Невероятные истории из жизни охотника Акима

Олег Юрченко, 2019

На протяжении своей многотысячелетней истории люди не переставали испытывать потребность в неких отрицательной направленности сущностях таких скажем как – Сатана, Демон, Бес, Чёрт, Дьявол, Вурдалак, Упырь и прочих и прочих. Никому из людей нигде и никогда не удавалось вступить в прямой контакт с ними, но легенды и сказания о них передавались из поколения к поколению. И даже сегодня в век удивительных технологических достижений эти мистические существа не перестают будоражить неокрепшие умы некоторых из наших граждан. И вот в этом небольшом сборнике коротких рассказов некто охотник Аким, успевший повидать много – всего разного в своей жизни, становится тем человеком, который в силу сложившихся обстоятельств вступает, как это не покажется удивительным вам, в прямой контакт с этими дьявольским созданиями. И тут следует нам признать, что автор этого сборника рассказов знакомит нас с этими историями с высокой степенью мастерства в увлекательной приключенческой манере повествования.

Демон

— Ой! Ой! Ой! — не смогла сдержать своего восторга маленькая девочка, увидев огромный полосатый арбуз в сильных и мускулистых руках Акима, только что вошедшего в купе. Взобравшись обеими ножками на нижнюю полку к своей маме, она вся извертелась не в силах скрыть своего восхищения всем происходящим.

Её радостно-смеющиеся глазенки, казалось, остановились на этом арбузе. Но еще через какое-то мгновение пробежали они и по свежевыбритому лицу этого совсем чужого для нее дяди, в уголках губ которого притаилась какая-то загадочная улыбка.

— Ну ка сядь! Сядь Настя! — попыталась успокоить девочку её мама — очень даже привлекательная молодая женщина, синенькие глазки которой с чуть размытыми краями зрачков, мельком окинув поджарую фигуру Акима, казалось, по достоинству оценили ее. Несмотря на то что в купе была достаточно комфортная температура она зябко куталась в накинутый на ее плечи тёплый пуховый платок и постоянно поправляла рукой длинные свои волосы цвета мокрого песка, поправляла словно их трепал какой-то ласковый ветерок. Повидимому перед самой поездкой она успела побывать в салоне красоты и теперь ей было трудно отделаться от приятного ощущения новизны на своей голове.

Опустив огромный арбуз на небольшой купейный столик, Аким представился родителям девочки и получил в ответ их имена.

— Просто Света, — первой назвала себя мама девочки.

После чего Аким услышал и имя её отца.

— Александр Константинович, — сдержанно представил свою особу мужчина средних лет чуть великоватый для комфортного путешествия в поезде дальнего следования.

Ну и прекрасно! — подвел итог состоявшемуся знакомству Аким и забросил свой туго набитый рюкзак на верхнюю полку.

— Настя, пожалуйста веди себя скромно, — теперь уже несколько жеманно попросила мам-Света свою дочь и плотно прижала её к себе.

— А мы и есть самые что ни на есть скромные пассажиры вагона номер 7 поезда дальнего следования, — повернувшись к маме с дочкой, лукаво подмигнул Аким Настеньке — Мы и есть эти самые скромные пассажиры и сейчас будем есть арбуз. Правда Настенька? — как-то нарочито строго посмотрел он на вновь начавшую подбрасывать себя на месте маленькую девочку.

— Правда! Правда! — громко поддержала Акима маленькая Настенька, уже начавшая поедать жадными глазенками полосатый арбуз, прижатый рукой Акима к купейному столику.

Но на этрт раз в повидение маленькой Настеньки решил вмешаться её папа — его правая рука, удерживавшая до этого газетные листы, тяжело опустилась на хрупкое плечико девочки — и та вмиг успокоилась, уткнувшись носом в край теплого маминого платка.

