Лучезарный

Олег Корч (2025)

Миры пересекаются. Наш современник оказывается в параллельном магическом мире.

Глава 3

— Бабушка, он ушёл! Я чувствую это. Хлеб намоленный, который я ему дала, остался, а его в нашем мире нет.

— Внученька! Значит такое его предназначение. Ему давалось предостережение, но он сам вызвался идти к «Воротам». Лучезарный не ошибается в выборе. Он избранный. Давай лучше помолимся за него.

Ведунья Валентина Сергеевна и её внучка Ольга подошли к иконе. Иисус строго смотрел на них.

— Мы правильно делаем? Может там другой бог? — шепотом спросила девушка.

— У него много обличий, молитва дойдет, — уверенно ответила женщина.

***

Андрей Селиверстов поймал себя на том, что ерзает на сидении моторной лодки «Казанка 5», наваливаясь грудью на штурвал, как бы пытаясь ускорить её ход. Двухтактный маломощный двигатель стучал как маленький барабан. Хорошую лодку с мощным двигателем, никто из местных отдавать в аренду приезжим на три дня не хотел, поэтому взяли за «консервный бартер» то что было у председателя Мефодьича. Сзади сидели командировочные: профессор Юрий Юрьевич и его ассистент Дмитрий. Они, перекрикивая шум мотора о чем-то оживленно спорили. Андрей не вслушивался, его мысли были заняты другим. Костя Андреев, оставшийся на ночевку на баркасе около Белой скалы, вчера в десять вечера не ответил на вызов по радиостанции. Не ответил он и в одиннадцать, и в двенадцать ночи. С утра Андрей безуспешно его вызывал с семи часов. Профессор, которому он выложил свои опасения по поводу молчания друга детства, только отмахнулся рукой. Накупался, нарыбачился и дрыхнет теперь без задних ног твой друг. Таков был основной смысл его ответа. Сейчас Селиверстов давил внутри себя панические мысли, ночь он почти не спал. Как только он проваливался в сон, то сразу ему начинались снится кошмары. Залитая кровью палуба баркаса, по которой он идет, и в углу непонятный мешок, при рассмотрении которого поближе, превращающийся в тело, лежащее лицом вниз. Или затонувший баркас, с торчавшей из воды рубкой и рядом пятно, которое, опять же, при рассмотрении, оказывалось телом, плавающим лицом вниз. В кошмарах, он не разу не видел лица Андреева. Пусть будет все хорошо, — подумал Селиверстов.

Впереди показался баркас. В моторке все притихли. И было с чего. Когда уезжали, он стоял носом к воде и кормой к Белой скале, теперь наоборот. С кормы свисал фал. Андрей скинул обороты двигателя. «Казанка» медленно проходила вдоль борта баркаса. Палуба была чиста. Селиверстова чуть «отпустило». Впереди показалась Белая скала.

— Ох ты, — застонал профессор.

Место приемной аппаратуры было пусто. Там, где был анкерный болт, зияла развороченная дырка.

— Он что, переставил баркас не отцепляя аппаратуру? — начал истерить Юрий Юрьевич, — да он у меня ответит за это! Она же стоит двадцать тысяч евро! Да я его…

Андрей, не обращая внимания на стенания профессора, заложил дугу около скалы и плавно начал швартоваться к баркасу, к борту, где была накинута металлическая лесенка.

— Держи лодку, я сейчас фал с кормы подтащу, — сказал Селиверстов помощнику профессора Дмитрию. Тот единственный, кто сохранял хладнокровие. Сам профессор, не дожидаясь швартовки, перемахнул через борт, и бормоча: сейчас я покажу этому недоумку…, умчался в сторону рубки.

Андрей вытащил из воды фал, на конце которого болтался анкерный болт. Узел на болте был затянут явно чрезмерно. Значит его тянули несколько раз и очень сильно, — отметил молодой человек.

