День освобождения Сибири

Олег Помозов

Книга посвящена драматическим событиям, происходившим на территории Сибири в период с марта 1917 по май 1918 г. в переломную эпоху двух русских революций (Февральской и Октябрьской), и рассказывает о борьбе сибирских областников-автономистов в союзе с демократическими силами за права местного населения в плане предоставления региону большей политической, экономической и социокультурной самостоятельности.

ЧАСТЬ I

ТОМСКИЙ СИНДРОМ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НАЧАЛО ПУТИ

Сила и слабых мужей не ничтожна, когда совокупна.

Гомер. Илиада

1. Монгольский след (несколько подражая Л. Н. Гумилёву)

Григорий Николаевич Потанин родился в семье офицера Сибирского казачьего войска. В десять лет от роду его определили на учёбу в Омский кадетский корпус, одно из лучших общеобразовательных заведений тогдашней Сибири. Однако в строгой военной гимназии, как позже признавался сам Потанин, его частенько одолевала скука, и, поскольку учёба его также как-то мало занимала (не будем брать в пример эту вряд ли положительную особенность клана гениальных людей), единственной отдушиной в те детские, а потом и юношеские кадетские годы стали для него книги. Среди них наибольший интерес вызывали произведения, в которых рассказывалось о знаменитых путешественниках, об их невероятных приключениях, а также о совершённых ими географических открытиях. Но, поскольку неумеренное чтение очень часто, что греха таить, до добра не доводит (в каждой шутке есть доля шутки), юноша Потанин стал как-то постепенно сторониться своих сокурсников, более опосредованных и, что называется, приземлённых, честно мечтавших ну там о достойной военной карьере, о золотых офицерских погонах и прочем. И поэтому настоящих друзей он поначалу не имел.

Но вот в 1846 году, на год позже Потанина, в Омский кадетский корпус поступил на учёбу сын одного из казахских князьков Чокан Валиханов. Казашенок был, что называется, голубых кровей, очень смышлён и хорошо воспитан, однако он плохо говорил, а ещё хуже читал и писал по-русски. Его частенько дразнили за это, а порой, что уж греха таить, и обижали, иногда по-мальчишески жестоко, товарищи по кадетскому корпусу. Так что он тоже, как и Гриша Потанин, вскоре стал немного изгоем или, как сейчас говорят, аутсайдером среди сокурсников. И они подружились, два «гадких утёнка»: внук казачьего офицера — потомок первых дружинников Ермака — и прапраправнук великого Чингиз-хана. Гриша Потанин, как мог, практиковал Чокана по русской грамматике, а тот с ответной благодарностью рассказывал ему разные занимательные истории из жизни кочевников-степняков, а также легенды и былинные сказания, сохранённые его народом с древнейших времён. И вот однажды Чокан поведал своему самому верному* русскому другу одно из сокровенных преданий рода Чингизидов, передававшееся из поколения в поколение под строжайшим семейным секретом.

Трудно теперь, конечно, доподлинно воспроизвести рассказ юного казахского сказителя, тем более что нас с вами там, к сожалению, не было, а из двух участников той беседы, никто и никогда о ней ничего публично не рассказывал и не записывал. Но легенда об этом, тем не менее, существует, и поэтому мы хотя бы в самых общих чертах, но всё-таки можем передать то, что поведал тогда Чокан Валиханов будущему (с позволения) верховному вождю сибирского освободительного движения Григорию Потанину.

Когда-то давным-давно один из отрядов полководца Искандера (Александра Македонского) был направлен на поиски священного озера, расположенного, как уверял «домашний» учитель Александра — философ Аристотель, в далёких северных лесах, в стране народа, по-гречески называемого гиперборейцами (в переводе: те, кто живёт за северным ветром — Бореем). Озеро это, равное по размерам целому морю, являлось, по словам всезнающего учителя великого полководца, резервуаром чистейшей в мире пресной воды с уникальными свойствами. После долгих и трудных поисков воины Искандера дошли-таки до места назначения, и их взорам предстал неповторимый в своей величественной и первозданной красоте Байкал. Потом они прошли немного севернее и обнаружили ещё и большую реку, которую решили назвать в честь гречанки Елены Троянской, некогда самой прекрасной из всех земных женщин.

Тот отряд македонских воинов по какой-то не совсем понятной причине так и не вернулся к себе на родину. То ли по собственной воле осел он в тех далёких краях, впоследствии названных Сибирью, то ли его принудили к этому силою. В общем, так или иначе, но, поселившись на берегах Байкала, македонцы (а может быть, то были греки или даже персы), вынужденно вступая в контакт с местными народами, постепенно начали растворяться в их среде, пока, в конце концов, не исчезли совсем. Однако спустя некоторое время на территории Забайкалья, в частности у племён, кочевавших в районе _______________

*Спустя несколько десятилетий научная (географически-топографическая) экспедиция под руководством Потанина заложит основание для русского военного поселения в казахских степях под названием Верный, сейчас это город Алма-Аты, до недавнего времени — столица Казахской ССР.

реки Онон, стали время от времени рождаться дети с небесно голубыми глазами. За такой редкий и необычный цвет глаз местные

народы прозвали их «сыновьями неба», весьма часто вручали им даже верховную власть, полностью и беспрекословно подчиняясь их воле. Одним из таких «небесных посланников» стал хан по имени Тимужчин, который силой непостижимой для большинства людей мудрости впервые объединил все племена, живущие вокруг священного озера, в единый племенной союз, за что получил прозвище Великий (Чингиз) хан. Под таким именем и во главе своего не менее победоносного, чем у Искандера, войска он завоевал впоследствии почти полмира, покорив великое множество стран и народов.

Никто не ведает теперь доподлинно, как и в силу каких таких особых причин произошло создание одной из величайшей в мировой истории империи, всё скрыло под непроницаемой завесой беспощадное время. Оно же разрушило и древнюю столицу Чингиз-хана город Каракорум. Так что никто не знает теперь, заканчивал свой рассказ юный Чокан Валиханов, где находятся его руины, под каким из бесчисленных степных курганов. Неизвестно до сих пор никому и место захоронения монгольского императора. Но именно там, в его могиле, как тогда же узнал Гриша Потанин, и хранится источник неземной мудрости* великого покорителя Азии.

Юного Потанина настолько захватил рассказ его верного друга, что он в силу наивной детской доверчивости воспринял древнюю легенду как подлинную историческую быль и решил, что он должен во что бы то ни стало найти и столицу великого монгола, а также, если очень повезёт, и его могилу. Точнее сказать, молодые друзья-следопыты решили сделать это вдвоём, вместе, общими усилиями организовав, когда вырастут, научную экспедицию в Забайкалье. В чём они (так же, как чуть раньше Герцен и Огарёв, а чуть позже Том Сойер и Гек Финн) **, должно быть, где-нибудь на одном из иртышских крутояров, встав, как и полагается в таких случаях, лицом на восток и съев, может быть, для пущей значимости момента горсть горькой степной земли, поклялись друг другу в том, что они во что бы то ни стало обязательно осуществят задуманное. Тогда же они решили, что для достижения заветной цели после окончания Омского кадетского

_______________

*В империи Чингиз-хана учителя и врачи были освобождены от уплаты государственных налогов…

**Как бы не совсем сочетаемые исторические и литературные персонажи, но в стилистике нашей работы как раз-таки сочетаемые… и это важно.

корпуса оба продолжат учёбу в Петербургском университете. Чокан Валиханов собирался поступить на факультет восточных языков, а Григорий Потанин полагал окончить полный курс отделения естествознания, изучить географию, минералогию, биологию и другие науки, необходимые для трудных и продолжительных экспедиционных путешествий.

Вскоре друзья так и сделали, они продолжили (правда, в разные годы) учёбу в столичном университете, однако в дальнейшем их пути, к сожалению, разошлись. Сначала им казалось, что они расстались лишь на время, но впоследствии оказалось — что навсегда. Валиханов стал у себя на родине выдающимся ученым-филологом и явился создателем современного казахского алфавита, а также литературного языка своего народа. Потанин же, однажды познакомившись в Петербурге с идеями сибирского областничества, именно им отдал большую часть жизненных и творческих сил.

А что касается великой тайны Чингиз-хана… то тут нужно отметить следующее: кто знает, возможно, разгадка её всё-таки стала для Григория Николаевича Потанина неотъемлемой частью его научного поиска в многочисленных географических и этнографических экспедициях, которые он совершил в течение всей своей долгой и насыщенной великими трудами жизни. Место же рано ушедшего из жизни Чокана Валиханова занял в некоторых из научных экспедиций ближайший друг и единомышленник Потанина по сибирскому областническому движению Николай Михайлович Ядринцев, который

Потанин Г. Н. Ядринцев Н. М.

в 1889 г., что называется с подачи Потанина*, нашёл-таки в монгольских степях, на правом берегу реки Орхон, древнюю столицу

Чингизидов город Каракорум**. Что же касается места погребения великого монгольского хана, то его Потанин вроде бы тоже как открыл, но уже мало кому рассказал об этом***. Что он обнаружил там — тоже до сих пор неизвестно. Сумел ли он воспользоваться заповедной мудростью Чингиз-хана — покрыто ещё большей тайной; но вот только летом 1918 г. появилось на некоторых политических картах новое государственное образование, по размерам территории превышающее любую из крупнейших стран мира, под названием Сибирская автономная республика. Её создали при живом ещё патриархе ученики Потанина, но возглавил то государство в государстве несколько месяцев спустя человек с татарской фамилией Колчак, тоже, как полагают некоторые, потомок рода Чингизидов. А имя ему дали — не в честь ли Александра Македонского — Искандера из рассказа Чокана Валиханова?.. Простые совпадения, скажет скептик. Может быть… Однако случайностей, как известно, не бывает.

_______________

*По версии самого Потанина, всегда отличавшегося предельной скромностью, примерные координаты развалин столицы Чингиз-хана сообщил Ядринцеву председатель Иркутского Восточно-Сибирского отделения Русского географического общества В. Е. Яковлев.

**Харабалагасун, по другой версии — Хара-Хорин, что в переводе с монгольского, якобы, означает «Чёрная ограда». Древние монголы отчего-то любили добавлять в свои названия ассоциации чёрного цвета. Цвета, скорее всего, выжженной пожаром степи (или прерии, если на американский манер).

***Схема с топографическими координатами этого места оставалась, по всей видимости, только в памяти Григория Николаевича, и утеряна навсегда вместе с ним. Хотя, кто знает, может быть, где-то в его архивах, хранящихся в научной библиотеке Томского государственного университета, и по сей день лежит не отмеченный до сих пор никем пожелтевший клочочек старой блокнотной записи с несколькими изрядно поистёршимися цифрами — указателями широты, долготы или какой-либо другой зашифрованной привязки к местности…

Один человек, правда, рассказывал мне другую, ещё более фантастическую, историю (и вот уже нас двое — сумасшедших) о том, что могилу Чингиз-хана обнаружил во второй половине XIX века на территории Монголии выдающийся русский путешественник Н. М. Пржевальский, незаконнорожденным сыном которого, по мнению некоторых, был Иосиф Джугашвили, больше известный миру как Сталин, точно так же, как и его великий предшественник Чингиз-хан, создавший велением всё той же непостижимой для обычного человека космической предопределённости новую евразийскую империю.

Такова легенда. А что происходило в реальности в эпоху проектирования, а потом и создания Сибирской автономной республики, мы и попытаемся рассказать дальше по тексту, по возможности строго уже документально.

2. Потанинский почин

Как довольно часто и с большим удовлетворением для себя любили отмечать историки советского периода, освещая жизненный путь и общественную деятельность основателя сибирского областнического движения Г. Н. Потанина, он ещё в самом начале своего долгого и многотрудного жизненного поприща, находясь на учёбе в Омском кадетском корпусе, впервые напрямую столкнулся с проблемой социального неравенства, видя, например, какое преимущество имели ученики-дворяне над выходцами из обычных казачьих семей. Такое неравенство, подчёркивали всё те же историки (и с ними трудно не согласиться), впервые вызвало в душе юного Потанина чувство сильного социального протеста, к которому впоследствии добавился и протест сибирско-патриотический. Сначала это был как бы местный — казачий, а потом, собственно, и общесибирский патриотизм.

Окончив Омский кадетский корпус, он сразу же, как и большинство его товарищей кадетов, отправился на военную службу, но спустя несколько лет оставил её и поселился в Томске — городе, который стал для Потанина в последующие годы его жизни поистине родным (в 1920 г. Григорий Николаевич обретёт здесь и своё последнее, вечное, пристанище). В Томске в 1858 г. двадцатитрёхлетний Григорий Потанин познакомился с человеком, который дал ему, что называется, путёвку в жизнь и вследствие чего стал, по сути, «крёстным отцом» нашего выдающегося сибирского областника. Этим человеком был не кто иной, как сам Михаил Александрович Бакунин — первый русский революционер поистине мирового масштаба, теоретик и практик анархо-синдикализма*, панславист и масон, дважды приговорённый к смертной казни, но всё-таки помилованный и по высочайшему повелению «всемилостиво» определённый в 1857 г. на поселение в Сибирь — «навечно».

_______________

*Анархо-синдикализм — революционное движение, пропагандирующее принципы коллективного самоуправления независимых от центральных властей организаций трудового населения и отстаивающее идеи так называемого либерального (свободного, вольного) коммунизма.

Тогда, может быть, впервые, Потанин услышал из уст Бакунина поначалу наверняка насторожившее, но потом ставшее, во многом, заветным и для него тоже слово — «революция». С замиранием сердца слушал ещё только начинавший интересоваться политикой Потанин рассказы длинноволосого ссыльного бунтаря об анархизме, а также о том, что, может быть, уже совсем скоро (ну что такое для истории, в самом деле, пара тройка сотен лет) не останется на планете Земля никаких государств в прежнем, уже устаревшем, понимании данного слова. Вместо них, этих, по сути, принудительно созданных, строго централизованных и находящихся под властью привилегированных кланов (феодального, буржуазного или социалистического типа) территориальных образований, люди когда-нибудь на полностью добровольной основе сформируют самостоятельно управляемые ими же самими областные общины, в том числе и в Сибири. Таким образом, тогда на уроках Бакунина Потанин впервые столкнулся с понятием «областная автономия».

Впервые, всё впервые, а потом вдруг — (любимое толстовское) — так просто и ясно: автономные сибирские губернии на основе взаимовыгодного и равноправного соглашения с центром формируют такую же автономную и самоуправляемую, но только теперь уже областную всесибирскую общность, входящую как равноправный партнёр наравне с другими автономными образованиями в объединённую Российскую конфедерацию*. Неужели это когда-нибудь станет возможным?.. Неужели вообще может такое быть, чтобы полуколония имперской России, вечный её сырьевой придаток и беспросветная каторга, а вместе с тем — огромаднейший и богатейший сибирский край со своей уникальной тысячелетней культурой и историей обрёл, наконец, права родного сына, а не пасынка великой России?..

С этими мыслями и с тайным рекомендательным письмом Бакунина Григорий Потанин едет** в Петербург и в 1859 г. поступает в столичный университет. Годы его учёбы (1859—1861) совпали с периодом подготовки и проведением в России первых либерально-демократических реформ, и молодой Потанинконечно же _______________

*Кстати, 18 лет спустя (сбежавший к тому времени из Сибири) Бакунин уже смертельно больным приедет умирать ни куда-нибудь, а в «Мекку» конфедератов — Швейцарию.

**Достаточных денежных средств на дорогу в Петербург у Григория Николаевича в то время не оказалось, поэтому он вынужден был подрядиться охранником на гужевой караван, следовавший в столицу с очередной партией сибирского золота.

оказывается в гуще столичного студенческого вольнодумства, тогда же

он находит и первых единомышленников по сибирскому областническому движению и прежде всего — Николая Ядринцева. Он отращивает себе по моде тех лет и в подражание незабвенному «крёстному отцу» — Бакунину — длинные волосы и с того времени и до самого последнего дня уже не меняет больше ни своих убеждений, ни своей бунтарской внешности.

«В этот период наших увлечений, — писал позже Ядринцев, — нам уже тогда представлялся открытым Сибирский университет, к которому стекались нескончаемым потоком пытливые умы и энтузиасты сибирского возрождения. Портик должен быть из белого мрамора с золотой надписью: „Сибирский университет“. Нет, лучше на чёрном, внутренность из малахита и яшмы, кругом — сад, в котором сосредоточивается вся сибирская флора. В кабинеты доставлены коллекции со всей Сибири, общественная подписка дала огромные средства. Аудитории кишат народом, где мы встречаем рядом с плотными и коренастыми сибиряками, наших инородцев, университет привлечёт японцев и китайцев, — говорили другие. Так развивалась мечта. „Доживём ли до этого?“ — раздался вдруг студенческий голос…»

Глубокое впечатление на сибиряков производили лекции историка-областника Костомарова, сторонника федеративного государственного устройства, а также Щапова, учившего своих слушателей, что «русская история, в самой основе своей, есть по преимуществу история различных областных масс народа, история постоянного территориального устройства и разнообразной этнографической организации». Щапов смотрел на Сибирь с точки зрения европейца, открывшего Америку. В связи с этим Сибирь представлялась ему страной, открывшей, как и Америка, свои двери для людей со свободолюбивым характером, для «вольно-охотного люда», обставившего её не столько острогами и городами, сколько свободными заимками и слободами. Также в лекциях Щапова отчётливо была выдвинута идея об автономии российских областей, в том числе и Сибири. Постепенно все эти выкладки и размышления окончательно убедили студентов-сибиряков в том, что областное самоуправление и федерализм есть именно та самая политическая система, без которой немыслима дальнейшая общественная жизнь Сибири.

«Пылкие и горячие, — писал Ядринцев, — мы давали клятвы возвращаться на родину, служить ей беззаветно и, окончив или не окончив курс в университете, возвращались назад домой не случайно, а вполне сознательно». Целая плеяда молодых студентов-сибиряков во главе с Потаниным, Ядринцевым и Шашковым покинули тогда шумную столицу и уехали в Сибирь для насаждения там «великих начал эпохи».

Газета «Утро Сибири» (Томск, №11 от 14 января 1917 г.)

В 1861 г. Потанин и Ядринцев из-за временного закрытия университета, случившегося вследствие массовых студенческих волнений в столице, прерывают свою учёбу в Петербурге и возвращаются в Сибирь. Здесь они оба поступают на государеву службу, без отрыва от которой начинают понемногу заниматься и общественной культурно-просветительской деятельностью. Но это днём, а беспросветно долгими провинциальными вечерами, а ещё чаще — ночами проводят тайные совещания небольшой группы томской молодёжи по подготовке в Сибири революционного переворота — переворота, — прежде всего, в умах и сознании сибиряков, что, по мнению «заговорщиков», являлось самым что ни на есть настоящим и поистине государственным делом.

Сибиряки в основной своей массе, в те немного стародавние теперь уже для нас всех времена, — народ малообразованный, а чаще всего так и вообще малограмотный (однако ни в коем случае мы не возьмёмся утверждать, что — малокультурный; культура, как известно, у всех у нас, к счастью, своя, но… разная). Единственная читающая публика — чиновничество и духовенство — была до неприличия малочисленна, да и она, если и интересовалась чем-то в прогрессивном духе и выписывала что-то, допустим, даже из столичных газет и журналов, и та делала это подчас только для того, чтобы не отстать от последней провинциальной моды. Однако чаще всего получалось так, что источникам столичной информации кухарки уже через два-три дня находили, как они считали, более стоящее применение — брали их с собой на рынок и использовали в качестве обёрток для различного рода снеди. Что ж, простота, как говорится, не грех.

Существовало, правда, одно время здесь же, в Томске, весьма передовое, но опять-таки единственное на всю Сибирь, масонское культурно-просветительское общество европейского образца под названием «Восточное обозрение», созданное в начале двадцатых годов XIX века будущим декабристом Батеньковым. Но и оно как-то не особенно влияло на умы сибиряков, а вскоре и совсем зачахло, после того, как его организатор отбыл в Петербург на Сенатскую площадь.

Но вместе с тем и в то же самое время имелся в Сибири, и это уже без всяких шуток, наш собственный, причём практически доморощенный, учёный-историк. Звали его Пётр Андреевич Словцов — уникальный человек, со сложной, а порой и просто трагической судьбой, перенесший и тюремное заключение, и ссылку, переживший в период трудных научных изысканий непонимание, клевету, а порой и откровенные насмешки со стороны отдельных недальновидных современников. Однако при всём при том — своей беззаветной преданностью науке и беспримерно кропотливыми занятиями — создавший фундаментальный для того времени научный труд под названием «Историческое исследование Сибири». И в нём мы видим то же самое стремление, что и у других теоретиков автономизма: каким-то образом обособить Сибирь, определить её отличительные особенности и вместе с тем провозгласить для тех, кто способен ещё слышать, что «Сибирь, как страна, заключает в себе золотое дно, но как государство представляет ничтожную и безгласную область». Не в бровь, как говорится, а в глаз, в самое что ни на есть яблочко попал первый сибирский архивариус, раз и навсегда пригвоздил, навеки вечные, и аминь.

Вслед за Словцовым молодые сибирские публицисты из числа единомышленников Потанина и Ядринцева, практиковавшие из-за почти полного отсутствия местных газет главным образом публичные лекции, также стали заострять внимание слушателей на том, что Сибирь — это полностью обездоленная, штрафная колония Центральной России, которая по многим показателям экономического, общественно-политического и культурно-образовательного развития безнадёжно отстаёт от своей всевластной метрополии. И в первую очередь потому, что регион по рукам и ногам скован не только вполне обоснованными, обременительными (ну что же делать), так называемыми общегосударственными интересами России, но и абсолютно неоправданными, во многом неуместными и при том непомерно преувеличенными в финансовым отношении вожделениями столичных толстосумов и приближённых к престолу власть имущих.

Так начинал зарождаться сибирский местническо-патриотический протест против абсолютно неограниченного всевластия метрополии. Вместе с тем, считая опасным для целостности страны провозглашение полной политической независимости, сибирские автономисты, начиная с самых первых публичных выступлений, а потом и газетных публикаций, всегда с неизменной принципиальностью подчёркивали стремление произвести революционный переворот, в первую очередь, в направлении культурно-образовательной и экономической самостоятельности своего региона не менее, но весте с тем и не более того. Единственным же их политическим требованием являлась программа по демократизации системы управления, то есть учреждения на территории Сибири городского и земского самоуправления, а также гласного суда.

Самым же сокровенным желанием областников на первых порах по-прежнему оставалось стремление добиться от царского правительства разрешения на открытие в Сибири собственного университета, который должен был стать не просто научно-образовательным, но вместе с тем и крупным научно-исследовательским центром, призванным дать новый толчок к развитию сибирского регионального самосознания. Автономисты также пытались, как могли, уже тогда защищать права и интересы местного бизнеса, включая в свои лекции и многие экономические вопросы. Ну и, наконец, последнее, к чему постоянно призывали молодые пропагандисты областнических идей, — это защита бесценных культурных традиций аборигенных народов Сибири и Дальнего Востока. Вот, пожалуй, и все пункты изначальной, ставшей потом классической, программы сибирских областников. Однако в условиях «захудалой и заброшенной провинции» Сибирь «не заметила тогда призыва областников и не пошла за ними». Вот почему вполне достаточным оказалось тогда произвести разгром кружка первых сибирских автономистов, наскоро обвинённых в пропаганде антироссийского политического сепаратизма, чтобы их идеи вместе с ними самими на долгие годы растворились, как говорится, во тьме исторического безвременья.

Весной 1865 г. Григорий Потанин, Николай Ядринцев и ещё один начинающий областник, отставной артиллерийский поручик Евгений Колосов, были арестованы на заимке купца Пичугина под Томском, где они производили естественноисторическую, как они это называли, научную экскурсию, после чего их отправили под конвоем в генерал-губернаторский Омск. Поводом для ареста послужила, обнаруженная в среде учащейся молодёжи Омска и Иркутска, прокламация под названием «Патриотам Сибири», в которой чёрным по белому заявлялось о том, что «для блага отечества, для блага каждого из нас необходимо отделиться от России». Авторство данного манифеста сразу же приписали группе Потанина и Ядринцева; являлась ли злополучная прокламация фальшивкой, сфабрикованной в омском жандармском управлении, или действительно «отец Пафнутий руку приложил» — до сих пор так и остаётся загадкой. Но делу дали ход, и три года спустя Потанин получил 12 лет каторги, заменённых впоследствии содержанием в крепости Свеаборг. Ядринцева также первоначально приговорили к 12 годам каторжных работ, однако позднее ему определили в качестве наказания поселение на территории одной из самых северных губерний России — Архангельской. К суду по делу о «сибирском сепаратизме», кроме самих участников молодёжного кружка автономистов, оказался тогда привлечён и один из теоретиков областничества Афанасий Прокопьевич Щапов.

После высочайшего помилования в 1874 г. Потанин и Ядринцев вновь вернулись в Сибирь и продолжили каждый на своём поприще и на первых порах строго в рамках дозволенного, некогда начатое ими великое дело по культурному возрождению Сибири. Потанин, как в дни юности, потянулся к тайнам Востока и по поручению Русского географического общества совершил несколько замечательных путешествий в Монголию, Тибет и Китай. Ядринцев же, полностью переключившись на публицистику, стал почти на два десятка ближайших лет лидером областнической мысли в Сибири. Сначала он сотрудничал в «Камско-Волжской газете» в Казани, а потом — в газете «Сибирь», издававшейся в Иркутске, а еще позднее — в петербургском «Восточном обозрении». Последнее издание Ядринцев редактировал сам, и именно эта газета стала, по мнению многих исследователей, поистине «благодатным весенним дождём» для сибирского областнического движения. Теперь, после воодушевляющих статей Ядринцева, почти повсюду в Сибири начали появляться многочисленные легальные кружки приверженцев идей автономного мирообустройства.

Потом было, наконец, и долгожданное открытие Томского императорского университета (1888 г.). Одновременно с этим стали выходить первые сибирские газеты, причём всё более и более значительными тиражами, в которых в обязательном порядке печатались статьи, в том числе и по областнической тематике. Велись разного рода публичные дискуссии, и на их основе вскоре стали возникать, что называется, кружки по интересам, формировавшие с каждым годом всё большее и большее число убеждённых сторонников сибирского автономизма. И вот уже и другие люди также стали заниматься изучением Сибири, плодотворно интересоваться её историей, этнографией, геологией, флорой и фауной, а также не менее сложными вопросами социокультурного общежития её многочисленных народов. Прогрессисты, пошедшие вслед за первыми областниками, постепенно становились лучшими знатоками сибирской действительности и сибирских нужд, незаменимыми работниками для будущей Сибирской областной думы, хорошо образованными и, главное, подготовленными для решения самых насущных проблем родного края.

В 1882 г. вышёл в свет главный научно-публицистический труд Ядринцева — его монография «Сибирь, как колония», — заключавший в себе обстоятельный обзор текущих областных вопросов в связи с историческим прошлым сибирского края, а также с его будущими перспективами. Эта книга была переведена на некоторые европейские языки и сразу же сделала Ядринцева достаточно известным публицистом не только в Сибири и России, но и за рубежом. В том же году Николай Михайлович приступил к изданию газеты «Восточное обозрение», призванной стать, как мы уже отмечали, главным печатным органом сибирских областников. Примечательно то, что на страницах своего печатного листка Ядринцев вновь весьма смело стал пропагандировать практически те же самые идеи, за приверженность к которым семнадцать лет назад он и его товарищи подверглись жестокому судебному преследованию. «Сибирское общество, — писал он, — ждёт введения земства, нового гласного суда, распространения образования, гарантий личности и лучшего общественного существования… Наши первые и настоятельные нужды — это введение земства, гласного суда, свободы личности, свободы переселения и прекращения ссылки в Сибирь».

Реакция властей на такие «непомерные» запросы, естественно, не заставила себя долго ждать и уже через полгода после выхода первого номера «Восточного обозрения» последовало строгое административное предостережение, а вскоре все публикуемые материалы стали подвергаться жесткой предварительной цензуре. Всё это в конечном итоге привело к тому, что в 1888 г. Ядринцев вынужден был покинуть Петербург и переехать вместе со своей газетой в Иркутск — город, хотя и пропитанный особым духом ссыльных декабристов, но при отсутствии в то время железнодорожного сообщения и телеграфной связи, находившийся так далеко от российских культурных центров, что просто, как говорится, хоть волком вой, — в общем, у «чёрта на куличках», если уж быть совсем точным.

Здесь Николай Михайлович вдобавок к свалившимся на него неприятностям, связанным с закрытием газеты, вскоре получил и трагическое известие о преждевременной смерти своей жены. Сильные переживания, последовавшие за всеми этими событиями, привели Ядринцева в такое отчаяние, что он вскоре впал в очень глубокую депрессию, сопровождавшуюся периодическими и весьма длительными запоями. Лишь своевременное участие друзей и, прежде всего, Потанина, в его судьбе смогло отвлечь внимание Николая Михайловича от одолевавших его проблем и помогло ему вновь направить усилия на плодотворную научную работу. Ядринцев едет в экспедицию на поиски Каракорума — древней столицы монгольских Чингизидов. Эта поездка, закончившаяся открытием известного археологического памятника, навсегда внесла имя Ядринцева в историю мировой науки.

Однако после возвращения из научной экспедиции Николай Михайлович неожиданно для многих увлёкся переселенческим вопросом. С целью ознакомления с научными и практическими наработками по данной проблематике за рубежом Ядринцев вскоре совершил поездку в США и пришёл в неописуемый восторг от абсолютно новой для него и свободной страны. «Америка меня поразила: это — Сибирь через 1000 лет, точно я вижу будущее человечества и родины… пишу вам 4 июля — праздник Независимости; представьте мои чувства… сердце замирает и боль, и тоска за нашу родину. Боже мой! Будет ли она такой цветущей?» — восклицает он в своих письмах и с ещё большим энтузиазмом по возвращении назад начинает разрабатывать колонизационный и переселенческие вопросы. Но что один разве в поле воин?..

В 1894 г. уставшим и вновь совершенно больным Николай Михайлович прибыл в Барнаул. В этом городе 7 июня того же года он скоропостижно скончался в возрасте пятидесятидвух лет. Как говорили изустно очевидцы, Ядринцев намеренно отравился, приняв слишком большую дозу опия в качестве снотворного. Полагали, что в той страшной трагедии не последнюю роль сыграла некая молодая особа, от неразделённых чувств к которой Николай Михайлович сильно страдал в последний период своей жизни.

Смерть Николая Михайловича Ядринцева символично совпала с окончанием «золотого века» сибирского областничества, и уже вскоре начался следующий, второй этап развития этого движения, разворачивавшийся в совершенно иной социально-политической и экономической обстановке, связанной, во-первых, с окончанием строительства в начале ХХ века Транссибирской железнодорожной магистрали, а во-вторых, — с изменившейся общественно-политической ситуацией в стране, пережившей за два первых десятилетия нового века целые три социальные революции.

3. Николай Последний

Подобно тому, как демократические власти современной России отменили главный праздник коммунистов — победу Октябрьской социалистической революции, — заменив его так называемым Днём народного единства, точно так же и сами большевики в своё время подменили празднование дня начала Февральской буржуазной революции (23-е февраля по старому стилю и 8-е марта по новому) Международным женским днём.

За 20 минут до полуночи 2 марта 1917 г. царь Николай II передал в руки делегации от Государственной думы акт отречения от престола в пользу своего младшего брата — великого князя Михаила Александровича. 3 марта новый император, уступив настояниям всё тех же представителей Государственной думы, сложил с себя переданные ему полномочия вплоть до вынесения решения по этому вопросу Всероссийским Учредительным собранием, передав до того момента власть по управлению страной в руки Временного правительства, избранного из числа депутатов IV Государственной думы.

Революция в России победила*.

По официальным данным тех лет, в ходе Февральской революции в столице погибло с обеих сторон 266 человек, ранения получили — 958.

Вести, поступавшие всю неделю с 23 февраля по 2 марта** по правительственным каналам телеграфной связи в сибирские города, в том числе и в Томск, разумеется, тщательно фильтровались местными властями и не подлежали (упаси бог) никакому публичному разглашению, а тем более — обсуждению. И, тем не менее, все последние «секретные» новости с неизменной периодичностью всем нам хорошо известным способом, всё-таки просачивались в обывательскую среду, где мгновенно распространялись и анализировались на всякий лад. Все, кому были не безразличны подобные сообщения, а такие составляли, надо полагать, подавляющее большинство, одни в нервном напряжении, а другие — просто с небывалым интересом, ждали окончательных результатов происходивших в столице «продовольственных беспорядков».

И вот, наконец, утром 3 марта, когда стало известно, что семья (династия) Романовых приняла решение прекратить политическую борьбу и официально передать власть в руки революционной демократии, скрывать дальше главные столичные новости теперь уже не только не имело никакого смысла, но и стало достаточно опасным занятием, поскольку вполне могло сойти за преступление против революции, чреватое самыми негативными последствиями для

_______________

*Хотя некоторые полагают, что это долгожданное для многих событие произошло немного раньше — 27—28 февраля по старому стилю. 27 февраля состоялось последнее заседание царского правительства, а 28 февраля на сторону Революционного комитета Государственной думы перешла подавляющая часть петроградского гарнизона.

**Все даты до февраля 1918 г. приведены у нас по старому стилю.

местных властей. А, впрочем, 3 марта никто у них уже и не думал спрашивать, собственно, на сей счёт никаких вообще разрешений или распоряжений. В Томске с самого утра того исторического дня, как отмечала местная печать*, начались стихийные манифестации и митинги в поддержку победившей в столице буржуазно-демократической революции. И точно так же, как и население Петрограда, жители Томска с волнением следили в те дни за реакцией воинских частей местного гарнизона на происходившие события, — так как именно от человека с ружьём, как там — в столице, так и здесь — в провинции, во многом зависело то, в какую сторону будут развиваться дальнейшие политические события.

В Томске на тот момент было расквартировано пять запасных полков 20-й Сибирской стрелковой дивизии (18, 25, 32, 38 и 39). И они не подвели… ни один из них не встал на защиту гибнущей монархии… Более того, 18-й полк сразу же перешёл на сторону революции, что оказалось в общем-то в определённой степени, вполне закономерно. Дело в том, что именно в рядах этого полка отбывали воинскую повинность мобилизованные по высочайшему указу 1916 г. ссыльные политические «преступники»** главным образом социал-демократы и эсеры — представители двух политических партий, которые на протяжении последних двадцати лет, собственно, и готовили только что произошедшую революцию. Особенно отличилась в тот день — 3 марта, 14-я рота данного полка. Её казармы располагались в самом центре города, на Воскресенской горе, в месте основания Томска, здесь же проживал во время своей ссылки Бакунин (всё как-то в одном знаменательном русле). В составе 14-й роты, кстати, проходили воинскую службу в будущем такие известные в Сибири большевики, как Владимир Косарев и Андрей Звездов, а также эсер Сергей Кудрявцев. Именно они, а в других ротах 18-го полка точно такие же _______________

*Здесь и немного далее мы будем опираться главным образом на материалы мартовских номеров томских газет «Утро Сибири» и «Голос свободы» за 1917 г., а также на воспоминания некоторых участников тех событий, опубликованных год спустя, в марте 1918 г. в газете «Путь народа».

**Среди 40 тысяч призванных тогда по амнистии в армию государственных преступников лишь 5 тысяч являлись политическими, остальные 35 — были осуждённые по уголовным статьям. При этом нужно ещё отметить, что под данную акцию не попали, так скажем, политические «рецидивисты», крупные партийные руководители, которых чаще всего под предлогом непригодности по состоянию здоровья к воинской службе, по-прежнему удерживали в «местах, не столь отдалённых». Все они получили свободу только после 2 марта 1917 г.

бывшие политзаключённые, и возглавили движение в поддержку Февральской революции.

По воспоминаниям Сергея Кудрявцева, утром 3 марта 14-я рота в полном составе двинулась к Дому науки*, где размещался в то время штаб 18-го полка. Здесь произошла встреча с командиром полка полковником Калиной, который вежливо пригласил политических активистов роты в помещение штаба и официально подтвердил сведения о том, что Николай II действительно отрёкся от престола, что его правительство арестовано и что вся полнота власти в стране перешла в руки Революционного комитета Государственной думы. После этого личный состав роты вернулся в своё расположение — отмечать так давно ожидаемое всеми событие, а для многих — великий день (сейчас патетика) первых смелых ожиданий и нерастраченных ещё пока надежд на обновление.

Однако главные события разворачивались в тот момент у здания городской думы (сейчас здесь располагается мэрия города Томска) и внутри него. Сюда весь день 3 марта стекались активные сторонники новой власти, по преимуществу — молодёжь из числа военных и гражданских служащих, учащиеся и учащие (тогда именно так принято было называть преподавателей), а также представители местных общественных и партийных организаций, обретших в тот день теперь уже абсолютно легальный политический статус.

Идя навстречу настроению общественности, ставленник свергнутого теперь уже режима, томский губернатор Дудинский обратился к городскому голове с предложением организовать временный комитет, на который можно бы было на переходный период возложить обязанности новой губернской власти. Дело по организации такого комитета городской голова решил поручить гласному (депутату) городской Думы, известному томскому адвокату Борису Гану. Последний после некоторых раздумий принял это предложение и вскоре призвал представителей от всех политических и общественных организаций города на совещание в помещении городской Думы («Сибирская жизнь», №109 за 1918 г.).

Поэтому, пока у стен городской думы с утра и практически до самого вечера 3 марта шёл ни на минуту не прекращающийся импровизированный политический митинг**, в то же самое время _______________

*Народный университет, построенный на средства П. И. Макушина.

**Митинговщина в 1917 г. стала настолько популярной, что даже всем известную Нагорную проповедь некоторые предлагали считать древней формой революционного митинга, в том смысле, что революция конечно же не есть только слом старой политической системы, но и обязательное

внутри самого здания велись разного рода консультации и совещания, переходившие порой в достаточно жаркие дебаты по вопросу о формировании новой власти в городе и губернии. Городская Дума, хотя и была в своё время создана на цензовой основе, являлась, по сути, единственным органом, в состав которого входили люди, не назначенные прежней царской администрацией, а выбранные путём ограниченного (цензового), но всё-таки публичного гражданского голосования. Прогрессивная часть гласных (депутатов) Думы, собственно, и встала на первых порах во главе процесса по обновлению губернской власти, опираясь в этом революционном начинании, главным образом, на представителей от местного отделения кадетской партии, на делегатов от биржевого корпуса (торгово-промышленных кругов города), а также на видных томских общественников из числа профессорско-преподавательского состава, известных публицистов и ещё конечно же — на юристов (всегда необходимых знатоков нужных законов) в лице, прежде всего, наиболее заметных томских адвокатов (присяжных поверенных) *. В результате в новообразованном комитете по управлению Томской губернией оказалось первоначально 60 человек, по три представителя от каждой политической и общественной организации города («Сибирская жизнь», №109 за 1918 г.). В ряду тех лиц числилось и немало сторонников областнического движения.

Одновременно с этим бывшие политзаключённые, на тот момент рядовые пяти томских полков, здесь же в одном из думских кабинетов, днём 3-го марта стали инициаторами избрания и первого состава городского совета солдатских депутатов. Вслед за ним через некоторое время появился совет офицерских депутатов, а потом ещё и совет рабочих депутатов (9 марта) **. Поэтому в Томске, так же как и в ________________

духовное обновление общества.

*В среде общественных деятелей за несколько первых революционных дней и недель произошли весьма значительные политические метаморфозы. Многие из них, до того времени считавшиеся беспартийными, сразу же начали вступать в члены двух ведущих на тот момент политических партий: конституционных демократов и социалистов-революционеров. При этом прежние прогрессисты становились, как правило, правыми эсерами, а бывшие приверженцы консервативного курса и даже некоторые октябристы предпочли теперь числиться кадетами.

**Уже вскоре совет солдатских депутатов стал проводить заседания в Доме свободы, бывшей резиденции томского губернатора. Совет рабочих депутатов собирался в Доме общества содействия физическому развитию на Мухином бугре, сейчас здесь здание горбольницы №1 по улице

столице, а затем и в большинстве других российских городов, сложился режим двоевластия в лице, с одной стороны, проправительственных (поддерживающих политику Временного правительства) новых административных структур, а с другой — в лице советов солдатских и рабочих депутатов, сразу же занявших нишу политической оппозиции слева.

Итак, политические консультации, заседания и дебаты в стенах городской Думы продолжались, как свидетельствуют источники, до самого утра 4 марта, пока, наконец, присутствовавшие там общественные деятели не смогли договориться по вопросу о структурах новой власти. В результате был сформирован так называемый Коалиционный комитет, а параллельно с ним — президиум совета солдатских депутатов, в состав которого, кстати, вошли рядовые Николай Яковлев и Иван Смирнов (в скором будущем большевистские наместники Сибири, первый — в период до Гражданской войны, а второй — после её окончания).

Коалиционный революционный комитет (через несколько дней он будет переименован во Временный Комитет охраны общественного порядка и безопасности) под председательством всё того же Бориса Гана собрался на своё первое заседание днём 4 марта, то есть уже через несколько часов после сформирования. Проходило оно на этот раз в помещении городской управы, размещавшейся на углу улицы Почтамтской* и Ямского (теперь Нахановича) переулка. Начало заседания было омрачено весьма неприятной новостью: появились якобы абсолютно достоверные сведения о том, что группа высших офицеров Томского гарнизона, несмотря ни на что, всё-таки решила сохранить преданность воинской присяге, данной некогда на верность царю и отечеству, и организовала заговор против новой революционной власти.

_______________

Красноармейской (бывшей Солдатской). Совет офицерских депутатов заседал в актовом зале университетской библиотеки. Наряду с вышеупомянутыми структурами функционировал ещё и так называемый гарнизонный совет, размещавшийся в доме №4 по ул. Садовой (теперь здесь часть проспекта Ленина от площади Новособорной до Лагерного сада). Был также своего рода «совет» и у томских бизнесменов, он назывался Союзом домовладельцев. Где проводил заседания данный «совет» — нам доподлинно неизвестно, но, возможно, они могли проходить в помещении торгово-промышленной биржи по улице Магистратской (теперь Розы Люксембург) — 15.

*Часть современного проспекта Ленина от площади Новособорной до площади имени Ленина (бывшей Базарной).

По поступившей информации заговорщики также не спали всю прошедшую ночь, готовя в городе военный переворот в защиту «низвергаемой жидами и масонами православной монархии». Члены Коалиционного комитета, получив предварительную информацию, не стали перепроверять полученные сведения и в целях предотвращения возникшей угрозы тут же подняли по тревоге личный состав 14-й роты (250 бойцов) 18-го полка и передали командование над ней одному из её рядовых военнослужащих, бывшему политзаключённому, упоминавшемуся нами уже эсеру Сергею Кудрявцеву*. Прежнего командира данного подразделения офицера Чельцова тем же приказом отстранили от исполнения его обязанностей. Одновременно смещёнными со своих постов оказались и некоторые другие, показавшиеся неблагонадёжными, «золотопогонники» из числа младшего командного состава, а их должности заняли теперь выбранные самими солдатами командиры. Так, первый революционный взвод 14-й роты возглавил бывший политссыльный, тридцатисемилетний большевик, рядовой Владимир Косарев. После этого силами перешедших на сторону революции военнослужащих были взяты под усиленную охрану помещения городской Думы и городской управы, и одновременно арестован глава планировавшегося заговора — начальник томского гарнизона полковник Бирон, а вместе с ним и ещё несколько высокопоставленных армейских офицеров. На освободившуюся таким образом должность начальника Томской стрелковой бригады Коалиционный комитет назначил командира 18-го революционного полка полковника Калину.

За этими проблемами не забыли, однако, и о делах насущных. Одним из первых своих решений Коалиционный комитет отменил введённую в период войны карточную систему на печёный хлеб, теперь им разрешено было торговать в розницу в неограниченном количестве. В чьих интересах проводилась данная акция, то ли в интересах голодающего населения, то ли предпринимателей — вопрос

далеко не однозначный.

На следующий день, 5 марта, на сторону революции вслед за 18-м перешёл ещё и 32-й стрелковый полк, причём также во главе со своим командиром К. С. Киселёвым. После митинга, проведённого в расположении части, полк в полном составе в сопровождении оркестра и с красными революционными флагами подошёл к зданию _______________

*В советских исторических исследованиях, посвящённых этим событиям, революционным командиром 14-й роты 18-го полка значится (видимо, всё-таки ошибочно) большевик Андрей Звездов.

городской управы. Его командир обратился к представителю Комитета общественного порядка и безопасности с речью, в которой указал, что он от имени полка приветствует Всероссийское Временное правительство и выражает готовность вместе с вверенным ему воинским подразделением встать на защиту отечества и нового порядка. Остальные три томских полка пока ещё сохраняли нейтралитет, но и это, как посчитали в Комитете, было скорее положительным, нежели отрицательным результатом трёх первых революционных дней в городе.

Получив такую значительную поддержку со стороны военных, Коалиционный комитет в тот же день, 5 марта, принял решение отстранить прежнюю полицию от охраны общественного порядка в городе, передав её функции тем воинским частям, которые заявили о своей поддержке произошедшей в стране революции. А вслед за этим последовали в тот же день и новые аресты, на сей раз — лиц из числа бывших высокопоставленных чинов губернской администрации. За решёткой оказались начальники полицейского управления: ротмистр Богданович и полковник князь Путятин (в некоторых источниках — Путято), а также руководители губернского жандармского отделения — некто Субботин и его первый помощник (заместитель) Потоцкий*. А тем же следом были арестованы и некоторые наиболее одиозные деятели из местного отделения Союза русского народа — самой мощной до недавнего времени монархической и националистической организации России, объявленной теперь вне закона. Руководил операцией большевик Аркадий Иванов. Он вскоре после успешного проведения данной акции, а также других революционных мероприятий подобного рода занял должность начальника томской революционной милиции (милиционер родился).

Все эти аресты сопровождались весьма тщательными и продолжительными обысками в полицейском управлении и особенно в его охранном отделении. Все конфискованные в ходе проведённого рейда материалы, в том числе и сверхсекретный агентурный компромат, оказались тем же следом в распоряжении Коалиционного комитета. К нему же под контроль перешло и всё изъятое у полиции оружие. В здании бывшего губернского правления в те дни также провели весьма тщательный осмотр, во время которого представители

_______________

*Уже через три месяца, в июне 1917 г. судебное преследование против всех этих лиц было прекращено, и они все вышли на свободу. Что касается рядовых служащих жандармского управления, то их зачислили в маршевые роты и уже в апреле 1917 г. отправили на фронт.

революционной власти обнаружили в подвальных помещениях 96 ящиков с винтовками и тут же на вполне «законном» основании конфисковали всё оружие в пользу революции. В завершение всех этих мероприятий вечером 5 марта под домашний арест был определён бывший томский губернатор Дудинский. Таким образом, люди, имевшие ещё несколько дней назад в своих руках реальные рычаги управления на территории Томской губернии, теперь все оказались или за решёткой, или под домашним арестом.

Единственным из наиболее влиятельных персон прежнего режима, оставшимся в первые революционные дни на свободе, оказался глава местной православной епархии епископ Томский и Алтайский Анатолий. Никаких формальных поводов для его ареста у новых властей тогда не нашлось. И всё, видимо, потому, что общественное влияние отца Анатолия, как тогда посчитали, было не столь значимо, чтобы представлять какую-то опасность для новой власти. Всё, что мог предпринять главный православный батюшка губернии для защиты старого режима, так это — как и в прежние годы — продолжать заниматься контрреволюционной пропагандой во время своих воскресных проповедей, что в условиях объявленной новыми властями свободы слова, законных поводов для ареста томского епископа как бы не давало. И даже после того, как 11 марта отец Анатолий публично освятил знамя Союза русского народа, его не стали подвергать, что называется, сугубой изоляции, а ограничились лишь тем, что направили в адрес Временного правительства и Священного Синода ходатайство об отстранении строптивого «епископа-черносотенца» от должности*.

