Морпех. Ледяной десант

Олег Таругин, 2021

Во время летних маневров 2020 года под Новороссийском бронетранспортер командира взвода морской пехоты ЧФ старшего лейтенанта Степана Алексеева внезапно глохнет и начинает погружаться. Спасая бойцов и последним покидая машину, Степан едва не тонет. Из последних сил вынырнув на поверхность, морпех неожиданно оказывается в ледяной воде среди бойцов советского морского десанта, высаженного под Южной Озерейкой 4 февраля 1943 года. Сумеет ли старлей Алексеев вывести уцелевших морских пехотинцев из окружения, соединиться с десантниками майора Цезаря Куникова и изменить ход всей Новороссийской операции? Ведь там, в родном времени, он сам был свидетелем, как военные археологи нашли среди останков одного из павших на плацдарме советских бойцов… его собственный перочинный нож…

Глава 2

Попаданец

Район Южной Озерейки,

ночь 4 февраля 1943 года

— Одежка у него уж больно странная, — задумчиво сообщил седоусый старшина Левчук. — Не из наших точно, может, соседский? Они рядышком высаживались, могло волнами отнести. Разведчик, наверное, видал я у них такие штаны пятнистые. Ботинки опять же, а не сапоги.

— Очнется — спросишь, — пожал плечами рядовой Аникеев, подсаживаясь поближе к жарко растопленной трофейной буржуйке. — Ежели выживет, конечно. Уж больно перемерз, бедолага. Как бы воспаления легких не случилось. Февраль на дворе, не лето чай…

— Это да, — со знанием дела согласился старшина. — Пока мы с немчурой на первой линии окопов рубились, он так на бережке без сознания и провалялся. Я когда за ним после боя возвращался, грешным делом думал, что уж помер, бедолага. Ан нет, живучим оказался, не окочурился. Слушай, а может, он из танкистов? Ну тех, что на американских танках десантировались? То ли соляркой от него разит, то ли мазутом. Вон, и штаны все перемазанные, и волосы. Хорошо, кстати, что стрижен коротко, иначе б не отмыть было.

— Может, и так, — вяло согласился слегка размякший возле жарко натопленной бочки Аникеев. От влажного бушлата шел пар. С захваченной вместе с немецким блиндажом печкой им здорово повезло. Хотя, возможно, отрытые практически на самой окраине Южной Озерейки окопы были и румынскими, в этом боец не шибко разбирался — что те враги, что эти. Фашисты, одним словом, разве что каски разные. У одних глубокие, словно ночные горшки, у других — похожие на овальный таз с накладной блямбой-кокардой спереди. Главное, что драпанули быстро, не успев подорвать или заминировать столь нужное замерзшим советским десантникам укрытие. А вот выстилавшие дощатые нары старые шинели вместе с еще каким-то тряпьем пришлось сразу же выкинуть наружу, на мороз — уж больно много вшей фрицы развели. Впрочем, дело привычное, знакомое любому успевшему повоевать красноармейцу: где немец — там и вошь, как ни сыпь тем порошком, которым все вокруг и провонялось…

— Только какие там танки? Сам же видал, почти все на побережье и остались. Кого прямо на баржах пожгли, кого фрицы уже на берегу расстреляли. Танки, тоже мне! Жестянки консервные, мать их! Америка, понимаешь ли! Ничего нормально сделать не могут! Хотя тушенка у них, признаюсь, неплохая.

Пожав плечами, Левчук на всякий случай промолчал — в танках он разбирался не шибко, а политических моментов в разговорах предпочитал избегать, боясь снова попасть «на карандаш» товарищу политруку. Поскольку после того, как заявил, что Красная армия и безо всякой буржуйской помощи немца одолеет, выслушал целую лекцию о собственной политической недальновидности и прочем братстве народов, в едином порыве вставших на пути коричневой нацистской чумы. Политрук говорил красочно, образно и понятно, но старшину не убедил.

