Приключения полосатого крошки

Олег Сергеевич Шишибаров, 2018

Эта история о приключениях тигрёнка Барсеньки, слона Нука и ёжика Бобо, которые на белоснежной яхте «Леда», отправляются на поиски Чёртовых куличек, по заданию Географического общества. Впереди их ждут удивительные события: поединок со Змеем Горынычем, встреча с пиратами, знакомство с бабой Ягой, которой предстоит сделать выбор между двумя женихами, и многие, многие другие. И, если вы готовы, усаживайтесь по-удобнее в кресло, открывайте книгу и – отправляйтесь в путь!

глава 1

Молоденький Месяц играл на свирели, глядя, как голубые, желтые, красные Звездочки сверкали, сплетаясь и расплетаясь, словно волшебное ожерелье, и рассыпались по небу, исполняя зажигательный танец. Сердитая толстопузая Тучка остановилась неподалеку и, что-то проворчав, поплыла дальше. Наконец танцовщицы закончили выступление. Некоторые собирались в созвездия и оживленно беседовали, в то время как другие расходились по своим одиноким домикам. Юный музыкант со свирелью поклонился и медленно уплыл за кулисы.

Легонько заиграла мелодия в луковице часов небесного служителя, напоминая о том, что пора менять декорации, и, с трудом поднявшись со стула, седой старик перекрыл бархатный занавес ночи синим полупрозрачным пологом рассвета.

Звездочки заснули, но одна из них, затаившись возле кулисы, с любопытством поглядывала на землю.

Предутренний антракт вот-вот должен был закончиться: Ветерок, утомленный ночными приключениями, прилег отдохнуть, а Дождик последний раз пробежался по рампе, освежая землю. Тишина и покой окутали природу, и лишь редкие звуки придавали миру глубину и вещественность.

Желтый кирпичный домик под черепичной крышей, в котором жил тигренок Барсенька, еще спал, и только дверной Серебряный колокольчик зорко смотрел на восток. Сцена опустела, и мир замер в ожидании следующего действия. Царевна Солнышко проснулась в своей деревянной резной кроватке, и, взглянув на будильник, со всех ног помчалась в гримерную. Здесь она прошлась черепаховой расческой по непокорным рыжим кудряшкам, прыснула из фигурного парфюмерного флакончика на макушку и, подхватив корзинку с вышиванием, показалась из-за кулис. Медленно поднимаясь по ступеням небесной арки, конопатая засоня с любопытством рассматривала раскинувшийся под ней живописный пейзаж: маленькую рощу, желтый кирпичный домик и ухабистую дорогу, по которой ослик Гучо медленно тащил почтовый дилижанс со спящей совой Жулей на козлах. Царевна Солнышко замерла и открыла от удивления рот.

Гучо то и дело беззаботно останавливался, глазел по сторонам и, объедая придорожные кустики, тащил скрипучий дилижанс дальше.

Наконец Гучо поравнялся с желтым кирпичным домиком, повернул голову к дверям и крикнул:

— Почта!

Но на его сиплый призыв никто не отозвался. Гучо подождал, фыркнул и принялся радостно повторять:

— Почта! Почта! Почта!

Сова Жуля встрепенулась, широко раскрыла глаза и заворчала:

— Что такое?! Что такое?!

— Нету, — весело сообщил Гучо и снова фыркнул.

Сова исчезла в глубинах дилижанса, но через минуту уже выпорхнула наружу, уселась на почтовый ящик, стоящий возле дороги на столбике, и опустила письмо в щель. Затем она написала записку:

Барсенька!

Загляни в ящик.

Телеграфовна

После этого сова прилепила записку к ящику, вспорхнула на козлы дилижанса, закрыла глаза, и ослик вновь потащил скрипучую колымагу дальше.

Через полчаса тигренок Барсенька вернулся с прогулки, прочитал записку на почтовом ящике и, вытащив письмо, запрыгал от радости на одной ножке.

