Современный человек: в поисках смысла

Олег Матвейчев, 2004

Психологи из разных стран мира чрезвычайно много усилий потратили на то, чтобы показать, как только что родившийся ребенок становится полноценным человеком, как он социализируется. Но стать «нормальным» и «социализированным» – идеальная цель для того, кто еще не нормален и не социализирован. А как быть с тем, кто уже настолько социализирован, что страдает от своей социализированности, обычности и хочет стать индивидуумом, личностью, влиять на общество, чтобы изменить его? Как появляются таланты и гении? Как появляются те, кто производит научные, творческие, культурные, политические и экономические революции? Монография представляет собой сборник очерков, объединенных одной проблемой – трудности существования человека в современном мире, поиски себя и смысла жизни. Какие ответы на «вечные вопросы» дают современная философия и психология? Как личности обрести себя, как выстроить взаимоотношения с обществом? Адресовано философам, психологам, социологам, психиатрам, всем, кто интересуется проблемой души современного человека.

Кризис в психологии начала XX века и его уроки

Европа в начале века переживала трудные времена. Кризис охватил буквально все сферы жизни: экономику (депрессия, безработица, обнищание пролетариата), внутреннюю политику (до предела обострились отношения между социалистами и буржуазными правительствами, что привело к революциям в ряде стран), внешнюю политику (противоречия между европейскими государствами привели к Первой мировой войне).

Непростые времена переживала и культура: вне моды оказались прежние школы и направления в живописи, скульптуре, архитектуре, литературе, музыке. Пышным цветом расцвело авангардное искусство, разбившееся на десятки направлений, каждое из которых оспаривало у другого пальму первенства по степени «непонятности» массовому зрителю, слушателю, читателю.

Революционные изменения произошли и в естественных науках: теория относительности в физике, теория множеств в математике поставили под сомнение традиционную физику и математику.

Все названные институты, сферы человеческой жизнедеятельности и науки имели тем не менее недавнее происхождение, т. е. были достаточно молодыми. «Экономика», о которой шла речь, это экономика буржуазии, вышедшей на мировую арену буквально в XVII–XVIII веках, внутренняя и внешняя политика — это становление современных «демократических» государств, идеология которых появилась тогда же. Искусство и культура — это те самые «романтические» и «массовые», «светские» искусство и культура, что шли в ногу с вышеназванными процессами. Ну а науки (физика, математика и т. п.) тем более связываются исключительно с Новым временем. Если мы хотим проследить причины кризиса в психологии как в науке Нового времени, то мы должны коротко проследить ее проблематику с момента возникновения (а сутью науки Нового времени в отличие от всех предшествующих наук является эксперимент) до момента кризиса.

Итак, по общему мнению, начало Нового времени связано с провозглашением Ф. Бэконом знаменитого «Знание — сила», его проектом перестройки всех наук и отказом от традиционной дедуктивной логики. Необходимо накапливать данные наблюдения, экспериментировать, идти методом проб и ошибок с тем, чтобы прийти к выявлению устойчивых и постоянных закономерностей, которые в естественных или искусственных условиях могут быть повторены, продемонстрированы. Это касалось всех областей. И психологии в первую очередь. Здесь также должны были быть найдены «вечные» законы души.

В английской традиции такие «вечные» законы вскоре были «открыты». Локк и Беркли говорили о «восприятии» как главной функции души и подразделяли эти восприятия по различным видам и модулям. Впоследствии Юм открыл закон «ассоциации идей», по которому функционирует «поток сознания».

В континентальной Европе Декарт, а затем Спиноза и Лейбниц, при том что они отдавали должное дедукции, отвергнутой Бэконом, все же вносили свой вклад в поиск «вечных законов души». Декарт говорил о «представлении» как фундаментальном отличии человека, Лейбниц — об активном представлении и бессознательном представлении, Спиноза развил теорию аффектов, согласно которой «меньший аффект побеждался большим».

Тем не менее уже тогда, в XVIII веке, в противовес поиску «вечных законов души» Д. Вико в «Новой науке» заговорил о том, что естественно-научные методы неприменимы к изучению человека. Законы природы создал Бог, и они вечны. Историю и культуру творят люди, а потому они изменчивы. Следует изучать фазы развития и уникальные для каждого народа и исторического периода формы взаимодействия людей. Последователем Вико стал немец И. Гердер, который утверждал, что в языке и обычаях нужно искать механизмы формирования различных «народов» и отдельных людей. За Гердером следует В. фон Гумбольдт с его понятиями «психология народа» и «дух народа», которые исторически увязывают язык и мышление (предшественник гипотезы Сэпира-Уорфа). Последователями и пропагандистами Гумбольдта стали Лазарус и Штейнталь.