— А вдруг он того, шпион фашистский? — беззлобно подначил товарища Ванька, поворачиваясь к печке другим боком. — Уф, хорошо! Как думаешь, Семен Ильич? А мы его в расположение приволокли, спирт на растирание потратили, бушлат опять же выделили. Документов-то не имеется. И оружия, кстати, тоже. А что это за боец, ежели оружия нету? Дезертир или шпион, однозначно!

— Болтаешь много, — раздраженно буркнул Левчук, тем не менее ухмыляясь в прокуренные соломенные усы. — Наш он, верно говорю. Когда на берегу в себя пришел, так меня по матушке протянул, что любо-дорого было слушать. Практически не приходя в сознание. Никакой германец подобного не сумеет, поскольку кишка тонка, и вообще — Европа. А уж румун — тем более. Так что наш он, на то у меня никаких сомнений не имеется! Да и вообще, разведчик, однозначно. Гляди, какой у него штык при себе имелся. — Морской пехотинец рукояткой вперед протянул товарищу стандартный штык-нож от АК-74: — Видать, какая-то новая модель, я подобных ни у наших, ни у немчуры не видал. Жаль, винтарь его потонул, любопытно узнать, к какому оружию такая диковина прилагается. Определенно не к автомату, небось самозарядное что-то, навроде «светки»^[2]. И колоть можно, и резать. А что до документов, так понятное дело — вместе с бушлатом на дно ушли. Не в штанах же ему красноармейскую книжку носить? А заодно он, похоже, и часы утопил — на коже след остался. Видать, когда верхнюю одежку скидывал, ремешок и порвался. Странно только, что на правой — левша, видать.

— На нож разведчика похож, — со знанием дела сообщил Аникеев, вертя в руках необычный штык. — Вроде как финка, но с пилкой поверху, чтоб и дровишек для растопки костерка напилить, и провод какой чикнуть. И рукоятка удобная, сама в ладонь ложится. А вот это — однозначно крепление на ствол. Вот только с этой дыркой непонятно, зачем она вообще нужна? Ножны есть?

Старшина усмехнулся:

— Заинтересовался все-таки, салага? То-то же. Имеются ножны, как не иметься. Бакелитовые, не как-нибудь! Ежели их вот таким образом со штыком соединить, ножницы получаются, я уж попробовал. Ну или кусачки. Для колючей проволоки, никак не иначе, грамотно придумано. А то «дырка», «дырка»… Кстати, тут и номер серийный набит, и надпись «сделано в СССР». Понял теперь?

— Понял, — мгновенно посерьезнел Иван. — Точно, разведчик-диверсант! Я про подобных бойцов краем уха слыхал, ОСНАЗ называются. Видать, от своих отбился, да взрывом контузило. А тут ты. Только это… они ж не армейцы, они ж совсем из другого ведомства. — Рядовой неопределенно мотнул головой куда-то в угол. — Может, стоило сразу в особотдел сообщить? Их же человек-то? А что соляром за версту воняет — так они десантом на танках идти могли, вот и перемазался. Или на сейнере в мазут по неосторожности влез.

— Может, и стоило. — Левчук аккуратно задвинул штык в ножны и с явным сожалением отложил в сторону. — Только где его сейчас искать, особотдел-то этот? Да и в бой скоро, германцы нам много времени не дадут, поди, и рассвета ждать не станут. Только не на танке он десантировался, а на сейнере плыл. Спасательный круг помнишь? Тот, что я еле-еле из его рук выдрал? Там номер судна на боку нарисован. Один из наших корабликов, однозначно. Или мотобот, или сейнер. Кстати, повезло ему: пуля немецкая прямиком в круг попала, да, видать, на излете была, в пробке застряла. Еще бы пару сантиметров в сторону — и аккурат в голову. Ладно, Ванюш, давай-ка попробуем его в чувство привести. Ты спирта в кружку плесни, ежели очнется, дадим выпить, все одно у нас другого лекарства нету.

— Ну давай. — Аникеев осторожно похлопал старлея по щекам. — Эй, братишка, ты как? Слышишь меня? Спирту хочешь?