Барсеньке совсем недавно исполнился год, поэтому прыгать на одной ножке он мог сколько угодно, не стесняясь возраста.

Это был чудесный полосатый крошка, с мягкими плюшевыми ушами и блестящим пятнышком света на носу. Воспитанием полосатого крошки занимался слон Нук, старый профессор ботаники и путешественник, который жил неподалеку. История появления полосатого крошки у профессора представляет некоторый интерес для читателя, поэтому мы приведем ее здесь.

Однажды под вечер, возвращаясь из далекого путешествия, Нук заметил у обочины лесной дороги маленького тигренка. Профессор осторожно приблизился к полосатому комочку — и тот немедленно вцепился острыми коготками в ногу профессора, издавая тоненькие пронзительные вопли. Нук догадался, что тигренок голоден, вынул из саквояжа кусок сыра и протянул полосатому крошке. Громко рыча, тигренок мгновенно расправился с сыром, широко зевнул и тут же заснул. Профессор постоял, озадаченно огляделся по сторонам, но дорога была пуста: никто не искал маленькое создание, никто не бегал, причитая от горя.

Тогда Нук обдумал сложившееся положение, положил спящего тигренка в свой котелок и отправился домой.

После некоторых раздумий профессор подал объявление в газету, с тревогой ожидая новостей. Однако время шло, а о пропаже никто не заявлял. Профессор постепенно успокоился, назвал тигренка Барсенькой, и впервые в жизни приступил к воспитанию. Нук старался незаметно прививать своему воспитаннику хорошие манеры, приучать к классической музыке и много времени посвящал чтению и арифметике.

Однако надо заметить, что процесс воспитания в первую очередь нелегко давался самому профессору, ибо воспитанник был гораздо настойчивее своего воспитателя. Тигренок был очень впечатлительный и добрый, но настроение у него менялось, как цветные стеклышки в калейдоскопе. Когда полосатому крошке было весело — все вещи приобретали какой-то радостный апельсиновый оттенок, и Барсенька смеялся, и без умолку трещал, подпрыгивая от нетерпения. Но совершенно неожиданно радость застилал синий туман задумчивости, сменявшийся ледяным фиолетовым молчанием. Он ни с кем не разговаривал. Однако это проходило, и радость вновь появлялась на горизонте. Он подолгу беседовал с профессором и внимательно его слушал. Но иногда, Барсеньке становилось грустно, и он снова смотрел на мир через голубоватые хрусталики инея.

Сам профессор был достаточно уравновешен, и никак не мог объяснить себе такие резкие перемены настроения в характере тигренка. Но может быть из-за этого, Нук души не чаял в Барсеньке.

Тигренка вечно обуревали новые идеи и фантазии, и, кроме того, он требовал ежедневных писем от профессора.

Однако шло время, и Барсенька подрастал. Через несколько месяцев полосатый крошка заявил воспитателю, что хочет иметь собственный домик с почтовым ящиком. Две недели со стороны тигренка продолжались просьбы, мольбы и требования за завтраком, обедом и ужином с постукиванием деревянной ложкой по столу. Нук пытался отговорить своего воспитанника, но тот был неумолим. В конце концов, профессор сдался, однако поставил непременное условие, что Барсенька каждое утро будет завтракать у него.

Вскоре поблизости был приобретен желтый кирпичный домик, в котором Барсенька торжественно поселился. Новоселье отметили вдвоем.

После новоселья Барсенька тут же предался одному из своих любимых увлечений — чтению книг, которыми был завален старый шкаф.

Однако большинство книг начинается со скучных резиновых предисловий или сонных биографий авторов, поэтому Барсенька начал читать книги с одиннадцатой страницы, чтобы сразу же окунаться в гущу событий, пока жар познания еще не остыл.

Это обстоятельство очень сблизило Барсеньку с Корнеем Ивановичем Чуковским, который не раз говаривал:

— Десять страниц всякий легко напишет, а вот одиннадцатую…

Впрочем, на этом сближение и закончилось: дальше двенадцатой страницы Барсенька редко заглядывал, так как чаще всего читал перед сном и, одолев одиннадцатую страницу, закрывал книгу со словами:

— Я выиграл минуточку отдыха!

