ЗБ

Олег Раин

ЗБ, или заброшенная больница, – это что-то вроде «сталкерской зоны». Вне этого здания кипят нешуточные страсти, и симпатичный облик героинь вовсе не гарантирует доброго поведения. Старшеклассницы живут по суровым законам современности, воюя за лидерство, объединяясь в стаи. Пятнадцатилетняя Валерия умеет за себя постоять. Вдвоем с подругой она вынуждена отступать под натиском родного класса, и только помощь загадочного здания позволяет им одержать победу, превратить вчерашних врагов в друзей.

Глава 4 Знакомьтесь, это Чудо!

В подвалы я спускаться не стала. Не повела Лизу и к знаменитым «Крыльям желаний» — похоже, именно они подхватили нас у того бетонного забора и перенесли сюда. Такое вот вертелось у меня в голове объясненьице. Как это осуществилось, лучше было не гадать — просто принять как факт. Хотя первоначально я частенько ломала голову, пытаясь понять, кто и зачем покрыл стены ЗБ таким количеством разномастных рисунков, надписей и граффити. Вряд ли это было желанием увековечить себя. Под рисунками не стояло подписей, да и на форумах никто не спешил похвастать авторством. Иной раз приходила и такая сумасшедшая мысль, что надписи появились сами — все равно как изображения на фотобумаге, опущенной в химреактив. В какой-нибудь из особо безумных дней, когда планете вздумалось одарить своих неугомонных обитателей еще одним маленьким шансом. Шансиком — я бы сказала. Нас-то с Лизой эти «крылышки» реально спасли! И не так уж важно было знать, как именно это случилось.

По черному от копоти коридору мы дошли до главной лестницы, а после поднялись до верхнего этажа, где арочным сводом зиял выход на крышу. Нам следовало элементарно перевести дух, а более комфортного места, чем крыша ЗБ, я не знала…

То, что когда-то именовалось крышей больницы, давным-давно сгорело и обрушилось, чердачные же полы со временем покрылись пылью и неведомо откуда взявшимся дерном, на котором буйно проросла трава, юные березки, черемуха, кленовые деревца и даже елочки. Круто, да? Шестой этаж, открытое небо — и вдруг маленькое подобие сада. Или леса, это уж как хотите. Справа и слева каменные полустены с арочными проемами, над головой — солнце и синева. И никаких там мух или комаров, только легкий ветерок.

— Это лес? — потрясенно произнесла Лиза.

— Ага, что-то вроде. Висячие сады Семирамиды, — я опустилась на каменный выступ, устало вытянула ноги. Помассировала ноющее колено и недоуменно взглянула на пучок крапивы, по-прежнему сжимаемый в руке. Отбросив колючие стебли, потерла саднящую ладонь о ту же многострадальную коленку. Сумку с ноутбуком, наконец-то сняла с плеча, поставила рядом.

— Но как?! Как такое может быть?

Вопрос Лизы можно было истолковать двояко. Возможно, она спрашивала о выросшем на крыше здания лесочке, а может, ее интересовало то, каким образом мы сюда угодили. Выбор был за мной, и я предпочла вопрос более легкий.

— Чердаки раньше часто засыпали землей. Ну, и пыли здесь скопилось за десятки лет предостаточно — листва там, помет птичий, еще и пепла навалило от сгоревшего настила. А потом ветер занес семян, птички свою лепту добавили — вот и разросся лесок. Тут и земляника стала появляться — правда, правда! В прошлом году я сорвала ягод пять или шесть. Вкуснотища!

— Я не про ягоды, — тихо сказала Лиза. — Я про другое.

— Про другое, подруженька, примерно то же самое, — улыбнулась я. — Один ветер семена перенес, другой нас подхватил.

— Я серьезно!

— Если серьезно, значит, ты материалистка.

— А ты нет?

— Была когда-то, — запрокинув голову, я подставила лицо солнцу. В ресницах немедленно зашебуршились золотые червячки, ветер ласково огладил щеки. Удовольствие — неописуемое! Так бы часами и сидела…

Не раскрывая глаз, я неторопливо поведала Лизе историю про шестерых пропавших школяров — про то, как видели их, спустя несколько лет, и искали, про то, как постепенно разрастался нездоровый бум вокруг здания.

— Понимаешь, это уже и не руины теперь, это ЗБ. Место, где весь материализм сыплется прахом. И без причины здесь ничего не происходит.

— Но как же ученые? Кто-нибудь из них проводил здесь опыты?