— Тебе лишь бы кирнуть на халяву, — беззлобно хмыкнул старшина, скручивая с помятой алюминиевой фляги крышку. — Ему сначала водички бы в самый раз. Как насчет водички, браток? У Левчука водичка хорошая, колодезная, с большой земли…

Прохладная вода смочила спекшиеся губы, потекла по подбородку, намочила едва просохшую тельняшку. Алексеев инстинктивно попытался глотнуть, закашлялся и пришел в себя, очумело тряся головой. Собственно, он и без того уже практически очнулся, слышал разговор находящихся рядом людей, вот только суть до него так и не доходила, только отдельные слова. Обсуждали бой на первой линии окопов, где он отчего-то едва не замерз насмерть, американские танки, его штык-нож, называли разведчиком-диверсантом, упоминали особый отдел… по отдельности фразы казались понятными, но в целом картинка упорно не складывалась. При чем тут вообще его камуфляж, солярка, утонувшая винтовка — откуда у него, комвзвода, взяться винтовке?! — и какой-то пробитый немецкой пулей спасательный круг? Так, стоп, спаскруг, точно! Именно что спасательный круг! Пробковый, ага, с застрявшей немецкой пулей, которую однозначно опознал Виктор Егорович и которую он так и таскал в кармане…

Что все это значит?! Какой еще бой на первой линии окопов? Зачем они снова воюют с немцами — неужели бундесам прошлого раза не хватило? И почему февраль, если сейчас середина июля?

Обведя склонившихся над ним людей безумным взглядом, Степан прохрипел:

— Кто вы? Где я?

— А ну, Ванюш, подними его, — скомандовал старшина. — Похоже, и вправду в себя пришел, коль вопросы задает. Вот теперь можно и спирту дать.

— Ага, — Аникеев рывком усадил старлея на топчане, грубо сколоченном из неотесанных досок. Привалив спиной к бревенчатой стене, протянул кружку. — Накось глотни, браток, глядишь, попустит малехо. Только осторожно, не задохнись, чай, не водка. А следом водичкой запьешь.

Зубы коротко стукнули о край эмалированной посудины, в нос ударил резкий запах неразбавленного спирта. Обжигающий огненный комок скользнул, вышибая слезы, по пищеводу. Левчук предусмотрительно поднес к губам фляжку. Сделав несколько жадных глотков и отдышавшись, морпех несколько секунд прислушивался к своим ощущениям. По телу разливалось приятное тепло, в голове потихоньку прояснялось. Похоже, и на самом деле отпустило. Самое время получить ответы на некоторые вопросы, угу.

Старшина опередил:

— Ну вот, вроде бы ожил. Кто мы такие, спрашиваешь? Да понятное дело, кто — морская пехота мы, десантники. Где находимся — тоже не секрет, под Новороссийском, понятно. Южная Озерейка, ежели точно. А вот ты кто таков будешь? Назовись, что ли? А то спасти-то я тебя спас, на берег выволок, после сюда притащил, а вот про все остальное — одни только догадки и имеются. Имя свое с прочим званием-то хоть помнишь? Или память взрывом отшибло?

— П… помню, — чуть заикаясь, кивнул Степан. — Старший лейтенант Алексеев, комвзвода морской пехоты. Высаживался с десантного корабля, бронетранспортер заглох, начал тонуть, отправил бойцов вплавь. Сам тоже едва не утонул, когда выбрался на поверхность — контузило взрывом. Хорошо, успел за какой-то спасательный круг ухватиться. Больше ничего не помню, очнулся уже тут, с вами.

Услышал звание, Левчук хмыкнул, обменявшись с товарищем быстрым взглядом. На не слишком привычное название «бронетранспортер» он никакого внимания не обратил:

— Виноват, тарщ лейтенант, не знал, поскольку знаков различия при вас не имелось, как и документов. Разрешите представиться — старшина Левчук, рядовой Аникеев. Тоже морская пехота, понятно, двести пятьдесят пятая бригада, сто сорок второй отдельный батальон. Вы вообще как, оклемались? Видал, как вас в море снарядом накрыло, еще б чутка ближе — и амба. Так что свезло. А контузия — ничего, пройдет, по себе знаю.