_______________

*В столице то ли вследствие занятости на тот момент более важными проблемами, то ли по какой-то иной причине, но этому делу так и не дали тогда хода. Так что отец Анатолий по-прежнему продолжал исполнять обязанности главы Томской и Алтайской епархии ещё в течение нескольких лет. А покинул он своих прихожан лишь в конце 1919 г., когда из-за угрозы приближения к городу частей Красной армии отец Анатолий вынужден был бежать из Томска вместе с остатками войск Колчака. Однако в эмиграцию он вслед за остальными приверженцами белой идеи не подался и осел в Иркутске. Здесь в начале 1920 г. его арестовали большевики, приговорили за все прошлые дела к расстрелу, но потом по какой-то причине заменили высшую меру наказания на длительное тюремное заключение. После двух лет изоляции отца Анатолия в очередной раз амнистировали, освободили из заключения и разрешили вернуться на церковную кафедру. В 1925 г. прямо во время службы он умер от острой сердечной недостаточности.

6 марта Революционный коалиционный комитет, переименованный к тому моменту во Временный Комитет общественного порядка и безопасности, принял решение поменять место своей основной прописки и перебрался в здание теперь уже бывшего губернского правления (в настоящее время — корпус Сибирского физико-технического института, площадь Новособорная — 1, красивое здание с колоннами в античном стиле). Все службы и чиновников старого правления распустили в первые революционные дни, так что Комитету предстояло теперь набрать новую команду для управления губернией. В связи с этим в тот же день через периодическую печать было распространено обращение ко всем политическим и общественным организациям Томска с просьбой делегировать собственных представителей в расширенный состав Комитета. Откликнувшиеся на просьбу новой революционной власти 73 городские организации (включая и профсоюзные) в период с 8 по 12 марта выбрали на собраниях общественности наиболее ответственных работников и направили их в распоряжение Временного комитета. Таким образом, вскоре эта новоявленная административная структура разрослась до 165 человек и включала в себя следующие три основных подразделения:

1.Распорядительное бюро: председатель комитета Б. М. Ган, товарищ (заместитель) председателя В. И. Анучин, секретарь М. Б. Шатилов, члены Гуковский, А. В. Данилов, Н. Н. Яковлев (от совета солдатских депутатов) и В. С. Сизиков (от совета офицерских депутатов);

2.Исполнительное бюро: С. В. Александровский (военно-юридический отдел), А. Ф. Иванов (отдел милиции), А. И. Солнцев (почта и телеграф), А. А. Константинов (продовольствие),

Б. Л. Степанов (топливо), В. И. Орлов (пути сообщения), В. П. Денисов (народные собрания);

3. Комиссариат по управлению Томской губернией: А. А. Барок,

П. В. Вологодский и М. А. Воскобойников.

В апреле Воскобойникова в комиссариате по управлению Томской губернии сменил М. П. Марков, а чуть позже вместо Барока туда вошёл П. И. Троицкий. И лишь П. В. Вологодский с самых первых дней и вплоть до момента расформирования комиссариата в мае 1917 г. оставался его постоянным членом. Пётр Васильевич Вологодский —

известный томский адвокат, один из лидеров второго поколения сибирских областников…

Он был «рукоположен» в члены сибирского областнического братства самим Николаем Ядринцевым. Произошло это, как полагают исследователи, где-то между 1885—1886 гг. в Петербурге, во время обучения Вологодского на юридическом факультете столичного университета, именно тогда совсем ещё молодой Пётр Вологодский начал сотрудничать в газете «Восточное обозрение», редактируемой Н. М. Ядринцевым. Однако в 1887 г. его отчислили за неблагонадёжность из числа студентов и выслали под надзор полиции в Томск. А через год покинул Петербург и Ядринцев, перебравшийся со своей газетой в Иркутск. Вскоре сюда же прибыл и Вологодский. С того самого момента, собственно, и началась его легальная областническая деятельность.

Пётр Васильевич Вологодский начал работать на этом поприще как раз в ту пору, когда первый этап движения сибирских областников подошёл к своему логическому завершению или даже, можно сказать, — исчерпал себя*. И хотя усилиями Ядринцева и Потанина в крупнейших городах Сибири на базе обществ попечения о начальном образовании, под прикрытием местных отделов и подотделов Русского географического общества, а также из недр различного рода просветительских кружков по интереса, стали возникать в тот период уже первые, хотя и небольшие, но всё же в определённой степени достаточно организованные группы областников-автономистов, а вслед «Восточному обозрению» появилось ещё несколько сибирских газет, таких как «Сибирь», «Сибирская газета» и «Сибирская жизнь», например, всё-таки говорить о том, что движение автономистов набрало уже в глазах общественности достаточный вес и силу, было пока ещё весьма и весьма преждевременно.

В определённой степени это явилось следствием того, что движению в большинстве своём категорически не желали оказывать никакой материальной поддержки местные толстосумы — представители сибирских бизнес-кругов. Во-первых, потенциальные спонсоры опасались оказаться замешанными в «антигосударственной деятельности», а во-вторых, они не находили в финансовой помощи областникам никакой практической выгоды для себя. Поэтому некоторые сибирские меценаты, в лучшем случае, принимали посильное участие лишь в просветительской работе, да и то из всего многочисленного «корпуса» сибирских промышленников и купцов XIX — начала XX века можно выделить, пожалуй, лишь десятка два человек, ну может быть чуть больше, кто своим непосредственным участием оставил хоть какой-то более или менее заметный след на

_______________

*Всё это совпало, между прочим, с началом царствования последнего российского императора.

поприще благотворительности*. Остальную же — к сожалению и увы, — абсолютно безучастную в деле народного просветительства массу сибирского торгово-промышленного капитала Потанин с горечью называл «просолами».

Однако в начале ХХ века положение вещей в Сибири в этом плане стало понемногу меняться, причём определённо в лучшую сторону. И произошел данный переворот, в первую очередь, вследствие того, что сибирские промышленники и предприниматели вошли в стадию жесткой экономической конкуренции** со своими столичными партнёрами, которые, благодаря связям в правительственных кругах, диктовали сибирским коммерсантам однозначно невыгодные для них условия товарообмена. И первой такой весьма значительной издержкой на пути до той поры абсолютно «безоблачного» сотрудничества столичных и провинциальных деловых кругов стал так называемый Челябинский тарифный перелом, принятый правительством в 1896 г. и обязывавший платить за товары, вывозимые из Сибири, двойной железнодорожный тариф, что сразу же сказалось на себестоимости этих товаров и нанесло удар не только по предпринимателям из сферы частного бизнеса, но и по участникам недавно зародившегося в Сибири товарно-потребительского кооперативного движения.

Следующий весьма чувствительный удар в области товарно-денежных отношений был нанесён по сибирякам в 1898 г. Дело в том, что в период строительства Транссиба (началось в 1891 г. и продолжалось около 10 лет) часть монтажного оборудования и техники доставлялась в Сибирь по Северному морскому пути. И вот, воспользовавшись предоставленной возможностью, по этой проторенной во льдах дорожке стали заплывать в устье великих сибирских рек иностранные торговые представители, начавшие вступать с местными купцами и промышленниками в прямые коммерческие предприятия, не прибегая уже больше к услугам _______________

*Среди них хотелось бы отметить, например, иркутского купца Андрея Андреевича Белоголовова (1832—1893), собравшего за свою жизнь более 1000 томов уникальных печатных и рукописных книг по истории Сибири, о культуре и традициях её народов и завещавшего после смерти все эти бесценные фолианты в дар библиотеке Томского университета. Необходимо выделить заодно с ним также и томича Петра Ивановича Макушина (1844—1926), первым организовавшего в сибирских городах сеть книжных магазинов, в которых можно было по весьма сходной цене приобрести самую современную литературу, в том числе и просветительского характера.

**Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорится.

московских и питерских посредников. Более того, достаточно продолжительное время в тот же период в крупнейшем сибирском портовом городе Владивостоке существовала ещё и система беспошлинной международной торговли, так называемая система порто-франко, свободная экономическая зона по-нашему. Такое положение вещей, естественно, вызывало явное недовольство в среде питерских портовых олигархов, и они, опять-таки пользуясь своими связями в около правительственных кругах, после того как строительство железнодорожной магистрали стало уже подходить к концу, настояли в 1898 г. на том, чтобы, во-первых, запретить иностранным негоциантам торговать с сибирскими купцами напрямую. А во-вторых, в 1909 г. были отменены и столь благоприятные для самостоятельного развития сибирского бизнеса условия порто-франко во Владивостоке.

Эти и некоторые другие экономические проблемы, а также давнее-предавнее желание сибиряков иметь собственное земское самоуправление с самыми широкими полномочиями для развития своего региона и соединили воедино в начале нового века усилия сибирских областников с прогрессивными намерениями местных политиков либерально-буржуазного толка. Более того, тогда же к данному процессу удалось подключить ещё и спонсорские капиталы той части сибирского предпринимательского сообщества, которая также поверила, наконец, в такое важное и общее для всех дело.

Вместе с тем на этом трудном пути оставался по-прежнему целый ряд сложностей, связанных, в частности, с тем, что и областникам, и либералам приходилось до периода демократических реформ 1905 г. действовать на полулегальной основе. И хотя они в отличие, допустим, от революционеров, находились, как правило, на свободе, а не скитались по тюрьмам и ссылкам, однако их лидеры фактически все без исключения были под негласным, а иногда и гласным надзором полиции, что, несомненно, сдерживало процесс консолидации их общих усилий, препятствовало их полноценному и, главное, — плодотворному сотрудничеству. И лишь с приходом Первой русской революции 1905 г. ситуация в данной области немного изменилась к лучшему. По крайней мере, теперь вся оппозиция умеренного толка получила, наконец, свой вполне легальный политический статус. В числе тех немногих счастливчиков оказались тогда и сибирские областники.

Всё это в немалой степени поспособствовало тому, что сибирским автономистам удалось, наконец, создать не только несколько официально зарегистрированных городских организаций, но также и своё первое общекраевое объединение. Так в самом начале 1905 г. в Томске стараниями местной группы автономистов образовался Сибирский областной союз. Эта всесибирская организационная структура появилась на свет главным образом благодаря усилиям, по-преимуществу, деятелей второго поколения сибирских областников, однако лидером Союза стал, и это даже не обсуждалось, Григорий Николаевич Потанин*, представитель самого первого, героического (позволим себе такой эпитет) поколения сибирских автономистов. Патриарх тогда уже находился на семидесятом году жизни, но он по-прежнему оставался в строю, был бодр телом и душой и очень надеялся, что ему хватит времени и сил для того, чтобы завершить главное дело всей своей жизни**.

Томское отделение Союза возглавлял в это время тогда ещё достаточно молодой — сорокадвухлетний Пётр Васильевич Вологодский. В тот же период руководителем красноярской организации сибирского областнического объединения являлся ещё один видный представитель второго поколения сибирских автономистов — сорокадевятилетний врач Владимир Михайлович Крутовский. Он собрал вокруг себя весьма представительную по количеству группу автономистов, в которую вошло по некоторым данным около 140 человек. Правда, по большей части, ими являлись друзья, коллеги по работе, а также многочисленные знакомые (читай: пациенты) Владимира Михайловича, и всё же, всё же, всё же. 20 мая 1905 г. в кругу своих единомышленников*** Владимир Крутовский впервые озвучил идею о созыве общесибирской земской Думы для решения на местном законодательном уровне самых насущных региональных проблем.

После нескольких предварительных консультаций члены Сибирского областного союза решили созвать в Томске в августе 1905 г. съезд (в других источниках — пока просто конференцию) представителей от ведущих городских организаций Урала, Сибири и Дальнего Востока. Некоторые исследователи полагают, что томскому

съезду, возможно, собирались придать даже статус учредительного. С этой целью группа томских автономистов в составе:

П. В. Вологодского, М. Н. Вознесенского, А. В. Витте, А. Н. Гаттенбергера и

_______________

*С 1902 г. он опять на постоянной основе поселился в Томске.

**Натянуть тетиву одиссевского лука и преподать урок незваным гостям, разоряющим его дом.

***Некоторые источники утверждают, что это произошло на заседании общества врачей Красноярска.

некоторых других*, а также при непосредственном участии

Г. Н. Потанина разработала проект закона о местном самоуправлении в Сибири под названием: «Проект основных начал положения о земских учреждениях в Сибири». При его подготовке учли, в частности, пожелания группы красноярских областников, и в третьей части законопроекта на рассмотрение съезда было представлено Положение об учреждении единого для всего Зауральского региона Областного земского собрания, своего рода краевого парламента. По предложению Михаила Николаевича Вознесенского данное собрание решили назвать — Сибирской областной думой, по аналогии с общероссийской Государственной думой, созыва которой требовала от царя в революционном 1905 г. вся прогрессивная общественность страны.

Сибирская дума задумывалась как орган по разработке, подготовке и выдвижению на рассмотрение Всероссийской Государственной думы необходимых законов в области социального, экономического, научно-образовательного и культурно-просветительского развития региона. Областная дума должна была быть автономной, наделялась правом иметь собственный исполнительный орган власти и собственные финансовые средства. Кроме того, в её ведение, по замыслам создателей законопроекта, передавались лесные и водные ресурсы края, а также — возможность по собственной инициативе и в собственных интересах распоряжаться богатствами своих недр (планов — громадьё). В первых двух частях «Проекта основных начал», предварявших главу об Областной думе, подробно расписывалась система выборного земского самоуправления, начиная от сельской общины и кончая губернским народным представительством. Ну и, наконец, ещё одним основополагающим положением этой законодательной инициативы томских областников являлось провозглашение Сибири неотъемлемой частью Российской империи**.

Все предварительные наработки решено было обсудить, дополнить и по возможности принять в окончательном варианте на том самом съезде Сибирского областного союза, который, как мы уже указывали, _______________

*Вся эта группа, за исключением близкого к эсерам Вологодского и народного социалиста Потанина, представляла в большинстве своём либерально-буржуазное направление в российской политике, уже через несколько месяцев объединившееся в партию конституционных демократов, — кадетов.

**Кто-то говорит в связи с этим: «Да ладно, не вешайте нам лапшу на уши». А мы говорим: «Ну так не доводите до греха…»

запланировали провести в августе 1905 г. в Томске*. Мероприятие это проходило под бдительным надзором жандармерии, участников совещания, съехавшихся из разных городов Сибири, вполне естественным образом, что называется, весьма качественно «пасли» как самых настоящих революционеров. И только временное (в условиях усиливающегося с каждым днём противостояния общества и государства) послабление режима абсолютной власти не позволило полиции задержать прибывших тогда в Томск областников-автономистов. Однако и те также решили не испытывать лишний раз терпение властей и провели «съезд» с максимальной оперативностью — всего за один день**. 29 августа в достаточно вместительном доме*** томского адвоката Петра Васильевича Вологодского собрались за большим тульским самоваром на свою «тайную вечерю» несколько десятков человек, виднейших представителей сибирской интеллигенции.

Весь день с раннего утра и до самой глубокой ночи проходило первое объединительное собрание сибирских областников, и хотя до статуса учредительного августовский съезд всё-таки не дорос, тем не менее на нём удалось решить целый ряд очень важных вопросов, подводивших своеобразный итог полувековому пути развития автономистского движения. Так, в частности, в доработанном варианте большинством голосов участники томского совещания одобрили «Проект основных начал положения о земских учреждениях в Сибири»****. И с этим достаточно «крамольным» по тем временам документом на руках в Москву, теперь уже на съезд городских и земских деятелей всей России, была откомандирована группа делегатов во главе с Григорием Потаниным.

Однако там, в Москве, на земском съезде, где, кстати, одновременно с решением некоторых других задач прошла процедуру _______________

*Томск, как место проведения совещания, был выбранконечно же не случайно. Здесь находилась самая представительная и наиболее влиятельная группа автономистов, здесь же проживал Потанин, да и вообще — в 1905 г. Томск всё ещё являлся самым крупным городом Сибири, лишь в последующее десятилетие его немного опередил в этом плане Омск.

**По другим сведениям, совещание продолжалось не один, а целых два дня — 28 и 29 августа.

***Располагавшимся тогда по улице Нечаевской (теперь проспект Фрунзе) — 17.

****Некоторая часть делегатов настаивала на смягчении, а другая, — наоборот, на радикализации этого законопроекта.

официального оформления ещё и кадетская партия*, идеи сибирских областников оказались восприняты однозначно положительно. Потанину в очередной раз, теперь уже в среде столичной либерально-буржуазной политической оппозиции, пообещали рассмотреть сибирские проблемы в «самой ближайшей перспективе», а пока настоятельно попросили сибирскую делегацию в условиях, когда царский режим может пойти лишь на незначительные уступки, не выдвигать пока на первый план проект автономии Сибири… Ну а после завершения Первой русской революции, закончившейся, как известно, фактически полным поражением демократических сил и новым торжеством реакции, всем сибирским долгосрочным проектам по устройству местного самоуправления опять приказали, что называется, долго жить. Областническое движение, по мнению большинства исследователей, после этого в очередной раз надолго ушло в тень, лишилось видимой самостоятельности и почти до самого 1917 г. находилось под крылом легализованного после манифеста 17 октября 1905 г. либерального движения в лице кадетской партии. В результате такого сотрудничества сибирские автономисты не смогли не только хоть как-то продвинуть вопрос о Сибирской областной думе, но им даже не удалось добиться введения в крае системы земского самоуправления, существовавшего тогда уже в большей части европейских губерний России.

В завершение всего в условиях, когда совместная жизнь с кадетами, прямо скажем, не совсем удалась, в среде сибирских областников начало формироваться, а вскоре и некоторым образом заявлять о праве на лидерство ещё и третье поколение автономистов, или, по-другому, — младообластников. Они в отличие от своих старших товарищей взяли курс на сотрудничество, главным образом, с левыми политическими партиями, в лице, прежде всего, эсеров, которые полностью разделяли и, более того, приветствовали идеи сибиряков об автономии**. Всё это привело к тому, что сразу же после _______________

*Партия конституционных демократов впоследствии, для большего, видимо, взаимопонимания с широкими слоями населения, была переименована в партию народной свободы, однако это название за кадетами как-то не особо прижилось.

**Программа эсеров предусматривала возможность предоставлять достаточно широкую автономию, основанную на системе выборного местного самоуправления, для всех без исключения экономически и культурно развитых регионов страны. Социалисты-революционеры считали, что такие достаточно зрелые в этом отношении районы, как Московская и Петроградская области, Крым, Поволжье, Пермско-

Февральской революции многие из младообластников вступили в ряды партии эсеров, более того, некоторые из их числа даже формально порвали с деятелями второго поколения сибирских автономистов, по-прежнему остававшихся верными линии на сотрудничество, так скажем, с более умеренными революционными партиями, в частности с кадетами*. В среде молодёжи, дерзнувшей бросить вызов «старикам», можно выделить, например, томича Михаила Шатилова, красноярца Евгения Колосова-младшего, иркутянина Ивана Якушева, а также представителя омского

________________

Уральский край и Сибирь, вполне способны образовать нечто похожее на штаты Северной Америки, проводя достаточно самостоятельную внутреннюю политику. Таким образом, эсеры предлагали самую либеральную программу по реформе местного и регионального самоуправления. За что, кстати, они очень часто подвергались критике, как со стороны большевиков, так и со стороны кадетов, по данному вопросу выступавших единым фронтом и обвинявших эсеров в предательстве национальных и государственных интересов России, в разрушении «великой, единой и неделимой» и т. п.

*Кадеты после Февральской революции повели себя, как известно, не совсем достойно по отношению к русской революции. Придя к власти, они сразу же перешли к политике сохранения, во что бы то ни стало, прежде всего, режима собственной монополии на единодержавие. К тому же кадеты, как позже выяснилось со всей определённостью, весьма прохладно относились к идее сибирской автономии в принципе. Настаивая на предоставлении независимости Польше и Финляндии, они в то же самое время очень сдержанно воспринимали идеи территориальной автономии российских регионов. И хотя в среде кадетов были достаточно влиятельными позиции представителей левого крыла партии (сам лидер конституционных демократов — историк Павел Милюков — принадлежал к данному направлению), тем не менее ждать от них каких-то существенных перемен в деле автономизации Сибири явно не приходилось. В дополнение ко всему нужно, наверное, ещё отметить, что в среде сибирских кадетов самыми левыми считались представители красноярского отделения этой партии. Томичи стояли как бы посредине, а вот на определённо правых, сугубо консервативных позициях (видевших в сибирских автономистах скрытых сепаратистов, по типу украинских, мечтавших о полном отделении от России) находились омские конституционные демократы. Последнее обстоятельство, кстати, чуть позже (осенью 1918 г.) сыграло весьма немаловажную роль в утверждении у власти на территории Сибири правоконсервативного режима адмирала Колчака, произведшего свой государственный переворот не где-нибудь, а именно в Омске.

отделения Сибирского областного союза, подающего большие надежды начинающего писателя Александра Новосёлова.

Также нужно отметить, что вполне определённо идеям социально направленного обновления страны сочувствовали и некоторые ведущие деятели не только третьего, но также и второго поколения сибирских областников. Как мы уже отмечали, Пётр Васильевич Вологодский ещё на заре своей общественной деятельности тесно сотрудничал с эсерами, а в революционном 1905 г. даже редактировал в Томске их партийную газету. В 1906 г. он в качестве адвоката защищал на судебном процессе в Красноярске лидеров местного совета рабочих депутатов, а вернувшись в Томск, выступил обвинителем по делу о погроме, устроенном черносотенцами в отношении революционно настроенной молодёжи. За эти откровенные выпады против официальной власти Вологодский даже был выслан на некоторое время из Томска.

Точно такой же временной высылке подвергался в своё время, и не один раз, Владимир Михайлович Крутовский, автор идеи о общесибирской земской Думе. Однако совсем не за ту «крамолу» оказывался несколько раз в опале при царском режиме этот видный сибирский областник: всему виной было его сотрудничество с партией народного социализма. Народным социалистом некоторое время являлся и сам Г. Н. Потанин. В общем, как отмечала советская исследовательница М. Г. Сесюнина («Г. Н. Потанин и Н. М. Ядринцев — идеологи сибирского областничества». Томск, 1974 г.), действительно, пророком оказался Николай Ядринцев, когда незадолго до своей трагической кончины с сожалением констатировал, что в среде молодых сибиряков гораздо успешнее усваиваются «разные социальные теории и направления русских молодых партий (народничество, марксизм, социализм и т.п.), чем идеи сибирского патриотизма». Довели, что называется…

Далее, некоторые из исследователей данного вопроса также считают, что сибирская ссылка, то есть политические ссыльнопоселенцы Нарыма, Туруханска и Якутска, после своего освобождения довольно часто оседавшие в сибирских городах, к 1917 г. полностью задавили голос, достаточно малочисленной в сравнении с ними, местной «аборигенной» интеллигенции. Ну а после Февральской революции авторитет пришлых диссидентов вообще возрос, что называется, в разы. О том, насколько это заявление верно, свидетельствует хотя бы тот факт, что в Томске в марте 1917 г. первую партию освобождённых революцией политических ссыльных из Нарыма встречали в торжественной обстановке в бывшем губернаторском доме представители Комитета общественной безопасности во главе с самим председателем — Борисом Ганом («Утро Сибири», Томск, №61 от 18 марта 1917 г.). Мы уже указывали, что после амнистии 1916 г. на каторге и поселении остались лишь наиболее опасные преступники — политические вожди революционных партий. Теперь, после февраля, освобождёнными оказались и они. Так, в первую группу ссыльнопоселенцев из Нарыма вошёл, например, один из большевистских партийных боссов Алексей Рыков. Он, кстати, и выступил с ответным приветственным словом от имени бывших политкаторжан на встрече в губернаторском доме 16 марта 1917 г.

По сведениям томской печати тех революционных дней, для того чтобы оплатить дорогу до Петрограда, а также питание и проживание бывших политзаключённых, томскую буржуазию, что называется, в добровольно-принудительном порядке обязали сделать единовременный денежный взнос на эти нужды. Самую крупную сумму в 5 тысяч рублей (что-то около одного миллиона на наши деньги) пожертвовал тогда, как и полагалось по статусу главы богатейшего семейства в городе, Алексей Кухтерин. А самый маленький взнос, всего в 100 рублей (где-то около 20 тысяч), сделал упоминавшийся нами уже купец-просветитель Пётр Макушин. Всего было собрано тогда 24 тысячи 215 рублей.

Таким образом, выясняется, что в первые дни, а потом и месяцы после победы Февральской революции голос сибирских областников несколько потонул в потоке общероссийского политического подъёма и зазвучал в полную силу лишь спустя полгода, в то время, когда кадеты, эсеры и большевики сошлись в непримиримой схватке за власть и на «минутку» ослабили контроль за всё ещё непокорными сибирскими автономистами. А пока — в марте 1917 г. — лидер томских областников Пётр Вологодский занял весьма скромную должность начальника одного из отделов Комитета по охране общественного порядка и безопасности. В конце мая того же года, в результате расформирования данного Комитета он потерял и это место, и вообще вскоре был удалён из города под предлогом назначения на достаточно высокую должность — председателя Омской судебной палаты, являвшейся высшим судебным учреждением Сибири.

Ещё один видный сибирский автономист из более молодого, как мы уже указывали, призыва — Михаил Шатилов, хотя и стал в марте ответственным секретарём распорядительного бюро Комитета по безопасности, а по сути — одним из заместителей его председателя, Б. М. Гана, но, как мы уже отмечали выше, областником он был только наполовину, вторая «часть» его общественных устремлений всецело принадлежала делу партии социалистов-революционеров. Поэтому именно Шатилов, после того как неким силам удалось-таки на время устранить Вологодского, занял его место — главного движителя областнических инициатив из Томска. Осуществлял он эти инициативы не без помощи и вместе с тем, естественно, под строгим контролем ставшей с мая месяца правящей в стране правоэсеровской партии.

Посланцем, видимо, тех самых «неких сил» в понедельник 18 марта в Томск прибыл, назначенный Временным правительством, новый глава губернской власти — бывший профессор Томского технологического института, а в недавнем прошлом член Государственного совета — Е. Л. Зубашев. Вообще-то профессора ждали в городе 19-го числа, но он, видимо, так сильно спешил, что сумел добраться до места назначения на сутки раньше срока, успешно преодолев все железнодорожные пробки. На вокзале Томск-I правительственного комиссара, как и полагается, встречала весьма представительная делегация от Комитета общественной безопасности, революционных военных, а также — преподаватели и студенты томских вузов, и ещё — обычные жители города, вот уже третью неделю — граждане новой демократической России.

Ефим Лукьянович Зубашев был личностью достаточно известной в Томске: в конце XIX века он участвовал в строительстве технологического института, а потом в течение семи лет являлся его первым директором (ректором). В революционном 1905 г. он не стал столь ревностно, как следовало по его должностному статусу, исполнять распоряжения правительства по подавлению студенческих волнений, за что в 1907 г. его уволили со службы. В 1910 г. Ефима Лукьяновича избрали гласным Томской городской думы, после чего он даже стал городским головой на некоторое время, однако его кандидатура не прошла утверждение министром внутренних дел, и через год Зубашев сложил с себя эти полномочия. В 1912 г. Ефима Лукьяновича в качестве представителя сибирских бизнес-кругов избрали в члены Государственного совета. Теперь, в 1917 г. его, как члена кадетской партии, в ранге практически идеальной кандидатуры на пост томского губернского комиссара, сразу же утвердило Временное правительство и как можно скорее направило в столицу областнической Сибири.

Однако здесь, в Томске, Зубашев на этот раз проявил себя сугубо правительственным чиновником. Как и большинство комиссаров Временного правительства, он начал проводить политику, направленную не только на сохранение завоеваний Февральской революции, но и на охранение новой власти от попыток освобождённых революцией, более молодых политических сил начать процесс по углублению демократических преобразований в стране, набрав себе команду из числа знакомых ему чиновников старой администрации, главным образом из состава комитетов по крестьянским делам и переселенческих управлений, а также созданных во время войны продовольственных комитетов. Именно тогда из отдела (комиссариата) по управлению Томской губернией Комитета общественной безопасности ушли в ведомство Зубашева А. А. Барок, бывший чиновник комитета по крестьянским делам, и М. А. Воскобойников, работавший до Февральской революции помощником заведующего губернским переселенческим управлением. Теперь в составе отдела КОБа по управлению губернией остался только областник П. В. Вологодский. Однако вскоре на освободившиеся места были назначены новые два человека:

П. И. Троицкий, член кадетской партии и гласный Томской городской думы, а также М. П. Марков, партийную и профессиональную принадлежность которого нам, к сожалению, выяснить не удалось.

Первоначально управленческие структуры, созданные правительственным комиссаром, вроде бы достаточно тесно взаимодействовали с отделами губернского Комитета общественной безопасности, однако постепенно произошло сначала отчуждение, а потом и полное взаимное отторжение двух параллельных структур, что привело, как следствие, к подрыву окончательного доверия к миссии Ефима Зубашева. В томском Комитете ждали от Временного революционного правительства, прежде всего, скорейшего, наконец, решения вопроса о земском самоуправлении в Сибири. Однако никаких заметных подвижек ни в правительственных распоряжениях, ни, как следствие, в действиях назначенного им комиссара Зубашева по данной проблеме не наблюдалось.

В такой непонятной для многих ситуации томичи выступили с очередной политической инициативой и предложили, не дожидаясь распоряжений из столицы, самим организовать и провести полностью демократические выборы в органы местного самоуправления или, по-другому, — народоправства (именно так на русский манер и по последней моде тех революционных дней предпочтительно стали называть органы демократического самоуправления). И всё было сделано в конечно счёте для того, чтобы заменить временные структуры губернской власти, возникшие на волне первых революционных преобразований, постоянными и тем самым получить возможность, опираясь на всенародно избранную власть, противостоять в отстаивании своих интересов не только правительственному комиссару, но, возможно, если понадобится, и самому Временному правительству в случае полного расхождения интересов центра и регионов.

Подготовка к выборам велась в ускоренном, что называется, темпе, и вот уже 16 апреля 1917 г. состоялись первые в истории Томской губернии, целой Сибири, да и, пожалуй, всей России, всеобщие, тайные, равные и прямые выборы* в губернское, уездное и городское народные собрания. В результате в одно только Губернское народное собрание были избраны 522 человека — представителей от крестьянства, интеллигенции, служащих, рабочих, а также военных**.

Оно открыло своё первое заседание 20 апреля в актовом зале университетской библиотеки. Инициаторами созыва демократического форума стали томские областники в союзе с молодыми революционными партиями. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что председателем Томского губернского народного собрания избрали видного сибирского автономиста Пётра Васильевича Вологодского, а двумя его товарищами (заместителями) по президиуму стали: эсер, младообластник Михаил Шатилов и социал-демократ (меньшевик) Александр Наумов. Ну а место почётного председателя Собрания с всеобщего одобрения занял сам Григорий Николаевич Потанин. Дальнейшие комментарии уже излишни, что называется.

Тринадцать (несчастливое число) своих представителей удалось провести в Губернское народное собрание и томским кадетам, среди них оказались: вернувшийся несколько месяцев назад из минусинской ссылки Александр Васильевич Адрианов и известный нам уже сибирский книготорговец Пётр Иванович Макушин. Сибирские кадеты, кстати, в период с 30 апреля по 2 мая провели в Томске 1-й общесибирский съезд, на котором приняли решение, не дожидаясь указаний из столицы от ЦК партии, на этот раз полностью поддержать областников в их очередной попытке по созданию на территории Сибири автономного территориального образования. ________________

*В этих выборах могли принять участие граждане, не отбывающие наказание по суду, любой национальности, любого вероисповедания, как грамотные, так и безграмотные, гражданские лица и военнослужащие, достигшие 18-ти лет и проживавшие на территории Томской губернии не менее 3-х лет. И что самое, пожалуй, удивительное — в выборах депутатов местного самоуправления на всех выше перечисленных условиях могли принять участие… женщины, — такого не было тогда не только в России, но и в большинстве стран Европы и даже в США.

**Крестьянские депутаты составляли подавляющее большинство, около 70%, а вместе с рабочими и солдатами народная масса имела 80% голосов, интеллигенция и служащие составляли всего 20%. Однако нужно, конечно, иметь в виду, что именно это меньшинство и верховодило в Собрании.

Причём кадеты Восточной Сибири пошли ещё дальше и предложили учредить на территории края не просто отдельно взятую автономную область, а целую федерацию автономных областей, а также — и принцип нескольких дум для Сибири. Таким образом, они предполагали автономию ещё как минимум и для Восточной Сибири в рамках Российской федерации.

Теперь, когда даже местные представители правящей на тот момент в стране политической партии одобрили начавшийся процесс, последнее и решающее слово по вопросу о сибирской автономии должно было сказать Томское губернское народное собрание. С 20 апреля по 18 мая проходили его заседания, на которых обсуждались, среди многих других два главных вопроса: формирование структур губернского самоуправления и созыв в Томске общесибирского съезда областников. Из избранных пятисот делегатов на Собрании смогли присутствовать только триста, 60% из их числа составляли члены и сторонники партии социалистов-революционеров*. Получив такой значительный перевес, эсеры в союзе с социал-демократами — большевиками и меньшевиками, — действовавшими тогда ещё в рамках одной объединённой партии, настояли на том, чтобы лишить правительственного комиссара Зубашева всех его полномочий. По сути, состоялся маленький политический переворот в пределах одной отдельно взятой губернии, правда напомним, самой крупной из всех восточных**, в которой проживало в революционном 1917 г. треть всего населения Сибири и Дальнего Востока.

И дальше всё пошло по нарастающей. Вместо отправленных в отставку одновременно со своим правительственным комиссаром старых новых чиновников губернской администрации Народное собрание проголосовало за абсолютно новый, собственный состав территориального управления, названного исполнительным комитетом губернского Народного собрания, президиум которого возглавил всё тот же выдвиженец Первой революционной волны адвокат Борис Ган. В завершение этого делегаты форума официально выдвинули кандидатуру Бориса Гана ещё и на должность нового _______________

*Поэтому в числе транспарантов и флагов, украшавших зал заседания Собрания, преобладали красные кумачовые тона — цвета социальной революции, а среди знамён выделялось главное эсеровское с надписью «Земля и Воля».

**Территория современных Томской, Новосибирской и Кемеровской областей, а также Алтайского края и Республики Горный Алтай (не слабо так!).

губернского комиссара, о чём был направлен соответствующий запрос в Министерство внутренних дел Всероссийского Временного правительства. Там, надо полагать, с большим неудовольствием рассмотрели данное ходатайство, доподлинно узнав ещё и о том, что вообще происходило тогда в неофициальной столице Сибири. И то, что в любое другое время вызвало бы немедленную и сугубо негативную ответную реакцию, теперь, в условиях когда у правительства и без того хватало трудных проблем, к удивлению многих, обернулось практически полным и безоговорочным принятием всех новых инициатив томских вольнодумцев. В частности, — утверждением Бориса Митрофановича Гана, официально с 7 июня, в должности томского губернского комиссара.

Вместе с тем уже через некоторое время Временное правительство сумело предпринять целый ряд контрмер, направленных против политических нововведений томских «радикалов». Так, 17 июня вышло в свет так называемое Временное положение о земских учреждениях на территории Сибири и прилегавших к ней районов Степного края. На основании данного постановления теперь не только разрешалось, но и в обязательном порядке предписывалось провести за Уралом в ближайшие месяцы выборы в волостные, уездные, областные и губернские земские собрания, а также осуществить перевыборы городского самоуправления, то есть городских дум. После этого предполагалось передать избранным органам всю административную власть на местах. А до того момента она должна была находиться в руках правительственных комиссаров и назначенных ими чиновников. Исполкому же Томского Народного собрания, а в других городах — сохранившимся ещё революционным комитетам общественной безопасности в столь же категорической форме предписывалось заняться на переходный период организацией земских выборов, а также сбором налогов на подведомственной им территории, и всё… Ну и, наконец, тем же следом, а точнее в тот же самый день 17 июня вышло ещё одно постановление Временного правительства — о выводе из состава Томской губернии нынешней территории Алтайского края, где проживала подавляющая часть столыпинских крестьян-переселенцев, являвшихся самой неспокойной (бунтарской) частью сельского населения тогдашней Сибири. Таким образом, в сфере влияния непокорных томских эсеров формально остались теперь только крестьяне-переселенцы из Мариинского уезда*.

________________

*Именно на базе мариинской партийной группы томские эсеры в 1917 г. и создали главным образом костяк своей организации. Поскольку до

В актовом зале университетской библиотеки (оборудованном в настоящий момент по последнему слову информационных технологий для приёма в Томске правительственных и иностранных делегаций) 16 мая 1917 г. за два дня до официального закрытия первой сессии Томского губернского Народного собрания дали старт и очередному этапу в развитии областнического движения Сибири. Губернскому исполнительному комитету делегаты народного форума поручили — в ближайшее же время созвать в Томске Общесибирский съезд автономистов для детальной разработки основных положений областного самоуправления Сибири. Все эти наработки в обязательном порядке планировалось вынести впоследствии «на рассмотрение Учредительного собрания Российской республики». Отдельное постановление Народного собрания касалось и организации Сибирской областной думы, по поводу которой была принята следующая резолюция:

«Сибирь, ввиду своей географической обособленности от Европейской России, ввиду своей обширности и совершенно особенных этнографических, климатических и некоторых других местных условий должна получить право самого широкого самоуправления.

Не нарушая своей органической связи с Российской Республикой, Сибирь должна иметь свою Всесибирскую Областную Думу, которая будет издавать законы, касающиеся внутренней жизни

_______________

Февральской революции освободившимся из заключения революционерам категорически запрещалось селиться в университетских центрах, каковым являлся Томск, они вынуждены были выбирать для проживания какие-то другие населённые пункты. Так из трёх крупнейших городов Томской губернии — Барнаула, Новониколаевска и Мариинска — эсерам, например, больше всего по душе пришёлся именно последний. Барнаул находился слишком далеко от Томска, а также от основной ветки железнодорожной магистрали, вокруг Новониколаевска даже не существовало собственного крестьянского уезда (что являлось очень важно для эсеров). А вот Мариинск, в свою очередь, удовлетворял практически всем требованиям: располагался рядом с губернским Томском, находился на главном пути Транссиба и являлся административным центром второго по численности крестьянского населения, уезда. Поэтому именно в Мариинске по инициативе упоминавшихся уже нами Бориса Маркова, Павла Михайлова, а также Михаила Линдберга и Арсения Лисиенко в 1916 г. были проведены две нелегальные конференции, в результате которых незадолго до Февральской революции на свет появилась знаменитая и единственная в своём роде объединённая эсеровская организация под названием «Сибирский союз социалистов-революционеров».

Сибири; в общегосударственных же вопросах Сибирь будет подчиняться общероссийским законам».

Михаил Шатилов, избранный на съезде одним из товарищей (заместителей) председателя Томского губернского исполкома, стал, собственно, куратором данного проекта. А для непосредственного исполнения выдвинутого Народным собранием поручения по личному распоряжению Бориса Гана была создана специальная организационная комиссия во главе с молодым томским эсером Евгением Захаровым. Не откладывая дела, что называется, в долгий ящик, члены созданной комиссии приняли решение — созвать Общесибирский областной съезд уже в августе 1917 года. В соответствии с этой инициативой от имени исполкома Томского Народного собрания в адрес комитетов общественной безопасности 10 крупнейших городов Сибири и Дальнего Востока (Тобольска, Омска, Семипалатинска, Красноярска, Иркутска, Читы, Владивостока, Благовещенска, Якутска и даже Петропавловска-Камчатского) 22 июня 1917 г. были направлены официальные телеграфные сообщения, в которых говорилось буквально следующее:

«Томское Губернское Народное Собрание, являющееся выразителем воли четырёхмиллионного населения губернии, постановило созвать в Томске Общесибирский Областной Съезд по вопросам организации областного самоопределения Сибири в форме Сибирской Областной Думы. Общегубернский Съезд председателей городских и уездных комитетов постановил включить в программу съезда, дополнительно, вопросы местного самоуправления, продовольствия, снабжения, промышленности, торговли, транспорта, административное разделение на губернии, демобилизации войск, и выборы в Учредительное Собрание. Губернский Исполнительный Комитет, на основании изложенного, назначает областной съезд в Томске первого августа по упомянутой программе, предлагая всем упомянутым комитетам или учреждениям, их заменяющим, избрать своих делегатов на Съезд, не более двух от каждого, за счёт пославших их организаций. Томский Комитет просит передать это предложение всем упомянутым комитетам по губернии, а также сообщить заранее, будут ли посланы делегаты. По вопросам самоопределения Сибири желательно присутствие в качестве сведущих лиц представителей общественных организаций. Ввиду существенных недостатков правительственного проекта о земстве Сибири просим Вашего согласия по телеграфу для возбуждения ходатайства об отсрочке введения земского положения и передачи

его на обсуждение губернских организаций Сибири»*.

Одновременно с этим по всему региону Сибири и Дальнего Востока

для всеобщего обсуждения распространили проект Томского Народного собрания об основных положениях федеративного устройства России. В предложенном проекте проводилось четкое разграничение компетенций центрального и местного законодательных органов, что должно было послужить основой не только для будущей конституции Сибирской автономной области, но и для конституции вообще всей Российской федерации.

Итак, ровно через 12 лет после первой конференции сибирских автономистов в том же августе месяце и в том же самом городе должно было состояться теперь новое, ещё более представительное совещание областников с довольно широкой политической, экономической и социальной программой. Свежее и определённо здоровое дыхание великой русской революции чувствовалось во всех этих начинаниях сибиряков.

Однако не всем они оказались по душе, точнее не всех радовало то обстоятельство, что вместе с долгожданными первыми революционными преобразованиями в повседневную жизнь российских граждан в буквальном смысле слова хлынули вседозволенность, бесконтрольность, повсеместное нарушение прежних законодательных, религиозных и просто нравственных норм, традиций и пр. Российское гражданское сообщество начало делиться на тех, кто хотел бы, несмотря ни на что, продолжать реформы, и на тех, кто желал бы теперь уже слегка «подморозить» или хотя бы изрядно охладить** революционный пыл некоторых российских якобинцев. Проще говоря, одни политики вполне довольствовались результатами Февральской революции и не желали, в принципе, ничего большего, а другие намеревались развивать революцию дальше, не только — вглубь, но и — вширь.

Не избежала размежевания в этом смысле, к сожалению, и томская организация областников, что конечно же не могло не отразиться по вполне понятным причинам на дальнейшем развитии в целом всего _______________

*Исходя из последнего предложения, можно сделать вывод, что противостояние томских революционных демократов с центральными властями по поводу земской реформы в Сибири всё ещё продолжалось.

**В лагере последних, например, даже оказался, как это ни странно, некогда один из самых непримиримых борцов с самодержавием, лидер террористической организации эсеровской партии, знаменитый боевик и довольно известный писатель той поры Борис Савинков.

автономистского движения Сибири. После отъезда П. В. Вологодского на постоянное место службы в Омск неформальным лидером томских областников второго поколения стал А. В. Адрианов, возглавивший после своего возвращения из ссылки редакцию крупнейшей и авторитетнейшей в Сибири газеты «Сибирская жизнь» — по сути, главного печатного органа томских и сибирских автономистов. В одном из июньских номеров своей газеты Адрианов писал: «Мы, действительно, живём под знаком всяческих «свобод» — свободы совершать убийства, грабежи и кражи всякого рода, свободы лгать и передергивать в печати, только завернувшись в тогу демократа и пришпилив красный бантик свободы, бесчинствовать, заниматься перлюстрацией, арестовывать кого вздумается»*. Сквозь строки нескрываемого разочарования достаточно отчётливо проявляется политическая позиция Александра Адрианова, а также становится вполне очевидным, почему этот человек, по его собственным словам, _______________

*В Томске, как и во многих других городах, где стояли воинские гарнизоны, особое беспокойство обывателям доставляла «революционная» солдатня, одна часть которой — та, что оказалась более или менее сознательной, — принимала активное участие в обысках и арестах. Другие в условиях ослабления казарменного режима попросту пьянствовали и хулиганили. Увеселительные заведения на улице Бочановской (ныне Петропавловской) были, как никогда, переполнены людьми в погонах, так что томским «жрицам любви» приходилось работать едва ли не круглосуточно.

И без того сложную ситуацию усугубляли вдобавок ещё и уголовные элементы. Призванные в армию по амнистии вместе с политическими уголовные преступники, пользуясь ситуацией временного ослабления контроля над ними со стороны командного состава своих воинских подразделений, а также — органов правопорядка, буквально ввергли Томск в пучину уголовной преступности. В целях борьбы с озверевшим криминалом улицы города сначала пытались патрулировать вооруженными нарядами из числа наиболее сознательных военнослужащих. Однако эта мера оказалась малоэффективной, и тогда революционные власти Томска решили прибегнуть к крайнему средству, введя с 3 по 7 июня в городе военное положение и подвергнув аресту всех без исключения подозреваемых в уголовных преступлениях. Всего в те дни было задержано и отправлено в тюрьмы для дальнейшего разбирательства около полутора тысяч военнослужащих, а также 800 человек из числа гражданских лиц. Во время проведения данной операции конечно же не обошлось без перестрелок. В результате только из числа людей, проводивших данную правоохранительную акцию, погибло около двух десятков человек.

ещё со времён Первой русской революции симпатизировавший социалистам-революционерам и состоявший в партии народных социалистов, более того — отбывавший за свои политические пристрастия несколько лет ссылки, вдруг (по данным советских источников) стал депутатом Томского губернского Народного собрания по списку сугубо буржуазной кадетской партии.

В то же самое время один из виднейших журналистов той же самой «Сибирской жизни», младообластник и член эсеровской партии Михаил Шатилов, возглавлявший одновременно с этим ещё и редколлегию газеты «Голос свободы», официального органа сначала Томского Временного комитета общественного порядка и безопасности, а потом Томского губернского Народного собрания, печатает на страницах своего «Голоса свободы» безжалостные и весьма откровенные пасквили на представителей царственного дома Романовых*. А в том же июне 1917 г. он на съезде представителей уездных комитетов эсеровской партии заявляет буквально следующее: «В отношении общегосударственного строительства мы не подчиняемся Временному правительству, если оно таит в себе стремление поддержать старые формы жизни». Шатилову на том же самом губернском эсеровском съезде** вторил его товарищ по партии профессиональный революционер Михаил Линдберг, который в открытую обвинял правительство князя Львова в том, что оно, в целях борьбы с набиравшим силу местным самоуправлением, проводит сознательную политику недофинансирования губернских и областных бюджетов. Он же призывал товарищей социалистов в правительстве к

_______________

*В ответ на это и многое другое всё ещё не сдавший своих монархически-националистических позиций эпископ Томский и Алтайский Анатолий стал распространять в среде прихожан брошюру «Печаль земли русской», в которой, в частности, был опубликован достаточно объёмный список патриотически настроенных губернаторов, убитых «кровожадными жидами-революционерами» за последнее десятилетие перед 1917 г.

**В то время как правый фланг эсеровской партии вслед за Савинковым и Авксентьевым, а также некоторыми другими своими лидерами перешёл на позиции консерваторов от революции, томские социалисты-революционеры, за некоторым лишь исключением, придерживались центристских позиций в партии и в политике, идя вслед за эсером-интернационалистом Виктором Черновым и считая, что революцию необходимо продолжать в направлении очень серьёзных социальных реформ, и в первую очередь настаивали на немедленной ликвидации помещичьей собственности на землю, а также на передаче всех сельхозугодий крестьянам без всякого выкупа, в чём с ними были абсолютно солидарны большевики.

сопротивлению контрреволюционным мероприятиям со стороны господ министров-капиталистов.

