Ночной трамвай. Книга стихов

Олег Паршев

А потом распахнутся двери, Приглашая в отель, Полный света серебряной тьмы. И я расскажу тебе, милая Аннабель Ли, Как на Венере Садятся на мель Корабли, Ожидая зимы. Это моя четвёртая книжка стихов. Перед ней появились «Иероглиф «Свет», «Тау Кита» и «Необитаемые сны».

Песни южных медвян

(2014—2015)

Приезжай ко мне в деревню!

А давай — ко мне в деревню!

Тут охота и пруды.

Местный люд — ну, чисто кремний!

Мы с природою на «ты»!

Здесь растут у нас ранеты,

Что не сдвинуть и конём.

Мы пришельцам под планеты

Энти хрукты продаём.

А надысь подъёмным краном

Мы не стронули арбуз.

Звать пришлося великана —

Пусть берёт заместо бус.

Вот такие пироги тут.

(Мы их лепим из зари…)

А ещё — подкоп в Египут.

Там всего-то шага три.

А однажды летом как-то

Взрос готовый макарон.

И немедля этим хфактом

Озаботился ООН.

Нам прислали директиву,

Что, мол, братцы, вам респект…

Мы и сами дались диву.

Впрочем, мирно, без аффект.

А рыбалка! Нет, про это

Не расскажешь без литавр!..

Мне попался прошлым летом

На червя ихтиозавр!..

Мы потом его неделю

Обучали пить вино.

Но скотина лишь глядела…

Неразумное оно…

В общем, брат, давай ко мне ты

Приезжай понасовсем.

Не боись за интернеты.

Тут у нас их цельных семь!

Хочешь, с Марса заскирдуем

Их каналы напрямки?..

Ладно, ждут меня. Пойду я

Брагу черпать из реки…

Мы сидели на крылечке

Народная песня народных медвянских партизан.)

Мы сидели на крылечке.

Ночь гасила облака.

У меня в бушлате Стечкин,

У тебя в руках АК.

Мы сидели и курили,

Чтоб не клеить разговор.

Погружаясь в сны идиллий,

Теша наш духовный взор.

А когда к нам спрыгнул лихо

Парашютный диверсант,

Мы его скрутили мигом.

Промеж нас к сему — талант.

И поплыли вдаль на печке.

Наша Волга глубока.

У меня в кармане Стечкин.

У тебя в руке АК.

Непальской тропою

Путешествие медвян за три моря

Шива летает на солнечном шаре.

Шива пьёт сому. А что ж ему пить?..

Замок Благого — Мачапучаре.

Ласточка в небе свистает: фьить-фьить!

Мы же бродили тропою непальской.

Прямо да криво, да снова вперёд.

Шли в ритме танго, и в темпе вальса.

То шибко вприпрыжку, то вязко да вброд.

Шива открылся нам сутки на третьи.

Вышел в сиянии, бросив дела.

Рад вам, родные; ох, счастье, что встретил!

Где же вас носит? Ждёт Шамбала.

Пили мы сому, впадая в сомати.

Ширилось тело астральных ветров.

Всё было ясно, как в Лунной сонате.

Тьму поглощало стадо коров.

Так мы сидели без перекура,

Вольны, как соколы во небесах.

Делали фотки на камер-обскуру.

Да вспоминали о наших квасах.

И вскоре обратно мы двинулись чинно,

На ход ноги попросивши: налей!..

Дома же — жёны, дети, скотина.

И дивные дали бескрайних полей.

Сидел раз Ерёма…

Сидел раз Ерёма, точил веретёна,

А ветер пушистые тучки качал.

И глянул Ерёма во дали бездонны,

Да тропкой, да к речке, да вниз — на причал.

Там чайки кричали в закате слоистом.

Берёзовый плот ухватился за куст.

— А сплаваю в город, и милой монисто

Куплю-ка, пожалуй, и к завтра вернусь…

Три дня миновало, четвёртый — к исходу…

А нету Ерёмы. Безведно истнил!

Селяне баграми потыкали воду.

