Проклятый род

Олег Лёвин

Трое друзей находят древнюю книгу заговоров и становятся участниками странных и загадочных событий, которые приводят к неожиданным последствиям.

© Олег Лёвин, 2023

ISBN 978-5-0060-4518-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Проклятый род

Раскаты грома гулким эхом прокатились над городом. Ослепительная молния прорезала непроглядную тьму августовской ночи. Первые капли дождя ударили по железным крышам домов.

По узким улочкам города бежал человек в зеленом плаще, под мышкой правой руки он держал увесистый том старинной книги в сиреневом переплете. Человек спешил, стараясь успеть к цели до начала дождя, а целью его был большой двухэтажный деревянный особняк с верандой, расположенный на окраине города. Человек переступил порог дома и хлынул ливень.

* * *

— Ты что так поздно, Юра? — Спросил Андрей Орфеев открывая дверь своему другу Юрию Почепову. Тот ничего не ответил, вошел в дом, положил тяжелую книгу на журнальный столик, снял плащ и повесил его на вешалку. Пригладив руками свои рыжие, коротко постриженные волосы и подхватив книгу, он прошел в зал. Здесь Юра осторожно поместил ее на письменный стол, внимательно посмотрел на Андрея и, наконец, сказал:

— Прежде всего, Андрей, здравствуй! Вежливость великая вещь. Мы с тобой неделю не виделись, а ты такой недовольный как-будто к тебе в дом ворвался грабитель.

— Ну ладно, ладно не кипятись. Просто уже почти 12 ночи, я собирался ложиться спать. — Оправдывался Орфеев.

— Не заливай! Знаю я твое «спать». Небось сидел свои бумажки перебирал и не подумывал о сне. А мне, знаешь, не терпелось поделиться с тобой рассказом о моей новой находке.

Почепов сел на диван, обхватил руками колени. Вид его был вдохновленный и таинственный. Он указал на книгу, которую принес и торжественно произнес:

— Вот, я ее нашел!

— Что нашел? — Не понял Андрей.

Почепов вскочил с дивана, подошел к столу, и с упреком посмотрев на Андрея, горячо заговорил:

— Ну, как же ты не помнишь? Сколько раз я тебе рассказывал, что собираю книги по русскому фольклору. Давно я уже охотился за редчайшим изданием 1937 г. «Сказания о загадочных и неведомых народах». И вот неделю назад у меня появились сведения от верного человека, что эта книга есть в Воронеже у коллекционера Расторгуева. Я все бросаю и еду туда. Три дня, ты представляешь, мне понадобилось три дня, чтобы уговорить Расторгуева продать мне эту книгу. И я добился своего — теперь книга моя!

Он умолк, победно посмотрел на Андрея, как будто ожидая одобрения или, по крайней мере, проявление восторга, на худой конец сочувствия. Орфеев был совершенно равнодушен, он зевнул и спокойно спросил:

— Сколько же ты за нее отдал?

— 1000 долларов.

— Ты с ума сошел! Где ты взял столько денег!?

— Мне пришлось продать свой старый «москвич» и заложить кое-что из своей коллекции.

— Это невозможно! — Простонал Орфеев.

Они оба подошли к столу. Сиреневый переплет книги тускло поблескивал в электрическом свете. Юра почему-то шепотом сказал:

— Она стоит того. Расторгуев конечно полнейшая задница, но он продал книгу слишком дешево. Я знаю людей, которые дали бы за нее гораздо больше. Считается, что книга приносит счастье ее владельцу, что с помощью нее можно получить власть над миром. Все это конечно полнейшая чушь, но здесь есть один прелюбопытнейший заговор. Вот, посмотри на стр. 379.

Он открыл книгу на нужной странице и прочитал:

«И не найдешь ты покоя себе во веки и прах твой не приимет земля. Ты станешь тюрьмой для них. А прах твой содержит ключ, чтобы открыть дверь для них. И тот, кто первый найдет место упокоения твоего и совершит в назначенный день, до исхода ночного солнца и исполнит предначертанное, разорвет узы, пролив святую кровь».

— Это не на заговор похоже, а на проклятие какое-то. — Заметил Орфеев.

— Вот именно! Я тоже так подумал. Но обрати внимание на то, где это было записано: с. Сыравель Рипецкого уезда Лакинской губернии 1844 г.

— Это не так далеко от нас и там живет отец Венедикт.

В этот момент большие часы на стене пробили полночь. Дождь давно закончился, но слышны были еще раскаты грома и завывание ветра. Юра сел в кресло, утомленно закрыл глаза.

— Ладно, Юр, пойдем спать. Утром покажем текст Тане и решим, что делать дальше. — Предложил Орфеев.