В знак протеста против политической позиции основной части редакции «Сибирской жизни», выразившейся в безоговорочной поддержке Временного правительства, 17 июня достаточно внушительная группа журналистов главной областнической газеты, всего восемь человек, во главе с Михаилом Шатиловым демонстративно вышла из числа её сотрудников. Их официальное заявление было опубликовано на страницах «Голоса свободы», и с этого времени примирить эсеров-младообластников со старой потанинской гвардией стало уже практически невозможно. Каждая из сторон ещё какое-то время после всего случившегося соблюдала определённый дипломатический этикет, то есть пока ещё не отказывалась от некоторого сотрудничества в рамках бесспорно необходимого для обеих сторон компромисса. Однако вместе с тем многие стали с ужасом тогда осознавать, что зародившийся в Томске конфликт, возможно, уже в скором времени приведёт к полному и окончательному разрыву отношений между вторым и третьим поколениями сибирских автономистов. Что в преддверии открытия столь долгожданного для всех областнического съезда стало особенно неприятным.

4. Августовская (1917 г.) конференция областников в Томске*

Поскольку августовская областническая конференция проходила в период политического лидерства в России партии правых эсеров, то,

_______________

*Видимо, не напрасно в трудах некоторых областников предлагалось учредить столицу будущей Сибирской автономной области именно в Томске. В этом городе в здании библиотеки Томского университета, как правило, проходило большинство областнических конференций и съездов, здесь же зарождалось первое Сибирское правительство и Сибирская областная дума. Последнюю в том же самом Томске разгоняли сначала красные, потом белые… Поэтому, вполне возможно, что по старинным улочкам и переулкам именно нашего города бродит где-то до сих пор по ночам, как неприкаянная… тень «отца Гамлета». А в университетской библиотеке с наступлением дня она, по всей видимости, прячется до времени от посторонних глаз… Однажды уже в достаточно зрелом возрасте мне на секунду вдруг показалось, что я «её» там разглядел… и эта, с позволения сказать, встреча и послужила своего рода отправной точкой наших теперешних, возможно, не совсем научных (теперь понятно — по какой причине) исследований.

несомненно, что данный факт, причём в весьма значительной степени, отразился и на качественном подборе её участников. Наряду с некоторыми представителями от чисто областнических групп, от высших учебных заведений, а также от биржевых комитетов сибирской буржуазии, имевших в той или иной степени непосредственное отношение к автономистскому движению Сибири, на томской конференции также были представлены ещё и разного рода скороспелые общественные организации, появившиеся на свет только после Февральской революции. Некоторые из них никоим образом не соотносились порой с областничеством, но находились под покровительством партии социалистов-революционеров, что давало им возможность поучаствовать в томской конференции и даже повлиять на её решения. Надо признать, что в большей степени, к счастью, — положительным образом повлиять. Председателем президиума конференции областников, разумеется, также стал эсер Гавриил Марков. Таким образом, правящая в стране в тот момент политическая партия без особых проблем и весьма основательно взяла под свой контроль вполне самостоятельное и уже достаточно мощное к тому времени движение сибирских автономистов.

Конференция проходила со 2 по 9 августа. Делегаты в количестве 67 человек (к концу совещания их собралось уже 80) съехались практически со всех регионов Сибири. Для их проживания был отведён второй этаж пустующей по случаю каникул губернской мужской гимназии на улице Нечаевской (ныне проспект Фрунзе). В 2 часа дня 2 августа в том же самом актовом зале университетской библиотеки, где совсем недавно проходили заседания Томского губернского Народного собрания, открылась вторая по счёту конференция сибирских областников. Вначале к прибывшим делегатам с вступительной речью обратился заместитель председателя Томского губернского исполкома Александр Наумов, который от имени Народного собрания горячо поприветствовал участников конференции.

В повестке дня совещания областников стояло сразу несколько вопросов. Прежде всего, необходимо было рассмотреть ряд неотложных мер, направленных на улучшение снабжения края продовольствием, а также на нормализацию работы транспорта. Однако главными на конференции конечно же являлись вопросы, непосредственно касавшиеся проблем автономии Сибири и, в частности, всёго того, что связывалось с разработкой положений её Конституции и с подготовкой к созыву Всесибирского Учредительного собрания. В ходе предварительного обсуждения данного комплекса вопросов участники дискуссии сразу же твёрдо определились в том, что Сибирь ни при каких обстоятельствах не станет добиваться отделения от России, а только лишь предпримет некоторые первоочередные шаги к организации в законном порядке собственной областной автономии. С таким заявлением, в частности, накануне конференции выступил в печати сам Потанин*. Исходя именно из этого принципа, делегаты конференции на своём первом заседании категорически отклонили предложение профессора Новомбергского о посылке делегатов на съезд федералистов в Киев, который должен был открыться 15 августа. Причиной такого решения стало неприятие сибирскими областниками идей украинской самостийности, ещё со времён Мазепы не раз устремлявшейся в сторону откровенного сепаратизма.

Во второй день работы совещания её участники отправили официальные телеграммы в адрес Временного правительства, а также Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов с извещением о начале своей работы. В телеграммах выражалась поддержка революционным преобразованиям, осуществлявшимся в стране, а также высказывалась надежда, что столичные политики с пониманием и уважением отнесутся к наболевшим проблемам сибиряков. Ещё одна телеграмма была направлена министру просвещения с теми же уведомлениями, а также с просьбой — открыть на территории Сибири, если представится такая возможность, дополнительно ещё несколько высших учебных заведений в целях скорейшего просвещения населения и подготовки кадров для освоения края в интересах всей России**.

_______________

*В силу своего преклонного возраста и не совсем удовлетворительного состояния здоровья активного участия в работе августовской конференции Григорий Николаевич не принимал и был избран лишь её почётным председателем.

**Осенью 1917 г. по распоряжению Временного Всероссийского правительства открытые в 1910 г. в Томске на общественных началах высшие женские курсы были приравнены по статусу к университету. В начале 1918 г., уже при большевиках, в Омске начал работу сельскохозяйственный институт, осенью того же года по распоряжению Сибирского правительства в Иркутске открылся ещё один сибирский университет. К тому времени уже функционировали — Томский университет, Томский технологический и учительский институты, а также Владивостокский восточный. Итого: семь вузов на 12 миллионов населения Сибири и Дальнего Востока. Это до того момента, пока здесь на 70 лет не утвердилась советская власть, при которой количество высших учебных заведений увеличилось, как известно, в разы.

Потом участники конференции заслушали, наконец, два основных (пленарных) доклада. Один — иркутянина Ивана Серебренникова «Об автономии Сибири»*, а второй — томича Евгения Захарова — «Основные начала автономного устройства Сибири». На следующий день состоялись прения по этим двум докладам. В выступлениях делегатов проводилась в основном одна и та же мысль: предоставить Сибири возможность для осуществления эффективного самоуправления в рамках единого Российского государства. По завершении дебатов в довершение, так сказать, темы, была создана комиссия (чего, собственно, тянуть) для разработки положений сибирской Конституции. И хотя данная комиссия на первом этапе ограничилась лишь разработкой постановления «Об автономном устройстве Сибири», однако вместе с тем такого рода постановление, по мнению его составителей, вполне могло лечь в основу проекта основного закона будущей сибирской автономии.

Пункт №6 постановления, в частности, провозглашал следующее:

«Определяя взаимоотношение Сибири к России в её целом, мы находим, что Сибирь, в качестве автономной единицы, должна обладать той полнотой законодательной, исполнительной и судебной властей, каковой обладают отдельные штаты в современных федеративных государственных соединениях».

И далее пункт №7:

«Утверждая необходимость создания для Сибири народного представительства с самостоятельной законодательной властью и подчиненного ему правительства, мы отнюдь не посягаем на целостность Русской республики».

А в следующем пункте (№8) была задекларирована возможность законотворчества сибирского представительского органа только в тех рамках, которые ему «определит Всероссийское Учредительное собрание и Конституция Русской республики».

5 августа делегат А. П. Казанцев представил вниманию участников конференции проект положения о государственной символике Сибири. Заслушав доклад, конференция утвердила описание флага Сибирской автономии в следующей редакции:

«Национальный Сибирский флаг представляет собой сочетание 2-х цветов: белого и зелёного. Белый цвет означает снега Сибирские, зелёный — Сибирскую тайгу. По форме флаг является прямоугольником, который диагональю, соединяющей левый _______________

*Иван Серебренников сам не смог принять участие в конференции, поэтому его доклад зачитал иркутский областник А. Б. Меерович.

верхний угол с правым нижним, разделяется на две части, причем верхняя часть зелёная, нижняя белая».

Не присутствовавший на конференции, но, видимо, достаточно осведомлённый о ней только что упоминавшийся уже нами Иван Серебренников так описывает в своих мемуарах этот незабываемый исторический момент: «5 августа 1917 года член конференции

А. П. Казанцев под дружные рукоплескания присутствовавших развернул сибирское бело-зелёное знамя, на котором четко выделялась надпись: «Да здравствует автономная Сибирь!».

В завершение пленарной работы томская областническая конференция постановила: собрать в октябре того же 1917 г. более представительный по своему составу теперь уже вполне полноценный съезд для дальнейшего рассмотрения вопросов об автономном устройстве Сибири. В целях его своевременной подготовки было избрано специальное организационное бюро — Центральный областной комитет. В него вошли: Г.Н.Потанин (председатель), Н. Я. Новомбергский (профессор Томского университета), Е.В.Захаров и Г. М. Марков (от Томского городского Народного собрания),

М. П. Рудаков (от Томского уездного Народного собрания),

М. Б. Шатилов (от Томского губернского исполнительного комитета), Н. А. Новосёлов (от Омской городской думы) и др. — всего 24 человека. Президиум Комитета составили: Потанин — председатель, Захаров, Шатилов и Новомбергский — товарищи (заместители), Марков, Портнягин (?) и Рудаков — члены.

Год спустя, когда у власти утвердится Временное Сибирское правительство, его председатель — Пётр Васильевич Вологодский, вспоминая августовскую конференцию, отметит примерно следующее: она стала отправной точкой в деле освобождения Сибири, более того ею был положен камень и в основание процесса по спасению страны в целом. Россия, по мнению большинства участников той томской конференции, на новом витке исторического развития вновь могла обрести статус передовой державы только посредством возрождения своих окраин. («Сибирская речь», №34 от 9 июля 1918 г.).

5. Первый Сибирский областной съезд

Работа I-го Сибирского областного съезда проходила с 8 по 17 октября 1917 г. также в Томске. На нём удалось доработать и принять основные положения об автономном устройстве Сибири, намеченные в общих чертах два месяца назад на августовской конференции. Эти наработки должны были, как уже отмечалось, составить в будущем основу долгожданной Сибирской Конституции, которую предполагалось в обязательном порядке передать на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания.

Первый Сибирский областной съезд начал свою работу в воскресенье 8 октября в 1 час дня по местному времени, однако на сей раз не в университетской библиотеке, а в актовом зале Томского технологического института, располагавшегося в верхнем этаже его главного корпуса (улица Садовая-3, теперь проспект Ленина-30). Входные билеты для желающих присутствовать в качестве зрителей* на этом судьбоносном всесибирском форуме бесплатно распространялись через книжные магазины Макушина и Посохина. Центральный организационный комитет съезда заседал по адресу: Никольский переулок-16, здесь проживал один из членов данного комитета молодой эсер-областник Евгений Захаров. Дом был добротный, двухэтажный, на каменном фундаменте, и в нём на съёмной, надо полагать, квартире Захарова и работал организационный комитет.

Его члены опять-таки, как и в период подготовки августовской конференции, предоставили возможность иметь своё представительство на съезде фактически всем более или менее значимым общественным и политическим организациям Сибири (партиям, союзам, советам, кооперативам, вузам, земским и городским самоуправлениям, казачьим войскам и пр.). Кроме того, на съезд прибыли делегаты от наиболее многочисленных автохтонных народов, а также от крупнейших национальных (экстерриториальных) общин края. Таким образом, на первом областном форуме присутствовали представители, практически, ото всех губерний и областей Сибири, а также Дальнего Востока, за исключением, если верить И. Серебренникову, только Камчатской и Сахалинской областей. В общем и целом собрание получилось достаточно представительным, чем-то очень напоминало Ноев ковчег, а по сути представляло собой некий общественно-политический «винегрет», в котором было представлено, что называется, «всё и вся» и где могли попросту раствориться не только идеи областников, но даже и интересы сибиряков в целом — существовала и такая опасность.

Прибывших делегатов размещали для проживания в общежитии духовной семинарии, но некоторые из них селились самостоятельно — на частных квартирах или у родственников. Впрочем, нашлись и _______________

*Телевидения и общедоступного радио, а тем более онлайн-трансляций через интернет тогда ещё не существовало, поэтому на всех общественных мероприятиях того времени, кроме официальных участников, почётных гостей и журналистов, разрешалось присутствовать ещё и зрителям.

такие, кто не погнушался, что называется, и достаточно дорогими апартаментами лучших томских гостиниц; как правило, это были люди, которых продвигала в качестве своих особо доверенных лиц правящая в стране правоэсеровская партия. Люксы, разумеется, оплачивались чаще всего из партийных средств или из подконтрольных эсерам кооперативных касс. Так, например, абсолютно точно известно, что восходящая «звезда» в среде правоэсеровских функционеров омич Пётр Дербер в течение всего периода работы съезда проживал в отдельном номере гостиницы «Европа».

Однако ближе к делу. Итак — 8 октября 1917 г., город Томск, актовый зал Томского технологического института, 15 минут второго дня — раздаётся звонок председательствующего, и съезд начинает свою работу. В зале на тот момент находилось 66 официальных делегатов*, журналисты, а также достаточно большое (не сказать, чтобы очень большое, но всё-таки) количество публики, заинтересовавшейся данным событием. Ввиду по-прежнему нездоровья Григория Николаевича Потанина съезд открыл его заместитель по президиуму Центрального областного комитета эсер Евгений Захаров. Вслед за ним выступил утверждённый в качестве председателя съезда красноярский областник Владимир Михайлович Крутовский, зачитавший приветствие съезду от имени Потанина, а затем провозгласивший здравницу в честь выдающегося основателя сибирского областнического движения, которая была встречена долго не смолкавшими аплодисментами всех без исключения присутствовавших в зале делегатов съезда, зрителей, а также корреспондентов большинства ведущих сибирских газет. Апофеозному умилению, казалось, не будет предела, некоторые при этом аплодировали в прямом смысле слова со слезами на глазах, по праву ничуть не стесняясь переполнявших их эмоций.

_______________

*Через два дня количество делегатов увеличилось уже до 169 человек. Окончательное же число зарегистрировавшихся участников съезда было определено в количестве 182-х человек (ГАТО. Ф.552, оп.1, д.1). Вместе с тем, видимо, в силу того что учёт вёлся не совсем умело, возникла некоторая путаница: так, если отследить порядковые номера делегатских карточек, то выясняется, что их в общей сложности имелось 212 штук (последнюю заполнил некто К. М. Рычков — ГАТО. Ф.552, оп.1, д.11). Под 210-м номером значится делегатская карточка Захара Андреевича Яковлева, и на его же имя оформлена ещё и карточка №16. Под самым первым номером зарегистрировался на съезде студент Алимхан Ермеков, представитель Киргизского (Казахского) национального совета, и на его же имя оказались заведены карточки под номерами 3 и 4, ну и т. д.

После завершения торжественной части открытия съезда слово для выступления опять предоставили Евгению Захарову, который, во-первых, отчитался перед делегатами о проделанной подготовительной комиссией работе, а во-вторых, огласил программу съезда, выделив два главных вопроса предстоящих дебатов: 1) о разработке Конституции автономной Сибири, 2) о её земельном устройстве. В ходе обсуждения представленной программы в повестку дня съезда дополнительно включили ещё и вопрос об «экономическом положении, в связи с хозяйственной разрухой, вызванной войной и революцией». Содокладчиками по первому вопросу должны были выступить Евгений Захаров и Михаил Шатилов, по второму (земельному) * — Николай Козьмин, видный красноярский областник и сибиревед, а по третьему — иркутский автономист Иван Серебренников.

После обсуждения повестки дня слово попросил томский губернский комиссар Б. М. Ган, он поприветствовал съезд и пожелал ему плодотворной работы на благо всей Сибири, в частности в урегулировании переселенческого вопроса, вопроса по расселению эвакуируемых беженцев, а также проблем, связанных с функционированием железных дорог, и т. д. (всё больше — о насущном, что называется). Потом были оглашены приветственные телеграммы в адрес открывшегося съезда от имени Временного Всероссийского правительства, а также от партий и общественных организаций Сибири. В ответ делегаты съезда отправили свои верительные уведомления Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов, Временному Всероссийскому правительству, а также Украинской Центральной раде.

Таким образом, весь первый день в основном оказался заполнен одними только торжественными и официальными мероприятиями по поводу открытия первого Всесибирского областного съезда (но не съезда областников, эту разницу нужно понять). И только на следующий день делегаты преступили уже к практической работе. С утра прошли занятия в секциях, затем состоялись выборы президиума _______________

*Земельный вопрос, как известно, был на тот момент одним из самых главных в русской революции, вследствие чего его не могло оставить без внимания, практически, ни одно более или менее крупное политическое совещание. К тому же земельный вопрос являлся одним из основных в программе эсеровской партии. В общем, по любому получалось, что Областной съезд, крупнейший сибирский форум, созванный при активном участии партии правых социалистов-революционеров, никак не мог обойти стороной, в том числе, и эту проблему.

съезда. Председателем его стал, как мы уже отмечали, Владимир Михайлович Крутовский, а в его состав вошли: П. Я. Дербер (от Акмолинской области), Колесниченко (от Приморской области),

Н. Н. Козьмин (от Енисейской губернии), М. П. Рудаков (от Томской губернии), А. А. Ермеков (от Семипалатинской области),

И. И. Серебренников (от Иркутской губернии), на тот момент уже омич — П. В. Вологодский (но почему-то — от Забайкальской области),

С. Я. Пузырев (от Алтайской губернии), С. А. Новгородов (от Якутской области), М. К. Сажин (от Тобольской губернии), а ещё один томич — М. Б. Шатилов — почему-то оказался означен как представитель от Амурской области, от национальных групп в съездовский президиум кооптировали А. Н. Букейханова.

А уже после обеда того же второго дня работы съезда Михаил Шатилов выступил с пленарным докладом под названием: «Сибирь, как составная единица Российской федеративной республики». Поскольку доклад был очень содержательным и оттого достаточно объёмным, его слушание, а потом и обсуждение продолжилось ещё и на следующий день. В том своём обширном спиче младообластник Шатилов, в частности, изложил историю автономистского движения в Сибири, отдельным пунктом он представил и охарактеризовал различного рода существующие проекты по организации автономии края. В заключение докладчик подчеркнул, что областное устройство Сибири должно быть «проведено под флагом трудящегося класса», привнеся таким образом в повестку дня съезда в очередной раз эсеровскую тенденциозность и революционную злобу дня.

Выступавшие в прениях делегаты в подавляющем большинстве поддержали идею автономии Сибири в рамках единого Российского государства. Во второй половине дня 10 октября они заслушали ещё один пленарный доклад, который им зачитал Евгений Захаров. В нём докладчик представил и как смог обосновал схему (структуру) будущей автономной областнической власти в Сибири. Данную схему после её утверждения Сибирским Учредительным собранием намеревались направить на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания.

По мнению авторов проекта, выглядеть вся эта структура должна была следующим образом: высшим органом власти в крае являются Сибирские областные съезды, в перерывах между ними законодательные функции возлагаются на Сибирскую областную думу (сибирский парламент), высшая исполнительная власть принадлежит Областному совету и его Исполнительному комитету. Все эти положения выносились на утверждение Сибирского Учредительного съезда (собрания), ему же передавалось право утверждать и Конституцию Сибири.

На следующий день после окончания доклада Захарова состоялось его обсуждение. Представитель социал-демократов К. Г. Брондман от лица всей своей группы (фракции) высказался категорически против какой бы то ни было территориальной самостоятельности Сибири. Социал-демократов поддержали и немногочисленные представители кадетской партии, не пожелавшие соединять воедино (о чём мы и говорили выше) идеи федерализма и автономии. Все остальные выступавшие, напротив, почти все как один порадели за федеративное устройство Российской республики и за одновременное предоставление Сибири автономии «по типу Северо-Американских соединённых штатов». При этом Колесниченко, делегат от Приморской области, даже выдвинул идею раздельного вхождения Сибири и Дальнего Востока, как полностью автономных территориальных образований, в состав Российской федерации. Однако выступавший вслед за ним, представитель Якутии Семён Новгородов опротестовал коллегу и призвал собравшихся — поддержать идею по созданию единого автономного образования Сибири и Дальнего Востока.

Вместе с тем тот же самый Новгородов (напомним: якут по национальности) поратовал за предоставление всем автохтонным народам Сибири самой широкой самостоятельности в решении своих социальных, экономических, культурно-образовательных и других проблем в рамках национального земского самоуправления. «Когда справимся с первой задачей истории — с введением у себя широкого демократического самоуправления, после этого перейдём к следующему экзамену, к введению законодательных сеймов». Его весьма смелый выпад развили и другие представители сибирских националов, предложившие применить в отношении автохтонных народов систему национально-территориальной автономии, а для пришлых национальных меньшинств — принцип так называемой национально-персональной автономии (пошла плясать губерния…).

Сибирь, таким образом, если суммировать все основные предложения делегатов, должна была стать объединением полусамостоятельных земских и городских самоуправлений, автономных территориальных областей, автономных национальных округов с вкраплением чего-то там не совсем понятного, предусмотренного для пришлых (экстерриториальных) народностей. Более того, автономия Сибири как бы автоматически, открывала дорогу сибирским националам к территориальной самостоятельности а некоторым грезилась уже, вполне возможно, и полная независимость не только от Сибири, но и от России. Так, в частности, эти дебаты очень внимательно слушал, надо полагать, член президиума съезда казах Алихан Букейханов (Алихан Букейхан), делегат от одной из самых многочисленных автохтонных народностей российского востока. Через два месяца он соберёт в Оренбурге съезд представителей казахского народа, на котором будет объявлено о создании собственного национального правительства — Алаш-Орды.

В 5-й день своей работы (12 октября) съезд заслушал сообщение мандатной комиссии. По её подсчётам получалось, что на съезде присутствовал 201 делегат, больше всего представителей имела на съезде Томская губерния — 37 человек, а меньше всего — Амурская область, приславшая всего одного делегата. Русских на съезде присутствовало 110 человек, татар — 17, украинцев — 17, киргизов — 9, евреев — 5, поляков — 4, немцев — 4, якутов — 3, бурят, телеутов и алтайцев — по одному представителю. Из них коренных сибиряков — 48%, а пришлых, соответственно, — 52%. Эсеров на съезде было подавляющее большинство — 87 человек, социал-демократов — 25, кадетов — 4, народных социалистов — 8, сионистов — 6, областников-автономистов — 1. Этим единственным, зарегистрировавшимся как сибирский областник-автономист, оказался председатель президиума съезда В. М. Крутовский*.

13 октября Областной съезд возобновил свою работу, в тот день опять велись дискуссии по поводу главного вопроса: быть или не быть сибирской автономии. Представители социал-демократов заявили в очередной раз, что этот проект является чисто буржуазной затеей, вследствие чего чрезвычайно вредит делу социальной революции**. Так, в частности, председатель Томского центрального бюро профсоюзов студент-меньшевик Фёдор Лыткин отметил, что с позиции развития классовой борьбы требуется безусловное единство Сибири и России, а что касается областничества, то оно якобы уже _______________

*Несколько иные сведения представлены ещё в одном статистическом отчёте со съезда: эсеров — 95, меньшевиков — 21, большевиков — 4, народных социалистов — 12, кадетов — 5, народовольцев — 1, представителей от киргизской (казахской) национальной партии Алаш — 2, сионистов — 1, и лишь областник в этом списке по-прежнему, — один — В. М. Крутовский (ГАТО. Ф.552, оп.1, д.1, л.16).

**Следующий из выступавших социал-демократов высказался более откровенно и в стиле старых имперских традиций заявил: Сибирь-де слишком богата, чтобы российская метрополия добровольно могла согласиться на её самостоятельность. Не в бровь, как говорится, а прямо в глаз…

полностью и окончательно изжило себя. Последнее заявление вызвало чрезвычайно большое волнение и шум в зале, которые едва ли быстро удалось погасить звонком и призывными увещеваниями председательствующего. Страсти накалялись. В конечном итоге по требованию представителей томского комитета РСДРП в знак протеста, а скорее от осознания, что их голоса практически ничего не могут решить на съезде, немногочисленная по сравнению с эсерами, социал-демократическая группа депутатов (как меньшевики, так и большевики) демонстративно и почти в полном составе покинула съезд*. Поддержали социал-демократов по данному вопросу в тот день не только ещё более немногочисленные кадеты, но и депутаты от четырёх казачьих войск. Их представитель зачитал резолюцию 2-го съезда Сибирского казачьего войска, в которой подчёркивалась мысль

о несвоевременности в данный исторический момент учреждения в России федеративного государственного устройства.

После окончания прений было проведено, наконец, голосование по вопросу: «…принимает ли съезд за основу постановление сибирской конференции об автономном устройстве Сибири». Тайное голосование дало следующие результаты: за это постановление высказались 104 делегата, против — пятеро, четверо воздержались. Участвовали в голосовании, таким образом, только 113 человек из общего числа делегатов. Чуть больше двадцати человек социал-демократов покинуло съезд, куда девались остальные — непонятно. Ушли за компанию или просто отказались участвовать в голосовании?..

8-й день, 15 октября. С докладом по земельному вопросу выступил видный красноярский областник-эсер Николай Козьмин, который доложил съезду о работе земельной секции и проинформировал съезд о её решениях. Земельная комиссия пришла к выводу о необходимости закрепления всей полноты политической власти за демократией, ввиду последнего в секции нашли необходимым наделить жителей Сибири землёй по потребности, «так как вместе с землёй в руках народа сосредоточится и власть». Также земельная комиссия пришла к заключению, что «частная собственность на _______________

*Единственным из социал-демократов, кто не покинул в тот момент зал заседаний, оказался, как ни странно, иркутский большевик Н. А. Алексеев. Более того, в своём выступлении он высказался в поддержку стремления «к областному самоуправлению Сибири в самых широких размерах» не только

от собственного лица, но и от имени «многих социал-демократов». Видимо, в благодарность за это, а также учитывая растущее в тот исторический момент, как на дрожжах, политическое влияние большевиков, съезд избрал Алексеева в члены Сибирского исполнительного комитета.

землю в будущей Сибири не должна существовать». Все излишки земель у представителей родоплеменной знати автохтонного населения и богатых казаков предполагалось секвестрировать и передать малоземельным. Земли между крестьянами планировалось распределять по так называемой трудовой и потребительской норме, обеспечивающей владельца земельного участка и членов его семьи безбедным существованием, но не позволяющей прибегать к эксплуатации «постороннего наёмного труда». Эти потребительские нормы, которые определялись с учетом специфики (специализации) ведения хозяйства и условий местности, должны были вырабатываться губернскими (областными) комитетами, а потом утверждаться Сибирской областной думой.

Представленную резолюцию, составленную, как мы видим, в чисто эсеровском духе, приняли 58 голосами — за и 25 — против при трёх воздержавшихся. Воздержавшимися, что примечательно, оказались представители от казачества*, которые были не согласны с такой, с их точки зрения, однобокой постановкой вопроса о конфискациях «излишков» земли без учёта всех тонкостей профессиональной специфики казачьего сословия, о чём казаки и заявили в своём особом мнении после завершения голосования. Также в их выступлениях прозвучала мысль — дальнейшую доработку земельного вопроса поручить Сибирской областной думе.

Число делегатов, выразивших собственное мнение по земельному вопросу, как нетрудно заметить, ещё немного уменьшилось по сравнению с предыдущим голосованием. Видимо, к тем представителям с мест, которые в знак протеста против «авантюристической» затеи областников покинули съезд, прибавились ещё и те «малосознательные», кто решил со спокойной совестью (а кто-то, наоборот, видимо — в расстроенных чувствах) отправиться по домам после того, как был в положительном смысле решён основной вопрос съезда — об автономии Сибири. Тем более что далее в повестке дня стояли вопросы по преимуществу социального характера, внесённые эсерами и продиктованные в очередной раз _______________

*Казачество, хотя и считалось при царском режиме наряду с дворянами привилегированным сословием, однако в основной массе своей было далеко не однородно, в их среде встречались, конечно, и зажиточные, главным образом офицерские семьи, но большая часть казаков жила всё-таки достаточно скромно и, несомненно, хотела бы жить получше. Этими противоречиями «тихого Дона» и объясняется тот факт, что представители сибирского казачества не стали голосовать ни за, ни против предложенного эсеровского проекта, а только лишь «скромно» воздержались.

революционной злобой дня. Так, в частности, оставшиеся на съезде делегаты, обсудили проблему о применении наёмного труда в Сибири.

В итоге после непродолжительных дебатов большинством голосов была принята резолюция, позволявшая применять вольнонаемный труд, но лишь в исключительных случаях и при строгой регламентации данного вопроса местным сибирским законодательством с соблюдением обязательных норм по охране труда. Уместно, наверное, будет отметить также, что все эти решения, составленные в чисто социал-демократическом духе, делегаты съезда приняли буквально за несколько дней до Октябрьской революции… А нам что: живём в лесу, молимся колесу.

16 октября, на 9-й день работы съезда, его участники полностью одобрили в окончательно доработанном варианте положение «Об организации Сибири», то есть своего рода законопроект о системе временной сибирской областной власти. Согласно данному положению, высшим органом, подчёркивалось, народоправства в крае становились Общесибирские областные съезды. Постоянно действующим представительством этой власти в перерывах между съездами был обозначен выбираемый из числа делегатов съезда Сибирский исполнительный комитет (не правительство, а распорядительный орган съездов). Областные съезды получали право обсуждать и принимать различного рода положения для утверждения их в дальнейшем в качестве уже законодательных актов Учредительным собранием Сибири (выбранным на основе прямого, равного и тайного голосования). Утверждённые законы и правовые положения закладывались, таким образом, в основу будущей Конституции Сибири.

Для предварительной разработки уже непосредственно конституционных норм также из числа делегатов I-го Областного съезда предполагалось избрать Сибирский областной совет в следующем составе: по три представителя от каждой сибирской губернии или области, по два — от каждого национального объединения коренных народов Сибири (бурят, киргизов (казахов), якутов, алтайцев и минусинцев (хакасов)) и по одному — от каждого казачьего войска (Сибирского*, Енисейского, Забайкальского и Уссурийского). Кроме

_______________

*Сибирское (или по-другому — Иртышское) казачье войско было самым крупным из всех сибирских. Енисейское, напротив, самым небольшим по численности, более того, в царской России енисейские казаки даже не имели статуса отдельного казачьего войска и получили его, по разным данным, то ли в 1917, то ли в 1918 году. Кстати, для большей ясности, для того чтобы лучше отличать непосредственно Сибирское казачье войско от

особых полномочий по разработке положений сибирской Конституции Областной совет получил право созывать в случае экстренной необходимости внеочередной Сибирский областной съезд. Вместе с тем Областной совет не являлся постоянно действующим органом и собирался на определённое время только на основании решения Сибирского исполнительного комитета. Дальнейшая детальная разработка положений об органах управления Сибирью по обстоятельствам времени была отложена до следующего Областного съезда.

В Сибирский исполнительный комитет под председательством (естественно) Григория Николаевича Потанина в тот же день 16 октября оказались избраны: Михаил Шатилов, Евгений Захаров, Владимир Крутовский и Борис Ган от эсеров, от национальных объединений — Алимхан Ермеков (казах) и Семён Новгородов (якут), от социал-демократов — большевик Н. А. Алексеев (Иркутск). Кандидатами в члены Исполкома были утверждены: Николай Козьмин (эсер), Пётр Дербер (эсер), Павел Гудков (беспартийный социалист), Григорий Жерновков (от кооператоров), Баэртон Вампилун (от бурят) и Юсуф Саиев (от мусульман). По положению — один председатель, семь членов и шесть кандидатов — всего 14 человек. Исполнительному комитету съезд поручил в ближайшее же время напрямую заняться подготовкой созыва Всесибирского Учредительного собрания и по возможности провести в жизнь постановления Областного съезда. Фактическим руководителем Комитета, как свидетельствуют источники, стал Владимир Михайлович Крутовский, его заместителями (товарищами) —

П. П. Гудков и Е. В. Захаров.

17 октября, в последний 10-й день работы съезда, его участники приняли ещё одно положение — «Об областном устройстве Сибири», разграничивавшее полномочия центральной, областной и местных властей. Центральная власть, согласно этому Положению, имела исключительные компетенции во внешней, военной, налоговой и законодательной политике. Областной же власти, представленной _______________

других сибирских и покончить с некоторой тавтологией, его действительно вполне можно называть Иртышским войском, поскольку селились эти казаки главным образом вдоль правого берега Иртыша, на территории современной Семипалатинской области Казахстана, Алтайского края и Омской области, охраняя таким образом здешние степные рубежи России. Вся территория расселения Иртышского казачьего войска до 1917 г. так и называлась — Степной край, с центром в г. Омске, по улицам которого вовсю разгуливали степные верблюжьи караваны, и это мало кого удивляло.

Сибирской областной думой (краевым парламентом), передавались в ведение: местное бюджетное право, народное образование, общественная безопасность (сибирская народная милиция), народное здравоохранение, местные пути сообщения, почта и телеграф, а также — право участия в установлении тарифов и пошлин — распоряжение народными достояниями: землёй, её недрами, лесами и водами на тех основаниях, которые будут установлены Учредительным собранием, и ещё дело переселения и расселения. К компетенции областной сибирской власти также относились местные предприятия, социальное законодательство, вообще все дела местного характера. За краевым законодательным собранием закреплялась прерогатива изменения Конституции Сибири, за исключением того, что касалось расширения компетенции Сибирской областной думы за счёт центрального парламента. В общем и целом Сибирь, в качестве автономной единицы получала право обладания «всей полнотой законодательной, исполнительной и судебной власти», определённой сибирской и российской Конституциями.

В свою очередь сибирские областные структуры могли делегировать часть закреплённых Конституцией полномочий территориально-административным и национально-территориальным объединениям по их требованию, вплоть до превращения Сибири, если возникнет такая необходимость, в федерацию территориальных областей и национально-территориальных образований. Экстерриториальным (пришлым) национальным меньшинствам предоставлялось право культурной автономии «путем образования экстерриториальных персонально-автономных союзов».

Далее по тексту: «Высшей для Сибири исполнительной властью должен быть кабинет министров, ответственный перед Сибирской областной думой».

И ещё: «Естественные границы автономной Сибири определяются положением страны по водоразделу на восток от Урала, с включением всего киргизского (казахско-киргизского. — О.П.) края при свободном на то волеизъявлении населяющего эти пределы населения».

Положение «Об областном устройстве Сибири», во многом судьбоносное для её населения, должно было в будущем составить основу Конституции автономной Сибирской области, но только после того, как оно опять-таки будет одобрено Всероссийским Учредительным собранием.

Помимо работ в секциях и на пленарных заседаниях съезда, многие делегатские группы проводили встречи, что называется, в неформальной обстановке, делились мнениями, впечатлениями и просто порой хорошим настроением ввиду всего происходящего. Некоторые, пользуясь, случаем, посещали с официальными визитами Г. Н. Потанина. Один из визитёров, иркутский областник Иван Серебренников, так описывал в своих воспоминаниях встречу с сибирским старцем.

«Григорий Николаевич принял меня весьма радушно. Он знал меня понаслышке, был осведомлён о моих сибиреведческих трудах и моём ближайшем участии в работе старейшего в Сибири научного учреждения — Восточно-Сибирского отдела Императорского русского географического общества, где я к этому времени занимал должность правителя дел.

Наша беседа продолжалась довольно долго и почти не касалась политических вопросов. Г.Н. подробно расспрашивал меня о деятельности Географического общества, вспоминал о своём прежнем участии в работах этого Общества в Иркутске, много говорил о теперешнем положении исследовательского дела в Сибири вообще, с большой похвалой отозвался о работах путешественника по Тихоокеанскому Приморью капитана Арсеньева. Затем он рассказал о некоторых эпизодах из своих путешествий по Центральной Азии, обнаруживая при этом удивительную память, которая сохраняла ему точнейшие названия пройденных им речек, гор, местечек и пр. С удовольствием пускался он иногда в филологические экскурсы, когда по ходу беседы всплывал какой-нибудь вопрос сравнительной этнографии.

Признаюсь, я был поражен силой памяти этого замечательного старца и живостью его мысли. Глубочайшее впечатление произвела на меня эта встреча с великим сибирским патриотом».

В числе других посетил Потанина также и войсковой старшина Е. П. Березовский, делегат от Иртышского казачьего войска на областном съезде. От лица войскового круга он преподнёс Потанину ценные подарки. И хотя сибирские казаки своим коллективным решением в целом, как мы уже указывали, не одобрили некоторых последних автономистских устремлений областников, тем не менее, признавая выдающиеся заслуги Потанина на ниве науки и просвещения родного края, казачий круг назначил Григорию Николаевичу персональную пенсию в размере 1800 рублей (что-то около 200 тысяч на наши деньги) в год. Также войсковой круг постановил: назвать именем Потанина вновь образовавшийся на правом берегу Иртыша казачий посёлок, располагавшийся, кстати, недалеко от станицы Ямышевской, места рождения Григория Николаевича. Кроме того (то — ничего, ничего, а тут вдруг — всё сразу), решено было устроить женскую школу имени Александры Викторовны, покойной жены и постоянной спутницы Потанина во всех его путешествиях по Сибири и Монголии. Когда-то Григорий Николаевич высказал войсковому кругу пожелание, чтобы земельный участок, на который он, как казак по рождению, имел право, использовать в качестве доходной статьи на содержание школы в память о безвременно ушедшей супруге. Теперь вот казаки вспомнили о той давнишней просьбе своего знаменитого земляка и решили, наконец, её выполнить («Омский вестник», №130 от 30 июня 1918 г.).

Сразу после окончания октябрьского съезда областников в столичной печати стали распространяться журналистские байки о том, что в Томске-де провозглашено образование независимой Сибирской республики, что её президентом стал Григорий Потанин, министром народного просвещения назначен Пётр Макушин, а министром торговли и промышленности — купец-миллионщик Второв.

И вот эти непроверенные сообщения всегда падкой на скороспелые сенсации журналистики произвели на многих впечатление и, более того, заставили о себе говорить, в том числе и на фронте, в среде воинов-сибиряков. Последние конечно же были буквально потрясены полученными из газет новостями и незамедлительно от имени солдатских комитетов стали слать многочисленные запросы на родину с просьбой разъяснить им настоящее положение вещей. А из «стольного града» Томска им отвечали, что в условиях развала государственности и хозяйства страны сибиряки решили в очередной раз (после двух попыток — в 1861 и в 1905 гг.) вспомнить о своих гражданских правах и, действительно, приступить к организации сибирского территориального объединения, но только в рамках единой Российской федерации. Также из Томска во фронтовые части сообщали, что сибирское правительство пока ещё не сформировано, но в ближайшее время его планируют создать во главе действительно с известным многим Григорием Потаниным — живой легендой, непримиримым борцом с колониальным гнётом романовского самодержавия и столичной плутократии. А задачи, которые ставит перед собой сибирская автономия, поясняли, следующие:

а) борьба за интересы Сибири в отношениях с центром;

б) борьба за интересы трудового класса;

в) борьба с иноземным хозяйственным засильем.

Приняв к сведению полученные известия, воины-сибиряки (по-прежнему грозный «человек с ружьём») решили выработать собственное мнение по данному вопросу и на 10 декабря 1917 г. наметили собрать земляческий фронтовой съезд. К этому процессу незамедлительно, надо отдать им должное, тут же подключились эсеры. Так, забегая немного вперёд, отметим, что скрывавшемуся в Киеве от большевистского преследования (после 25 октября/7 ноября) члену партии социалистов-революционеров Аркадию Краковецкому было поручено проконтролировать инициативу сибиряков по созыву съезда военнослужащих на Юго-Западном и Румынском фронтах. А потом, связавшись по возможности с Сибирским исполнительным комитетом, предложить ему свои услуги по организации Сибирской армии. Последняя очень даже могла пригодиться правым эсерам в случае начала вооруженной борьбы с большевиками на территории Сибири, после того как последние (25 октября/7 ноября) буквально вырвали у них из рук политическую власть в России.

Организовывать в собственных интересах, правда немного ранее, эсерам пришлось также ещё, например, и мусульман Сибири. Последние с 3 по 6 октября провели в Томске свой объединительный съезд*. Он так и назывался — съезд мусульман Сибири, однако не стоит полагать, что это было конфессиональное собрание, съезд рассматривал чисто политические проблемы, в том числе и вопрос о сибирской автономии. При его открытии 4 октября с приветственным

словом к делегатам от имени областников обратился хорошо уже известный тогда в среде младообластников правый эсер Евгений Захаров. А Михаил Шатилов, находившийся в тот год вообще в большом политическом фаворе, стал товарищем председателя съезда. Председателем же собрания, а также руководителем выбранного на съезде Мусульманского совета стал ещё один подававший большие надежды молодой правоэсеровский функционер Юсуф Саиев.

Делегаты от мусульман в целом поддержали идею областного устройства Сибири. А эсеро-областники, в свою очередь, обещали признать провозглашенный немного ранее на подобном же форуме в Казани, принцип культурно-национальной автономии для всех мусульман России. 22 ноября 1917 г. тут же в Томске открылся и сибирский мусульманский военный съезд, принявший резолюцию о создании мусульманских воинских частей на территории Сибири. Всё шло, возможно, в соответствии с единым, хорошо продуманным планом, составленным, надо полагать, где-то в недрах правоэсеровского ЦК или в близких к нему структурах, а может быть, и ещё где-то выше… Так или иначе, но всё происходило, и это видно вполне невооруженным глазом, как бы в едином, целенаправленном

_______________

*Его заседания проходили в здании русско-татарской библиотеки, располагавшейся тогда по ул. Источной-13.

русле.

Но, как говорится, если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах… Поскольку ситуация в стране буквально через неделю после закрытия Сибирского областного съезда в корне изменилась и к власти в столице путём вооруженного переворота пришло большевистское правительство, данное обстоятельство заставило Сибирский исполнительный комитет уже в двадцатых числах ноября объявить о созыве в Томске нового Областнического съезда — чрезвычайного. Для подготовки материалов к предстоящему форуму 4 декабря собрался на своё первое заседание Сибирский областной совет. Тон в такого рода экстренных намерениях задавали конечно же представители правоэсеровской партии, утратившие политическую власть в стране и пытавшиеся использовать автономические ресурсы областников как средство мобилизации сибирской общественности для борьбы со всё возрастающим влиянием партии большевиков в регионе.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ ОБЛАСТНОЙ СЪЕЗД

В ДЕКАБРЕ 1917 ГОДА

До того момента, когда они оказались нашими господами, читали ли они что-нибудь о Сибири, задумывались ли они

над сибирскими (проклятыми) вопросами?

Кипело ли их сердце негодованием от оскорблений,

которым подвергалось сибирское общество?

Г. Н. Потанин

1. Подготовка к съезду

После большевистского переворота Россия, как известно, стала распадаться на целый ряд отдельных самостоятельных республик. Напомним, что после Октябрьской революции от бывшей Российской империи (вслед за Польшей) сразу же отделились: Украина (тогда ещё без Крыма), Финляндия, Кавказ и Дон, готовились отойти белорусы, молдаване и прибалты. Область Войска Донского, надо отметить, в отличие от других вышеперечисленных территорий заявила о своём сепаратизме не по национальным, а по чисто политическим соображениям, не желая мириться с большевистской властью в столице.

В русле данной тенденции, но с собственными взглядами на происходящий процесс решила сама себя спасать и Сибирь, рассчитывая употребить для этого полномочия Сибирского Учредительного собрания, созыв которого планировался в самое ближайшее время. Однако до Учредительного собрания предстоял ещё достаточно долгий и трудный этап избирательной кампании, в то время как ситуация в Сибири, по мнению многих, уже была близка к катастрофической, то есть не терпела абсолютно никаких отлагательств по своему скорейшему разрешению. «Узурпация» политической власти большевиками также принималась в расчёт. В тех условиях сибирские областники в союзе с эсерами решили срочно созвать в Томске внеочередной и одновременно «чрезвычайный» Сибирский съезд, который смог бы выработать, а потом и принять к исполнению Положение о временных органах собственной автономной власти в Сибири, призванной вывести регион из политического и экономического кризиса, до той поры, пока не будет созвано Сибирское Учредительное собрание.

Сразу же надо в очередной раз оговориться, что декабрьский Сибирский съезд собрали совсем не из сепаратистских устремлений, а скорее — наоборот: в его задачу входило своим примером возглавить объединительные усилия провинциальных окраин для спасения государства российского от грозящего ему неминуемого развала. Да иначе и быть не могло, ведь 85% населения Сибири составляли русские… Данное процентное соотношение по сравнению с другими национальностями, кстати, было гораздо выше в Сибири, чем в целом по России. Так могли ли сибиряки всерьёз думать об отделении от России?.. Вряд ли. Точно так же, например, поступили в 1612 г. жители Поволжья — нижегородцы, последыши, если можно так выразиться, великоновгородской демократической городской и региональной автономии. Они, прежде чем освободить Москву и страну от иноземной оккупации, тоже созывали Народное собрание (вече), принимали смелые самостоятельные решения и даже собственное войско тогда наняли, и всё это, как известно, пошло России только на пользу, а не во вред.

23 ноября 1917 г. на своём заседании Исполнительный комитет Областного совета, избранный первым Сибирским областным съездом, известил о том, что «ввиду исключительных обстоятельств момента» 6 декабря с.г. созывается в Томске чрезвычайный Сибирский съезд.

«Принимая во внимание, что создавшееся в России положение грозит Сибири тяжкими последствиями, что закрытие нашей дальневосточной границы, возможное в случае дальнейшего развития событий в центре, поставит Сибирь в положение экономически отрезанной окраины, не имеющей ни собственных, ни привозных товаров, а также денег, — принимая это во внимание, — признать положение вещей угрожающим наиболее жизненным интересам Сибири и считать назревшей необходимостью создание органа, который мог бы оказаться во главе Сибири в качестве временного органа управления.

Для осуществления идеи создания указанного органа созвать в городе Томске 6—10 декабря с.г. чрезвычайный съезд, состоящий из членов сибирского областного совета, исполнительного комитета и экономического бюро, избранных первым сибирским областным съездом, и из представителей губернских и областных революционно демократических организаций, общественных самоуправлений и экономических органов». (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.9—9об.)

Подготовка к съезду велась широко и в тот момент совершенно открыто. Организационный комитет рассылал по городам Сибири и Дальнего Востока приглашения, декларации и различного рода агитационные материалы. Опорной базой в этой работе служили, как правило, кооперативные объединения, через разветвлённую сеть которых и осуществлялись главным образом все подготовительные мероприятия. Весьма существенной также была и финансовая помощь кооператоров в деле организации столь важного на тот момент внеочередного областного форума.

В отличие от первого съезда в Томск на сей раз пригласили, как видно из постановления Областного исполкома, по преимуществу представителей «революционно-демократических организаций в лице Советов, общественных самоуправлений и экономических органов». При этом в угоду политическому моменту количество возможных делегатов от Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов несколько возросло, а в дополнение к ним предусматривалось участие в работе съезда ещё и посланцев от профессиональных союзов почтово-телеграфных работников и от комитетов железных дорог. Понятно, что такой расклад оказался явно не в пользу представительства от городского и земского самоуправления, получившего по сравнению с первым Областным съездом значительно меньшее количество пригласительных билетов.

Но и это ещё не всё. Делегаты от торгово-промышленных союзов и биржевых комитетов, а проще говоря, посланцы от крупной сибирской буржуазии или, как тогда их называли, цензовые элементы, также крайне немногочисленные, получили, в отличие от остальных приглашенных на съезд, лишь право совещательного (!) голоса. Причём цензовики, отправляясь на съезд, абсолютно ничего на сей счёт не ведали и лишь по прибытии в Томск узнали о полном крушении своих надежд — вместе со всеми остальными делегатами поучаствовать в судьбоносном политическом мероприятии. Наряду с ними, как позже выяснилось, не получили права решающего голоса почему-то и представители от высших учебных заведений Сибири (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.13), а также ещё несколько человек, уполномоченных от малозначительных, как посчитали организаторы съезда, общественных организаций*. Всего на декабрьский съезд, по _______________

*Среди лишенных таким образом права решающего голоса оказалась, например, единственная женщина-делегат томичка Киневич Мария Владимировна: 30 лет, русская, образование — 6 лет гимназии, 6 лет проживала в Сибири, последнее время — в Томске, по Гоголевской улице, дом №28, кв.1, домохозяйка. Была избрана на съезд томским отделением Российской лиги равноправия женщин (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.170).