Александр же Константинович, успокоив дочь, с отсутствующим лицом продолжал сидеть на своем месте, не выказывая ни малейшего желания вступать в беседу с этим ни в меру общительным соседом по купе. Молча сидел он так, как и с самого начала, и только один раз с едва заметной ухмылкой на лице покосился в сторону своей жены, начавшей кокетливо улыбаться Акиму. И сразу стало видно, что у него пропало всякое желание читать газету. И он, поднявшись на ноги, положил её к себе на верхнюю полку.

— А вы куда? — остановил его вопросом Аким, которому показалось, что отец Настеньки собирается выйти из купе. — Вот мы сейчас с этим арбузом разберемся, — легко подняв его над столиком, крепко сжал, «полосатого» между ладонями рук Аким, — арбузы в этих местах, скажу я вам, — о — го — го! — поворачивая голову то в одну-то в другую сторону, стал рассеянно отыскивать он глазами то, что очень необходимо было ему в эту минуту.

— Вы ножик? — быстро догадалась Настенькина мама и начала суетливо отыскивать его у себя в сумках и пакетиках.

Но Аким уже сам успел принять необходимое ему решение.

— Минутку, — вернув арбуз на место, вскинул он вверх свой указательный палец и, подумав немного, просунул руку во внутренний карман своей джинсовой куртки и извлек оттуда небольшой обоюдоострый ножичек с декарированной какими-то затейливыми узорами, рукоятью, казалось.

При виде этого глаза родителей Настеньки вмиг округлились, а сами они, казалось потеряли дар речи.

В отличии от своих родителей маленькая Настенька, в очередной раз подбросив себя на месте, громко и радостно захлопала в ладоши. Ей явно очень даже понравился этот ножичек коснулся его и она, вскинув на него свои светлые глазки, собралась было попросить дядю Акима, чтобы он разрешил ей, хотя бы и дотронуться до него. Но дядя Аким уже занёс его над арбузом — и уже в следующую секунду арбуз, казалось, ожидавший этого удара, едва только ножичек к нему, с хрустом разломился на две равные половинки, обнажив внутри себя ярко — красную аппетитную мякоть.

— Вот он какой! — торжественно провозгласил Аким, приглашая своих соседей по купе ближе придвинуться к столику.

Мам-Света и особенно маленькая Настенька дружно переместили себя ближе к столику.

А вот Настенькин папа Александр Константинович в ответ на приглашение Акима вначале недовольно поморшился, но потом все же заставил себя переместить своё большое, но послушное ему тело вперёд к купейному столику.

— Первая скипочка тебе, — протянул Аким маленькую арбузную дольку нетерпеливо ерзавшей на своём месте Настеньке. И та, схватив обеими ручонками предложенный ей кусочек арбуза, тут же вонзила в него свои маленькие и остренькие зубки. И теперь уже она, казалось, не обращала никакого внимания на все то, что происходило вокруг нее.

— А вот вторая скипочка нашей мам-Свете, — все также весело улыбаясь, продолжал раздавать Аким равной величины арбузные дольки и заслужил при этом ещё один ревнивый взгляд со стороны Настенькиного папы.

Расправились с арбузом быстро и дружно. Он, как и говорил Аким, действительно оказался превосходного вкуса, достигнув в процессе своего созревания некой золотой середины — сорванный на день раньше или на день позже, он не был бы таким сочным и сладким, как теперь.

И очень скоро ото всего не малой величины арбуза остались лежать на небольшом узеньком купейному столике только арбузные корки. И Аким, как единственный виновник этого купейного арбузопоедания, свалив горку арбузных корок в целлофановый пакет, чуть потянувшись, взял со своей полки казенное полотенчико и стал протирать им свой обоюдоострый ножичек.

— Дядь Аким, а дядь Аким, — жалобно запричитала тут маленькая Настенька и протянула к нему свои просящие ручонки, — а дай я потрогую твой красивый ножичек?

Но мам Света, как бы в испуге, не сильно, а будто бы играючи ударила по протянутым к Акиму ручонкам своей дочери.

— Он очень острый Настя, — строго сказала она, — не дай-то бог! Этим не балуются.