Уже к началу XIX века антагонизм между двумя подходами сформировался настолько четко и естественно, что уже тогда появились первые попытки найти какие-то компромиссы. В частности, Дж. С. Миль полагал, что законы ассоциации, например, суть элементарные психические законы, подобные всемирному закону тяготения в физике. Но мы не можем перейти от этих законов к предсказанию реального поведения в конкретных обстоятельствах. Почему? Да потому, что в физике мы, конечно, можем рассчитать, например, характеристики приливов, зная влияние Солнца и Луны и используя закон гравитации, но эти расчеты будут приблизительными, так как точность зависит от таких местных факторов, как конфигурация дна океана и ветер. Поэтому Миль говорил о двух психологиях: одна изучает общие законы мышления, другая — конкретные характеры, т. е. то, что складывается у людей при столкновении с различными обстоятельствами.

Компромисс Миля в общем и целом был принят XIX веком. Так, в частности, некий тип фиксировался как «норма» (а это был, естественно, «цивилизованный белый европеец» или даже «англосакс»), и эта «норма» соответствовала высшему типу человека вообще. Он был «самым разумным», «самым приспособленным к выживанию» (в соответствии с только что появившейся теорией Ч. Дарвина), «самым цивилизованным». Все другие типы маркировались как отклонения от нормы в зависимости от различных «обстоятельств». С одной стороны, это были климатические условия (итальянцы и испанцы темпераментнее, так как живут в жарких странах, и т. д.), с другой — специфические личные обстоятельства (болезни, родовые травмы и т. д.). Возникла «теория дегенерации», которая рисовала лестницу, ведущую 1) от обезьяны — через примитивные народы; 2) от сумасшедших в неисправимых стадиях — через психически больных к нормальным; 3) от детей — через юношей к взрослым. На одном полюсе была норма: цивилизованный, взрослый, умный европеец; на других полюсах — отклонения, «недочеловеки» в виде дикарей, сумасшедших и детей. Естественно, между полюсами были промежуточные стадии. И главной проблемой стали теория цивилизования (приведения дикаря к цивилизации), теория лечения психически больных и теория воспитания. Везде один путь — от нестандартности к стандарту. В географическом плане последователи этой теории «распространились» довольно широко. Спенсер — в Англии; Люка, Моро де Тур, Морель — во Франции; Ломброзо — в Италии; Шюле, Гегель, Крафт-Эбинг — в Германии^[1].

Данная модель надолго определила методы антропологии как науки. Морган, Тейлор, Чемберлен и другие создавали «европоцентристскую антропологию», где при описании иных культур использовались эпитеты «примитивная», «дикая», «неразвитая». Хотели они того или нет, но впоследствии это привело к фашистской антропологии, делящей расы на «полноценные» и «неполноценные» с четкой рекомендацией «бороться за существование» путем геноцида.

Величайший психолог конца XIX века Вильгельм Вундт также стоял перед проблемой примирения двух психологий. Подхватив «компромиссный проект» Миля, Вундт принимает не расовую теорию видимого неравенства интеллектуальных продуктов, разделяющих народы на примитивные и цивилизованные, а культурную теорию. Физиологически и дети, и сумасшедшие (за исключением физически ущербных), и дикари одарены одинаково. Но всех разделяет опыт и разносит в разные области. Дети просто не имеют опыта, они станут такими, каково будет их воспитание (в культурной или дикой среде). Европейцы воспитываются при всех достижениях культуры и становятся культурными. Дикари не получают подобного воспитания. Что касается сумасшедших, то здесь имеет место «воспитательный сбой», отклонение, которое и ведет к патологии. Вундт внес гигантский вклад как в постановку проблемы двух психологий, так и в наработку материалов по ее решению. Именно Вундт четко сформулировал основные уравнения и основные проблемы: индивидуальное = физическое = общее всем и общественное = культурное = различное. А проблема — в примирении индивидуального и общественного (социализация), или физического и культурного, или общего всем и различного.

Сам Вундт проводил многочисленные тестирования и эксперименты в физической области для того, чтобы познать «общие всем» индивидуальные физические (психические) законы. Но он же написал и многотомное исследование по «психологии народов», где иллюстрировал мысль о различиях, вызываемых разным опытом.