После этого полосатый крошка принимался поглаживать ножкой прикроватный коврик, стараясь задирать ее, как можно выше, мечтательно приговаривая:

— Я — балерина…

А на следующий день полосатому крошке уже хотелось почитать что-нибудь новенькое.

Еще одним увлечением Барсеньки была утренняя гимнастика. Недаром полосатый крошка любил повторять:

— В здоровом теле — здоровый вкус!

После зарядки тигренок умывался и отправлялся на завтрак к Нуку.

Так как Барсенька много времени проводил один и, несмотря на постоянные напоминания Нука по телефону, совершенно забывал профессорские наставления, то последний составил памятные плакаты, а полосатый крошка развесил их по всему домику.

Над кухонным столом красовался такой плакат:

Мой фрукты и овощи перед едой!

Под этой надписью расположились два румяных яблока: на одном из них беспечно прогуливались толстенькие солидные микробы, а на другом — хватаясь за голову, эти же микробы, испуганно убегали от тугой водяной струи, бьющей из крана.

Возле этого плаката висел еще один, но уже Барсенькиного сочинения:

Ешь все, что найдешь в буфете!

Под этой надписью Барсенька приклеил вырезанную из журнала таксу, худую и длинную, как скамейка.

Над изголовьем кровати, возле окна, висел плакат, составленный в форме нежного нянюшкиного напоминания:

Уже поздно, пора спать!

Здесь был изображен Месяц, осторожно высыпающий звезды из лукошка, словно цветные камешки, а в самом уголке плаката стоял Нуковский будильник со стрелками, указывающими десять часов.

Однако самое строгое послание красовалось на входной двери:

Барсенька!

Не забудь запереть на ночь дверь, а то придет Бука!

Сама Бука, — маленькая, лохматая, с кривыми ручками и ножками, в коротком треугольном платьице, — злобно вытаращив глаза, поглядывала с плаката на тигренка.

Однако двери Барсенька никогда не запирал, так как знал, что Буки не живут на свете. А если и живут, то он с любой из них с удовольствием познакомится.

Аппетит у полосатого крошки был превосходный, и, когда профессора не было рядом, тигренок во время еды частенько повторял слова своего наставника:

— Кушай, Барсенька, поправляйся!

После завтрака у Нука, тигренок обычно отправлялся на прогулку. На одной из них он услышал разговор двух крольчих о том, что тарелки бьются к счастью. Полосатый крошка тут же прибежал в свой желтый домик и перебил все тарелки. Три дня тянулись в томительном ожидании, однако неслыханное счастье свалилось, видимо, на чью-то другую голову.

Тогда тигренок пошел «методом от противного»: он встал утром не с той лапы, отказался от завтрака (чем совершенно огорчил Нука) и, прибежав домой после прогулки, высыпал на стол целую пачку соли. Однако и на сей раз ничего не случилось.

Тогда Барсенька продолжил эксперимент: он приколотил на домик новый номерок с цифрой «13» и попросил незнакомого черного кота перейти ему дорогу. Когда и на этот раз ничего не произошло, тигренок разочаровался не только в методах от противного, но и вообще в дурных приметах.

Однако душа Барсеньки не успокоилась, и он решил испытать «методы от приятного», которых существует великое множество.

Основное положение этих методов гласит: лучше больше, чем меньше.

Покопавшись во множестве, Барсенька извлек самый приятный из этих методов — сладости.

Тигренок притащил с кухни мешок с конфетами и приступил к испытанию: он ел, ел и ел, и к вечеру вся комната была устлана конфетными фантиками, словно лес осенними листьями. Ночью Барсеньке стало дурно. Он позвонил Нуку и тот немедленно примчался к пострадавшему.