— А я и не бауюсь… — опустив свои ручонки, тут же надула губки Настенька, бросив опасливый взгляд в сторону Александра Константиновича.

— Острый?.. — как-то очень внимательно стал разглядывать свой ножичек Аким, будто бы увидел его впервые. — Да вовсе и нет, если хотите?.. — протянул он его мам-Свете.

— Упаси боже! — остановила взглядом движение руки Акима молодая женщина и, чуть отодвинувшись назад, кокетливо попросила его: — А вы лучше расскажите нам Аким, как он оказался у вас этот ваш ножичек, — ведь он какой-то музейный у вас?

Несколько игриво прозвучавший голос жены не понравился Александру Константиновичу и он, не сказавший за все это время ни одной фразы, подчёркнуто сухо заметил:

— Это не ножик — это кинжал.

— Кинжал?.. — искренне удивилась Мам-Света.

— Ки — и — жал! Ки — и — жал! — попыталась войти в разговор взрослых и Настенька и, спрыгнув вниз с полки купейного вагона, стала быстро прикладывать друг к дружке ладошки своих рук. — Хочу ки — и — жал! Хочу ки — и — жал!..

— А ну успокойся же ты наконец, — одернула девочку её Мам-Света и вновь обратилась к Акиму со своей просьбой: — А не расскажите ли вы нам все же откуда он у вас этот кинжал, как говорит мой Саша? — впервые за все время назвала она по имени своего мужа.

— О! — быстро упрятав свой кинжальчик во внутреннй карман джинсовой куртки, Аким уже как-то нехотя продолжил разговор: — Это знаете ли целая история…

— Ну и хорошо Аким — посмотрела просительно снизу в верх на Акима молодая женщина. — А вы и расскажите нам эту вашу «целую» историю…

Ты бы лучше ребёнком занялась — в этот момент, бросив ревнивый взгляд в сторону Акима, поднялся со своего места и Александр Константинович. — Найди ты ей какое нибудь интересное занятие — не видишь разве, как она капризничать начинает…

При этом голос Александра Константиновича прозвучал как-то хрипловато, как у человека уже долгое время не говорившего ни с кем-так и хотелось, чтобы он немногл прокашлялся.

— Ну тебя, — недовольно отмахнулась от мужа мам-Света. — Вот ты бы и занялся ею. Не видишь разве, что спать она хочет…

— Не хочу — у… не хочу — у спать… — тут же нахохлилась маленькая Настенька, отодвигаясь от матери.

И тут мам-Света как-то очень нехотя поднялась тоже со своего места и примирительно обратилась к мужу:

— А давай Саша мы ее к тебе на верх положим: может там она уснет скорее?

— Не хочу не хочу спать, — на этот раз уже горько запричитала Настенька, наотрез отказываясь переселяться на верхнюю полку.

— Давай Настя давай… — пока еще ласково начала уговаривать девочку её мама, безуспешно пытаясь приподнять ее на верхнюю полку.

Мам-Света некоторое время безуспешно пыталась подсадить свою дочь на верхнюю полку, но та стала отчаянно противиться этому, цепляясь за руки своей матери.

— Ну что ж ты стоишь? — уже в сердцах была вынуждена обратиться к своему супругу молодая женщина. — Неужели ты ничего не можешь сделать с этим — ведь она просто сведет меня с ума?

— Гм — м — м… — как-то неопределенно в ответ на это промычал Александр Константинович и близко почти в упор посмотрел на свою жену и при этом глаза его и без того не очень светлые стали быстро темнеть от на бежавшего в них чувства злости.

— Вот ты опять… — зарделись щеки мам-Светы и, покосившись на Акима, она сильно нашлепала по ягодицам повисшую у неё на руках Настеньку.

Назревал маленький семейный скандальчик и Аким, прихватив с собой целлофановый пакетик с арбузными корками, предусмотрительно удалился из купе.