А что же там тыкать? Тут, братцы, не Нил.

И вышла Матрёна — пустила дракона.

— Лети же, родимый, пари в небеси!

В тех землях, что читаны мной у Страбона,

Сыщи мне Ерёму да к дому снеси!

И взвился «родимый» со скоростью звука,

Пронзил горний космос, да щучкою — вниз.

И взором простёрся: а вот-ка, а ну-ка!..

Ну, где ж ты Ерёма, быстрей отыщись!

Ерёма ж давно закупился в посаде,

А после увлёкся чудно`ю игрой.

Он с мячиком бегал по полю в усладе.

(Два тайма, а меж — подымили махрой.)

Неделя проходит. Да что ж за дела-то?

Матрёна — за скалку! Но оба идут.

С мячом воротились в родные пенаты.

И враз угодили Матрёне под суд.

С тех пор, как лишь только в делах передышка,

Мы мячик гоняем, не всё же нам в пляс!

А судит Матрёна — строга без излишку…

Вот этак футбол зачинался у нас.

Без навязчивых иллюзий

Настоящим сообщаю:

Всё в порядке, без оказий.

С той поры, как Стенька Разин…

Так вот, тихо с той поры.

Самовары полны чаю,

Кофей жалуем не очень…

Но привычно вилы точим,

А бывает — топоры.

Ну а так, живём покойно —

Без навязчивых иллюзий.

Мы иллюзии, exсuse me,

Посылаем кто куда.

Миражи — они на кой нам?

Тут же поле и скотина.

Разогнуть бы к ночи спину —

Нету горя без вреда.

Что нам белый, что нам красный?

Что нам власти, что нам ворог?

Нам весь мир безмерный дорог.

И любые времена.

Жар сердечный, неугасный

Нас ведёт по жизни прямо.

Тропка вьётся к Божью храму,

А другая не нужна.

Рапа-Нуи

Чтоб доплыть до Рапа-Нуи

Надо кучу крепких вёсел.

Чтоб добраться к Рапа-Нуи

Нужно уйму парусов.

И ещё — чтобы ветры дули,

Чтоб никто грести не бросил.

Вот тогда домчимся пулей

К рыжим скалам без лесов.

Здесь — на острове на Пасхи

Нету змей и крокодилов,

Тут — на острове на Пасхи

Нет ни кондоров, ни львов.

Все гуляют без опаски,

И на страх не тратят силы.

Даже топи тут не вязки,

Свод небесный бирюзов.

Там стоят кругом моаи

И взирают безукорно.

Врыты в землю там моаи —

Из вулкана рождены.

Ровно в полночь, вылезая,

Вниз бегут они проворно,

И по морю бродят стаей,

Чуть пьянея от луны.

Хорошо в краю далёком,

Но пора и восвояси.

Побывав в краю далёком,

Вновь подымем паруса.

И к родимому порогу

Доберёмся без оказий.

Право, чуда в мире много,

Но и дома — чудеса!..

Моа́и (статуя, истукан, идол) — каменные монолитные статуи на острове Пасхи.

Что мы делать будем в Дели?

Что мы делать будем в Дели

Со своею со сансарой?

Говорили ж дуралеям:

Там их просто завались!

Но припёрлись, всё чин чином —

Харе Кришна, Мата Хари.

Ну, там-то — край судьбинный —

Не распробуешь за жизнь.

Но чего же унывать нам?

Унывать-то не с руки нам.

Не поедем же обратно,

Не раскушав, не поняв?

А давай-ка всё подряд-ка!

Что тут с яном, где тут с инем?

Да и сладеньких украдкой,

Чтоб была медова явь.

Ели сытно, пили вволю!

Расстарались парки-норны.

Рок-пирог, отвар юдоли

И варенье из планид.

Фатум жареный в томате

И судьба-индейка с тёрном.

А потом сказали: хватит! —

Только тратим аппетит.

Это всё нам не годится,

Это всё ничуть не наше.

До оскомы — заграница.

Мы тут сами не свои.

Нам одна мила сансара —

Там, где пряник, щи да каша.

