Караоке а-ля русс

Олег Механик, 2022

Что может быть безобидней встречи старых друзей. Особенно, если они действительно старые и им уже за сорок. Особенно, если дружат они с детства и учились в одном классе. Особенно, если встреча проходит в загородном караоке клубе. Ностальгические воспоминания, остроумные тосты, песни до хрипоты, танцы до упада, вот вроде и всё, что может ожидать весёлую компанию. Ан нет. Не всё, потому что компания подобралась непростая. Искатели приключений могут найти их даже в, казалось бы, самом безобидном месте. Но эта ночь им уж точно запомнится, и клуб они покинут совершенно другими людьми. Если, конечно, смогут это сделать.Содержит нецензурную брань.

2

Буратина уже реанимировал кальян и неистово сосёт дым через мундштук, как дорвавшийся до соски младенец. В нос бьёт знакомый запах, чем-то похожий на жареные семечки. Мне становится ясно, чем он заправил дьявольскую трубку. Светка тоже всё понимает и сразу же машет руками, предупреждая, что «это без неё…».

А Буратина уже выпустил зелёную струю и, блаженно улыбаясь, передаёт мундштук Поночке. Тот жадно припал к соске, тянет так, что глаза вылазят на лоб. Эти знакомые манипуляции пробуждают во мне воспоминания.

— Смотрю я на тебя и вспоминаю, как мы бензин для Моцика добывали.

Дальше можно не говорить, так как все, словно по щелчку начинают дико ржать. Поночка, выплёвывает трубку, кашляет, смеётся взахлёб, из носа текут сопли.

— Расскажи! — Светка трясёт меня за руку, будто внучка, упрашивающая деда поведать очередную небылицу.

Геракл, забирает мундштук у затянувшегося Уксуса и бережно, словно трубку мира передаёт его мне. Сам он ни-ни. У нашего Вовика другие приоритеты.

А я, с удовольствием отхлебнув ароматного дыма, начинаю рассказ.

***

Это было в одну из тех летних ночей, когда мы брали напрокат мопед у нашего друга по кличке Рита. Слова «друг» и «напрокат» можно заключать в кавычки, ну-у чтобы долго не объяснять. Мы эксплуатировали бедного ослика до самого утра, катаясь на нём поочерёдно, и очень часто бензин в нём заканчивался раньше, чем пели первые петухи. Кататься хотелось ещё, а доноров, у которых можно было позаимствовать оживляющей Моцика жидкости, было не так уж и много. В то время редко кто оставлял машины во дворе, тем более на наш и соседний двор мы самолично наложили табу. Доноров искали во дворах подальше. В этот вечер мы не нашли ничего более подходящего, чем припаркованную в чигирях «восьмёрку». Двор был чужой тихий, место безлюдное и почти не просматриваемое из окон. Единственный нюанс, который мы не учли, это сама модель машины, но обо всём по порядку.

Лучшим специалистом по взятию донорского материала в нашей конторе был Поночка. Он на раз разбирался с крышкой бензобака и лихо вставлял в горловину резиновый шланчик. Самым главным его умением, было филигранное отсасывание бензина. Только он один из всех нас, мог рассчитать усилие втягивания, и вытаскивал трубку изо рта ровно за секунду до того, как из неё начинал струиться бензин. Но в этот раз что-то пошло не так. Он рьяно пыхал трубкой, выдёргивал её изо рта, и, убедившись, что бензин не течёт, принимался сосать вновь. Тогда мы не знали, что конструкция топливного бака новых моделей жигулей, не позволяла воровать бензин этим варварским методом. Но это было полбеды. Не желающий сдавать позиции на любимом поприще, Поночка включил режим турбонасоса. Даже мы, находившиеся за добрый десяток метров, чтобы следить за шухером, слышали раздающееся на весь двор непрерывное чмоканье. Позже чмоканье стало прерываться на короткие матерки и звуки, напоминающие чихание, или кашель. Усердный Поночка, таки добился того, чтобы восходящий поток горючей жидкости доходил до конца трубки, но теперь не успевал вынуть её изо рта до того, как струя бензина брызнет ему в рот. Когда же, отплевавшись, Поночка наклонял трубку к подставленной банке, движение бензина прекращалось, закон сообщающихся сосудов никак не хотел срабатывать. Единственными сообщающимися сосудами тогда стали бензобак и желудок Поночки. Неизвестно, сколько бензина он проглотил в ту ночь, но уж точно не меньше, чем пол-литра. Именно тогда, эта история не выглядела такой смешной. А чего там было смеяться: мы остались без бензина, а Поночка чертыхался, плевался и отрыгивал. Смеяться начали позднее, объективно оценив ситуацию. И чем больше времени проходило, тем сильнее мы смеялись. Ржал и сам Поночка, которому ещё долгое время приходилось сносить наши подколы.