И когда он минут через десять-пятнадцать, вдоволь накурившись в тамбуре, вернулся наконец в купе, то по выражению лиц супругов сразу догадался, что они успели уже обменяться обычными в таких случаях словами и теперь оба они молча и бездумно провожали глазами быстро сменяющие друг друга картины за купейном оконцем.

И даже маленькая Настя, казалось, осознав всю серьезность сложившейся ситуации, притихнув, сидела между родителями, свесив вниз с полки свои крохотные ножки.

«А вот и этот дядя!» — радостно встретила она Акима, вернувшегося в купе.

— Ага! — сказал этот дядя и, быстро нагнувшись, подхватил Настеньку и поднял её на верхнюю полку. — Вот здесь Настенька, — сказал он, — тебе будет очень хорошо — оттуда ты сможешь увидеть вон те синие горы, — вытянул Аким руку в сторону купейного оконца. — Ты не представляешь себе Настенька какие они… какие они…, — остановившись, казалось, не мог подобрать он нужные ему слова для описания горной гряды, видневшейся далеко у горизонта по ходу движения поезда. Они, Настенька, просто обалденно красивые! И благодатные, — наконец смог подобрать он нужное ему слово. В свое время, Настенька, дядя Аким буквально исходил их вдоль и поперек. А в какие попадал он истории в них Настенька — это трудно даже передать. Но я попробую: однажды он просто чудом остался жив и спас его тогда Настенька вот этот ножичек, — и, сказав это, Аким извлек из кармана куртки этот очень понравившийся Настенька ножичек. — А все это Настенька потому, — стал Аким постепенно переходить на убаюкивающие нотки в своем голосе, — все это Настя потому, что он не простой, а волшебный и тот, кто притронется к нему, сразу же становится счастливым и быстро засыпает.

С этими словами Аким подставил под ладошку девочке рукоять своего волшебного ножичка и Настенька, счастливо улыбнувшись, перевернулась на другой бочок и под убаюкивающий перестук колес поезда дальнего льно набиравшего скорость, глазки и ещё через какое-то короткое время закрыла глазки и крепко уснула, подложив под голову свою ладошку.

Настенька уснула, а ее высокая и стройная мам — Света, встав со своего места и чуть приподнявшись на носки, нежно коснулась рукой до своей дочери и подвернула край матраца, чтобы та не дай бог не скатилась вниз. И только после этого заняла своё прежнее место на нижней полке у окна.

Молчание в купе сохранялось ещё некоторое время, сохранялось оно, пока первым не выдержал Аким.

— Вон там вот видите, — вытянул он руку в сторону окна, обращаясь сразу к обоим супругам. — Видите вы две эти горные вершины, что возвышаются над всей горной грядой? Посмотрите…

Мам-Света молча подняла свои глаза на Акима — лицо её было теперь словно окаменевшим от какого-то внутреннего напряжения. По всему было видно, что ей нелегко давалась эта её сдержанность.

Александр же Константинович продолжал сосредоточено смотреть в купейное окно и делал при этом вид, что ничего особенного между ним и женой не произошло.

— И Аким оставил на время свою попытку разговорить супругов, совершенно не понимая, как ему продолжить этот разговор.

В этот момент в дверь коротко поступали и в купе вошел высокий и подтянутый, как спортсмен молодой проводник поезда дальнего следования, набравшего скорость, и, ничего не говоря, поставил на столик поднос с чаем в граненых стаканах с позвякивающими в них ложечками. Выставил он также на купейный столик четыре полосочки поездного сахара.

— Чай! — каким-то казенным голосом заключил он и быстро удалился из купе.

Проводник ушёл и Аким, подсев ближе к столику прямо напротив супругов, и придвинув к себе ближе один из принесенных подстаканников с чаем, как ни в чем ни бывало, продолжил:

— Ага, так вот там между двумя этими горными вершинами и произошло то, что объясняет появление у меня этого кинжальчика, — дернул левым плечом Аким, как бы прилагая к своему повествованию и сам предмет этого повествования, спрятанный у него во внутреннем кармане его куртки.