— Нет одного комплекта для дайвинга и баллона с воздухом, — крикнул с кормы Дмитрий.

Со стороны рубки раздался грохот, звук падающего тела и сдавленные ругательства профессора.

— Юрий Юрьевич! У Вас все нормально? — Селиверстов.

В дверях рубки показался профессор. Он потирал локоть левой руки.

— Там кастрюля с супом разлита, — крикнул он и страдальчески сморщился.

Андрей Селиверстов осмотрел камбуз. Затем он пробежался вдоль бортов баркаса. За его манипуляциями с интересом наблюдали профессор и его помощник.

— Что Вы делаете, — не выдержал ученый муж, — что это за странные перемещения? Вы в своем уме?

Селиверстов остановился на корме:

— Кастрюля с ухой зафиксирована на плите жестко. Алюминиевые уголки с выдвижными стопорами я лично устанавливал. На всех суднах, в обязательном порядке, есть бортики для посуды, чтобы посуда не сваливалась со стола при качке и движении. После того как рыбаки опрокинули кастрюлю с ухой, я сделал фиксирование кастрюль на плите. Разлиться уха могла только, если баркас накренился больше чем на тридцать градусов. Причем он наклонился строго на бок — подтеки на кастрюле, с одной стороны. Такой крен не возможен при повороте вокруг якорной цепи. Константина Андреева на борту не было в этот момент, радиостанция валяется около кровати. Он бы её поднял и сообщил бы о крене. Борта баркаса без повреждений. Итого: Кто-то или что-то накренило судно на борт, причем с такой силой, что анкерный болт, фиксирующий судно за корму вырвало. Андреева на борту не было и после этого он на баркас не поднимался.

Фотографируйте камбуз, корму, фал. Все это пригодится МЧС и полиции.

Где ты, Костя?

***

— «Городской», в лапту пойдешь играть?

Я красноречиво показал на костыль.

— Ну кидать то ты можешь. Пацан не унимался. Группа поддержки из таких же пацанов внимательно вслушивалась в разговор.

— Юрий, не сегодня.

— Тогда пойдем, посмотрим на выгрузку рыбы.

Не отстанет ведь. Я отлично его понимал, деревня, скучно, а тут такой «подкидыш» из озера случился.

— Пойдем, — вздохнул я.

***

«Городским» меня назвали по совокупности. Во — первых я выше всех в деревне. Пусть на пару сантиметров, но это так. Потом разговор, акцент. И еще — я не знаю многих вещей. Встать в четыре утра для дойки, выгнать свою корову в стадо к пастуху, затем в хлев, чистить. Козу обиходить. Нет, я все это помнил по детству, но не так ведь по-взрослому. Я здесь уже две недели. Первую помню отрывочно. Вот я «всплываю» из забытья. «Бу-бу-бу», — разговор женский и мужской.

«Давайте Матрена Сергеевна, сделаем укол, у меня остался еще одна ампула с антибиотиком»

«Бу-бу-бу, кашляет кровью, голову обработайте, там серьезная гематома».

Потом снова забытьё.

Осознавать себя я начал только на пятый день, так сказала женщина, у которой я лежал. Матрена Сергеевна и по совместительству знахарка деревни Черная.

Когда я увидел себя в маленькое зеркало, которое почему-то было с черными пятнами по всему периметру, то ужаснулся. Лицо было синие и опухшее. Плечи, были затянуты бинтами, нога левая в лубке. Голова обрита полностью и бинтом сзади крепилась марлевая подушечка. Красавец еще тот. Если добавить, что я шагу не мог ступить без кашля, от которого раздирало грудь, то комплект был полным.

