Слева от Азии

Олег Ярков

Говорят, попробуй побывать в чужой шкуре, а если выпадет случай побывать в своей собственной шкуре, но изменённой настолько, что останется диву даваться – как ты смог в неё втиснуться?

Глава 3

Вечером Валера получил от Петровича распоряжение лично заняться похоронами Лесника, согласно его завещанию. Аркадий Михайлович просил похоронить его рядом с матерью в некогда провинциальной Коломне. Просил на могиле посадить кедр.

Валера созвонился с коломенскими «коллегами» и попросил подсобить с похоронами, пока они соберут тело в дорогу. Коломенские ответили так.

— Да ты чё, братан? Где мы его матуху искать будем? Пацанов по погостам гонять за даром — нам не катит. Тут мороки не на один кусок зелени. Нам эта маета не тарахтела в бубен. Понял?

Если бы разговор был очным, то Валера зубами разорвал бы говорившего, вместе с его бубном. Но рядом была только телефонная трубка и километры провода.

— Слышь, братела, не спи. Чего молчишь? Как вашего фраерка звать-то? Ну, того, жмура?

— Лесник.

— Кто?! — заорал коломенский браток и бросил трубку.

— Ссуки!!!, — прорычал Валера и с силой сжал кулаки.

Через минут пять раздался телефонный звонок.

— Слышь, братан, как тебя кличут?

— Валера.

— Короче, Валера, ты сам виноват. Имя озвучивать надо было сразу. Такая байда, ты слушаешь? Пацаны уже полетели на кладбище, если надо, то и архив на уши поставят, но могилу его матери найдут. Рядом сделаем для Лесника. Ты на проводе?

— Да.

— Вот. Прямо сейчас, в столице, в Ботаническом саду, наши ищут кедр. Не найдут там, хоть с Красной площади выкопают. Ствол, в смысле дерево, будет. Про бабло забудь — не было такого базара. Всё будет сделано, как для себя.

— По дереву постучи.

— Я себя по груди стучу. Что у вас с машиной? Есть на чём доставить?

— Найдём.

— Тогда свиснешь, когда ждать. Всё сделаем путём. Бывай, Валера.

— Спасибо, — сказал Валера и, почему то заплакал.

Похороны прошли без шума и скопления машин. Кедр посадили в ногах у Лесника. Когда начали засыпать могилу, к кладбищу подъехал грузовик с полным кузовом кедровых шишек. Братва руками перетащила шишки на могилу и сложила надгробным холмиком. Потом поговаривали, что местные кладбищенские бомжи, подчищавшие могилы после прихода родственников, с уважением поправляли рассыпанные ветром шишки. Но не одной не взяли. Кедр прижился.

Поминки тоже не походили на предыдущие подобные события. Братва выехала за город, на природу, и там помянули честного вора. Ну, а поскольку, практически все питейные и увеселительные заведения в городе принадлежали выехавшим на природу, то все кафе и рестораны были закрыты. Правонарушений в этот день милицией зафиксировано не было тоже. Главное между людьми уважительное отношение.

Такой вот простой финал у непростой жизни. Вспоминая Лесника в Чешском городке, мне вспомнился ещё один персонаж — бывший НКВДшник Кураков, на чьих плечах Победа добралась до Берлина. Они были, примерно конечно, ровесниками. Хотя нет, Кураков лет, эдак, на двенадцать постарше будет, но не суть. Ведь у этого Гермогеновича судьба тоже не мармеладная была с детства. Поди, и горя он хапнул не одно ведёрко. А каков финал? В одиночестве, в своём доме, и во вранье до последних секунд жизни. А другой, ещё при жизни, оброс, как кедр мхом, легендами. А ведь и НКВДшники и зеки всё равно люди, подобные нам — из костей и из мяса. И далеко не однозначно одни плохие, а другие хорошие. Они часто менялись местами и ролями. Вот и жили в одни годы два человека с разными судьбами и несхожими финалами. Главное — отношение. И УВАЖЕНИЕ.

Словно из сна в реальность меня вернул голос жены.

— О чём задумался? Нам уже спускаться пора.

— Да, так… Лесника вспомнил. Мне, кажется, что он долго не протянет. Не в его возрасте такие травмы переносить. Да, уж…. Пошли к столу.