«Поночка, чё такой вялый, бензин закончился?»

«Прикури от сигареты, возле тебя опасно открытый огонь держать.

«Пацаны тащите бензобак от Моцика, Поночка ссать пошёл…»

***

— И как ты себя после этого чувствовал? Не отравился?

Голос Светки выдёргивает меня из воспоминаний, в которые я, сам того не заметив, ушёл с головой. Я будто воспрял от глубокого сна. Вокруг меня улыбающиеся физиономии, поначалу показавшиеся мне незнакомыми. Несколько секунд понадобилось моему впавшему в летаргию мозгу, чтобы понять, что это мои повзрослевшие друзья и мне уже не шестнадцать лет, и меня уже редко кто зовёт Славиком, тем более Сявой. Мы все переместились в другую эпоху, в другой мир, улетели на другую планету.

— Неа…ваще как с куста. Если бы вы знали, сколько я соляры в армии проглотил, когда её с дизелей сливал — веселится Поночка, от земной проекции которого, остался только этот голос и манера говорить. Его круглое лицо с каждой нашей встречей увеличивается в диаметре, впрочем, как и безразмерная будка Буратины.

Что касается Геракла и Уксуса — эти наоборот сохнут, как забытые на подоконнике цветы. Разглядывая эти лица, я думаю, а узнал бы я их где-нибудь на улице, если бы мы не встречались все эти годы. Нет…ну разумеется узнал бы. Рубильник Буратины не перепутаешь ни с чьим другим; косолапую походку Уксуса, можно различить за двести метров; Поночку выдаст серый хищный взгляд, ни капли не утративший своей волчьей хватки. Геракл…хм-м…Я разглядываю, лихо проглотившего полстакана водки друга и думаю, по каким бы чертам я смог его узнать если…

«Ну как минимум он будет в тельнике» — успокаиваю я себя. И сейчас, из под его застиранной фланелевой рубахи, торчит неизменная полосатая майка.

Осталась Светка. А вот её я мог бы и не узнать. Да нет…точно не узнал бы, настолько она изменилась, причём в лучшую сторону. Но если бы даже не узнал, всё равно бы остановился и замер. Всё равно, как попавшая на крючок рыба, побежал бы за ней, понимая, что это моё…моё единственное счастье.

Она всё-таки сдалась и сделала две робких затяжки из навязчиво подсовываемого Буратиной мундштука. Она наплевала на предосторожности, положила на то, что она взрослая уважаемая женщина с престижной работой. Сейчас ей необходимо настроиться на одну с нами волну; снести, выросшие за два года, перегородки; ощутить себя в своей стихии, в своей молодости.

Из сложенных в дудочку подведённых губ, тонкой, как игла, струйкой, бьёт зелёный дымок.

Её мгновенно накрывает. Я вижу это по подведённым глазам, в которых теперь пляшут чёртики.

— Ребята, если бы вы знали, как я рада всех вас видеть. — Задорно кричит она, одаряя всех взглядом дикой голодной кошки. — Мне с вами так хорошо. Пусть мы вместе пережили много неприятностей, но я счастлива, что у меня это было…

— Отличный тост! — Геракл вскакивает, и снова его резкое движение передаётся кальяну, который начинает угрожающе раскачиваться.

***

Все, как по команде хватают стаканы, которые брякают, врезаясь в центре круглого стола. Хрупкий Светкин бокал не выдерживает удара и его, отломленная ножка падает на стол.

— Ну теперь только до дна, Светик! — Ору я, обнимая её плечо.

А она и не против. Медленно запрокидывая голову назад, большими глотками выпивает всё содержимое и залихватски выбрасывает остатки бокала себе за спину.

«Браво!» — орём мы хором, лупя в ладоши.

Она смеётся, неистово и утробно хохочет, не отводя от меня диких глаз. Со стороны может показаться, что я очень смешно пошутил, хотя, за последние несколько минут, ни слова не вымолвил. Приготовленное Буратиной зелье сделало её ведьмой. Мне кажется, что её белоснежная улыбка изменилась, и сейчас вместо резцов, как кривые ножи сверкают два клыка.

— Ты чё туда подсыпал? — говорю я, и мой голос тянется, как расплавившаяся на солнце жвачка.

А Светка, не переставая хохотать, царапает моё запястье острыми ярко алыми коготками.

— Ты помнишь своё обещание, Слава?

Я мгновенно становлюсь мишенью доброго десятка, целящихся в меня расширенных зрачков.

«Какое ещё обещание?» — спрашивают эти глаза.