— Автомат мой где? — потряс гудящей головой морпех, незаметно осматриваясь.

Он находился в каком-то блиндаже с низким бревенчатым потолком. По центру — грубо сколоченный стол, в дальнем углу — изготовленная из стандартной двухсотлитровой бочки печка-буржуйка, труба которой уходит в прорубленное в бревнах наката отверстие. Вход занавешен плащ-палаткой, за которой, нужно полагать, располагается еще и дверь, поскольку никакого сквозняка не ощущается, в землянке достаточно тепло. Вдоль стен — ничем не застеленные узкие лежаки-нары общим количеством три штуки.

На ближайших лежит пара солдатских вещмешков, горловина одного из которых распущена, рядом — нехитрое армейское имущество — исцарапанные до металла каски, гранатные и патронные подсумки, малые пехотные лопатки в чехлах, непривычного вида вскрытый патронный цинк, узнаваемые благодаря дисковым магазинам пистолеты-пулеметы Шпагина (или Дегтярева, откровенно говоря, Степан их не слишком различал, помнил только, что кожух ствола разный), еще какое-то оружие навалом.

Неяркое освещение дает стоящая на щелястой столешнице лампа, раньше виденная исключительно в кинофильмах, — подобные вроде бы назывались «летучей мышью». Пахнет сгоревшим керосином, оружейным маслом, кирзой, влажной одеждой, еще чем-то неузнаваемым, резко-химическим, в чем любой советский боец безошибочно опознал бы немецкий порошок от вшей.

— Так нету вашего автомата, потоп. Один только штык с ножнами и уцелел, вон он лежит. Только вы не переживайте, этого добра у нас полно. И трофейное имеется, и наше. — Собеседник тяжело вздохнул. — Много ребят сегодня побили, так что и оружие осталось, и боеприпасы. Подберем. С боеприпасом, правда, похуже, но без патронов не останетесь, верно говорю. Вы, товарищ командир, еще спирта хлебните да сухарем с тушенкой зажуйте, чтоб сильно не разморило. Вань, приготовь товарищу командиру закусить. Только быстренько. И бушлат накиньте, скоро знобить станет, я в сорок втором, было дело, в полынью, германской миной пробитую, провалился, знаю. Хороший бушлат, почти новый… — старшина хотел еще что-то добавить, но внезапно осекся, смущенно вильнув взглядом.

И Степан внезапно понял, что именно осталось недосказанным: бушлат еще какой-то час назад принадлежал одному из убитых десантников. Как и оружие, которое ему обещали «подобрать». Что, впрочем, не помешало ему натянуть практически сухой флотский бушлат, черный, с украшенными якорем латунными пуговицами.

А следом в голове полыхнула новая мысль: если он так легко все это принял, значит, уже догадался, ГДЕ он находится?! Точнее, КОГДА?! Догадался — и… согласен с этим?!

— Старшина, — горло свело предательским спазмом, на сей раз вызванным отнюдь не спиртом. Глубоко вздохнув, задержал дыхание, выждал пару секунд и продолжил: — Меня контузило, сами знаете. Провалы в памяти, смутно все. В голове — словно каша какая-то. Одно помню четко, другое — нет, третье — одни обрывки…

Ну сейчас — или никогда:

— Левчук, какой сегодня день?

Вопрос старшину, похоже, нисколько не удивил: пожав плечами, тот спокойно ответил:

— Дык тот же самый, что и был, четвертое февраля.

— Сорок третьего? — на полном автомате спросил Степан, уже точно зная, каким именно окажется ответ.

— Года-то? Да уж понятно, что не сорок первого. Хватит, наотступались! Скоро уже и вперед попрем! — Судя по всему, старлей случайно затронул больную для старшины тему. Хотя, если вспомнить его фразу про контузию и пробитую миной полынью, то повоевать он определенно успел немало.