В большой комнате на первом этаже был накрыт стол. Петрович стоял лицом к окну, заложив руки за спину.

— Мы не вовремя?

— Хотите новость? — Не оборачиваясь, спросил Петрович.

— Нет. У нас уже одна есть. И та плохая.

— Откуда узнал?

— Валера звонил. Он в больнице дежурит.

— Значит, знаешь…. И что думаешь делать?

Я мог бы ответить на этот вопрос так, как ответил мне Валера, но разглагольствовать о Нострадамусе просто не было настроения.

— Откуда мне знать, что делать…. Я здесь по приказу Лесника. Говорите вы мне, что надо делать.

— Что делать.… Сначала за стол, думать потом будем. Выпьете?

— Не то настроение.

— Это точно, это точно… приятного аппетита.

Разговор не клеился. После застолья нас попросили подняться наверх и подыскать себе развлечение самостоятельно.

Через окно нашей комнаты я увидел, как Петрович с Лёхой сели в машину и куда-то уехали. Тут же без стука в дверях комнаты появился парень в шортах и наплечной кобуре. Босиком.

— Вова. Здрасьте. Пардон. Без стука. Завтра, в восемь утра уезжаем. Из дома никуда. Пока.

Дверь закрылась. Вот так ёмко и немногословно мы получили информацию обо всём, что нас ожидает в ближайшее время. Заодно и познакомились.

— Деуки, я уоука, — передразнивая детсадовского и картавого знакомого, неизвестно для чего вынырнувшего из памяти, громко сказал я.

— Я слышу, — из-за двери прокричал Владимир.

Нам стало смешно и очень неуютно. Нас уже охраняли с оружием у дверей нашей комнаты.

— Что твоя интуиция на этот раз тебе говорит?

— Мне здесь настольно неприятно находиться, что пальцы холодеют. Ты, кстати, не обратил внимания на Петровича? Он себя так вёл за столом, как будто он чем-то разочарован, а не расстроен по поводу Лесника. Не заметил?

— Вроде нет. Мне, пожалуй, снова проконсультироваться надо. С Валерой. Я на улицу выйду и позвоню.

— Чтобы Вовка не слышал?

— Лесник куда-то перегнал все деньги. Все, понимаешь? Всю бандитскую кассу. Но, ни в одном разговоре Петрович и Чехия вместе не упоминались ни разу. Мне кажется, что нас должен был кто-то другой встречать. И не знакомый нам. А вот с этим всем, — я почти театрально обвёл рукой нашу комнату, — ну не входит здесь вилка в розетку. Особенно если эта вилка в шортах и в наплечной кобуре.

— Но ты ведь к тем деньгам отношения никакого, правильно?

— Правильно. Но получается так, что это понимаем только мы с тобой. Ладно, пойду в Смольный позвоню.

В коридоре второго этажа, на стуле, видел Вова. Он повернул голову в мою сторону и состряпал вопросительную мину. Я сделал вид, что не понял смыла его гримасы, и начал спускаться по лестнице на первый этаж.

— Ты куда?

— Туда.

— Зачем?

— Я арестован?

— Нет… я просто….

— Вот и славненько. Скоро буду.

Такая вот охрана. Практически домашний арест. Нас для этого привезли сюда за две тысячи километров от дома?

Выйдя со двора на пешеходную дорожку, я повернул направо по улице и прошёл метров тридцать. На таком расстоянии подслушать меня в прямой видимости не удастся. Ещё раз оглянувшись, я набрал номер.

— Ну, чего?

— Валера, кто меня в Чехии должен был встречать?

— Не знаю точно. Кто-то из наших. А что, не встретили?

— Встретили. Петрович.

— Кто?!

— Ты слышал кто. Эта встреча тихонько переросла в мой домашний арест. Я для этого сюда ехал?

— Петровича там не должно быть! Он же в Питере по делам…. Та-ак! Начало положено. Он там один?

— Нет. С ним ещё двое — Лёха и какой-то Чистюля Вова.

— Ты не перепил, братик?

— Я сегодня не пил.

— Если не пил, то мели чего не надо. Чистюля вместе с Зеней до сих пор пылью опадают на землю.

— По-моему, Чистюля уже опал на землю и материализовался. Он живой и с пистолетом под мышкой.