На этот раз, уже несколько успокоившись, молодая женщина ближе придвинулась к окну и стала пытаться как-то рассмотреть то, что показывал ей Аким, пыталась она рассмотреть, но по ее не совсем осмысленному выражению лица Аким понял, что смотрит она вовсе ни туда, куда надо было ей смотреть.

— Нет — нет, смотрите чуть правее, — привстав со своего места, показал рукой Аким. — Вот — вот теперь я вижу вы смотрите именно туда — довольный подтвердил Аким, — там и есть эта горная седловина, а за ней… — мечтательно продолжил Аким, — а за ней расстилается огромная песчаная пустыня.

После этих слов Акима папа Настеньки, Александр Константинович, оторвав свой взгляд от купейного окна, в большом удивлении посмотрел на Акима.

— Позвольте — позвольте какая там может быть пустыня, если мы видим эту горную гряду?.. Ведь…

— Да — да, — не дал договорить Александру Константиновичу Аким, — именно что пустыня — можно сказать: маленькая Сахара! Вы не поверите, но я и сам страшно удивился, когда впервые увидел ее. Как только начинаншь спускаться с той стороны вниз с этих гор, так сразу и видишь ее — ласковую и в то же время грозную очень. Вы вот например когда-нибудь видели настоящую пустыню? — близко в упор посмотрел Аким в глаза молодой женщине.

— Н — н — нет, — покачала она головой.

— Гм — м — м… — с какой-то скрытой жалостью в голосе промычал Аким и, положив ладони обеих рук на гладкую поверхность купейного столика, очень мечтательность посмотрел на мам — Свету. — Вы попытайтесь только представить себе такую картину: насколько далеко могут видеть ваши глаза расстилаются волнистой поверхностью желто — бурые пески. Смотришь это ты на них и начинает казаться тебе, что никаких признаков жизни на них нет и все мертво. А над всем этим безжизненным пространством низко свисает без единого облачка на нем фиолетовое небо с пылающим и слепящим вас диском солнца на нем. Смотришь, знаете ли, на все это и приходишь к мысли о какой-то вселенской обреченности. Появляется это у вас такая мысль и возникает внутри вас какое-то щемяще-тоскливое чувство одиночества и даже и смертельного ужаса! И…

— Ужас! — испуганно остановила Акима мам-Света, — Но как вы туда попали Аким?

— Как попал я… — как-то без особого желания стал возвращать себя к прошлому Аким. — а вот так и попал — пришлось мне — уже с некоторыми нотками грусти в голосе продолжил он. — Заблудился я…

Как?! — чуть привстав со своего места, удивленно посмотрела на Акима мам — Света.

— Да, заблудился я, — решительно подтвердил свои слова Аким. — Пошёл на охоту — и заблудился. Пусть не покажется вам это странным, но у нас в партии такое происходило: к примеру уходит человек на охоту и долго не возвращается — значит заблудился, заплутал он. И в этом случае все свободные от вахты отправляемся на его поиски и ничего, — распрямил пальцы левой руки, лежавшей на купейном столике Аким. Слава Богу! всегда находили — без каких-либо трагических сдучаев.

— В партии?.. — непонимающе посмотрела на Акима Настенькина мама. И Аким тут же поспешил с разьяснениями.

— Химгеологонеруд, партия 16/87, — с шутливой торжественностью в голосе провозгласил он.

— Ага, теперь понятно все с вами — вы геолог! — Почему-то очень обрадовалась этим словам Акима молодая женщина.

— М — м — м…н — н — н… — на короткое время замялся Аким, но встретив испытующий взгляд Александра Константиновича, ограничился интригующим: — н — н — не совсем…

Услышав это, мам-Света как-то разачарованно вздохнула и положив, как и Аким, обе руки на столик, несколько раз нервно сжала и разжала пальцы.