— Ребята, мне сделали предложение! — Срывающийся на смех голос, отдаётся в моих ушах долгим эхом.

«Что она делает? Зачем это?».

— И я его приняла. Уже очень скоро, мы улетаем в Америку!

— Куда-а? — Поночка подставляет к уху ладонь, как слабослышащий старикан.

— В Аме… — Рот Уксуса застывает в открытом положении.

Буратина же радостно хлопает меня по спине. Уж он-то прекрасно знает, кто запустил этот шар первым.

— Ну вот и чудненько! Значит летим втроём. Всё как нельзя нарядно! За это надо выпить.

Наше, образовавшееся минуту назад эмигрантское трио чокается между собой, и выпивает, в то время, как остающиеся на Родине патриоты, исподлобья смотрят на картину маслом.

Геракл, до которого смысл разговора дошёл последним (не мудрено, он ведь не прикладывался к волшебному мундштуку), смотрит на нас исподлобья.

— Значит свалить решили? К нашему стратегическому противнику? — Его, выплёвываемая через брезгливо оттопыренную губу, речь похожа на зачитываемый трибуналом приговор. — Раньше таких называли перебежчиками…предателями…

Коллегия присяжных в лицах Поночки и Уксуса, одобрительно и хмуро кивает.

— Ну-у это ты Вова перегибаешь… — улыбается ничуть не обидевшийся Буратина. — Ну какие же мы предатели. Да мы, если хочешь знать, самые отъявленные патриоты. С отъездом таких как мы, нашей матушке Родине станет только легче. Мы избавляем её от лишних ртов, ненасытных паразитов, которых она вынуждена кормить. Мы отпрянем от её истощённых сосочков и присосёмся к другим, набухшим от жирного молока. А напившись этого молока вдоволь, мы будем рыдать и ностальгировать по берёзкам, белому снежку и запаху навоза в полях.

— Да валите вы куда хотите! — Брезгливо отмахнувшись от Буратины, как от навозной мухи, Геракл разливает водку себе, Поночке и Уксусу.

Мне не нравится это разделение на два лагеря. Ещё мне не нравится то, что Буратина в своём спиче приобщил нас со Светкой к паразитам. Настоящим паразитом среди нас является только он, тот который не работал ни одного дня в своей жизни. Более того, мне не нравится сама тема разговора. Глядя на возбуждённые лики Буратины и Светки, можно подумать, что вопрос отъезда уже решён, равно как юридические и финансовые формальности.

— Ладно всё…проехали! — Я поднимаю недопитый стакан. — Давайте, вздрогнем, и закроем эту тему.

— А с чего вдруг? — В зрачках Светки шают раскалённые угольки. — Мы её только открыли, и мне эта тема по душе, тем более, нам есть что обсудить. — Она говорит слишком громко, но голос — голос низкий почти мужской.

Буратину веселит этот её запал. Морда сияет, как намазанный вареньем блин; всё его распухшее тело так и ходит ходуном, вот-вот выплеснется из под красной сорочки, растаявшим холодцом. Довольно улыбаясь, он кивает в сторону Светки, мол, слушай, что твоя баба говорит. В сощуренных хитрючих глазах, проплывает бегущая строка «Дружище, всё идёт по плану!».

А обернувшаяся ведьмой, Светка полностью забирает власть над всеми сидящими за столом. Её глаза пускают шаровые молнии, струи напалма, от которых жмурятся Уксус и Поночка, а Геракл, опускает голову вниз, демонстрируя аккуратную, будто вырезанную по циркулю, проплешину. Даже мне становится не по себе, ведь такой её я ещё не видел. Что ты наделал, Буратина?

— Слава, твоё предложение в силе? — Громкий низкий голос заставляет меня сжаться, глаза не выдерживают этого испытывающего взгляда, опускаются вниз. Я превращаюсь в маленького Славика в затёртом школьном костюмчике, мятой рубашке и криво завязанном, с прожжённой утюгом дырой, галстуке. Надо мной возвышается огромная математичка Александра Васильевна, накрывая своей тенью, как гора мышку.

«Савельев, ты сделал домашнюю работу?!».

— Да! — отвечаю я Светке, голосом того самого Славика. — Но ты же знаешь…есть маленький нюанс…

— Ха-ха-ха — она разражается ведьминским смехом. — Ма-аленький нюанс! — Её большой и указательный пальцы сжимаются на уровне глаз, оставляя между алых коготков зазор в полмиллиметра. — Ма-аленький такой нюансик. — Серёж не подскажешь, насколько он маленький?

Настала очередь отдуваться моему другу, который никогда не пасовал перед строгими училками.