Нужно было срочно разыскать другую, более безобидную приятность. И Барсенька ее нашел — это вежливость. Он стал всем улыбаться и говорить «доброе утро», «приятного аппетита», «всего хорошего» и «заходите непременно». Однако через несколько дней Барсенька так устал, что перестал здороваться даже со знакомыми.

Однажды в полдень, слоняясь по комнате в поисках новых приятностей, Барсенька неожиданно заметил радиолу. Цветные обложки пластинок тут же привлекли его внимание. Полосатый крошка выбрал орган и с головой погрузился в могучую мелодию фуги. Он размахивал лапами, ритмично шевелил ушами и что-то мурлыкал себе под нос. Когда музыка закончилась, полосатый крошка поставил пластинку со скрипкой, потом флейтой и кларнетом.

Венцом музыкального половодья стала симфоническая зарисовка, которую тигренок продирижировал от начала до конца и был свеж, как цирковой акробат после разминки. В наступившей тишине полосатый крошка торжественно объявил:

— Я — дирижер симфонического оркестра!

В эту минуту в открытое окошко заглянул Нук и, поздравив своего воспитанника с новой должностью, сообщил, что завтра, они отправляются в экспедицию на Чертовы кулички по заданию Географического общества. Сегодня вечером, ежик Бобо, капитан и старый друг профессора, приведет свою любимицу, белоснежную яхту «Леда», к нашей пристани.

— Мы что, отправляемся в кругосветное путешествие?! — запрыгнув на подоконник и широко раскрыв глаза, спросил полосатый крошка.

— Совершенно верно, — подтвердил Нук, с любовью поглаживая тигренка хоботом по макушке.

— И я увижу море?

— Конечно.

— Настоящее? — уточнил тигренок.

–Настоящее, — подтвердил Нук — и море, и острова с кокосовыми пальмами, и далекие неведомые страны…

— Я буду плавать на ките, и ловить в ладоши струйки его фонтана… — мечтательно начал тигренок, облизнув блестящее пятнышко света на носу.

— Не знаю, — с сомнением протянул Нук, — если кит позволит. Вообще, Барсенька, в путешествии тебе придется соблюдать некоторую дисциплину, чтобы наша экспедиция смогла выполнить возложенную на нее задачу. А сейчас, Барсенька, я должен идти заканчивать сборы. Ты тоже собери необходимое. И прошу, в семь часов ко мне на ужин. Без опозданий. Сегодня ты познакомишься с моим старым другом, капитаном Бобо, и я думаю, он тебе очень понравится.

Нук ушел. Барсенька попытался заняться сборами, но мысли о путешествии кружились в его голове, как потревоженный пчелиный рой. Тогда тигренок вытащил из ящика письменного стола ластик, альбом и коробку цветных карандашей, которые Нук подарил ему на день рождения, и вдохновенно взялся за работу.

Через час рисунок был готов: Царевна Солнышко улыбалась, обнажая единственный молочный зуб, по голубому небу плыли облака, словно пушистые комочки ваты, а морские волны были так лихо закручены, словно только что прошли химическую завивку. В завершение художественного замысла, Песчаный берег был густо усеян карандашными точками.

Рисунок был почти безупречен, но несколько пустоват. Тигренок почесал карандашом макушку и принялся рисовать дружную семью: папу-осьминога в солнцезащитных очках, загорающего на песке с маленьким осьминожеком, который лепил песочные куличики. Полосатый крошка облизывал пятнышко света на носу и тихонечко урчал, с любовью начинающего художника стачивая ластик.

Когда рисунок был закончен, Барсенька окинул его строгим критическим взглядом:

— Я — настоящий художник!

Тигренок скрутил в трубочку рисунок, посмотрел в дырочку, потом сунул его под мышку и отправился к Нуку.