Почепов лег на диване, Орфеев на старой тахте. В огромном старом доме воцарилась тишина. Через стекло окон в комнату пробивался лунный свет. Юрий Почепов долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок, то смотрел на книгу лежащую, на столе, то, закрыв глаза, пытался уснуть. Так, с закрытыми глазами он пролежал довольно долго. Уже ощущая, как дремота охватывает тело, Юрий приоткрыл глаза и в лунном свете, у стола увидел фигуру человека в странной черной одежде похожей на монашеский подрясник.

— Андрей! — Позвал Почепов, но в ответ услышал только мирное посапывание Орфеева. «Наверное, я уже сплю» — подумал Юрий и перевернулся на другой бок.

* * *

«Лакинский государственный университет имени М. Покровского. Институт истории и археологии» — гласила табличка рядом с большими стеклянными дверями серого трехэтажного дома.

— Да, Юра, заканчивали мы с тобой захудалый пединститут, а теперь, гляди ты — университет. — Сказал Андрей Орфеев и открыл стеклянную дверь. Они прошли в широкий холл, где рядом с входом в специально оборудованной кабинке сидела вахтерша: толстая тетка с густыми черными бровями, сросшимися у переносицы. Вид у тетки был сердитый. Андрей попросил ее вызвать к ним на первый этаж Татьяну Ивановну Кунину лаборантку кафедры российской истории. Женщина недовольно что-то пробурчала, но все же позвонила по внутреннему телефону. Минуты через три спустилась Татьяна Ивановна или просто Таня — молодая девушка лет двадцати семи, одетая в строгий красный костюм.

— Привет, мальчики! — Поздоровалась она и улыбнулась. Андрей и Юра ответили на ее приветствие, причем всегда красный нос Юры еще больше покраснел, а на бледных щеках появился румянец.

Вместе они направились на третий этаж. Пока поднимались по лестнице и шли по длинному коридору, Андрей вкратце рассказал Тане о книге, о заговоре и об их с Юрой мнении об этом заговоре.

Коридор был пуст и темен, только одна лампа горела в самом начале его. Андрей с Юрой с удивлением заметили, что за пять лет, которые прошли с того момента как они окончили институт, здесь ровным счетом ничего не изменилось, разве только что поменяли в некоторых кабинетах двери. В остальном все, так как и было: серые шершавые стены, лампы засиженные мухами и скрипящий под ногами деревянный паркет краска с которого слезла лет пятьдесят назад, и с тех пор никто и не думал покрасить его снова.

Кабинет, в котором располагалась лаборатория, находился в самом конце коридора. Дверь лаборатории была подбита ватиной и покрыта дерматином, вся наружная сторона ее стянута стальными проводами сигнализации. Таня Кунина открыла дверь своим ключом, который она никогда не сдавала на вахту. Это была ее привилегия и особый знак доверия со стороны заведующего лабораторией профессора Кабищева.

Лаборатория, имевшая громкое название «исторической демографии и информационных методов исследования» представляла собой длинную комнату прямоугольной формы с абсолютно голыми белыми стенами, с правой стороны стояли два шкафа. В них книги, бумаги, папки. С левой стороны три стола, на которых мирно покоились те самые «инструменты» информационных исследований в исторической науке, т.е. два старых компьютера (на двух столах), а один, последней модели, с плоским жидкокристаллическим монитором размещался отдельно на третьем столе в углу. Что выгодно отличало эту комнату от мрачного коридора, так это огромное окно во всю стену. Оно выходило на солнечную сторону, поэтому в комнате было всегда светло.

— Проходите, мальчики, располагайтесь. — Пригласила Таня двух друзей, открыв дверь и показывая на колченогие стулья у столов.

Андрей вынул из сумки книгу, открыл ее на странице 379, и положил на стол. Таня надела очки. Друзья удивленно переглянулись, Кунина перехватила их взгляд и грустно заметила:

— С этими компьютерами подпортила себе зрение.

Прочитав заговор, она посмотрела на Андрея и спросила:

— А почему вы решили, что это проклятие? По-моему это обычный заговор.

— Ну а сама форма.

— А что форма. Обычный заговор из арсенала народной магии по наведению порчи на соперника. Вот тут есть какая-то сноска к этому заговору.

Андрей и Юра посмотрели в книгу, и действительно после слов «разорвет узы» стояла звездочка, обозначавшая сноску в конце книги.

— Странно, я раз десять читал этот текст, но ни разу не видел этой сноски. Я готов поклясться, что она появилась только сейчас! — Воскликнул Почепов

— Ага, прекрасная фея Таня Кунина взяла фолиант в свои руки и книга тут же раскрыла свои секреты. — Сыронизировал Андрей.