К сожалению, после Вундта психология не стала «единой», а, напротив, разделилась еще больше. Одна часть психологов пошла по пути исследования «общих всем» физических законов функционирования психики, другая — занялась изучением культурных и ситуационных различий. Внутри каждого из двух направлений возникают свои «поднаправления», впоследствии развившиеся в целые школы.

Первое направление идет непосредственно от Вундта и его школы (Мейнерт, Вернике). Все представители данной школы разделяли уверенность, что телесные, соматические факторы являются причиной всякой душевной деятельности, отсюда пристальное внимание к физиологии, анатомии, гистологии. Отсюда и главный упор на медикаментозное или физиологическое (уход за телом, за организмом, диеты, оперативное вмешательство) лечение. Отсюда и принципиальный подход к экспериментальной деятельности: эксперименты должны были показать связь между физическим воздействием на организм и изменением физического состояния. «Значение психотерапии сводится к воздействию на физическую основу психики».

Эта доктрина оказала огромное влияние на русскую психологию. Так, Сеченов был учеником Вундта, а Сербский — Мейнерта. Традиции этой школы были продолжены затем Павловым, Яковенко, Кащенко, Ленинградской школой. В Германии это направление возглавили Дрейфус, Шлехт, Альцгеймер, Крепелин. В США под знаменем этого подхода сформировались бихевиоризм, затем нейролингвистическое программирование. «Процессы в коре головного мозга» — это символ веры для этой школы в психологии. Причем изучение данной отрасли настолько принципиально, что сторонники вообще склонны считать, что все остальное не является наукой, а все другие школы в психологии они презрительно именуют «безмозглой психологией».

Второе направление шло от современников Вундта — Месмера, Пюсегюра, Брэда, Шарко, Льебо, Жане. По-видимому, они признавали «власть души над телом», но трактовали эту «душу» физиологически. Родоначальник этого направления А. Месмер, известный гипнотизер, который выступал с теорией «животного магнетизма». Иными словами, связь между пациентом и терапевтом хоть и трактовалась как связь на уровне «душ», но сами эти души имели «животную», материальную природу. Здесь мы просто имеем дело с другим видом господствовавшего материализма. Если в случае с Крепелином и проч. материализм был скорее физиологический, механистический, то в случае с Месмером и др. скорее биологический. Гипнотическое лечение было таким же материалистичным, как и лечение медикаментозное и диетическое. «Школа Шарко применяла в исследовании гипноза анатомо-клинический метод, который был ведущим в то время и оказался плодотворным во многих областях. Само существование гипнотического состояния подтверждалось объективно на основании физических признаков, и индукция, по их мнению, также вызывалась физическими факторами… Свет, температура, колебания атмосферного давления, электричество, магниты вызывают ”изменения в нервной системе”… наличие физических “признаков” гипноза повлекло за собой признание таких лечебных методов, как металлотерапия, перенос симптомов посредством магнита и т. п.» ^[2]

С первым направлением данную школу роднит признание наличия общих и неизменных для всех индивидов законов функционирования их психики. А общество рассматривается как совокупность индивидов как производных от индивидуальной психики, лишь деформирующих ее (опять-таки по ее же законам).

Третье направление связано с другой версией, другой трактовкой физической составляющей индивида. Родоначальником этой школы был Фрейд. Сначала он занимался гистологией мозга (первое поднаправление), потом был учеником Шарко (второе поднаправление), затем открыл «собственную» сущность (подоснову) психики, лежащую в основе социальности, на которую оказывает влияние лишь социальность, подвергнутая различным мутациям. Теория в более разработанном виде сводилась к тому, что на основе изначального стремления к смерти (так как всякий организм материален, то он так или иначе стремится вернуться в материальную протооснову) возникает стремление к жизни, как контрсила, сопротивляющаяся энтропии и распаду. Это стремление к жизни, сексуальная энергия, libido, есть сила желания, стремящаяся к удовлетворению и подчиненная принципу удовольствия. Однако с момента рождения человека это libido сталкивается с невозможностью удовлетворения, и психическая жизнь подчиняется принципу реальности, который отсрочивает удовлетворение до подходящего момента. Культурная среда, в которую попадает человеческий организм, а вначале это родители, оказывает решающее воздействие.

