках скапливается столько информации. Понимаешь?

— Он стал хранителем чужих тайн и захотел поучаствовать в деньгах, которые приходят, благодаря стуку его печати?

— Не только. Он захотел встать поближе к рулю. Ему захотелось не регистрировать документы, а визировать их. Такая, вот, вышла корпорация. Идея избавится от твоего брата принадлежит ему.

— Сука!

— По сути верно, но, слово — отвратительное. Найди другое.

— Негодяй.

— Это — подходит. Всё сходилось на нём, но, Старик, вовремя и правильно разобрался. Нотариус — это лупа. Не вздумай рифмовать! Нотариус — это линза. Кто-то светит, а линза фокусирует, и направляет луч туда, куда надо. А теперь стал направлять туда, куда ему выгоднее. Свет — это информация. Только, линза начинает требовать определённой, выгодной ей информации. Другими словами, негласно, своими действиями, нотариус требует считаться с ним, как с ровней. Мы пока не можем точно вычислить, кто и есть светило. Кандидатов два. Больше тебе знать об этом не надо. Пока не надо. Только внимательно слушай, смотри и запоминай. Может и появится что-то интересное. Хорошо?

— Я буду смотреть и слушать. Что ещё?

Андрей попросил поподробнее рассказать о моих встречах за прошедшие сутки. Я рассказал всё настолько подробно, насколько смог запомнить. Андрей молчал минуты две.

— Ты сказал, что лицо Куракова как-то быстро стало симметричным.

— Да. Он меня с другим чертежом встречал, а когда…

— С каким чертежом?

— Ну, как объяснить? У него не на одной линии были глаза, как будто, он наклонил голову. А когда поставил её прямо, глаза остались в прежнем положении. У него и нос в сторону, и рот слегка перекошен. А потом как-то — раз! И всё на своих местах. Я, ведь, непрерывно на него не смотрел. Просто, после одного взгляда я, даже, запнулся.

— Кураков должен был умереть сегодня. Его должен убрать следователь. Этот приказ он получил по телефону, когда вы сидели в кафе. Он сейчас едет туда, в село.

— Окончил дело — гуляй, Отелло. Так?

— Примерно. Но, меня интересует другое. Лицо лишается ассиметрии, как минимум за сутки до смерти. А в твоём случае прошло несколько минут.

— Это — в его случае.

— Извини. В его случае. Значит ты ему сказал нечто такое…

— Во-первых, я уже сказал, что разыгрывал из себя Коломбо. Правда, бездарно, зато экспромтом. Во-вторых, я дословно не вспомню, что я говорил. Было о войне, о казнях, о детях, обзывал его. Стенограмму я не вёл.

— Это, всё, мне понятно. Пойми и ты. Не важно, о чём ты говорил. Важно, какими словами.

— Говорил русскими словами, взятыми из словаря Ожегова.

Просто, непонимание того, что именно хочет от меня Андрей, выводило меня из себя.

— Не сердись. Я попробую объяснить. Чтобы человек мог обратиться к Богу с благодарностью или просьбой, придумали молитвы. Их, говоря современным языком, обкатывали десятилетиями. Меняли слова, меняли количество вдохов и выдохов, отслеживали количество гласных и согласных звуков в словах. Это делали мудрейшие люди. Именно в определённом порядке произнесённые звуки дали тот, искомый результат. Потом подбирали слова из этих звуков. Например, молитва «Отче наш…» Именно в таком звучании она будет всегда услышана, поэтому её учат наизусть. А если её синхронно перевести на другой язык, то будет несколько простых предложений. Ты понимаешь, что я говорю?

— Да, понял. Эта молитва своими словами не будет услышана? Или как?

— Представь себе автомобиль. Когда работает мотор идеально, это, для уха специалиста, как звук благодарности за хороший технический уход. Но, вот в моторе произошёл сбой. Специалист сразу услышит, что в отлаженный звук работающего двигателя вклиниваются другие шумы. По этому, изменённому звучанию, и определяются неисправности. Когда человек молится своими словами, то наверх идут колебания, дающие возможность понять, какие неприятности произошли у молящего. Любая молитва — это колебания определённой частоты, которые, благодаря многочисленным испытаниям, доведены до такого совершенства, что абсолютно без потерь доходят до Бога.

— Думаю, я понял.

— Вряд ли. Это надо ощутить на себе. Твоё время ещё придёт. Так, вот. Ты, в своём благородном гневе, сложил звуки в такие сочетания, что они вызвали остановку сердца. Поговорку, что словом можно убить, слышал? Это, теперь, про твой случай.

— Мне лучше молчать?

— Лучше думать, о чём говоришь. Это раз. Второе. Никогда не вступать в диалог в состоянии раздражения. Эту проблему, со словами, ты создал сам себе. Ты много читаешь, но, не анализируешь прочитанное. Ты читаешь мозгами, а надо разумом. Это, не одно и тоже. Мозги — это сатана. Разум — это Бог.

Я смотрел на Андрея и понимал, что мои великие познания о жизни и её укладе, может, без труда, перетащить старый и больной муравей. Мне захотелось опять к воде.

— И что делать?

— Не знаю. Пока, не знаю. Могу только предположить. И попробуй вести себя, опираясь на предположение. Итак. Ты изменил план смерти. Хотел — не хотел, это не важно.

