Мириам

Олег Сергеев

Археологическая экспедиция неожиданно для всех обнаруживает на северо-западе Африки древнее государство, легенды о котором давно будоражили общественность. На раскопки отправляются лучшие лингвисты для расшифровки манускрипта, могущего пролить свет на тайну гибели великой Элайи. В это самое время некоторым членам экспедиции начинают сниться схожие и очень странные сны о последней принцессе Элайи – Мириам…

Глава 2. Находка

В дверь ко мне постучали только около десяти утра, когда я уже все глаза просмотрел в ожидании Бородина. На пороге стояла вчерашняя девушка в строгом костюме, объявившая мне, что внизу меня ждет машина. Я отдал ей ключ от номера и, прихватив свой небольшой саквояж, спустился.

У входа в гостиницу стоял давешний автомобиль, за рулем которого гордо восседал мой молодой друг Арсеньев. На заднем сиденье пестрела рубашка Бородина.

— Доброе утро, Василий Николаевич! — приветливо воскликнул Арсеньев и тут же протянул мне руку. — Как спалось?

— Доброе утро, Паш, — ответил я, садясь рядом с ним. — Здесь великолепный воздух и какая-то совершенно невероятная тишина. Я прекрасно выспался.

После рукопожатия с Бородиным мы тронулись в путь.

На мой вопрос о том, почему за мной заехали так поздно, Паша сказал, что вся остальная группа выехала на 3 часа раньше, чтобы подготовить все к моему приезду.

За дорогой я не следил, поскольку — как и говорил выше — она меня выматывала, и я старался переключаться на что-то увлекательное, заставляющее забыть, какие мучения я терплю. Дорога изобиловала ухабами, и нас трясло так, что про ноутбук я решил забыть и принялся рассматривать нашего импровизированного водителя. Казалось, Арсеньев был чему-то безумно рад: он беспрестанно напевал, крутил ручки автомагнитолы в поиске новых радиостанций, курил, похлопывал себя по колену, подмигивал Бородину в зеркало заднего обзора — все говорило о его отменном настроении.

В нашем джипе усиленно работал кондиционер, а на улице стояла жуткая жара, и я уже предвкушал, что нам предстоит испытать на раскопках.

— Не волнуйтесь, Василий Николаевич, — предвидя мой вопрос, прокашлял Бородин, — в вагончиках есть кондиционеры.

— Да-да, — подхватил Паша, — у нас там все условия для плодотворного труда! Вагончики мы у строительной фирмы по дешевке приобрели. Думаю, Вы будете довольны, — и на этот раз Арсеньев подмигнул мне.

Дорога петляла, над ней клубилась пыль, небо было почти чернильным из-за жары. То тут, то там на глаза попадались чахлые деревца — города давно остались позади. Я и сам не заметил, как уснул под мерное посвистывание Арсеньева. На месте мы были ровно через два часа после того, как выехали.

Я плохо соображал спросонья. Поэтому совершенно машинально схватил свой саквояж и побрел вслед за Арсеньевым к одному из вагончиков, чтобы переодеться. Я даже не утрудил себя тем, чтобы банально оглядеться.

В вагончике действительно царила приятная прохлада, и было немного темновато, поскольку свет мог проникать внутрь лишь через два небольших окошка — не пыльных и не затянутых паутиной, как это часто бывает в помещениях, где проживают исключительно мужчины. Везде чувствовалась женская рука: на электрической плитке (а источником электричества, по всей видимости, служил небольшой генератор, дружелюбно тарахтевший где-то неподалеку) стояла белая эмалированная кастрюлька, в которой что-то ароматно и аппетитно булькало. Пол был чисто выметен, у каждой из четырех кроватей лежал потрепанный коврик. В полевых условиях царил уют домашнего очага — девушки постарались ровно настолько, насколько это в принципе было возможно в условиях недостатка воды.

— Ну, вот мы и дома! — радостно сообщил Арсеньев и плюхнул свой рюкзак на кровать, стоявшую прямо у выхода и застеленную ярко-красным покрывалом в белую клетку.

— Я буду спать с вами? — спросил я у Паши и огляделся, пытаясь вычислить, какая из кроватей не занята.

— Да, вот Ваше место, — указал мне на кровать у окна внезапно вошедший Бородин. — Думаю, так будет удобнее нам всем, — и он начал расстегивать свою пеструю рубашку, давая понять, что пора приступать к работе. Солнце было в самом зените.

