Этажи

Олег Савощик, 2023

Сколько ни иди наверх – бетонные блоки. Сколько ни спускайся – этажи. Когда приходит Самосбор, сирены начинают оглушительно выть, а воздух наполняет запах сырого мяса.Спастись можно лишь за гермодверьми. Любую угрозу проникновения устранить – таково предписание Партии. Отряды ликвидаторов без жалости и сострадания борются с последствиями Самосбора, мирясь с любыми жертвами. Ведь одна лишь капля аномальной слизи несёт погибель всему живому.Где-то далеко внизу есть подвал, который многие считают мифом. Когда на одном из этажей рвётся лифтовой трос и кабина с детьми уходит вниз, жильцам настрого запрещается что-либо делать. Но даже в мире железных законов и бетонных стен, в мире, где при неверном слове за тобой могут прийти, находится нарушитель, готовый поставить на кон всё ради "благой" цели.

Часть 3. Оператор

I

Олег Сергеевич Главко вышел из квартиры на пятьсот пятьдесят шестом этаже в приподнятом настроении.

Партия строго осуждала содержание апартаментов, где уставший после работы или семейных забот порядочный гражданин мог получить утешение в объятиях не столь порядочных женщин всего за пару тюбиков биоконцентрата или брусок хозяйственного мыла. Торговок любовью отправляли на вредное производство, а застуканные в постыдный момент клиенты едва успевали натянуть штаны, как возвращались к женам с пометкой в личном деле и штрафом на талоны. Организаторы становились к стене. Работая в Чрезвычайном Комитете, Олег Сергеевич вычислил и закрыл все притоны своего килоблока.

Все, кроме одной квартиры на пятьсот пятьдесят шестом этаже.

Но не только послевкусие порочной любви грело чекиста под кожаной курткой. Он чувствовал, что потянул за верную ниточку, и хотел скорее узнать, куда она его приведет.

Чекист пружинистым шагом спустился на шесть этажей до распределителя. Но не пошел в основное помещение, где уже начинали выстраиваться первые очереди. Вместо этого он свернул за угол и проскользнул в неприметный ход, идти по которому можно было лишь боком. Остановился у широких створок и потянул расстегнутый ворот куртки так, чтобы значок на нем коснулся мигающего индикатора. Дождался короткого сигнала и вдавил кнопку вызова.

Лифты ликвидаторов позволяли перемещаться между распределителями без пересадок и задержек, останавливаясь лишь на этажах, кратных пятидесяти. Ниже пятидесятого Главко будет ехать уже на гражданском: в тесной зассанной кабине, где выцарапанное «Спаси и сохрани» под оплавленными кнопками — единственная защита от Самосбора.

Олег Сергеевич похлопал себя по карманам и с досадой поморщился — забыл зажигалку в борделе, но возвращаться не хотелось.

Когда в одном из блоков оборвался лифт с детьми, чекиста заинтересовало не то, каким чудом им удалось выжить при падении, и даже не то, как их удалось вытащить. Куда любопытней оказалось донесение из медблока: во время врачебного осмотра спасенный мальчишка без устали тараторил о месте, куда они попали, и описание это не имело ничего общего с жилыми или производственными этажами.

Отправленный для проверки работник подтвердил: кабина действительно сорвалась и упала ориентировочно на глубину минус второго этажа. Интерес погнал Олега Сергеевича в архив Службы быта, к пыльным углам и ломкой пожелтевшей бумаге. Но чертежи блока лишь окончательно все запутали: глубина шахты такая-то, нижний этаж — минус первый. Ликвидаторы залили его пенобетоном два цикла назад, после очередного Самосбора.

О подвале Гигахруща немногие знали немногое. Сам Главко еще пару смен назад принимал это за байку рабочего класса. Считалось, что попасть туда можно далеко не через каждый блок, а все проходы держались в строжайшей тайне. По одним слухам, в катакомбы ГУЛАГа отправляли неугодных режиму на каторжные работы; по другим — в подвальных помещениях находился стратегический запас продовольствия из Внешнего мира.

Мысль о том, что мальчик мог рассказывать о секретном этаже, которого нет ни на одной схеме, подтолкнула Олега Сергеевича позвонить туда, куда чекист старался не набирать без крайней необходимости. Голос в трубке, протяжный и скрипучий, будто ржавые петли гермозатвора, заставлял сердце пропускать удары, отчего широкий лоб чекиста покрывался холодной испариной.

«Вопрос не в вашей компетенции. Ничего не предпринимайте до особых распоряжений», — ответили ему.

От ожиданий Главко начинала донимать изжога. Но еще больше чекиста донимала неизвестность. Циклами он выстраивал систему, подкупал, шантажировал и угрожал, чтобы ни одно событие на этажах не прошло мимо его глаз и ушей. На его столе чернилами нельзя было капнуть, чтобы не заляпать очередной листок с доносом.