***

Старый профессор жил неподалеку от Барсеньки, сразу же за перелеском, на берегу широкой реки, у пристани. Центральная часть Нуковского жилища, представляющая гостиную, была отделена гранитным парапетом от крутого берега, на котором расположился причал. В центре гостиной росла высокая финиковая пальма с жестяным флюгером на вершине, а под ней расположился складной походный столик с начищенным медным кофейником. С левой стороны от пальмы, если смотреть на реку, стоял буфет с посудой, а с правой — дубовый шкаф со стеклянными дверями и ореховая конторка под полосатой маркизой. Чуть поодаль на тумбочке размещался светящийся в темноте огромный глобус. Рядом на двух столбах висел гамак для Барсеньки.

Прихожую, обращенную к дороге, ограничивали лакированное трюмо и гардеробная вешалка, на которой висели терракотовый саквояж, дорожный зонт и котелок хозяина.

Неподалеку зеленел ботанический сад, разделенный профессором на три участка: в первом Нук выращивал огородные растения, во втором ухаживал за саженцами экспериментальных деревьев, а в третьем высаживал семена растений, присылаемые ему иностранными корреспондентами.

С раннего утра, накормив Барсеньку, Нук занимался ботаническим садом: поливал огород, осматривал молодые саженцы, пикировал и рыхлил землю в семенных ящиках. По вечерам профессор перебирал семена, выбирая сор и отбирая поврежденные, а иногда рассматривал под микроскопом подкрашенные срезы, а потом заносил результаты в толстый журнал наблюдений.

Профессор тщательно следил за своими зелеными питомцами, за их ростом и приживаемостью и писал монографию «Новые виды растений». Кроме того, Нук собирал гербарий, которым (в душе) немножко гордился.

Все свои богатства профессор хранил в дубовом шкафу-хранилище, к которому относился как к святыне. Здесь царили безукоризненный порядок и чистота: на верхней полке располагался научный инструментарий, на средней — различные коробочки с семенами, а на нижней — гербарий.

Нук принимал участие в ежегодных ботанических выставках и не раз получал именные грамоты, которые красовались за стеклами шкафа.

***

Бобо и Нук уже несколько минут беседовали за столом, когда примчавшийся Барсенька, выронив в прихожей рисунок, бросился к гранитному парапету, восхищенно разглядывая белоснежную яхту с изогнутой лебединой шеей, которая стояла на якоре у причала. Однако через минуту полосатый крошка уже оказался возле профессора и, сияя от счастья, раскачивал ногу профессора, не в силах сдержать восторга:

— Это мой кораблик, да, Нук, да?

— Конечно, твой, — подтвердил ежик Бобо, с интересом разглядывая сияющего тигренка.

— Неужели ты забыл, что сначала нужно поздороваться? — укоризненно посмотрев на своего воспитанника, произнес Нук. — Это капитан Бобо, о котором я тебе рассказывал.

— Привет! — беспечно произнес тигренок, отцепляясь от ноги воспитателя, и подойдя к Бобо, сообщил:

— А я нарисовал море!

— Великолепно, — улыбнувшись, ответил Бобо.

Полосатый крошка сбегал в прихожую, подобрал рисунок и положил его на стол перед капитаном.

— Ого! — похвалил Бобо, разглядывая осьминогов. — Такая чудесная семья. Особенно мне нравятся папины очки.

— Рисунок хорош, — поддержал старого друга профессор, — но вообще… Ты знаешь, Барсенька, осьминоги обитают в морских глубинах и никогда не выходят на берег.

— Почему? — уставился на профессора тигренок.

— Потому что море — их биологическая среда обитания, — пояснил Нук. — А прямые лучи солнца губительны для них. На берегу осьминоги высохнут.

— Пожалуй, вы правы, профессор, — согласился Бобо.

— Это ваши высохнут! — отрезал полосатый крошка. — А мои нет. Они резиновые!

Бобо улыбнулся. Ему очень понравился этот непосредственный полосатый крошка.

— Хорошо-хорошо. Садись ужинать, — сказал Нук и поставил перед Барсенькой тарелку.

— А я завтра поплыву в далекие страны, — загадочно сообщил гостю полосатый крошка.

Бобо с интересом посмотрел на Барсеньку, и в его глазах мелькнула какая-то грустинка.