Я открыл саквояж и быстро переоделся в серую футболку и шорты защитного цвета — свою обычную форму одежды, предназначенную как раз для работы на жаре. На пороге снова возник улыбающийся Арсеньев:

— Вы готовы? Пойдемте, я познакомлю Вас с ребятами, они уже давно начали, даже воду успели привезти, — и он бодро зашагал по направлению к группе людей, стоявших неподалеку. Но путь нам преградил Бородин.

— Павел Олегович, Вы бы шли посмотрели, Володя, кажется, по неосмотрительности вчерашнюю пещеру засыпал.

Арсеньев охнул, схватился руками за голову и со словами:

— Ну я же говорил: досками надо укреплять! А он!.. Глина, глина… Ну я ему устрою! — побежал к ребятам.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил я.

— Пустяки. Кажется, небольшой обвал. У Крестовского еще мало опыта, его взяли исключительно по рекомендации Арсеньева. Но парень он хороший, очень способный. Василий Николаевич, пройдемте я познакомлю Вас с Новиковым, — и Бородин, подхватив меня под руку, резво завернул за угол нашего вагончика, где в тени сидел какой-то мужчина, что-то сверяя по таблице иероглифов.

Мужчина, кажется, не заметил нашего появления. Он был невысокого роста и довольно щуплого телосложения. В его потрясающе черные волосы — я никогда прежде не встречал до такой степени чистого оттенка — начала закрадываться седина, чуть треугольные мефистофелевские брови были нахмурены, лоб наморщен — мужчина напряженно вчитывался в ксерокопию какого-то документа и не желал замечать ничего, происходящего вокруг.

— Михаил Алексеевич! — громко произнес Бородин. Мужчина вздрогнул и уронил листки, которые он держал, на песок. — Разрешите представить Вам Василия Николаевича Строева, нашего коллегу из славного города на Неве, старшего научного сотрудника, кандидата наук и просто выдающегося археолога, который поможет нам в нашей работе.

— Ну, Вы уж прямо меня захвалили, — смущенно пробормотал я, протягивая руку Новикову. Он схватил мою ладонь своей маленькой аккуратной рукой и порывисто пожал ее. В юности этот Новиков, должно быть, был очень красив, правда, его карим глазам недоставало какого-то внутреннего огня.

— Новиков Михаил Алексеевич, — отчеканил он, глядя куда-то в сторону.

— А не тот ли Вы Новиков?.. — вдруг осенило меня. Помнится, еще в институте при анализе особенностей письменности древних народов особое внимание наши преподаватели уделяли работам некоего М. А. Новикова, кандидата наук, а ныне профессора Московского НИИ Археологии и по совместительству декана факультета древних языков Московского Лингвистического Университета. Именно благодаря его открытиям были расшифрованы многие шедевры древней письменности, в частности и те из них, в которых говорилось об Элайе. В свои сорок пять он вызывал уважение и восхищение всего ученого мира. И вполне вероятно, что этот один из самых выдающихся ученых современности стоял сейчас передо мной, слегка сутулясь, с потухшим взглядом и наверняка думал, как бы поскорее от нас отвязаться и вернуться к анализу иероглифов.

— Он самый, — усмехнулся Бородин и панибратски похлопал Новикова по плечу. Тот осторожно, но с явным негодованием снял его руку с плеча, нагнулся и стал подбирать рассыпавшиеся листки.

— Михаил Алексеевич, — продолжил Бородин, — давайте ознакомим Василия Николаевича с нашей находкой. Ведь, по всей видимости, именно ей Вы сейчас занимаетесь?

Новиков посмотрел на нас искоса и, отрезав: «Пойдемте», — зашагал к нашему вагончику.

— Вот, видите, Василий Николаевич, какая приятная компания у нас подобралась, а в том вагончике, — указал он на соседний, — живут наши замечательные девушки.

Михаил Алексеевич значительно нас опередил, и когда мы только начали подниматься по ступенькам, внутри вдруг раздался страшный грохот. Вслед за этим низкий женский голос спокойно произнес:

— Михаил Алексеевич, ну неужели нельзя аккуратнее! Никогда не смотрите под ноги.

— Простите, Екатерина Сергеевна, — чуть слышно пробормотал Новиков, когда мы уже были на пороге.