— Тогда… что же получается? Петрович и Чистюля,… а что это за Лёха? Серьга в виде крестика в левом ухе есть?

— Есть.

— Сука, засада! Твою дивизию!!! Это что же… они при делах, что ли? А с тобой…. Сука. Я же здесь один, ни выйти, ни хрена. Стоять! Я не всё понимаю…. Аж жарко стало. Не могли же она так с Лесником, а? В голове не укладывается. Это точно Чистюля? Ну, сучий мир!

— Я понимаю, что ты расстроен. Что надо делать? Ведь ещё какие-то деньги где-то участвуют в этом сценарии

Что за деньги, где они и каким боком я к ним прилеплен?

— В голове не укладывается… деньги…. Да пошли они в жопу, те деньги! Ты прикинь, что произошло. Подлее ещё никто не выделывал! Деньги…. Там что-то такое, типа всё бабло за студию и ещё доля Лесника, которую он имел помимо общака. Деньги на его и твоё имя лежат. Где — не в курсе. Лесник только сказал, что ты способный и сможешь их получить…. Да иди ты со своими деньгами! Тут мерзость такая идёт, а ты про деньги! Иуды козлиные!

— Зря Иуду ругаешь, он не предатель. А те деньги и мне не нужны, только деньги это — часть игры, которую Лесник в одиночку придумал. Сечёшь?

— Ни хрена я не секу. Ты, это, вали оттуда, от Чистюли и Лёхи с Петровичем. Теперь понимаю, зверьё это. Вали!

— Куда? В этих городках даже такси нет. Вали….

— От гадство! И я не могу в глазки им посмотреть…. Короче так. Давай договоримся. Купи карту. Следи, куда и как будете ездить. Когда я позвоню, назовёшь город, который от того, где ты находишься, будет в пятидесяти километрах строго на север. Понял? Я тогда пойму, где вы. И время. Будешь добавлять семь часов к текущему времени… хотя, на кой хрен мне это время? Короче, понял? Как здесь устаканится, я к тебе прилечу. А ты постарайся свалить отсюда, то есть оттуда, понял? Ох, и времена настали!

— Про карту я понял, свалить попробую, но игра здесь не простая, и сваливать мне будет тоже не просто, скорее всего, нас двоих одновременно не пустят погулять. Сейчас я вышел на улицу, а жену Вова стережёт под дверью. Так что….

— Да, это я понял. Держись любыми путями, я за тобой примчусь. И за ними тоже.

— Ладно, тогда пока. Следи за Лесником.

— Пока.