— А зря ты зубоскалишь, Андрей, — остановила его Таня. — Были, да и есть такие технологии в изготовлении бумаги, когда какие-то буквы видны, только если на лист падает свет под определенным углом.

Таня перелистала книгу до раздела «Примечания» и прочитала следующее: «заговор нужно читать, повернувшись на восток и трижды перекрестившись».

— Что попробуем? — Спросила Таня.

— Давай. — Согласился Андрей

— Нет, я в этом не участвую. Я православный человек, а это попахивает каким-то язычеством. — Решительно воспротивился Юрий.

— Смотрите, какая внезапная религиозная ревность! А что перекреститься это уже считается язычеством? — Парировал Орфеев.

Андрей и Таня встали лицом на восток, трижды перекрестились. Внезапно их охватило какое-то непонятное волнение, никто не решался прочитать заговор. Наконец, Кунина взяла книгу в руки и громко, с выражением прочитала текст. Ничего как будто не изменилось. Таня неожиданно вскрикнула и уронила книгу на пол. Юра со словами: «Тань, тебе ничего доверять нельзя!» бережно поднял фолиант.

— Ты посмотри, что там внутри. — Заикаясь, пролепетала Таня.

Юра открыл книгу на нужной странице и замер, теперь все трое пристально смотрели на ту страницу, где был напечатан заговор: с левой стороны текста сверху вниз четко проступили четыре кроваво-красные славянские буквы. Первый нарушил молчание Андрей:

— Ну и что это значит?

— Это цифра, а точнее и, скорее всего год — 1407. — ответила Таня Кунина.

— Слушай, Юра, ты у нас специалист по Средневековой истории Руси, что там, в 1407 году было то? — спросил Андрей

— Да ничего важного. По-моему в этот год митрополит Киприан умер.

— Может под этим годом отмечено и не особо важное событие. Возможно, оно произошло вовсе и не у нас, а где-нибудь во Франции или Германии. — Предположила Таня.

— Ну, вот что: давайте сегодня дома каждый у себя, поработает с литературой, и найдем все, что касается этого 1407 года, а завтра встретимся часа в три в библиотеке и все обсудим. Согласны? — предложил Андрей

Юра и Таня не возражали.

* * *

Таня Кунина жила на улице Теплой в большом трехэтажном доме, построенном в стиле «модерн» в начале двадцатого века. С правой стороны от входа в подъезд висела мемориальная доска с надписью: «Здесь жил городской голова и общественный деятель Потапов И. И.»

Дом состоял из больших комнат с высокими потолками. Летом в них было прохладно, даже в самую страшную жару, а зимой холодно, так что никакие печи не могли согреть огромное пространство комнат.

Таня жила на третьем этаже в квартире №8. Здесь у нее было две комнаты и кухня с санузлом. В квартире, которую ей купили родители лет пять назад, она жила одна.

Рассказывали, что до Тани в квартире жил какой-то старик, который покончил жизнь самоубийством. Причем сделал он это каким-то странным образом: он повесился, но не за шею, а за ноги. В таком положении он провисел два дня, а на третий умер в страшных мучениях. Так бы он и провисел долгое время, и никто не заметил его исчезновения, если бы не запах от разлагающегося трупа. Поговаривали, что старика убили, но все же официальная версия так и осталась — самоубийство.

Первое время в этой квартире Тане жилось плохо. Мучили бессонницы, частые головные боли, чего раньше она за собой никогда не замечала. А потом, по ночам, стал приходить тот старик, который здесь раньше жил. Примерно в полночь он являлся в окне спальни, лицо его было мертвенно-бледным, а взгляд печальным. Он долго смотрел на Таню, губы его шевелились, он как будто о чем-то просил. Поначалу Таня Кунина пугалась этих видений, но они повторялись слишком часто, и страх исчез. В конце концов, ей это надоело, она сходила в церковь и заказала панихиду по бывшему жильцу этой квартиры. Во время служения панихиды молодого совершенно здорового священника хватил сердечный приступ и его отвезли в больницу, но с тех пор старик больше не являлся в окне, и Таня успокоилась. А вместе с тем ее перестали мучить бессонницы и головные боли. А квартира стала ее самым любимым уголком в городе, да и на всей земле.