Вероятно, по своей неуклюжести, обычно свойственной гениальным людям, Михаил Алексеевич случайно задел ногой небольшой комод со всевозможной утварью: на полу валялась алюминиевая посуда, очки, перчатки, мотки веревки, гвозди и прочий хлам, столь необходимый в любом хозяйстве. А возле уже поставленного комода вертелась молодая женщина и укладывала по полкам все, что из него выпало. Новиков попытался было ей помочь, но она только отмахнулась.

На вид женщине было около тридцати. Из-под аккуратно завязанного беленького платочка выбивались пепельно-серые пряди, уже кое-где тронутые сединой. У Екатерины Сергеевны был слишком крупный нос, на лбу ее длинного узкого лица уже проделали путь мелкие морщинки. Она показалась мне очень несимпатичной, а я всегда был ценителем женской красоты, и на мою бывшую жену засматривались абсолютно все мужчины. Жаль только, что она так и не смогла смириться с тем, что ее муж постоянно мотается в какие-то экспедиции, а разделить со мной эту участь Люда не захотела. К тому времени, о котором я веду речь, моя бывшая жена ушла к моему бывшему лучшему другу, и я не мог вспоминать их обоих без грусти.

Наша некрасивая коллега именно своей невзрачной внешностью вызвала в моей памяти столько радостных и печальных эпизодов, что я присел на кровать и потер виски, дабы привести мысли в порядок.

— Познакомьтесь, Василий, — Бородин внезапно перестал звать меня по отчеству, — загадка нашей группы — Катя Серова. Надеюсь, уж вам-то удастся найти общий язык с нашей молчуньей, — и Бородин громко захохотал. Для агента ФСБ он был слишком шумным.

Екатерина поднялась, убрала со лба волосы, поправила платок и протянула мне свою крупную шершавую ладонь. Я осторожно пожал ее и пробурчал что-то насчет того, что мне чрезвычайно приятно это знакомство. Что уж тут поделать — некрасивых женщин я не любил, ибо всегда полагал, да и продолжаю полагать, что в мире и так достаточно уродства, представленного сильным полом. И дамы — для сохранения баланса — должны быть неиссякаемым источником красоты и грации даже в полевых условиях и без косметики. А угрюмый вид Екатерины лишь вызвал во мне волну раздражения, и я очень обрадовался, когда она, наконец, прибравшись, покинула наш вагончик.

— Ребята уже обедают, — Бородин ткнул пальцем в сторону плитки, кастрюльки на которой уже не было, — нам бы тоже не мешало подкрепиться. Михаил Алексеевич, давайте скорее введем Василия в курс дела и пойдем поедим.

Новиков достал с полки старый коричневый чемодан, открыл его и вынул небольшую деревянную шкатулку, запертую на ключ. Ключ висел на шее у Михаила Алексеевича, и последнему потребовалось не меньше минуты, чтобы замок, наконец, поддался и содержимое шкатулки было извлечено наружу.

Это был небольшой свиток темно-коричневого цвета, по всей видимости, очень древний, но при этом прекрасно сохранившийся. Он был завернут в прозрачный пакет, и Новиков велел всем надеть перчатки, прежде чем прикасаться к подобной старине.

Резиновых перчаток в комоде был целый сверток, и через несколько минут мы уже с восхищением созерцали необыкновенную находку. Свиток был испещрен мелким текстом, не похожим ни на иероглифы, ни на кириллицу с латиницей. В предвкушении предстоящей работы по расшифровке текста у меня даже засосало под ложечкой. Давно я не был в столь интересной экспедиции.

— Что-то уже удалось прочесть? — посмотрел я на Новикова. Тот только плечами пожал и недружелюбно хмыкнул. Вероятно, ему не давала покоя профессиональная ревность.

— Ну, полноте, Михаил Алексеевич, не скромничайте, — прогремел Бородин. — Вы же, кажется, смогли найти какие-то аналогии. Василий прислан Вам в помощь. С его интуицией и любовью ко всему невероятному он прекрасно дополнит Ваш опыт и методичность. Очень надеюсь, что вы сработаетесь…

— Один вопрос можно? — тут же встрял я. — Из чего был сделан вывод о том, что данный свиток принадлежит цивилизации элаинов?