Голова болела постоянно, легче становилось после отвара, который давала бабка Матрена. В промежутках между приступами боли я пытался узнать, куда я попал. Как говорят — нет худа без добра. Я был в таком состоянии, что информацию извне принимал частями и не особенно задумываясь, что позволило мне избежать нежелательных «косяков». Первым делом, когда сознание более-менее вернулось, я попросил у старушки телефон. Куда звонить то собрался, — ответствовала она. В Питер, отцу, — честно сказал я. А, отцу, — туманно сказала Матрена, — а кто у нас отец в Питере? Андреев, Георгий. Живете то где? Тут я решил пошутить, вспомнил «Иван Васильевич меняет профессию»: в палатах! Знахарка пожевала губами и приложила руку к моей голове. Жар у тебя, ну-ка испей. Кувшинчик с напитком прикоснулся ко рту. Когда я проснулся, то обстановка вокруг меня изменилась. Я был на втором этаже дома знахарки. Окна были раскрыты и свежий воздух спокойно царил в комнате. Апполинарий Феоклистович сказал, что с твоим кашлем нужно больше воздуха, — пояснила мне бабка Матрена в ответ на мой удивленный взгляд.

— Апполинарий Феоклистович — это доктор, он как раз был здесь, когда тебя принесли из озера ко мне. У меня был только стрептоцид, обработала твои раны, но ты в горячке был. Доктор и предложил сделать тебе укол.

— Спасибо, — я выдавил из себя.

— Да не за что, он раз в месяц приезжает, от министерства по связям с пограничьем. Он и доктор, и курьер, и почтальон. Нам еще повезло, он по первой специальности фельдшер, все «выбивает» по поводу лекарств. Скажи мне, пожалуйста. — Матрена развернулась ко мне спиной и начала ковыряться в коробке. — Ты не из этих?

— Из кого? — моё удивление было не поддельным.

— Ну из этих, которые себя зовут «непримиримые», — ответ знахарки был обтекаемым.

В этот раз кашель был захлебывающим. Я хотел что-то сказать, но напоролся на спазм. Сплюнув в миску, которую поднесла знахарка, я обессилено откинулся на подушки.

— Бабушка Матрена! Давайте поговорим серьезно. Я многое не помню, многое не понимаю. Был в воде, потом водоворот, потом здесь. — Я специально опускал многие моменты, чтобы иметь поле для маневра. Я действительно живу в Питере, отец мой Георгий Андреев. Кстати, где телефон, он, наверное, волнуется, мне надо позвонить.

— В деревне нет телефона, есть только телеграф, но он для связи с областным центром и распоряжается им староста и только для государственной надобности. Деревня называется Черная, она последняя в приграничье. Дальше только «точки отчуждения» и смотрители за ними. Они из «Ордена проклятых». Что ты хотел еще узнать?

Я впал в ступор. Какие «точки отчуждения» и кто такие «Орден проклятых»? Я где вообще? До этого момента все было ясно: омут в нашем озере Черном, затем попадание в соседнее озеро. Там много рядом маленьких озер заболотистых, мелких, соединенных паучьей сетью мелких речушек и ручьев. Надо только добраться до людей, они позвонят и за мной придет вахтовый грузовик.

Что это за белиберда?

— Какой сегодня год и кто у нас президент, — чувствуя подвох, осиплым голосом спросил я.

— На «Тверди», в империи Росс, правит Георг Четвертый! Год от сотворения мира 4076, от снисхождения Лучезарного 312-ый.

Всё, приплыли. Меня разобрал истеричный смех. Какой телефон, кому звонить. Ало! Дедушка. Это Ваня Жуков (интерпретация рассказа А. П. Чехова «Ванька» (1886 г.), предупредите Герасима, чтоб не топил «Му-Му».

Мой смех был похож на рыдания.

Матрена неодобрительно покачала головой и профессионально выдернула у меня из-под спины подушку.

–Поспи, касатик.

***

— Ну ты чего, застопорился, — оклик Юрца вырвал меня из размышлений. Рядом раздался смех. Смеялись две девчонки. Простенькие полотняные платьица, на голове венки из ромашек, на ногах обувка из коры, типа лапти, но с белой тканью — онучи.