Но стоило вопросу выйти за «пределы компетенции», и оставалось грызть карандаши, пока не придет решение «сверху». Сверху ли? Что находится выше семьсот двадцатого, где уже несколько циклов рабочие перестраивают этажи, ломают одни перекрытия и возводят другие, сужают в одном месте и расширяют в другом? Зачем? По чьему приказу?

Олег Сергеевич никогда не видел человека с ржавым голосом на другом конце провода. Не знал ни его имени, ни должности. Все отчеты, которые заполнял чекист, он оставлял в сейфе. К началу следующей смены их уже не было. Однажды ради интереса он сменил замок на двери кабинета. По возвращении обнаружил его нетронутым, но бумаги все равно пропали. Они исчезали всякий раз, стоило положить их в бронированный короб, даже если Главко дежурил в кабинете после отбоя не смыкая глаз и точно видел — за отчетами никто не приходил.

Чтобы не мучиться неведением, чекист сначала решил отправить отряд ликвидаторов вниз на разведку. Но рисковать людьми, которых и так вечно не хватает, попусту не хотелось. К тому же, возникни среди бойцов потери, с Главко бы спросили за ослушание.

Еще можно было бы допросить парней, которые полезли вытаскивать детей. Конечно, Олег Сергеевич знал доморощенных героев — операторы, смотревшие глазами Льва Николаевича, докладывали исправно. Братья нарушили условия карантина, а это само по себе основание…

Но они пробыли внизу совсем недолго и занимались поиском детей. Успели ли они рассмотреть что-нибудь интересное? Как заставить их вернуться осознанно, без вербовки и угроз? Ответ пришел сам собой: создать нужду. Тогда они спустятся в поисках ценностей, найдут их или сгинут. В любом случае о подвале появится первая информация, а Главко никто не заподозрит в участии.

С семнадцатого пришлось спускаться пешком, Служба быта вряд ли когда-нибудь займется установкой новой кабины.

На шестом этаже Олег Сергеевич бросил взгляд на заваренный аппарат выдачи пайков и почувствовал, как дрогнули уголки губ. Чекист не ожидал, что ниточка потянется настолько быстро, но несколько часов назад ему позвонил один из братьев.

В нос ударил едкий запах гари и раствора дезинфекторов. По стенам расползлись черные, еще теплые змеи — следы огнеметов. Вдоль коридора выстроились вооруженные люди в противогазах.

— Мы закончили, — просипел один из них. — Команды на выход жильцам не давали. Сто сорок седьмую вскрыли.

Из-за Самосбора пришлось отложить личную встречу, а звонивший настаивал именно на ней. Но так даже лучше, сейчас никто не помешает разговору.

Главко подошел к приоткрытой гермодвери.

— Он там?

— Да.

В квартире зачем-то горели все лампочки разом. На полу комнаты лежало два тела, поблескивая белизной обглоданных черепов. Рядом сидел взъерошенный парень, уткнувшись лицом в руки.

Олег Сергеевич молча прошел на кухню. Открыл несколько ящиков, нашел коробок. Достал из портсигара самокрутку и чиркнул спичкой. Вернулся в комнату.

— Здравствуйте, Дмитрий. Я присяду, вы не против? — сказал он после очередной затяжки. — А вы рассказывайте, не стесняйтесь. Рассказывайте!

II

— Слышь, Хохол. А что за имя у тебя такое — Хохол?

Они расположились прямо на трубах одного из бесчисленных коридоров, подальше от хлюпающей слизи. Наконец можно было снять противогазы, размять окаменевшие от рюкзака плечи и вскрыть по баночке биоконцентрата.

— А я почем знаю? — Мужчина с пористой, словно незастывший пенобетон, кожей сделал глоток воды из фляги. — У меня так батьку кликали. Деда опять же. Вот ко мне и прицепилось.

— То есть у тебя нормальное имя есть? Это кликуха твоя? — не унимался лысый ликвидатор.

— Лёхой меня звать.

— Ха! Я-то думал, не могли же так ребенка назвать. Хо! Хол. Вслушайся! Хо. Хол. Будто кто-то шептуна пускает.

— Пошел ты в сраку, Лысый! — Лёха потянулся к штыку.

— Сказать че хочешь, дырявый?

— А ну заткнулись на хрен! — рявкнул Гаврила и расправил плечи, которые в ширине могли потягаться со шкафом «Купалинка». — И так не слышно ни черта, жрите молча!

Битый час здоровяк возился с наплечной рацией, но тонны бетона глушили сигнал.

— Центр, вызывает контрольная группа. Прием. Ответьте, центр. Прием.