предварительным расчётам, должно было прибыть не менее

270 человек.

По предложению Михаила Шатилова Исполнительный комитет решил оповестить о внеочередном Чрезвычайном Областном съезде и военнослужащих сибирских частей, находившихся в тот период на противогерманском фронте (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, л.13об.). Фронтовикам сообщили о том, что ещё до наступления нового — 1918 г. на востоке страны будет сформирована независимая от центра власть, которая «поведёт Сибирь к культурно-национальной автономии». Фронтовым частям рекомендовалось обсудить эти предложения и высказать собственное мнение по поводу намеченных Исполнительным комитетом планов.

Последующие события, однако, надо признать, показали, что не все сибирские фронтовые полки одобрили и поддержали подобного рода достаточно далеко идущие политические замыслы своих земляков-автономистов. Так, например, съезд воинов-сибиряков 12-й армии высказался категорически против таких планов; солидарны с ними оказались и некоторые другие воинские части. Вследствие этого выяснилось, что и на значительное количество фронтовых полков, а не только на запасные сибирские части, оказала сильное влияние модная на тот момент большевистская пропаганда, настраивавшая солдат, в том числе и категорически, против процесса по автономизации Сибири. Солдатам в очередной раз весьма умело навязали мысль, что сибирские областники ведут речь не о каком-то там «неопатриотизме», а, напротив, в тайне-де только и помышляют о сепаратизме и о создании полностью независимого от России буржуазно-помещичьего государства — Зауральской Руси, со столицей в купеческо-патриархальном Томске.

Единомышленниками агитаторов-большевиков по извращённой трактовке областного вопроса, что также надо признать, оказались, к сожалению, и многие кадровые офицеры — представители слепо патриотически настроенного военного сословия, и ещё мысленно примкнувшие к ним убеждённые консерваторы-монархисты. Все эти люди, как могли, убеждали солдат отказаться от поддержки сибирских автономистов, зачисляя последних, уже на свой лад, в когорту жидо-масонов, «грязных заговорщиков» против многовековой российской государственности.

2. Состав съезда

На чрезвычайный Сибирский областной съезд, вопреки предварительным расчётам, прибыли и зарегистрировались в общей

сложности всего 182 делегата*, при этом лишь 160 получили право решающего голоса (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1); 150 человек из их числа чётко указали свою партийную принадлежность или политическую ориентацию. Вследствие чего выяснилось, что 134 делегата с решающим голосом (то есть 90%) являлись представителями, так называемых, мелкобуржуазных или правосоциалистических партий (эсеров, меньшевиков, народных социалистов) или проявляли к ним сочувствие. Для сравнения: на октябрьском съезде делегаты правосоциалистической ориентации составляли тоже немалое количество, но всё-таки их было немного меньше — 78% от общего числа участников.

На декабрьском съезде эти люди представляли главным образом земские управы и городские думы, советы крестьянских депутатов, кооперативные и профсоюзные объединения, а также национальные организации, в том числе, конечно, и «туземные». Такое подавляющее превосходство представителей правосоциалистической демократии объяснялось главным образом тем, что декабрьский Областной съезд в значительной степени проигнорировали приглашённые на него делегаты от советов рабочих и солдатских депутатов, находившиеся к тому времени уже под жестким и почти безраздельным контролем правящей в стране большевистской партии. Так советы рабочих и солдатских депутатов Восточной Сибири вообще не прислали на съезд своих представителей, а от советов Западной Сибири присутствовали лишь восемь человек, да и те вскоре покинули зал заседаний, выполняя распоряжение Западно-Сибирского съезда советов, проходившего в начале декабря того же года в Омске.

Ещё одной достаточно многочисленной группой, способной «разбавить» эсеровское, до неприличия подавляющее большинство на съезде, могли стать представители от правобуржуазных организаций, главным образом от биржевых и военно-промышленных комитетов. Понятно, что это было весьма влиятельное сообщество, имевшее не только большой авторитет, но и огромные финансовые возможности, что, как показывала тогда и показывает теперь практика политической борьбы, также далеко не маловажно. Если учесть к тому же принципиальное идейное руководство данной группой делегатов со стороны кадетской партии, то получалось, что их вполне могли опасаться люди, пытавшиеся диктовать съезду сибирских областников

_______________

*Первым зарегистрировался алтаец Георгий Токмашев, одним из последних (179) — лидер томского студенчества Прокопий Беляков.

свою политическую волю, то есть эсеры.

Исходя из таких соображений, организационный комитет декабрьского Областного съезда, в котором всё то же подавляющее большинство составляли члены правоэсеровской партии, решил не только лишить представителей крупной буржуазии права решающего голоса, но и вообще, по возможности, не приглашать их на съезд, что, собственно, и было сделано. Так, некоторым биржевым комитетам и торгово-промышленным объединениям ряда сибирских городов просто не стали рассылать официальных приглашений. И всё… И они сразу же оказались таким образом, что называется, вне игры.

Не смогли прибыть в Томск и делегаты от киргизо-казахов, также находившиеся под влиянием кадетской партии, так как с 5 декабря в Оренбурге проводили свой собственный национальный съезд. В частности, не смогли присутствовать делегированные казахской общественностью известные нам уже Букейханов и Ермеков.

В силу этих и ряда других причин, кстати, и получилось так, что вместо ожидаемых 270 на съезде оказалось в наличии всего 182 зарегистрировавшихся участника.

3. Открытие съезда

Основная часть делегатов прибыла на чрезвычайный съезд немного с опозданием, так что в день открытия форума, которое состоялось

6 декабря* в 5 часов вечера в плохо отапливаемом здании Томской духовной семинарии**, присутствовало всего 94 человека. Здесь же, в общежитских комнатах, разместили для проживания и большую часть делегатов. Ещё одна небольшая группа участников съезда поселилась на ст. Томск-I (по другим данным Томск-II) в служебном вагоне под №2, специально выделенном для этой цели железнодорожным управлением. Ну а передовые выдвиженцы из числа эсеров-младообластников, как и во время проведения октябрьского съезда, _______________

*В День Николы Зимнего, православного праздника в честь Николая Угодника, святого чудотворца, издревле считающегося главным покровителем русского народа.

**Здание духовной семинарии находилось на улице Никитина. При советской власти семинария была закрыта, а его корпуса переданы военному ведомству, здесь сначала размещалось артиллерийское училище, потом в нём готовили офицеров-связистов. Сейчас ни того, ни другого уже нет. Помещения пустуют, часто поджигаются и, видимо, ждут своей очереди под снос для частного новодела…

вновь расположились в номерах лучших гостиниц города. Так теперь уже определённо крупно восходящая звезда сибирского эсеровско — областнического движения тридцатилетний Пётр Дербер снял комнату (№3) со всеми удобствами в гостинице «Россия»*, его коллега по партии тридцатичетырёхлетний Александр Новосёлов, а также известный сибирский адвокат народный социалист Григорий Патушинский — будущие члены нового состава Областного совета — поселились в гостинице «Европа»**. В Монастырском (сейчас Плеханова) переулке, в доме под номером 4 располагалась гостиница Ваксера. Здесь в декабре 1917 г. также проживали некоторые участники Сибирского областного съезда. Ну а, например, пятидесятишестилетний Анатолий Сазонов, новониколаевский кооператор, член правления богатейшего в Сибири кооперативного объединения «Закупсбыт», человек, что называется старой закалки, скромно устроился в одной из общежитских спален духовной семинарии — на коечке, на жесткой семинаристской коечке.

При открытии съезда от имени Исполнительного комитета Областного совета со специальным заявлением выступил Евгений Захаров. Он уведомил собравшихся, что в свете последних событий Исполком первоначально имел намерение созвать в Томске съезд только что избранных всеобщим народным голосованием членов Всероссийского Учредительного собрания, но потом от этой идеи решили отказаться, так как народные избранники торопились по неотложным политическим делам в Петроград. Пришлось также оставить мысль и о созыве второго полносоставного общесибирского съезда, ибо собрать его в спешном порядке при создавшихся очень непростых политических условиях и при значительной транспортной разрухе представлялось совершенно невозможным. Поэтому и решено было провести в Томске чрезвычайный, немного урезанный по своему качественному составу съезд.

Также Захаров от имени и по поручению Областного совета ещё раз напомнил собравшимся о главной цели всего, собственно, происходившего тогда в Томске, о цели, как подчеркнул выступавший, достойной каждого свободного народа, и эта цель — областная сибирская автономия. Все усилия до сей поры, отметил Захаров, прилагались к тому, чтобы сорганизовать Сибирь в единую _______________

*Сейчас в этом здании находится областной военный комиссариат.

**В настоящее время это магазин «Тысяча мелочей». Новосёлов, судя по информации из его делегатской карточки, проживал в одном номере со

своим товарищем по омскому партийному комитету, эсером также довольно левых взглядов Оленич-Гнененко.

экономико-культурную область и как можно шире распространить по её необъятным просторам идею автономии. Теперь, продолжал далее выступавший, политические обстоятельства заставили Областной совет задуматься: а сможет ли в создавшейся достаточно сложной политической обстановке вообще собраться Всероссийское Учредительное собрание, а тем более предоставить в ближайшем обозримом будущем Сибири столь необходимое для неё краевое самоуправление?..

Также вполне очевидным, по замечанию Захарова, стало то чрезвычайное обстоятельство, что события, произошедшие в России за последние месяцы, очень сильно расшатали не только политические, но и экономические устои государственности, грозя ей, возможно, уже весьма скорыми катастрофическими последствиями. При таких обстоятельствах, далее констатировал выступавший, Областной совет не мог, как это предполагалось изначально, ограничить себя одним лишь собиранием материалов о сибирской автономии для Учредительного собрания, а вынужденно начал искать пути по скорейшему выходу из создавшегося достаточно сложного политического и экономического положения в регионе. Таким единственно правильным выходом, с точки зрения Областного совета, и явилась идея созыва чрезвычайного Общесибирского съезда, который должен будет избрать из своего состава наделённые на этот раз уже вполне конкретными полномочиями органы власти для централизованного и эффективного управления Сибирью. Отрезанные от центра, практически предоставленные самим себе, сибиряки, заключил Захаров, дело по спасению всего восточного региона страны должны, наконец, полностью взять в собственные руки.

4. Работа съезда

Итак, 6 декабря 1917 г. в Томске открылся чрезвычайный Сибирский областной съезд. На нём были представлены, как мы уже отмечали, главным образом революционно-демократические организации и партии: от эсеров и большевиков — слева до областников и народных социалистов — справа, и опять, как и на октябрьском съезде, при безусловном преобладании партии социалистов-революционеров. Члены правобуржуазной кадетской партии, а вместе с ними и представители от так называемых цензовых элементов, а также делегаты съезда от сибирских вузов, как в самом начале определилось, от участия в работе областнического форума оказались фактически отстранены. Обладая лишь совещательным голосом, они присутствовали на съезде, по сути, лишь в качестве почти что сторонних наблюдателей, однако имевших право в отличие, допустим, от простых зрителей публично участвовать в обсуждении всех вопросов чрезвычайного форума*.

Проблема с цензовыми элементами остро встала уже в первый день работы съезда во время доклада мандатной комиссии по поводу проверки полномочий прибывших делегатов. Именно тогда был поставлен, что называется, ребром вопрос о представительстве буржуазии на съезде. В выступлениях делегатов по данной проблеме определились две, причём абсолютно противоположные, точки зрения. Одна часть из числа участников совещания высказывалась против коалиции с буржуазией, так как подобная коалиция, возникшая сразу же после Февральской революции** и продолжавшаяся вплоть до Октябрьской, уже привела страну, считали они, к полному политическому и экономическому краху. Некоторые из числа этих непримиримых достаточно веско аргументировали правильность занятой ими позиции ещё и тем, что на IV съезде партии эсеров (28 ноября — 5 декабря 1917 г.) её лидеры в большинстве своём признали ошибочность линии на создание коалиции с представителями от буржуазной демократии. В силу вышеизложенных обстоятельств на съезде и зазвучали речи о том, чтобы полностью исключить участие цензовых элементов в работе внеочередного областного форума.

Другая же часть делегатов высказалась, напротив, в пользу плодотворного сотрудничества с представителями от крупной сибирской буржуазии. Своё особое мнение они аргументировали теми соображениями, что, поскольку на чрезвычайном съезде по большому счёту решается дальнейшая судьба всего населения Сибири, то на нём должны быть представлены абсолютно все без исключения общественно-политические группы, в том числе и цензовые. Тем более что, несмотря на произошедшие достаточно глубокие ________________

*Такие, явно дискриминационные нововведения конечно же вызвали резко отрицательную реакцию со стороны сибирской буржуазии. См., например: ГАТО. Ф.578, оп.1, д.2, л.65 — телеграммы протеста в адрес съезда от лица торгово-промышленных и биржевых комитетов некоторых сибирских городов по поводу отстранения цензовых элементов от участия в работе съезда с решающим голосом.

**Весной 1917 г. эсеры, и сибирские в том числе, восторженно встретили известие о вхождении своих однопартийцев — Чернова и Керенского — в коалиционное буржуазное правительство.

социальные и политические реформации завершающегося революционного года, сибирякам, настаивали приверженцы данной точки зрения, в ближайшее время, видимо, придётся жить всё-таки в условиях капиталистического строя (предсказание не сбылось), и поэтому совместная работа с буржуазией абсолютно неизбежна и оттого просто необходима.

После жарких дебатов по данному вопросу большинством в 49 голосов против 23 было принято «соломоново» решение — предоставить возможность представителям от деловых кругов участвовать в работе Областного съезда, но только с совещательным голосом. По оглашении результатов голосования Д. Е. Лаппо (лидер красноярских кадетов) от имени цензовых делегатов заявил, что при таких условиях они работать не смогут, выступать в роли статистов не желают и поэтому покидают съезд. Представители сибирской буржуазии также заявили, что результаты только что проведённого голосования есть всего лишь сиюминутная дань политической конъюнктуре и недостойное низкопоклонство перед пришедшими к власти большевиками. Вместе с торгово-промышленниками, по некоторым данным, съезд покинула тогда и часть делегатов-железнодорожников, недовольных тем, что приглашение приехать в Томск получили представители лишь четырёх из десяти сибирских железнодорожных комитетов.

Таким образом, в первый же день открытия съезда полностью отказался от участия в его работе хотя и небольшой, но всё-таки достаточно авторитетный блок делегатов от цензовых элементов. К тому же этот инцидент впервые со времён Февральской революции вызвал достаточно серьёзные осложнения в отношениях между сибирскими областниками старшего поколения, имевшими, особенно в последние годы, достаточно прочные связи с сибирской буржуазией и эсерами.

Что же касается ярых политических оппонентов цензовиков — представителей от советов рабочих и солдатских депутатов — то они, напротив, право решающего голоса получили в полном объёме, и, казалось бы, чего же им ещё… Но нет, и они туда же. На третий день работы съезда, на пленарном заседании 8 декабря делегаты от Советов неожиданно для всех попытались заблокировать работу совещания, так же как цензовики и кадеты, покинув его почти в полном составе. Для ясности необходимо отметить, что ещё раньше, намереваясь хоть каким-то образом воспрепятствовать работе областного форума, III Западно-Сибирский съезд советов, проходивший в самом начале декабря в Омске, постановил отозвать со «сборища мелкобуржуазных сепаратистов» всех представителей от советов.

Именно по этой самой причине на заседании 8 декабря один из участников Сибирского областного съезда, некто Закржевский, большевик, по всей видимости, как делегат от Омского съезда Советов и таким образом как бы по его поручению, предложил представителям от Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов немедленно покинуть съезд «сепаратистов». Причём Закржевский тут же подал пример своим, возможно, ещё сомневающимся товарищам и демонстративно вышел из зала заседаний, а вслед за ним дружно потянулись к выходу и большинство остальных представителей от рабочих и солдатских Советов*.

Однако значительного практического результата этот демарш большевиков всё-таки не возымел. Ибо, даже несмотря на уход со съезда представителей левой, а чуть раньше и правой оппозиции почти в полном составе, съезд, тем не менее, не растерял кворума и поэтому продолжил начатую работу. Дело в том, что делегаты от советов крестьянских депутатов, которые по преимуществу являлись приверженцами эсеровской идеологии, не откликнулись на призыв большевиков и томский съезд всё-таки не оставили. Более того, к ним вскоре присоединились и крестьянские (читай: эсеровские) делегаты III Западно-Сибирского съезда советов, срочно вызванные в Томск из Омска. Так что общее количество участников съезда уменьшилось незначительно и составляло по-прежнему около 2/3 от первоначально запланированного общего количества делегатов.

Тогда томские большевики, как свидетельствуют некоторые источники, попытались разогнать съезд областников при помощи вооруженной силы. Однако численности городского отряда красной гвардии для проведения такого достаточно масштабного мероприятия _______________

*В архиве Томской области хранится объяснительная записка президиуму декабрьского Областного съезда от уже упоминавшегося нами делегата по фамилии Оленич-Гнененко. Записка касается инцидента, который произошёл на том самом пленарном заседании 8 декабря. В тот момент, когда Закржевский предложил представителям от советов немедленно покинуть зал заседаний, из рядов делегатов, а также зрителей раздался неодобрительный гул и даже послышался свист. Авторство последнего было приписано Оленич-Гнененко, за что он и объяснялся перед президиумом съезда, принося ему, а также Томскому совету рабочих и солдатских депутатов, свои извинения. Закржевский тоже, кстати, не остался в долгу и, выходя из зала заседаний съезда, обозвал освиставших его делегатов «хулиганами» (ГАТО. Ф.578, оп.1, д.2, л.15).

пока у советов явно не хватало, а солдаты томского гарнизона отказались принимать участие в этой, по их мнению, не совсем демократичной акции. Вследствие данного обстоятельства, а также в силу некоторых других причин, на которые будет указано дальше по тексту, планы советской власти по разгону Всесибирского областного форума в декабре 1917 г. однозначно провалились.

Таким образом, декабрьский съезд не только сумел открыться, преодолеть организационные трудности первых заседаний, но и в последующие дни успешно продолжить начатую работу. Утром и днём 7 декабря был заслушан ряд докладов с мест о политическом и хозяйственном положении в сибирских регионах и, в частности, о разрушительной деятельности там большевиков. Как отмечали в своих обзорах о работе съезда областнические газеты, почти через все доклады красной нитью проходили две основных мысли: о непризнании местным населением правительства Ленина и о необходимости объединения сибиряков перед лицом надвигающейся страшной экономической разрухи.

Так, среди сделанных в тот день на съезде сообщений особенно всем запомнилось выступление делегата от Енисейской губернии, бывшего прокурора Красноярского окружного суда Григория Патушинского, засвидетельствовавшего, в частности, факты наличия в рядах губернского большевистского руководства якобы хорошо знакомых ему по прежним судебным делам уголовных преступников. А делегат от Тургайской области вообще, вопреки всякой осторожности, восторженно описывал вооруженную борьбу атамана Дутова с большевиками. Весьма запомнилась участникам съезда и речь молодого атамана Енисейского (Минусинского) казачьего войска (также выдвиженца правоэсеровской партии) Александра Сотникова, который охарактеризовал настроение казаков своего войска как полностью контрбольшевистское (но вместе с тем никоим образом не контрреволюционное). Казаки, подчеркнул Сотников, — вольные люди, и они не могут признать власти «насильников», то срывающих сроки открытия Учредительного собрания, то разгоняющих неугодные им съезды, то закрывающих не только буржуазные, но даже и социалистические газеты. Вот так почти целый день делегаты и «мусолили» антибольшевистскую тематику. И в конце концов, что называется, напросились…

Утром 8 декабря председатель Центросибири Борис Шумяцкий, извещённый о подобного рода настроениях в среде автономистов, в телеграфном разговоре с руководителями Томского совета стал настаивать на разгоне Сибирского областного съезда и на аресте его главных организаторов. И хотя томские большевики вроде бы и пообещали что-то сделать в этом плане, но всё-таки не смогли (а может быть, и не решились) в тот первый раз выполнить распоряжение своего краевого руководства. Однако серьёзная политическая кампания по борьбе с «контрреволюционными» областниками всё-таки в Томске была проведена, но не силовыми, а пока исключительно мирными средствами.

Так Томский совет рабочих и солдатских депутатов посвятил областнической проблеме целых два расширенных заседания — 15-го и 18 декабря, в завершение которых перешедший к тому времени уже полностью на большевистские позиции бывший меньшевик Фёдор Лыткин предложил резолюцию, принятую подавляющим большинством голосов (трое воздержались, все остальные проголосовали «за»). В ней, в частности, говорилось: «Признавая, что областничество, как течение политическое, является выразителем интересов нарождающейся сибирской буржуазии, пытающейся своё экономическое господство укрепить захватом политической власти, и, находя, что чрезвычайный съезд областников, созванный в момент наивысшего напряжения классовой борьбы, объективно не может не являться контрреволюционным, так как власти Советов рабочих, солдат и крестьян он противопоставляет власть русской, бурятской и киргизкой буржуазии, — признавая всё это, Томский совет рабочих и солдатских депутатов постановляет: „Выразить своё отрицательное отношение к чрезвычайному общесибирскому съезду областников“».

Совет также предупредил собравшихся в Томске правых оппозиционеров, что в случае попытки захвата ими власти к ним всё-таки будут применены «все доступные средства». Весьма недвусмысленные угрозы в адрес Областного съезда прозвучали в те дни и со страниц рупора большевизма в Томске — газеты «Знамя революции». Автором одной из статей подобного рода был всё тот же Фёдор Лыткин, за последний год, в условиях галопирующей политической «инфляции», превратившийся из нештатного сотрудника областнического журнала «Сибирские записки» и участника I-го Сибирского областного съезда в одного из самых непримиримых противников сибирского автономистского движения.

Но вернёмся к работе чрезвычайного съезда. На заседании

8 декабря был избран президиум съезда и принята «Декларация по текущему моменту», в которой в целях предотвращения политической и экономической катастрофы в регионе провозглашалось создание в Сибири «автономной областной власти».

«1917 год, 8 декабря, г. Томск. Декларация Чрезвычайного общесибирского съезда по текущему моменту:

1. В дни государственного распада, в дни гражданской борьбы и небывалой катастрофы великого Российского государства — СЪЕЗД полагает, что единственным источником зарождающейся общегосударственной власти, среди царящего безвластия, может быть только Всероссийское Учредительной собрание, пришедшее закрепить свободный и демократический строй великой Республики нашей и самоопределение народов и областей её.

Именем своего авторитета СЪЕЗД заявляет, что недопустимо посягательство на волю Учредительного собрания, и зовёт народы великой Сибири, от Урала до Тихого океана, на решительную и беспощадную борьбу с теми, кто осмелится дерзнуть бороться с выражением общенародной воли.

2. СЪЕЗД верит, что Учредительное собрание установит великую Российскую федеративную республику во имя благополучия народов, её населяющих, и предлагает своим депутатам в Учредительном собрании отстаивать эту форму государственного строительства.

3. СЪЕЗД не сомневается, что Российское Учредительное собрание изыщет истинные и верные пути к скорейшему заключению демократического мира в интересах демократии Российской республики и трудящихся всего мира.

4. Сознавая, что организация государства в целом возможна только при организации его частей, что автономия областей и самоопределение народностей есть великое завоевание российской революции, что выход из экономического и финансового тупика в момент государственного безвластия возможен только инициативой демократии на местах, что от спасения областей и окраин зависит спасение государства в целом, — СЪЕЗД признает единственным выходом, во имя спасения всей Сибири, создание в ней автономной, областной власти, для чего постановляет в кратчайший срок, не позднее марта месяца, созвать Сибирское Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права.

5. В дни отсутствия общей демократической власти, нависший финансовый крах Сибири, отсутствие денежных знаков, угроза голода её восточной и северной полосе, расстройство транспорта и производительности, вынуждает СЪЕЗД временно создать во имя спасения Сибири общесибирскую социалистическую, с представительством национальностей, власть в лице Сибирской областной думы и Областного совета, ответственного перед Областной думой» (Бюллетень Временного Сибирского областного совета. Томск, 1918, №1, с.3).

В тот же день, 8 декабря, но только вечером, началось слушание и пленарного доклада, сделанного, что для некоторых показалось весьма странным, почему-то не столько областником, сколько правым эсером, не уроженцем Сибири, а ссыльнопоселенцем из Одессы, не русским, а евреем — тридцатилетним Петром (Пинкусом) Дербером. Коснувшись текущего момента, он отметил, что российской демократии на данный исторический момент угрожают две опасности. С одной стороны — Каледин, Корнилов, Деникин и Алексеев, движение которых под флагом борьбы с анархией и большевизмом могло, по мнению докладчика, нанести смертельный удар и по русской революции в целом. С другой стороны — действует большевизм. Бросив лозунг коммунистической революции, большевики, со слов Дербера, сразу же ополчились на Учредительное собрание, решив, что оно не может выражать интересы людей труда, так как его членами были избраны, в том числе, и представители от так называемых «нетрудовых элементов», то есть цензовых.

Далее, перейдя к проблемам сибирской власти, докладчик стал уверять собравшихся, что на момент созыва декабрьского Областного съезда у народных масс нет уже прежнего доверия к буржуазии, что у них, в связи со всеми революционными событиями текущего года, напротив, вполне созрел «элемент доверия к социализму». Большинство населения Сибири, исходя из результатов выборов во Всероссийское Учредительное собрание, как констатировал докладчик, отдало явное предпочтение общесоциалистической власти, поэтому именно такой она и должна быть в Сибири в ближайшей перспективе. И, для того чтобы таковая власть «не отставала от жизни», необходимо, продолжал Дербер, созвать теперь же народный орган, который бы мог контролировать эту власть — то есть созвать Временную Сибирскую областную думу. В составе данного органа, по представлению автора доклада, необходимо было, во-первых, полностью исключить представительство от цензовых элементов и, во-вторых, предпринять все меры для того, чтобы Дума смогла плодотворно работать до самого открытия Сибирского Учредительного собрания.

Россия, продолжал докладчик, может излечиться от последствий экономического и политического кризиса только лишь путём возрождения сначала отдельных регионов, и только после этого возможно будет «вернуть здоровье и жизнь всему организму в целом». Для Сибири, указал Дербер, единственно действенным способом двигаться в данном направлении является опять-таки скорейший созыв Сибирской областной думы, которая сможет объединить в себе земское и городское самоуправление, советские организации, инородческие союзы, трудовое казачество, а также различного рода общественные организации — вузовские, железнодорожные, почтовые и телеграфные, военные, в том числе и фронтовые.

Областная дума, в трактовке докладчика, таким образом, оказалась представлена как временный орган высшей власти в Сибири для принятия срочных мер по общественному и хозяйственному оздоровлению региона. А завершающим результатом её деятельности на данном этапе должно было стать избрание Сибирского Учредительного собрания, задачей которого, в свою очередь, станет окончательное областное обустройство Сибири на правовом и законодательном уровне. При этом организацию региона на началах областной самостоятельности Дербер считал необходимым связать с «волею воль» всего русского народа, которые найдут полное воплощение уже во Всероссийском Учредительном собрании.

В последующие дни съезд заслушал около 15 достаточно объёмных выступлений в прениях по поводу доклада Петра Дербера. Большинство выступавших полностью или частично, но всё-таки одобрило планы по провозглашению и строительству в самое ближайшее время Сибирской автономии*. Сквозной мыслью в этих выступлениях также проходила идея по превращению России в федеративную республику с предоставлением её отдельным областям, обособленным территориально по культурно-историческим, национальным или экономическим признакам, права самостоятельного обустройства и управления в своих внутренних делах через собственные местные законодательные палаты, а также земские и городские органы власти.

После дебатов по данному докладу было принято постановление о создании «общесибирской социалистической власти» в лице Сибирской областной думы и Временного Сибирского правительства. На основании этого решения представителям крупной буржуазии, а также кадетской партии, как и предлагал пленарный докладчик, полностью ограничили доступ в Сибирскую областную думу, таким образом их лишили уже и вообще какого-либо представительства, даже с совещательным голосом.

В дополнение ко всему делегаты съезда приняли постановление о том, что и будущее Временное Сибирское правительство также _______________

*Поскольку численно на съезде преобладали эсеры, чья программа, как мы уже отмечали, почти полностью совпадала с планами сибирских областников, такая практически безоговорочная поддержка проекта по автономизации Сибири была достаточно предсказуема.

должно быть строго социалистическим «от народных социалистов до большевиков включительно». Отсюда следовало, что большевики в отличие от цензовиков теоретически могли быть допущены как в состав распорядительного, так и в состав всех исполнительных органов сибирской власти. Последнее положение, как и следовало ожидать, вызвало очень сильные возражения со стороны объединенной фракции городских и земских самоуправлений, областников, кооператоров и академических групп. От её имени против вхождения представителей ленинской партии во Временное Сибирское правительство, «находя, что нельзя совместно работать с людьми, руки которых обагрены братской кровью», выступил на заседании 12 декабря Григорий Патушинский.

После этого та же объединённая фракция открыто заявила, что состоявшееся 9 декабря решение съезда по вопросу о составе будущего Временного Сибирского правительства с участием большевиков находится в явном противоречии с волей представляемых ими организаций.

«Мы, представители объединённых фракций городских и земских самоуправлений, областников, кооператоров и академической группы, участвовавшие в том заседании съезда, где это постановление было принято большинством 55 против 43, голосовавших против, и воздержавшихся, считаем своим долгом заявить чрезвычайному съезду, что слагаем с себя всякую ответственность за такое решение большинства съезда, но, принимая во внимание создавшееся положение вещей и неотложную необходимость создания областной власти, мы остаёмся на съезде, дабы довести до конца нашу основную работу».

К данному заявлению присоединился и Г. Н. Потанин.

Однако, по настоянию фракций эсеров, меньшевиков и национальных групп, теперь уже 77 голосами против 34, постановление о формировании областной власти съезд утвердил всё-таки в прежней (изначальной) редакции:

«Переходя к вопросу о конструкции временной власти в Сибири, чрезвычайный сибирский съезд постановляет, что до Учредительного собрания Сибири орган, контролирующий и законодательный, должен состоять исключительно из представителей демократии без участия цензовых элементов, что же касается до власти исполнительной, то она должна быть социалистической, причём, в состав органа исполнительной власти могут войти все социалистические партии от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством национальностей, если партии принимают платформу настоящего съезда, то есть безусловную борьбу за избранное всеобщим, равным и тайным голосованием Всероссийское Учредительное собрание и за областное народоправство Сибири, так как только эта платформа может предотвратить полный государственный развал» (Бюллетень Временного Сибирского областного совета, 1918, №1, с.3).

Следует отметить, что если отказ левобуржуазных революционеров от сотрудничества на съезде с крупной буржуазией, вызвал всего лишь публично высказанное недовольство областников из ближайшего потанинского окружения, то провозглашение будущей власти — «социалистической, от народных социалистов до большевиков включительно» — привело, фактически, к полному и окончательному разрыву сибирских автономистов старшего поколения с эсерами.

Сразу же, по получении окончательной резолюции съезда по поводу организации общесибирской власти, Потанин, так как он по состоянию здоровья сам не смог выступить перед делегатами, через Владимира Михайловича Крутовского сделал публичное заявление съезду с протестом против такого решения, в котором он, прежде всего, «усмотрел угодничество перед большевиками, являющимися господами положения в Томске»*.

Заявление Областному съезду:

«Ввиду слабости сил, сопряженной с моим возрастом, и утомлённости для меня личного присутствия на продолжительных заседаниях съезда, я прошу съезд разрешить мне высказать своё мнение по поводу возникшего на нём раскола письменно. Ознакомившись с поводами, которые привели к выделению из съезда блока делегатов от кооперативов, городских и земских деятелей и областников, я примыкаю всей душой к этому блоку и не разделяю мнений и стремлений их противников. Вместе с членами блока я против включения в состав резолюции, выработанной президиумом, дополнительных слов: «от народных социалистов до большевиков включительно».

Этот раскол вызывает во мне глубокое огорчение. В противниках блока я не вижу искренней преданности идее областничества, которая была внушена старым областникам любовью к сибирскому крестьянству. Я вижу в стремлениях этих моих противников служение только партиям, к которым они принадлежат. А служение партиям, в особенности провинциальным, не всегда _______________

*6—7 декабря 1917 г. Томский совет рабочих и солдатских депутатов декларировал о взятии в свои руки полной и безраздельной власти в губернии.

заключается в служении народу. Поэтому, чтобы не попасть в ложное положение, чтобы уберечь себя от увлечения в партийную борьбу, я избегал вступления в партию эсеров и, хотя после объявления республики записался в эту партию, но потом

постарался выйти из неё.

Блок городских и земских деятелей, кооперативов и областников я считаю самым положительным элементом на съезде. Это его здоровое ядро. Оно состоит из людей, действительно преданных интересам нашей окраины. Это самая полезная часть съезда, не увлекающаяся никакими чуждыми Сибири интересами. Уход из стен съезда этой его части будет для съезда незаменимой утратой. Для блока невозможно принять резолюцию о конструировании власти в Сибири, с включением в неё фразы о большевиках. Принятие резолюции в такой редакции, как я ознакомился с положением дела, противоречило бы их мандатам. Поэтому осмеливаюсь рекомендовать членам президиума, настаивающим на такой редакции, отказаться от неё.

Меня удивляет такое ухаживание за большевиками. Это какая-то игра в политические шахматы, крайне опасная для серьёзного дела. Президиум запутается в своих политических выкладках.

Я служил идее областничества только как честный публицист и никогда не был политическим практиком. Я всегда держался правила вести агитацию своей идеи открыто и честно, не заигрывая с сильными влияниями, не входя в опасные союзы. И хотя в политической практике никакого опыта не имею, но важность момента, наступившего для моей родины, заставляет меня высказаться по поводу конфликта на съезде. Я стою за прямую и откровенную политику с большевиками. Они мне не симпатичны, и я хочу это открыто показать, вотируя против редакции, подлаживающейся под вкусы большевиков. Я считаю нечестной политику, которая, чтобы угодить большевикам, вносит резолюцию о включении их в конструируемое сибирское правительство и в то же время успокаивает блокистов тем, что это делается для отвода глаз большевиков на время.

Предпочитая открытую и благородную политику политике с дипломатическими каверзами и подвохами, с будто бы верными расчётами, я, как бы ни было для съезда катастрофично решение блока, голосую за его решение. Если блок принужден будет выйти из съезда, и я выхожу, следуя за его рядами. Пусть расстроится съезд и отсрочится устроение нормальной жизни Сибири, но лучше для успеха идеи областничества, если она выйдет из этого конфликта незапятнанной меркантильными уловками и пресмыканием перед господами момента. Потанин» («Свободная Сибирь», Красноярск, №7 от 11 января 1918 г.).

В ответ на заявление Потанина президиум съезда заверил его и других солидарных с ним областников, что решение о создании однородного социалистического правительства с включением в его состав большевиков является решением временным и будет иметь силу только до начала работы Сибирской областной думы, которая уже буквально через месяц сможет пересмотреть его и выбрать Временное правительство уже, что называется, на свой «вкус». Более того, эсеровское руководство съезда во избежание продолжения конфликта с потанинской группой, чреватого самыми непредсказуемыми последствиями, приняло решение вообще не избирать на съезде Временного Сибирского правительства, а ограничиться лишь новыми выборами во Временный Сибирский областной совет, функции которого главным образом сводились к организации и созыву в Томске в январе наступающего 1918 г. Сибирской областной думы. Столь умелый тактический ход президиума съезда оказался достаточно эффективным и на некоторое время сумел сгладить остроту начавших разрастаться противоречий эсеров с руководством сибирского областнического движения и, тем паче, — с его основателем. Однако вскоре в Томск прибыл специальный эмиссар ЦК кадетской партии по сибирским делам Степан Васильевич Востротин, и дело по замирению между конфликтующими сторонами полностью провалилось. Но об этом чуть ниже…

Итак, чрезвычайный съезд постановил созвать 7 января 1918 г. в Томске «Временную Сибирскую областную думу с законодательной властью по местным делам». Состав членов Думы намечался «только из представителей революционных, демократических и национальных организаций с преобладанием советских». А поскольку участие цензовых элементов в ней вообще не допускалось, «это, как вполне справедливо подметила одна из областнических газет, была измена основному завоеванию великой февральской революции с её лозунгом всеобщего избирательного права» («Свободная Сибирь», Красноярск, №138 от 1 ноября 1918 г.).

На заседании 14 декабря происходило уже постатейное обсуждение Положения о временных органах управления Сибири, затем участники съезд перешли к выборам Временного Сибирского областного совета. В последний же день своей работы, 15 декабря, чрезвычайный Областной съезд в окончательном варианте утвердил «Положение», решив создать «во имя спасения Сибири» всё-таки «общесибирскую социалистическую, от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством национальностей власть в лице Сибирской областной думы и Областного совета, ответственного перед Областной думой».

Мотивы попыток эсерствующих младообластников создать совместно с большевиками общесоциалистическую власть будут тем более ясны и понятны, если учесть, что в самый разгар съезда сибирских автономистов в его адрес из Петрограда пришла телеграмма с извещением о достигнутом в ночь с 9-го на 10 декабря соглашении руководства партии правых эсеров и большевиков о создании коалиционного социалистического правительства*. Может быть, именно по этой причине и Томский совдеп, в свою очередь, так и не решился тогда, в декабре, выполнить распоряжение Б. Шумяцкого о разгоне предводительствуемого эсерами Областного съезда.

5. Выборы Сибирского областного совета

Первоначально съезд, как мы уже отмечали, собирался выбрать из своего состава временное правительство и даже заранее наметил кандидатуры некоторых министров, например военного в лице бывшего командующего Иркутским военным округом, тридцатичетырёхлетнего эсера Аркадия Краковецкого. Однако потом, как мы только что выяснили, делегаты решили отложить выборы правительства до созыва Сибирской областной думы и ограничиться учреждением нового Временного Сибирского областного совета. Последний, кстати, также сначала задумывался, в том числе, и как главный орган исполнительной власти в Сибири и поэтому должен был состоять из 16 человек. Однако эсеры и их союзники во избежание конфликта с потанинской группой, а также с большевистскими властями всё-таки не решились провозгласить Областной совет временным сибирским правительством. Более того, в конечном итоге Совет урезали до 7 человек и официально объявили, что основной его задачей будет осуществление подготовительных мероприятий по созыву в Томске Сибирской областной думы, открытие которой намечалось, как мы уже указывали, на 7 января 1918 г.

_______________

*ГАТО. Ф.578, оп.1, д.2, л.25. Телеграмма в адрес съезда из Петрограда с извещением о достигнутом в ночь с 9-го на 10 декабря соглашении эсеров с большевиками о создании коалиционного социалистического правительства.

На вечернем заседании 14 декабря, постепенно перешедшем в ночное, был оглашен список кандидатов, заготовленный заранее и явившийся результатом соглашения всех без исключения фракций съезда. В председатели Совета наметили, конечно, Г. Н. Потанина, а в члены: от фракции эсеров — П. Я. Дербера, А. Е. Новосёлова,

А. А. Краковецкого, Г. М. Маркова, М. Б. Шатилова, М. С. Полюгова, И. С. Михайлова, от объединённой группы областников, представителей городского и земского самоуправления, а также профессорской коллегии — Г. Б. Патушинского, Е. Е. Колосова,

С. П. Никонова, от национальной группы — А. Н. Букейханова,

М. Ж. Танышбаева, Г. Ш. Неометуллова и некоего Тележинского. На пост управляющего делами Совета планировался эсер Е. В. Захаров. Одиннадцать человек из этого списка являлись выдвиженцами правосоциалистических партий, четверых делегировали национальные объединения, и только лишь Г. Н. Потанин фактически в единственном числе, представлял непосредственно сибирских областников.

Голосование проходило за весь список в целом, но в закрытом режиме и поэтому сильно затянулось. Так что лишь в 2 часа 15 минут пополуночи, уже 15 декабря, комиссия объявила результаты выборов: 52 — за, 9 — против, 30 — воздержались. Таким образом, список кандидатов в Областной совет не прошёл, так как не преодолел оговоренный в регламенте порог в две трети голосов. Выборы объявили несостоявшимся, и на 11 часов утра того же дня было назначено повторное голосование. После этого делегаты съезда стали неспешно расходиться по своим «бивакам», — весьма уставшие и несколько удручённые после столь нелёгкого и закончившегося фактически ничем ночного бдения. При всём при том вряд ли кто из них мог вполне ясно объяснить для себя тот факт, почему не прошёл список, одобренный во время предварительных консультаций всеми без исключения фракциями.

На следующем заседании, открывшемся, как и планировалось, в

11 часов утра, лишь только к 4 часам дня удалось согласовать новый список кандидатов в члены Областного совета, обсуждённый и проработанный опять во всех трёх делегатских группах. Председателем в нём вновь значился областник Григорий Потанин, а вот состав членов Временного совета на этот раз несколько изменился как в количественном, так и в качественном отношении. Теперь в него вошло всего семь человек, каждый из которых был вполне определённо политически ориентирован. Совет предполагалось сформировать «из виднейших участников Сибирского съезда по типу директории времён французской буржуазной революции». В списке, помимо Г. Н. Потанина, оказались представлены: эсеры — Пётр Дербер, Александр Новосёлов, Михаил Шатилов, Евгений Захаров (управляющий делами), народный социалист — Григорий Патушинский, а также представитель национальных меньшинств Сибири, весьма близкий, кстати, к кадетам казах Алимхан Ермеков*. После знакомства с новым списком уже ближе к вечеру провели, наконец, повторное голосование.

Делегаты съезда и на этот раз предпочли выбирать состав Областного совета всё в том же в закрытом режиме, то есть при тайной подаче голосов. Однако его результаты оказались уже несколько иными: за список проголосовали 77 делегатов, против — лишь 3 при 14 воздержавшихся. Таким образом, необходимые 2/3 голосов удалось получить, и после объявления результатов голосования собрание громкими аплодисментами поприветствовало первых «народных управителей Сибири», ещё не министров, конечно, но людей, тем не менее, обличённых всё-таки некоторыми полномочиями исполнительной власти в регионе, своего рода министров без портфелей. Их полномочия, надо ещё раз напомнить, были действительны лишь до того момента, пока Областная дума на январской сессии не «сформирует значительно расширенное по своему составу и более компетентное временное правительство».

После выборов Областного совета, получив информацию, что многие делегаты собрались уже разъезжаться по домам, президиум съезда, несмотря на общее переутомление, принял решение рассмотреть оставшиеся вопросы в тот же день, опасаясь на следующее заседание уже не собрать необходимого кворума. Так было заслушано в третьем чтении Положение о временных органах управления Сибирью и Основные положения о выборах во Всероссийское Учредительное собрание и в Сибирское Учредительное

собрание. Оба документа с незначительными поправками в результате непродолжительного обсуждения, без лишних проволочек, что называется, удалось вечером 15 декабря принять.

Ну и, наконец, самым последним вопросом повестки дня оказалось избрание членов финансового, национального и военного советов (отделов) при Областном совете. На сей раз делегаты съезда решили не утруждать себя тайным голосованием и провели выборы открытой подачей голосов. Так в финансово-экономическое бюро были избраны: профессор Сергей Никонов, статистик Василий Нагнибеда и Николай Болтенко (все трое —

_______________

*По некоторым данным в тот день в состав Областного совета также был делегирован, а потом и избран (но почему-то только с совещательным голосом), ещё один представитель национальных меньшинств, близкий по взглядам к левым эсерам и большевикам, украинец Дмитрий Сулим.

эсеры) а также народный социалист Никита Грибанов и социал-демократ Виктор Тибер-Петров, в национальный совет вошли: украинец Владимир Строкан (эсер), татарин Гариф Неометуллов (тоже эсер) и алтаец Георгий Токмашев (народный социалист), в военный совет — хорунжий Минусинского казачьего войска Александр Сотников, солдат Сергей Кудрявцев и прапорщик Юсуф Саиев (все трое — также правые эсеры). Содержание членам этих трёх советов определили точно такое же, как и семерым членам Временного областного совета, — по 20 рублей в сутки (примерно 2—3 тысячи на наши деньги). Ивана Якушева (будущего председателя Сибирской областной думы) на том же заседании избрали казначеем Областного совета, членами секретариата Совета стали Т. В. Бутов, В. И. Моравский и И. И. Шурупов.

6. Основные решения декабрьского съезда

Итак, 15 декабря Областной съезд принял Положение о временных органах управления Сибири. Как отмечают многие исследователи, Положение являлось актом конституционного характера, первым и, увы, последним для сибирской автономии. В нём, в частности, Областной съезд дал понять, что признаёт действующей на территории Сибири законодательную и правовую систему, сложившуюся до 24 октября 1917 г., то есть до большевистского переворота. Основываясь на положении I Областного съезда от 17 октября, съезд провозгласил «высшей в Сибири властью Сибирскую областную думу и избираемый ею Сибирский областной совет». Причём, видимо, предвидя возможность разгона Всероссийского Учредительного собрания, делегаты съезда постановили: что в этом случае к Думе и Областному совету переходит «вся полнота власти». Таким образом, несмотря на социалистическую фразеологию участников съезда, в принятом Положении о временных органах управления Сибири Областной съезд бросил прямой вызов советской власти и большевикам в частности. И они этот вызов приняли.

1917 г., 15 декабря, г. Томск. Положения о временных органах управления Сибири.

Раздел I

Ст. 1. Сибирь является составной частью Российской республики.

Ст. 2. Сибирское Учредительное собрание имеет определить в согласии со Всероссийским Учредительным собранием порядок управления Сибири, как автономной области Российской федеративной республики.

Ст. 3. До определения порядка управления Сибири, как автономной области, высшей в Сибири властью является созываемая по постановлению Чрезвычайного сибирского съезда временная Сибирская областная дума и избираемый ею Сибирский областной совет, которые действуют в Сибири впредь до решения вопроса о форме внутреннего управления Сибирским Учредительным собранием.

Ст. 4. До созыва Учредительного собрания Сибири, Сибирская областная дума является областным органом законодательной по местным делам власти.

Ст. 5. Для органов временного управления Сибири обязательны все не отмененные особыми постановлениями узаконения Российской республики, изданные до 24 октября 1917 года включительно, а также все узаконения и распоряжения Всероссийского Учредительного собрания.

Ст. 6. С открытием Сибирского Учредительного собрания к нему переходит вся полнота власти.

Ст. 7. Если Всероссийское Учредительное собрание почему-либо будет лишено возможности осуществлять свою власть, а, следовательно, и определять управление Сибирью, то временная Сибирская областная дума и Сибирский областной совет принимают на себя всю полноту власти.

Раздел II*

Ст. 9. Личность и жилища депутатов временной Сибирской областной думы пользуются безусловной неприкосновенностью, и депутаты могут быть стеснены в этих своих правах только по постановлениям компетентной судебной власти и с особого разрешения временной Сибирской областной думы.

Ст. 10. Временной Сибирской областной думе принадлежит право контроля над ответственным перед ней Сибирским областным советом, издания законов по местным делам, а также выходящих за пределы компетенции исполнительной власти распоряжений.

Ст. 11. Содержание депутатов производится из общесибирских средств.

Ст. 12. Сибирская областная дума вырабатывает свой наказ.

_______________

*Опущенная статья восьмая данного Положения, полностью посвящена вопросу о формировании состава Сибирской областной думы, и она будет приведена нами чуть ниже.

Раздел III

Ст. 13. Сибирский областной совет является исполнительной властью, ответственной перед временной Сибирской областной думой.