Я не перестаю удивляться Валере, вернее тайне сегмента его характера, который так подвержен удивлению. С точки зрения современного человека — что произошло такого, что может вызвать удивление? Ожившие мертвецы? Ну и что? Это не киношная страшилка, это реальность нашей страны. Это вульгарное, в переводе с латыни, простое, обычное предательство. И всего-то. История мира вообще и страны в частности, как новогодняя ёлка, украшена предательствами и изменой в лучших её проявлениях. Но вот что самое паскудное, воспитанное на подобных явлениях, каждое новое поколение добавляет и разукрашивает вышеупомянутую ёлку, всё более циничными и всё более извращёнными способами измен, начиная с бытовых и кончая государственными уровнями. Людям не стоит меняться к лучшему — это хлопотно и не выгодно. Технический уровень в мире ежесекундно растёт, а человеческий с такой же скоростью деградирует. Это плохо или хорошо? Это никак. Это факт. Это чрезвычайно выгодная ситуация для власти. Это такой редкостный подарок для неё, что она, власть, управляя людьми сообразно ситуации с уровнем мерзопакостности в обществе, автоматически становится лидером по подлости, по проявлению гадости в человеческой натуре и, как обязательное условие при приёме во власть — предательство. В этом и сконцентрирована основная мысль греческого афоризма — «Ничто человеческое мне не чуждо». В разговоре с одним знакомым об этих нюансах человеческих отношений, он высказал не очень оригинальную мысль о том, что с подобными людскими пороками у северного соседа тоже полный порядок. Поэтому не стоит ругать «кохану и самостийну». Логики в его словах столько же, сколько и в молотке. Давайте ровняться на всемирную гадость и мерзость, поскольку иметь совесть и другое гадкое чувство, часто повторяемое масоном-евреем Лениным — честь, не есть достойным Хомо президентус, Хомо премьерша-министрус и Хомо депутатос. Великая эпоха Хомо из власти над остальными Хомо из низов при безразличном отношении друг к другу и позволяет буйно колоситься всему, что вызывает удивление у Валеры. Зачем выделяться благородством и порядочностью? Ещё ненароком обзовут не престижным и даже обидным именем Христос. Лучше быть такой же гадостью, как остальные. И среди такой же гадости гадостью и выделяться. При этом делать виноватым северного соседа и кивать в сторону дурной наследственности. А сами что? А ничего. Или ситуацию с людскими пороками изменит новый Моисей, или всё так и останется. Навсегда. Мы дожили себя до состояния стабильного ухудшения ситуации. Мы с усиливающимся рвением ложимся под любого начальника, чтобы иметь возможность пройтись по трупам своих соплеменников. Изменять слову и друзьям, ради выгоды в десять гривен, или в сомнительном превосходстве перед тем же копеечным начальником, а потом потратить сотню гривен на благодарственную признательность и потерять друзей. Вот это у нас в крови, это уже основа национальной политики во внутреннем и внешнем её проявлениях. Это, как говорят литературные критики, красной нитью проходит через всю историю страны. Историю измен, предательства и поиска любого, пусть самого хренового начальничка или возвеличенного сомнительным путём самозванца, под которого надо лечь. Вот это основа мировоззрения и воспитания нации в целом. И, как следствие, каждого отдельно взятого члена и членши этой нации. Стоит ли удивляться сегодняшним отношениям между людьми, если у всей нации на памяти нет ни одного, по-настоящему, героя? Разве что благородного поведения бандиты и грабители. Нет даже придуманных, или киношных героев, которых бы ставили в пример. Есть только такие, какие есть. То есть никакие. Чему Валера удивляется? Измене своих собратьев по бандитскому оружию? Пусть он посмотрит широко распахнутыми глазами на всю нашу страну и повесится от огорчения. Удивительно не то, что измена совершена у него под носом, а то, что она так редко им замечаема. Это Валере надо удивляться, а не тому, что его удивляет произошедшее. Всё это и есть частичкой того ада, о котором все говорят и все боятся. Но в будущем. И почти никто не осознаёт, что большего ада, чем созданный сегодня своими же поступками, просто не может существовать где-то там и когда-то потом. В этом условном делении будущности на ад и на рай, нам, скорее всего не грозит увидеть последнего. В чём живём, в том и останемся.

Благополучно додумав мысль, до логического конца и осознав до конца, что лично мне изменять себя в лучшую сторону пока не хочется, я направился обратно в дом. Чистюлю я увидел выглядывающим через раздвинутые пальцами жалюзи. Значит, началась новая игра с новыми партнёрами. Только вот группы поддержки, в лице Лесника, у меня нет. И от этого мне впервые, после взрыва в пансионате, стало по-настоящему страшно.

Переступая порог дома, я услышал недовольный голос Чистюли.

— Чего так долго?

В голове сразу же прогрохотало предупреждение Валеры о необходимости быть осторожным.

— Я ведь в первый раз за бугром, мне тут всё интересно.

— Ну, да.

— Спокойной ночи.

— Давай.

Закрывшись в своей комнате и выключив свет, мы с женой устроили совет в Филях. Я ей подробно рассказал всё, что знал о Леснике, о его детских мытарствах и сегодняшних проблемах. Рассказал о телефонном разговоре с Валерой и о том, что нас охраняет покойник.

Оставив жену, спокойно приходить в себя после услышанного, я спустился на первый этаж, чтобы сделать себе кофе. В холле, удобно развалившись в кресле, дремал Вова — Чистюля. При моём появлении он открыл глаза и принял позу настороженной охотничьей собаки.

— Чего?

— Не спится на новом месте. Кофе хочу сделать. Ты будешь?

— Не. Иди спать.

— Мне за руль не садиться, так что могу и не ложиться. Тебе кофе делать?

— Не. Бери кофе и иди к себе.

— Ладно. Спокойной ночи.

— Давай.

С чашкой в руках я поднялся в комнату и запер дверь.

— Что скажешь? — спросил я жену, сидевшую в той же самой неудобной позе.

— Где деньги Лесника?