— Ты не переживай, — успокоил его тигренок, — мы тебя тоже возьмем!

— Для начала попробуем вот это, — говорил Нук, разливая по тарелкам фасолевый суп.

— Давненько не пробовали мы ваши произведения, — ответил Бобо, с наслаждением приступая к еде, и после первой же ложки невольно восхитился:

— Мне кажется, маэстро, что с годами ваше мастерство становится еще утонченнее!

Барсенька, занятый творческими размышлениями, ел молча. Друзья обсуждали детали путешествия.

— А сейчас… — загадочно произнес Нук, — попробуем французский королевский салат…

Профессор разложил содержимое широкого блюда по тарелкам, и Бобо проглотил первую ложку.

— Да это не просто салат, — смакуя содержимое, произнес Бобо, — это целая овощная симфония! Но я чувствую здесь особую пронзительную ноту. Что это, дорогой маэстро?

— Французский лук, — мечтательно пояснил профессор. — Этот сорт я вывел в прошлом году и назвал его «сентиментальная кокетка». Согласитесь, в нем есть некоторое очарование…

— Весьма, весьма пикантно! — восхищенно произнес Бобо, вытирая салфеткой набежавшую слезу.

После ужина профессор убрал со стола, а Барсенька отправился на вечернюю прогулку.

Бобо раскурил трубку, а Нук, вынув из буфета несколько священных мешочков с кофе, приступил к священнодействию приготовления.

— Надеюсь, маэстро, вы закончили сборы, — спросил Бобо, наблюдая, как профессор крутит ручку кофейной мельницы.

— Почти все готово, — ответил Нук. — Завтра соберем кое-какие мелочи и можно отправляться в дорогу.

— Надеюсь, документы из Географического общества вы получили?

— Еще на прошлой неделе.

— Ну что ж, — вздохнул Бобо, — команда собрана: юнга, кок, и капитан у нас имеются. Значит, мы можем смело отправляться в экспедицию!

— В самом деле, — произнёс Нук, наливая в кофейник воды. — Я даже об этом не подумал…

— А как ваше здоровье? — спросил Бобо, пуская колечки дыма. — Вы писали, что есть некоторые проблемы.

— Немного беспокоит сердце, — ответил Нук, — но в целом врачи не находят ничего серьезного.

— Говорят, что в медицине главное — вовремя поставить диагноз, — задумчиво произнес Бобо, — а все остальное… хотя я, как простой смертный, не возражал бы против выздоровления.

Сумерки сгущались. Нук зажег торшер и разлил готовый кофе по чашкам. Старые друзья, смакуя ароматный напиток, продолжали беседу. Бобо рассказывал другу о горячих спорах в Географическом обществе, которые вызвало открытие Южного полюса, о новых навигационных приборах и морских картах, а Нук внимательно слушал, задумчиво поглядывая на «Леду».

Неугомонные сверчки стрекотали в траве, вполне довольные своим маленьким незыблемым миром.

Полосатый крошка вернулся с прогулки, вытащил из книжного шкафа книгу «Мойдодыр» и улегся в гамак. Однако через несколько минут тигренок уже крепко спал.

За Закатом следом,

Летний Вечер стих,

И темнело Небо

В мушках золотых.

Месяц, словно в неге,

Нежно дул в свирель,

И кружилась в небе

Звездная метель.

Ветерок немножко

С набережной дул,

И тигренок крошка

В гамаке заснул.

И могло ж присниться

Полосатому,

Что Мечта Жар-птицей

Прилетит к нему.

Он с прогулки сразу

В домик побежал,

И цветов охапку

По пути нарвал.

Все прибрал примерно,

Час прождал, другой:

"Может ей неверно

Адрес дали мой?"

А пока наш крошка

У окошка ждал,

Мимо по дорожке

Дождик пробежал.

Солнышку меж Тучек

Бантик распустил,

И упавший Лучик

Радугу пустил.

Заплясал бесенок,

Словно на мосту,

И узнал тигренок

В ней свою Мечту!