В тот день, после разговора с ребятами, Таня пришла домой с работы около шести вечера. Она сняла туфли в прихожей, прошла в кухню и поставила на газовую плиту чайник, чтобы вскипятить воду. Таня приняла душ, потом заварила кофе и села за стол в своем рабочем кабинете, который одновременно служил ей и спальней. Таня перелистывала книгу под названием «Хронология дат и событий мировой истории» пытаясь найти все что, касается 1407 г., отпивала маленькими глотками кофе и невольно смотрела в зеркало, которое висело на стене в противоположном конце комнаты. Она углубилась в чтение и вдруг ее поразила мысль о том, что она не видит в зеркале своего отражения. Таня оставила книгу подошла к зеркалу вплотную, но ничего не изменилось — ее в нем не было видно. Отражался письменный стол, шкаф с книгами, коврик на полу, а она сама нет. Таню охватил страх похожий на тот, когда тебя заперли в темной комнате одну, и ты чувствуешь, что есть еще кто-то и он медленно подходит к тебе, а ты не знаешь, откуда и с какими намерениями. Внезапно она увидела в зеркало себя, свое лицо, но какое-то зеленоватое, припухшее, как у утопленника, а глаза были широко открыты и полны ужаса.

Таня не отрываясь смотрела в эти глаза, казавшиеся ей чужими. В следующее мгновение отражение пропало, зеркало стало мутным и опять появилось изображение. Таня снова видела себя, но уже бегущей по какой-то темной галереи и одета она была в длиннющий сарафан. Там, в зеркале, Таня Кунина бежала изо всех сил, а здесь, в комнате она чувствовала, как тот, кто ее преследует с каждым шагом все ближе и ближе, а смерть неминуема. Ужас сковывает сердце, ноги немеют, она падает, что-то огромное и черное нависает над ней. Она инстинктивно протягивает руки вперед пытаясь защититься. Темноту пронизывает ослепительный блеск лезвия меча и обе ее руки чуть повыше локтей, отлетают как у игрушечной куклы. Таня чувствует боль, затем такую же в ногах, слышит свой крик, а потом чей-то голос: «Бросьте ее в реку!» И тут же, как будто кто-то ее душит, не хватает воздуха, она задыхается и просыпается на собственной постели в собственном доме. За окном уже совсем стемнело. Таня включила настольную лампу, посмотрела на часы — без четверти три. «Боже, какой кошмар приснился!» — подумала она и ощутила слабую боль чуть выше локтя. Она засучила правый рукав блузки и увидела маленькую красную линию как будто заживший шрам.

— Какой ужас! — Прошептала Таня и трясущейся рукой стала набирать номер телефона Андрея Орфеева.

* * *

Андрей Орфеев называл себя «свободным исследователем». Вместе с Таней и Юрой он пять лет назад закончил истфак в числе первых. Все прочили ему блестящую карьеру ученого, а руководитель кафедры видел в нем своего приемника. Сам Андрей никому ничего не объяснял, говорил только, что его не прельщает карьера университетского преподавателя, и что его сковывают всякие условности и рамки в историческом поиске. Орфеев устроился работать в местный краеведческий музей на полставки, жил в большом старом доме, доставшемся ему от деда в наследство, и к удивлению всех его знавших никогда в деньгах не нуждался, а многим и сам помогал.

В тот день после встречи с Таней в институте, Андрей пришел на работу около двенадцати, т. е. ко времени обеденного перерыва. Широкий коридор музея с каменным полированным полом украшали картины со сценами из мордовского эпоса «Свияжар». Андрей прошел по коридору первого этажа мимо зала «Быт русских помещичьих усадеб», деревянной модели Лакинска в XVII веке, картины «Чекисты на субботнике в бывшем Казанском монастыре», поднялся по крутой лестнице на второй этаж и, прошмыгнув мимо кабинета директора (дверь была закрыта) вошел в свой собственный рабочий кабинет. Конечно же, Андрей сильно опоздал на работу. Положено было приходить к девяти утра, а он пришел к 12. Так повторялось изо дня в день, однако директор смотрел на это снисходительно. Андрею стали поднадоедать ежедневные директорские нотации по поводу его опозданий. Орфеев понимал, что все слова типа «это последнее предупреждение» или «вы будете уволены» пустые звуки, произносящиеся для вида и для порядка.

Андрей Орфеев собирал для музея старые открытки с видами Лакинска и уездных городов. И надо сказать, что в этом деле он сильно преуспел: в музее им была собрана полная коллекция таких открыток. Кроме того, уже по собственной инициативе, Андрей собрал большую коллекцию старинного холодного оружия ставшей гордостью лакинского музея. Причем собирал он, эту коллекцию, не потратив ни одного рубля из музейных средств. Конечно же, руководство музея не хотело терять такого ценного работника и многое ему прощало.