— А вот это самое интересное. Я могу только порассуждать об этом. Ответов на такие масштабные вопросы не имею.

— Зачем ты кофе так поздно пьёшь?

— Чтобы занять себя чем-нибудь.

— Спать не будешь.

— Я хочу посмотреть, как ты будешь спать, когда у тебя Вова крутится с ножичком около жопы. И ещё в чужой стране.

— Ладно. Где деньги Лесника?

— Я немного поговорю, а ты послушай. Скажешь, прав я или нет? Тогда сами и определим, где он клад зарыл. Будешь слушать?

— Дай хлебнуть из чашки.

— Спать не будешь.

— Не жадничай.

— Пей и слушай. Моя мысль такая.

— У тебя длинные предисловия.

— Ладно. Вот представь себе, живёт себе такой мужик в законе. Лесник. Занимается делами, куёт деньги для себя и в общак. При тогдашнем Союзе не было сегодняшних проблем с сопредельными государствами. Другими словами, Украина была достаточно условным государством, и поместить свой денежный интерес на этой территории было не сложно. Разместить очень большой интерес можно было только с разрешения верховного бандита из ЦК Украины. Я подозреваю, что это было сделано Лесником. Дань отстёгивал регулярно, дорогу никому не переходил, поэтому спокойно работал. Тут пришли бандиты нового поколения, более дерзкие и наглые, которые просто поделили между собой целую страну. Не город и не район, а страну. Вот где масштаб! Заодно и сбербанк почистили. Я бы им памятник при жизни поставил! Это просто Бендеры в десятой степени. Ну вот. Пацаны из новой генерации, по инерции ещё каким-то хреном справлялись с ситуацией в собственных вотчинах, но с каждым новым президентом умение управлять катастрофически уменьшалось. При теперешнем, Отравленном, это качество хозяина в стране вообще стало атавизмом. И вот тут сам собой встал вопрос — где брать средства для приятной жизни, если заработать их нет реальной возможности ни руками, ни мозгами. Отравление подкосило. Выход один — экспроприация экспроприаторов. Дани, которую по-прежнему платят, уже мало, своих средств нет. Значит что? Пока в самом верхнем кресле твоя задница, можно попользоваться властью. Что и сделано. Правда безграмотно и глупо. Впрочем, как и всё в этой стране. Вот. А когда низовые бандиты стали роптать и не соглашаться на мирный отказ от своей собственности в пользу главного пацана страны, решено было начать политику устрашения. Не помогло. Людей, типа Лесника, просто нечем запугать. Да и кто пугать собирался? Смех один. Тогда перешли к открытым репрессиям. Ты это уже сама помнишь. История с Михычем, царствие ему небесное, подкуп людей из окружения Лесника. Санька не помнишь? А, ну да, это было в Воронеже. При помощи Санька рванули машину около пансионата Лесника. Он как раз собирался в той машине ехать. Вот не рассчитали только, что Лесник машину даст мне. Короче, не вышло. Я очень долго не мог понять, что и для кого мог значить Михыч, если его решено было убрать. А он был всего лишь назначенным директором студии. Он ведь ничего не решал. Ради устрашения Лесника? Глупо, поскольку Лесник уже имел собственное покушение. Я думал об этом, потом, правда, забыл. Потом снова вспомнил. Потом забывал, потом вспоминал. Вроде в речке бельё стирал. Опускал мысль в воду, потом доставал. И так до тех пор, пока мысль не отстиралась от жалости к Михычу и от ненависти к стрелку. Я просто понял, эти покушения идеально похожи. Просто идеально. И ведь накануне покушения на Михыча, Лесник приезжал на студию. И что произошло? И второе, что мне бросилось в глаза, но понял я позже. На телестудии монтировали оборудование только в двух монтажных студиях из семи. Остальное оборудование стояло в ящиках, помнишь? А вот сейчас я практически уверен, что студия готовилась к работе формально. Ящики уже были привезены пустыми! Это была ложная активность. Такая же ложная, как и объявление в газете о приёме на работу…. Такая же, как и твоя работа. Это всё отвлекающий манёвр от главного — вывод средств и денег с Украины. Средств и денег, которые курировал Лесник. И я очень не уверен, что Лесник хоть с кем-то делился своими планами. Точно-точно. Ещё Василий Васильевич мне говорил, что студия запитана на четыре киловатта, а это чуть больше, чем обычная квартира. А больше и не надо, она не должна была заработать вообще. Вот так вот. Теперь дальше. В окружении Лесника появляется новый человек. Я. На меня сваливаются деньги, квартира и дружба Лесника. Через время я уезжаю из Воронежа, делаю по просьбе Лесника выдержку и снова появляюсь в поле общего обзора на телестудии. Проявляю активность в работе, потом разборки с убийцами Михыча и всё такое. У стороннего, но заинтересованного наблюдателя может сложиться впечатление, что я состою в украинском интересе Лесника? Не только может, но и должно. Это тоже отвлекающий манёвр. Как и наш отъезд в Чехию. Где я ошибся?