— Да нет, Андрюша, важно. Я, может быть, с сотней человек так разговаривал, а из них, к примеру, половина померла на другой день. В чём моя заслуга по изменению плана?

— Не веди себя, как простолюдин.

— То есть?

— Простолюдин никогда ни о чём не думает, он живёт по инстинктам. Поесть, поспать, в туалет…. Если повезёт, то секс. Всё. Четверть извилины на сотню человек. Это, кстати, не оскорбление, это констатация. Расскажу подробнее, но попозже. Никогда не перебивай говорящего, делая из его же слов вопрос. Надо дослушать всю мысль до конца, постараться её понять. И, только потом, вопросы. Отключи мозги. Слушай разумом.

— Хорошо бы научиться отключать. Ладно, продолжай.

— Придётся издалека. Человек не может умереть скоропостижно. У каждого человека своё время смерти. Может быть, плюс или минус несколько минут. Это определено самим человеком ещё до рождения. Каждый выбирает из поставленной задачи и сроки исполнения, и время ухода. Пока понятно?

— Понятно, но верится с трудом.

— Можешь верить. Способ смерти, как правило, не выбирается. Это зависит от окружающих людей, ситуации, времени года и ещё от десятка причин. Если к моменту ухода человек здоров, сидит дома, в тепле, под охраной, а ему надо уходить, то, он может захлебнуться глотком воды, упасть и удариться головой об угол, сломается газовая плита и много ещё чего. Чаще всего человек, к моменту ухода, заболевает, и это помогает ему уйти. Если, кому-то, надо 15 января в 15 часов 15 минут уйти, а он здоровый, идёт по улице, и счастливее его никого нет, то его собьёт машина, упадёт кирпич, наркоман зарежет. То есть, произойдёт всё, чтобы помочь ему уйти. Понятно?

— Да. А почему нельзя заказать себе смерть во сне? Представь — тебя забивают до смерти отморозки. Сколько боли надо перетерпеть?

— Для тебя пока это сложно. Но, попробую. Твоя смерть — это способ повлиять на окружающих. Кто-то искренне пожалеет тебя, а это громадный плюс тому человеку. Кто-то ополчится на убийц, тоже искренне, и это плюс. Кто-то будет вытирать сухие глаза, и ждать поминальной трапезы. Люди хотят или не хотят этого, но меняются, добавляют к своей душе частичку настоящего, искреннего. Такая смерть может быть толчком для оживления равнодушных. Это — тоже хороший способ. Но, там, дома, душа не думает и не помнит о боли. Во время ухода болит тело, а не душа. Что такое тело? Это, вроде как пальто. Пришёл на землю — одел. Пришёл домой — снял. Ведь второй, третий раз, возвращаясь сюда, ты получаешь новое пальто. Это понятно? Ладно, четвёртый раз.

Все ресурсы моего разума показали нулевую загрузку — так меня сбила последняя фраза.

— Ты же собирался спросить меня, который раз ты на Земле? Из вежливости не спросил?

— А это не является посяганием на частную интеллектуальную собственность?

— Что именно?

— Подглядывание за моими вопросами?

— Если бы у тебя была интеллектуальная собственность, как у старого больного муравья, Кураков был бы жив до сегодня, и нам не пришлось бы играть в шпионов.

Вы знаете, что такое вакуум? Если знаете, то я вам скажу, что ни хрена вы не знаете! Это знаю только я. Особенно хорошо узнал после последней фразы.

— Просто этот вопрос был написан у тебя на лице.

— Можно, я выругаюсь?

— Это из сокровищницы твоей интеллектуальной собственности?

— Да пошёл ты!

— Не обижайся. Чтобы понять простые истины, которые тебя шокируют, надо начать думать. Отойти от инстинктов еды и туалета, и начать думать. Это, кстати, гораздо сложнее, чем заставить себя делать зарядку.

— Ладно. Дальше.

— А дальше — вот что. Уход случился на сутки раньше, не на десять минут, а на сутки. Равновесие уходов нарушено. Пришедший ангел не нашёл души, а она, душа Куракова, от глупости своей, успела за эти сутки тебе нагадить, Теперь, надо постараться предугадать, чего тебе ждать.

— Прости моё незнание. Приходит ангел? Или старуха?

— До сегодняшнего дня язычество сидит в людях сильнее, чем православие. У язычников смерть, что-то, вроде, наказания. И этому наказанию придумали соответствующий образ. Кроме того, почти во всех языках смерть — женского рода.

— А на самом деле…

— А на самом деле приходит ангел, красивый, одетый в белое. У него в руках что-то наподобие шприца. Он вводит шприц в ауру, в районе кадыка и освобождает душу. Проходя через иглу, душе видится тоннель, на другом конце которого виден сияющий белый ангел. Это и есть сияние в конце тоннеля. Говоря людскими мерками, душа входит в иглу около шести секунд. При этом движение тела, при котором старое пальто освобождается от хозяина, врачи называют предсмертными конвульсиями.