— Ну, Вы же не будете отрицать тот факт, — ехидно заметил Новиков, глядя мне прямо в глаза, — что все характеристики письменности Элайи и информационных носителей, которые давались во многих источниках, мы можем узреть и в этом свитке. Он был найден месяц назад. Анализ материала, из которого он изготовлен, а также чернил показал, что создан он был никак не меньше пятнадцати тысяч лет до нашей эры. И поскольку это было одной из первых наших находок, то, я подозреваю, что этот свиток…

–… раскроет тайну гибели Элайи! — торжественно заключил я, радостно потирая ладони.

— Верно, — едва слышно добавил Новиков. — Также было найдено еще несколько предметов, не характерных для других древних цивилизаций, но, судя по имеющейся у нас информации, используемых в быту элаинами.

— Вот, собственно, поэтому нам и пришлось разделиться на три группы: кто-то занимается расшифровкой свитка, кто-то работает непосредственно на раскопках, а кто-то анализирует и описывает найденные предметы.

— А чем же заняты Вы? — язвительно заметил Новиков.

— Да, я понимаю, — уже совсем серьезно протянул Бородин, — Вам кажется, что я лишь мешаю и торможу весь процесс. Но без разрешения ФСБ эти раскопки и вовсе не проводились бы. Поэтому Вам придется терпеть мое присутствие до конца.

— Об одном Вас попрошу, — я тут же встал на сторону Михаила Алексеевича, — Вы не станете крутиться вокруг нас, пока мы заняты расшифровкой.

Вновь возникшая улыбка сошла с лица Бородина в один миг.

— Или этот манускрипт будете расшифровывать Вы сами! Всем ФСБ! Таково мое условие и, надеюсь, Михаил Алексеевич меня поддержит.

Новиков с готовностью кивнул: неприязнь к Бородину пересилила профессиональную ревность.

— Ну, что же поделаешь… желание великих ученых — закон! Мне придется подчиниться. Но все-таки, пойдемте же обедать. Надо познакомить Василия с остальными ребятами, — и Бородин аккуратно подтолкнул меня к выходу. — Михаил Алексеевич, Вы идете?

— Идите без меня! — отозвался Новиков. — Я уже сегодня плотно позавтракал в гостинице и поработаю пока, подожду Василия Николаевича.

Солнце уже припекало вовсю. Неподалеку в тени нескольких деревьев сидели мои новые коллеги, оживленно болтали и хлебали суп — вероятно, тот самый, что булькал у нас на плите.

Бородин — сама доброжелательность и навязчивость — громко произнес, подходя к группе молодых археологов:

— Ребята, познакомьтесь с Василием Николаевичем Строевым. Он прислан из Петербурга в помощь нашему Михаилу Алексеевичу и теперь будет работать вместе с нами. Прошу любить и жаловать.

На меня одновременно устремились семь пар любопытных глаз. Уже хорошо знакомый мне Арсеньев поднялся и с улыбкой принялся представлять остальных шестерых.

— Это Володя Крестовский, мой бывший однокурсник и друг.

С земли поднялся сидевший рядом с Арсеньевым молодой человек — вероятно, виновник утреннего завала и протянул мне испачканную в песке руку, бросив Павлу:

— Что, друг тоже бывший?

— Володь, ну я прошу тебя, не придирайся к словам, я просто неудачно выразился.

Крестовский оказался очень симпатичным брюнетом невысокого роста с выразительными зелеными глазами и мелкими ровными белоснежными зубами, которые он с удовольствием всем демонстрировал, непрерывно улыбаясь, когда на него обращали внимание.

— Василий Николаевич, ему можно доверять, как самому себе, уж Вы мне поверьте. Второго такого на всем белом свете нет, — и Крестовский снова смущенно заулыбался: столь щедрая похвала, несомненно, была ему приятна.

— А это Виктор Степанович Кротов, наш полевой врач и самый что ни на есть необходимый человек. Суровый и беспощадный, как норд-ост. От него не спрячется ни одна царапина! — и ребята громко зааплодировали подошедшему ко мне полному мужчине лет сорока. Он протянул мне свою пухлую руку и тут же заметил:

— У Вас с печенью все в порядке? Глазные белки совсем желтые, — он тут же ткнул мне в лицо карманное зеркальце.

— Виктор Степанович! Ну, я Вас умоляю, угомонитесь! — со смехом возопил Арсеньев. — У Вас будет еще время проверить здоровье нашего друга.

— Ну, а это наша грубая мужская сила — Рома Валлиев, — продолжил Паша. — За такого, как он, я просто душу дьяволу продам! Да Вы только посмотрите!

Конец ознакомительного фрагмента.