— А зачем? Все опыты сегодня ставят по сугубо прикладным задачам: первая задача — изобрести побольше лекарств от всех людских болезней, вторая — изобрести чудо-оружие, чтобы истребить всех вылеченных и не вылеченных, и третья — это индустрия развлечений — жрачка, жвачка, гаджеты, новые драндулеты и спорт.

— Жестко ты!

— Это не я, это мой папуля сформулировал. Но, в общем, я, наверное, с ним согласна. Так что наше ЗБ — это чудо в белых перьях. Только чудеса свои оно редко демонстрирует. Иногда месяцами здесь ничего не происходит. Народ ходит, зевает, многие разочаровываются. А потом — раз! — и кто-то своего двойника в коридоре встречает или голос мертвеца из шахты слышит, и снова расползаются слухи. А еще круче, если «Корону» кто примерит и совет какой-то получит. Есть у нас тут такая картинка на стене. Ну, или на «Крыльях», как мы, переместится.

— «Крыльях»?

— Ага, они на стене нарисованы — лет уж семь, наверное, как появились. Надо всего лишь встать рядом и прижаться к ним лопатками.

— И что?

— Если ЗБ решит, что ты того стоишь, тебя переместят.

— Куда переместят?

— Да куда пожелаешь.

Лиза покачала головой.

— Мистика какая-то.

— Вся наша жизнь — мистика.

— А может, мы просто не в состоянии многое объяснить?

— По мне так и хорошо, что не в состоянии.

— Это почему?

— Да потому что мир окончательно стал бы плоским и до последнего пятнышка изученным. А так не должно быть, понимаешь? Кто-то из древних сказал, что самое страшное начинается тогда, когда тебе кажется, что все понятно.

Лиза кивнула.

— Потому что тормозится развитие?

— Ну… Вроде того. Или даже хуже. Потому что человек, которому кажется, что он все знает, стопудово ошибается. Сомнение — удел мудрых.

— Как-то ты говоришь это… Больно уж уверенно.

Я хмыкнула.

— Это верно, подружка! Значит, не хватает пока мудрости. Дура, как и большинство вокруг.

Мы рассмеялись.

— Ты-то зачем за нами поскакала? — вспомнила я. — Меня, что ли, спасать?

Лиза немного подумала, осторожно кивнула.

— Ну, да. Разве это плохо?

— Не плохо, конечно, но глупо. Я-то ладно — давно в этих болотах квакаю, а ты-то реально рисковала.

— Но я же теперь не одна, я с тобой.

— И что? Вот отметелили бы обеих, и явилась бы домой вся в синяках да шрамах. А того хуже — в больницу увезли бы.

— В больницу я и там у себя сто раз могла попасть. И в больницу, и на кладбище, — Лиза снова огладила меня своим удивительным взглядом. Я даже смутилась. Собственные мудреные словеса показались вдруг вычурными и абсолютно ребяческими. Сразу вспомнилось, откуда она приехала, и снова всплыло то самое словечко «беженка», из-за которого разгорелся весь сыр-бор.

— Странное тут место, — снова заговорила Лиза. — Очень похоже на наши подвалы. Мы в них от бомбежек прятались. Земля вздрагивала, а мы жались друг к дружке и ждали.

— Чего ждали?

— Снаряда — большого, тяжелого, безжалостного. Сидишь и представляешь себе, как он пробивает стены, потолок, пробуривает целый тоннель, а по пути крошит бетон, рвет арматуру. А потом… Потом он зависает над нашими головами — точно робот-убийца, сканирует все вокруг и снимает наши испуганные лица.

— Снимает?

— Ну, да! Мы ведь все за мгновение до смерти становимся самими собой. Вот этот робот-снаряд и впитывает в себя наши страхи, наши мечты, наши желания — и только потом взрывается. Я это всегда как вспышку себе представляла. Удар света по глазам, и все. Я даже думала, что так оно проще и лучше. На улице-то от осколков многие калеками становились, кровью истекали, а тут сразу и без мучений.

— Что-то не то ты говоришь, подруга, — хрипло отозвалась я.

Лиза качнула головой, точно соглашалась.

— Не то, конечно. Но мы там ко всему привыкли. Это поначалу тряслись да переживали, а потом уже и спали, и ели, даже сказки малышам рассказывали.

— Разве к такому можно привыкнуть?

— Человек ко всему привыкает. Жить-то надо. Даже самые маленькие переставали бояться и вздрагивать. Засыпали при любом обсреле… — Лиза вздохнула. — Вот наружу вылезать было страшно. Потому что всякий раз выбираешься и не знаешь, что вокруг будет. Но нам везло — обычно только руины и пепелище видели. Совсем как тут. И никого кругом — ни единой живой души.