— Значит…

— Это, сейчас, ничего не значит. Изменив число противников в этой ситуации в твою пользу, Кураковская душа эмоционально произвела перевес против тебя. Вот, это сейчас что-то значит. Итак. Скорее всего сегодня, против тебя, будет, какая-то, провокация. Скорее всего, женщина. Во всяком случае, будь поосторожнее со всеми. Это раз. У нотариуса ты будешь спокойным, вежливым, рассудительным. Это — два. Даже если будут бить, будешь только извиняться. Сегодняшний день должен спокойно закончиться. Выйдешь от нотариуса, сбросишь мне сообщение. Решим, как поступать дальше. Сделаешь?

— Сделаю.

— Слово с тебя брать?

— Чтоб я семь лет на лодке не катался!

— Иногда ты… Ладно, проехали. Вызывай такси. Не надо опаздывать.

Я всё-таки умудрился расстроить Андрея к концу разговора. Может у меня такая защитная реакция на ожидающие неприятности? Надо быть внимательней к нему. Вроде для меня старается…. Или я для него?

Наша беседа исключила обед, как таковой. Зато на ужине я отыграюсь сполна!

К офису нотариуса подъехали без пяти четыре, так что я успевал проявить чудеса пунктуальности. Секретарша заученно улыбнулась мне и указала на дверь. Я был в конторе впервые, а она без вопросов пропустила меня к шефу. Это надо принять к сведению.

Войдя, я оглядел кабинет. Несмотря на то, что здание, где располагалась контора, стояло по красной линии, окна его кабинета выходили во двор. С высоты второго этажа просматривался ухоженный дворик, без мусорных развалов и поломанных турников. Уютно и чисто. Я бы постеснялся бросить там окурок.

Кабинет был стандартной упаковки. Сейф, шкаф, стол и стулья. Над столом висел снимок президента, под которым и сидело чудовище, о котором мы с Андреем говорили полчаса назад. На вид ему было под пятьдесят. Лишний вес присутствовал. Но, скорее всего, он хозяина не отягощал, даже наоборот. Не стремящийся показаться стройнее, нотариус выглядел очень естественно и приятно. Высокий, с залысинами, лоб, был, какой-то совершенно гладкий, без морщин. Волосы зачесаны назад, и собраны в хвост. На носу у него висело пенсне — предмет моих страстных желаний. Обладатель всего перечисленного поднялся из-за стола и сделал шаг на встречу.

— Добрый день. Прошу вас, присаживайтесь. Позвольте представиться — Аронов Сергей Маркович, государственный нотариус. А вы…

Он сделал вид, что ищет бумагу, в которой я мог быть записан. Ищи, ищи, твоя секретарша меня просто так пропустила, а ты, бедолага, позабыл, как меня зовут. Впрочем, искал он бумагу профессионально. Его артистизм вызывал восхищение. Высший балл — 6:0! А, может, он специально ждал, чтобы я сам назвался? Я подожду. Он меня вызвал, я не напрашивался.

— А, вот! Прошу меня простить, очень много дел. Вы у нас….

Он прочёл мои данные вслух, потом прочёл всё снова, но, одними глазами. Отложив листок, он посмотрел на меня вопросительно. Значит надо соблюсти обряд.

Я протянул свой паспорт. Ловко он открыл его одним движением. Прочёл, сверил меня с фотографией, подумал, и оставил мой паспорт на своей стороне стола.

— Итак. Если все формальности соблюдены, позвольте мне приступить к главному. Ваш покойный брат, Рейзбих Антон Дмитриевич, оставил у меня два распоряжения на ваш счёт. Оба распоряжения я должен огласить вам в случае, оговоренном в его завещании. Курите, если хотите.

Ах ты, красавец! Однотонной речью, почти лишённой интонационной окраски, ровно, не прерываясь он, предлагает закурить. Вроде и вежливость соблюдена, но расчёт на то, что посетитель, в этой монотонной речи, пропустит это предложение, оправдывался почти всегда. Красавец!

А вот — хрен тебе! Меня Андрей предупреждал о внимательности ко всему, поэтому я внимательно слушал и запоминал. Я закурил.

Он продолжал что-то говорить о поисках родственников, которые он, нотариус, предпринимал по просьбе брата, об ответственности за сохранность порученных ему бумаг и что-то узкоспециальное.

Моё поведение и моё внимание можно было оценивать по той же шкале, что и его артистизм

— Итак. Первое распоряжение касается конверта, который я обязан передать вам незамедлительно, после ознакомления с документом, удостоверяющим вашу личность.

Он взглянул на меня поверх пенсне (как же я хочу пенсне! Где они продаются?). Затем встал, подошёл к сейфу и достал из него конверт. Совершенно не торопясь сел, поправил галстук и сказал.

— Теперь пару слов от себя. Я не располагаю информацией, относительно содержимого данного конверта. В моей практике были случаи, когда подобная процедура с передачей каких-либо документов наследникам, приводила последних в сильное расстройство. В свою очередь, они решали, что я являюсь виновником несостоятельности их иллюзий, относительно наследства. Были попытки физического давления на меня. Поэтому, я прошу вас, как мужчину, соблюсти в полном объёме присущие вам благородную сдержанность, и разумность поведения (8:0!!!) вне зависимости от того, какие известия принесёт вам содержимое этого конверта. Вы обещаете?