Дима осмотрел своих спутников: семеро вооруженных громил молча шкрябали ложками о стенки консервов. Двое дежурили по концам коридора. Еще пару смен назад парень отдал бы многое за эти красные этикетки — бурый концентрат стоил дорого, имел вкус и почти никогда не появлялся на столе обычного работяги. Но сейчас питательный деликатес не лез в горло.

И пускай остальные расправились с пайком куда охотней, порой они замирали, прислушиваясь, а руки сами опускались на цевье лежащих рядом автоматов или тянулись к кобуре. Выражение серых лиц не допускало двусмысленности: большинство предпочитало есть в тишине не от усталости и даже не в страхе перед Гаврилой. Сам лабиринт вытягивал из людей силы, подобно бетонным слизням, обсасывающим каменную крошку.

— Центр, прием. Наконец-то, мать вашу! Говорит контрольная группа. Мы продвинулись около восьми километров, может чуть дальше. Проход затрудняют последствия Самосбора и естественные заграждения. Был огневой контакт, потеряли одного бойца. Ценностей нет. Сейчас у личного состава время на отдых. Завтра попробуем двинуться дальше. Но, боюсь, связь уже не дотянет. Прием.

Гаврила выпалил доклад на одном дыхании и теперь вслушивался в ответ, вжимая наушники обеими руками.

— Принял. Конец связи.

Он со вздохом облегчения выключил рацию и подсел к остальным.

— Значит, после отдыха стараемся пройти столько же. Если ничего не находим, двигаем обратно. Нечего жопой зазря рисковать.

Мужики одобрительно закивали.

— Так и под Самосбор попасть можно. — Лысый отбросил пустую банку. — Мы так не договаривались.

— Заткнись, — цыкнул Гаврила и покосился на Диму.

— Молчу, Гавр, молчу. — Бритый ликвидатор поднял руки и смачно рыгнул. — Лучше затравлю анекдот…

Дима подумал, что восемь километров — это еще немало, учитывая, сколько они намотали по извилистым коридорам. В задачи отряда не входила зачистка подвала от последствий Самосбора, но зачастую путь преграждала слизь или закостеневшая биомасса. Приходилось пускать в ход грабли и огнеметы.

Из размышлений Диму вырвал Гаврила тычком в плечо.

— Держи, парень, заслужил. — Здоровяк протянул пистолет в кобуре.

Когда Диме из оружия выдали только грабли, он поначалу принял это за шутку. Остальные лишь скалились и говорили, что нет оружия полезней и ближе сердцу настоящего ликвидатора.

«На слизь наступать нельзя! — наставлял их Гаврила. — Пенится и брызжет — тогда сжигаем нафиг. Спокойную убираем граблями, иначе топлива не напасешься».

Всю дорогу Диме пришлось расчищать коридор за коридором. Слизь оказалась не такой жидкой, как на первый взгляд, и с должной сноровкой ее получалось раскидать по углам или сгрести в отдельную кучу.

— Ну ты выдал, конечно. — Хохол облизнул самокрутку. — Ну точно дикий.

— Ага, я бы ему грабли больше не давал! — усмехнулся еще кто-то.

Дима вновь услышал бой сердца о грудную клетку. Вспомнил когтистые лапы, скребущие прорезиненную ткань плаща, пока парень до боли в мышцах сжимал черенок. Грабли пригвоздили тварь к полу так же, как несколько смен назад подобное существо пригвоздило самого Диму.

Тогда его спас брат.

Раны на груди не успели зажить, но не эта боль заставляла сегодня избивать извивающееся тело. Зубья грабель рвали податливую, словно пластилиновую плоть и долго после, когда тварь перестала двигаться. Стекла противогаза «запотели» от кровавых брызг, но Дима продолжал, пока его наконец не оттащили от бесформенного месива.

— Рвение твое похвально, конечно. — Гаврила похлопал Диму по спине. — Но в следующий раз не переусердствуй. Пока ты добиваешь то, что и так дохлое, товарищам за твоей спиной, возможно, нужна помощь. Достань голову из жопы и не заставляй меня жалеть о стволе, хорошо?

Дима кивнул.

— Смотрите, у нашей девочки появляются яйца! — воскликнул Лысый, устраиваясь на трубе поудобнее. — Себя только не подстрели раньше…

— Кто бы говорил. — Гаврила зыркнул на дерзкого ликвидатора, и тот разом осекся, потупив глаза. — Я что просил делать, когда не знаешь, кто перед тобой стоит? Смотреть, что в руках! Мы об этом еще наверху поговорим, а сейчас прикуси свой поганый язык.

Дима подробно описал чекисту тварей из подвала, на что они способны. Поэтому, когда ликвидаторы встретили в одном из проходов напуганных детей, то не дрогнули.