Мне стало не по себе. Она точно мысли мои читала. В нашем-то ЗБ тоже не водилось ни кошек, ни собак, ни даже птиц. Я это давно приметила. Вроде заходи да живи, никто ведь не гонит, а их нетути — зверюшек, значит. Чуют, видно, что нечеловеческим духом пахнет. Мы не чуем, а они чуют. Может, даже видят что или слышат. А если забредает кто, так тут же с ума сходит — как тот бешеный пес, что прыгнул на меня в коридоре…

— Тут многое напоминает мой дом, — Лиза погладила ствол ближайшей березки. — Даже здесь, на крыше. Сама не знаю почему.

Я нахмурилась. Потому что неожиданно подумала, что знаю ответ. Дело заключалось не просто в руинах или подвалах, а в том, что любые постройки — они ведь тоже страдают. Может, даже душа у них есть — у каждого здания — своя отдельная. И когда их разрушают взрывающимся металлом, что-то с ними происходит. Они словно просыпаются. Совсем как люди. Пока ведь не порезался, ничего не чувствуешь, а распорол рану, укололся или ударился — и заболело. Вот и разрушенные здания тоже начинают болеть да мучиться. Может быть, надеются, что придет неведомый строитель-врач и вылечит их. Возможно, даже жалеют тех, кто прячется в их ненадежной скорлупе. Ведь, действительно, здание ЗБ приняло ее, как родную — перенесло вместе со мной. Может, потому и перенесло, что она была не случайной гостьей, а гостьей оттуда — из тех сгоревших подвалов и руин…

— Тут всегда так тихо?

— Смотря где, — я огляделась. — Хотя что-то и впрямь нас долго не тревожат. Обычно здесь каждые четверть часа кто-нибудь появляется.

— Наверное, дети в основном?

— Днем — да, а позднее и взрослые появляются. Иногда целыми делегациями забредают. Совсем редко — одиночки вроде меня, чаще — группы по пять и более человек.

Я вспомнила про журналистов, снимавших здесь репортажи, но далеко они не заходили. Отщелкивали положенное количество кадров, бубнили что-то в микрофоны и смывались. Вот фотографы экстремалы — те могли и в подвалы забраться, и на крышу. Посмотреть тут было на что. И граффити местное часто снимали, потом на форумах выкладывали. Чистые-то стены в ЗБ давно стали редкостью, — всюду красовались стихи, пожелания, привычные глупости. Вроде «Не ешь суши, зри в душу», или «Сдохнем все под музыку Вивальди!». Но особое место занимали рисунки, и главными среди них были, конечно, знаменитые «Крылья желаний» с «Короной». Если верить байкам, «Корона» помогала решать застарелые проблемы, подсказывала верные решения, ну а «Крылья» переносили, куда просило сердце. Такое вот немудреное волшебство! А еще был «Кулак», проламывающий стену и дыра, пронзающая сразу две комнаты. Считалось, что тот, кто умудрится соединить свою силу с изображенным кулаком, станет на какое-то время непобедимым. Ну, или что-то типа этого. Неудивительно, что многие в подобное отказывались верить. Скажем, туристы из сталкеров и диггеров тупо отправлялись в подвалы. Чудеса им на фиг были не нужны — просто желали пощекотать нервы, бродили по тоннелям, ведущим в разрушенные мастерские, прачечную или морг. Лезли в любые дыры, крючья в стены вбивали, по шахтам лифтовым спускались. Таких ЗБ нередко наказывало — кто-то падал и ломал кости, другие голоса начинали слышать — охи там вздохи разные — ну, и улепетывали со всех ног. Находились и коллекционеры, мечтающие подобрать на память какую-нибудь уцелевшую склянку. Знали ведь, что уносить из ЗБ ничего нельзя, а все равно уносили. Раритеты потом продавали на тех же форумах. Ладно — хоть не мусорили, с этим тут всегда обстояло строго. Никто, понятно, не штрафовал, не следил, но как-то народ сам соображал, что за подобные шалости можно получить по маковке — в прямом и переносном смысле. О сошедших с ума поминали часто, была и история про одного буяна, расколовшем в вестибюле второго этажа с полдюжины бутылок. Он их попросту метал в стену, на которой поверх одного из граффити намалевал что-то вроде простенькой мишени. Минут через пять подобного цирка хрустнул потолок, и на голову «шервудскому стрелку» рухнула хороших размеров доска. Если верить рассказам, чувак провалялся без сознания несколько часов, а когда очнулся, прибрал за собой осколки и даже мишень попробовал со стены стереть. Во всяком случае, из ЗБ он убрался живехоньким. А в общем… В общем, всякое тут бывало — и веселое, и не очень. И смерти людские ЗБ видел не раз и не два. Обо всем этом я также поведала Лизе.