— Безусловно! Чтобы заранее вас успокоить, я могу сказать, что я не жду материальных благ от брата. Поэтому, меня сильно расстроит только одно. Вдруг, по завещанию, мне перейдёт его тёща.

Вот, что хотите со мной делайте, но, в тот момент, я усомнился в рассказе Андрея о нотариусе. Он так искренне расхохотался, буквально до слёз, что всё отрицательное о нём я счёл недостоверным.

Отсмеявшись добрых пару минут, он постарался вернуть себе официальный вид.

— Замечательно! Я буду, с вашего позволения, иногда рассказывать эту шутку возможным огорчённым наследникам.

Я обещал Андрею быть порядочным, поэтому великодушно разрешил.

— Теперь — формальная сторона дела. Прежде, чем вы заберете конверт, в моём присутствии вы должны убедиться в целостности самого конверта и всех печатей, поставленных мною лично. Прошу вас.

Я взял конверт и осмотрел его. Вроде и конверт цел, и сургуч не сломан. Об этом я и сказал.

— Прошу вас вернуть мне конверт. Такова процедура.

Нотариус положил конверт на открытый гроссбух, нашёл соответствующую строку и пригласил меня расписаться. Пальцем он указал место моего автографа.

— Как в паспорте, пожалуйста. Да, замечательно. Этой подписью вы удостоверяете, что получили от меня конверт в сохранном состоянии. Возьмите его. Замечательно. Теперь далее. После ознакомления с письмом, нам придётся встретиться ещё раз. Об этом оговорено во втором распоряжении. Во второй ваш визит я, при вас, вскрою конверт, оставленный лично для меня. Если вы желаете, можете ознакомиться с содержимым конверта здесь. Если желаете, то в любом, удобном для вас, месте. В любом случае, сообщите мне о дате вашего следующего посещения. Вот моя визитка.

Я с видимой благодарностью на лице принял визитку и поднялся.

— Благодарю вас. Я всё так и сделаю. Был рад нашему знакомству.

— До встречи.

Слабо мне верилось, что господин Аронов и есть тот самый дракон, который пешками в своей игре выбирает чужие жизни.

Я нашёл кафе и, пока готовилось эспрессо, набрал сообщение Андрею. В ответ пришло предложение, приехать на железнодорожный вокзал.

Кофе было так себе, зато горячий. Потихоньку отхлёбывая из чашки без ручки или из низкого стакана — сразу не разобрал, мне вдруг подумалось какой-то киношной фразой: «настал момент истины». В чём в данном случае заключался этот момент, не знаю. А вот в чём заключалось дальнейшее, можно было сказать с точностью до метра и минуты. Поможет письмо. Это, уже, не предчувствие, это уверенность.

Хотелось, очень хотелось открыть конверт и рассмотреть его содержимое. Но потом пришлось бы переспрашивать подробности у Андрея. И, тогда, была бы уже утеряна радость первого поцелуя. Причём здесь поцелуй? Всё! Допиваю одним глотком и еду.

Как специально, ехавшее такси, остановилось в паре метров от меня. Из него вышел мужчина в коричневой ветровке, лысый и с неприятным выражением лица. С такими лицами в кино играют полицаев. Этот «полицай», слегка наклонившись вперед при первых шагах по асфальту, прямиком направился к парадному входу в здание, где сидел нотариус.

Я подошёл к таксисту и назвал пункт назначения. Согласие было получено, и мы тронулись.

На вокзале я особенно не искал Андрея. Просто пошёл к киоску прессы. И просто там его нашёл.

— Добрый вечер!

— Добрый! Как прошла встреча?

— Нормально во всех отношениях. Я был скромен, а Аронов вежлив.

— Пока хорошо. Теперь план следующий. У входа в вокзал, слева от двери, стоит женщина. Джинсы, бейсболка, куртка до пояса, коричневые сапожки. В левой руке держит журнал.

— «Огонёк». Ты, что ли, Аня будешь? Привет от Фокса.

— Я никогда к твоим переменам в разговоре не привыкну. Я не знаю, как её зовут. Она сдаёт квартиру приезжим. Посуточно. Тихий район, спокойные соседи. При полной оплате, она никогда не интересуется постояльцами. Сними у неё квартиру на три дня. Оплати всё сразу. Обычно она берёт паспорт в залог, уговори её этого не делать. Заплати побольше. И не переживай о деньгах. Можешь посорить. Денежные вопросы будут решены. Все. Далее. Квартиру оплатишь, и поедешь в гостиницу. В номер зайдёшь на пару минут. Включишь свет и отдёрнешь штору. Определить с улицы окна своего номера сможешь?

— Думаю, что смогу.

— Я просил не давать мне уклончивых ответов. Нам надо сделать всё строго по плану. Я повторяю: строго.

— Смогу.

— Хорошо. Вещи из номера не забирай. Спустись в холл, ключи не сдавай, иди в ресторан. Тебя должны видеть в гостинице. Поужинай. Только постарайся без приключений. Сможешь?

— Смотря сколько выпью.