— Про Сталинград-то хоть помните, тарщ старший лейтенант? Буквально позавчера новость прошла, в сводке передавали, и товарищ комиссар на политзанятии доводил. Неслабо мы там германцу накостыляли, ох как неслабо, цельную армию в плен взяли, да еще и с фельдмаршалом во главе! Имя вот только подзабыл, прибалтийское какое-то, что ли…

— Паулюс, — так же чисто автоматически ответил Алексеев, думая о своем. — Фридрих Паулюс его зовут. И ни разу он не прибалт, самый обычный немец.

Ну что ж, вот все и прояснилось, собственно.

Сейчас четвертое февраля одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Двое суток назад капитулировала 6-я армия во главе с новоиспеченным фельдмаршалом Паулюсом, не оправдавшим надежд фюрера на собственное героическое самоубийство в обмен на новые погоны и фельдмаршальский жезл. Советское командование продолжает наступление на Ростов и Донбасс, готовит операцию на Майкопском направлении. И сегодня, буквально каких-то несколько часов назад, начался планируемый еще с конца осени 1942 года морской десант в районе Новороссийска. Тот самый, который, хоть и развивался совсем не по первоначальным планам, в конечном итоге привел к появлению легендарного плацдарма Малая Земля, впоследствии сыгравшего немалую роль в окончательном освобождении от вражеских войск как города, так и всего Таманского полуострова, ключом к которому и являлся Новороссийск. Основная группа десанта высаживалась здесь, у Южной Озерейки — или Озереевки, как ее станут называть в будущем.

Мощная такая группа, в состав которой входили две полнокровные бригады морской пехоты, 83-я и 255-я, 165-я стрелковая бригада, батальон легких танков, истребительный артполк ПТО и отдельный пулеметный батальон. С тыла должны были ударить высаженные в районе поселков Васильевка и Глебовка парашютисты авиадесантного полка, с которыми морпехам надлежало соединиться после подавления немецкой береговой обороны. Прикрывали высадку удары советских бомбардировщиков и артогонь привлеченных к операции пары крейсеров, нескольких эсминцев и канонерских лодок.

Увы, из-за череды роковых случайностей (сложные метеоусловия, задержка с погрузкой, отложившая выход в море почти на полтора часа, нескоординированность артиллерийских и авиационных ударов, плохая связь) и откровенных просчетов командования операцией высадиться удалось лишь полутора тысячам десантников первого эшелона при поддержке полутора десятков легкобронированных и слабовооруженных американских танков. Да и противник, как выяснили ценой собственных жизней советские морпехи, оказался полностью готов к отражению десанта именно на этом участке побережья, безнаказанно расстреливая подсвеченные прожекторами и осветительными ракетами десантные суда из мощных зенитных орудий и расположенных на обратных скатах высот минометов. Были повреждены или потоплены все три танкодесантных баржи-«болиндера»^[3], несколько буксиров, катеров, сейнеров и других плавсредств; сожжена большая часть танков, часть из которых не успела даже высадится на берег или преодолеть узкую полосу пляжа.

Ошибочно посчитав, что десант провалился, командующий операцией вице-адмирал Октябрьский в половине седьмого утра отдал приказ вернуть основную массу войск на базы, оставив морпехов без поддержки корабельных орудий и ожидаемой с минуты на минуту подмоги.

И все же им удалось пережить эту огненную ночь, добившись серьезного успеха: одновременно обойдя противника с тыла и флангов, они ударили по 88-мм зенитной батарее, вынудив ее командира взорвать орудия и уйти. И без того измотанные ночным боем румынские пехотинцы — а к сорок третьему году относительно их боевых качеств никаких сомнений уже не осталось не только у Красной армии, но и у самих гитлеровцев, — частично просто разбежались, частично сдались в плен.