— Видишь, «городской», Олька для тебя белые онучи одела и подружку взяла, — зашептал мой сопровождающий. Вот Федька тебя увидит, будет тебе. Хотя, — он окинул меня взглядом, — бить сильно не будет, ты еще не оклемался.

Я хотел ответить, но впереди появился староста деревни. Волков Игорь Иванович. Он ко мне относился как-то настороженно. Когда заходил к моей хозяйке, старался вести с ней беседы на улице. Взгляд его на мне не останавливался, такое ощущение, что меня не существовало. Я знал, со слов Матрены, что он отставной военный и его назначили старостой этой удаленной деревни не спроста.

На берегу мужики надевали что-то похожее на чулки из просмоленной ткани, а кто-то и вообще скидывал обувь и оставался только в портках. К мосткам подтаскивали весельный баркас, груженый сетками с рыбой.

— Ты давай на мостки, тебе еще рано в воду и жди, когда рыбу заберут из баркаса, на дне останется мелочь, которая через ячею прошла. Её только на корм скотине, ну а мы её сегодня вечером пожарим на камнях, это не возбраняется. Только не зевай, ты большой, тебя не прогонят. Держи сетку, — и малец протянул мне кусок рыболовецкой сети, собранной в виде авоськи.

Я крякнул, но сетку взял и вступил на мостки.

–Ой, — сзади на меня легли девичьи руки.

Я обернулся. Оля стояла, потупив взгляд, прижавшись ко мне всем телом.

— Мостки качаются, — жалобным голосом произнесла она.

Только этого мне не хватало. Девчушка была дочкой старосты. Какой там Федька! Кулак у Волкова был с мою голову. Я посмотрел на берег. Староста, как специально стоял спиной ко мне и давал указание возницам с бочками в телегах.

— Оля, идем к баркасу. Как можно более равнодушно сказал я, хотя все лицо обдало жаром.

— Хек, — Юра, споткнулся около мостков и позорно распластался в воде.

Мы синхронно вместе с Ольгой рассмеялись. Я со стороны посмотрел на себя. У меня что куртка, что штаны с чужого плеча. Баба Матрена их откуда-то принесла. Они широкие, но маленькие по росту. Этакий клоунский наряд. Бритая голова, и палочка для хождения, причем палочка из благородного дерева, но настолько обшарпанного, что «Киса Воробьянинов» образец денди. Что она во мне нашла?

— Юра! Ты нормальный? — это Оля спрашивает.

— Смейтесь, смейтесь, вот батька твой вас увидит, я отмазывать не буду.

— Пойдем, — я взял Ольгу за руку и потянул по мосткам к началу причала. И как назло, староста повернулся к нам.

Я, за руку с девушкой, у всей деревни на виду. Мой лысый затылок начал нагреваться от взгляда Волкова.

Тут баркас с рыбой стукнулся о причал, и мужики быстро пришвартовали его к пирсу.

— Пойдем, посмотрим, — я говорю Ольге, хоть как-то скрыться от глаз старосты.

Я присел на корточки, мужики быстро трясли сети и скидывали рыбу в корзины. Другие их забирали. Оля стояла, положив руки мне на плечи. По–моему её не волновали чужие взгляды и языки.

— «Плевака»! — крик из баркаса не произвел на меня впечатление. Я еще хотел, обернувшись к девушке пошутить: «А где едака?».

Меня обдало водой. Стоящие в баркасе рыбаки буквально выпали из него в воду.

— Падайте вниз, вниз! — крики с берега. Я не сразу понял, что они относятся к нам.

Из баркаса появилась рыба. Ну как рыба: длинный угорь, который еще и мерцает, то проявится, то исчезнет.

Несуразно раздутая голова. Тонкое тело кольцами на дне баркаса.

К спине прижалось девичье тело, теплое дыхание уткнулось мне в затылок, а руки с такой силой обхватили шею, что я стал опасаться задохнуться.