Ст. 14. Сибирский областной совет состоит из председателя и

членов, избираемых временной Сибирской областной думой, в количестве по её усмотрению.

Ст. 15. Членам Сибирского областного совета, стоящим во главе образуемых временной Сибирской областной думой отделов, соответствующих ведомствам, присваивается звание управляющих отделами.

Примечание. Управляющими отделами могут быть и лица, не состоящие членами временной Сибирской областной думы.

Ст. 16. Управляющим отделами присваиваются права и обязанности, свойственные по действующим в России узаконениям (см. ст. 5) министрам.

Ст. 17. Председатель Сибирского областного совета и члены Совета по обращаемым к ним временной Сибирской областной думой вопросам участвуют в заседаниях Думы по этим вопросам с совещательным голосом, сохраняя в остальных случаях все права членов Думы, если они таковыми избраны, во все время состояния в Сибирском областном совете.

Ст. 18. Все распоряжения исходят от имени Сибирского областного совета и скрепляются управляющим делами Сибирского областного совета.

Ст. 19. Содержание членов Сибирского областного совета определяется не иначе, как постановлениями временной Сибирской областной думы, а членов временного Сибирского областного совета, избираемых Чрезвычайным общесибирским съездом, постановлением сего последнего.

Ст. 20. Сибирский областной совет вырабатывает наказ своей деятельности, подлежащий утверждению временной Сибирской областной думой.

Раздел IV

Ст. 21. До созыва временной Сибирской областной думы, которая имеет выбрать Сибирский областной совет, Чрезвычайный общесибирский съезд избирает из своего состава временный Сибирский областной совет и к нему советы по делам финансово-экономическим, национальным и военным.

Ст. 22. На обязанности временного Сибирского областного совета лежит созыв временной Сибирской областной думы, выработка положения о выборах в Учредительное собрание Сибири и представление его во временную Сибирскую областную думу, осуществление власти в области экономико-финансовой и политической, поскольку это окажется необходимым для реального осуществления постановлений Чрезвычайного общесибирского съезда. (Бюллетень Временного Сибирского областного совета. 1918, №1, с.3—5.)

В подкрепление своих автономистских тенденций сибирские эсеро-областники на декабрьском съезде приняли решение о создании собственной армии, а также о печатании собственной же сибирской валюты.

К формированию сибирской армии предполагалось приступить немедленно, сразу же после завершения работы съезда. А основой для неё, как полагали, могли стать некоторые из сибирских полков, дислоцировавшихся на Юго-Западном и Румынском противогерманских фронтах. К ним от имени Областного съезда было составлено специальное обращение:

«Солдаты и казаки — сибиряки фронта! Голод, развал крестьянского хозяйства и промышленности, отсутствие денег, паралич власти в центре и на местах вынудили Чрезвычайный сибирский съезд всех народностей приступить к организации временной всесибирской социалистической власти.

Социалистическая власть в Сибири, служащая интересам всех народностей, только тогда будет жить и питаться доверием народа, когда она будет истинно народной, когда она будет работать и творить для народа и через народ. Одна из первых задач сибирской социалистической власти это скорейший созыв Всесибирского Учредительного собрания. Только оно отразит волю многочисленных народностей Сибири… Да здравствует общесоциалистическая власть в Сибири! В спасении Сибири, как части целого — спасение всей России великой матери всех областей, народов и племён. Впредь до созыва Сибирского Учредительного собрания чрезвычайный сибирский съезд всех народностей Сибири выделил Временное Сибирское правительство, которое принимает все меры к организации из сибирских частей единой Сибирской армии с переводом её на один из участков фронта.

Солдаты и казаки — граждане Сибири, организуйтесь под знаменем автономной Сибири! Поддерживайте Временное Сибирское правительство и его распоряжения всей мощью вашей силы! Томск, 15 декабря 1917 года». (Опубликовано: «Омский вестник», №116 от 12 июня 1918 г.).

Какие конкретно полки, из имевшихся на противогерманском фронте предполагалось организовать в сибирскую армию — не совсем понятно. Однако можно сделать предположение, что ими должны были стать, видимо, те воинские части, которые находились под влиянием эсеровской, а не большевистской агитации и офицеры которых имели непосредственное отношение к партии социалистов-революционеров. Таким образом, получалось, что сибирская армия задумывалась Областным советом как подконтрольная, в первую очередь, правым эсерам, способная обеспечить войсковую поддержку в борьбе с большевиками в случае разгона ими Всероссийского Учредительного собрания.

По всей видимости, с этой же целью, согласно особому постановлению декабрьского Областного съезда, в самой Сибири в самое ближайшее время, напротив, должны были быть распущены запасные полки, большая часть которых находилась почти под полным контролем большевиков.

Постановление чрезвычайного Сибирского съезда по войскам всей

Сибири.

«Командующим войсками, окружным комитетам, гарнизонным советам, полковым, батарейным, ротным и др. родов оружия комитетам, учреждениям, заведениям и войсковым правительствам казачьих войск к неуклонному исполнению. Ввиду недостатка продовольствия и невозможности в скором времени снабдить им города Сибири, особенно в восточной полосе, и принимая во внимание, что в нужный момент всегда необходимое число военных чинов может быть собрано, Чрезвычайный съезд считает содержание войск в Сибири под ружьем излишним, так как непроизводительно отнимается масса рабочих рук, а потому вменяется в обязанность всем органам военной власти Сибири немедленно провести в жизнь настоящее постановление» (ГАТО. Р.72, оп.1, д.105, л.4—5).

Полной демобилизации, согласно этому постановлению, подлежали все военнослужащие призыва до 1908 г., а увольнению во временные отпуска — солдаты призыва до 1913 г. включительно. Из числа призывников с 1914-го по 1918-й выборочно отправлялись в отпуска те, кто имел ранение, контузию, отравленные газом или просто ослабленные какой-либо другой болезнью, а также учителя, студенты и лица специального образования. Из оставшихся предполагалось сформировать караульные команды для охраны военных объектов, а также железных дорог. Все излишки продовольствия и «живой инвентарь» планировалось передать местным властям, а экипировка, вооружение и боеприпасы должны были оставаться на охраняемых военных складах. Офицерам и военным чиновникам по увольнении их в запас собирались выдать единовременное пособие в размере их месячного оклада. Однако это постановление так и не вступило в силу, поскольку его исполнение приостановил Областной совет вплоть до окончательного рассмотрения и утверждения данного документа Сибирской областной думой.

Также неудачей для областников закончилась и попытка создания ими собственной валюты. Сибирский областной съезд, как мы уже говорили, принял решение о выпуске в Сибири собственных «временных» денежных знаков — бонов вследствие нехватки мелкой разменной купюры, достоинством 10, 25 и 50 рублей. А 14 декабря и Томское губернское земское собрание, заседания которого проходили практически одновременно с работой Областного съезда, поддержало данную инициативу и приняло постановление о печатании означенных денежных купюр в типографиях города Томска. Данную резолюцию пытались заблокировать большевики (Ф. Чучин, К. Ансон, С. Канатчиков и А. Кривой), входившие в состав земского собрания, однако правые эсеры, имевшие в нём 30 своих представителей, не позволили большевикам этого сделать. И, тем не менее, первые сибирские деньги так и не были выпущены ни в том году, ни в начале следующего, так как вскоре большевики экспроприировали в пользу советской власти основную часть типографских мощностей, после чего печатать сибирские боны оказалось попросту негде.

Заключая обзор чрезвычайного Областного съезда необходимо, видимо, ещё раз подчеркнуть, что правые эсеры, составлявшие подавляющее большинство съезда, сделали попытку практического использования идеи автономии сибирской области (края) как платформу для мобилизации сил в борьбе с советской властью. ЦК партии социалистов-революционеров в сложившейся обстановке, в свою очередь, также весьма положительно отнёсся к идее местного областного строительства в Сибири, основанного на принципах демократии в противовес большевистской диктатуре из центра. При этом надо конечно же отметить, что в инструкциях руководства эсеровской партии, социалистической по сути своей, всегда подчеркивалась идея неразрывности Российской федерации и политического единства страны, но при условии широкой автономии регионов, национальных областей, а также охранении интересов каждого из национальных меньшинств.

В какой-то степени вторя этому, омский поэт Т. Вяткин писал в те революционные для Сибири дни (опубликовано: «Сибирские записки», №4 за 1918 г.):

Белозелёное над красным…

О, да! Силен был общий враг —

И зовом пламенным и страстным

Над нами реял красный стяг.

В крови, и в муках, и в печали

Неизъяснимое росло,

И злые тернии венчали

Свободы гордое чело.

О, пусть последняя преграда

Скорее рухнет на пути!

Знаменам алым сердце радо,

И руки рады их нести.

Но как забыть о белом снеге

Родимых северных долин,

И о зелёной вешней неге

Таежных дебрей и равнин?

Как не любить нам этой шири,

Где никакой не страшен враг? —

И над просторами Сибири

Бело-зелёный взвился флаг!

Клянемся, павшие, мы с вами,

А вы нам верны и в гробу.

Но знамя новое над нами

Зовёт на новую борьбу.

Цвети, Сибирь! В снегах невзгоды

Побеги юные храни,

И угасавшие народы

Рукою мощной подними!

…А ветер веет и играет,

Трубит, и мчится, и зовёт,

И оба знамени свивает

В одном стремлении вперёд.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВРЕМЕННЫЙ СИБИРСКИЙ ОБЛАСТНОЙ СОВЕТ

Прочитав вполне приличный воз книг и, казалось, разрешив ряд наитруднейших исторических парадоксов… так и не смог понять «элементарного»: Сион ли правит этим миром или всё-таки Провидение Божье?..

Анонимный автор

1. Состав Совета

Днём 16 декабря временный Сибирский областной совет собрался на своё первое заседание в составе: председателя — Г. Н. Потанина, пяти членов — П. Я. Дербера, А. Е. Новосёлова, Г. Б. Патушинского,

М. Б. Шатилова и А. А. Ермекова, а также управляющего делами — Е. В. Захарова. Заседание проходило всё в том же здании Духовной семинарии, где только что закончил свою работу внеочередной Областной съезд.

«Известия Временного Сибирского областного совета»* на стр.2—3 опубликовали в те дни полный список Областного совета и его отделов (советов).

«Состав Сибирского областного совета:

Председатель: Потанин Григорий Николаевич (Томск, ул. Белинского, 20), (народный социалист Потанин конечно же в первую очередь был _______________

*В самом начале января 1918 г. вышел первый и единственный номер «Известий Временного Сибирского областного совета». Он, как и полагается, был сопровождён пространной, почти на двух страницах редакционной статьёй, в которой члены Совета в очередной раз сделали пояснения по поводу основной сути современного состояния сибирского областнического движения. Ничего нового, всё в привычном духе «прирученного» сепаратизма. Вот лишь несколько выдержек.

«Сибирь, исторически сжившаяся со всей Россией… не помышляла ни на одну минуту об отделении от общей великой матери. Её стремления — это осуществление великой хартии вольностей Сибири, как равноправного, свободного и деятельного члена российской республиканской федеративной семьи…

Грянул гром… Государственный аппарат власти расшатался… и Сибирь стала перед грозной дилеммой истории: либо самодеятельная организация жизни… либо разложение и окончательный распад» («Известия Временного Сибирского областного совета», стр.1).

Сибирским областником-автономистом, а потом уж всё остальное. — О.П.).

Члены: Дербер Пётр Яковлевич (гостиница «Европа»), эсер;

Шатилов Михаил Бонифатьевич (Томск, Нечевский переулок, 22), эсер;

Новосёлов Александр Ефремович (гостиница «Европа»), эсер;

Патушинский Григорий Борисович (гостиница «Европа»), народный социалист;

Ермеков Алимхан Абеутович (Томск, Источная, 20), партийность не указана. — О.П.;

Сулим Дмитрий Григорьевич, киргизский социалист (не киргизский, а украинский экстерриториальный социалист, здесь вкралась явная ошибка. — О.П.).

Управляющий делами: Захаров Евгений Васильевич (Томск, Никольский переулок, №16), эсер».

Таким образом, как мы видим, все члены данного исполнительного органа, за исключением толерантного, но склонного к непризнанию диктатуры большевиков областника Потанина и близкого к кадетам Ермекова, являлись представителями левых партий. Патушинский был народным социалистом, Сулим — левым эсером, все остальные — «правоверные», то есть правые, эсеры. Все эти социалисты, правда, так или иначе, хотя и косвенно, но всё-таки имели отношение к сибирскому автономистскому движению. Даже Дербер, единственный из состава Совета не сибиряк, во время ссылки успел немного позаниматься с местными сибирскими проблемами, изучал быт и экономику коренных народов, опубликовал несколько газетных статей на данную тематику и, таким образом, видимо, сумел стать своим в среде областников. По национальному составу Совет имел следующее соотношение: два еврея (Дербер и Патушинский), два представителя национальных меньшинств (один — коренной, другой — так называемый пришлый) и четверо русских.

Необходимо также отметить, что новоявленные сибирские «управители» были людьми сравнительно молодыми — в возрасте тридцати лет или чуть более того. Возможно, что такой возраст являлся не самым оптимальным для политиков в статусе государственных деятелей, но для политиков революционного толка, пожалуй, — вполне приемлемым. Исключением из числа своих коллег по Областному совету в этом смысле стал всё тот же Григорий Николаевич Потанин, которому в то время перевалило уже за восемьдесят. И хотя он занимал в Совете должность «почетного» председателя и появлялся на заседаниях довольно редко или, можно сказать, почти никогда, но, тем не менее, он по-прежнему оставался «великим сибирским старцем», и с его мнением приходилось, в любом случае, считаться всем без исключения членам Совета.

Фактическим же главой Областного совета являлся Пётр Дербер, или «Петя-маленький», как иногда за малый рост язвительно называли его недоброжелатели. Именно Дербер оставался за председательствующего на всех заседаниях Совета «без Потанина». Сам же старец, мало того что практически не появлялся на собраниях Областного совета, так он ещё умудрился за очень короткий срок испортить отношения почти со всеми остальными его членами. Григория Николаевича изначально задело то обстоятельство, что Облсовет помимо его воли всё больше и больше склонялся к порочной, на его взгляд, тактике заигрывания с большевиками и одновременно стремился всеми силами к отлучению от участия в управлении Сибирью цензовых элементов, то есть буржуазии.

В рамках Областного совета, как мы уже отмечали, удалось сформировать три отдела: финансово-экономический, национальный и военный. Также решено было создать при Совете и специальную земельную комиссию. С этой целью из Красноярска в Томск вызвали видного областника Николая Козьмина и ещё несколько лиц. В ближайшее же время планировалось созвать всесибирский съезд представителей земельных комитетов. Областной совет постановил учредить ещё и особую комиссию по определению Сибири в территориальном, этнографическом и экономическом отношениях. К работе в данной комиссии решили привлечь томского профессора декана юридического факультета Томского университета Николая Новомбергского и некоторых других специалистов, сведущих в подобного рода вопросах.

В целях установления деловых сношений с местными органами власти Сибирский областной совет в первые же дни послесъездовской работы принял решение о назначении своих комиссаров (эмиссаров) или просто уполномоченных в губернские и областные центры. Тем самым Совет предпринял попытку создания собственных административных структур на местах. Так, хорошо зарекомендовавшему себя на декабрьском съезде А. П. Оленич-Гнененко поручили принять на себя обязанности комиссара по Акмолинской области. С точно такими же целями не только сам Областной совет, но и его отделы в конце декабря в начале января направили на периферию нескольких представителей и организаторов. Известно, например, что специальный уполномоченный национального совета был командирован в Семипалатинскую область, где в это время разворачивался процесс по формированию собственных органов власти у казахско-киргизского народа.

Через несколько дней после того, как Временный Сибирский областной совет приступил к своим обязанностям, в его адрес пришла телеграмма из Семипалатинска от председателя Алаш Орды Алихана Букейханова. «Киргизский съезд постановил организовать автономию всех казахов-киргиз и избрал временный комитет управления Алаш Орды в составе 25 лиц, из которых 15 представителей казахов-киргиз и 10 представителей других народов, живущих среди казахов-киргиз. Временное пребывание Алаш Орды — Семипалатинск. Председатель Алаш Орды Букейханов. 20 декабря 1917 г.» («Омский вестник», №8 за 1918 г.).

Надо отметить, что в самом Семипалатинске среди местного населения в это время происходил раскол не только на национальной почве, но и по политическим мотивам. Так Семипалатинский областной совет крестьянских депутатов признал власть правительства Ленина, а областной комитет управления Алаш Орды — власть Сибирского областного совета, то есть «правительства» Потанина. Учредительный съезд Алаш Орды состоялся в конце 1917 г. в Оренбурге и провозгласил курс на создание киргизско-казахской национальной автономии. Полностью о своей независимости казахи планировали объявить уже в середине января 1918 г. на съезде делегатов от восьми национальных районов. А на переходный период, по соглашению с Сибирским областным советом, в Семипалатинск направлялся специальный комиссар из Томска, при котором предполагалось создать совет представителей от русскоязычного населения и казахов.

Собственно, для урегулирования такого рода вопросов и создан был национальный отдел в Областном совете.

«Задачи национального совета Временного Сибирского областного совета. Томск, декабрь 1917 г.

Ввиду наличности в Сибири множества национальностей (свыше 70-ти), как пришлых, так и туземных, ввиду необходимости осветить, объединить и удовлетворить чаяния и нужды этих народностей в области политической, культурно-национальной и экономической Чрезвычайным сибирским съездом, состоявшимся в декабре, организован при Областном совете национальный совет. В его состав введены представители существующих в Сибири национальных организаций (бурятской, якутской, татарской, киргизской, украинской, алтайской и минусинской). Этот состав предположено пополнить представителями прочих национальных меньшинств Сибири, а также сведущими по национальным вопросам лицами.

Таким образом, все народности и племена Сибири привлекаются к высшему управлению нашим краем и тем самым призываются к выявлению своих нужд и интересов» («Известия Временного Сибирского областного совета»).

Национальный совет:

Токмашев Георгий Маркелович, обозначен как алтайский народный социалист;

Строкан Владимир Антонович (Барнаул), обозначен как украинский эсер;

Неометуллов Гариф Шегибердинович, эсер, сибирский татарин по национальности.

Чуть позже в состав национального отдела Сибоблсовета вошло ещё несколько представителей от автохтонных и экстерриториальных народностей Сибири: якут Г. Колесов, бурят И. Трубачев, хакас Окунев и немец Ф. Фрезе. В качестве научного консультанта к работе отдела удалось привлечь правоведа и одновременно историка по образованию профессора Николая Яковлевича Новомбергского. Непосредственное отношение к национальному совету (отделу) в этом же плане имел и Василий Иванович Анучин, бывший эсер, а также не состоявшийся в своё время областник, детский писатель и этнограф в одном лице и ещё изрядный авантюрист по натуре.

Одной из основных задач национального совета должна была стать защита интересов и нужд «всех сибирских народностей, как пришлых, так и туземных».

Из Якутска от объединенного собрания демократических сил за подписью бывшего областного комиссара Временного правительства В. Н. Соловьёва в адрес Сибирской областной думы 6 января пришла телеграмма с приветствием и заверениями, что Якутская область подчиняется только Учредительному собранию, а «самозваная власть» большевиков там игнорируется.

Временный Сибирский областной совет обратился со специальным посланием к Учредительному собранию и делегировал в Петроград своего уполномоченного — инженера А. П. Кулаева, а в Киев для связи с «украинскими автономистами» был командирован член Областного совета А. Е. Новосёлов. Состоялось также и назначение специального представителя при буржуазно-националистическом правительстве Туркестана. На заседании 25 января 1918 г. Областной совет утвердил ещё и уполномоченных на Западный противогерманский фронт, ими оказались А. М. Наумов и С. И. Новиков; на Северный фронт отправился А. Т. Плахин. Всем троим Облсовет выделил по 300 рублей командировочных (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.3, л.5.). Особым представителем на Юго-Западном и Румынском фронтах в конце декабря 1917 г. утвердили Аркадия Краковецкого, о деятельности которого чуть поподробнее мы ещё поговорим.

Пятого и шестого января Областным советом были получены две телеграммы из Харбина от главноуполномоченного бывшего российского министерства продовольствия, известившего сибиряков о том, что китайское правительство после соответствующих консультаций со странами Антанты запретило ввоз в Россию через пограничную станцию Маньчжурия всех промышленных и продовольственных грузов. Причиной такого рода демарша стали участившиеся случаи полной конфискации большевиками иностранных товаров, поступавших в Россию через Китай.

После переговоров российского главноуполномоченного с представителями союзных держав удалось добиться разрешения на ввоз хотя бы минимального количества продовольственных товаров первой необходимости. Однако всё это при условии, что товары будут препровождены в целости и сохранности до Иркутска, где поступят в распоряжение не правительства советской Центросибири, а губернского продовольственного комитета бывшего Временного правительства. Само же распределение импортного продовольствия должно было осуществляться под контролем иностранных консулов. В подкрепление своих условий, а также в подтверждение многих других претензий к советской власти в порт Владивосток 5 января вошло несколько линкоров стран Антанты.

Данные сведения направили из Харбина в Томск с той целью, чтобы Сибирский областной совет постарался принять все возможные меры для предотвращения экономической блокады. Однако Облсовет не мог ещё тогда каким-то образом повлиять на ситуацию в регионе, все ждали открытия в Петрограде Всероссийского Учредительного собрания, призванного покончить с всевластием большевиков. Единственное, что сумел тогда предпринять Сибирский совет для нормализации отношений с союзными державами, так это направить в адрес французского и английского послов телеграммы с извинениями по поводу гибели во время недавних декабрьских боёв в Иркутске французского консула, а также нескольких иностранных граждан. В телеграмме говорилось, что Сибирское правительство «примет все меры к возмещению материального ущерба, причинённого французским и английским гражданам».

В заявлении же для прессы Областного совета в связи с вышеизложенными событиями, в частности, говорилось: «Союзниками в ответ на большевистскую власть и борьбу её с Учредительным собранием сделан первый шаг к занятию Сибири… закрытие дальневосточной границы — это гибель для крестьянского хозяйства… это лишение Сибири и того незначительного количества мануфактуры и обуви, которая поступает из Владивостока». В целях предотвращения надвигающейся катастрофы Областной совет предлагал: 1) в центре передать власть Всероссийскому Учредительному собранию, 2) на востоке страны вручить всю полноту законодательной власти Сибирской областной думе, которая «именем всей трудовой демократии и народов Сибири» сумеет заставить союзников открыть восточную границу для взаимовыгодного товарообмена.

Примерно в то же самое время, когда китайские власти запретили пропускать через пограничную станцию Маньчжурия грузы в советскую Россию, атаман Семёнов открыл боевые действия против красных частей Центросибири в районе станции Даурия, расположенной в том же пограничном районе чуть севернее русско-китайской границы. Противники окопались и вели в основном позиционные бои. Спустя некоторое время, не достигнув заметных результатов в боевых операциях, Семёнов вернулся со своим отрядом назад на станцию Маньчжурия и начал заниматься, как и до него — большевики, «ревизией» скопившихся там частных и государственных грузов. Здесь было всё, начиная от продовольствия и кончая вооружением; зачехлёнными стояли на открытых платформах так понравившиеся атаману новенькие авто из Америки. И вот вскоре эти семёновские ревизии постепенно стали перерастать в реквизиции, причём характерно, что конфисковывались главным образом товары, закупленные в Харбине и Владивостоке российскими частными предпринимателями. Грузы же, принадлежавшие иностранным фирмам, Григорий Михайлович предусмотрительно не трогал.

Атаман Семёнов, кстати, в конце декабря 1917 г. в числе многих других, так скажем, официальных лиц также отправил приветственную телеграмму в адрес Сибирского областного совета, до нас даже дошёл её подлинный текст. «Председателю Правительства Сибири Потанину. Всецело разделяя ваши стремления создать жизнь сибиряков на принципе свободных начал, приветствую вас от имени своего отряда, который вышел на защиту завоеванных свобод всех народностей Сибири и их самоопределения от наглого посягательства предателей родины — большевиков. Да здравствует Российская федеративная республика! Да здравствует казачество, вставшее на защиту самоопределения народов!»

Для поиска решений по этой и другим хозяйственным проблемам Сибири и был, собственно, образован хозяйственно-экономический совет под председательством профессора Томского университета Сергея Павловича Никонова и членов: Грибанова, Болтенко, Нагнибеды и Тибер-Петрова. В совете предусматривались также три дополнительных места для представителей от крупнейших сибирских кооперативных союзов. В начале января на заседании финансового отдела Областного совета профессор Никонов сделал доклад о выпуске в Сибири выигрышного займа, доклад всем понравился, и Никонову поручили составить подробный проект положения о займе («Омский вестник», №9 за 1918 г.).

Обсудив вопрос о национализации большевиками Народного банка, экономический совет признал, что данное мероприятие нанесёт несомненный вред сибирской кооперации, а также экономике региона в целом. В целях предотвращения надвигающейся катастрофы члены совета решили использовать новониколаевское отделение московского Народного банка в интересах автономии и создать на его базе общесибирский кооперативный банк.

Также экономический совет, рассчитывая на то, что блокада со стороны великих держав будет вскоре снята, разработал комплекс первоочередных мер по оздоровлению сибирской экономики. Среди основных мероприятий намеченного плана оказались следующие: организация снабжения населения сельскохозяйственными машинами и орудиями, приведение в действие мастерских по ремонту сельхозоборудования, закупка для Сибири паровых и газогенераторных двигателей в целях оборудования как можно большего количества мельниц, для того чтобы вывозить на экспорт по возможности не только зерно, но и уже готовую муку по более выгодным для сибиряков ценам.

31 декабря, в канун нового 1918 года, в Томск на имя Потанина, как председателя Сибирского областного совета, пришла экстренная телеграмма из Читы о назревающем в городе вооруженном противостоянии между прибывшими из Красноярска, Ачинска, Канска и Иркутска красногвардейскими отрядами — с одной стороны и возвратившимися с германского фронта казачьими частями — с другой. Читинцы просили Потанина и возглавляемый им Областной совет срочно вмешаться в конфликт путём обращения к противоборствующим сторонам, а также направить своих комиссаров в Забайкалье. В ответной телеграмме Совет призвал враждующие стороны примириться и не допускать вооруженного столкновения, способного вовлечь Сибирь в кровопролитную Гражданскую войну. Необходимо, подчеркивалось в телеграмме, дождаться начала работы Сибирской областной думы, которая постарается решить все наиболее острые проблемы социально-политического и экономического характера.

Правительство Украинской народной республики обратилось к Временному Сибирскому областному совету, как «правительству» автономной Сибири, с предложением — немедленно приступить к переговорам об образовании социалистического правительства конфедеративной России во имя заключения справедливого мира и созыва Учредительного собрания. В коалиционное правительство, помимо украинцев и сибиряков, должны были войти представители Молдавии, Крыма, Башкирии и Кавказа, а также от так называемого Народного совета Петрограда.

Ещё 18 декабря, как мы уже указывали, Сибирский областной совет постановил направить специального комиссара в Киев для установления взаимоотношений с Центральной украинской радой. Для чего и выехал в начале января в Украину Александр Новосёлов.

1 января он ещё присутствовал на заседании Областного совета. Однако обращение Совета по поводу закрытия Китаем маньчжурской границы, составленное где-то в районе 5—6 января, Новосёлов не подписал, значит, он, по всей видимости, находился тогда уже на пути в Киев.

Сразу же после победы Февральской революции 4 марта 1917 г. в Киеве была создана Центральная рада. В мае того же года она предъявила Временному правительству России требование одобрить идею автономии Украины, разрешить организацию национальной армии, школы, администрации и пр. На что получила категорический отказ. Чуть раньше, 4 апреля, делегация Рады посетила Ставку главковерха Алексеева и попросила разрешение на создание национального украинского корпуса на противогерманском фронте. В ответ украинцам позволили сформировать лишь две стрелковые бригады.

Кардинально изменилась ситуация с самостийностью Украины в ходе Октябрьской социалистической революции. Так, уже 5 ноября 1918 г. в Бердичеве было подписано соглашение между командованием Юго-Западного фронта и Центральной радой, за которой в пику захватившим власть в Петрограде большевикам признавалась высшая власть в Украине. На следующий день, 6 ноября, Ставка верховного главнокомандования и Рада подписали ещё один договор — о формировании собственной Украинской армии и сосредоточении её на Юго-западном и Румынском фронтах.

23 ноября командующий войсковыми соединениями этих двух фронтов генерал Щербачёв отказался подчиняться приказам нового большевистского главкома прапорщика Крыленко и перешёл в подчинение к правительству Центральной рады. Вместе с тем Петлюра призвал солдат-украинцев других фронтов оставлять свои полки и двигаться на самостийную родину для формирования чисто национальных и полностью независимых от российских властей украинских воинских частей.

20 ноября 1917 г. Центральная рада, наконец, провозгласила создание Украинской народной республики в рамках общероссийской федерации. А 3 декабря Юго-Западный и Румынский фронты Центральная рада объявила украинскими.

2. Создание военного совета и переговоры с Краковецким

Между тем внимание сибирских эсеров-автономистов в декабре

1917 г. привлёк тот факт, что победу на выборах в Учредительное собрание в войсках Юго-Западного и Румынского фронтов, к тому времени уже объединённых в один Украинский фронт, одержали представители партии правых эсеров. А одним из выбранных там депутатов Учредительного собрания являлся бывший революционный командующий Иркутским военным округом — хорошо известный сибирякам Аркадий Краковецкий. О нём вспомнили, когда решили создать на базе частей Юго-Западного и Румынского фронтов добровольческие вооруженные формирования Сибирской автономной республики. Инициатива по привлечению подполковника Краковецкого к процессу создания сибирской революционной армии исходила, по мнению большинства исследователей, от Областного совета. Однако некоторые придерживаются той точки зрения, что Аркадий Антонович сам предложил свои услуги, прислав в адрес Совета телеграмму из Киева.

«Томск. Министру-председателю Потанину.

На фронте происходит катастрофическое разложение армии и уход солдат в тыл. Благодаря отдалённости Сибири положение сибиряков критическое. Необходимо немедленно принять решительные меры для сохранения сибирских частей на фронте от распада. Для этого предполагаю произвести очистку сибирских частей, соединить эти части на Украинском фронте под одним командованием с подчинением украинскому верховному главнокомандующему. Объединение сибирских частей позволит правительству Сибири иметь тесную связь с сибирскими войсками фронта, упорядочить продовольствие и снабжение, организовать замену усталых частей отправкой их в Сибирь, урегулировать порядок отпусков, подготовить для будущего планомерную эвакуацию и демобилизацию сибиряков и широко поставить культурно-просветительную работу среди сибирских частей.

Генеральный секретариат Украинской народной республики относится к изложенному плану сочувственно и обещает полное содействие. Желательно указать генеральному секретариату на согласие сибирского правительства возместить расходы, связанные с содержанием сибирских частей на территории Украины. Необходимо назначение комиссара сибирского правительства при генеральном секретариате. Временно могу принять эти обязанности на себя. При выезде в Петроград предварительно снесусь с вами.

Начиная работу в изложенном направлении, прошу подробных инструкций. Ответ о полномочии прошу адресовать по прямому проводу и почтой: Киев, генеральному секретарю междунациональных дел Шульгину, копию ему же для передачи мне. Ответить прошу спешно, дабы сохранить для Сибири боеспособные части. Пока организую местное сибирское общество. В скором времени предполагаю созвать съезд представителей сибирских частей».

Работу по налаживанию контактов с Краковецким по вопросу формирования сибирских воинских частей Областной совет поручил своему военному отделу.

Председателем военного совета на заседании 26 декабря был утверждён двадцатишестилетний правый эсер Александр Александрович Сотников (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.3, л.1). Он имел воинское звание хорунжего (старшего лейтенанта, если перевести на современный лад) и являлся командиром казачьего дивизиона, дислоцировавшегося в городе Красноярске. На декабрьском съезде он представлял Минусинское (Енисейское) казачье войско и в официальных документах именовался как его атаман. Правда, такого войска официально в тот период ещё не существовало, его в 1917 г. провозгласили сами казаки на волне бесчисленных революционных новшеств, и всё-таки…

Кроме Сотникова, в военный совет, напомним, входили: товарищ председателя Всероссийского совета крестьянских депутатов правый эсер Сергей Кудрявцев и председатель Центральной Сибирской мусульманской военной комиссии прапорщик и тоже правый эсер Юсуф Саиев. На заседании военного совета 4 января 1918 г. в его состав был кооптирован ещё и некто полковник Толстов (ГАТО. Ф.72, оп.1, д.3, л.3).

Наиболее важным для военного отдела Сибирского областного совета, без сомнения, стал вопрос о формировании собственной армии на основе сибирских частей, сражавшихся на пяти противогерманских фронтах в составе семи корпусов общей численностью более

300 тысяч солдат и офицеров. Приоритет в этом направлении был отдан, как мы уже отмечали, двум украинским фронтам под общим командованием генерала Щербачёва, где находился вышедший на связь с сибирскими областниками член Учредительного собрания Аркадий Краковецкий.

На своём заседании 17 декабря члены Временного Сибирского областного совета, заслушав телеграмму из Киева от Аркадия Краковецкого, поручили Дерберу в тот же день провести с Краковецким переговоры по телеграфу и довести до сведения эсера-подполковника решения чрезвычайного Сибирского областного съезда и, в частности, сообщить ему о назначении его комиссаром сибирских войск на Украинском фронте. На этих переговорах было поручено присутствовать также Новосёлову и Сотникову.

«Разговор по прямому проводу членов Временного Сибирского областного совета Дербера, Новосёлова и Сотникова с подполковником Краковецким (Киев).

— Я Киев… У аппарата временный министр Краковецкий.

— У аппарата члены Временного Сибирского правительства Дербер и Новосёлов.

— Здравствуйте, товарищи! Получили ли мои записки от 9 и

17 декабря?

— Получили. Мы должны сообщить вам следующее: Чрезвычайный Сибирский съезд решил организовать Сибирскую социалистическую власть, для чего избран Временный Сибирский областной совет — так именуется наше правительство. Состав его: председатель — Потанин, члены — Дербер, Новосёлов, Шатилов, Патушинский, Ермеков, управляющий делами — Захаров.

— Называйте партийность.

— Патушинский — народный социалист, остальные социалисты-революционеры.

— Хорошо.

— Первая задача Совета — созвать Сибирскую областную думу и подготовить выборы в Сибирское Учредительное собрание. Дума собирается 7 января. Каждая сибирская дивизия с фронта посылает в Думу одного представителя. Содержание из общесибирских средств. Просим в срочном порядке делегировать в Думу по представителю от дивизии. Сообщаем вам, что финансовые ресурсы наши чрезвычайно слабы. Рассчитывайте получить только на культурно-организационную работу по объединению армии. Сообщите смету… Мы возлагаем чрезвычайную надежду на Сибирскую фронтовую армию, которая свои авторитетом и… помощью заставит признать общесибирскую социалистическую власть… Сибирский областной совет назначает вас комиссаром. Ваша задача — организовать и спаять сибирские части, дисциплинировать их, собрать их в одно место, не обнажая фронта… Сибирская армия подчиняется генералу Щербачёву, но только в действиях против внешнего врага. Подготовьте некоторые сибирские части, на которые Областной совет мог бы опереться в случае выступления против Сибирской областной думы и Сибирского Учредительного собрания» («Знамя революции», Томск, №123 за 1917 г.).

Далее зашла речь о финансировании сибирских частей, члены Совета просили сообщить Украинскому правительству, что пока Областной совет весьма ограничен в средствах, но в будущем обязуется все расходы обязательно возместить.

Обсудив ещё несколько вопросов и договорившись поддерживать связь, стороны попрощались, что называется, до новых встреч*.

После этого разговора буквально на следующий день Областной совет поручил своему финансово-экономическому бюро изыскать источники финансирования для организации Сибирской армии. Также было принято решение немедленно телеграфировать находящимся на фронте сибирским полкам об образовании в Сибири социалистической власти и пригласить их делегацию поучаствовать в _______________

*О том, как Краковецкий оказался в Украине, небезынтересно, наверно, будет узнать. Дело в том, что в самый канун Октябрьской революции подполковника Краковецкого приказом военного министра Временного правительства повысили в должности и перевели из Иркутска в Петроградский военный округ, где он занял пост заместителя командующего этим округом. Неизвестно, чем ему там пришлось заниматься, но большевистский переворот он и его коллеги по столичному военному ведомству, что называется, прозевали. Спохватившись 4 дня спустя, 29 октября 1917 г., Аркадий Краковецкий во главе группы из нескольких офицеров-эсеров попытался организовать в Петрограде мятеж юнкеров. Однако их вооруженное выступление оказалось достаточно быстро подавлено и большинство его участников — арестовано, но некоторым, в том числе и Краковецкому, удалось каким-то образом скрыться. Наш герой подался в бега на юга и, таким образом, вскоре оказался в Украине, найдя приют, по некоторым сведениям, у своего дяди генерала Краковецкого, который очень кстати познакомил племянника с командующим Румынским фронтом генералом Щербачёвым.

работе открывающейся 7 января первой сессии Сибирской областной думы. А 4 января в помощь Краковецкому и попутно на очередной киевский съезд сепаратистов отбыл член Сибирского областного совета А. Новосёлов.

24 января 1918 г. УНР объявила, наконец, о полной независимости, которую тут же признала Германия, однако уже 26 января к Киеву подошли большевистские войска под командованием Муравьёва, и Петлюра со своими гайдамаками в панике бежал из города. Украина, таким образом, вновь была присоединена теперь уже к советской России. Одновременно с этим сорвались, собственно, и планы Сибирского областного совета по созданию «под крылышком» Центральной рады собственной автономной армии*. Краковецкий тогда же, в конце января, проводивший в Киеве съезд воинов-сибиряков, едва успел вместе с Петлюрой унести ноги из осаждённого города. Впрочем, если бы даже части, подконтрольные Областному совету, и удалось тогда создать в Украине, их вряд ли бы смогли переправить в Сибирь через Центральную Россию, находившуюся в тот период уже под безраздельной властью большевиков. Поэтому данное направление в среде сибирских эсеро-областников вскоре признали малоперспективным и решили приступить к формированию собственных вооружённых подразделений на территории непосредственно самой Сибири.

Вообще-то затея с формированием сибирских частей на противогерманских фронтах изначально не всем пришлась тогда по душе, и многие задавались вопросом: зачем посылать за тридевять земель агитаторов и комиссаров, когда верные сибирскому правительству части можно сформировать прямо здесь на месте, в Сибири, из сочувствующих областническим идеям солдат и офицеров? Некоторые шли ещё дальше и предлагали попробовать всё-таки использовать с той же целью уже сформированные во время войны полки, расквартированные в сибирских городах. Такую позицию, в частности, занимал председатель военного отдела хорунжий Александр Сотников, предлагавший вызвать для начала в Томск на время заседаний Сибирской областной думы хотя бы вверенный ему красноярский дивизион минусинских казаков (300 сабель). Но это предложение члены Областного совета полностью отклонили. Сказалась, видимо, некоторая нерешительность правых эсеров, опасавшихся в период подготовки к открытию Учредительного _______________

*Хотя, по сведениям томского профессора Н. С. Ларькова, на протяжении всего 1918 г. сначала в Киеве, а потом в Одессе продолжал функционировать Сибирский военный комиссариат.

собрания и Сибирской областной думы даже намёка на вооруженное противостояние с большевиками, дабы не спровоцировать последних на ответные действия по разгрому оппозиционного политического движения в Сибири.

3. Протест Потанина

После окончания съезда Областной совет поручил Г. Б. Пату-шинскому делать ежедневные доклады о мероприятиях Совета Григорию Николаевичу Потанину прямо у него на квартире. И вот

20 декабря во время одной из таких аудиенций Потанин неожиданно заявил о принятом им решении — выйти из состава Областного совета, ссылаясь на то, что он, в силу своего преклонного возраста, далёк уже от практической политики и не может принимать фактического участия в делах. Патушинский, естественно, был, по меньшей мере, до крайности удивлён столь неожиданным заявлением «патриарха» и в ответ позволил себе заметить, что его уход из состава Областного совета в столь тяжелый и ответственный момент чрезвычайно повредит организации автономного управления Сибирью.

Однако Потанин остался непреклонен, и поэтому на следующий день, 21 декабря, убеждать Григория Николаевича изменить своё решение явились уже двое других членов Областного совета — Александр Новосёлов и Евгений Захаров. Беседуя с ними, Потанин ещё раз повторил, что ему тяжело быть главой Совета, да к тому же, заметил он, его по-прежнему не устраивает перспектива участия большевиков в органах областнической власти. В конце беседы Григорий Николаевич ещё раз уведомил своих посетителей, что он всенепременно полагает подать заявление об отказе участвовать в работе Областного совета и сделает это в самое ближайшее время, во всяком случае, ещё до того, как начнёт работу Сибирская областная дума («Омский вестник», №9 за 1918 г.).

Однако 22 декабря Потанин, всё ещё формально являясь главой Областного совета, подписал его обращение к Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с предложением прислать своих делегатов в Сибирскую областную думу, как орган общесибирской коалиционной власти. В обращении, в частности, отмечалось, что «советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов являются идейными и политическими руководителями масс. Советы воспитывают крестьян, рабочих и солдат в свете социалистического учения, в общественном и политическом отношениях. Советы вносят сознательность, ясность, свет и целесообразность в движение и жизнь трудящихся. Советы не только мозг трудовой демократии, они являются также стражами, часовыми по охране всех завоеваний народно трудовой революции. Советы — это глаза и мозг крестьян, рабочих и солдат» («Свободная Сибирь», Красноярск, №138 от 1 ноября 1918 г.).

На следующий день, 23 декабря, в беседе на этот раз с Патушинским и Шатиловым Потанин подтвердил, что уже через несколько дней он сообщит членам Временного Сибирского областного совета своё окончательное решение по поводу отставки с посла председателя. Тогда беседовавшие с Потаниным, желая, видимо, сгладить углы, заметили, что обращение к советам рабочих и солдатских депутатов, которое он, вопреки своему желанию, подписал, было мерой вынужденной для Областного совета. К тому же, как заверяли «парламентёры», советы рабочих и солдатских депутатов являются всего лишь классовой организацией, по типу профсоюзов, а не какой-нибудь там партийной, а тем более большевистской, как считают многие, группировкой. Исходя из чего Сибирский областной совет в сложной ситуации текущего момента и посчитал-де необходимым объединить все демократические организации, в том числе и советские, для защиты Учредительного собрания и автономии Сибири.

Однако убедить Потанина всё-таки не удалось, и ровно через неделю, 30 декабря, письмо Григория Николаевича с заявлением о своем уходе в отставку всё же поступило в Совет. А на следующий день оно появилось и в главной областнической газете «Сибирская жизнь», одновременно с заявлением было опубликовано и обращение Потанина к сибирской общественности с разъяснениями по поводу принятого им трудного решения.

«Во Временный Сибирский областной совет.

Долгие годы своей жизни, размышляя над будущим Сибири, я пришел к выводу, что к обновлению её должны быть призваны все слои сибирского населения, без различия веры, племени и достатка. Настал, наконец, счастливый день, когда всё население Сибири должно было проявить свою волю. К глубокому моему огорчению, общеполитические условия разбили мечту моей жизни: к строительству самостоятельной Сибири оказалось призванным не всё население.

На одном из пленарных заседаний второго сибирского областного съезда большинство членов его постановило отмежеваться от цензовых элементов и образовать однородное социалистическое управление Сибирью от народных социалистов до большевиков включительно.

Старый режим терзал всё население Сибири. Освобождение возвещено лишь для некоторой его части. Не мог я помириться с этим, особенно с призывом большевиков к власти. Поэтому я просил Вл. М. Крутовского, как председателя съезда, заявить от моего имени, что я присоединяюсь к объединенной группе меньшинства, высказывающейся против союза с большевиками.

Подчиняясь воле большинства, я принял избрание в председатели Временного Сибирского областного совета, я думал, что моя совесть не подвергнется новым испытаниям в связи с большевиками, все действия которых я считаю гибельными для России и Сибири.

22 декабря мне пришлось подписать обращение Временного Сибирского областного совета «Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Мое подчинение воле большинства налагает на мою совесть непереносимое бремя. Сознаю отчётливо, что не могу изменить продолжающегося тяготения моих товарищей по совету в сторону большевизма. Считаю поэтому обязательным для себя полный отказ от дальнейшего участия в работах Временного Сибирского областного совета и слагаю с себя звание председателя Областного совета. Григорий Потанин. 30 декабря 1917 г.».

После официального объявления о выходе Потанина из Облсовета и публикации его заявления 1 января к нему для переговоров отправилась уже целая делегация в составе — Дербера, Шатилова, Новосёлова, Захарова и Патушинского. Таким образом, явился фактически весь Сибирский областной совет, за исключением Ермекова, который в знак солидарности с Потаниным также покинул этот исполнительный орган*. Во время состоявшейся беседы Григорий Патушинский высказал предположение о том, что официальное письмо, опубликованное в «Сибирской жизни» и подписанное именем Потанина, как совершенно чуждое ему по духу, не могло принадлежать перу самого Григория Николаевича**.

_______________

*Место Ермекова в Областном совете, однако, только лишь с совещательным голосом, занял его заместитель по национальному совету, близкий к большевикам левый эсер, украинец Дмитрий Сулим.

**За такое нетактичное поведение, в отношении основателя сибирского областнического движения, Вс. М. Крутовский (родной брат Вл. М. Крутовского) на собрании красноярских областников предложил принять, а потом и опубликовать в печати резолюцию, резко осуждающую поступок Патушинского, а также направить запрос о сложении Патушинским своих полномочий, как члена Областного совета. Однако вскоре политические события набрали такой крутой оборот, что всем стало уже не до обсуждения

В ответ Потанин не стал опровергать высказанное Патушинским предположение, однако заметил, что лично он написал бы ещё резче.

Также Григорий Николаевич поведал посетившим его членам Совета, что последней каплей, побудившей его все-таки подписать заявление об отставке, послужило обращение Областного совета к советской власти, в котором он усмотрел «устремление в сторону большевизма». Мало того, именно данное обращение, заявил Потанин, вынудило его, вопреки прежним своим намерениям, публично объявить в печати о выходе из состава Совета, указав при этом и определённо негативное отношение к направлению его деятельности.

Вернувшись после беседы с Потаниным в «правительственную» резиденцию, размещавшуюся в здании Духовной семинарии, члены Областного совета решили составить своё особое мнение по поводу произошедшего. В нём они указали, что решение об устранении цензовых элементов от власти в Сибири и привлечение к ней всех социалистических партий, включая, в том числе, и большевиков, принял чрезвычайный Сибирский областной съезд. А что касается Потанина, то он, хотя и высказал сразу же протест по этому поводу, однако отказываться от вхождения в Областной совет тогда не стал, а значит, посчитал коалицию с крайне левыми политическими силами вполне допустимой. Но что-то изменилось во мнении Григория Николаевича буквально за считанные дни после окончания съезда. Видимо, в данном случае, констатировали далее члены Совета, не обошлось без негативного влияния тех сил, которые по-прежнему крайне враждебно настроены по отношению к социалистической идеологии, а равно и к её выразителям, причём не только к большевикам, но даже и к эсерам, в том числе и из Временного Сибирского областного совета.

В отношении своего обращения к Советам депутатов Областной совет подчеркнул, что он опять-таки ни на шаг не отошел от духа основных решений декабрьского съезда, призвавшего к объединению всего демократического фронта во имя Всероссийского Учредительного собрания и автономии Сибири. При этом члены Областного совета в очередной раз, успокаивая, видимо, главным образом самих лишь себя, сделали акцент на том, что Советы депутатов трудящихся являются-де, по сути, ни в коем случае не партийной, а по преимуществу — классовой организацией. Составленное таким образом особое мнение члены Совета также _______________

поведения действующих лиц произошедшего конфликта, а сам инцидент как-то сам собой незаметно канул в Лету.

решили опубликовать в печати, и потом отдельным вопросом повестки дня обязательно довести его ещё и до сведения членов Сибирской областной думы.