Он кричал ей с крыши,

Тыча в небо нос,

Только Дождь не слышал

И Мечту унес.

И тигренок крошка

Понял всю тщету:

Что нельзя в ладошке

Подержать Мечту,

Покусать за ушко,

Сказку рассказав,

Прятать под подушкой

Или приласкав,

Покормить из блюдца,

Пуговку пришить…

Можно лишь коснуться

Краешком души.

***

Королевич Лето стоял на балконе хрустального замка Разлуки и, положив ладони на перила, вспоминал прошлое. Оказавшись здесь, в обители Разлуки, не по собственной воле, он только сейчас понял, как сильно любит свою русоволосую Осень и как безумно скучает по ней.

Темные силуэты гор, выступающие на фоне звездного неба, окружали хрустальный замок со всех сторон, но Королевич не видел их. Перед его глазами возникали полотна, созданные там, за дальними далями, когда он, беспечно закинув ящик с красками и кистями на ремне за плечо, отправлялся в путь. Где только он не был! Королевич бродил по лугам, берегам маленьких рек с кустистыми берегами, и еловым перелескам. Он забирался в самые глухие уголки лесной чащи, подолгу сидел возле какого-нибудь маленького лесного озера, заросшего кувшинками и лилиями, а затем вновь отправлялся в дорогу.

Сколько полотен он тогда создал: предрассветная дымка с рекой, нежный утренник над широким, покрытым росой лугом или сливочно-малиновая зорька над березовой рощей — и это были только первые зарисовки!

Где бы ни проходил Королевич, повсюду трепет и восхищение встречали его, а малиновые кусты не сводили глаз с его расшитого золотом синего камзола. И лишь мухоморы, сухие, сморщенные старики, поглядывая из-под пятнистых шляп, поглаживая ажурные воротнички, недовольно ворчали:

— И надоть яму чудесить…

Порой где-нибудь на пригорке Королевич любовался одинокой грустной рябинкой, а потом, повесив камзол на ближайший куст, подсаживал к поникшей бесприданнице молодой крепкий дубок.

А когда Царевна Солнышко, забыв обо всем на свете, нещадно палила землю своими лучами, уткнувшись в занимательную книжку, Королевич пускал по небу великолепные флотилии кучевых облаков или, зазвав босоногий Дождик, выписывал такой высоченный радужный мост, что дух захватывало!

Но если становилось совсем душно, Королевич призывал Грозу. И тогда, уличающие друг друга в измене Гром и Молния, не замечая ничего вокруг, поднимали такой грохот, что казалось, вот-вот расколют яблоко Земли до сердцевины.

А какие ночи сочинял Королевич…

По одному его мановению Месяц прикладывал к губам перламутровую свирель, и Звезды, сцепившись лучиками, танцующей огненной змейкой извивались на небе.

Но время шло, и Королевич стал ощущать какую-то пустоту и одиночество. Он замолкал на несколько дней, грустил, и чудесные кисти подолгу не вынимались из ящика. В такие дни лишь длинные серые ливни заполняли опустевшую сцену мира.

Но Королевич не знал, что в эту поэму, которую он с таким вдохновением сочинял, уже осторожно вошла русоволосая Осень.

Они встретились у ручья на рассвете, взглянули в глаза друг другу, — и между ними вспыхнула любовь. Королевич взял русоволосую красавицу за руку, путано заговорил о ее глазах, не в силах отвести взгляда. Она не смутилась, лишь слегка откинула длинные волосы, каскадом спадающие ей на плечи, улыбнулась, и они медленно пошли вдоль берега ручья.

Начались встречи. Сначала тайные, но через некоторое время уже почти открыто, у всех на виду.

О них заговорили:

— Чтобы Лето да Осень вместе… Негоже это…

Любопытные колючие глаза повсюду следили за влюбленными, и они стали уединяться в глухих местах.

Сообщили владыке Дворца времени, и между ним и Королевичем, состоялся суровый разговор.