Голова «угря» поднялась над баркасом и приблизилась ко мне. Теперь нас разделяло сантиметров двадцать. Широко поставленные глаза на «сковородке», маленький змеиный язык.

В груди у меня внезапно потеплело. Эта рыба-угорь вызывала у меня симпатию. Такая хорошенькая. Так она маленькая, ребенок совсем — пришло ко мне осознание. Она сама всего боится. Не отдавая себе отчета, я зачем-то протянул к ней руку. На берегу кто-то охнул и снова тишина. «Плевака», или как её там, исчезла и проявилась уже в виде колец на моей правой руке, причем голова рыбы уместилась у меня в ладошке.

— Ольга! Смотри какая хорошенькая рыбка.

Потому как девчачий нос начал двигаться из стороны в сторону по моему затылку, я догадался об отрицательном ответе.

— Ну хоть объятия ослабь, задушишь ведь. Хватка не ослабла, а нос повторил то же движение.

Сзади скрипнули мостки. Голова «рыбы-плеваки» метнулась в сторону. «Капюшон» вокруг головы раздулся, маленький змеиный язык быстро-быстро замелькал во рту.

— Оля, ты в порядке? — Волков стоял на мостках.

— Стой где стоишь!

А это уже тяжелая артиллерия подтянулась. Баба Матрена, с тарелкой в руках.

— Костя, рыбка эта порождение «Ледяного исхода», маленькая капля её яда-это паралич. Противоядия нет. Плюётся на расстоянии десять метров. Смерть через двое суток. Она хищник, как и все оттуда. Ты аккуратнее с ней. Иваныч, стой где стоишь. Вот тарелка с мясом, поставь её поближе к Косте. Да и не беспокойся за дочку. Пока она обнимает Константина, рыба принимает их за единое целое. — Все это знахарка произнесла обычным голосом, как будто ситуация рядовая.

Я посмотрел на «плеваку», она, в свою очередь, повернула голову ко мне.

«Ну ты даешь» — мысленно обратился я к «рыбе-угрю».

«Кушать и домой» — пришел ко мне «посыл» в виде картинок, где рыба-плевака кусала мясо, а затем растворялась в воде.

Я, кряхтя как старый дед, приподнялся. Ольга встала вместе со мной. Тарелка с куском мяса была в метре от меня. Староста уже был на берегу. Его взгляд не обещал мне ничего хорошего.

–Давай, — я протянул руку с окольцовывающей меня рыбой к тарелке.

Как она это делает, непонятно, но «рыба-плевака» уже сидела в тарелке и поглощала кусок мяса, положенный Матреной.

Я наблюдал за этой картиной спокойно. Ну как спокойно, меня сзади обнимала девушка. Тепло её тела, не скрою, было очень приятным.

Миг, и «плевака» уже в воде. Меня «обдало» признательностью и всё…

На берегу все вдруг заговорили вразнобой, но тихо.

— Ольга! Домой, быстро! — это Волков.

Я посмотрел на него, но его взгляд на мне не остановился, я опять для него не существовал.

Дочка Волкова крепко сжала мне руку и мигом оказалась на берегу. Там ей на шею бросилась подружка и что-то стала нашептывать на ушко, хитро поглядывая на меня. Затем они быстро-быстро растворились в толпе местных жителей, собравшихся на зрелище с выгрузкой баркаса.

— Петро, иди-ка сюда, — голос старосты сочился ядовитым дружелюбием.

— Иваныч! Клянусь Лучезарным, не ставил я сети за буйками. Рядом — да. — заголосил испуганным голосом мужик с баркаса с сетями. — Ты посмотри, «плевака» совсем маленькая, заплыла сама сдуру за «отчуждение», она даже яда не имела, поэтому и прошла. Ну не виноват я.

— Иди сюда. — голос Волкова был непреклонен.

— Константин, пойдем домой. — Рядом появилась знахарка. — Сейчас Иваныч будет делать внушение рыбакам, а учитывая, что его дочка могла оказаться в опасности — это будет больно.