После выхода Потанина из Областного совета, естественно, авторитет данного органа в глазах сибирской общественности заметно понизился, а для некоторых Областной совет без Потанина стал по большому счёту просто лопнувшим мыльным пузырём (хотя это конечно же было не так). Часть политических деятелей, оказавшихся таким образом в непримиримой оппозиции к Областному совету, вскоре в противовес левым областникам создали так называемый Потанинский кружок, своего рода объединение правых сил в среде сибирских автономистов. В феврале 1918 г. Потанинский кружок обнародовал собственную политическую платформу, главной целью которой он провозгласил защиту, в первую очередь, всего Отечества, то есть всей России, от большевистского засилья.

4. Миссия майора Пишона в Томск

Узнав о столь масштабных планах сибирских автономистов, в конце декабря 1917 г. в Томск со специальной миссией прибыл французский дипломатический представитель, а точнее агент военной разведки, майор Пишон. Официально его миссия, по сообщениям газет, заключалась в том, чтобы «осведомиться о задачах Сибирского областного совета». Но на самом деле французский военный разведчик собирал материалы об антибольшевистских политических группировках в Сибири.

Протокол №2 заседания Сибирского областного совета свидетельствует о том, что Дерберу и Захарову было поручено встретиться с Ф. Пишоном, для того чтобы «дать ему разъяснения» по поводу политического и экономического положения в Сибири. 28 декабря майора пригласили в здание Духовной семинарии, где он имел беседу с членами Областного совета. Эта аудиенция оказалась весьма полезна для «сибирского правительства», так как через Пишона члены Областного совета надеялись установить контакт с союзническими иностранными державами. По версии некоторых советских историков, во время той встречи Пишон, якобы, передал Дерберу какую-то совершенно невероятную сумму денег — в 15 мил-лионов тогдашних рублей (более 2 миллиардов по нынешнему курсу) — на нужды сибирского оппозиционного движения.

После Томска Пишон посетил также Иркутск и ещё несколько сибирских городов, в результате чего составил подробный отчёт о своём вояже, который 4 апреля 1918 г. лёг на стол французского посла в Пекине. В нём майор, в частности, отмечал, что единственной реальной силой, способной противостоять большевикам, является эсеровская партия. Кадеты и их союзники — торгово-промышленники, — по мнению французского разведчика, были весьма немногочисленны и не пользовались должным авторитетом среди населения, а казаки, как военная опора правых сил, стремительно разлагались, поддаваясь социалистической агитации. Подпольные офицерские группы Пишон охарактеризовал также как незначительные и вообще отзывался о них в крайне ироническом тоне. Говоря о большевиках, он отмечал, что в среде его руководства достаточно много евреев, и они опираются в проводимой ими политике главным образом на рабочее городское население, игнорируя интересы других сословий и классов. В этом Пишон видел определённую слабость большевизма, считая, что при помощи денег и военной силы вполне возможно в ближайшее время низвергнуть в Сибири советский строй*.

О сибирских областниках как таковых французский майор в своём докладе вообще не упомянул, ошибочно принимая их, по всей видимости, лишь за малозначительный местный антураж, за некую политическую декорацию и не более того.

Итак, единственной реальной силой, с которой в известном смысле можно было иметь дело, с точки зрения Пишона, являлись правые эсеры, с их многочисленными и разветвлёнными по всей Сибири партийными организациями, пользовавшимися несомненной популярностью среди широких кругов сибирского населения, особенно в среде крестьянства, а также трудовой интеллигенции. Вместе с тем в докладе отмечалось, что руководители эсеровского движения являются в основной своей массе неисправимыми доктринёрами, а никак не людьми дела. Так, во время пребывания в Томске, как сообщал Пишон, он не раз слышал от эсеровских деятелей следующие заявления: «Мы не опираемся на силу, мы не хотим пользоваться силой и насилием. Всякая власть, установленная при помощи штыков, — это нарушение воли и прав народа. Мы опираемся исключительно на волю народа, которая сильнее оружия». На что французский майор вполне резонно резюмировал: «Теории, до наивности смешные… когда большевики систематически прибегают к резким актам насилия для того, чтобы утвердить свою диктаторскую власть». Вместе с тем, как отмечал майор, во взглядах правых социалистов-революционеров

_______________

*Дословно данное резюме в докладе Пишона было изложено следующим образом: «На нашей стороне — сила и деньги, это лучшие аргументы, при помощи которых можно всего достичь».

за последнее время произошли, с его точки зрения, весьма заметные изменения к лучшему, и они начали «отказываться от утопий». В частности, эсеры, социалисты по сути своей, стали-де всё больше и больше склоняться в сторону признания неприкосновенности института частной собственности, а также, например, к введению в армии строгой воинской дисциплины и чинопочитания, в значительной степени упразднённых, в том числе и при участии эсеров, после Февральской революции.

5. Второй кооперативный съезд и Областной совет

Второй кооперативный съезд, имевший весьма и весьма опосредованное отношение к сибирскому автономистскому движению в описываемый нами период, проходил в Новониколаевске с 6-го по 19 января 1918 г. На его открытие в Новониколаевск прибыли специальные представители Сибирского областного совета. Задача последних состояла главным образом в том, чтобы постараться убедить кооператоров, во-первых, делегировать в состав Областной думы несколько доверенных лиц, а во-вторых, продолжать оказывать посильную финансовую помощь развитию областнического движения на его новом и «самом ответственном» этапе. Так, в частности, член Областного совета Григорий Патушинский в своей почти 4-часовой (!) речи на съезде усиленно агитировал его участников отказаться от бойкота Областной думы.

Делегатов кооперативного съезда пришлось так долго убеждать потому, что большинство из них находилось под негативным впечатлением от недавнего конфликта, произошедшего в Томске, между членами Областного совета и Потаниным. А выход Григория Николаевича из состава Совета, имевший эффект разорвавшейся бомбы, заставил многих, в том числе и сибирских кооператоров, задаться вопросом: а кто они, члены Областного совета, если с ними отказался сотрудничать сибирский «патриарх», да ещё практически сразу же после начала их совместной деятельности? А также: что же будет представлять собой Сибирская областная дума, созываемая людьми, с которыми разорвал отношения сам Потанин?

Съезд также не мог обойти своим вниманием и протестное заявление Григория Николаевича, которое, естественно, активно обсуждалось в кулуарах и настраивало значительную часть делегатов на настороженное, по меньшей мере, отношение к Областному совету, а равно с этим и к созываемой им Сибирской областной думе. Собиравшийся в Томске предпарламент, полагали делегаты кооперативного съезда, скорее отвечал в таком случае политическим целям партии социалистов-революционеров, нежели истинным интересам населения Сибири. Патушинский, чтобы заверить кооператоров в полной заинтересованности Областного совета в общесибирских, а не в узкопартийных делах, стал разъяснять собравшимся, что Потанина на его демарш преднамеренно спровоцировали сибирские кадеты и, в частности, бывший член Государственной думы от кадетской партии и одновременно крупнейший сибирский промышленник (постоянный конкурент кооператоров) господин Востротин, специально приехавший в конце декабря в Томск и долго уговаривавший Потанина подписать составленное кадетами письмо.

Видимо, не имея в зале заседаний съезда достойных оппонентов, Патушинский в итоге всё-таки сумел убедить засомневавшихся кооператоров в непорочности намерений Областного совета, и они согласились-таки направить своих делегатов в Томск для участия в работе Сибирской областной думы. Однако при этом надо отметить следующий весьма примечательный факт: одним из тех делегатов стал Александр Васильевич Адрианов, виднейший областник и ближайший сподвижник Потанина, человек, явно приложивший руку к тому самому протестному заявлению «патриарха»…

Поддержав идею по созыву Сибирской областной думы, второй кооперативный съезд принял решение выделить на нужды областного движения ни много, ни мало, а 1 миллион 750 тысяч рублей (по современному курсу это, наверно, что-то около 250 миллионов). Согласно решению делегатов съезда, все кооперативные объединения обязали внести беспроцентный кредит в фонд поддержки сибирского автономизма. Мелкие кооперативы выделяли от пяти до десяти тысяч рублей, а крупные союзы — по сто тысяч рублей каждый. Также в фонд областнического движения все без исключения кооперативные объединения принуждались осуществить единовременный безвозмездный взнос в размере полутора процентов от общего баланса кооперативного союза или десяти процентов от общегодовой прибыли за 1917 год. А весь капитал, собранный в результате данной акции, планировалось распределить следующим образом: на нужды Областной думы выделялось 432 тысячи рублей (умножаем на 150), Учредительному собранию Сибири — 1258 тысяч, 38 тысяч рублей должно было получить на свои расходы Юридическое собрание. После разгона большевиками Сибирской областной думы часть средств, выделенных кооператорами на нужды областнического движения, вроде бы как поступила в распоряжение Временного правительства автономной Сибири и оказалась потрачена главным образом на подготовку антибольшевистского мятежа в Сибири.

Кооператоры в резолюции январского съезда также высказались против ограничений свободы торговли, значительно затруднявших их бизнес. Эти ограничения были делом рук большевистских властей, которые взамен свободной предпринимательской деятельности предлагали кооператорам принять участие в централизованном распределении среди населения промышленных и продовольственных товаров, что при жестком контроле со стороны советской власти за ценовой политикой значительно уменьшало прибыль кооперативов. Вместе с тем, крупные кооперативные объединения начали в тот период серьёзно опасаться национализации своих акционерных предприятий, а также свёртывания независимого кооперативного движения в целом. И опасались не зря, так как вскоре появившийся апрельский декрет ВЦИК «О потребительских кооперативных организациях» как раз тот самый страшный вердикт и вынес.

Для сравнения: такого не мог себе позволить даже некогда «ненавистный всем» царский режим. При этом надо учесть тот факт, что до 1917 г. российская кооперация была не только сферой деловой активности трудового населения России, но и официально являлась одной из немногих возможностей для осуществления легальной общественной (а также нелегальной политической) деятельности.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

РАЗГОН БОЛЬШЕВИКАМИ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ

Злую нам участь назначил Кронион, что даже по смерти

Мы оставаться должны на бесславные песни потомкам!

Гомер. Илиада.

1. События в Петрограде

5 января 1918 г. в Петрограде наконец-то открылось Всероссийское Учредительное собрание, о котором так долго мечтало несколько поколений русских революционеров. Большинство делегатских мест в нём получили представители правоэсеровской партии, второй по количеству представителей стала большевистская фракция, и только третьими оказались кадеты.

Членами Учредительного собрания от Томской губернии были избраны: Л. А. Григорьев, А. П. Лисиенко, Г. М. Марков, М. Ф. Омельков, И. А. Шишарин, В. В. Сухомлин, а также Б. Д. Марков, П. Я. Михайлов и М. Я. Линдберг, все девять — эсеры. Последние трое являлись профессиональными революционерами, в 1916 г. основавшими Сибирский союз социалистов-революционеров, а в 1918 г. сыгравшими выдающуюся роль в организации антисоветского восстания в Сибири. Десятым представителем от Томской губернии в УС стал большевик Иван Никитич Смирнов.

Председателем Учредительного собрания утвердили одного из лидеров правоэсеровской партии Виктора Чернова, а его заместителем — левую эсерку Марию Спиридонову. Здесь, в Петрограде, в январе 1918 г. правые эсеры надеялись дать решительный политический бой большевикам. Большевики и союзные с ними левые эсеры этот вызов приняли.

Противостояние началось ещё задолго до открытия Собрания. Так, 17 декабря 1917 г. чекисты арестовали лидера правого крыла эсеровской партии Николая Авксентьева. В ответ 3 января 1918 г. эсеровские боевики совершили покушение на Ленина, и только туман да находчивость шофёра, резко прибавившего ход автомобиля, спасли лидера большевиков от расправы. Сразу же после этого чекисты произвели обыск в редакции главной правоэсеровской газеты «Воля народа», во время которого были арестованы три виднейших деятеля

всё того же правого крыла эсеровской партии: Аргунов, Гуковский и Сорокин.

5 января, в день открытия Учредительного собрания, состоялась массовая демонстрация в его поддержку, организованная правыми эсерами и другими оппозиционными партиями. Демонстранты с красными знамёнами и транспарантами намеревались пройти по улицам Петрограда до Таврического дворца, бывшего некогда штаб-квартирой Февральской революции, а теперь ставшего залом заседаний для главного всероссийского политического форума. Однако на пути вполне мирной демонстрации встали пролетарские красногвардейцы, которые после нескольких настоятельных предупреждений к демонстрантам открыли по ним оружейный огонь и разогнали манифестацию.

При этом несколько человек были убиты, в том числе и один из знаменосцев — правый эсер Георгий Прохорович Логинов, член Учредительного собрания от Иркутской губернии, крестьянин-переселенец. В октябре 1917 г. он являлся участником I Сибирского областного съезда, а также II Всероссийского съезда крестьянских депутатов. Именно исполком Всероссийского крестьянского совета поручил Логинову нести во главе колонны демонстрантов красное знамя «Земли и Воли». Одна из сибирских газет совершенно справедливо отмечала в своём некрологе: «В лице Логинова Сибирь потеряла истинного защитника интересов крестьянства, выдвинувшегося из самой народной среды, такие люди всегда были, есть и будут на вес золота».

6 января Учредительное собрание, успевшее принять за сутки (включая ночь) два важнейших документа — о земле и мире, — сначала оказалось блокировано, а потом и насильственно распущено большевиками. Уже запертое в стенах Таврического дворца эсеровская часть (эсеровское большинство) Собрания во главе со своим председателем Виктором Черновым пыталось законодательно оформить решение по самому злободневному тогда в России вопросу, касавшемуся 90% населения, — по вопросу о земле. Поэтому оно на основании постановления IV сессии главного земельного комитета (декабрь 1917 г.), приняло закон, в котором частная собственность на землю отменялась и все земли, принадлежавшие отдельным лицам, союзам и учреждениям, отчуждались в пользу крестьян без всякого выкупа. Великую историческую, политическую и экономическую значимость данного закона трудно было переоценить, но о нём, к сожалению, многие так и не узнали. Но даже если бы и узнали, например, российские крестьяне, то ничего нового бы в нём для себя не нашли. Всё обещанное членами Учредительного собрания уже два месяца назад провозгласили по всей России большевики: и отмену частной собственности, и переход земли в руки людей, на ней работающих, без всякого выкупа, и пр.

Так что каких-то особых потрясений в связи с разгоном Учредительного собрания большинство политически малообразованного населения России не испытало. Пытались протестовать интеллигенция, некоторые профессиональные союзы рабочих и служащих, учащаяся молодёжь, однако все эти мероприятия, проведённые разрозненными группами несогласных, без особого труда сразу же локализовывались и пресекались большевиками. Так 8 января вечером в Петрограде в помещении фракции эсеров чекисты арестовали около 25 человек, все они являлись членами Учредительного собрания. В их числе оказались депутаты от Томской губернии Борис Марков, Арсений Лисиенко, Павел Михайлов и крестьянин Кузнецкого уезда Логин Григорьев. При аресте они чуть было не подверглись самосуду со стороны красногвардейцев. Однако те в последний момент засомневались: «Бог вас знает, может быть, вы и на самом деле не буржуи», — и ограничились тем, что отвели задержанных в тюрьму «Кресты». («Со мной на ты, потом — в „Кресты“». ) В то же самое время в одной из петроградских больниц произошла кровавая расправа над бывшим министром Временного правительства, виднейшим деятелем кадетской партии, Шингарёвым. «А… так ты, ваше благородие, из числа министров-капиталистов…»

И вот только тогда, когда большевики разогнали («досрочно распустили») Учредительное собрание, в среде правоэсеровской оппозиции осознали, наконец, невозможность дальнейшего мирного существования двух политических концепций, и партия начала осуществлять подготовку вооруженного восстания для свержения власти большевиков.

Десятого января в Петрограде открылся третий Всероссийский съезд советов, поддержавший роспуск «учредилки».

2. Иностранные суда во владивостокской бухте

«Открыт закрытый порт Владивосток».

В. Высоцкий

30 декабря, в самый канун нового 1918 г., во владивостокскую бухтубез всякого на то разрешения со стороны российских властей неожиданно вошёл японский крейсер «Ивами» (кстати, бывший русский броненосец «Орёл», доставшийся японцам под Цусимой).

1 января в 10 часов утра то же самое проделал английский «Суффолк», 4 января там же появился ещё один японец — линкор «Асахи» (в нескольких источниках встречается название «Осака», что неверно). Некоторое время спустя, 1 марта (уже по новому стилю), к ним присоединился и американский крейсер «Бруклин». Итого: сразу четыре очень крупных военных судна иностранных государств нарушили территориальные границы России, войдя в акваторию главного из её дальневосточных портов.

30 декабря жители Владивостока оказались весьма удивлены и обеспокоены тем обстоятельством, что в их порту неожиданно появился военный корабль иностранной державы, причём, что особенно «радовало», — корабль принадлежал стране, с которой Россия всего лишь тринадцать лет назад вела одну из самых кровопролитных и в высшей степени неудачных войн в своей истории. В тот же день японский генеральный консул (игнорируя местный совдеп) в адрес председателя Приморской областной земской управы, городского головы Владивостока, коменданта города, а также представителей местной прессы, что называется post factum, направил ноту своего правительства, объясняя ввод японского военного судна во владивостокскую бухту исключительно стремлением охранять интересы японских торговых представителей в городе*. Так или иначе, но становится вполне очевидным, в связи с этими событиями тот в общем-то весьма прискорбный факт, что многократно опробованная, так называемая, тактика канонерок, разработанная великими европейскими державами для своих многочисленных колониальных захватов, теперь, к сожалению, была применена и в отношении России.

1 января на чрезвычайном заседании гласные (депутаты) Владивостокской городской думы приняли постановление, осуждающее несанкционированный вход японского и английского военных судов во владивостокский порт. Данное постановление было разослано всем иностранным консулам, а также отправлено в адрес Учредительного собрания. Однако эти «телодвижения» имели своим результатом лишь то обстоятельство, что о прибытии второго японского крейсера, которое произошло 4 января, японский генеральный консул посчитал нужным заранее уведомить владивостокские власти, но и только. Так «вытирали ноги» о некогда великую державу.

_______________

*Командир английского корабля, в свою очередь, заявил, что его судно вошло в порт, только для того, чтобы успокоить жителей Владивостока, растревоженных появлением в городской бухте японского военного корабля.

В то же время в городе усиленно распространялись слухи о том, что

появление иностранных военных судов произошло по той простой причине, что страны «Сердечного согласия» очень сильно обеспокоились заключённым между советской Россией и Германией перемирием. Большевики, по имевшимся у иностранных разведок сведениям, якобы должны были вскоре открыть перед немецкими войсками фронт, а часть из них тайно переправить на Дальний Восток. Более того, согласно тем же сведениям, немцы уже-де везли по Транссибирской магистрали во Владивосток три свои подводные лодки, которые они якобы планировали в скором времени собрать в местных судоремонтных мастерских, а потом с их помощью начать активные боевые действия на Тихом океане.

Надо заметить, что японские войска с целью охраны железнодорожных путей от возможного германского вторжения, уже достаточно давно находились в китайской Маньчжурии, то есть совсем рядом с Владивостоком. Однако наряду с немецкой опасностью, совсем недавно появилась ещё одна реальная угроза для всего тихоокеанского колониального региона. Она была связана с возможностью экспорта большевистской революции в соседние с Россией страны. В связи с этим весьма заблаговременно, ещё 26 сентября 1917 г., послы Англии, США, Франции и Италии вручили правительству Керенского специальную ноту, основной смысл которой сводился к тому, чтобы российский кабинет министров принял срочные меры против нарастающей революционной активности народных масс.

В конце ноября того же года, после того как пролетарская революция всё-таки произошла, межсоюзная конференция в Париже рассмотрела дальнейшие планы борьбы не только с Германией, но и «русский вопрос». В частности, участники конференции обсудили, а потом и одобрили меморандум маршала Фоша «О мерах, которые необходимо принять в отношении России». Меморандум предусматривал военную интервенцию против советского государства, в частности ввод войск и на территорию её восточной окраины. Ведущая роль здесь отводилась вооруженным силам Японии, которым ставилась задача — установить контроль над Транссибом с последующей оккупацией всей Сибири вплоть да Урала. Практическое начало этой компании, собственно, и было положено 30 декабря

1917 г., когда во владивостокской бухте Золотой Рог появились сначала

японские, а потом и английские военные суда*.

_______________

*Ещё 24 ноября 1917 г. близ Владивостока, видимо, с первыми разведывательными целями начал курсировать американский крейсер

3. Протестные мероприятия в Сибири по поводу разгона большевиками Учредительного собрания

ЦК партии правых эсеров в циркулярном письме от 17 января 1918 г.

рекомендовал своим членам в идейном плане разоблачать большевизм, а деятельность советов «направлять на правильный путь», рассматривая советы как классовые организации, а не как органы власти, «могущие заменить государственную власть или органы местного самоуправления». Одновременно с этим ЦК приветствовал «стремление отдельных национальностей и областей России к организации в особые государственные единицы», данный процесс позволял, как считало ЦК, «сузить рамки гражданской войны» и открыть возможности для возобновления работы Учредительного собрания.

7 января Временный Сибирский областной совет направил в адрес правительства Ленина телеграмму следующего содержания: «Временный Сибирский областной совет, ссылаясь на постановление Чрезвычайного областного съезда Сибири, требует немедленной передачи всей власти Всероссийскому Учредительному собранию. Узурпация власти Учредительного собрания народными комиссарами приведёт к крайнему обострению отношений Сибири с Петроградом. Власти узурпаторов Сибирь не признаёт». Подписали данное заявление Пётр Дербер и Евгений Захаров. Это был по сути первый политический вызов большевикам со стороны Областного совета. А 9 января член Облсовета, руководитель его национального отдела, левый эсер Дмитрий Сулим организовал в Омске митинг в поддержку Всероссийского Учредительного собрания и Сибирской областной думы.

Также почти повсеместно и городские думы Сибири выступили с официальным протестом против недавно произошедших в Петрограде событий. Так, 8 января в половине десятого вечера собрались на экстренное заседание гласные Томской городской думы. Собрание почтило минутой молчания память погибших в Петрограде в день открытия Учредительного собрания. («Знамя революции», Томск, №7 за 1918 г.). Уже задолго до начала заседания думский зал заполнился почти до отказа жаждущей разъяснений по поводу всего случившегося публикой. Среди них подавляющее большинство составляли молодёжь, студенты и курсистки томских вузов, ученики старших классов гимназий, рабочие. Также было немало _______________

«Бруклин». А 12 декабря его сменили японские военные суда.

представителей и так называемой трудовой интеллигенции в лице, прежде всего, преподавателей, служащих различного рода учреждений и предприятий, а также чиновников. Присутствовавшей публики, как отмечало всё то же «Знамя революции», оказалось так много, что гласные с трудом протиснулись сквозь её ряды к своим депутатским местам.

Члены городской думы прибыли в зал заседаний после совещаний во фракциях, которые сильно затянулись, поэтому общее собрание думы открылось только в десятом часу вечера. Открыл заседание председатель Томской губернской земской управы Николай Ульянов. Он довёл до сведения всех собравшихся телеграмму, присланную в адрес томской общественности членами Учредительного собрания от Томской губернии.

«Учредительное собрание приняло наш порядок дня: вопрос о мире, о земле, о политическом устройстве. Отвергнут порядок, предложенный большевиками, об утверждении в первую очередь декретов и признания советской власти. Большевики и левые эсеры на этом основании покинули Учредительное собрание, сложив полномочия. После этого Учредительное собрание успело принять наши основные положения закона о земле, резолюцию о взятии в свои руки ведение мирных переговоров, ноту союзным правительствам, выражающую непреклонную волю народов Российской федеративной республики к заключению мира на платформе русской революции, обращение к демократиям всех стран, к социалистам всего мира от имени Учредительного собрания о международном социалистическом конгрессе. Вокруг Таврического дворца были расставлены орудия и пулемёты на предмет расстрела народа, шедшего приветствовать Учредительное собрание. Кулуары, хоры, проходы зала заседаний наполнены вооруженной отборной стражей и специально подобранными лицами, поднимавшими во время всех речей, кроме большевиков и левых эсеров, сплошной рёв, свист, бранные выкрики, угрозы расстрелом. Терялась надежда выйти из Таврического дворца живыми. Шестого января в четыре часа утра заседание было сорвано во время зачтения председателем второго отдела земельного закона. Народ, шедший мирной манифестацией к Таврическому дворцу, расстреливался. Красные знамёна „Земли и Воли“, „Интернационала“ — разрывались красногвардейцами, клочки топтались ногами, знаменосцы убивались первыми. Много убитых, раненых, избитых прикладами. Особенно сильно пострадали рабочие обуховцы: убит несший знамя делегат иркутского крестьянства, член Совета депутатов Логинов разрывной пулей в голову. Газеты, кроме большевистских и „Знамени труда“, конфискуются и сжигаются. Официальной клевете не верьте. 9 января похороны убитых. Опять будет, наверное, много жертв. Шестого нас в Таврический не пустили. Седьмого издан декрет о роспуске Учредительного собрания. Линдберг, Михайлов, Борис и Гавриил Марковы, Семёнов, Омельков, Шишарин, Григорьев».

После зачтения телеграммы из Петрограда слово взял в последний период на всех собраниях наиболее активный правый эсер Евгений Захаров и заявил, что «большевики не дали нам ни мира, ни хлеба, ни свободы и вдобавок разогнали ещё Учредительное собрание». «Вот та несложная канва, — как писало „Знамя революции“, — на которой Захаров вышил пышный узор своей демонологической речи, наполненной выкриками, вроде: „Слушайте, солдатки: вы не увидите своих мужей — сибиряков!“»

Меньшевики, эсеры и народные социалисты от имени Томской городской думы предложили резолюцию, осуждавшую разгон Учредительного собрания. «Городская дума в эти грозные дни призывает население, избравшее её, проникнуться всей важностью совершающегося ныне гибельного для страны государственного переворота и вступить на путь организованной охраны и защиты Учредительного собрания». По мотивам голосования представитель партии народной свободы заявил, что меньшевики и эсеры сказали, наконец, всё то, что раньше говорили сами кадеты, и потому фракция народной свободы конечно же голосует за данную резолюцию.

— Ну вот теперь они опять с кадетами спелись, — послышалось ироническое замечание из зала.

Заседание закрылось около часу ночи.

На следующий день, 9 января, своё собрание, посвященное петроградским событиям, провели и томские большевики. Вначале все присутствующие почтили память погибших в январских событиях, но только не 1918, а 1905 г. и даже спели пролетарский похоронный марш «Мы жертвою пали» («Знамя революции», Томск, №8 за

1918 г.). Обо всём происходившем в последние дни в столице рассказал собравшимся только что вернувшийся из Петрограда Константин Молотов. Потом с разъяснениями по поводу всего случившегося выступил Семён Канатчиков. После чего томские коммунисты приняли резолюцию, провозгласившую, что роспуск Учредительного собрания является «одним из этапов борьбы между пролетариатом и беднейшим крестьянством с одной стороны и лжесоциалистами с другой». 14 января в Доме науки Макушина Канатчиков и Молотов прочитали политическую лекцию на тему «Учредительное собрание и Советы». После лекции состоялись прения. Вход на это мероприятие был платным, видимо, в силу необходимости расплатиться за арендованное помещение.

8 января протест по поводу петроградских событий выразили профсоюзные организации томских грузчиков и рабочих лесопильного завода, а также Томский губернский совет крестьянских депутатов. Два крупнейших профсоюзных объединения в Томске — печатников и железнодорожников — высказали прямо противоположные относительно друг друга мнения в отношении разгона большевиками Учредительного собрания. Печатники выступили категорически против незаконной акции, а железнодорожники, наоборот, горячо поддержали её. 9 января служащие правительственных учреждений Томска на своём общем собрании высказали категорический протест по поводу самоуправства большевиков, к ним также присоединились и банковские служащие. 12 января все они прекратили работу и объявили бессрочную забастовку.

10 января состоялось собрание на одном из крупных томских предприятий — газовом заводе при университете. На нём присутствовали большевики Николай Яковлев и Алексей Беленец, а также представитель столичного наркомата продовольствия Карл Ильмер, недавно прибывший в Сибирь для организации поставок хлеба в Центральную Россию. При таких агитаторах вполне понятно — чью сторону в политическом противостоянии выбрали как это, так и некоторые другие пролетарские собрания города.

Чрезвычайный общесибирский крестьянский съезд, открывшийся в Томске 16 января, со своей стороны, осудил разгон большевиками Учредительного собрания. Очевидно, однако, что такое решение прошло под диктовку в данном случае заправлявших на съезде правых эсеров. В противовес ему 18 января Западно-Сибирский съезд крестьянских депутатов уже под давлением большевиков постановил «никакой реставрации Учредительного собрания не допускать».

11 января в Томск пришла ещё одна телеграмма из Петрограда от сибиряков, членов Учредительного собрания, подписанная Павлом Михайловым и Михаилом Линдбергом. В ней говорилось о том, что народные избранники от Сибири в ходе последних петроградских событий были арестованы и переданы в следственный отдел ЧК. Им предъявили обвинение в намерении продолжить работу УС, но в ночь на 10 января всех их почему-то освободили из-под ареста.

Весьма симптоматично, что на фоне всего этого в Томске проходили «выборы» революционного трибунала. Председателем его стал Исай Наханович, заместителями — Кокорин и Хорхорин, а вместе с ними были избраны ещё и 36 народных заседателей. При трибунале функционировала также следственная комиссия в составе трёх человек. Вместе со своими отделами трибунал первоначально располагался в доме №3 по улице Еланской (теперь Советской) в здании бывшего 2-го арестантского отделения (сейчас здесь трактир «Вечный зов»). По положению о революционных трибуналах в его ведении находились дела о вооружённых мятежах, о нарушении постановлений и декретов советской власти, о саботаже служащих и руководителей промышленных предприятий и пр. Томскому революционному трибуналу в связи с последними событиями в городе, таким образом, сразу же представилась возможность заняться массой конкретных дел.

В своё время по инициативе городского головы Томска

И. П. Пучкова городская управа была сформирована только из представителей партии правых эсеров и большевиков, одержавших на октябрьских 1917 г. выборах в городскую думу убедительную победу и сумевших провести в состав думы наибольшее число гласных. Однако тот же Иван Пучков после событий начала января в Петрограде явился и инициатором разрыва этого соглашения. Тем более что после разгона Учредительного собрания Томский совдеп начал всё смелее вмешиваться как в решения городской управы, так и в дела земского самоуправления в целом, нацеливаясь на постепенную передачу всей полноты исполнительной власти в руки советских исполкомов.

В городской управе на тот момент работал 4 большевика и 3 эсера. Эсеры в знак протеста против разгона Учредительного собрания отозвали всех трёх своих представителей (двух гласных и собственно самого городского голову) из состава управы. После этого в томских газетах появился список из одних только большевиков — членов городской управы: Канатчикова, Беленца, Бахметьева, Азлецкого, Архангельского, Чепалова и чуть позже — Нестора Калашникова. Последние трое, по всей видимости, были кооптированы вместо выбывших эсеров. Таким образом, протестный демарш социалистов-революционеров оказался большевикам только на руку. Более того, вскоре они вообще стали постепенно переделывать всю структуру местной исполнительной власти на собственный лад, передав её в руки губернского и городского исполкомов. Так, например, уже

24 января прекратила своё существование губернская продовольственная управа, а её функции коммунисты перепоручили соответствующему отделу губернского исполкома.

Каждый новый номер главной томской эсеровской газеты «Путь народа» выходил весь январь с призывом крупными буквами на весь разворот: «Позор насильникам, посягнувшим на всенародное Учредительное собрание».

21 января в большом зале университетской библиотеки собрались представители томского студенчества. Председательствовал на этом собрании Прокопий Беляков. Правый эсер Беляков являлся одним из лидеров томского студенчества и активным организатором протестных мероприятий по поводу разгона Учредительного собрания. В начале своего заседания студенческое собрание почтило минутой молчания память жертв рабочих демонстраций 9 января 1905 г. и 5 января 1918 г. Потом с приветственным словом к собравшимся обратился член Сибирского областного совета, а с начала января его временный глава, Пётр Дербер. Он призвал всех объединиться вокруг Сибирской областной думы.

Собрание предполагало вынести решение о проведении студенческой забастовки. Однако после первых дебатов по данному вопросу был объявлен перерыв до 7 часов вечера, а когда студенты вновь собрались, нужного кворума среди них уже не оказалось, так что назревавшее решение о всеобщей забастовке им принять, к сожалению, так и не удалось. В силу той же самой причины студенты не смогли выработать коллективного мнения и по поводу своего отношения к Областной Думе.

После насильственного роспуска большевиками Учредительного собрания томские эсеры сразу же собрали оперативное совещание, на котором присутствовали представители от городской партийной организаций, члены эсеровских фракций губернской и уездной земских управ. На этом экстренном совещании была принята программа действий по защите интересов «поруганной русской демократии». Также в первых числах января в Томске состоялась сибирская конференция партии социалистов-революционеров, постановившая созвать в ближайшее время общесибирский съезд партии. Для чего Томскому губернскому комитету поручили выделить из своего состава организационное бюро. Для покрытия расходов по подготовке и созыву съезда конференция постановила обложить каждого члена сибирских организаций правоэсеровской партии рублевым сбором.

Томские правые эсеры, в значительном большинстве являвшиеся сторонниками интернационалистской партийной группировки Виктора Чернова и симпатизировавшие первое время большевикам, после разгона Учредительного собрания сразу же перешли в лагерь непримиримой антибольшевистской оппозиции. И в рамках этого движения после непродолжительного обсуждения уже в конце января было принято решение приступить к организации вооруженной борьбы с советской властью. В субботу, 13 января, в 7 часов вечера по данному вопросу состоялось первое собрание военного отдела томской организации эсеров. Объявления о совещаниях подобного рода, что возможно, видимо, только в революционную пору, открыто публиковались тогда на страницах газеты «Путь народа». Здесь же сообщалось, что «в воскресенье, 14 января в 2 часа дня в клубе эсеров — общее собрание членов Томской организации», «16 января в 6 часов вечера — собрание членов эсеровского клуба томской городской организации» и т. п.

Кроме того, при Томской губернской организации партии социалистов-революционеров была создана и военная комиссия, которая развернула активную деятельность по подготовке собственных вооруженных формирований. Так, на своё очередное заседание 25 января военная комиссия пригласила 84 человека, а на следующий день — ещё 24. В то же время военная комиссия призвала всех членов партии приобретать оружие, а если оно уже имелось у кого-то — ни в коем случае не сдавать его большевистским властям.

Почти сразу же вышеупомянутая комиссия установила связь с так называемым советом представителей бывших офицеров, где имелось своё собственное бюро труда, посредством которого не только устраивались на работу желающие, но и вербовались кадры для нелегальной антисоветской деятельности среди офицеров. Эти две организации (эсеровская военная комиссия и офицерское бюро труда) после январских событий 1918 г. довольно быстро нашли между собой общий язык и даже создали единую подпольную структуру. У эсеров имелись финансовые средства, а в среде офицеров нашлось немало желающих заниматься нелегальной деятельностью. Значительная часть офицеров, однако, не разделяла идеологию эсеров и оказалась в их боевых организациях, как любила отмечать советская историография, чисто случайно или по необходимости, в условиях жесточайшей безработицы получить хоть какие-то средства к существованию. Вместе с тем были, конечно, и такие, кто записался в боевые дружины эсеров по идейным соображениям, нацеливаясь на непримиримую борьбу с большевиками именно под знамёнами социалистов-революционеров.

4. Сотниковский мятеж

Одним из самых значимых протестных мероприятий в Сибири, связанных с разгоном Учредительного собрания, стал в январе 1918 г. так называемый сотниковский мятеж, организованный силами казачьего дивизиона, размещённого на территории города Красноярска.

Ещё в декабре 1917 г. войсковой совет Енисейского казачьего войска заявил протест против захвата власти большевистскими советами и призвал население города к поддержке «единственного и полноправного хозяина земли русской — Учредительного собрания». Надо заметить, что казачий дивизион являлся той воинской частью, в которой влияние большевиков оказалось не столь заметно, как в других войсковых подразделениях Красноярского гарнизона. Вместе с тем с самого начала господства красных в городе казаки вели себя вполне мирно, стараясь ничем не провоцировать советскую власть, заявляя лишь о том, что не одобряют её решений. А это была разрешенная революционной демократией свобода политического мнения. Но однако…

На основании декрета ВЦИК и СНК от 10 ноября 1917 г. «Об уничтожении сословий и гражданских чинов» Енисейский губисполком 18 декабря принял решение о демобилизации казаков, роспуске их войскового совета и разоружении командного состава. С

1 января 1918 г. власти прекратили выплату заработной платы казачьим офицерам, а на следующий день 2 января пришёл приказ по Иркутскому военному округу о частичной демобилизации и разоружении казаков Красноярского дивизиона, а вскоре поступило распоряжение из Петрограда уже о полной сдаче ими оружия. Предвидя разрастание конфликта с казаками, большевики сразу же увеличили численный состав городского красногвардейского отряда, а также вызвали на помощь несколько вооруженных групп (главным образом составленных из числа бывших военнопленных, а теперь воинов-интернационалистов) из близлежащих Канска и Ачинска.

В связи с обострением ситуации вокруг дивизиона его командир и одновременно атаман Енисейского казачьего войска, член Сибирского областного совета Александр Сотников 15 января был срочно вызван из Томска в Красноярск. А двумя днями ранее в Красноярск из Иркутска вернулся председатель Красноярского губернского совдепа большевик Григорий Вейнбаум, исполнявший в тот период ещё и обязанности народного комиссара по иностранным делам Центросибири. Обстановка накалялась…

17 января красноярские большевики предъявили ультиматум казачьему дивизиону: к утру 18-го числа полностью сдать оружие и расформироваться как воинской части. Данное требование было подкреплено угрозой, что, если казаки не согласятся, к ним будет применена сила.

В ответ на это в тот же день, 17 января, состоялось общее собрание военнослужащих казачьего дивизиона, получившее статус малого казачьего круга. Войсковой сход, проходивший под председательством командира дивизиона, принял категорическое и смелое решение о непризнании советской власти, «как не выражающей воли всего народа», а также потребовал от неё невмешательства во внутренние дела казачьей общины. Сам Александр Сотников в марте 1920 г., давая показания в иркутской ЧК, так объяснял поведение казаков во время тех январских событий: недовольство было обусловлено, прежде всего, принципами казачьей автономии, которую признавали не только революционные власти с февраля по октябрь 1917 г., но и романовское самодержавие на протяжении 300 лет своего царствования. По словам Сотникова, казаки вполне справедливо полагали, что их дальнейшую судьбу могло определить только Учредительное собрание, защиту которого они тогда также посчитали делом праведным и вполне для себя уместным.

Поэтому малый круг, сочтя местный губисполком и даже столичный комиссариат по демобилизации некомпетентными решать вопрос о разоружении и расформировании дивизиона, принял решение оружия не сдавать, казачьи сотни не расформировывать, а на ультиматум большевиков выдвинуть собственные условия: к 12 часам 21 января предоставить им гарантии о полном невмешательстве советской власти в жизнь казачества, о неприкосновенности личной свободы и имущества жителей Красноярска, а также о выводе из города иногородних красногвардейских отрядов. В противном случае круг пригрозил объявить всеобщую мобилизацию Енисейского казачьего войска. Однако во избежание жертв среди мирного населения в возможном вооруженном столкновении с большевиками казаки приняли решение покинуть на время Красноярск и ждать ответа на выдвинутый ультиматум где-нибудь неподалёку от города.

В ночь на 18 января советы привели все свои вооруженные силы в полную боевую готовность. Срочно мобилизованные отряды красной гвардии взяли под усиленную охрану важнейшие городские объекты. По всему Красноярску были расклеены объявления о том, что в городе вводится осадное положение, в связи с чем запрещаются любые митинги и собрания, а также объявляется комендантский час с 6 вечера до 8 часов утра.

Английский и шведский консулы, узнав о назревающем вооружённом конфликте и памятуя трагические итоги недавних весьма похожих событий в Иркутске, тут же потребовали от Красноярского совета гарантий неприкосновенности личности и имущества иностранных граждан, а также предложили свои услуги в качестве посредников в ведении мирных переговоров между противоборствующими сторонами. В ответ городской голова, большевик Дубровинский, заверил консулов, что им беспокоиться не о чем, что исполком организует в ближайшее же время вооруженную охрану как консульств, так и иностранных подданных.

Но ничего такого делать не пришлось, поскольку в ночь на

18 января казачий дивизион почти в полном составе покинул город. При этом казаки не только не сдали своего личного оружия, но и прихватили с собой при выходе из города пулемёты и даже несколько пушек, реквизированных временно из арсеналов местного гарнизона. Первоначально они планировали занять станицу Коркино, находившуюся ниже по течению Енисея в 12 верстах от Красноярска, но потом передумали, перешли на противоположный, правый, берег реки и расположились напротив города в селе Торгашино*. К казакам присоединилась и некоторая часть офицеров красноярского гарнизона. Всего из 350 человек личного состава дивизиона город покинули 177 мятежных казаков, к ним присоединились 67 офицеров, а также 44 гимназиста и семинариста. Такова официальная статистика.

Днём 18 января в окне городского клуба эсеров было вывешено воззвание, подписанное от имени малого казачьего круга атаманом Сотниковым.

«Воззвание к населению Енисейской губернии именем войскового правительства Енисейского казачьего войска.

Граждане! 17 сего января Исполнительным комитетом красноярского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов было предложено Красноярскому казачьему дивизиону признать власть Советов и исходящие от него приказы. Предложение это, носившее ультимативный характер, было выражено в форме обязательного подчинения Управлению армии, с отрицанием существования казачества. Требования местного Исполнительного комитета, приказ Иркутского военного округа, телеграмма из Петрограда Народного комиссара по демобилизации были направлены к разоружению казачьего дивизиона и демобилизации его на основаниях, противоречащих закону войска.

Представителям Исполнительного комитета было отмечено, что Государственная власть нами может быть одинаково _______________

*Село Торгашино, по легенде, было основано казаками Суриковыми, предками великого сибирского художника, как форпост на подступах к красноярскому острогу. В советский период Торгашино вошло в черту города Красноярска и исчезло как отдельно стоящий населённый пункт.

понимаема только при условии признания Учредительного собрания. Поэтому:

1) Не признавая Советской власти, как не выражающей воли всего народа;

2) Будучи, во-первых, достоверно поставленный в известность, что Исполнительным комитетом предпринимается ряд мер вооруженного характера, что с запада и востока прибывают в Красноярск отряды Красной гвардии и, зная, что эти меры имеют в виду разоружение казачьего дивизиона, во-вторых, считая, что разоружение казачества есть лишение его гражданской и воинской чести и вопиющее нарушение его исторических традиций, и в третьих, неизбежное кровопролитие было бы громадным несчастием для мирных граждан города и при всяких обстоятельствах истолковано Исполнительным комитетом населению, как происшедшее по вине казаков.

Поставленные поведением Исполнительного комитета в необходимость или сражаться, или лишиться казачьей чести, войсковое правительство Енисейского казачьего войска и Совет дивизиона постановили: покинуть на время город, щадя кровь неповинных безоружных граждан, женщин и детей, и предложить Исполнительному комитету следующие минимальные требования соглашения:

1. Полное невмешательство в жизнь казачества, с сохранением за ним права устраиваться и жить согласно постановлениям двух съездов войска и выработанного ими закона.

2. Ответственная гарантия Комитета за то, что на казачество не будет произведено никаких покушений и насильственных действий.

3. В отсутствии казаков Исполнительному комитету предлагается, за его ответственностью, соблюсти следующее:

а) гарантировать имущественную и личную безопасность граждан, б) гарантировать полную безопасность казаков и Красноярской казачьей станицы, в) немедленно вывести из Красноярска, введённые из двух мест красногвардейские отряды, г) дать исчерпывающий ответ не позже 12 часов 21 сего января.

В случае невыполнения предъявленных условий я, властью, мне данной законом, объявляю всеобщую мобилизацию войска и оставляю за собой полную свободу действий.

Граждане!

Из предъявленных условий Вы видите, что… (далее мало — разборчиво, видимо: казаки ищут лишь защиту попранных прав), казаки призывают всех граждан встать на защиту Учредительного собрания, ибо только оно в состоянии разобрать все наши споры.

На этой платформе с нами сойдутся все любящие волю, все исповедующие принципы народоправства. Граждане, казаки и народ любят свою родину, призывают Вас объединиться с ними и властно потребовать украденное народное право. Все, кто любит родину и волю проснитесь, и объединяйтесь с нами. Войсковой атаман Сотников». («Свободная Сибирь», Красноярск, №18 от 24 января 1918 г.).

С 18-го по 26 января в Красноярске действовало осадное положение. Его продолжительность объяснялась тем, что у большевиков не было полной уверенности, что казаки действительно покинули город и не предпримут в ближайшее время никаких действий против советской власти. На центральных перекрёстках города стояли патрули из числа красногвардейцев и солдат местного гарнизона; подозрительные личности задерживались, обыскивались, а некоторые для пущей бдительности отправлялись под арест. Все крупные магазины города 18 и 19 января закрылись на «учёт», не проводились занятия в учебных заведениях, не работали правительственные и другие учреждения, в том числе и городская управа. Повсюду стояли караулы. Уж чего-чего, а службу большевики всегда умели организовать, надо отдать им должное, на самом высоком уровне.

Красногвардейцы в поисках оружия обыскивали прохожих, задерживали подозрительных, в результате чего под арестом сразу же оказалось несколько офицеров-фронтовиков, а также казаков, не успевших вместе с другими своими товарищами выехать из города. Что касается простых горожан, то военные патрули их нисколько не пугали, и улицы, как писала одна из местных газет («Свободная Сибирь», №15 от 20 января 1918 г.), были полны праздношатающейся публики. Одни ожидали интересных событий (атаки казаков на город и пр.), другие просто радовались двум неожиданно появившимся дополнительным выходным дням, «не попавшим в святцы». Но в

6 часов вечера наступал комендантский час, и город пустел.

Третий день осадного положения (20 января) совпал с субботой, горожане опасались, что казаки перекроют дороги в город и не пустят на рынок крестьян из окрестных сёл. В этом случае Красноярск мог остаться на целую неделю без запасов продовольствия, однако ничего такого не случилось, и базарный день состоялся, торговля пошла бойко, как ни в чём не бывало.

Вывешенное в окне эсеровского клуба воззвание восставших

казаков дало формальный повод большевикам* начать репрессивные

действия в отношении политической оппозиции и, в первую очередь, против представителей партии правых социалистов-революционеров.

Так, 19 января был произведён обыск в их городском клубе, в ходе которого красногвардейцы арестовали несколько находившихся там членов ПСР. Эсеровский клуб после этого закрыли и опечатали. Обыски в последующие дни проводились также в товариществе кооперативов и в помещении бюро меньшевиков. Причём в данных акциях принял активное участие один из гласных (депутатов) городской думы поляк-большевик Юзеф Пекаж; вроде как бы ни по статусу, но, видимо, красноярским властям не хватало ещё в те дни достаточного количества надёжных людей для руководства «мероприятиями».

20 января начались обыски уже и на квартирах ведущих членов эсеровской партии, причём этой участи не избежали даже некоторые гласные Красноярской городской думы, многих эсеров в тот день отправили в тюрьму, в общей сложности к вечеру за решеткой оказалось около 15 человек видных общественных деятелей. В ночь на 21-е на городском железнодорожном вокзале был задержан известный красноярский кооператор Козлов. Обыски и аресты продолжились и весь следующий день. Задержанию и временному тёремному заключению подвергся даже председатель губернской земской управы правый эсер Иван Казанцев. А в ночь на 22 января арестовали и председателя уездной земской управы Б. Ф. Тарасова. Всего в те неспокойные дни власти подвергли сугубой изоляции около

55 человек из числа правых политических оппозиционеров («Алтайский луч», №5 за 1918 г.).