На почве привязанностей libido к тому или иному объекту возникают комплексы («эдипов комплекс», «комплекс Электры» и т. п.), служащие впоследствии, при нормальном развитии, основой для возникновения в психике сверх-Я, особой инстанции, контролирующей психическую жизнь, сублимирующей libido в другую, культурную деятельность. Неврозы и другие психические заболевания рассматривались Фрейдом как случаи неудачного вытеснения или неудачной сублимации libido. Тогда возникали возрастная регрессия на уровне комплексов, что становилось причиной перенесения детских чувств на терапевта, и разнообразная симптоматика, определяемая путями, которые libido находило для своего выхода. Эта ситуация была исходной для психоанализа и терапии. Метод анализа сновидений путем свободных ассоциаций (а также оговорок, описок и тому подобных неправильных действий) помогал установить причину тех или иных симптомов, а ситуация трансфера (переноса), в которой был врач, помогала играть роль родителя. Таким образом, лечение оказывалось до-воспитыванием человека^[3].

При всем том что Фрейд отдает должное самостоятельности психики, роли культуры и общества в формировании личности и в психотерапии, он тем не менее остается материалистом, ибо альфа и омега его теории — это физиологическое и материалистическое представление о libido и влечении к смерти. Даже еретики психоанализа Адлер и Юнг, которые пламенно выступали против абсолютизации libido и за повышение роли общества и культуры, не отходят от этого изначального материализма.

Так, Адлер вместо libido заговорил о патологиях организма, а вместо «эдипова комплекса» — о «комплексе неполноценности»; Юнг же просто расширил понимание libido, трактуя его не только как сексуальную энергию, а как психическую энергию вообще. Коллективное бессознательное, которое играет огромнейшую роль в юнговской терапии и которое является, по его утверждению, более глубоким слоем психики, тем не менее имеет вполне материальный субстрат: оно наследуется через физиологию, а не через культурные механизмы.

И наконец, четвертое поднаправление, самое позднее, связано с акцентированием внимания еще на одном субстрате психики — генетическом коде. Геном определяет и способы восприятия человека, и степень восприимчивости тех или иных не связанных между собой модулей восприятия к среде (Фодор), и степень влияния на них культуры. Последние открытия в генетике вызывают у ученых, придерживающихся этого направления, энтузиазм таких масштабов, что они собираются поставить взаимно однозначные соответствия между той или иной частью генома и каждым культурным явлением, каждым общественным поступком человека.

Эти четыре направления конечно же не исчерпывают всю совокупность психологических школ, верных принципу «Индивидуальная подоснова психики (версии 1, 2, 3, 4 и т. д.) первична, общество, культура, история — вторичны». Мы указали лишь на самые радикальные и оформившиеся. Ведь существует, кроме того, целая «вселенная» «второй психологии», связанная с центрированием на втором полюсе оппозиции, сформулированной Вундтом. Это те, кто склонны считать, что человек — продукт общества и что физиологические (не говоря уж о психологических) особенности человека как вида сформировались благодаря общественным отношениям. Так, существует масса исследований, доказывающих, что и рука, и череп (вместе с мозгом), и прямохождение — результат культурной, а не физической эволюции. Как говорил К. Маркс в знаменитом шестом тезисе о Фейербахе, «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности это совокупность общественных отношений». Или, как еще более точно конкретизировал отношения между физиологией и культурой И. Гиртц, «нервная система человека не просто позволяет ему обрести культуру, она, безусловно, требует, чтобы он делал это, если она вообще должна функционировать. Культура действует не только обеспечивая, развивая и расширяя основанные на органике и логически и генетически первичные по отношению к ней способности, но скорее является составной частью этих способностей как таковых. Внекультурное человеческое существо — это не одаренная, хотя и вполне полноценная обезьяна, но абсолютно бессмысленное и, следовательно, ни к чему не пригодное чудовище» ^[4].

В начале XX века Г. Мюнстерберг, психолог из Гарварда, дал серьезную критику экспериментальной психологии, пытающейся найти «элементарные частицы психических атомов», будь то нейроны или определяемые ими «ощущения», libido и т. п.; не деятельность складывается из частиц, а, напротив, отдельные психические процессы порождаются деятельностью, подобно тому как танец — это не совокупность движений ног, а некая целостная смысловая деятельность, которая-то и определяет каждое отдельное движение ног. Эти же идеи первичности целого по отношению к частям легли в основу постулатов Вюрцбургской школы (Кюльпе) и гештальт-психологии в Германии.