— Нам страшно, заберите нас…

Оборотней залили свинцом. Твари полезли со всех сторон, пытались дотянуться до бойцов кривыми когтями на тощих лапах. Но слаженный огонь Ералашей не оставил и шанса.

Мутанты меняли цвет и объем. Их пластичные фигуры теперь походили на человеческие, появились зеленые плащи и черные противогазы. Оружие стало единственным различием между своими и чужими: кожа оборотней правдоподобно имитировала одежду и даже некоторые элементы снаряжения — ремни и фильтры, но воссоздать нечто технически сложное в руках у тварей не получалось.

И лишь Лысый не жалел патронов, новой очередью скосив троих ликвидаторов. Онемевшие руки одного из них продолжали сжимать автомат.

— Слухай, Дикий, а ты чего в службу решил податься? Жить устал? — спросил Хохол.

Дима не ответил. Он смотрел на мрачных людей, которые завтра будут стоять с ним плечом к плечу. Возможно, спасут ему жизнь. И думал, что с удовольствием променял бы десять вооруженных бойцов на вечно угрюмую физиономию брата.

— Молчишь. Невежливо как-то. — Хохол надул губы, будто взаправду обиделся. — Ну, молчи. Может, процедуры тебе окончательно мозги сожгли?

— Что за процедуры? — впервые разговор заинтересовал Диму.

— О! Не проглотил язык, значит? Так ты не знаешь, что ль? Как так?

— Это мой первый выход.

— А, ну понятненько. Слухай! — Хохол повеселел и пододвинулся ближе. Остальные ликвидаторы клевали носом, кто прислонившись к стене, кто подложив под голову рюкзак. — Лежишь ты такой в комнате без света. Промывочная называется. Вас там много лежит, прямо на полу, штабелями друг к дружке, тесненько так. И у каждого перед мордой экран. И картинки на экране. Когда там — вроде все слышишь, видишь и понимаешь. Но стоит выйти из комнаты — всё! Что смотрел, что слушал — тужься, а не вспомнишь.

— И зачем это?

— А это они тебе, браток, так мозги промывают. Лишнее чистят. Как насмотришься всякого после очередного Самосбора, так кукухой недолго поехать. Ну да сам понимаешь.

«А можно с вами?» — раздался в голове трелью детский голосок. Дима решил, что не отказался бы полежать в комнате с экранами прямо сейчас.

— А еще хрен от этого не стоит! — гоготнул Лысый.

— Ой дурак человек. — Хохол покачал головой. — А вот операторам потом с тобой проще связаться, это да.

— Что за операторы?

Добровольцам на приемной комиссии не давали никаких сведений о порядках ликвидационного Корпуса, а потому Дима чувствовал себя ребенком, клянчащим ответы у взрослых.

— Да кто ж его знает, — развел руками Хохол. — Их никто из нашего брата не видел. Они залазят тебе в голову, когда вздумается. Помогают, дают советы. Иногда командуют.

— К нам они тоже могут подключиться? — Дима обвел взглядом остальных.

— Так, хорош базарить! — Гаврила закончил со своим пайком и поднялся. — Снарягу все проверили? Хорошо. Дежурим по трое, сменяемся каждые два часа. Сейчас отбой.

***

Дима пялился в потолок и размышлял, что мешает ему заснуть больше: тусклый свет ламп или протяжные стоны откуда-то из глубины коридоров.

— Слизь поет. Не к добру это, — прошептал один из ликвидаторов, ворочаясь.

— Заткнись и спи, — буркнул Гаврила, не открывая глаз.

Дима поежился. Он не ожидал, что среди бойцов, каждый день имеющих дело с последствиями Самосбора, найдутся суеверные. Звуки совсем не напоминали ему пение, скорее тяжелые всхлипы заплаканного ребенка. Они вгрызались в череп, выворачивали память, оживляя с таким усердием похороненные образы. Хотели, чтобы он смотрел.

На тощей груди мальчика растекается красное пятно, его руки нелепо расставлены, будто в падении, но призрак стоит неподвижно. Взрослые рядом, с их обглоданных лиц свисают ошметки почерневшей плоти.

Дима зажмурился до боли в глазах, но мертвецы никуда не исчезли. Стояли над ним и пялились белесыми зрачками.

Смотри!

Чтобы отвлечься, можно следить за пляской тени на потолке, а заодно гадать, что ее отбрасывает. Дима догадался, когда ему на грудь упала первая капля. Темное пятно над головой увеличивалось, словно проступая сквозь бетон, постоянно меняло форму. Парень видел такое раньше, но ликвидаторы лишь пожали на это плечами. Никто не слышал, чтобы слизь умела прятаться в стенах.

Конец ознакомительного фрагмента.