Мы, с бабой Матрёной, прошли через расступившуюся толпу. Я почувствовал, что отношение местных от безразличного изменилось ко мне на настороженное. Но мне на это было наплевать. Сейчас моя голова была занята другим, одним простым вопросом: что делать дальше? Параллельно, на меня накатывала тоска. Тоска по дому, по отцу, по друзьям. Здесь все было чужое. Чужой мир, чужие отношения. Глаза непроизвольно увлажнились. Вспомнился бородатый дед из видений и его слова: «ты сможешь». Сцука! Доберусь я до тебя! Злость меня немного взбодрила и слезы, не начавшись, высохли.

— Кто ты? — неожиданно задала вопрос деревенская лекарка.

— Да не помню, — вяло отмахнулся я.

— Врешь, зачем не понимаю, но чувствую. Георгиевич ты? Живешь с отцом в «палатах»? У тебя случайно нет видений странных, а в голове ничего не «ёкает», когда ей крутить начинаешь?

Вот же зараза! И про видения угадала и про новое чувство, которое появилось здесь, тоже.

— Снов не помню, а голова болит периодически. Сами ведь настойки даете. — как можно более равнодушно ответил я.

— Скоро должен Апполинарий Феоклистович приехать. Ты не смотри, что он доктор. Основное место службы — министерство по связям с пограничьем.

— И что?

— А то! Если ему что-то в тебе покажется странным, то после него приедут «Стражники очищения».

— А это еще кто такие.

— Лучше тебе с ними не знакомиться.

— Да я и не собирался. Матрена Сергеевна, — подпустил я в голосе нотку подхалимажа, — мне бы Вашего отварчика, а то опять голова начинает гудеть.

Тут я не соврал. Как я начал приходить в себя, то появился в голове непонятный шум, причем он усиливался, если повернуться на северо-запад и уменьшался, если в другие стороны. Иногда мне казалось, что сквозь шум прорываются слова. Их не разобрать, но вечером и ночью это бормотание усиливалось, что реально мешало спать. Мы уже подошли к дому.

— Поднимайся к себе. Сейчас я заварю корешки с травами. — знахарка.

Через час Матрена поднялась ко мне с кувшинчиком отвара и зажженной свечой в кованном, в виде черпака с ручкой, подсвечнике.

— Вот тебе, только все не пей, замучаешься ночью на двор бегать.

Спать не хотелось. Это местные ложились, как только темнело. Жечь свечи — дорого, да и чадили они страшно, а света давали мало. Утром многие вставали не в четыре утра, а еще раньше чтобы обиходить скотину. В общем, деревенская пастораль совсем не привлекательная. Спать ложились, как только солнышко закатывалось за горизонт.

— Матрена Сергеевна, а сколько Вам лет?

— Ну нахал, — знахарка подбоченилась, — женщине столько лет, насколько она выглядит.

— Неужели восемнадцать?

— А-ха-ха-ха. Уел паршивец. Так ты дамский угодник?

— А расскажите мне про «Ледяной исход» и Лучезарного.

— Удивил. Про него начинают рассказывать ещё совсем несмышленышам. Ты что ничего не помнишь?

— Выходит так.

— Ну, чтобы рассказать тебе всё, не хватит и этой свечи и другой. История запутанная, а теперь и опасная, очень много желающих жить этим.

— Ну вкратце, бабушка Матрена, — я сделал самое умильное лицо, которое смог.

— Ну если только вкратце, — знахарка улыбнулась, — слушай.