— Сколько бы ни выпил. Напиши записку: «Веди себя скромно» и положи перед собой. Может, это тебя дисциплинирует. Да, прежде чем сесть за столик, посиди в баре, выпей, присмотрись к официантам. Смотри не на фигуру, а на поведение. Выбери того, кто вызовет больше доверия. Сядь за тот столик, который обслуживает этот официант. Дай понять, что ты при деньгах. Я, почему-то, уверен, что кто-то от наблюдения за тобой, перейдёт к контакту. Разговора не избегай, но, никому из подошедших, не верь. Когда разговор зайдёт дальше, чем это нужно, попроси официанта вывести тебя через кухню. Отблагодаришь обязательно. На улице найдёшь такси и поедешь на квартиру. По дороге отправишь мне сообщение. Я приеду и расскажу очень много. Началось то, чего не очень ждали. Мы просчитывали это, как один из вариантов, но — получается наоборот. И, если можно, приезжай на квартиру не в пять утра. Завтра дел много. И последнее. Купи себе туалетные принадлежности, свои оставь в номере. Лейкопластырь не бери.

— Когда всё закончится, я тебе по жопе настучу. За подглядывания и подколки. А, кстати…

— Всё расскажу, когда увидимся на квартире.

— Ладно. Я пошёл.

На оговоренном месте я увидел даму, приятную во всех отношениях. Кроме одного. У неё были золотые плоскогубцы во рту. Они её не портили, но, и не украшали. Я бы, на её месте, поставил бы более зрелищные коронки.

— Добрый день.

— Привет.

— Мне квартира нужна.

— Две тысячи в сутки. Тихо, чисто, спокойно.

— Мне дня на три-четыре.

— Один?

— Один.

— Девиц не водить, не сорить, не шуметь.

— А если девицы понадобятся?

— Мне позвонишь. Будут проверенные.

— Договорились. Будем смотреть?

— А где вещи?

— А я налегке.

–???

— В камере хранения вещи. Мне сюда ещё возвращаться. Передачу получать.

— Тогда — поехали.

На такси мы быстро подъехали к моей явочной квартире. Район был действительно спокойный. Трехэтажные дома стояли шестиугольником, образуя и прикрывая внутренний дворик. Квартира было на первом этаже. Двухкомнатная, большая, спокойная, с необходимым набором мебели. Жить — можно.

— Если куришь — проветривай. Если надо — могу готовить, но, это — отдельная плата.

— Как вас зовут?

— Аня.

— Привет от Фокса.

— Чё?

— Шутка. Аня, давайте договоримся так. Оставим официальный тон и поговорим попроще. Меня устраивает квартира. И цена устраивает. Если вам не в напряг готовить, то буду рад. Только, вряд ли смогу покупать продукты. И мне очень-очень нужен будет мой паспорт. Поэтому предлагаю следующее. Я согласен платить за те услуги, о которых вы сказали столько, сколько скажете. Только паспорт в залог дать не могу. Могу деньгами. Решайте.

— Без паспорта? А он, вообще, есть?

— А то!

Она просмотрела паспорт и, как-то, подобрела.

— За всё и без паспорта три тыщи в сутки.

— Я плачу сразу. Может, мы что-то пропустили?

— Не, нормально. Но, я живу здесь рядом, так что приходить и проверять буду.

— Хорошо.

Расчёт произведён, заказ на бутербродный ужин оговорён. Мы расстались, довольные друг другом. Номерами телефонов обменялись.

Я прилег на диван, закурил и начал вспоминать план действий. Значит так. Гостиница, свет и штора на окне, потом засветиться у администратора и в ресторан. Свет и засветиться. Засветиться светом. Вот, как оно светиться. Встреча в кафе с ментом не зря. Ведь он меня кому-то показал! Точно! А потом — секретарша меня пропустила. А мент, красавец, сначала, для вида, психанул, мол, я тебя не отпускал, а потом, вроде смирился. Всё равно он меня достанет. А может, кто-то следит за мной? Тогда какой смысл в этой квартире? Здесь меня ещё проще достать, чем в «Руси». А куда конверт девать? В карман не влезет, и в руках таскать не буду. Я попробовал конверт на сгибаемость. Получилось. Значит, куплю лейкопластырь. Слышишь, Андрей-провидец, куплю, таки. И прикручу его к ноге. Под джинсами незаметно. Так. Что дальше? Осмотреть окна, потом в бар, вести себя тихо и через кухню уйти. По тропе Хо Ши Мина. Ну, тогда с Богом.

Я запер дверь и пошёл искать такси. По пути мне не удавалось остановиться на одной какой-нибудь мысли. Мешал скучавший без меня водила.

— Приезжий?

— Да. Иностранец.

— Во, как! Откуда?

— Из соседней неньки.

— Хорошее название. А почему иностранец?

— Ну, граница ведь есть? А я — из-за неё.

— Та, то такая граница. Вот мой братан раза два в неделю гоняет к вам фуру. Так он…

Слушать его не хотелось. Какой-то, он, многословный. И родственников у него много. И все ездят на Украину. Ну, и молодцы.

Вскоре мы подъехали, и я, с облегчением, расплатился с ним. В гостинице я сделал всё, о чём говорил Андрей. Выглянул из окна, чтобы найти ориентир на земле, по которому определю свой номер. Заглянул в ванную комнату. На меня, нагло улыбаясь бело-синей щетиной, смотрела зубная щётка, гордо сидевшая в стакане. Ну, и сиди!