Если бы в этот момент морские пехотинцы при поддержке уцелевших танков ударили в тыл остаткам противодесантной обороны, обеспечив безопасную высадку основных сил, вся история Южно-Озереевской десантной операции, равно, как и Новороссийска, могла бы пойти совсем иначе. Однако корабли, как уже говорилось, ушли…

Преследуя отступающего врага (и не закрепив за собой базы высадки, что оказалось серьезным тактическим просчетом — пляж вскоре снова заняли румыны), десантники с ходу захватили Южную Озерейку, к вечеру достигнув Глебовки и овладев ее окраинами, однако развить наступление дальше уже не сумели. Тем не менее еще почти трое суток оказавшиеся в окружении морпехи героически сражались против значительно превосходящего численностью и вооружением противника — спешно переброшенными в район боевых действий горными стрелками, атаковавшими советские позиции при поддержке танкового батальона и нескольких артбатарей. Кончались боеприпасы и перевязочные средства, но они держались. Но самое главное — все эти кровавые дни и ночи они оттягивали на себя силы практически целой вражеской дивизии, что и позволило вспомогательному десанту под командованием майора Куникова закрепиться в районе Станички, дождавшись высадки основных сил… тех самых основных сил, которые так и не пришли на помощь озереевским десантникам…

До сих пор доподлинно неизвестно, скольким из них удалось прорваться к ведущим бои в Станичке товарищам или скрыться от преследования в горных лесах, соединившись с остатками воздушного десанта или местными партизанами. Официально считается, что к Станичке вышло около двухсот морпехов; еще 25 вместе с последними уцелевшими воздушными десантниками эвакуировали кораблями, несколько бойцов скрылись в горах…

Вспомогательный же десант, изначально призванный просто отвлечь внимание противника от побережья в районе Озерейки и состоявший из неполных трех сотен морских пехотинцев без тяжелого вооружения, высаживался южнее, в районе небольшого поселка Станичка. Как порой и случается на войне, именно этому крохотному по военным меркам отряду под руководством майора Цезаря Куникова и суждено было добиться успеха. Закрепившись на берегу, а затем и выбив гитлеровцев из южной части поселка (потеряв при этом лишь одного бойца убитым и троих ранеными), советские десантники создали серьезную угрозу правому флангу немецкой обороны, так называемой «голубой линии»^[4].

Если бы комфлота Октябрьский не упустил момент, возвращая корабли на базы, а в эту же ночь перебросил сюда основную часть не состоявшегося под Озерейкой десанта, история Малой Земли тоже могла бы пойти совсем иначе. Но он этого не сделал, за что впоследствии — равно как и за множество прочих просчетов и ошибок — и был снят с должности. Корабли вернулись в Туапсе и Геленджик, откуда их пришлось возвращать приказом командующего Закавказским фронтом генерала Тюленева.

Продлившаяся с 5 по 15 февраля — войска выгружались исключительно в темное время суток — высадка позволила перебросить на плацдарм две бригады морской пехоты, стрелковую бригаду, противотанкистов (всего — более семнадцати тысяч бойцов со средствами усиления), доставить полтысячи тонн боеприпасов, продовольствия, горюче-смазочных материалов. Причем, по данным некоторых историков, все заняло куда меньше времени, не более пяти дней.

Так и началась знаменитая эпопея Малой земли, так или иначе ставшая одним из ярчайших эпизодов Великой Отечественной войны…

⁂

Нет, историей старший лейтенант Алексеев никогда всерьез не увлекался, скорее наоборот, просто так совпало. Родной 382-й ОБМП^[5] дислоцировался в Темрюке, потому славное военное прошлое Краснодарского края и, в частности, Новороссийска времен ВОВ бойцы — и особенно офицеры — знали более чем хорошо. Поскольку в определенной мере являлись прямыми наследниками тех самых легендарных морпехов, что прыгали в ледяную февральскую воду и двести с лишним дней насмерть бились с противником на берегу, под постоянными авианалетами и артобстрелами сдерживая натиск едва ли не всей 17-й армии вермахта.

Нельзя сказать, что на обязательных политзанятиях с историческим уклоном Степан столь уж усердствовал, но благодаря отличной памяти запомнил многое. Да и просто интересно было — не зря же во время отпуска на те раскопки поехал, вместо того чтобы поваляться на пляже и покрутить ни к чему не обязывающие шашни с местными девчонками. По собственной инициативе, между прочим, никто не тянул! И прадеды его с немцами воевали: один пропал без вести летом сорок первого где-то в Белоруссии, второй погиб тремя годами позже при освобождении Крыма.