Вскоре после первых же арестов на заседании городской думы меньшевик Алексей Музыкин поднял вопрос о незаконности проведённых акций, после чего представители центристских фракций вынесли на голосование постановление о немедленном освобождении арестованных, но вследствие преобладания в думе большевиков это предложение 25 голосами против 17 было отклонено. А на следующий день пришли с обыском и на квартиру самого Музыкина, причём никого не смутил тот факт, что Алексей Платонович, также как и большинство из тогдашнего руководства города, являлся членом РСДРП с дореволюционным стажем, состоял до недавнего времени

_______________

*У красноярских большевиков также появились сведения, что в Торгашино 18 января ездили делегаты от эсеров и якобы уговаривали казаков вернуться в город и всё-таки устроить вооруженный переворот («Знамя революции», Томск, №48 за 1918 г.).

с большевиками в одной объединённой партийной организации и пр. По словам Алексея Музыкина («Дело рабочего», Красноярск, №5 за 1918 г.) у него на квартире «приходили искать самогонку (так было написано в мандате от военно-революционного штаба), а сами были настолько пьяны, что еле-еле держались на ногах, а запах самогонки распространялся от них на всю квартиру». «Самогонку», по всей видимости, не нашли, так что Музыкину в тот день посчастливилось избежать ареста.

Красноярским меньшевикам, кстати, во время тех событий вообще повезло несколько больше, чем эсерам. Практически никто из членов их городской организации не пострадал, несмотря даже на то, что власти изъяли у населения несколько листовок, подписанных местным отделением РСДРП (м), в которых в категорической форме осуждался разгон большевиками Учредительного собрания. Также и красноярские кадеты, что ещё более удивительно, по какому-то странному стечению обстоятельств избежали в те дни всяческих преследований.

20 января 1918 г. революционный штаб при исполнительном комитете Красноярского совета рабочих и солдатских депутатов образовал чрезвычайную следственную комиссию (25 января преобразованную в губернскую ЧК). А 26 февраля на основании заключений этой комиссии должны были состояться слушания в революционном трибунале по делу арестованных во время казачьего мятежа эсеров.

В связи с чем, открывшееся 23 февраля губернское земское собрание предъявило исполкому советов требование об освобождении из тюрьмы виднейших земских деятелей, а также членов эсеровской партии: Казанцева, Тарасова, Андрея Тимофеева и других*. А

25 февраля красноярские меньшевики, в свою очередь, собрали митинг трудящихся, также проводившийся в защиту привлечённых к суду эсеров. Однако в назначенный день заседание революционного трибунала так и не состоялось, но было отложено на более поздний срок**; публика, собравшаяся перед зданием суда, устроила стихийный митинг в защиту прав арестованных. Митингующие составили и направили в адрес совдепа письменное заявление с _______________

*Лидер красноярских умеренных правых, народный социалист и областник Владимир Крутовский уже с конца декабря находился под арестом.

**Разбору дела по официальной версии помешала внезапная трагическая смерть председателя трибунала Королёва, покончившего жизнь самоубийством.

требованием или немедленного освобождения заключённых, или скорейшего производства над ними гласного суда.

Большевики посоветовались и, дабы не нагнетать и без того напряженную обстановку, приняли решение временно освободить всех арестованных эсеров. В тот же день они были отпущены под честное слово своих адвокатов и обязались явиться в суд по первому требованию. Однако на следующий день, когда по адресам проживания подсудимых явились наряды милиции для сопровождения их в суд, многих уже не оказалось на месте. Вследствие чего тех, кого всё-таки сумели найти, тогда вновь арестовали и сопроводили под конвоем в тюрьму. Так, например, известно, что в числе вторично арестованных оказались эсеры Доценко, Либман и Козлов*. Продержали их в заключении на этот раз, кстати, достаточно долго и отпустили на свободу лишь 17 апреля. В свою очередь, избежавшие повторного ареста в те январские дни, как, например, Казанцев, Тарасов и некоторые другие, тут же перешли, как в старые и добрые царские времена, на нелегальное положение. Газеты красноярских эсеров и меньшевиков — «Знамя труда» и «Дело рабочего» — попытались защитить подвергшихся опале товарищей, выдвигая в их пользу общественное мнение, но тщетно.

На заседании Красноярского совета депутатов 18 января приводились данные и о задержании на ст. Песчанка неподалёку от Красноярска ординарца есаула Семёнова, казачьего офицера Февралёва, который направлялся со специальной миссией в Оренбург к восставшему против советской власти атаману Дутову. При обыске у Февралёва была найдена телеграмма, неизвестно кому адресованная, но в которой говорилось: «Примите меры к тому, чтобы груз пришел беспрепятственно. Иначе я не смогу сдержать своего слова перед атаманом Дутовым». Задержанный груз оказался взрывчатым веществом. Сопровождавших его пятерых человек также арестовали.

Однако вернёмся к мятежным казакам Сотникова. Итак, если ещё раз и немного с самого начала, то — во избежание вооруженного столкновения с превосходящими силами красной гвардии и недопущения жертв среди гражданского населения Красноярска, Александр Сотников в ночь на 18 января вывел часть казачьего дивизиона из города. Казаки, небольшая группа местного офицерства и четыре десятка учащейся молодёжи покинули город и, по _______________

*Новые аресты были произведены ещё и по той причине, что в Красноярск в адрес комиссара суда пришли сообщения из Минусинска о перехваченных там письмах Сотникова к местным казакам, в которых якобы ясно говорилось о причастности правых эсеров к казачьему мятежу.

предположению большевиков, должны были расположиться где-то в одном из прилегавших к Красноярску населённых пунктов. Однако то обстоятельство, что бунтовщики никоим образом не дали о себе знать в первые дни после ухода из города, весьма озадачило советские власти, и они забеспокоились о том, что казаки, может быть, ушли куда-то и в другие районы — поднимать там казачьи станицы. Ввиду этого на поиски «пропавших» мятежников власти срочно отправили аэроплан (причём мгновенно распространившиеся среди населения слухи увеличили количество летательных аппаратов сразу аж до целых «трёх»). В итоге успешно проведённая авиационная разведка установила, что казаки никуда не ушли, а в полном составе расположились на постой в селе Торгашино, неподалёку от Красноярска.

Село Торгашино являлось одним из казачьих поселений, входивших в так называемый Нижнеенисейский войсковой район. Нижнеенисейские и минусинские казаки, собственно, и составляли Енисейское казачье войско*. Сам Сотников, кстати, происходил из нижнеенисейских. С того момента, как беглецы расположились в Торгашино, у них сразу же стали выявляться значительные проблемы, одной из которых оказалась продовольственная. Продукты приходилось приобретать за деньги у местного, в том числе и не казачьего, населения. Напомним, что всего в отряде Сотникова было не менее 170 кавалеристов, а также пешая группа из офицеров и учащихся старших классов гимназий примерно в 110 человек**.

А вскоре добавились и серьёзные проблемы организационного порядка. Так как выступление не получило дальнейшего развития, многие из его участников стали возвращаться в Красноярск, небольшая часть из числа нижнеенисейских казаков также покинула лагерь повстанцев и отправилась на север в сторону Енисейска. Тогда войсковое правление, видя, что казаки ещё не готовы воевать с _______________

*Енисейское казачье войско было самопровозглашено 25 мая 1917 г. на учредительном съезде в Красноярске. В сентябре первым войсковым атаманом избрали хорунжего Александра Сотникова. Общая численность енисейских казаков на тот момент составляла всего 14 тысяч человек обоего пола (для сравнения: население Войска Донского в тот период — 10 миллионов человек), а наличествующее войсковое соединение включало в себя один действующий на противогерманском фронте полк и запасной дивизион в Красноярске.

**Командование пешим отрядом, или, как его называли, «пластунским», осуществлял некто полковник Соловьёв («Знамя революции», Томск, №25 за 1918 г).

превосходящими силами советов, что часть их даже покинула дивизион и что в Торгашино осталась лишь конная сотня из Минусинского уезда, да и та могла в любой момент уйти к родным куреням, постановило: вести казаков в Минусинск и собрать там большой войсковой круг.

В соответствии с этим решением Сотников с остатками своего повстанческого войска в начале февраля отправился на юг, вверх по Енисею, в сторону Минусинска. Вместе с ним из Торгашино выступило 25 офицеров и около 120 казаков при 2 пулемётах, а также — несколько гражданских, то были эсеровские агитаторы. Возникла реальная угроза разрастания мятежа и начала Гражданской войны в Сибири. Поэтому красноярский совдеп срочно направил в Минусинск распоряжение — готовить красногвардейские части для отпора восставшим казакам.

И ещё… Находясь в Торгашино, Сотников послал приветственную

телеграмму генералу Каледину на Дон. Но, однако, как показали дальнейшие события, не вышло у енисейского атамана «славного присоединения к доблестным донским казакам», как он о том телеграфировал в Новочеркасск. Ибо не поддержало вооруженный демарш Сотникова не только население, но и «Сибирское правительство» — Временный Сибирский областной совет — из тактических соображений. Сам же руководитель восстания, не являясь официальным военным министром этого «правительства», а только лишь председателем его военного совета, не мог самостоятельно отдавать никаких приказов по вооруженным силам сибирских автономистов, тем более что таковых сил ещё даже и не существовало.

Направляясь с остатками мятежного отряда в Минусинск, Александр Сотников предварительно откомандировал в город специального агента с письмом к своему давнему приятелю, бывшему местному учителю, а на тот момент казачьему офицеру, двадцатипятилетнему Иннокентию Варламовичу Безрукову, с просьбой помочь в организации внутригородского выступления против советской власти, приуроченного к подходу в район Минусинска основных сил повстанцев.

Письмо, а, возможно, и сам гонец атамана каким-то образом оказались в руках большевиков, поскольку вскоре текст этого тайного послания был опубликован в советской печати. Дошло ли оно до Безрукова — так и осталось неизвестным. Во всяком случае, он мог прочитать на его страницах следующее: «Здравствуй, Варламыч! Двигаюсь к тебе с войском, очень рад, что ты перевёлся в войско, сиди и жди нашего прибытия или извещения. Я пошлю тебе извещение, когда выехать к нам навстречу, а куда, скажет податель сего. Пока же не сиди сложа руки и подготовляй минусинцев. Выясни следующее: 1) отношение фракции эсеров; 2) эсдеков-меньшевиков. Губернские комитеты этих партий всецело согласны с моей тактикой, оказывают поддержку и просят о ней. Уездные комитеты, несомненно, должны сделать то же самое».

Далее Сотников просил своего товарища-агента узнать — как отреагировали на известие о казачьем мятеже кадеты, различные общественные организации, представители финансового мира, то есть купечества и кооперативов, ну и, конечно, жители города. Ещё в письме содержалась просьба разведать по возможности количественный состав минусинского воинского гарнизона и местного отряда красной гвардии, а также порасспросить о политических настроениях в них. Сотников обещал быть в районе Минусинска где-то уже числа 18 или 19 февраля по новому стилю, а на 28 февраля атаман планировал созвать чрезвычайный съезд минусинского казачества. В конце письма содержался наказ «Постарайся устроить мне конспиративный адрес и квартиру. Пока свой адрес дал на тебя. Говорят, голова моя большевиками уже оценена, правда, не очень дорого, — 1000 рублей (около 150 тысяч на наши деньги — О.П.), но всё-таки начали уже заботиться. Выехали из Красноярска как были, нет ни белья, ни зубной щётки, даже мыло и полотенце Егор куда-то увёз. Прошу тебя выслать вещи, захвати с собой что можешь. На тебя у меня надежды большие, как верного человека и знакомого с местными условиями и населением. Время настало такое, что приходится ставить на карту голову. Поэтому обсуди и реши, а раз пойдешь вместе — держись. Из воззвания увидишь, в чём дело. Постарайся наладить быстрое и верное сообщение с Каратузом. Подробное освещение получишь от подателя; письмо это по прочтении уничтожь. Чем меньше следов, тем лучше. Моя подпись и адресуемая мне корреспонденция — псевдоним, изменяемое различным образом, имя моего сына»* («Знамя революции», Томск, №48 за 1918 г.).

В ноябре 1917 г. на территории Минусинского уезда образовалась так называемая Минусинская коммуна, управлявшаяся уездным советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а непосредственно — его исполкомом во главе с беспартийным, но близким по взглядам к большевикам кузнецом Кузьмой Трегубенковым. Появление в пределах Минусинского уезда восставшего казачьего дивизиона заставило местную власть объявить в уездном центре военное положение и срочно созвать в конце _______________

*Сына звали Эрастом.

февраля V (чрезвычайный) уездный крестьянский съезд. Это было сделано для того, чтобы, во-первых, осудить действия мятежников, потребовать от них немедленно прекратить сопротивление и разоружиться, а во-вторых, обратиться к населению уезда с призывом: в случае если казаки не выполнят первого требования, сформировать отряды добровольцев для отражения создавшейся угрозы.

В подтверждение чего местные власти укомплектовали несколько дополнительных красногвардейских подразделений в Минусинске, а также в Абакане, объявив набор из среды шахтёров и горнорабочих. В результате общая численность отрядов рабочей гвардии составила около 900 человек, а вскоре в их распоряжение из Красноярска и Ачинска поступило дополнительное вооружение, включая пулемёты и артиллерийские орудия (в количестве двух единиц).

Узнав об этих приготовлениях и, видимо, не получив никаких известий от Безрукова, Александр Сотников вновь принял «компромиссное» решение — не захватывать Минусинск, а увести свой отряд в одну из казачьих станиц, там провести намечавшийся большой круг (съезд), мобилизовать всё войско и тогда уже двигаться на штурм уездного центра. Так, в качестве опорного пункта было выбрано большое крестьянское село Каратуз*, бывшая казачья _______________

*Каратуз раньше назывался Шадатским форпостом и являлся до 1914 г. сторожевой заставой на границе с Китаем. Название села «Каратуз» по-татарски означало «Чёрная соль». Село располагалось в 85 верстах (примерно в 100 км) юго-восточнее Минусинска и появилось в данном районе, как и другие казачьи станицы, в первой половине XVIII века для того, чтобы обезопасить границы Российской империи. Далее на юг за этими форпостами находился уже Урянхайский край (современная Тыва), принадлежавший до 1914 г. Китаю.

Население села Каратуз составляло на начало XX века около двух тысяч человек (из них лишь четверть казаков и казачек), а к 1917 г. за счёт столыпинских переселенцев оно увеличилось, по некоторым данным, до

10—15 тысяч и фактически стало приравниваться к городу. Здесь в то время имелась своя каменная церковь с библиотекой, государственная участковая лечебница, начальная (на 150 мест) и церковно-приходская (на 50 мест) школы, а также высшее начальное училище (по программе семилетнего образования) с 5 преподавателями и 100 учащимися. В Каратузе также работала изба-читальня со сценой (то есть библиотека и клуб). Кроме того, в селе насчитывалось до 20 магазинов, потребительское кооперативное товарищество с собственным маслодельным и кожевенным заводами, пряничные, сушечные и колбасные цеха, пекарни и пр. И всё это — «тяжелое» наследие царского режима.

станица, являвшаяся также и неофициальной столицей южно-енисейского казачества.

Так же, как и прежде, Сотников, до того как прибыть в Каратуз, направил вперёд себя специального представителя, хорунжего Григория Бологова, которому он поручил — во взаимодействии с местным каратузским атаманом Платоном Шошиным, свергнуть в селе советскую власть ещё до прихода основных сил красноярского дивизиона. 14 февраля в помещение поселкового совета явились Шошин и Бологов в сопровождении вооруженной группы казаков и арестовали секретаря совета Трухина. После этого они конфисковали имевшиеся в сельсовете документы и объявили советскую власть в селе низложенной. В тот же день было арестовано и несколько человек из числа местных большевистских активистов, сторонников свергнутой власти. 17 февраля по новому стилю в Каратуз прибыл и сам Сотников со своим полутора сотенным войском.

28 февраля, как и планировалось, здесь начал работу большой круг, или, по-другому, III съезд Енисейского казачьего войска. Он проходил в обстановке обмена «дипломатическими» посланиями с V уездным крестьянским съездом в Минусинске, и, как показалось Сотникову, казачий круг всё-таки сумел на некоторое время убедить Минусинский совдеп в своих мирных намерениях. Следствием чего явилось освобождение большевиками ранее арестованных сторонников казачьей автономии, а также председателя войскового правления И. Г. Казанцева.

Однако положение дел кардинально изменилось, когда в Минусинске узнали, что каратузский большой круг не только одобрил все решения малого круга в Красноярске, но и полностью поддержал протестные действия Красноярского казачьего дивизиона. Более того, в Минусинск поступили сведения, что войсковой круг объявил мобилизацию всех енисейских казаков. После этого мирные переговоры между съездом крестьянских депутатов и делегатами казачьего круга сразу же были прекращены, а 7 марта Минусинский совет создал военно-революционный комитет во главе с

К. Е. Трегубенковым и поручил ему немедленную ликвидацию казачьего мятежа.

В самом Каратузе к тому времени уже начали появляться демобилизованные с фронта станичники и сельчане, многие из которых находились под влиянием большевистской агитации и оказывали заметное противодействие сотниковским мероприятиям. Вдобавок к этому и сами казаки, делегаты съезда, не все единогласно проголосовали за продолжение вооруженного сопротивления советской власти, которая пока ещё ничем особо не успела насолить минусинцам и оттого не вызывала у них пока никакого заметного отторжения. В результате положение Сотникова и находившихся в его отряде эсеров оказалось в начале марта довольно шатким, а вскоре к Каратузу подошли и минусинские красногвардейцы с орудиями, пригрозившие разнести крохотную казачью слободку (100 дворов) в пух и прах, если что…

В сложившихся обстоятельствах Александр Сотников в очередной раз отказался от вооруженного столкновения с большевиками и без боя оставил село Каратуз, пустившись теперь уже в прямом смысле слова в бега вместе с остатками своего некогда грозного мятежного отряда. Теперь повстанцы направились на запад, на левобережье Енисея, в район так называемых таштыпских предгорных казачьих станиц. Через несколько дней казаки добрались кое-как до села Монок*, но тут их вскоре опять настиг красногвардейский отряд, которому они вновь не сумели оказать никакого вооруженного сопротивления. Причём не из-за собственной нерешительности, а в силу того, что так долго ожидаемого приказа открыть огонь по противнику никто из подчинённых Сотникова на этот раз уже просто-напросто не выполнил. Большинство из них решили лучше сдаться в плен, чем продолжать крайне неудачную и оттого определённо бессмысленную повстанческую кампанию.

Сам Сотников, никоим образом, конечно, не рассчитывавший на амнистию со стороны большевиков, а также два его ближайших помощника, тоже офицеры, предпочли всё-таки скрыться. По одним данным, они тайно перебрались через границу в Монголию и прибыли в расположение частей атамана Семёнова, по другим сведениям, Сотников «сотоварищи» отошли в Кузнецкий уезд Томской губернии (нынешняя Кемеровская область) и здесь надолго, что называется, залегли на дно. Мятежный атаман вновь объявился лишь в мае месяце, накануне всесибирского антибольшевистского восстания. Тогда он нелегально прибыл в Томск и после изгнания большевиков из города был назначен командиром I Томского кавалерийского дивизиона.

Что же касается енисейских казаков и ожидаемых репрессивных мер к ним со стороны большевиков, то они, можно сказать, отделались лишь лёгким испугом. Советы скорее для острастки, чем для устрашения, наложили на станичников незначительную денежную _______________

*Точнее это было село Большой Монок (у слияния рек Большой Монок и Абакан). А неподалёку находился ещё Малый Монок, основанный в конце XIX века в труднодоступных горных местах, в верховьях реки Малый Монок, хакасами, спасавшимися от притеснений русских казаков.

контрибуцию, которую к тому же даже и не успели собрать, поскольку в июне того же года власть в Сибири полностью переменилась.

5. Гонения на прессу в городах Сибири

В течение всех этих беспокойных дней января-февраля 1918 г. в Красноярске в связи с протестными мероприятиями по поводу роспуска Учредительного собрания и, в частности, вследствие сотниковского мятежа было закрыто несколько оппозиционных периодических изданий. В их числе оказалась, например, очень известная кадетская газета «Свободная Сибирь», печатавшая на своих страницах достаточно смелые материалы, касающиеся не только выступления Красноярского казачьего дивизиона, но освещавшая в нежелательном для большевиков духе ещё и декабрьские события в Иркутске.

Как отмечали многие исследователи, «толерантность по отношению к оппозиционной прессе исчезала по мере того, как большевики добивались большинства в Советах». Так, например, во время обсуждения 27 октября 1917 г. на заседании Красноярского совета рабочих и солдатских депутатов срочного сообщения из Петрограда о свержении власти Временного правительства в президиум поступила записка: «Единодушное желание солдат запретить газету кадетов «Свободная Сибирь» ввиду её опасности в настоящий момент». При оглашении этой записки в зале сразу же послышались громкие возгласы: ««Голос народа»» — тоже!». Однако ни то, ни другое издания большевики не посмели тогда прикрыть. Всё изменилось после большевизации советов и «успешного» роспуска левыми социалистами Учредительного собрания. В тот момент Рубикон, что называется, был уже перейдён, и началась открытая и совершенно бескомпромиссная схватка за власть. Так, 11 января 1918 г. редакцию «Свободной Сибири» для начала оштрафовали на три тысячи рублей «за помещение ложных сведений», а через месяц издание полностью и окончательно закрыли.

Газета «Свободная Сибирь» издавалась красноярской организацией конституционных демократов при финансовой поддержке местных бизнес-кругов; оба эти обстоятельства уже сами по себе, понятное дело, вызывали крайнее раздражение у советов. Вообще официальных печатных органов кадетской партии в Восточной Сибири было в тот период не так уж и много, однако газеты подобного направления являлись, как правило, весьма крупными изданиями, хорошо информированными и не испытывавшими, за редким исключением, денежных затруднений. Их редакторы по большей части являлись заметными фигурами в политической жизни своих регионов, часто входили в состав местных органов власти, а также — в разного рода влиятельные общественные структуры. Так редактор той же «Свободной Сибири» — адвокат Фёдор Филимонов — состоял одновременно и членом красноярского комитета партии народной свободы и входил в редакционный совет главной областнической газеты — томской «Сибирской жизни».

Ещё раньше, чем «Свободная Сибирь», была закрыта одна из самых крупных газет зауральского региона — иркутская «Сибирь». Она

к 1918 г. прошла путь от небольшого по формату листка (в начале XX века) до второго по степени распространённости в Сибири печатного издания. К тому времени «Сибирь», насчитывавшая уже одиннадцатилетнюю историю, имела собственных корреспондентов в Москве, в Петрограде, а также в большинстве крупных городов Зауралья. Надо сказать, что газета эта, первоначально замышлявшаяся как областническая и отчасти являвшаяся таковой, к лету 1916 г. полностью перешла в руки эсеров и стала одним из ведущих пропагандистов идей правоэсеровского оборончества, а также объединенчества и коалиционности всех политических сил социалистической направленности. Газета охватывала своим влиянием народно-демократические слои населения, главным образом — трудовую интеллигенцию и привилегированных (хорошо оплачиваемых и достаточно грамотных) рабочих. Ядро редакции составляла группа социально ориентированной интеллигенции (не без еврейского участия, конечно), состоявшая главным образом из ссыльных меньшевиков и эсеров (Владимир Войтинский, Василий Архангельский, Евгений Колосов, Евгений Тимофеев и др.). А во главе редакции газеты находился достаточно известный в Сибири писатель Исаак Гольдберг — правый эсер по политическим взглядам.

Поводом для репрессий в отношении «Сибири» в начале января 1918 г. послужили крайне тенденциозные, с точки зрения большевиков, материалы, опубликованные этой газетой и касающиеся опять-таки декабрьских событий в Иркутске. В частности об убийстве хорошо известного в городе революционера, социал-демократа (меньшевика) Николая Патлых. В причастности к данному преступлению газета обвиняла молодого, но к тому времени уже весьма крупного большевистского деятеля, также журналиста, Пантелеймона Парнякова. Сам Парняков в ответ подал на газету «Сибирь», а также на автора обличавшей его статьи эсера Филиппова заявление в революционный трибунал, выдвинув против своих

обидчиков обвинение в клевете*.

В дополнение к этому в ночь на 3 января представители советской власти полностью конфисковали очередной номер «Сибири». В 2 часа ночи в типографию товарищества «Гранит», где печаталась оппозиционная газета, явилась группа вооруженных солдат во главе с большевиком Н. Шевцовым. Ими был предъявлен мандат от Восточно-Сибирского совета рабочих и солдатских депутатов, подписанный его председателем Яковом Янсоном, о конфискации типографии и передаче её в распоряжение Иркутского совдепа. Издание газеты «Сибирь», таким образом, прекращалось, а её производственные мощности перепрофилировались под набор дополнительных номеров большевистской газеты «Власть труда».

Прибывшие с мандатом представители власти также потребовали сообщить им домашний адрес редактора «Сибири» Исаака Гольдберга, но его никто не смог назвать, тогда красногвардейцы проследовали в здание, где непосредственно размещалась редакция газеты, и у сторожа узнали-таки, где проживал на тот момент Гольдберг. В ту же ночь редактор «Сибири» был арестован. Такие действия большевиков вызвали протест среди служащих типографии, а также печатников и наборщиков. Вследствие этого утром 3 января рабочие отказались печатать очередной номер советской «Власти труда». Затем представители профессионального союза печатников совместно с профсоюзными комитетами всех городских типографий на общем собрании, обсудив сложившуюся ситуацию, вынесли резолюцию, в которой, в частности, потребовали немедленного возобновления издания газеты «Сибирь» и освобождения её редактора. Выбранные собранием делегаты доставили петицию в штаб большевиков, где им обещали дать ответ к 11 часам утра следующего дня.

Однако, не дожидаясь, что называется, милости от природы, то есть решения советских властей, то же собрание постановило: одобрить предложение заведующего конторой газеты «Сибирь» о возобновлении её издания, но только под другим названием — «Новая Сибирь», используя для этого производственные мощности губернской типографии. Однако в ночь на 4 января туда также _______________

*Филиппов вместе с Патлых 14 декабря 1917 г. участвовал в переговорах с большевиками по поводу сдачи ими так называемого Белого дома, бывшей резиденции генерал-губернатора Восточной Сибири, а на тот момент оплота красных сил в центральной части Иркутска. По окончании переговоров Николай Патлых прямо на глазах у Филиппова, по словам последнего, был предательски, исподтишка застрелен.

явились с обыском представители советской власти и рассыпали только что набранный номер «Новой Сибири»*. Руководивший акцией по зачистке оппозиционной прессы большевик Дмитриев предъявил предписание о закрытии типографии на том основании, что в ней продолжает издаваться запрещённая советской властью «Сибирь». И ещё перед тем, как опечатать типографию, наряд конфисковал заодно и весь набранный там же очередной номер кадетской «Свободной Сибири».

В ответ на эти действия утром 4 января, в который уже раз за прошедшие сутки, было созвано общее собрание представителей печатников города с целью положить, наконец, предел административному произволу. Узнав о весьма решительном настроении работников иркутских типографий, к ним на собрание прибыла делегация от большевистского руководства во главе с комиссаром по иностранным делам советского правительства Сибири Григорием Вейнбаумом. Большевики подтвердили, что советскими властями принято окончательное и бесповоротное решение о закрытии газеты «Сибирь», а также о передаче мощностей типографии «Гранит» под печатанье официального органа Центросибири — газеты «Власть труда». Не имея никакой другой возможности для выражения своих протестных настроений, участники собрания решили пройти организованной колонной с красным профсоюзным знаменем от здания губернской типографии по нескольким центральным улицам города, громко озвучивая по ходу движения накопившиеся претензии к большевикам.

Исаака Гольдберга, после ареста препровождённого в тюрьму, вскоре посетил прокурор иркутской судебной палаты Сергей Старынкевич и в тот же день он своим распоряжением освободил редактора «Сибири» из-под стражи как незаконно заключённого. Вышедший из тюрьмы Гольдберг, понимая, что большевики не оставят его в покое, тут же перешёл на нелегальное положение, а вскоре и вообще покинул город, перебравшись в Томск, куда в это время съезжались члены Сибирской областной думы. Что касается Сергея Старынкевича, то 8 января его самого арестовали и препроводили в иркутскую губернскую тюрьму, где он в течение нескольких недель дожидался решения революционного трибунала теперь уже по собственному делу.

Судебное заседание состоялось 27 января. Его вёл председатель ревтрибунала Иркутска большевик Павел Постышев, бывший _______________

*Несмотря на это, газета «Новая Сибирь» всё-таки стала выходить и продолжала издаваться, предположительно, до начала марта месяца.

служащий городской электрической станции. В ходе судебного разбирательства защитник Старынкевича, председатель президиума городской думы, правый эсер, а в прошлом адвокат, Василий Дистлер попытался наставлять Постышева по порядку ведения процесса, но в ответ председатель трибунала стал покрикивать на Дистлера, а потом и на самого подсудимого. Тогда Сергей Старынкевич заявил категорический протест против такого тона обращения председателя ревтрибунала, заявив, что его (Старынкевича) «не раз судили при самодержавии и так не кричали». В ходе возникшей словесной перепалки Постышев на весь зал громогласно заявил: «Юристы и интеллигенция смеют ехидно издеваться над нами, шипят, устраивают нам неприятности. Не только буржуазия и бюрократия, но и бывшие когда-то лучшие наши друзья отвернулись от нас. Так пусть же они будут прокляты… прокляты и прокляты» («Иркутские вести», №6 за 1918 г.).

В конечном итоге Старынкевичу было всё-таки предъявлено обвинение в незаконном освобождении из тюрьмы Гольдберга. В ответ подсудимый заявил, что освободил Гольдберга, стоя на страже законности, что действовал честно и по совести, как революционный прокурор. Потом добавил, что он не признаёт за собой вины в том, за что его судят, что совесть его чиста, а в гонениях на себя он видит тот крестный путь, который переживает русская интеллигенция, от одного креста к другому, от Ходынки к волнениям в Иваново-Вознесенске, от 9 января 1905 г. к 5 и 9 января 1918 г. «Вы послали проклятие оставившим вас, — заключил Старынкевич, — но как мы можем идти с вами, когда нас отделяет от вас кровавая полоса жертв — тех же рабочих и народа, именем которого вы действуете». После довольно продолжительного совещания революционный трибунал постановил: в качестве наказания подвергнуть Старынкевича общественному порицанию. Присутствовавшая же на судебном заседании публика, как констатировали всё те же «Иркутские вести», в большинстве своём осталась на стороне осуждённого и проводила Старынкевича из зала суда шумными овациями и пением революционных песен*.

________________

*Ровно через год назначенный на должность генерального прокурора в правительстве Колчака Сергей Старынкевич уже сам станет закрывать глаза на некоторые акты беззакония, осуществлявшиеся не только в отношении большевиков, но и — некоторых своих товарищей по эсеровской партии. В итоге он, что называется, спустит на тормозах дело по поводу незаконного расстрела в Омске 23 декабря 1918 г. нескольких содержавшихся в местной тюрьме членов Всероссийского Учредительного

В январе в Иркутске также была закрыта и довольно известная кадетская газета «Свободный край» (последний номер вышел

14 января). Именно на её страницах, в частности, печатались объявления по организации похорон убитых юнкеров, офицеров и мирных жителей, погибших во время событий декабрьского вооруженного противостояния в Иркутске. Озлобившиеся большевики, также как и в случае с «Сибирью», не только закрыли газету, но и попытались арестовать её редактора П. И. Фёдорова; во вторник 23 января они два раза делали обыск на квартире оппозиционного журналиста, однако так и не смогли его задержать.

После закрытия газет «Сибирь», «Свободный край» и некоторых других в Иркутске, в столице большевистской Сибири, осталось лишь одно действующее, неугодное большевикам периодическое издание — кадетская газета «Иркутская жизнь», но и она во второй половине марта также была прикрыта. Ещё 31 декабря 1917 г. её, по постановлению комитета советских организаций, оштрафовали на пятьсот рублей «за призыв к вооруженной поддержке казаков и юнкеров против народной власти советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». «Призыв к вооруженной поддержке» власти усмотрели в том, что газета поместила на своих страницах несколько хроникёрских заметок, касающихся декабрьских вооруженных событий. Причём на «Иркутскую жизнь» тогда наложили не только штраф, но и вынесли «последнее» предупреждение её сотрудникам о том, что всё имущество редакции и издательства будет конфисковано в случае, если подобного рода материалы ещё хотя бы раз появятся в газете.

Не отставали от восточносибирских товарищей по партии и большевики крупнейшего города Сибири — Омска. Они постановлением подконтрольного им городского исполкома закрыли в конце января самую, пожалуй, кадетско-прикадетскую газету во всём Сибирском регионе, омскую «Сибирскую речь», а заодно с ней и «орган социалистической мысли» — крупную кооперативную газету «Заря».

Ну и, наконец, 31 января Томский губернский исполком советов постановил «за контрреволюционную деятельность, выразившуюся в систематическом возбуждении населения против рабочего и крестьянского правительства», закрыть газету №1 в Сибири — «Сибирскую жизнь». При этом уже по сложившейся в те январские дни традиции конфисковывалось всё её имущество и капиталы, в том

_______________

собрания, списав всё на «стрелочников» — нескольких «недисциплинированных» белогвардейских офицеров.

числе и расчётные счета. В два часа ночи 1 февраля (14-го по новому стилю) наряд солдат с ордером от гарнизонного совета явился в помещение редакции газеты «Сибирская жизнь» и остановил работу печатных машин. А на следующий день всех её многочисленных подписчиков уведомили, что отныне они будут получать печатное издание Томского совета рабочих и солдатских депутатов. Большое мерси, что называется, прозвучало, надо полагать, им в ответ.

После закрытия 1 (14) февраля газеты «Сибирская жизнь» имуществом её редакции, а также издательскими мощностями и даже шрифтом Товарищества печатного дела, где набиралась газета, стал пользоваться главный губернский рупор советской власти — «Знамя революции». Именно эту газету, после закрытия своего любимого издания стали вскоре получать в Томске подписчики «Сибирской жизни». Что же касается сотрудников разгромленной редакции, то они в полном составе и в самой категорической форме отказались участвовать в издании «Знамени революции», о чём они публично заявили через печать.

Ещё до закрытия «Сибирской жизни» томские большевики категорически запретили публиковать во всех абсолютно газетах города какие-либо коммерческие объявления, что напрямую коснулось не только владельцев, но также — служащих и даже рабочих типографий, так как они получали неплохие премиальные от публикации таких объявлений. Однако комиссар по делам печати Томской губернии Фёдор Лыткин (наш пострел везде поспел) призвал печатников не волноваться по данному поводу и пообещал им денежные компенсации в связи с утратой источника дополнительного дохода*. При этом надо заметить, что после запрещения печатания коммерческих объявлений тираж газеты «Сибирская жизнь», что случилось ещё до её закрытия, сразу же упал с 14 до 5 тысяч экземпляров. Данный факт сам по себе является весьма показательным с точки зрения интереса населения (в данном случае — читателей) к политическим вопросам, активно обсуждавшимся в тот период, в том числе и на страницах «Сибирской жизни» — ведущей областнической газеты Сибири.

_____________

*Одно из последних частных объявлений, кстати, дал сам комиссар Лыткин. 19 января «Знамя революции» напечатало извещение о том, что им (Лыткиным) в Доме свободы было утеряно портмоне со значительной суммой денег, а также документы: партийный билет (!), выданный в 1917 г., и именной пропуск в здание исполкома. Нашедшего утерянные вещи Фёдор Лыткин убедительно просил принести в редакцию газеты «Знамя революции».

ГЛАВА ПЯТАЯ

СИБИРСКАЯ ОБЛАСТНАЯ ДУМА

Всякая колония почитает свою метрополию,

лишьпока та хорошо обращается с нею,

если же встречает несправедливость,

то отрекается от метрополии.

Ведь колонисты выезжают не для того,

чтобы быть рабами оставшихся на родине,

а чтобы быть равноправными с ними.

Фукидид. История

1. Подготовка к январской сессии Сибирской думы

Сибирский областной совет на основании поручения, данного ему декабрьским съездом, начал проводить в конце 1917-го — начале

1918 гг. мероприятия по созыву в Томске Сибирской областной думы. Открытие Думы изначально планировалось на воскресенье 7 января. Однако к положенному сроку необходимое для кворума количество делегатов собрать не удалось, сказались — то ли дальность сибирских расстояний, то ли неудовлетворительная работа железнодорожного транспорта, а может, ещё какая-то другая, не менее важная причина… В общем, члены Думы с очень большой задержкой (как будто с неохотой) прибывали тогда в Томск, так что их общий сбор растянулся не на одну, как планировалось, а на целых три недели; и поэтому официальное открытие Сибирской областной думы пришлось переносить несколько раз. Сначала его передвинули на 12 января, потом — на 19, а в конечном итоге — на 26 января. И всё потому, что к 12-му числу собралось всего 40 человек, а к 19-му — только 93 из

306 запланированных. Этого количества не хватило до условно определённого кворума в одну треть от общего числа депутатов, поэтому лишь только после 24 января, когда зарегистрировалось уже 118 прибывших делегатов («Сибирская речь», №31 от 5 июля 1918 г.) и необходимого минимума таким образом удалось достигнуть, Сибирская областная дума смогла, наконец, объявить о начале своей работы.

Напомним также, что, согласно Положению, принятому Сибирским областным съездом 15 декабря, Областная дума должна была состоять из представителей, выбираемых только революционными, демократическими и национальными организациями без участия цензовых элементов. К таким организациям причислялись земства всех уровней, городские самоуправления, Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, исполкомы этих Советов, различного рода национальные комитеты, далее — регулярные воинские части, казачьи войска, почтово-телеграфные и железнодорожные комитеты, кооперативные союзы, а также вузы Сибири и объединения их учащихся. Круг представительства, надо заметить, таким образом по сравнению с областными съездами оказался расширен за счёт делегатов от воинских частей фронта и запасных частей, а также представителей от вузов и от объединений учащихся (теперь уже с решающим голосом) и даже от старообрядцев*.

При общем раскладе депутатские места, по мысли учредителей данного Положения, должны были разделиться примерно следующим образом: от советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов и их всесибирских исполкомов, а также фронтовых, почтово-телеграфных и железнодорожных комитетов — 167 делегатов, от самоуправлений городских и земских — 50, от национальностей — 47, от кооперативов — 22, от казачьих войск — 11, от вузов и их учащихся — 8 человек, от старообрядцев — 2. От чрезвычайного общесибирского областного съезда — один персональный депутат — Григорий Николаевич Потанин. Итого — 308 делегатов. Такая Дума, по мысли её устроителей, всенепременно претендовала только на социалистическую и никакую другую власть с представительством от всех левых партий, начиная от большевиков с самого левого края и кончая народными социалистами справа. Ибо только такая _______________

*На совещании исполнительного комитета старообрядцев всех согласий в г. Барнауле 30 декабря 1917 г. его участники приняли решение обратиться в Областной совет с просьбой предоставить также и старообрядцам места в Сибирской думе. Эта просьба была удовлетворена, и вскоре из Томска в Барнаул за подписью Петра Дербера пришла телеграмма о предоставлении старообрядческим общинам двух депутатских мест в Думе. Представителями от старообрядчества тогда стали Ф. Е. Мельников (от приемлющих белокриницкое священство) и К. М. Донецкий (от поморцев). Такие политические «привилегии» оказались дарованы старообрядцам, кажется, впервые в России. Что ж, у нас в Сибири жертвы раскола русской православной церкви уже давно являлись своими людьми. Их первыми начали ссылать к нам в качестве политических заключённых ещё

в XVII веке. Сам, неистовый Протопоп Аввакум провёл в ссылке в Сибири несколько лет и даже отсидел некоторый срок в Братском остроге, жалуясь потом на здешнее житьё-бытьё так: сидишь-де по нескольку дней взаперти и не знаешь «коли покормят, а коли — нет».

объединённая демократия, считали они, могла «спасти завоевания русской революции от покушений контрреволюции».

По мере того как делегаты понемногу собирались в Томске, они сразу же подключались к работе в предварительных комиссиях и в так называемых частных совещаниях Сибирской думы, которые начали функционировать в Томске ещё с конца декабря минувшего года. Однако первое официально объявленное заседание частного совещания состоялось 12 января в час дня в здании библиотеки Томского университета. Таким образом, прибывшими делегатами ещё до начала работы Думы был избран президиум, образованы партийные фракции Думы, составлялся и согласовывался список членов нового состава Областного совета.

Одним из активнейших участников этих частных совещаний с самого начала их работы стал казначей Областного совета иркутский правый эсер Иван Александрович Якушев. Сначала он занял должность председателя эсеровской фракции («Новая Сибирь», Иркутск, за 17 февраля 1918 г.), но потом эсеровское большинство предварительных совещаний выдвинуло его на должность, ни больше, ни меньше, а… председателя Сибирской областной думы. В ходе предварительной работы образовалось 4 фракции. Фракция объединенных областников и беспартийных создана была под руководством виднейшего областника Александра Адрианова, фракцию эсеров возглавил прибывший из иркутского подполья Исаак Гольдберг, фракцию социал-демократов — Сергей Неслуховский*, а фракция национальностей избрала своим руководителем правого эсера томича Юсуфа Саиева.

Для заседаний думских комиссий администрация университетской библиотеки выделила небольшое помещение, а чтобы они могли плодотворно работать, не мешая друг другу, было составлено специальное расписание. Так комиссия по народному образованию заседала с десяти часов утра, финансово-экономическая группа собиралась для работы к двум часам дня, в пять часов вечера её сменяла комиссия по внешним сношениям, и, наконец, комиссия по _______________

*Выбор молодого Неслуховского, не томича и даже не сибиряка (человека, и года не прожившего в Сибири), на столь ответственную должность выглядел бы довольно странно, если не учесть, однако, того факта, что студент Неслуховский был, во-первых, что называется столичной штучкой, а во-вторых, кажется, родственником, если вообще не сыном, известного в России масона К. Ф. Неслуховского. Для приверженцев теории жидомасонского заговора и влияния мировой закулисы — повод для серьёзных подозрений, кажется, более чем достаточный.

снабжению Сибири продовольственными и промышленными товарами начинала свою работу в восемь часов вечера. В целом эти депутатские группы разработали целый ряд предложений по принятию неотложных мер с целью скорейшей стабилизации политической и экономической обстановки в Сибири, данные предложения должна была потом рассмотреть, доработать и утвердить Областная дума. Выводы предварительных комиссий подкреплялись научными консультациями томской профессуры, учитывались также и деловые предложения, привезённые членами Сибирской думы с мест в качестве депутатских наказов. Из тех сообщений, к слову сказать, выяснялось по-прежнему чрезвычайно тяжелое положение региона по многим показателям, требующее буквально титанической работы по предотвращению надвигающегося общего развала экономики и краха главных демократических достижений русской революции.

Для уяснения общей картины состава участников необходимо конечно же отметить, что из съехавшихся, например, к 19 января девяноста трёх членов Сибирской думы подавляющее большинство, как и на двух предыдущих областных форумах, вновь составили представители правоэсеровской партии — 56 человек, 10 депутатов являлись народными социалистами и 5 — меньшевиками. Остальные 22 человека зарегистрировались как беспартийные. Что же касается большевиков, то они всем членам своей партии, а также сочувствующим категорически запретили присутствовать на январской сессии Областной думы; почти в полном составе проигнорировали приглашение приехать в Томск делегаты от советов рабочих и солдатских депутатов, а также ЦИКа Сибири. По непонятной причине вообще не явилось ни одного представителя от Тюмени, не прибыли в Томск также и красноярские депутаты. Последние в связи с сотниковским мятежом, как мы знаем, или оказались за решеткой, или вынужденно скрывались в глубоком подполье.

Города Дальнего Востока тоже так и не собрались прислать своих делегатов в Томск. От Владивостока и Хабаровска нужно было потратить не одну неделю на дорогу туда и столько же ехать обратно*. _______________

*Дело в том, что в тот период Транссибирская железнодорожная магистраль страдала не только от нехватки исправного подвижного состава, но и из-за элементарных снежных заносов, которые некому было расчищать. Раньше это делали за плату крестьяне близлежащих сёл и деревень, но в постреволюционное время они начали отказываться

Но не только в дорожных неурядицах скрывалась причина неявки, благовещенские областники-федералисты, эти «амурские тигры», выдвинули идею собственной дальневосточной автономии, заявив, что Потанин им больше вроде как не президент, а Томск не столица*.

О своём неучастии в работе Сибирской областной думы также официально заявили и организаторы киргизо-казахского националистического движения Алаш-Орда. Они известили, что ввиду недавнего постановления общекиргизского съезда в Оренбурге о провозглашении в самое ближайшее время киргизской автономии представители от их национального комитета не смогут принять участия в работе Сибирской думы и что все их помыслы связаны теперь с Семипалатинском, где в то же самое время начинали широкомасштабную деятельность временные органы по управлению Степным краем**. Напротив, представители только что образованного самостоятельного Башкорстана в январе прибыли в Томск, для того чтобы «координировать действия Башкирского и Сибирского правительств» («Сибирская речь», №19 от 25 января 1918 г.).

При этом если вспомнить о том, что ещё не так давно, в декабре

1917 г., двери Областной думы были официально закрыты перед представителями цензовых элементов, а равно с ними и кадетской партии, то получалось, что количественный и качественный состав сибирского предпарламента по сравнению с предыдущими областными форумами предстал в сильно урезанном виде. Всё вышеперечисленное дало повод некоторым скептикам охарактеризовать Думу как очередное «эсеровское сборище». В их числе, например, оказалась и влиятельная газета омских кадетов «Сибирская речь», которая назвала тогдашнюю Сибирскую областную

_______________

выполнять прежнюю работу, поскольку деньги их уже мало интересовали. Обесценивающихся «фантиков» за продаваемый хлеб и другое продовольствие скопилось на руках у крестьян с избытком, а купить что-либо из промышленных товаров на заработанные дензнаки стало практически невозможно. Заставить же силком выполнять дорожную повинность в революционном году уже было достаточно проблематично.

*Некоторые источники утверждают, что благовещенские федералисты были не так уж и страшны, как их порой «малюют». Они-де хотя и выступали за автономию Дальнего Востока, однако полагали её всенепременно только в рамках единой Сибирской федеративной республики, правда, максимально независимой от России.

**Однако их расчёты оказались крайне преждевременными, ибо советская власть вскоре «открыла сезон охоты» на членов буржуазно-националистической партии Алаш-Орда, в результате чего значительная часть её руководства была арестована, а сама партия распущена.

думу ещё одной «социалистической затеей».

Однако, как любят говорить у нас на востоке, собака лает, а караван всё равно идёт. Так что худо-бедно, но 118 делегатов к 24 января, тем не менее, удалось в Томске собрать, назначив на пятницу 26 января торжественное открытие Сибирской областной думы. Активное участие в приёме, в размещении и, в целом, в обеспечении условий для плодотворной деятельности съезжавшихся депутатов приняли, нужно отдать им должное, члены Томской губернской земской управы во главе с Николаем Ульяновым и Михаилом Рудаковым*. Прибывавших делегатов определяли для проживания главным образом в общежитие духовной семинарии. Кто-то по приезду в Томск останавливался у своих родственников или знакомых, ну а «избранные» селились, как и прежде, в номерах некоторых томских гостиниц, в том числе в «России» и в «Европе».

Однако вскоре случилась ещё одна напасть (и тут уж — точно — как бы не пропасть). 17 января столичная главная большевистская газета «Правда» выступила с резкой статьёй в адрес декабрьского Сибирского областного съезда, «выбравшего „сибирское правительство“, распределившего министерские портфели» и пр., отнеся эти действия в разряд контрреволюционных, «сродни калединскому выступлению». Под данное определение естественным образом также попала и Областная дума. Отмашка, что называется, была дана, и тут началось. В Томск из Омска срочно прибыл председатель Западно-Сибирского совета рабочих и солдатских депутатов Николай Яковлев, а из Иркутска — специальный представитель Центросибири Георгий Соболевский. (Оба ещё недавно являлись членами Томского совета рабочих и солдатских депутатов.)