— В одной чашке кофе.

— Не понял.

— Надо было две брать.

— Нет, я серьёзно.

— Может, я не всё знаю, но явных ошибок нет. При таких людях, и при таких деньгах, не может быть простых телодвижений. Лесник и правда что-то задумал.

— И я о том же. Теперь настало время вопросов. Вопрос первый и простой. Что задумал Лесник? Вопрос второй и призовой. Какова моя роль в этой задумке? Есть наводящий подвопрос — как нам выжить во всём этом происходящем, если мы ни сном, ни духом не понимаем, наверное, целый десяток вещей. Где деньги Лесника? Зачем так беспокоиться о нашей безопасности, когда проглядел собственную? И последнее. Мы здесь с целью, которую не успели понять, но эта цель настолько точно и понятно прописана для Петровича, что он нас охраняет этим погибшим уродом.

— Может такое быть, что, ну…. Петрович думает, что ты знаешь, где деньги и приведёшь его к ним? А я нужна для страховки. Для того чтобы ты посговорчивее был, понимаешь?

— Понимаю, но я не знаю, где деньги. Их вообще здесь может не быть. Их, может быть, давно отдали тому в законе, который над Лесником. А эта поездка только для того, чтобы было понятно, кто есть кто в деловой колоде Лесника. И вот ещё что…. Может, я слишком хорошо о себе думаю, но я не верю, чтобы Лесник отправил нас первыми на минное поле. Я рассчитываю на то, что он просто не успел что-то главное мне сказать. Вот не верю я, что он меня как пушечное мясо… не верю.

— Давай не играть в викторину. «Верю, не верю»…. Я думаю вот что, с нами ничего серьёзного не произойдёт до тех пор, пока они не получат деньги или не поймут, что ты ничего о них не знаешь. Какой у нас выход?

— Тянуть время.

— Когда Валера обещал приехать?

— Когда всё образуется с Лесником.

— То есть не скоро. Тогда будем тянуть время. Тебе страшно?

— Настолько, что я сейчас пойду в туалет. И надолго.

— Иди. А я попробую заснуть.

Утро началось намного хуже, чем кончился вчерашний вечер. Жена просто убила меня своим вопросом.

— А кто тебе должен был передать банковскую карточку?

— Мужик с красным пакетом в руках. На пакете надпись «Пенни»…. Твою мать!!!

— Ты мою мать не трогай. Ты своей спасибо скажи за свою дырявую башку. У этого Лёхи был пакет?

— Ни хрена у него не было… не было! Вот это мы попали!

— Это ты попал, голубчик, и тебе же нас вытаскивать отсюда, уяснил? А теперь пойди и помолись о том, чтобы они вчера не подслушивали твой монолог. Я пока пойду, помою зубы.

Как же так могло случиться? Я же помнил о главной примете встречающего…. И что мне теперь делать в этой мышеловке, в которую даже сыр не положили? Собственно говоря, уже не имеет значения, что в ней делать, важно, как из неё выбраться? Вот это я лоханулся!!! Страх и отчаяние этой минуты просто свели на нет страхи вчерашнего вечера.

Из ванны вышла жена.

— Ну, что Плейшнер, кусай свой воротник с ядом и бросайся со второго этажа.

— Представляешь, засмотрелся на заграницу и даже не снялся с ручника. Меня сбило то, что он назвал нас по именам.

— Поздно каяться. Иди, умывайся. Сейчас покойник придёт.