Во Франции, в свою очередь, Э. Дюркгейм, который хотя и был прежде всего социологом, утверждал примат общественной жизни в порождении специфических форм психики. Ученики Дюркгейма Л. Леви-Брюль, М. Мосс и К. Леви-Стросс прославились революционными антропологическими исследованиями. Впервые культура, быт, обычаи первобытных народов были описаны не как «дикие», «примитивные». К ним подходили не с позиций европейского «цивилизованного» сознания, а рассматривали их как самостоятельные культурные целостности, порождающие определенного, специфического человека со специфическим сознанием и психикой. Более того, они рискнули утверждать, что многие из способностей, порождаемых первобытной культурой, безвозвратно утрачены европейским человеком. Утрачены напрасно. Труды этих ученых легли в основу работ критиков современной технической унифицирующей цивилизации (Батай, Бодрийяр и др.).

Ж. Пиаже, пожалуй самый влиятельный французский психолог, сосредоточил свое внимание на процессе социализации как процессе порождения человеческой психики. И хотя он наделяет ребенка первичными инстинктами, главную роль в своих исследованиях все же уделяет механизмам трансляции образования и культуры.

В США приверженцами культурно-центристского подхода явились М. Мид и Д. Дьюи. Дьюи выступил с критикой тех психологов, которые в качестве предмета своего анализа берут единичный опыт или событие, тогда как «…в реальном опыте никогда не существует никаких изолированных, уединенных объектов и событий, всякий объект или событие всегда есть некая особенная часть, фаза или аспект воспринимаемого окружающего мира — ситуации» ^[5]. Естественно, Дьюи имел в виду прежде всего «социальную ситуацию». И повторял, что даже физическое восприятие организуется прагматической целью (я вижу, слышу, обоняю не все подряд, а то, что мне нужно, на что я направлен), само же это направление, эта «нужность», «прагма» задается социальной группой и социальной деятельностью.

Антрополог М. Мид положил начало огромной серии кросс-культурных исследований — исследований латиноамериканцев, эскимосов, индейцев, негров и других первобытных народов. А. Хэддон, У. Х. Р. Риверс, К. С. Майерс, У. МакДугал, Э. Б. Титченер, М. Сегалл, Дж. Берри, Р. Болтон, С. Михельсон, Дж. Уайлд, А. Бине, Т. Симон, Ф. Гудинаф, Ф. Гальтон, Ф. И. Барлетт, С. Ф. Нэйделл, Г. Бейтсон, М. Коул, Дж. Гей, С. Краус, С. Глюксберг, И. Эванс-Причард, Д. Ирвин, С. Тулмин, Д. Прайс-Вильямс, Дж. Брунер, А. Лурия и многие другие ученые из разных стран вносили различный вклад в общую копилку сравнительных, экспериментальных и описательных исследований, благодаря которым «вторая психология» не только перестала подвергаться дискриминации как «неполноценная», «ненаучная» (в смысле отказа от физиологическо-монистического подхода), но и потребовала реформы всей психологической науки как таковой. Г. Триандис писал в этой связи: «Если для того, чтобы понимать большую часть человечества, психологию следует изменить, это необходимо признать фактом величайшей важности».

Проблема взаимоотношения двух психологий и кризис, вызванный невозможностью оставить их в рамках общей дисциплины, потребовали серьезных размышлений. Из кризиса необходимо было извлечь уроки, чтобы на основании сделанных выводов решить и возникшую проблему реформы психологической науки, проблему синтеза психологического знания.

Первыми размышлениями подобного рода оказались методологические размышления. И мы легко сможем увидеть по крайней мере три влиятельных методологических прорыва. Первый принадлежит немецкому ученому В. Дильтею, который в рамках своего глобального проекта по разделению всех наук на «естественные» и «гуманитарные» обозначил серьезное методологическое различие. Естественные науки призваны искать общие законы, и, следовательно, главным методологическим принципом для них является объяснение.

Объяснение — это своего рода редукция отдельного явления (например, падающего камня) и общей закономерности (закон механики Ньютона). Гуманитарные науки призваны изучать отдельные события, и поэтому главным методологическим принципом для них является понимание. Так, французская революция может быть «объяснена», только если из нее выхолостить все специфическое содержание. Размышление о «революциях вообще» не делает чести гуманитарному ученому, например историку. От него требуются скорее ретроспекция

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

См.: Каннабих Ю. История психиатрии. М., С. 323.

2

Шерток Л., Соссюр Р. де. Рождение психоаналитика: От Месмера до Фрейда. М., С. 87.

3

См.: Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. Психология бессознательного. М., С. 423.

4

Geertz C. The interpretation of Cultures. N. Y., P. 68.

5

Dewey I. Experience and Education. N. Y., P. 67.