Буквально за несколько дней из разных городов Сибири от местных советов в адрес Томского исполкома организовывается поток телеграмм с категорическим требованием — пресечь попытку контрреволюции под видом автономии Сибири, организовать наступление против советской власти. А 24 января по прямому проводу к Томскому совдепу обратился председатель Центросибири Борис Шумяцкий с не менее категоричным предложением — немедленно произвести аресты среди наиболее видных членов Сибирской областной думы и Сибирского областного совета, указав, что «каждый день пребывания на свободе этих лиц налаживает _______________

*Рудаков сам являлся членом Думы от Томского губернского земства. Ещё одним лимитированным делегатом от этого же земства был Юсуф Саиев.

единый фронт сибирской контрреволюции с иностранными интервентами в их борьбе против власти Советов».

Первым из членов Областной думы накануне 26 января был арестован Юсуф Саиев. Его задержали в здании губернской земской управы во время обыска, проводившегося красногвардейцами на основании распоряжения губернского исполкома. В управе в тот день большевики искали оружие, якобы приготовленное эсерами и меньшевиками для вооруженного выступления. Действительно, у земцев имелся некоторый запас винтовок, предназначавшийся для вооружения отрядов милиции. Прибывшие с обыском большевики потребовали сдать это оружие. После отказа предоставить им ключи от подвального помещения они взломали замки и полностью конфисковали хранившиеся там в аккуратно упакованных заводских ящиках винтовки (625 американских «винчестеров»), а также патроны к ним. Попутно за отказ добровольно выполнить распоряжение властей и был арестован член Томской губернской земской управы и одновременно депутат Сибирской областной думы Юсуф Саиев.

По мере развёртывания ничего хорошего не предвещавших мероприятий в кулуарах Сибирской думы стали циркулировать слухи о скором аресте членов Областного совета и о роспуске самой Думы. В связи с чем эсеровская фракция срочно подготовила текст специальной декларации на тот случай, если Сибирской думе, как и Всероссийскому Учредительному собранию, не дадут поработать в свободном режиме. Декларацию планировалось огласить на первом же заседании, ещё до того, как сибирский предпарламент будет распущен. Однако даже этого осуществить не представилось возможным, поскольку большевики столь опасный для них, как они посчитали, оппозиционный форум открыть сибирякам так и не позволили.

2. Разгон большевиками Сибирской областной думы

Редкостный дурак, но, если выходит

из себя, становится очень опасен.

Акира Куросава. Телохранитель

24 января 1918 года. Телеграмма Томскому совету. «От имени Центрального исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов всей Сибири передайте томским областникам нижеследующий меморандум: Центральный комитет советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов самым решительным образом будет бороться с попыткой кучки буржуазной интеллигенции объявить себя правительством Сибири. Исполнительный комитет поставит на ноги все силы советской демократии Сибири, чтобы беспощадно смести жалкие попытки сибирской буржуазии узурпировать народную власть… Председатель Центрального комитета советов всей Сибири солдат Борис Шумяцкий» («Знамя революции», №3 за 1918 г.).

26 января Президиум исполнительного комитета Томского совдепа объявил Сибирскую думу распущенной, а её членов «подлежащими аресту и преданию суду революционного трибунала по обвинению их в организации власти, враждебной рабочим и крестьянским советам». В первую очередь «подлежали аресту» члены Сибирского областного совета, явившиеся непосредственными организаторами так напугавшего большевиков главного областнического мероприятия того политического сезона. Поэтому в постановлении Томского исполкома отдельным пунктом предписывалось:

«На основании постановления Центрального исполнительного комитета советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов всей Сибири… Все местные Советы должны принять меры к задержанию следующих лиц:

1) Александра Ефремовича Новосёлова;

2) Дмитрия Григорьевича Сулима;

3) Александра Александровича Сотникова;

4) Юсуфа Раадовича Саиева;

5) Евгения Васильевича Захарова;

6) Сергея Андреевича Кудрявцева;

7) Ивана Степановича Юдина*.

Президиум исполкома Томского совдепа, 26 января 1918 г.,

г. Томск».

Дата 26 января — не случайна, так как на этот день, как уже мы указывали, было назначено открытие и первое заседание Сибирской областной думы.

Операция по разгону СОД проводилась отрядами томской красной _______________

*Иван Юдин, а также Сергей Кудрявцев не являлись членами Областного совета. Кудрявцев, правда, входил в состав военного отдела Совета, но за Юдиным даже и этого «греха» не числилось. Однако оба они ещё до 25 января были избраны в состав бюро эсеровской фракции Областной думы. Возможно, именно последнее обстоятельство и сыграло решающую роль в том, что Кудрявцева и Юдина включили в список главных «заговорщиков», подлежащих немедленному аресту.

гвардии под общим руководством прибывших в город специальных комиссаров Николая Яковлева и Георгия Соболевского, а также председателя Томского губернского исполкома Алексея Беленца.

В ночь на 26 января здание Томской духовной семинарии, где располагалось временное общежитие для членов Сибирской областной думы, было оцеплено взводом солдат-красногвардейцев. Вот что о тех событиях писала известная тобольская областническая газета «Сибирский листок» (№11 за 18 февраля 1918 г.). Приводим цитату не дословно, но близко к тексту. Между одним и двумя часами ночи на 26 января в здание духовной семинарии, в общежитии которой находилось человек 16 приезжих депутатов Областной думы и съезда представителей земельных комитетов, явились более двух десятков солдат с винтовками. Они предъявили постановление исполкома о роспуске Думы. После этого депутатов под конвоем отправили на вокзал и утром по железной дороге доставили на узловую станцию Тайга, где им объявили, что, согласно распоряжению Томского исполкома, аресту подлежат только члены Сибирского областного совета, а всем остальным приказано поскорее разъехаться по своим местам. После того как вооруженный отряд удалился вместе с взятыми под стражу членами Думы, у здания духовной семинарии большевики оставили засаду с приказом: задерживать до выяснения всех без исключения прибывающих лиц.

Михаил Рудаков, непосредственный свидетель тех событий, указывал, что всего в ночь на 26 января в Томске было арестовано около 40 человек членов Думы, что их действительно сразу же вывезли на станцию Тайга, после чего часть депутатов отпустили по домам, а остальных под конвоем сопроводили в Красноярск и передали в местную губернскую тюрьму («Сибирская речь», №31 за

5 июля 1918 г.). Причём среди последних оказались не только члены Областного совета, но и простые, что называется, рядовые члены Думы. Из состава Областного совета в сети большевиков попались тогда только Патушинский и Шатилов, а также член военного отдела Совета Юсуф Саиев, арестованный, как мы рассказывали выше, ещё накануне всех этих событий. Шатилова, по всей видимости, задержали у него на квартире по переулку

Нечевскому-22*. Патушинского же, что точно известно, арестовали _______________

*Буквально в двух шагах от переулка Нечевского находилась улица Преображенская, нынешняя Дзержинского, где проживала довольно значительная часть томской научной интеллигенции, в том числе и члены Потанинского кружка, однако, как ни странно, никого из них в ту ночь даже не потревожили.

в его номере в гостинице «Европа».

Здесь же в «Европе», были взяты под стражу и два видных новониколаевских эсера, также члены Сибирской думы: Николай Жернаков (руководитель Новониколаевского уездного земства) и Афанасий Соболев (кооперативный деятель) *. Нагрянули с обыском в ту ночь и в гостиничный номер секретаря Облсовета Валериана Моравского, конфисковав у него всю переписку и документацию Совета, однако самого его в ту ночь почему-то не арестовали. В то же самое время красногвардейцы произвели обыск и на квартире управляющего делами Евгения Захарова, которого, к счастью, на месте не оказалось, так что задержать его не удалось, хотя на это у людей, производивших розыск, имелся соответствующий ордер**.

Удалось избежать ареста и «преступнику» №1, врио председателя Областного совета Дерберу. Он проживал в гостинице «Россия», и когда туда пришли большевистские особисты, то его уже там, как говорится, и след простыл. Не удалось найти в ту ночь и объявленных во всесибирский розыск члена Областного совета Сергея Кудрявцева (также являвшегося ещё и председателем Центрального исполнительного комитета Всесибирского совета крестьянских депутатов) и Ивана Юдина. Достаточно опытные в прошлом нелегалы, они, видимо, без особого труда смогли раствориться в среде многочисленных томских одно или двухэтажных дворовых усадеб.

А вот не имевший опыта революционного подполья и ещё года не проживший в Томске профессор Сергей Никонов, председатель экономического отдела Областного совета, ничего не смог противопоставить разыскивавшим его «опричникам». Его и Юсуфа _______________

*Соболев, по всей видимости, был через несколько часов отпущен и со станции Тайга уехал в Новониколаевск, Жернакова же доставили под конвоем в Красноярск.

**По некоторым сведениям, Захаров ещё в конце декабря или в самом начале января по заданию Областного совета выехал на Дальний Восток для связи как с местной оппозицией, так и с представителями иностранных дипломатических миссий. По той же причине избежал тюремного заключения и упомянутый в «арестантском» списке Александр Новосёлов, который, как нам известно, в соответствии с распоряжением всё того же Областного совета в начале января отбыл в Киев на совещание, организованное украинскими сепаратистами. Согласно документам Областного совета, 20 декабря Захаров получил, по всей видимости, именно на нужды своей политической командировки от Томского правления союза кооперативов 25 тысяч рублей (около четырёх миллионов на наши деньги). А Новосёлов 23 декабря — от того же спонсора — 10 тысяч рублей (ГАТО. Ф. 1362, оп.1, д.212, л.8).

Саиева — двоих из всей «компании» арестованных — оставили для дальнейшего разбирательства в Томске и держали ещё некоторое время в одной из местных тюрем*. Остальные же арестованные той ночью (к ним добавился ещё и намеченный предварительными совещаниями в председатели Думы Иван Якушев) были под конвоем отправлены в Красноярск, в большевистскую твердыню Сибири, цитадель регионального «демократического централизма»**.

Всего в Красноярскую губернскую тюрьму 27 января, по нашим расчётам, поступило 16 человек. Первым из этого списка уже в феврале или начале марта получил свободу Михаил Шатилов. За него лично поручились члены Томской городской думы большевики Владимир Бахметьев, Нестор Калашников и А. А. Азлецкий. При освобождении Шатилову поставили условие: безвыездно до окончания следствия находиться в Томске и являться на допросы по первому требованию. 26 марта из красноярской тюрьмы, по распоряжению Томского революционного трибунала, за которым, собственно, и числились все арестованные члены Областной думы, были освобождены ещё 13 человек***. Григорий Патушинский и Иван Якушев вышли на свободу уже в ходе июньского антибольшевистского восстания****.

_______________

*Саиева вскоре освободили под поручительство членов Томской губернской земской управы.

**Всего из числа подвергшихся тюремному заключению во время разгона Сибирской областной думы нам удалось определить по разным источникам («Знамя революции», «Путь народа», «Дело рабочего», «Алтайский луч», «Сибирский листок» и др.) 25 фамилий. Для кого-то эти сведения могут представить определённый интерес, поэтому огласим, что называется, весь список: З. А. Гончаров, И. А. Величков (Величко), Ф. И. Винокуров,

П. А. Гриневич, Дашханов, И. С. Дурхисанов, Ф. Ф. Емельянов,

Н. Е. Жернаков, Кареев, М. И. Коробков, П. П. Косогор, С. М. Мелентьев,

А. Д. Монетов, С. П. Никонов, Г. Б. Патушинский, Петров, А. Т. Плахин,

Ю. Р. Саиев, А. Г. Соболев, П. Н. Соловьёв, Стасий, А. Ф. Тимофеев,

П. П. Усырев, М. Б. Шатилов и И. А. Якушев.

***Величков (Величко), Гриневич, Дурхисанов, Жернаков, Коробков, Косогор, Мелентьев, Монетов, Петров, Соловьёв, Стасий, Тимофеев, Усырев, («Алтайский луч», №49 за 1918 г.).

****Патушинский должен был быть освобождён ещё в конце мая. Такого решения от Томского трибунала 18 мая добились ходатайствовавшие за Григория Борисовича известные в городе правые эсеры Александр Дистлер и Евгений Яницкий, а также двоюродный брат заключённого, близкий к большевикам — Александр Патушинский. Но эта договоренность не успела вступить в законную силу, так как буквально через несколько дней в Сибири начался антисоветский вооруженный мятеж.

В том, что почти все организаторы созыва Областной думы оказались вскоре на свободе, проявилась не только революционная гуманность большевиков, но и сказались, по всей видимости, те протестные мероприятия, которые прокатились по разным городам Сибири сразу же после того, как была разогнана Сибирская дума. Так, проходивший во второй половине января в Томске губернский крестьянский съезд высказался категорически против ареста двух своих делегатов: Шатилова и Кареева. Точно такой же протест по поводу задержания избранных представителей (Стасия, Соловьёва, Петрова и Косогора) высказал и областной крестьянский совет Семипалатинска.

В томской эсеровской газете «Путь народа» в конце января появился ежедневный призыв на весь внутренний разворот: «Трудящиеся! Советы! — Все на защиту Сибирской трудовой областной думы».

27 января национальные организации многих городов Сибири получили из Томска от фракции национальностей Думы и от национального отдела Областного совета телеграмму, в которой этим организациям предлагалось незамедлительно «выразить поддержку Областной думе и грядущему Сибирскому Учредительному собранию», а «резолюции, принятые на митингах и собраниях, немедленно сообщать телеграфом Областной думе». («Омский вестник», №21 от 27 января за 1918 г.) А Дмитрий Сулим, объявленный в Томске в связи с разгоном Думы в розыск, провёл в Омске объединённое заседание всех городских национальных комитетов, на котором сделал подробный доклад о проделанной членами Областного совета и предварительных комиссий Сибирской думы плодотворной работе.*

28 января в здании библиотеки Томского университета состоялось очередное собрание представителей учащейся молодёжи города. На _______________

*Летом во время антисоветского мятежа, Сулим с оружием в руках будет защищать власть большевиков и погибнет вместе с товарищем Суховым в Алтайских горах. Известный комментатор тех событий, историк эмиграции Сергей Мельгунов (то ли историк, то ли истерик, по замечанию В. Чернова) увидел в поведении Дмитрия Сулима некое странное противоречие. Но никакого парадокса, на наш взгляд, там не было. И в январе, и летом 1918 г. Дмитрий Григорьевич, как левый эсер, отстаивал идеалы социальной демократии. Сначала он боролся с произволом в отношении Сибирской областной думы, названной некоторыми, как нам уже известно, чисто социалистическим проектом, а потом ту же социальную демократию, от посягательств, в том числе, и контрреволюции, он защищал в рядах Красной армии. И всё… и никого противоречия, пожалуй, тут нет.

нём присутствовало около 2 тысяч человек, и были приняты две резолюции. Первая осуждала разгон Сибирской думы, а вторая одобряла план по созданию забастовочного комитета, к работе в котором, кстати, намеренно не допустили членов кадетской партии. Последние, однако, несмотря на продолжавшийся остракизм в отношении их политической организации, выразили готовность вместе со всеми участвовать в намечавшейся забастовке по поводу разгона большевиками Сибирской областной думы.

На заседании Томской городской думы 30 января правые эсеры предложили принять резолюцию-ультиматум по поводу роспуска Сибирской думы, но данный вопрос повестки дня тут же заблокировали большевики. Подобные акции протеста прошли и в других городах. Но на этом, к сожалению, всё и закончилось, правые эсеры, став в революционном году самой массовой партией в России, тут же начали превращаться из бесстрашных бойцов народного фронта в обыкновенных краснобаев пустопорожней митинговщины. Большевиков же в тот период отличали качества несколько противоположного характера.

После того как ночью 26 января были произведены аресты главных «заговорщиков», томские власти конечно же нисколько не успокоились на достигнутом и наступившим утром следующего дня произвели выемку всей документации Временного Сибирского областного совета, а также предварительных комиссий Сибирской областной думы. Так в 9 часов утра в университетскую библиотеку вошли 30 вооруженных солдат-красногвардейцев под начальством студента третьего курса юридического факультета университета большевика Купера, кудрявого и чернявого (именно так — полунамёком, видимо, из предосторожности, называли тогда большевиков еврейской национальности), одетого также в солдатскую форму. Заняв караулом все входы и выходы из здания и заблокировав свободный доступ к единственному в библиотеке телефону, красногвардейцы стали задерживать всех находившихся здесь и вновь прибывающих сюда лиц, среди которых оказались не только служащие канцелярии Областной думы, располагавшейся в служебных помещениях библиотеки, но ещё и сотрудники этого учреждения, а также студенты и преподаватели местного университета.

Всего задержанных в то утро оказалось почти пятьдесят человек. Большинство из них после тщательной проверки документов тут же освободили. Главное внимание красногвардейцы уделили, конечно, обыску помещений канцелярии Думы, в ходе которого они полностью конфисковали все документы и переписку сибирского предпарламента, так и не начавшего свою работу. Вместе с этими материалами ими было изъято и два революционных красных знамени: одно — эсеровское, с надписью «Земля и Воля», второе — местного губернского совета крестьянских депутатов. А несколькими часами ранее при обыске помещений общежития духовной семинарии точно так же оказалось «под арестом» и бело-зелёное знамя сибирских областников.

За эту акцию по осмотру и закрытию канцелярии Сибирской думы, проводившуюся по распоряжению Томского губернского исполкома, член студенческой большевистской фракции Купер в феврале месяце студенчеством Томска был вызван на товарищеский суд. Однако по настоянию своих товарищей по фракции он отказался предстать перед студенческой «Фемидой», мотивируя данное решение тем, что, тогда, в январе, действовал не по собственной прихоти, а по распоряжению законной власти.

3. Нелегальное заседание членов Думы. Выборы ВПАС

Дальнейшее развитие «сыскная компания» томских властей получила через три дня — 29 января, — когда значительные силы томских красногвардейских ополченцев были брошены на поиски фактически одного человека — Пинкуса Янкелевича Дербера, председателя Сибирского областного совета, а с недавних пор ещё и премьер-министра Временного правительства автономной Сибири. Причём на этот раз большевики подошли к делу гораздо тоньше и стали искать Петю Маленького (как иногда в шутку величали Дербера) не в гостиничных номерах с девицами, а по старым эсеровским явочным квартирам.

Так, уже глубокой ночью в дом гласного Томской городской думы Александра Дистлера (старшего брата известного нам уже по иркутским событиям Василия Дистлера) явилась группа красногвардейцев во главе с самим председателем губернского революционного трибунала Исаией Нахановичем и предъявила ордер на обыск. Квартира горного инженера Дистлера ещё при царском режиме частенько являлась спасительным пристанищем для революционеров-нелегалов, и об этом очень хорошо знал Наханович, поскольку он сам, а также и некоторые его товарищи-большевики до февраля 1917 г. неоднократно пользовались гостеприимством Александра Дистлера, скрываясь от преследования властей. Так что Наханович, бывший гонимый, сам теперь превратившийся в гонителя, решил вновь воспользоваться старыми, проверенными связями, но только на сей раз уже с совершенно другим расчётом. Ну как тут в очередной раз не вспомнить ставшее уже почти поговоркой толстовское: «…всё смешалось в доме Облонских»…

Однако ни на квартире Дистлера, ни на других известных эсеровских явках Дербера обнаружить так и не удалось, Петя «Кнопка»* бесследно исчез. Чем же, спрашивается, был вызван такой ажиотаж вокруг его достаточно посредственной, на первый взгляд, персоны, ажиотаж, заставивший томских большевиков и подручных им красногвардейцев рыскать по всему городу в самые что ни на есть лютые январские морозы?.. И ещё один вопрос вдогонку: а кто мог предположить, что председателем правительства автономной Сибири станет в конце января 1918 г. не Потанин, и даже не кто-либо из его ближайшего окружения, а — мало кому известный в Сибири одесский еврей тридцатилетний Пинкус Дербер?.. Как нам представляется, ответы на эти два вопроса чем-то между собой обязательно связаны.

Оставшиеся на свободе члены Сибирской областной думы, серьёзно опасавшиеся ареста, но пока ещё не сломленные произволом, решили, что им, несмотря ни на что, всё-таки следует продолжить свою работу и таким образом исполнить то, ради чего они по большому счёту, собственно, и собрались с таким трудом в те непростые январские дни в Томске, — объявить, наконец, о себе как об альтернативной власти в условиях большевистской диктатуры. Решено было, во-первых, составить обращение к нации, то есть к сибирякам, а во-вторых, провести выборы Временного Сибирского правительства с представительством всех демократических сил, но на этот раз уже без какого-либо участия со стороны большевиков.

«Декларацию Сибирской областной думы» без особого труда 27 января составила группа эсеров во главе с тем же самым Дербером, причём текст её в чём-то повторял положения, принятые Всероссийским Учредительным собранием под диктовку правоэсеровского большинства во главе с Виктором Черновым, представителем и руководителем так называемого центристского направления в эсеровском движении, отстаивавшего в отличие от откровенно правых из группы Авксентьева, Зензинова и др. принципы полной ликвидации частной собственности, в том числе и на землю, то есть сугубо социалистические постулаты, невольно, _______________

*Чрезвычайно маленький рост Петра Дербера значился даже как особая примета в секретных досье царской охранки, отсюда и это обидное прозвище, данное Дерберу, по всей видимости, там же — в жандармском отделении полиции.

кстати, сближавшие черновцев с большевиками. Но это в теории…

Составленную таким образом «Декларацию» надо было как-то довести до сведения остальных, ещё остававшихся в Томске членов Областной думы; нуждался в утверждении и состав нового Сибирского областного совета, намеченный ещё в период работы предварительных частных совещаний. При этом во время обсуждения подготовительных решений по второму вопросу возник серьёзный спор. Одна часть депутатов предлагала, как и планировалось изначально, утвердить лишь обновлённый и расширенный состав нового Областного совета, другие же высказались за то, чтобы перепрофилировать Облсовет во временное правительство. В таком случае, как считали инициаторы данного проекта, становилось возможным убить сразу как бы двух зайцев. Во-первых, самоутвердиться в глазах сибирской общественности, создав орган, имеющий полномочия исполнительной власти, а во-вторых, бросить вызов (возможно, вполне реальный вызов) диктатуре большевиков. В конечном итоге решили принять за основу всё-таки второй вариант — выбрать Временное правительство автономной Сибири. Теперь, что называется, оставалось дело за малым — в условиях жесточайшей конспирации провести где-то общее собрание тех немногих членов Сибирской думы, которые ещё оставались в Томске и смогли, самое главное, избежать ареста. Но и с этим тоже, однако, вскоре вполне определились.

У нас, к сожалению, пока нет однозначно достоверных сведений о том, где и когда точно состоялась «тайная вечеря» сибирских думцев. Данные о проведённом в условиях предельной конспирации мероприятии совершенно разнятся между собой, причём даже в свидетельствах самих участников тех событий, не говоря уже о выкладках многочисленных комментаторов. Так что остаётся только гадать — где и каким образом всё это происходило на самом деле. Дату того заседания относят предположительно к 27—29 января. Также известно, что проходило собрание вроде бы как глубокой ночью, когда большинство жителей Томска и, главным образом, новые советские власти уже должны были крепко спать, так, чтобы никто и никоим образом не в состоянии оказался помешать работе нелегального совещания.

Теперь, если угодно, немного подробнее о дате (датах) тайного собрания. Александр Адрианов указывает в одной из газетных публикаций на 27 января («Сибирская речь», №79 от 3 августа за

1918 г.), эту же дату называет и томская «Народная газета» (№8 за 9 июля 1918 г.) в сообщении о декларации Временного Сибирского правительства (группы Вологодского). На 28 января то же самое событие относит официальное извещение ВПАС (группы Дербера), опубликованное в июле в связи с всесибирским антибольшевистским восстанием. Ту же дату — 28 января — приводит и томское «Знамя революции» (№61 за 1918 г.). Иван Якушев в своей знаменитой статье «Очерки областнического движения» называет даже точное время —

9 часов вечера 28 января. Михаил Курский, член Сибирской думы, также находившийся в конце января в Томске, но не участвовавший в том заседании, писал («Голос Приморья» за 3 июля 1918 г.), что оно произошло в ночь на 29 января. А его тёзка Михаил Рудаков, противореча всем, но одновременно и подтверждая каждое из имевших место заявлений, утверждал, что депутаты тайно сходились не один, а целых три раза подряд — с 27-го по 29 января, пока, наконец, не собрали хотя бы относительный кворум в 70 человек («Сибирская речь», №31 от 5 июля 1918 г.).

Так что — вот так — не знаешь, кому и чему верить. Вместе с тем большинство комментаторов, в том числе и современных, всё-таки склоняются к дате ночного заседания 29 января. Однако, если учесть то обстоятельство, что большевики устроили новую охоту на только что избранного председателя Сибирского правительства Петра Дербера именно вечером 29 января, можно предположить, что, по крайней мере, правительство было выбрано немного раньше. Но это всего лишь наши предположения, которые возможно будет окончательно подтвердить или опровергнуть только в том случае, если вдруг найдутся протоколы того исторического ночного заседания. А такие записи велись, известна даже фамилия человека, который вёл данные протоколы. Им являлся некто Т. В. Бутов, эсер из числа так называемых пришлых.

Теперь что касается места проведения ночного заседания членов Сибирской областной думы. Здесь данные также чрезвычайно разнятся между собой. Одни свидетельства утверждают, что оно проходило ночью в помещении Томской уездной земской управы, другие — что в здании губернской продовольственной управы, третьи сообщают, что нелегальное собрание проводилось где-то на частной квартире. Таким образом, и над этим вопросом также приходится только гадать, подкрепляя наши умозаключения лишь некоторыми логическими выкладками, которые, как известно, не всегда бывают до конца верными.

Так вот, на основании несложных рассуждений можно, как нам представляется, первые два варианта всё-таки исключить полностью, поскольку маловероятно, чтобы тайное совещание проводилось в помещениях государственных учреждений ночью. В это время суток там наверняка находились сторожа или уборщицы, а может быть, и ещё какие-нибудь «посторонние» люди, среди которых, чего греха таить, вполне могли найтись законопослушные граждане, приученные к доносительству и т. п. вещам. Другими словами, проводить нелегальное мероприятие в столь людных даже ночью местах вряд ли бы стали эсеры, знавшие толк в тайной конспирации. К тому же помещения продовольственной управы, например, находились в здании (оно сохранилось) бывшего магазина купца Горохова, которое располагалось на Базарной площади (ныне площадь имени Ленина), как раз напротив городского управления милиции. В общем, задумка, конечно, может быть, была и оригинальная, но, однако, — слишком уж рискованная. Так что вряд ли тайное заседание членов Областной думы могло проходить ночью в продовольственной или уездной земской управе. Поэтому и остаётся, на наш взгляд, один лишь верный, то есть наиболее приемлемый вариант с частной квартирой, где-нибудь в тихом и далёком от посторонних глаз городском переулке.

Хотя… всё могло быть совсем даже и наоборот. Если объединить все многочисленные и разнящиеся, казалось бы, между собой сообщения очевидцев тех событий, то получится вот какая картина маслом. Во-первых, заседания небольшой группы оставшихся на свободе и не покинувших Томск членов Сибирской думы, возможно, и могли проходить в помещениях госучреждений, то только… в светлое время суток. Достаточно много народа приходило днём как в уездную земскую управу, так и в продовольственную, так что среди них вполне могли затеряться и укрыться от «всевидящего глаза» два-три и даже четыре десятка думских депутатов. А для того чтобы окончательно сбить с толку большевистских ищеек, заседания могли проводиться в укороченном режиме и поэтапно: сначала днём в одном здании управы, на следующий день — в другом, а потом — и на частной, конспиративной, квартире (ночью). Таким образом, окажутся близкими к истине и те, кто утверждал, что тайное собрание членов СОД проходило 27 января, и те, кто относил его к 28 или к 29 числу, а также — Михаил Рудаков, свидетельствовавший в пользу трёх растянутых на несколько дней собраний. Вероятно, эти очевидцы вспоминали и описывали время и место того из трёх совещаний, в работе которого он лично принимали участие или о котором просто слышали от своих товарищей. Вполне возможно, на наш взгляд, допустить и такое.

Теперь, собственно, то, что касается сути произошедшего во многом судьбоносного мероприятия. Здесь тоже всё не так просто. По словам упоминавшегося уже нами члена Сибирской думы Михаила Курского («Голос Приморья» за 3 июля 1918 г.), это заседание (или заседания) предваряли очередные трудные консультации по поводу состава планируемого правительства. Группа областников во главе с Потаниным и Адриановым предложила собственный список кандидатов на министерские посты, в котором фигурировали, в том числе, и фамилии людей, по большей части действительно имевших отношение к областническому движению Сибири, причём уже достаточно продолжительное время. Эсеры же, напротив, что также вполне естественно, намеревались провести на руководящие должности побольше своих представителей, среди которых было достаточно много людей, что называется, пришлых и мало известных широкой сибирской общественности.

Не представляется возможным, к сожалению, выяснить до конца точно — кто и кого конкретно предлагал; мы знаем только лишь результат, имевшей место быть, так называемой «подковёрной борьбы», то есть окончательный состав правительства, названного позже Временным правительством автономной Сибири (сокращённо ВПАС). Причём надо отметить, что списочный состав первого сибирского областного кабинета министров вполне достоверно и без каких-либо разночтений дошёл до нас почти в документальном виде. По сути, это единственный подлинник из всего того, что мы имеем на сегодняшний день, так сказать, на вооружении в наших научных, а также и околонаучных студиях, по поводу тех январских событий.

Однако, прежде чем поговорить о составе первого Сибирского правительства, хотелось бы сказать ещё вот о чём. Как вспоминал всё тот же Курский, потанинский список министров обнародовал на заседании членов Думы читинский областник Михаил Колобов. Остальные же члены Потанинского кружка, по версии Курского, провели ту ночь вне стен тайного собрания в напрасном ожидании, что им сообщат о месте его проведения, но так и не дождались. Так что Колобову пришлось сражаться за потанинский список фактически в единственном числе, а один, как известно, в поле не воин. Ведущие же сибирские областники вообще лишились возможности высказать своё мнение по поводу конструкции исполнительной власти, а также по персональному составу Временного правительства. Такова версия Михаила Курского.

Несколько разнятся с ней воспоминания о тех событиях члена Потанинского кружка Александра Адрианова. В «Сибирской жизни» (№95 за август 1918 г.) он писал о том, что члены фракции областников Сибирской думы были прекрасно осведомлены о времени и месте последнего решающего совещания своих коллег-депутатов, но отказались принять в нём участие, поскольку посчитали

это собрание в силу отсутствия на нём кворума* неправомочным решать столь важный вопрос, как выборы правительства автономной Сибири. Хотя, с другой стороны, может быть, Адрианов, а также другие члены фракции областников оттого и не явились на собрание, что не захотели своим присутствием обеспечивать для протокола численную легитимность «совещанию эсеров». К тому же на том собрании, по словам Адрианова (что, кстати, подтверждают и другие источники), присутствовала лишь половина из числа избранных в итоге министров, что являлось далеко не безупречным моментом не только с точки зрения законности, но и с морально-правовой стороны данного вопроса. Хотя в условиях полного цейтнота так уж ли необходимо было абсолютное соблюдение всех процессуальных норм?.. Таким образом, надо признать, что сибирские областники в лице её ведущей томской группы изначально заняли по отношению к избранному в январе правительству настороженную, если не сказать — враждебную позицию. И это несмотря даже на то, что Потанинскому кружку (читай: автономистам) также удалось провести в министры Сибирского правительства нескольких своих представителей. Но, видимо, им хотелось чего-то большего…

Сами же эсеры, а также и другие их товарищи по «несчастью» тоже вполне определённо осознавали, что собрание незначительной части депутатов Думы не вполне легитимно. Но одновременно с этим они также понимали и то, что всякие дальнейшие отсрочки могут вконец сгубить ситуацию, и в плане окончательной потери ими политического веса, и в плане дальнейшего ухудшения ситуации с большевистскими экспериментами, могущими, как многие тогда полагали, довести страну до окончательной гибели и даже до раздела части её территории между Германией и Австрией, а также ещё — и странами Антанты в качестве

_______________

*По опять-таки чрезвычайно разнящимся данным, на том собрании присутствовало от 20 (у кадета Гинса) до 70 (у эсера Рудакова) человек из числа депутатов разогнанной Сибирской думы. Александр Адрианов считал, что в выборах Сибирского правительства участвовало всего

36 человек («Сибирская жизнь», №95 за август 1918 г.), Иван Серебренников в «Воспоминаниях» приводит цифру в 56 депутатов, Михаил Курский, в упоминавшейся уже нами статье, — 47, красноярская газета «Свободная Сибирь» (№138 за 1 ноября 1918 г.) также настаивает на числе 47, а иркутский «Свободный край» (№56 за 3 сентября 1918 г.) каким-то образом насчитал 45 депутатов. Полковник Глухарёв в своём докладе указывал, что на ночном заседании членов Сибирской областной думы присутствовали 57 человек. В любом случае, даже при самом оптимистическом раскладе, количество собравшихся делегатов действительно явно не дотягивало до кворума, определённого заранее обусловленным минимумом в 90 человек.

компенсации за односторонний выход России из войны, за долги царского правительства и пр.

Таким образом, для сибирских политиков наступил момент истины.

Одним из мемуаристов, кто описал это заседание, но, правда, всего

лишь в нескольких предложениях (однако, и на том большое спасибо), является Георгий Гинс, член кадетской партии. Сам он на нём не присутствовал, его даже не было тогда в Томске, поэтому Гинс воспроизвёл происходившее, по всей видимости, лишь по воспоминаниям знакомых ему очевидцев, а может быть, и просто, что называется, понаслышке: ведь бывает же и такое не только у историков, но даже и у мемуаристов. Представил он нелегальное депутатское собрание точно так же, как и Александр Адрианов, преимущественно в «багровых тонах»; написал о том, в частности, что имена кандидатов в министры якобы просто-напросто кем-то негромко выкрикивались по списку и без всякого практически обсуждения и голосования одобрялись. И ещё (почти дословно): «…храбрые заговорщики постоянно прислушивались, не идут ли большевики». Бог судья, как говорится, за такое «воспоминание». Однако, кто знает, как там всё происходило на самом деле?..

Впрочем, совещание оставшихся в «живых» думских представителей прошло в общем тихо и спокойно, никто ни на кого, кажется, особо не давил, и всё потому, что у большинства присутствовавших эсеров не оказалось, собственно говоря, как мы полагаем, никаких серьёзных оппонентов в ту холодную январскую ночь (или день). За исключением, пожалуй, уже упоминавшегося нами, единственного представителя Потанинского кружка, читинца Михаила Колобова, который, что называется, в гордом одиночестве и, кажется, не очень активно отрабатывал свой хлеб официального оппозиционера. Все фракции Думы получили, по всей видимости, ровно то количество министерских постов, на которое они могли рассчитывать, учитывая уровень собственного политического влияния на тот момент. Было создано в полном смысле этого слова коалиционное правительство, в которое вошли представители практически всех ведущих революционных партий, за исключением, естественно, большевиков. Так что даже кадеты, которые после скандала на декабрьском съезде никак в общем-то и не рассчитывали вновь попасть в руководящие областнические структуры, добились участия в правительстве очень близкого к их партии человека. Им оказался известный сибирский железнодорожный инженер Леонид Устругов — человек, хотя и официально не числившийся в партии народной свободы, но определённо симпатизировавший то ли её идеям, то ли её руководителям, то ли её покровителям.

Четверых своих представителей провела в правительство фракция национальностей. Три министра — Виктор Тибер-Петров, Элбек Ринчино и Гариф Неометуллов — были делегированы наиболее продвинутыми на тот момент в культурном и экономическом отношении группами автохтонного населения Сибири, соответственно — алтайцами, бурятами и татарами. Ещё один член правительства — Дмитрий Сулим — «по справедливости» (как любил говаривать незабвенный Шура Балаганов) представлял малороссов (или украинцев по-современному) — самую многочисленную группу из числа пришлых в Сибирь национальных меньшинств.

Шесть министерских портфелей получили в свои руки представители от фракции областников. Ими оказались: Пётр Васильевич Вологодский (почётный гражданин Сибири, поэтому пишем и называем из особого уважения только по имени и отчеству), Владимир Крутовский, Михаил Колобов, Иван Серебренников, Иван Михайлов и Григорий Патушинский. Последние двое являлись областниками лишь, как говорится, постольку — поскольку. Патушинский, хотя родился и всю жизнь прожил в Сибири, занимался до Февральской революции преимущественно чисто адвокатской практикой, ничего общего не имевшей с автономистским движением. И лишь в конце 1917 г., назначенный на должность прокурора Красноярского окружного суда и переехавший из Иркутска в Красноярск, он сблизился там с кружком енисейских областников во главе с Владимиром Крутовским.

Иван Михайлов, и того паче, имел отношение к Сибири лишь в том плане, что родился в Забайкалье, в семье каторжанина, известного революционера-народника. Здесь же он окончил Читинскую гимназию, но потом уехал в Петербург да так там и остался. К областникам он, как и Патушинский, примкнул, собственно, лишь в конце 1917 года. Потеряв работу в составе экономического отдела правительства Керенского, разогнанного большевиками, Михайлов в декабре занял на некоторое время должность заместителя председателя Петроградского союза сибиряков-областников. В январе он переехал в Омск и точно также, как и Георгий Гинс, кстати, устроился на работу в одно из крупнейших сибирских кооперативных объединений под названием «Союз кооперативных объединений Западной Сибири и Степного края» (по-другому «Центросибирь»). Областническое досье Михайлова, как мы видим, умещается буквально в несколько предложений. Не смутил никого и возраст кандидата в министры — неполных 27 лет. Однако за него, как за «правоверного» эсера, поручились весьма влиятельные люди, и его кандидатура прошла. Впоследствии выяснилось, что Иван Михайлов был такой же эсер, как и областник, то есть — никакой*. Таким образом, по большому счёту интересы непосредственно сибирских автономистов в правительстве представляли лишь четверо: Вологодский, Крутовский, Серебренников и Колобов. Патушинский и Михайлов были, что называется, чужими среди своих. Тогда как своим (то есть областником) среди чужих выступал, на наш взгляд, представитель фракции эсеров в Сибирском правительстве Михаил Шатилов.

От фракции социал-демократов (меньшевиков) в правительство вошли два человека (и оба как бы ещё раз) — алтаец Виктор Тибер-Петров и бурят Элбек Ринчино**.

_______________

*Поскольку восемь месяцев спустя окончательно перешедший к тому времени в лагерь кадетов Михайлов сыграет ключевую роль в событиях, связанных с борьбой правых и левых сил в Сибирском правительстве, то необходимо отметить, что его кандидатуру на пост министра выдвинула в январе именно фракция областников во главе с Александром Адриановым. (Ею же был предложен и близкий к политикам правого толка Устругов на пост министра путей сообщения.) Адрианов, таким образом, тогда, в январе 1918 г., перехитрил Дербера, подсунув в правительство как бы «областника» и одновременно «эсера» — Ивана Михайлова. Осенью того же года Иван Михайлов («Ванька Каин») станет одной из ключевых фигур в кампании по «зачистке» Сибирского правительства от социалистов, а потом — в свержении правительства Директории и передаче верховной власти в руки адмирала Колчака. Вот как далеко, оказывается, забрасывались сети в ту холодную январскую ночь. И вот почему в 1920 г. в череде расправ над приверженцами колчаковского режима видный сибирский областник писатель и журналист Александр Адрианов был расстрелян большевиками в числе первых.

**Некоторые исследователи ошибочно полагают, что представителями партии меньшевиков в правительстве Сибирской думы являлись Юдин и Колобов. Так, например, считает новосибирский учёный В. В. Журавлёв (Рождение Временного Сибирского правительства //Сибирская заимка, №2 за 2002 г.), совершенно неверно ссылаясь на делегатские карточки участников декабрьского Сибирского областного съезда, видимо, по недогляду, путая народного социалиста Михаила Колобова с малоизвестным меньшевиком из г. Камня Николаем Колобовым (внимательнее см.: ГАТО. Ф.578, оп.1, д.1, лл.59 и 60). А левого эсера Ивана Степановича Юдина (см. всё те же делегатские карточки декабрьского Областного съезда), вошедшего в Сибирское правительство, ошибочно когда-то приняли и до сих пор принимают, видимо, за депутата

Ну и, наконец, наибольшее представительство во Временном правительстве автономной Сибири получили члены эсеровской фракции Сибирской областной думы. Ими оказались: Пётр Дербер, Аркадий Краковецкий, Александр Новосёлов, Николай Жернаков, Евгений Захаров, Сергей Кудрявцев, Михаил Шатилов, Иван Юдин и Валериан Моравский. Итого — 9 человек.

Это что касается партийной и национальной ориентации членов правительства. Теперь определимся — кто из данного состава являлся уроженцем Сибири, а кто — нет. 13 человек — то есть большая часть — совершенно точно родились в Сибири*, шестеро были из числа приезжих**, место рождения одного — Юдина — нам, к сожалению, выяснить не удалось.

Последнее, что необходимо ещё отметить в связи с выборами 27—29 января, — это немного расширенный состав министерств Сибирского правительства. И дело не только в том, что четыре человека получили министерские должности без постов (без портфелей), но и в том, что сибирские думцы учредили сразу три новых министерства, в сравнении с теми, которые имелись, например, в последнем Российском правительстве. В реалиях совершенно особых исторических обстоятельств однозначно необходимыми министерствами оказались: министерство туземных дел и министерство экстерриториальных народностей, а также министерство народного здравия, в Российском Временном правительстве входившие в качестве комитетов по делам национальностей и здравоохранения в министерство внутренних дел.

Причиной таких новшеств, по всей видимости, стали, в первую очередь, конечно же социальные веяния времени. С другой стороны, создание в обязательном порядке двух дополнительных министерств по делам национальностей призвано было обеспечить поддержку правительства со стороны многочисленных малых народностей Сибири***. Что же касается министерства народного здравия, то тут, на наш взгляд, также имелась своя особая подоплёка, состоявшая в том, что на пост министра здравоохранения нашлась одна очень _______________

II Государственной думы меньшевика Ивана Корниловича Юдина, никакого отношения к Сибирской думе и к её правительству не имевшего.

*Вологодский, Жернаков, Захаров, Колобов, Крутовский, Михайлов, Неометуллов, Новосёлов, Патушинский, Ринчино, Серебренников, Тибер-Петров, Шатилов.

**Дербер, Краковецкий, Кудрявцев, Моравский, Сулим, Устругов.

***Cм., например: Журавлёв В. В. Органы государственной власти сибирской контрреволюции. Сибирская заимка. 2000 г. №1.

достойная и стопроцентно подходящая для столь высокой должности кандидатура. Всё сошлось в этом человеке — и достоинства истинного сибирского областника, и богатый опыт долго практикующего врача, а потом директора фельдшерского училища, вдобавок ко всему у него имелся довольно значительный идейный багаж народного социалиста с дореволюционным стажем. Все вышеперечисленные качества, прямо как на заказ, органично сочетались в одном только человеке по всей необъятной Сибири — во Владимире Михайлове Крутовском. Так что, вполне возможно будет предположить, что именно под него и создали и ему как бы преподнесли в награду за его заслуги (или чтобы не претендовал на большее!) пост министра народного здравия*.

И ещё на два решения того исторического заседания (или заседаний) «охвостья» (прямо как во времена английской буржуазной революции) депутатов Сибирской думы следует обратить внимание. В довершение ко всему всё-таки был утверждён в должности председателя Областной думы Иван Якушев. Но поскольку он к тому времени уже находился в заключении, ему для ведения неотложных текущих дел подобрали трёх заместителей из состава членов Областной думы (Сергея Никонова, С. Романовского и Лазебник-Лазбенко) и ещё троих человек назначили секретарями Думы (Войтенко, Иванова-Мартынова и Зиновия Шкундина).

И, наконец, последнее, что необходимо отметить в связи с главным «мероприятием» тех слушаний, то есть в связи с выборами Временного правительства автономной Сибири, — это как бы наполовину заочный характер состоявшихся назначений. Дело в том, что многие из министров избранного правительства не только не присутствовали на том собрании депутатов, но даже и не знали, что именно их будут избирать и, соответственно, не давали на то официального согласия. В частности, ни Вологодский, ни Крутовский, ни Михайлов, ни Новосёлов, ни Патушинский, ни Серебренников, ни «беспортфельщики» — Шатилов с Захаровым, а также, по всей видимости, Жернаков, Сулим и Ринчино на том заседании не присутствовали. В общем, так получилось, что добрая половина сибирских министров, возможно, абсолютно ничего не ведала о своём

_______________

*То, что эта должность являлась своего рода именинами сердца для «свадебного генерала», подтверждает тот факт, что летом 1918 г., после прихода к власти правительства сибирских областников во главе с П. В. Вологодским, отдельное министерство здравоохранения сразу же было упразднено, а Владимир Крутовский занял более высокий пост — министра внутренних дел.

избрании вплоть до самого начала антибольшевистского восстания. Вот как описывает ситуацию один из таких «заочников», иркутский областник Иван Серебренников: «Я убеждён, что около половины количества министров, ввиду спешки и особой обстановки момента были избраны заочно, без согласия на это избираемых лиц. По крайней мере, о себе я могу сказать это совершенно определенно. Когда меня выбирали министром, я даже не подозревал об этом и беспечно бродил с винчестером в руках в ночной самоохране города, оберегая спокойный сон иркутян…».

А теперь, наконец, — состав Сибирского правительства. Он был опубликован, и не раз, во множестве различных изданий, и поэтому его легко найти; и, тем не менее, наше исследование оказалось бы однозначно неполным без этого списка. Итак — фанфары…

Самое первое в истории Сибирское областное правительство:

Пётр Яковлевич Дербер — председатель правительства и временно министр земледелия, Пётр Васильевич Вологодский — министр иностранных дел, Владимир Михайлович Крутовский — министр народного здравия, Аркадий Антонович Краковецкий — военный министр, Александр Ефремович Новосёлов — министр внутренних дел, Иван Адрианович Михайлов — министр финансов, Иван Иннокентьевич Серебренников — министр снабжения и продовольствия, Григорий Борисович Патушинский — министр юстиции, Элбек-Доржи Ринчино — министр народного просвещения, Михаил Алексеевич Колобов — министр торговли и промышленности, Леонид Александрович Устругов — министр путей сообщения, Иван Степанович Юдин — министр труда, Виктор Тимофеевич Тибер-Петров — министр туземных дел, Дмитрий Григорьевич Сулим — министр экстерриториальных народностей, Николай Евграфович Жернаков — государственный контролёр, Валериан Иванович Моравский — государственный секретарь; Михаил Бонифатьевич Шатилов, Сергей Андреевич Кудрявцев, Евгений Васильевич Захаров, Гариф Шегибердинович Неометуллов — министры без портфелей.

Теперь, после всех этих трудных и поистине исторических свершений, было принято ещё одно, последнее, наконец, решение. Во избежание дальнейших арестов, способных окончательно обескровить Сибирское правительство, постановили: в срочном порядке покинуть Томск и выехать всем составом присутствовавших на заседании 29 января министров, а также остававшихся ещё на свободе членов президиума Областной думы в Читу — единственный на тот момент город Сибири и Дальнего Востока, где ещё не утвердилось в полном объёме политическое господство советской власти. Для справки: в Забайкалье в январе 1918 г. управление областью находилось в руках коалиционного революционного Народного совета, при наличии в его составе, в том числе, и большевиков, но под руководством всё-таки умеренных левых. Итак: в Читу, в Читу…

А на период отсутствия в Сибири законно (хотя и немного в кавычках) избранного правительства полномочия по управлению регионом решено было передать в руки подпольных комиссариатов, составленных главным образом из членов Учредительного собрания, а также депутатов Сибирской областной думы. Для этого министры во главе с Дербером задержались ещё на несколько дней в Томске, а потом нелегально, по поддельным паспортам, спешно выехали в Читу. На восток, в Забайкалье, на родину Чингиз-хана.