Дел в этот день было не так много. Андрей созвонился с одним антикварным барыгой в Каркашанске у которого, как сообщил Почепов, есть фотография Архангельской церкви г. Лакинска с западной стороны. Долго договаривался о продаже этой открытки. Барыга заломил неимоверную цену в 50 долл., но, в конце концов, согласился продать за 150 рублей. Разговор этот отнял у Андрея много сил, бросив телефонную трубку, он подумал: «Какой же жадный народ пошел, скоро старую туалетную бумагу будут продавать за 100 долл.» Орфеев знал, что цена открытки не более 50 рублей, но вот же пришлось уступить нахалу!

Было уже около четырех часов дня, рабочий день подходил к концу и остаток его Андрей решил скоротать в соседнем кабинете, в обществе хранительниц фондов Розалии Ромуальдовны Чернодед и Ксении Поповой.

Розалия Ромуальдовна старая дева лет 50-ти, с седыми вьющимися волосами, немного шепелявила при разговоре и всегда как-то криво и виновато улыбалась. Ксения — молодая, белокурая, ослепительно красивая и крайне, как казалось Андрею, застенчивая. Она совсем недавно работала в музее и всегда была подчеркнуто официальна с Орфеевым, что его нисколько не огорчало, так как он привык к отсутствию интереса со стороны женского пола к своей персоне. Женщины редко к нему относились с симпатией, исключение составляли разве только Таня Кунина да Розалия Чернодед.

Розалия Ромуальдовна заварила Андрею кофе. Орфеев рассказал о недавней своей сделке, посетовал на жадность продавца. Розалия Ромуальдовна сочувственно кивала, а Ксения хмуро поглядывая на Андрея, молчала и перебирала какие-то фотографии, записывая сведения о них в книгу поступлений.

— Что это у вас за фотографии Ксения Ивановна? — Спросил Орфеев и подошел к Ксении Поповой. На ее столе лежало несколько старых фотографий сделанных где-то в 60-х годах XX века. Одна из них невольно привлекла внимание Андрея. На ней была запечатлена молодая женщина, одетая в простую крестьянскую одежду, какую носило в северных уездах Лакинской губернии еще в конце прошлого века. Волосы у нее были распущены и беспорядочными космами свисали в разные стороны. «Если ее причесать, одеть в красный костюм, то получится вылитая Таня Кунина» — подумал Орфеев, а в слух сказал:

— Откуда эта фотография, Ксения Ивановна?

— Ее прислал наш давний знакомый Николай Илларионович Пакин из с. Ново Чемоданово.

— Она что представляет какой-то интерес?

— В сопроводительном письме он пишет, что это какая-то местная блаженная очень почитаемая в тамошних местах. Он надеется, что фото нас заинтересует и хочет ее обменять на одну из открыток старого Рипецка.

— А вас, Андрей Петрович, почему заинтересовала эта фотография? — Спросила Розалия Ромуальдовна.

— Да нет, ничего особенного, это скорее Клюеву будет интересно, он у нас этнографический отдел возглавляет, так что блаженные по его части. Мне просто показалось, что эта женщина очень похожа на одну мою хорошую знакомую.

Сказав это Орфеев, заметил взгляд Ксении, устремленный на него. Он посмотрел в ее глаза, и ему вдруг стало нехорошо, как-то резко затошнило. Он извинился и пошел к себе в кабинет. Время, оставшееся до конца рабочего дня, он провел, изучая старые фотографий с изображениями винокуренных заводов Лакинской губернии. Он слышал, как несколько раз мимо его кабинета прошла Ксения Попова, туфли на высоком каблуке среди работниц музея носила только она, поэтому цоканье каблучков по паркету легко можно было отличить от других шагов.

Ровно в пять вечера, когда в музее воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов, да неторопливыми разговорами уборщиц в дальних залах музея, Андрей решил, что теперь ему пора домой. Обычно он уходил немного раньше всех минут на пятнадцать, но сегодня почему-то решил задержаться и дождаться, когда уйдут все сотрудники музея. В кабинете хранительниц фондов он слышал, как хлопнула дверь, щелкнул замок, и зашаркала подошвами своих легких туфель Розалия Ромуальдовна. Ушла ли Ксения, Орфеев не знал. Наконец Андрей решился выйти из кабинета, в этот же момент открылась дверь у хранительниц, и Орфеев увидел Ксению, она как будто поджидала его. Только сейчас при ярком дневном свете падающим из большого окна, Андрей обратил внимание на то, что Попова очень ярко накрашена: щеки затонированы белой пудрой и особенно тщательно подведен румянец, помада на губах алая, ресницы подкрашены в иссиня-черный цвет. Лицо Ксении было похоже на маску и выглядело неестественно, хотя даже это не могло испортить природной красоты ее и в некотором роде придавало Ксении еще большую привлекательность.