— То далекое десятилетие на «Тверди» называли «золотыми» годами просвещения. Было много географических, технологических, медицинских открытий. Запустили дирижабли через Атлантику. Первые паровые суда связали европейские порты быстрой доставкой. В нашей стране тогда правил царь Иван Грозный и называлась она Россия. На рубеже 3764 — 3765 годов от сотворения мира разразилась погодная катастрофа. Температура упала летом до плюс пяти, зима началась очень рано и даже в южных регионах держалась восемь месяцев. Погиб практически весь урожай. Все надеялись, что это ненадолго. По всем странам проходили молитвы богам плодородия. Но реальность оказалась еще страшнее. Внезапно льды сковали мировой океан, а с полюсов начала наступать темнота и что еще ужаснее — из темноты стали появляться неизвестные существа. Больше всего пострадали прибрежные страны. Оттуда потянулся поток переселенцев вглубь материков. Так появилось название «Ледяной исход».

— Ну а причем тут Лучезарный?

Я вспомнил из школьного курса истории, что и на Земле был природный катаклизм. Там какой-то вулкан засыпал пеплом все небо и был голод. Все-таки лучше надо было слушать на уроках в школе, сейчас бы пригодилось.

— Смута поднялась в народе. Население грабило амбары с зерном. Старым богам уже никто не верил. Правящие династии пали. Древние святилища были разорены. Многие были уверены, что пришел конец света. И вот, на исходе 65 года, людям во всех странах мира, пришло «видение». В разных частях света его описывают по-разному, но есть общее. Глубокий старец с нимбом произнес: «я пришел дать вам лучезарный свет, выберите достойных, и тьма отступит».

Ага, это тот дед, который и ко мне во сне приходил.

— А дальше?

— Дальше? По всему миру возникли черные купола, их и назвали потом — «точки отчуждения». Они расположились неравномерно по границе между льдом и темнотой, и землями, на которых находились люди. Пройти через эту границу живому существу практически нереально, но и созданиям льда и темноты проникнуть к людям то же трудно. Самый большой купол появился в столице, теперь уже империи Росс. Как оказалось, купола наводят на большинство людей непреодолимый ужас, но есть и исключения. Так и возникло расслоение общества. Ничтожная часть населения, при приближении к куполу, испытывает восторг и наслаждение, но долгое нахождение рядом с источником лучезарного света ведёт к помешательству и преждевременной смерти. Так возник «Лучезарный орден». Другие испытывают в равной степени и ужас, и наслаждение, и могут оставаться рядом с источником долго. Так появились «Проклятые». Ну а многие другие братства возникли стихийно. Всегда найдутся проповедники, считающие что только они правильно толкуют божью волю. Да и многие ревнители нового бога стали пристраиваться к общественным благам. Те же «Стражники очищения». Они вроде служат «Лучезарному ордену» как искоренители скверны, но мошна у них своя.

— А император откуда взялся?

— А вот это очень интересно. В столице Росс, над самым большим куполом, возвели храм «Лучезарного Господа Нашего». Руководил возведением известный дворянин и меценат Георгий. И в один из дней, так получилось, что он вошел в этот купол. Строители нанятые, и так отмечали, что дворянин не испытывал ни страха, ни наслаждения от близости купола, а тут такой пассаж. Всех остальных, кто пытался это сделать и до него и после, просто отшвыривало. Некоторых находили и за километр. Не все и живыми оставались.

Когда он, через три дня, вышел из купола, то объявил, что ему стал доступен божий замысел. Это был Георг Первый. Сейчас у нас правит его династия, а именно Георг Четвертый, правнук. Ой, заговорилась я с тобой. Спать пора уже.

— Бабушка Матрена, ты так интересно рассказываешь. Не похожа ты на деревенскую знахарку.

— Так я, внучок, только как пять лет знахарка Матрена. А так, перед тобой, бывшая фрейлина императорского двора графиня Потоцкая Мария. Здесь я обет исполняю. Хотела уйти в скит на старости лет, но император настоял на служении людям. Все, все, спать пора. Я оставлю тебе свечу, не забудь её потушить, не хватало ещё пожар устроить.

Я подождал, пока не перестанут скрипеть ступеньки на лестнице и хлопнет дверь внизу, затем отхлебнул из носика кувшина знахарского отвара. Пора и мне спать. А рассказ то интересный, прям как сказка из мира фэнтэзи. Бу-бу-бу в голове притихло, и я погрузился в сон.