Я спустился в холл. У стойки администратора никого не было. Пришлось звякнуть в настольный колокольчик. Вышедший на его звук парень, моментально приклеил к лицу улыбку. Я представился и спросил, нет ли для меня корреспонденции? Оказалось, что нет. Ну и ладно, обойдусь. Поблагодарив, я пошёл в ресторан.

Гостиничный ресторан особенно ничем не отличался от своих собратьев в других городах. Я, имею в виду, интерьер. Но, почти в каждом был кухонный запах. А в этом — не было.

Я устроился у барной стойки и закурил. Тут же — пепельница и улыбка. Чуть дальше было лицо. Я попросил джин с тоником.

— Какой тоник предпочитаете?

— Ну, конечно, «Швепс».

Уважительно покивав головой, бармен отдалился, и занялся приготовлением напитка. А какой ещё есть тоник? Я знаю только это название.

Теперь — зал и официантка. Выбирать было сложно. Зал пуст. Посетители только в баре. Из кого выбирать? Или два часа сидеть сиднем? Сяду, где сяду, а там — как карта ляжет. Хотя, нет. Отбой. Не зря Андрей так тщательно инструктировал. Разница, всё-таки, есть. Тем более, что этот коктейль мне понравился.

— А когда собирается народ?

— Часам к восьми-девяти, а так — заходят, только, перекусить.

— А музыка есть?

— Ребята скоро выйдут. Хорошие музыканты. Вы в гостинице остановились?

— Ага.

— А откуда, если не секрет?

— Украина.

— Понятно. А у вас нет украинского ресторанного анекдота?

— Что-то такое есть. Только, насколько он ресторанный…

— Давайте.

— Вы знаете, от какого слова произошло русское слово «коктейль»?

— Не-а, не знаю.

— От французского слова «коктейль».

Бармен довольно засмеялся, посмотрел в зал, в мой стакан, и вышел в подсобку. Через минуту он появился гораздо довольнее, чем когда услышал анекдот.

— От меня вам ещё один французский коктейль. Мой напарник собирает ресторанные анекдоты. Я ему ваш продал. Так, что — вот ваш приз.

Он поставил передо мной ещё одну порцию. Я был не против. Может бармену придётся меня выводить. Тогда надо с ним поговорить ещё.

— Я одно время играл в ресторане.

— Где?

— Ну, это было в советское время. В Запорожье, в «Интуристе». Так, вот. Там был популярный анекдот. Если, вы его знаете, то, остановите меня, хорошо?

— Договорились.

— Приходит посетитель в ресторан. Садится за столик и говорит официанту: «Двести водки, кошку и стакан бензина». Официант отвечает: «А где я тебе кошку возьму?». Посетитель ему: «Я плачу. Неси». Официант заломил цену, посетитель заплатил. Вышел во двор официант, поймал на помойке кошку, слил со своей машины бензин и принёс посетителю. Тот выпивает водку, зажимает голову кошки между колен, раскрывает ей рот и вливает бензин. Закончив, отпускает кошку. Та, ошалевшая, стала носиться по залу. Потом упала и затихла. Посетитель говорит: «Всё. Бензин кончился».

Бармен присел, беззвучно тряся плечами. Потом выпрямился и засмеялся в голос.

— Я сейчас.

Через пару минут из-за тонкой перегородки подсобки раздался взрыв хохота. Купля-продажа анекдота состоялась. Это, было, понятно. Дверь открылась, и вышел, теперь уже мой приятель, с покрасневшими глазами. Ничего не говоря, он поставил ещё один стакан передо мной и протянул руку.

— Вадим. Если что понадобится — говори мне. Я на тебе сегодня подзаработал.

— Рад был помочь.

— Ужинать будешь?

— Хотелось бы.

— Только за ужин уже плати сам. Я — только в баре.

— Не переживай.

— Садись за тот столик, — он показал рукой на столик у окна, — на нём хорошая девочка работает.

— Спасибо.

Я сидел, пил свой трофей, и пытался отпустить нервы, чтобы неожиданность, предсказанная Андреем, не взорвала меня раньше времени.

Уже начали сходиться посетители, музыканты начали играть что-то тихое и спокойное. Я получил свой заказ.

Вечерняя ресторанная жизнь не отличалась никогда, нигде и ни чем. Где бы ни приходилось бывать, всё начинается по одним и тем же правилам. По ним же и кончается. Ухаживание и внимание к дамам, выпивание с отставленным мизинцем и глотание уже из стакана. Прихорашивание и вылезшая рубашка из брюк. Медленное покачивание в танце и бессмысленная дикая пляска. Всё это — ресторан. Так было всегда.

— У вас свободно?

Высокая, рыжая, в облегающем платье, туфли и косметика в тон платью, ногти правильной формы. В зале было штук пять свободных столиков.

— Чем обязан?

— Позволите присесть?

Началось.

— Ну, если больше негде…

— Спасибо.

Новый персонаж, или новая, положила локти на стол и внимательно на меня посмотрела. Затем откинулась на спинку стула и многозначительно сказала:

— Именно таким я вас и представляла.

— В своих мечтах?

— Нет.

— А где?

— Не пытайтесь быть циничным. Вам не идёт.

— Мне идёт есть и выпивать.