— Вы что-то поздно сегодня, Андрей Петрович. — Сказала Ксения.

— Да, засиделся.

Они вместе вышли из музея и направились по Тепличной улице к автобусной остановке.

— Вы далеко живете? — Спросил Андрей.

— На улице Рипецкой, 10. У нас частный дом. Я всегда хожу домой пешком через Воздвиженское кладбище, так получается короче.

«Рипецкая улица находится совсем в другой стороне и как это можно к ней пройти через кладбище?» — подумал Андрей и предложил Ксении проводить ее, она согласилась.

Они шли по Большой улице, центральной в городе, широкой и светлой и прохожие невольно обращали внимание на эту странную пару: высокая, стройная, красивая девица и небольшого росточка, плюгавый, в толстых очках на носу, худой мужик в засаленных джинсах и зеленой полинялой майке.

— А раньше я была другой. На меня никто внимания не обращал. — Вдруг сказала Ксения.

— Когда это раньше?

— Ну, когда училась в институте, кстати, на одном факультете вместе с вами, только вы были на три курса старше меня. И знаете, вы мне тогда нравились.

— А я вот вас что-то не помню.

— Где уж вам помнить, Андрей Петрович, вы тогда кроме книг и пыльных архивных бумаг ничем и не интересовались.

Она о чем-то задумалась, а потом с какой-то грустью сказала:

— Может если бы не вы, ничего бы и не было. Впрочем, это теперь уже и не важно, тем более, что мы уже пришли.

Они остановились у красной кирпичной ограды Воздвиженского кладбища. Уже совсем стемнело. Зажглись фонари, которых вдоль ограды было только три. Они чуть чуть освящали асфальтовую дорожку. Андрею казалось, что в темноте он видит только лицо и волосы Ксении, а фигура как бы исчезла, когда они вновь оказывались на свету, он снова видел ее всю.

У входа на кладбище приютился ветхий домишка смотрителя. Крыша во многих местах над домом провалилась, стекла в окнах были выбиты и заколочены досками, смотритель давно не жил в этом доме. Кладбище было старое, на нем никого не хоронили, и оно постепенно приходило в запустение.

— Странно, как быстро стемнело, неужели мы так долго шли, от музея до кладбища не так уж и далеко. — Сказал Андрей и, посмотрев на часы еще больше удивился — было половина одиннадцатого.

— Да, Андрей Петрович, мы шли с вами долго, и мне подумалось, не пригласить ли мне вас на чашечку кофе? — Она в раздумии посмотрела не него и продолжила. — Хотя нет. В другой день. Завтра, а?

Ксения вопросительно посмотрела на него. И тут Андрей поразила мысль, которая до сих пор с того момента как они отошли от музея, сидела у него где-то в подсознании, и какая-то чужая сила не давала ей вырваться на волю. «Все как в абсурдном сне. Мы знакомы с этой девушкой шесть месяцев, но до этого дня она только здоровалась со мной. А сегодня я ее провожаю домой через кладбище, а живет она в противоположной стороне, и до кладбища идти не более 20 минут, мы никуда не сворачивали и не останавливались и, тем не менее, шли почти 4 часа». Улица была пустынна, Андрей не видел ни одного прохожего, и было удивительно тихо, как будто город вымер. Внезапно Орфеева охватил страх. Он как волна поднимался от самых пяток, и тело цепенело. А Ксения Попова стояла напротив, и ждала ответа, и в этот момент Андрей боялся только одного, что она…. Ксения как будто услышала его мысли, наклонилась к нему, и сердце его сжалось. Она наклонилась к самому его уху, дыхание ее он ощущал на своей щеке и не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой он в отчаянии закрыл глаза.

— Ты придешь, — шепотом сказала она. — Ты обязательно придешь. И я сделаю то, чего ты сейчас так боишься: я крепко обниму тебя, я прижмусь к твоему телу, и мы станем одним целым, и жизнь твоя сильно изменится. Впрочем, сможешь ли ты это называть жизнью?

Она засмеялась и побежала к воротам. Андрей открыл глаза, и ему показалось, что Ксения не ушла, а просто растворилась в воздухе, как будто ее и не было вовсе.

* * *

Дом, в котором жил Андрей Орфеев, достался ему в наследство от деда Никифора Стронкина, известного в городе продавца антиквариата. Он купил его, довольно дешево у барона Аверабля Генделя, когда тот вынужден был эмигрировать на Запад из Советской России. О самом Стронкине в городе говорили разное. Одни утверждали: что он страшно богат и у него в доме, даже подлокотники кресел сделаны из золота. Другие что богатство свое он нажил, будучи секретным сотрудником НКВД. А делал он это так: приходил к кому-нибудь из «бывших» якобы как историк-краевед собирающий воспоминания людей о былом времени. Пока разговаривал, подмечал, что есть ценного в квартире, а на следующий день человека, с которым он разговаривал, увозили в «воронке» и больше его никто уже не видел. Часть имущества исчезнувшего каким-то образом попадало к Никифору Стронкину.