Умывался я кое-как. Щётка упорно размазывала пасту по щекам, вода из смесителя текла то холодная, то обжигающе горячая. Устав бороться с утренней гигиеной, я намочил в воде полотенце и вытер им лицо. Им же протёр и зубы. Но прийти в себя не получалось.

Вернувшись из ванной комнаты, я застал в комнате Вову. Он был потрясающе немногословен.

— Пора.

— Что пора? Куда пора? Кто из нас куда спешит, а? Ты торопишься куда-то к открытию? Так езжай! Я не тороплюсь, это раз. Мне здесь не нравится, но я здесь останусь и выпью кофе, это два. Или мы под арестом? Где Петрович?

Вова смотрел на меня так, как будто прицеливался.

— Пей и поехали.

— И буду пить.

Сердитый на всех и на вся, я, громко топая ногами, именно потопал, а не пошёл, на первый этаж. Включив чайник, я посмотрел в окно. На тротуаре около дома, как раз напротив кухонных окон, стоял пожилой мужчина. Он, пряча от ветра зажатую в ладони зажигалку, старался прикурить. На кисти его левой руки висел красный пакет. На надпись я старался не смотреть. И так было понятно, что жёлтыми буквами, как обвинение в моей беспечности и глупости, было написано «Пенни-маркет».

Я, не мигая, смотрел на мужчину. Ему, наконец-то удалось подкурить на ветру. Он затянулся, выпустил дым в воздух и, как мне показалось, посмотрел не в окно, около которого я стоял, а прямо мне в глаза. Этот зрительный монолог продолжался минуты две, после чего мужчина, то ли с сожалением, то ли с осуждением покачал головой. Он сложил пакет несколько раз до размера записной книжки и засунул в боковой карман. Дальше было ещё интереснее. Я вообще-то не знал, видит он меня, или нет, поэтому на всякий случай оглянулся. Чистюля на кухне ещё не появился. Я снова впился глазами в мужчину. Указательным пальцем левой руки он легонько постукал себя по кончику носа, а из правой руки, лежащей на заборе, уронил клочок бумаги в открытый почтовый ящик. После чего снова постучал себя легонько по носу. Затянувшись, мужчина пошёл дальше по улице. Представление для меня закончилось.

Судя по этому спектаклю, это и был мой несостоявшийся встречающий. Настоящий.

А что он уронил в почтовый ящик? Налив кипяток в чашку, и схватив сигарету, я, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие хотя бы в походке, я вышел за порог.

— Ты куда? — ударил в спину вопросом Чистюля.

— Курить. На воздух. Покурю и поедем.

Едва не сорвавшись на бег, я дошёл до забора и облокотился на него, уткнувшись животом в почтовый ящик. Затягиваясь и не ощущая крепости дыма я, вроде случайно, заглянул в него. Там лежал многократно сложенный листок бумаги и старый, прилипший к стенке ящика рекламный проспект. Одним движением вытащив и то и другое, я вернулся в дом

— Нам письмо, — сказал я, показывая Вове проспект.

— Нам пора, — со злостью буркнул Чистюля, вырывая бумажку у меня из рук и швыряя её на пол.

Через пять минут мы уже сидели в машине.

Это только сейчас, спустя какое-то время, я могу понять и рассказать, куда и как мы ехали, а тогда мы опять попали под очарование другой страны — красивой, чистой и равнодушной к нам. За окном машины мелькали городки, которые мы проезжали минуты за три-четыре. Названия этих городков не ложились на слух совершенно, поэтому легко запоминались — Трова, Глинско, Ждяр. Вова ехал, пользуясь картой, в которой он разбирался… в которой он не разбирался вообще. Потом по карте я проследил наш маршрут, мы ездили практически по кругу, успев дважды заехать в городок, под названием Гавличков Брод. В результате в нём мы и остановились, выбрав пансионат «У золотого льва». Вещи из машины Вова не разрешил брать, поэтому заселились в номер налегке.

Пообедали мы плотно, но не вкусно. Чтобы не лишний раз не дразнить Чистюлю, мы поднялись в номер. Только там удалось достать бумажку, которая от моего нетерпения уже начала жечь бедро.

На бумажке были написаны девять цифр. Гадать не пришлось, что эти цифры означают. Поставив жену на вахту, я набрал эти цифры на телефоне. Третий гудок отзвучал не полностью и хриплый голос в моей трубке сказал:

— Слушаю.

— Это я….