***

Разбудили меня голоса внизу.

— Апполинарий Феоклистович, что ж Вы не свет ни заря примчались, — это знахарка или, как её там правильно, графиня.

— Матрена Сергеевна, или может правильно Мария говорить?

— Да называйте как хотите, только что Вас подвигло гнать в неурочное время?

— Дела государя императора. Я вот свежие газеты Вам привез, сами потом почитаете и поймете. Где там Ваш озерный подкидыш. Давайте я его посмотрю. А староста ваш меня насмешил. Беседовал я только что с рыбаками. Смеялся от души. Знаете, как наказал он того, кто «плеваку» притащил?

— Да откуда? Мы с моим болезным сразу домой пошли, слаб он еще, а после переживаний не дотащила бы я его домой, вот мы сразу с причала и ушли.

— Волков заставил этого неудачника раздеться догола и в таком виде, руками, перебирать и загружать рыбу с баркаса в корзины. А-ха-ха! Ну Ваш то подопечный то же хорош: «плеваку» в руки взять. Слава Лучезарному, что она мальком оказалась, ещё без яда.

Заскрипели ступеньки лестницы. Я быстро одел портки и затянул веревку на талии, чтоб они не спадали. Рубаху накинул сверху.

— Ну здравствуйте, молодой человек, как вы себя чувствуете?

Я первый раз рассмотрел доктора. Не очень-то он похож на врача. Крепкого телосложения, аккуратная бородка, но не клинышком, а как говорят «лопатой». Ну если он представитель министерства по связям с пограничьем, тогда понятно.

— Давайте я Вас послушаю. Жалобы какие есть? Поднимите рубашку.

Трубка деревянная с металлическим ободком прижалась к моей груди. Я послушно дышал, не дышал, затем повернулся спиной и снова дышал, не дышал. Пальцы врача ощупали мой затылок.

— Голова болит, кружится? Кашель?

— Немного есть, — ответил я.

— Ну что ж, легкие практически чистые. Швы с затылка можно убирать. Пока никаких физических нагрузок. Что с памятью. Откуда ты? Как зовут? Какой сейчас год? Матрена Сергеевна в прошлый раз говорила, что не узнаешь ты ничего, заговариваешься.

— Год от снисхождения Лучезарного 312-ый, зовут Константин, отца Георгий, а вот дальше пока с трудом вспоминается.

— Ну такое бывает, надеюсь все восстановится. Повернись и опусти рубашку.

Я повернулся и тут в окно проникли первые солнечные лучи, один из них попал мне прямо в глаза, заставив зажмуриться. Проморгавшись, я посмотрел на врача. С доктором произошла разительная перемена. Он застыл с открытым ртом, глядя на меня.

— Апполинарий, что не так? — молчание нарушила знахарка.

— Кхе, мне надо срочно ехать, — почему-то севшим голосом ответил тот.

Мы с Матреной недоуменно переглянулись, а представитель министерства по связям с пограничьем уже сбегал по лестнице.

— Апполинарий Феоклистович, Вы же хотели взять с собой травок моих, я их уже приготовила для Вас, — крикнула вслед врачу моя целительница.

Внизу хлопнула входная дверь, а затем, на улице, раздался цокот копыт и из окна можно было увидеть отъезжающую с доктором бричку, кучер нахлестывал лошадку.

Я посмотрел на стопку газет, которую кинул врач на мою кровать. С верхней газеты на меня смотрел…Я! Только на фотографии я был почему-то одет в какой-то мундир, но это был точно я. Свой нос с фамильной горбинкой спутать было невозможно. Над фотографией был заголовок: «Взрыв поезда с наследником! Поиски продолжаются! Кто стоит за преступлением?».

— Папа Георгий, а живешь в палатах? — голос Матрены Сергеевны не предвещал мне ничего хорошего.