Теперь она, молча на меня смотрела. Просто сидела и смотрела. А у меня кусок в горло не лез. Тут показалась официантка.

— Будьте добры, сто граммов водки. Вы что-нибудь закажете?

— Позже.

— Ну, ладно.

Теперь её очередь думать над продолжением разговора

— Вы ведь приехали по делам своего брата?

Я постарался пополнее набить рот. Теперь я мог только кивать. Начал с вертикального движения.

— Я работаю в газете. Хочу взять у вас интервью.

Вот, гадство! Я уже прожевал. Теперь надо что-то отвечать.

— В заводской многотиражке?

— А вы — шутник.

— Видели бы вы меня в танкистском шлеме! Вот, где смеху!

— Так, как насчёт интервью?

Она опёрлась левым локтем на столик, и подалась всем телом вперед.

— Если я мешаю вам ужинать, то, потом, мы могли бы подняться к вам в номер.

Ага! Не пойду я в номер даже с тобой. Там — зубная щётка.

— Я не даю интервью.

— Отчего же?

Такое ласковое удивление… Ей оставалось только кончиками пальцев поводить мне по руке.

— Не люблю.

— Интервью или журналистов?

— И то, и другое. У меня от этого изжога.

— А что вы любите?

— Бабушку и котят. Не будет у нас интервью.

— Ну, хотя бы объясните, почему вы отказываетесь?

— А как вы вообще узнали, что я это я?

— Портье вас показал.

— Вы сюда на машине?

— А что?

— Просто интересно.

— На такси.

— Вы собираетесь всё запомнить? Всё интервью? Даты, числа, суммы, фамилии? А потом, по памяти, документально точно воспроизвести в репортаже?

— Что вам не нравится?

— Не нравится вот что. Я никого не трогал, просто ужинал. Подходит мадам и говорит, что она журналистка. Я уже не говорю о блокноте и ручке. Я не говорю о диктофоне. Я не говорю об удостоверении и визитке. Я говорю об обычной сумочке. Вы собрались заказывать. А деньги откуда будете доставать?

Она просто смотрела на меня без всяких эмоций. Я допил водку и помахал официантке. Оплатив свой заказ, я решил, что пора исчезать. Журналистка она, или нет, но свиданий на сегодня уже хватит.

— И вы, даже, не представились. Пока.

Я вышел из-за стола и пошёл к бару. Бармен встретил меня улыбкой.

— Я посижу у вас немного?

— Да, пожалуйста!

— Вадим, а кто эта дама?

Он не стал даже смотреть в зал, чтобы понять о ком я спрашиваю.

— Ну, как сказать… Это дама от Ковальца.

— Очень хорошо. А, кто у нас Ковалец?

— А, ну да, вы не отсюда. Это — наш будущий мэр. Скоро, говорят, перевыборы. Он считает, что должен стать мэром.

— Бандит?

— Нет. У него папаша в Москве высоко сидит. А сынок решил порулить в городе.

— Понятно.

— А чего она хотела?

— Пойти в номер и взять интервью.

Вадим поджал губы и, как мне показалось, с пониманием покачал головой. Я оглянулся и увидел, что девица тоже вышла из-за стола и направилась к выходу.

— Вадим, поможешь?

— Что?

— Здесь есть другой выход?

— Через кухню.

— Ты меня не выведешь? Не хочу с ней встречаться. По — моему, она в холле торчит.

— Не вопрос. Пошли.

Мы вышли на задний двор гостиницы, сразу за стоянкой.

— Спасибо, Вадим. Ещё зайду.

— Счастливо.

Мы расстались. Здесь снова действовали правила ресторанного быта. Позади ресторанов всегда темно.

Но, выбраться удалось. Я обошёл гостиницу вокруг, только по противоположной стороне улицы, и посмотрел на окна. Шторы были закрыты. Я, провалился, как Плейшнер. Тогда на доклад к Андрею. И срочно.

Я приехал на съёмную квартиру в половине девятого. Андрей уже стоял около подъездной двери. Было заметно, что история, в которой мы с Андреем оказались в качестве главных героев, достаточно сильно его беспокоила. Андрей пришёл в той же самой одежде, что и при нашем знакомстве. Всё было то же самое, только выглядел он как-то, не подберу нужного слова… Смутно, то ли. Может это усталость, может переживание из-за меня. Я могу только догадываться, но создавалось впечатление, что, из него, что-то, незримое, вытекло. То, что подпитывало его организм и поддерживало тонус. Точно, он был смутный. И блёклый. Жаль парня.

Мы вошли в квартиру. Андрей попросил не зажигать пока свет. Во дворе достаточно ярко горела подъездная лампочка, так, что в квартире было не темно. Газету не почитаешь, но, в целом, сносно.

Мы сели в зале. Я на диване, Андрей пристроился в кресле. Откатив штанину, я отклеил лейкопластырь и снял конверт. Одновременно я сделал себе эпиляцию. Где мои мозги были, когда я приклеивал пластырь? Ведь надо было подумать, что его придётся снимать. Вот, оболтус! Хорошо ещё, что боль начала проходить уже через пяток секунд. Как раз тогда, когда я в своих высказываниях дошёл до родителей создателя пластыря.