— Кто я?

— Вы мне оставили записку с этим номером сегодня утром в почто….

— Не надо мне рассказывать, что я делаю по утрам, я это и сам помню. Почему ломанулся с тем быком с серьгой? Почему не посмотрел по сторонам?

— У меня… нет ответа.

— Тебя ведь предупреждали, а ты повёлся, как лох на напёрстки. Ты же всё дело завалил!

— Что теперь делать?

— Делать! Тебе — ничего. Делать нам придётся. Запоминай, что скажу и делай так, как скажу, иначе мы не сможем вас вытащить. Во-первых, груби Вовке, хами, но не перегибай палку. Он в приступе своей дури пристрелить сможет. Но если хамить в меру, то от этого он здорово тормозит, пока не пробуксует. О деньгах с ним не говори! Ни о каких деньгах! Скоро появится этот… Петрович и начнёт требовать у тебя возврата денег Лесника. Мути воду и играй в непонимание пару дней. Сможешь больше, нам всем будет легче. Когда устанешь морочить ему голову, можешь согласиться, но поставишь два условия. Первое, жену отправить домой. Но пока ты не получишь звонок от неё из безопасного места, до тех пор ты ничего делать не будешь. Условие второе. От всей суммы ты требуешь пятнадцать процентов, не меньше. Только на этих условиях ты отдашь им информацию о деньгах. Понял? Ещё одно обязательное условие — передача денег должна состояться в банке при свидетелях и, желательно, при полицейском. Не спрашивай ни о чём, просто делай, как говорю. Понятно? Теперь я буду тебе звонить и представляться Колей. Братом. Можешь говорить мне всё, что хочешь, но слушай, что буду говорить я. Дальше. Если в разговоре дважды повторишь «нет», это будет значить, что ты придерживаешься плана. Если дважды скажешь «да», это будет значить, что у тебя проблемы и уже ты будешь искать способ сообщить мне о них. Всё запомнил?

— Понял.

— Тогда не сорви нам дело ещё раз. Пока.

— Пока.

Наверное хорошо, что я не могу передать интонацию говорившего, но то, что она была не учтивой, это однозначно.

Вот так меня без меня женили. Снова я становлюсь игроком в чужой забаве, только с завязанными глазами. И что получается? Колода Лесника уже давно просвечивалась на предмет крапления. И кое-какой крап отыскался. Но где мне найти такого человека, который смог бы мне объяснить необходимость таких сложных и многослойных игр и операций. Вычислить слабое звено в своём окружении не так уж и сложно. Столетиями отрабатывались приёмы дезинформирования людей с целью выяснения источника утечки информации. Здесь же всё так запутанно…. И я ещё должен что-то делать, не имея представления о своей роли. Ну, я-то ладно, но жену зачем приплетать к чужим и, возможно, кровавым разборкам? А то, что это не закончится простыми пощёчинами, я не сомневаюсь. Пули ещё посвистят над нами. Лишь бы не в нас.

Ладно, поплакали и хватит. Надо сосредоточиться. Итак. Уважаемый мною Лесник просчитался, не успел, не учёл, не разглядел и ещё много других «не», в результате чего его дом в будущем году выпадет дождём где-то в среднем Поволжье вместе с Зеней, а сам Аркадий Михайлович лежит в реанимации без руки и в коме. Это тоже часть плана, или кто-то поумнее нашёлся? Этот момент интересен, но сейчас не важен. Далее. Афишируя меня около себя, Лесник кому-то, может даже одному из своей краплёной колоды, дал понять, что я имею отношение не только к его делам, но и к деньгам. Теперь, накануне дележа денег или лидерского места в той самой колоде, я срываюсь в Чехию, где у Лесника есть свои дела, свои счета и, как оказалось, свой резидент. Теперь ещё и я есть. Вывод? Я еду за деньгами и по инерции вытягиваю за собой сомнительных друзей. И что? Дальше-то, что? Хамить Чистюле и ждать встречи в банке? В котором их с поличным кто-то спеленает? Бред какой-то. И ещё торги устраивать… Сотбис в Чехии. Спасибо, Андрей-Антон, удружил. Но как же Лесник попался, а? Старость своё взяла? Или чья-то непредсказуемая наглость и вера в безнаказанность? А Валера, наверное, что-то знает.