Еще в 1950 — х годах Никифор купил большой дом с верандой. Жил в нем уединенно, никого не принимал, там же хранил свою коллекцию. Жена Никифора умерла почти сразу после покупки этого дома. Говорили, что Стронкин запер ее в одной из многочисленных комнат и дверь этой комнаты никогда не открывал. Такие ходили слухи.

Единственная дочь его провела детство в этом же доме, когда ей исполнилось лет пятнадцать, он выгнал ее из дома. Но она не растерялась, устроилась работать на завод, затем окончила техникум, вышла замуж. Когда родился Андрей (в 1973 г.), отец вдруг вспомнил о дочери, стал ее навещать, помогал материально. Дочь принимала это как должное, как будто и не было многолетнего разрыва и той обиды, которую нанес ей отец. Никифор очень сильно любил своего внука Андрея. Именно от деда Орфеев унаследовал страсть к историческим изысканиям и собирательству разных раритетов.

По смерти деда выяснилось, что ни коллекции, о которой в городе так много говорили, ни особых каких-то богатств нет. Остался только сам дом и антикварная обстановка его комнат. Да еще небольшая библиотека из изданий разных годов житий Георгия Победоносца, Петра и Февронии Муромских, Киприана Карфагенского и Иулиании Вяземской. Коллекционирование подобных книг Никифор Стронкин был увлечен последние десять лет своей жизни.

Кроме дома дед оставил Андрею и еще одно наследство, довольно странного характера: два ключа старинной работы. За день до своей смерти, отдавая ключи внуку, Никифор Стронкин сказал ему: «Это ключи от дома барона Ганделя. Но их только два, а должно быть три, чтобы открыть двери. Найди третий ключ, это все, что я успел узнать». Смысл этого завета Андрею был непонятен, а спросить он не успел: за три дня до своей смерти дед пребывал в бессознательном состоянии, он и умер, не приходя в себя.

Дом Стронкина был огромным, ужасающе огромным. Во всяком случае, в начале XX века (а по документам дом был построен в 1901 г.) так редко строили из дерева. Дом состоял из двух этажей и полностью был сложен из огромных дубовых бревен. Вся эта махина покоилась на мощном каменном фундаменте. Имелся также обширный подвал, который в некотором роде представлял собой еще один, но подземный этаж. Фундамент выложен большими валунами, что было необычно, так как в Лакинской и соседних губерниях таких камней днем с огнем не сыщешь. Всего в доме было 33 комнаты. Каждая комната имела прямоугольную форму, три окна и была ровно в два раза больше предыдущей, начиная от первого этажа, так что на втором этаже находились самые большие комнаты. Еще одна особенность дома: то, что было сказано, даже шепотом, в одной из комнат было слышно во всех, но только при открытой, хотя бы в одной комнате, двери.

Андрей любил этот дом. Он был таинственным и мрачным. Это и нравилось ему. В детстве, бывая в гостях у деда, он часто в одиночестве гулял по длинным коридорам дома, переходя из комнаты в комнату, прислушиваясь к разным звукам, которыми всегда был наполнен старый дом. Он попадал как бы в особый мир, за стенами дома исчезала реальность, и казалось, что ты оказался на дне огромного склепа. Андрей любил разглядывать старинную мебель, массивные диваны, кресла и кушетки, портреты неизвестных ему людей и статуи странных чудовищ и чудищ. После смерти деда Андрей ничего не менял в доме он только поставил на кухне новую мебель и газовую плиту.

Проводив Ксению Орфеев благополучно добрался до дома и только на кухне, выпив чашечку горячего чая он ощутил странную усталость. Андрей вспомнил события сегодняшнего дня и подумал о том, что заговор, который они так неосторожно произнесли вслух, разбудил какие-то неведомые силы и что — то в мире стало меняться. Хотя, с другой стороны вроде и не произошло ничего из ряда вон выходящего, все вполне объяснимо и понятно. Ну, проводил он красивую девушку, которая когда-то давно была влюблена в него, и что с того?