Однако Королевич не внял увещеваниям, и встречи продолжались. Влюбленные бродили в лесах, сидели у заброшенных озер и не могли насмотреться друг на друга и наговориться. Им казалось, что они всегда знали друг друга, но не виделись целую вечность.

В одну из таких прогулок завистливая Разлука, хозяйка Хрустального замка, увидела молодого Королевича — и сон бежал от нее. Она отчаянно влюбилась.

Несколько раз Королевич получал любовные записки от Разлуки, но ни словом не обмолвился об этом Осени. Как ни заманивала, ни зазывала Разлука, Королевич Лето молчал.

И вот однажды, когда Королевич ожидал возле ручья, а Осень уже спешила к нему, протягивая руки, налетели черные вороны, стражи Разлуки, подхватили Королевича и прямо на глазах обезумевшей Осени унесли его за дальние дали, за высокие горы — в Хрустальный замок Разлуки.

До глубокой ночи Осень просидела у ручья, проливая потоки слез и в отчаянии заламывая руки.

А под утро, постарев на несколько лет, Осень медленно вернулась во Дворец времени. И не было покоя ее удрученному сердцу.

Дни летели за днями, а Королевич не появлялся. Осень ждала. Ждала, что пройдет час, пройдет день — и ненаглядный возлюбленный вернется, но никто не возвращался.

Как потерянная, бродила Осень по Дворцу времени, где по вечерам в зловещей тишине коридоров шептались тени, холодные змеи слухов скользили по лестницам, просачивались в замочные скважины дверей и расползались по темным углам.

— К Разлуке ушел… И то сказать, такие хрустальные хоромы…

Но Осень словно оглохла.

Ей подкинули записку, что Королевич живет за дальними далями, за высокими горами, в Хрустальном замке Разлуки, а по ночам ее ложе греет.

Осень прочитала, вспыхнула и в клочья порвала записку:

— Не верю!

Старик-отец, простуженный Октябрь, узнав о несчастье дочери, чуть не слег.

И тогда Осень сама отправилась в путь. Она шла, не разбирая дороги, через березовые рощи и сосновые перелески, луга и равнины, и ночлегом ей служила лишь охапка пожелтевших листьев или одинокий стог сена. Порой она долго не могла уснуть, глядя на звезды или прислушиваясь к шороху дождя.

А утром ее встречали серый глухой рассвет, предутренняя дрожь деревьев, лужи и небо за заколоченными ставнями мира, которые некому открыть. И как стенало сердце Осени от этих влажных, продрогших утренников!

Холод терзал ее, тоска иссушала сердце, но она продолжала идти. Ведь любящий живет только одной минутой — минутой встречи — и готов заплатить за эту минуту своей жизнью!

Улетающие лебеди уносили на крыльях ее надежду, и златокудрые Клены бессильно протягивали к ней свои ветви, показывая, что и у них ничего не осталось, все потеряно, и вернуть невозможно. Верните! Верните…

Осень бросалась к Ветру, но тот, сторонясь ее безумных глаз, ускользал прочь.

И тогда она шла, шла и шла, и, казалось, не будет конца ее пути.

Но синие горы, словно стена, преградили ей путь. Она попыталась преодолеть их, но чуть не погибла в бездонном ущелье.

И тогда Осень повернула обратно.

Худая и бледная, она предстала перед отцом: что произошло с ней?! Несчастный Октябрь, глядя на дочь, сходил с ума от горя. Кто-то заходил к нему в кабинет, кто-то подносил на подпись бумаги, и старик слепой рукой ставил под ними подпись.

Но мрачные тучи слухов сгущались, глухо ворчали и молодой секретарь, претендующий на место старика, с каждым днем обращался с ним все небрежнее.

Наконец Октябрь решился и отправился с прошением к самому Владыке, но получил отказ.

— Родная моя… доченька… — потерянно бормотал старик, возвращаясь обратно и натыкаясь на все углы и двери.

Но вскоре румяный Ноябрь вступил в должность — и старика отправили на покой.