— Так вот значит, — продолжил Аким свой рассказ после вынужденной паузы и, как бы собирая свои воспоминания воедино, стал быстро помешивать ложечкой чай в своем стакане. — Заплутал это я в тот раз, сильно заплутал — печально вздохнул Аким, — а охота в тот день удалась на славу — дичи набил так много, что в рюкзак всю с трудом сложил. Иду это я обратно, а рюкзак спину мне тянет. Несу это я его на горбу, а сам думаю: «вот ребят всех в партии дичью побалую» Замечтался это я и иду себе я и иду. Иду это я — и вдруг почувствовал, что не той дорогой обратно иду. Не знаю знакомо ли вам это чувство или нет, но со мною это всегда так бывает: вначале каким-то своим внутренним чутьем начинаю понимать я, что не то совсем делаю. Вначале я чувствую, а уж потом соображать начинаю: тут не проходил, да и тут тоже… и так далее и так далее…А в горах, знаете ли, заблудиться ничего не стоит. А в горах, знаете ли, сделать точную привязку это очень сложно: ведь кругом скалы, скалы, скалы почти одинаковой формы. И поэтому нормальный человек в горы один не пойдет — обязательно с кем-то еще или собаку с собрй берет. Та тебя к дому обязательно выведет с помошью своих меток, но в этот раз я Джека нашего красавца взять с собой не смог, потому как прихворал он немного — ходит это он по лагерю с хвостом опущенным и ни ест ничего. Забьется где-нибудь в тени за палаткой и весь день и пролежит там. А бывало только за ружье возмешься — а он тут как тут: подпрыгивает и весь трясется от радости. Вообщем иду это я и иду один, — закончив с лирическим отступлением, продолжил Аким. — Иду и не понимаю, куда это я иду. Тут, знаете ли, или память нужна хорошая или интуиция чтоб хорошо работала. Ведь запоминать надо все: вплоть до вышербинке на скале и камешка на тропке, но ни каждый раз это получается.

Вообще скажу вам сильно заплутал я и долго ходил кругами по одному и тому же месту и выйти к хорошо известной мне точке я так и не смог. А тут, знаете ли, ещё и жажда мучить начала — ведь я всего лишь одну фляжку воды с собой прихватил и ту пополудни ещё до дна всю осушил. Жажда меня мучить начала и конечно же мысли все на эту тему пошли: как бы где водицы испить? Да — а… — перестав на время говорить, в глубокой задумчивости обвел Аким глазами тесное пространство купе и после этого вновь продолжил свой рассказ:

— Иду это я иду, жаждой томимый, и по сторонам поглядываю, поглядываю это я, но хорошо знакомую мне тропку горную так и не обнаруживаю. Уже и сумерки опускаться начали, а я все иду и иду-то вниз спускаюсь, то опять на верх поднимаюсь. Да — а… — опять немного помолчав, постучал Аким пальцами по крышке купейного столика и потом очень быстро продолжил:

— Уже в очередной раз сползаю я вниз и… и… — вопросительно посмотрел Аким на сидевших напротив него супругов, — и что вы думаете: каким-то влажным все вокруг меня сделалось. А это, знаете ли, — радостно блеснули глаза Акима, — а это оказывается я по колено в густой траве, влажной от обильной росы стою. Ну и что вы думаете я делаю? — загадочно посмотрел Аким на супругов. Конечно же сбрасываю я со спины рюкзак мой дичью набитый — и падаю на высокую и влажную траву эту. Падаю и, как корова, выщипывать её начинаю. Отщипну это я как можно больше стебельков, пожую их немного и выплевываю, пожую и выплевываю. Жажду свою я, конечно же, не утолил, а вот горло своё немного промочил. Промочил это я горло своё и мне, знаете ли, как-то полегче стало. Перевернулся я на спину и лёжу и думаю себе, как ребята мои меня уже и потеряли — ни живым — ни мертвым найти меня уже не надеются. «Господи, — думаю я, — на все воля твоя».

Конец ознакомительного фрагмента.