Усталость давала о себе знать: хотелось спать. Сон обволакивал тело, слипались глаза. Андрей положил руки на стол, склонил на них голову и задремал. Ему приснился странный сон. Как будто он находится в большой комнате перегороженной панелью с прозрачными стеклами в верхней части. По обе стороны панели стояли стулья и телефоны на небольших полочках, прикрученных к панелям. У входа в комнату охранники в форме грузинских полицейских. Андрей видит себя сидящим у одного из окошек, открывается дверь по другую сторону панели и входит его дед Никифор Стронкин: его длинные седые волосы не расчесаны, борода топорщилась в разные стороны. Одет он в серую рубаху до пят, какие надевают на буйных психов, руки скованы кандалами. Он садится на стул по другую сторону панели, напротив своего внука и берет телефонную трубку, взглядом показывая Андрею, что он должен сделать то же самое. В трубку Андрей слышит немного глуховатый голос деда:

— Привет, Андрюша! Ты еще жив? Рад тебя видеть. Как ты там?

— Да ничего, потихоньку.

— Скоро вам всем каюк, если ты не пошевелишься кое-что сделать.

— Что я должен сделать?

— То, что я тебе говорил и раньше: найти третий ключ.

— Я ищу, но пока успехов нет.

— Ищет он! Плохо ищешь. Времени осталось мало, а ты и то, что нашел, не можешь понять, думай лучше и друзья твои пусть думают. Может и поздно теперь. Ты же одну провожал уже. Смотри, не целуйся с ней!

Откуда-то с потолка раздался голос: «Свидание окончено!» Дед встал, загремели кандалы.

— Молись за меня. Ты совсем не молишься, а мне здесь плохо. И да, дом мой, который ты так любишь, это дом Ганделя о котором ты скоро узнаешь.

Андрей не успел ответить, дед исчез, свет стал меркнуть. Зазвонил телефон. Андрей как завороженный смотрел на него, и тут до него стало доходить, что телефон звонит не во сне, а на яву у него в комнате. Орфеев встал, прошел в зал, взял трубку и услышал взволнованный голос Тани Куниной:

— Андрей, приезжай скорей, нужна твоя помощь!

— Хорошо, Тань, еду. — Ответил Андрей и начал собираться.

* * *

Юрий Почепов был родом из с. Сыравель Рипецкого района Лакинской области. Десять лет назад он приехал в Лакинск, и поступил в институт на исторический факультет. Все десять лет, ни во время учебы, ни после нее, он не имел собственного жилища в городе. Сначала жил в студенческом общежитии, потом снимал убогие комнаты в глухих углах города.

За годы учебы Юрий скопил кое-какой капитал, занимаясь перепродажей антиквариата. В какие только аферы он не пускался! И вовсе даже не из желания заработать побольше денег, а единственно из азарта, из жажды приключений и опасностей. Со временем Почепов поуспокоился, прежний азарт антикварного игрока прошел, и Юрий стал воспринимать свое дело именно как работу, как способ зарабатывать на хлеб насущный. Тем более что за все эти годы был приобретен богатый опыт и бесценные знания, которые ни в одном институте не получишь. Юрий слыл в среде коллекционеров, знатоком всего того, что касалось старинной мебели, книг, денег, икон, фарфора и хрусталя. Знания и опыт его ценили и часто обращались как к опытному эксперту.

В день, когда они с Орфеевым ходили к Татьяне, ему крупно повезло: он продал новогиеновский сервиз 1911 г., с лихвой компенсировав все свои расходы, связанные с покупкой книги. Часам к десяти вечера он вернулся в свое жилище: квартиру на втором этаже многоэтажного дома, которую он снимал уже третий месяц. После ужина, он сел за работу. Начал с летописей, но в разных редакциях их под 1407 г. не обнаружил ничего достойного внимания, и только раскрыв «Славянскую энциклопедию» он нашел информацию, которая, как ему показалось, заслуживала внимания. В статье о лакинском князе Георгии Святославиче рассказывалось о его печальной судьбе: «В 1407 г., согласно летописному сообщению Георгий Святославич, увлеченный красотою жены бывшего князя Семена Ярославича Терции, убил во время пира ее мужа, своего наместника в Рипецке, и пытался изнасиловать саму Терцию. Обороняясь от насильника, она ударила его ножом, но промахнулась, тогда княгиня бросилась бежать от озверевшего князя, но тот догнал ее и в порыве бешенства зарубил». Никоновская летопись сообщала о том, что князь подавленный совершенным деянием ушел в Петровский монастырь. Но и там не нашел себе покоя, скитаясь из одного монастыря в другой он, наконец, скончался в Рязанских пределах в день Воздвижения Креста Господня «пребыв в печалех и в скорбех, сетуя и плача, поминая свои беды и напасти». На Георгии род лакинских князей пресекся.

Конец ознакомительного фрагмента.