В общем, в Тулу с самоваром

Мчим с утра гонять чаи.

Краткая история происхождения южных медвян:)

По изустному преданию, пришли медвяне в земли Европы сразу после Потопа, но в отличие от Ноя и его сынов, которые начали заселение мира с горы Араратской, медвяне двинулись к югу от самого арктического севера, ибо именно там — во хладном мраке белого безмолвия — смогли уберечься они от бушующих вод. Печально вспоминали они утонувшую прародину свою — Атлантиду, да поделать было нечего. И, проплутав, ни много ни мало, пять столетий, пришли они к течению Дона (который эллины именовали Танаис, а хазаре — Амазонской рекой). Тут и обвыкаться стали.

Первое упоминание о медвянах оставил в своих записках древнегреческий историк Гетагор (ок. 467 — 415 до н.э.), имя коего, впрочем, свидетельствует в пользу малоисследованной версии о медвянском его происхождении. В своей «Первичной историографии» Гетагор говорит о племени «метеовянском», как о славном народе, что всегда выказывал себя миротворцем в борьбе эллинов и варваров. При этом призывая всех сесть и выпить, поскольку оное занятие на пользу миру, но никак не войне.

Другой раз замечает медвян на исторической сцене древнеримский историк Апен Тацит (79 — 158). В диалоге «О бесполезности деяния» он приводит медвян (metavindovs), как пример народа, склонного к «meditatio», что, по мнению автора, является несомненным проявлением высшего благочестия и разумности.

И, наконец, у готского историка VI века Миродана (Mirodanes) мы видим более подробное упоминание. В своей «Варрике» (Commentarii de Bello Varrico) Миродан пишет, что «есть ещё народ медных венедов („cuprumvint“), весьма сильный в медицине, в бортничестве и питии травяных медов».

Помимо того, находим мы медвян у древнеарабских и древнекитайских авторов; изображения их обычаев видим на наскальных рисунках в долине Послеполуденного фавна близ Фантамагусты. Своя же летописная история зачинается у медвян от первописателя Неистора. Личность эта, бывшая долгое время более мифологемной, нежели признаваемой официальной наукой, в настоящее время сомнений в своей реальности не вызывает, поскольку могила Неистора (захороненного в 794 году в Нижнедивинском монастыре) отыскана и исследована на радиотермографе, причём, исследования дали бесспорный положительнопробный результат.

Итак, вот что (после некоторой пространной преамбулы, содержащей сведения, которые оглашены нами в начале) пишет Неистор: «…севши по Дону, первым делом разделились они <медвяне> на белых и нижних, от последних же произошли впоследствии южные». Далее Неистор описывает деяния первых князей, обычаи, промыслы, а так же земли, в которых медвяне нашли себе приют. Начало медвянской государственности было положено в 612 году н. э. В этот год князем стал Святоволод, который повелел «ставить град камнетёсный». И град сей вскорости был построен и назван Высков. Как полагают некоторые исследователи, это имя молодой город, ставший тут же стольным, получил от речки Выски, высохшей к концу XIIIстолетия. Впрочем, к этому времени двор медвянских князей уже переехал в специально обустроенный и уютный Златокаменск, к Выскову же прорыли обширный канал, питающий город водами Дона.

В общем, страна постепенно росла, нравы менялись, кочевые племена свершали набеги; сами медвянцы пытались воевать мало — лишь отражали притязания воинственных соседей, при этом иногда увлекаясь и захватывая их земли.

Культура древних медвян основывалась на вере в высшие проявления божественных сил. Политеистический пантеон включал в себя (по разным оценкам) около 10—12 главных богов, престол же делили Велесень — покровитель всего светлого, «дарователь огня» и Мара — владычица всего тёмного, хозяйка зимы (впоследствии вытесненная из народного сознания и фольклора Марозкой (Морозкой) — сыном Мары). Мару почитали особо, в некоторых поветах едва ль не более Велесеня, так как была она хоть и «люта, да справедна».

Конец ознакомительного фрагмента.