Я разломал сургучные печати и отклеил клапан конверта. Всё это время Андрей смотрел в окно с какой-то жалостью в лице. По — моему ему было совсем не интересно, что в конверте. Или он знал.

Содержимое конверта состояло из письма и пластиковой карты с магнитной лентой сзади. Спереди, на карточке, была надпись по-английски, гласившая, что это персональный ключ от чего-то там в банке. Я помахал перед Андреевым лицом этой карточкой. Он медленно повернул ко мне голову и кивнул.

— На вокзале ты хотел о чём-то спросить. Спрашивай сейчас. У нас тяжёлый и долгий разговор. Не надо нам отвлекаться. Спрашивай.

— Кто такой Старик?

— Позже ты познакомишься с ним. Тогда, всё, и выяснишь. Дальше.

— Ладно. Откуда ты знал, что будет провокация, женщина и всё такое?

— Если можно, то об этом попозже. Через три-четыре дня, у тебя будет полный отчёт обо всём, что тебе было не понятно в моих словах. Сейчас только потратим время. А его уже мало… Дальше.

— Тогда общий вопрос. Ты сказал, что время смерти человек выбирает сам. А как же самоубийцы? Или приговорённые к смерти?

— Рассказывать подробно не буду. Только намёк. Некто в своих мыслях дошёл до идеи самоубийства. Но, его время не пришло. Тот, кто полез в петлю, оказывается спасённым зашедшим соседом, родственником, другом — всё равно кем. Его — просто спасают. Некто решил застрелиться. Пуля, по касательной, только ранила человека, и он остался в живых. Если стрелял в грудь, рядом с жизненно важным органом прошёл заряд, или пуля — не важно что. Операция, реанимация, психиатр. Некто выбросился из окна. Тот же эффект. Переломы, сотрясения, прикованный к постели на всю оставшуюся жизнь, психиатр. Если топиться, то просто воспаление лёгких. Если травится газом, то, скорее всего, соседи выбьют ему двери и несколько зубов, затем, снова психиатр. Психиатр будет во всех случаях. А в положенный срок, человек умирает даже от не очень тяжёлой травмы.

— Последний вопрос. А как происходит возвращение к жизни? Душа возвращается в тело, в случае клинической смерти, всегда под действием электрошока или укола в сердце? Или она и без нагрузок на организм вернулась бы?

— Однозначного ответа нет. Иногда она сама возвращается, несмотря на любую степень тяжести заболевания. Но, это редко. Гораздо чаще возвращаются двигательные функции организма. Но, души в том теле нет. С точки зрения биологии-этот человек жив. Но, это растение. И его душа не уходит домой. Фактически, он не умер, потому что задачи, поставленные для выполнения, не доведены до конца. Поэтому душа ни на Земле, ни дома. Поэтому, надо в каждом отдельном случае отдельно разбираться. Но, поскольку даже в мирное время медицина остаётся военно — полевой, то и лечение, и реанимация, ни ответов не дают, ни помощи толковой не оказывают. И, что касается, приговорённых. Их практически никогда не казнят сразу после вынесения приговора. Они ждут своего срока. Вступают в силу кассационные жалобы, прошения о помиловании и такое прочее. Умирают всегда те, чей срок пришёл. За, очень редчайшими исключениями, о которых все помнят. Я имею ввиду тех, кому можно помнить. Ещё что-нибудь?

— Да, всё уж. Сколько ни оттягивай, всё равно придётся начинать наш разговор. Да, а когда похороны Антона?

— Завтра в двенадцать. Но, сначала прочти письмо.

Я развернул листок, остававшийся нетронутым с момента вскрытия конверта. Написано было от руки, почерк не ровный с наклоном влево. Вот, что там было.

«Здравствуй, близнец! Вот и пришлось пообщаться с тобой, правда только в эпистолярном жанре. Поскольку ты читаешь это письмо, значит, со мной уже произошло то, что я и подозревал. Я не буду просить, чтобы чаша сия обминула меня. Значит — так надо. Жаль, что не довёл до конца дело, которое, как я понимаю сейчас, не стоило начинать.

Я сумел заработать достаточно большой капитал, чтобы не иметь возможности оставаться в тени. Действительность такова, что у меня появились «друзья» и «покровители», которые очень хотели отобрать эти деньги. Но не денег мне жалко, меня страшат те цели, на которые они могли бы пойти. Но теперь от лирики к делу.

Большую часть своих денег я вывел на Украину и, пользуясь тем, что там можно купить всё, что хочешь, я купил телекомпанию с лицензией на вещание, с эфирной частотой и правом работы на десять лет. Технически, студия совершенно готова к работе, аппаратура — самая современная, мощные ретрансляторы. Это приобретение стоит сто семьдесят миллионов. И сразу ко мне обратились два человека — Соколов и Ковалец. Их предложение я не мог отклонить. Поверь, что не мог. Тогда, я создал акционерное общество, и подписал акции на сумму, составляющую половину номинальной стоимости телестудии. Но, поскольку их предложение было для меня почти как приговор, я предложил им по десять процентов акций, которые, я, им, просто отдал. По понятным причинам, телестудия, пока, не запущена в работу. Я пытался найти способ, как избавиться от моих акционеров. Но, выходит так, что они нашли способ избавиться от меня.