Короче говоря, о том, как развивалась начавшаяся четвертого февраля десантная операция и как оборонялась Малая Земля, Степан знал достаточно неплохо, да и про осеннюю Новороссийско-Таманскую наступательную, которой, по сути, и завершилась битва за Кавказ, тоже более-менее помнил. Не так, чтобы навскидку отбарабанить все ключевые даты, номера подразделений и фамилии их командиров, но помнил. Такое вот, выражаясь языком авторов популярных нынче фантастических романов о попаданцах в прошлое (коими морпех особо никогда не интересовался, хоть и прочитал с подачи своих бойцов парочку, чтобы, как принято говорить, «быть в тренде»), послезнание. Или все-таки предзнание, ведь эти события еще не произошли?

На несколько секунд задавшись вопросом, какой термин более правильный, Степан неожиданно осознал, что к нему, несмотря на выпитый спирт, а вернее — как бы дико подобное ни звучало — благодаря ему, окончательно вернулась способность трезво размышлять…

Итак, он каким-то образом попал (перенесся? провалился?) в нереально далекое прошлое, в февраль сорок третьего года.

Вопрос, каким именно образом подобное вообще возможно, пока отложим как не имеющий ответа. Просто примем как непреложный и, пожалуй, не требующий дополнительных доказательств факт: он уже здесь. А заодно не станем ломать голову и над тем, для чего это произошло и есть ли у него шанс вернуться обратно в свое время. Попал — и попал. Как в том старом-престаром мультике говорилось «уж послала, так послала». Вот именно.

Подумаем лучше, что ему дальше делать. И вообще, и в частности. Вопрос, в принципе, риторический, понятно: воевать, что ж еще? С фашистами, ага. С теми самыми, из черно-белой кинохроники и цветных художественных фильмов. Которые убили обоих его дедов и еще несколько десятков миллионов хороших советских людей. Ладно, допустим. Никаких проблем и прочих моральных терзаний: именно этому его, собственно говоря, и учили, к этому и готовили. Да и новомодные психологические тесты однозначно показывали, что он готов к реальным боевым действиям. Так что повоюем с продвинутыми еврогейцами чай не впервой — предки не дадут соврать.

Что еще? Если судить по тем самым «попаданческим» романам, его могут раскрыть сотрудники особого отдела, поэтому стоит прикинуть, на чем он может спалиться. Одежда? Намокшие камуфляжные брюки и берцы у Левчука никакого особого удивления не вызвали, тельняшка — тем более. И даже опережающий это время на пару десятилетий штык-нож не заставил старшину немедленно разыскивать представителя «кровавой гэбни». Спасибо, нужно полагать, надписи «сделано в СССР» — а он-то, дурак, еще морщился, когда личное оружие выдавали: мол, старье семидесятых годов, неужели ничего поновее нет? Вот тебе и поновее, блин! Хорошо, хоть родной калаш благополучно утоп — он-то у него вполне новый… был, всего-то девяносто пятого года выпуска, и с соответствующей надписью на ствольной коробке. Повезло, хотя и жалко, конечно. Придется Михаилу Тимофеевичу с нуля свое легендарное детище разрабатывать…

«Жетон! — кольнула мысль. — Пойди объясни тем самым особым товарищам, отчего там «ВС России» выгравировано вместо привычного «РККА». Да и вообще, не используются в Красной армии жетоны, только бакелитовый медальон с вложенной внутрь бумажной анкетой — как там его Егорыч называл, «ЛОЗ», что ли? Хотя стоп, тут как раз все в порядке — опознавательный жетон он, как и большинство других морпехов, сразу же намертво приклеил скотчем к удостоверению личности, которое носил во внутреннем кармане куртки. Поскольку ношение его на шее на корабле категорически не приветствовалось и даже запрещалось с точки зрения техники безопасности. Зацепишься за что-то — и каюк. Если шнурок вовремя не порвется, или придушит, или кожу до мяса раздерет. Правда, в форменных брюках имелся еще специальный кармашек под поясным ремнем, но о том, чтобы кто-то таскал там жетон, Степан даже не слышал — потеряешь, позабыв вынуть, при первой же стирке, и потом придется восстанавливать, предварительно выслушав от вышестоящего начальства много интересного о себе, любимом. А куртка благополучно утонула вместе с бронетранспортером, полевой сумкой и разгрузкой. Ну и с автоматом, как неожиданно выяснилось. То ли еще там, в будущем, то ли уже здесь, в прошлом. Кстати, насчет времени…»