— Мне нужно пятьдесят. Ну это мне…я так рассчитал…

— Молодец, Серёжка! — Кошачья лапка ложится на покатое плечо Буратины. — За что я тебя люблю, так это за то, что ты всё и всегда планируешь и рассчитываешь. И хоть эти твои расчёты, как правило, полное говно, всё равно ты достоин уважения хотя бы за попытки. Нам со Славой тоже нужно посчитать. Сейчас прикинем.

Её рука тянется к мундштуку, но Геракл вовремя перехватывает трубку и передаёт её Поночке. Ничуть не растерявшись, ведьма наливает себе полстакана вина и выпивает его залпом, лихо запрокинув голову. Прихватывает двумя коготками ролл, и, не забыв обильно промокнуть его в соусе, закидывает в рот.

Мы все молча наблюдаем и ждём, пока Светка закончит перерыв на обед. Она же, не спеша пережёвывая ролл, улыбается и обводит стол хитрым масленым взглядом.

— Ну так вот! — продолжает она, промокнув губы салфеткой. — Я думаю, нам со Славиком хватит для начала и сорока. Пятнадцать у меня есть. Пятьдесят плюс сорок минус пятнадцать. Это сколько? Серёж, ты же у нас силён в математике, а я не совсем в форме…

— Семьдесят пять… — как то обречённо отвечает Буратина.

— Ну вот…семьдесят пять. Готова выслушать предложения. — Теперь чёртики из её глаз попеременке прыгают с меня на Буратину и обратно.

— Вы мне простите мою невежественность! — Вмешивается Поночка, тем самым спасая нас от неловкого молчания. — А вот…вот эти суммы пятьдесят…восемьдесят. Это что, тысяч рублей, или долларов?

— Рублей… — небрежно машет рукой Буратина. — Миллионов рублей.

— Мил…миллионов? — Повторно контуженный Поночка снова прикладывает ладонь к уху.

Худые плечи Уксуса тянутся к ушам, а Геракл в сердцах машет лапой и деловито отворачивается от стола, будто за его спиной не стена, а ещё один стол с более достойными собеседниками.

— Пойду я лучше петь… — обречённо говорит Поночка, тяжело поднимаясь с дивана. Как по команде вместе с ним встаёт Уксус. Я и забыл, что у них дуэт. Из патриотов за столом остаётся только Геракл, который продолжает обиженно созерцать декорированную под облезлый кирпич стену.

Я понимаю, что настало время прекращать эту затянувшуюся шутку, вытягиваю из мундштука остатки дыма, на выдохе заливисто смеюсь.

— Ха-ха-ха…вот же повелись, придурки…

В отличие от воспрявшего духом Геракла, Светка не реагирует на мой эмоциональный выпад. Она поворачивается к Буратине, нависает над ним, упираясь локтями в стол.

— С расчётами всё понятно…теперь план. Он у тебя есть?

Буратина ужимается, лыбится робко, как девочка, которую уговаривают на первый секс. Что-то лепечет про то, что ну как бы…ну конечно…вроде…ну не то чтобы прямо…но…и вообще, об этом нужно поговорить позднее…

За шикарной, очерченной овальным вырезом платья, спиной Светки мне не видны эти убегающие хитрые глазки, но одну деталь я всё же успеваю заметить. За последние несколько минут, Буратина уже два раза бросил взгляд на свои умные часы, и это обстоятельство почему-то меня напрягает.

Тем временем, уже известный в узких кругах дуэт, поставил новую композицию, невнятный проигрыш которой, смутно напоминает мне детскую песенку.

«Е-есть за горами за-а леса-ами маленькая страна-а,

Там звери с добрыми-и глаза-ами, там жизнь любви полна-а».

Завывает разболтанный хор, искорёженными, косящими под детские, голосами. В итоге это походит на причитание двух старух.

«Ма-а-аленькая страна-а…ма-а-аленькая страна-а-а,

Кто мне расска-ажет кто подска-ажет где она где она-а»

— Пищат два клоуна-переростка, виляя задницами в рассинхрон.

«Нет, пацаны, пожалуйста…только не это!» — я зажмуриваюсь и сжимаю голову в тисках ладоней.

Они же продолжают скулить, и делают это всё громче и бездарней, чем приводят в восторг Светку и Буратину. Я слышу их смех и громкие хлопки ладоней.

«Нет уж…с меня хватит!» Я поднимаюсь с дивана.

— Ты куда? — спрашивает Светка, не выключившая тон учительницы.

— Александра Васильевна, можно выйти в туалет? — хнычу я жалобным голосом.

— Давай только быстро, у нас новая тема! — её ладошка звонко шмякает меня по заднице.

Вяло перебирая отяжелевшими ногами, иду в конец зала. Проходя мимо недоделанных певцов, которые уже распечатали второй куплет, затыкаю пальцами уши.