— Тут и карнизы смерти имеются, — я показала Лизе в сторону арочных окон. — Самые безбашенные по ним бегать любят. Храбрость свою проверяют.

— Ты по ним тоже гуляла?

Я поморщилась, хвастать тут было особо нечем.

— Ну, в общем, было дело. Гуляла несколько раз… Но только когда никто не видел.

— Боялась?

— Да вроде нет, не очень. Вот на других смотреть куда страшнее.

Лиза, поднявшись, приблизилась к арочному окну, выглянула наружу. А я и без того знала, что она там увидит — купола далеких церквей, махины навороченных высоток — в том числе и ту, с которой меня углядела Пигалица, а еще зеленое хвойно-лиственное море парка. Ну, и само ЗБ можно было получше рассмотреть — левое крыло здания, кирпичным мысом выпирающее в парковое море, средний полуразрушенный корпус с черными глазницами окон, одноэтажные кирпичики морга и прачечной. Сейчас мы располагались на самом высоком чердачном уровне, и панорама отсюда открывалась впечатляющая.

Я тоже поднялась и подошла к Лизе. Все было именно так, как я себе и расписывала. Разве что с правой стороны на уровне уличных фонарей парка маячила корзинка с оранжевым человечком. Что-то там чинили — то ли провода, то ли лампы.

— Хочу попробовать, — Лиза неожиданно перекинула ногу через кирпичную кладку и ступила на карниз. В пестром своем платьице, легонькая и беззащитная, она показалась мне мотыльком, присевшим на солнечный абажур. Я сразу представила, как идет она по бетонному карнизу — сперва до ближайшего арочного окна, потом до поворота, и вот там… Там воображение мое воспротивилось, и внизу живота запульсировал пугающий холодок. Нет, я по-прежнему видела успокоительно толстую плиту карниза, но вот черная стена снизу, а после оглушающая пропасть в шесть этажей — это в моем сознании никак не укладывалось. Я точно вспышку увидела — ту самую, о которой рассказывала Лиза. И рука моя сама собой стиснула кисть новенькой.

— Не надо!

Лиза чуть нахмурила брови.

— Почему? Ты сама говорила: подростки тут вовсю бегают.

Сердце мое скакнуло раз и другой. Я прямо печенкой чувствовала, что Лизе ходить туда нельзя, да только язык словно прирос к нёбу, объяснить что-либо внятное я не могла. А вот пальцы мои знали, что делали — и еще крепче стиснули Лизину кисть.

— Ты чего?

Я с шумом выдохнула из себя, резко качнула головой.

— Не знаю, но я тебя прошу — не надо…

В недрах здания что-то утробно просело, где-то тяжко рухнули несущие балки, градом посыпались камни и кирпичи. Ничего этого мы, понятно, не видели, зато рассмотрели, как часть карниза вблизи поворота, отзываясь на позвоночный хруст здания, с треском провисла. Горсть потревоженной пыли облачком слетела с наклонной плоскости, распахивающимся вширь парашютом поплыло к далекому асфальту.

Лицо Лизы побелело, мое же наоборот побагровело еще больше. Зато сердце стукнуло раз и два — все равно как часовой, четко приставляющий к ноге приклад винтовки, а после пошло биться в прежнем бесшумном ритме.

Мы поглядели с Лизой друг на друга, и губы мои разъехались в кривой и, должно быть, не самой красивой улыбке.

— Ты знала? — прошептала Лиза.

— Дело не во мне, — объяснила я. — Дело в тебе, подружка.

— Во мне?

— Ага. Похоже, нашему ЗБ ты понравилась. Вот оно и предупреждает.

— Кстати, оно или она? — Лиза спросила это все тем же шепотом. — Больница — это ведь женский род, значит, она.

— Может, и женский, только то, что здесь обитает, это уже совсем иное. Потому и ЗБ — это оно…

Я сама прислушалась к тому, что сказала, и подумала, что получилось глупо и неубедительно. Однако Лиза и не думала хмыкать. Доверчиво кивнула и ответно пожала мою руку.