Старший лейтенант бросил быстрый взгляд на запястье, с трудом подавив разочарованный вздох. А вот часов реально жалко, хорошие были часы, водонепроницаемые, противоударные, с автозаводом и кучей всяких полезных опций. И недешевые, кстати. Купил на выпуск из училища, думал, всю жизнь проносит, а оно вон как вышло — пошли на дно вместе со всем остальным имуществом. Небось, лежат себе тихонечко на донном песочке, время отсчитывают, поскольку водонепроницаемые, аж до ста метров давление держат. И ежели производитель батареек в рекламе не врет, в аккурат до самой победы и дотикают. Кстати, насчет того, что он левша, старшина ошибся: многие бойцы носили часы именно что на правой руке, чтобы не выходили из строя от вибрации при частой стрельбе из автомата.

Все? Ну да, вроде бы все. Больше его принадлежности к иному времени (равно как и другой армии и стране) выдать ничего не может, поскольку никаких татуировок он не имел, да и в карманах брюк ничего предосудительного не было. Разве что давешняя пуля и тот самый дешевый перочинный ножик, что отчего-то поверг в шок парочку военных археологов. Если не потерял, пока в море барахтался, конечно. Ну нож-то вообще не проблема, если вдруг и прицепятся — легко отбрешется, что, мол, трофейный. Или у фрица прихватизировал, или выменял у кого-то из успевших повоевать бойцов. На папиросы, допустим, выменял, поскольку сам не дымит, а табачная пайка бойцу наверняка положена. Или тут больше махорка (которую старлей, к слову сказать, ни разу в жизни в глаза не видел) распространена?

Вспомнив про нож, Алексеев на миг замер, пытаясь поймать ускользающую мысль. Не поймал, хоть и остался в полной уверенности, что мысль определенно была важной. Возможно, даже с приставкой «очень»…

А в следующий миг все это и вовсе отошло на второй план.

Блиндаж внезапно вздрогнул до самого основания, утоптанный пол ощутимо долбанул по подошвам, на голову и шею щедро сыпануло с разошедшегося потолка — хреново немцы строили, видать, поленились лишний накат сделать — землей и древесной трухой. Вытяжную трубу смяло, и покосившаяся буржуйка густо задымила, наполняя помещение едкой гарью. Керосинка опрокинулась и судорожно заморгала, отбрасывая на стены тревожные мечущиеся тени.

Долей секунды спустя пришло забивающее уши «бу-бу-м-м-м» близкого взрыва. А следом — и еще одного. И еще…

Примечания

2

«Светка» — жаргонное название самозарядной винтовки Токарева СВТ-40.

3

Мелкосидящая плоскодонная десантная баржа, некогда оснащенная двигателями шведского конструктора Болиндера, что и дало ей вошедшее в историю название. К моменту описываемых событий построенные во времена Первой мировой «болиндеры» уже давно перешли в категорию несамоходных плавсредств. Во время Озереевского десанта по морю их буксировали тральщики, а к берегу подводили буксиры. Каждый «болиндер» перевозил до 10 легких танков и пару грузовиков с горючим и запчастями к ним.

4

Условное обозначение рубежа обороны гитлеровских войск на Краснодарско-Таманском направлении «Готенкопф» («голова гота», «голубая линия»). Оборонялся 17-й армией вермахта. Был окончательно прорван во время Новороссийско-Таманской операции в октябре 1943 года.

5

ОБМП — отдельный батальон морской пехоты. В данном случае речь идет о 382-м батальоне из состава 810-й отдельной бригады МП Черноморского флота ВМФ России (г. Темрюк, азовское побережье Краснодарского края).