Россыпи

Олег Синица

Сборник стихов и прозы посвящен 55-летию литературного клуба «Поиск», приурочен к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне и 65-летию города Кирово-Чепецка. Материалы даны в авторской редакции.

Олег Шатков

Из цикла «Одворица»

Изба

Дым стекает на землю из труб — отдыхают Помпеи.

В сером мареве город. Мороз, и стучит зуб о зуб.

Если небо в дыму, значит, живы в домах батареи,

и плевать через стеклопакет на инфекцию труб.

Но решаю вопрос кардинально и диаметрально —

Жерла труб и коробки домов тают в сумраке дня.

Выхлопная труба под ногами поёт музыкально,

приближая реально к намеченной цели меня…

Тишина-то какая! Свобода и воля какая!

Гроздь рябины в опушке, тетёрки узорчатый след.

Через солнечный радужный раструб, обильно стекая,

орошает раздолье пространства оранжевый свет.

Запалю бересту — звонко стрельнут сухие поленья.

Пустит светлые слёзы по стёклам замёрзшим изба.

Загудит дымоход, и услышится трубное пенье,

и дымком вертикальным жильё обозначит труба.

А когда прояснится стекло, заберусь на полати,

сумрак мягко сгустится в углу за печною трубой,

Над избою штормит. Ах, как к месту сейчас, ах, как кстати,

этот ветра кларнет, этот вьюги внезапной гобой.

Как безбольно под них отпадают от сердца скорлупы,

как естественно вдруг под лопатками крылья растут.

Беспроблемную жизнь не сулите мне города трубы —

здесь в избе, у печи, мой достаток, покой и приют.

Русь

* русь — мир, белсвет, (словарь Даля); открытое тёплое солнечное место, юр — (из говора севера Вятки, Архангельской области)

Ночью дождь непрерывно шумел.

Мне казалось, не будет конца.

А проснулся, в окно поглядел —

солнце катится прямо в глаза.

Снова вёдро. Вокруг белый свет!

Мирный дух и во всём благодать!

Голос бабушки слышу вослед:

Выставь кринку на русь прокисать!

И я с нею наружу несусь —

молоко выставляю на русь,

там, куда густо свитый плетень

не бросает на лавочку тень,

где лучит с неба свет и тепло

целый день только солнце одно.

Всё парит и прогрето — во двор

гонит силек петух-краснопёр,

и оранжево-лапчатый гусь

вывел тоже семейство на русь.

Хочешь вправо гляди на угор,

хочешь влево — на глянцевый бор,

всё одно — всюду правда и суть,

греет всех благодатная русь.

И куда кринку не уноси,

простокваша дойдёт на руси.

Сотня лет промелькнула, как год —

море, пляж, иностранный курорт,

тучи чёрные с разных сторон —

месяц льёт неуёмный циклон.

И, казалось, не будет конца…

Утром глянул, и — солнце в глаза.

И куда делась мрачная грусть —

смотрит с лоджии отчая русь.

И кричу в иностранной глуши:

«Гой еси! Белый свет на Руси!»

И слетает расслабленность с век,

хочешь жить ещё, минимум, век.

Мизгирь (одиночество)

Щедро, в глубину и ширь

паутину сплёл мизгирь,

не в лесу, как водится —

сплёл тенёта в горнице.

Толстый, круглый, как пузырь,

думу думает мизгирь:

чем ещё наполнить дом —

настоящий скопидом.

У соседа-живоглота

всё в порядке, и тенёта

караулят каждый звук.

Что ж, на то он и паук.

Без отравы и липучек

мошек нет в избе и мух.

Но отнюдь не из-за мух

стал мизгирь хозяйке друг.

Пусть кому-то не картина,

а в избе — всё животина.

Можно с кем поговорить,

день-деньской укоротить:

«Дождь прошёл, и нет дороги…

Не согнуть в коленках ноги…

Ветхой сделалась ограда…

Со снохою нету лада…

Дочь не едет… В чём причина?

Нет давно вестей от сына…

Может быть заглянет вдруг

на своей машине внук…»

И, качаясь на тенётах,

бабку слушает паук.

Трёт мизгирь о ножки ножки:

«Потерпи, бабушк, немножко,

всё путём, всё хорошо…» Так, глядишь, за разговором

не спеша, но и не скоро

снова длинный день прошёл.

Роща

Запах ржаной испускает труба.

Запахом хлебным встречает изба.

Хочется в рощу? — сходи, только проще

в вятскую избу зайти — вот где роща.

Зёрна проклюнулись, и рощи ради

бабушка с печки сползла на полати.

Незачем жито в корчагах томить,

надо на печке зерно просушить.

Рады и взрослые и карапеты —

роща вкусна, как с прилавка конфеты.

Хлебной липучкой наполнил карман

и — из избы — сам себе гулеван.

День погуляли, вернулись — размолот

сладкий запас в порошок, то есть в солод.

…Солод ржаной — это тоже запас —

будет зимою кумышка и квас.

И на полатях свободно местечко —

греется бабушка снова на печке.

Сильки

Детство прошло, разлетелось пушинками…

Как-то само собой, как-то тишком,

стали цыплята подростками-сильками:

курочкой кто-то, а кто — петушком.

И голенастые, и малорослые

мнят о себе, будто курицы взрослые.

Пробуя перья свои после линьки,

стали бесстрашными, смелыми сильки.

Кучей несутся и вновь разбегаются,

под ноги лезут, в кормушку с пшеном.

А петушок, тот за всех задирается,

пробует спорить с самим петухом,

с птичьим начальником — перед отцом

выставил грудь. А давно ль был яйцом!

Только нахмурился солнечный день —

в небе мелькнула крылатая тень,

словно в белила добавили синьки.

Кинулись прятаться «смелые» сильки.

И позабыв про отца, петушок

к маме встревоженной лезет под бок.

Спрятался, словно за каменной башней.

С мамою вместе гораздо бесстрашней.

«Янтарь»

Встав спозаранку, по утрам,

когда день не мешает,

моя бабуля по слогам

Еванглию читает.

И медленно за строчкой строчки

шуршат затёртые листочки.

Присев с ней рядом на кровать

я искренне дивилась:

как можно долго так читать,

ты где читать училась?

Она, прервавшись на тире,

мне объясняла — в янтаре.

«Когда ломали власти храм,

не думали умами,

у них был свой «великий» план —

открыли школу в храме.

По центру, помню, как сейчас,

учился наш, янтарный, класс.

А по бокам не наши —

другие были классы.

Конец ознакомительного фрагмента.