Хозяин Медведь-горы, или Тайна последнего Артефакта

Олег Князев, 2022

Сюжет книги основывается на находке загадочного Артефакта Силы на Медведь-горе на южном побережье Крыма, куда герой романа, Антон Громов, первоначально приезжает в летний отпуск, предвкушая хорошо провести свой отпуск в Ялте, в гостях у своего друга Михаила. Но в дальнейшем всё пошло совершенно не так, как планировалось друзьями, когда после появления на скале у побережья Медведь-горы таинственного Знака, они отправляются в Партенит в поисках его разгадки. Там герой романа знакомится с Олегом Баженовым – местным знатоком Медведь-горы, историком по образованию, увлечённым исследователем тайн природы и загадок этого древнего лакколита. В общении с ним Антон узнаёт много интересного для себя по истории Крыма и при этом неожиданно выясняется, что Олег ищет встречи с каким-то Хозяином Горы – загадочной мистической личностью, тайна которого станет со временем известна Антону, и в ходе своих дальнейших приключений в Партените и на мысе Плака, он узнаёт о существовании мира Тёмных и их инопланетных союзников, которым нужен этот невероятный Артефакт…

Глава 2

День второй. Суббота. В гостях у Мишки! Моё новое знакомство с Ялтой

Утром я проснулся от ярких солнечных лучей, светивших мне прямо в лицо. Протерев глаза, всё ещё сонный, я посмотрел на часы — было уже 9:30 утра. Полежав немного, приходя в себя, я приподнялся, сидя в кровати, раздумывая, вставать мне или нет — мы так поздно легли вчера спать — и, вдруг вспомнил тот нежный женский голос, назвавший меня ‘Ан-‘тоном, удивляясь неправильному произношению моего имени и, вообще, кто или что это было? Хотя мы выпили вчера весь мой подарочный “Hennessy”, но, при этом, как я помнил, мы были нормальном состоянии — что называется, в “адеквате” — весело болтая друг с другом, хохоча и вспоминая разные весёлые эпизоды из нашей многолетней дружбы. Но вот этот тихий голос в ночи никак не вписывался в реалии вчерашней ночи. Слуховыми галлюцинациями я не страдаю… — Может, всё-таки это был сон, и я услышал явственно фразу насчёт того, что я найду или, вернее, встречу Веронику, уже во сне?

Чтобы это ни было, этот непонятный эпизод как-то взбодрил меня, вселяя уверенность в том, что я действительно найду Веронику и был готов хоть сегодня отправиться в Партенит на её поиски.

В коридоре послышался какой-то шум, а затем уже из кухни раздался звон разбитой тарелки — очевидно, Мишка проснулся раньше меня и что-то там делал. Я встал, потянувшись с постели, оделся и вышел в коридор, где я чуть не столкнулся с ним. Мой друган выглядел бодрячком и сказал, что приготовил лёгкий завтрак. Как всегда, он был в хорошем настроении, невольно разряжая меня своим жизнелюбием и оптимизмом. Может, за эти качества (в том числе), мне всегда было приятно находиться в компании моего старого друга. Он никогда не унывал и, как мне кажется, всегда мог найти выход из любой жизненной ситуации. Ну, да, я же очень высокого мнения о нём… А его отношение ко мне было и уважительное, и очень дружелюбное. В общем, мы с ним, как две родственные души, почти как братья (хотя я знаю много примеров, когда родные братья не могли найти общий язык друг с другом, выйдя из родительского крова). Ну, да эти все эпитеты я применяю лишь для того, чтобы показать, насколько дружны мы с ним.

Позавтракав, съев без всякого аппетита вчерашние бутерброды — закуску с нашего вчерашнего “фуршета”, мы перешли в гостиную (служившую Мишке одновременно и спальней) и сели на диван, продолжая наш разговор о моих планах на день и вообще, куда я хотел бы поехать или пойти в Ялте и что посмотреть на ЮБК. Поскольку каких-либо определенных планов у меня не было, мой друг предложил мне сегодня прогуляться для начала, по городу, сходить на пляж, пройтись по набережной, ну, а дальше видно будет, куда и что.

Итак, мы решили пойти на пляж (что было самым естественным желанием для меня) — купаться в тёплом Чёрном море — мечта любого человека, приехавшего в такой тёплый, южный уголок, как Ялта.

Выйдя из дома, мы пошли в сторону моря, и по пути Мишка рассказал мне обо всём, что интересовало или привлекало моё внимание здесь. Пройдя мимо кустарно выглядевших разношерстных палаток и магазинчиков у вещевого рынка (его, по словам Михаила, будут реконструировать скоро), поднялись по ступенькам вдоль линии шалманных построек и магазинных сарайчиков строительного рынка вверх к улице Свердлова (революционного деятеля — соратника Ленина) и направились вниз в сторону видневшегося впереди высокого здания из красно-жёлтого кирпича. Оно высилось на углу пересечения с улицей Дражинского (спасибо Мишкиным пояснениям) подобно пузатой красноватой башни и называлось “Edinburg Tower”, возвышаясь над всеми окрестными маленькими двух — и трёхэтажными домиками старой постройки, подобно настоящей башне.

Михаил, проходя мимо, сказал мне вкратце, что на этом месте первоначальной застройки восточной части города больше ста лет назад, стояла первая в Ялте, большая 3-х этажная гостиница, названная в честь герцога Эдинбургского. Она претерпела затем серию перестроек и косметических ремонтов, а потом, уже в советское время, переименована в “Приморскую”. По его словам, она была весьма популярной в Ялте недорогой гостиницей без особых удобств, но со столь известным в то время её рестораном “Кавказ” на первом этаже.

— Ты там был? — cпросил я, задирая голову, чтобы посмотреть на её верхние этажи.

— Конечно, нет! — засмеялся Мишка. — Её снесли где-то лет 30 назад! А это элитное жилое здание построили в начале двухтысячных годов на месте той гостиницы. И назвали, так прецизионно, с намёком на фешенебельность. Мол, люксовые апартаменты с парковкой. Стоит всего в 100 метрах от моря. Но здесь же оползневая зона и, вроде, проходит граница зоны тектонического разлома. Старую гостиницу ведь не так просто снесли из-за постоянных трещин в фундаменте и стенах.… А вообще, Антош, наш город — это смесь абсолютно разной застройки: старой и новой и используются не только все три её холма, но и строят уже чуть ли не в зоне её примыкающих заповедников.

Обойдя это большое, округлое здание, мы свернули затем на извилистую проезжую дорогу, идя в сторону Массандровского пляжа. Ну, а выйдя непосредственно к пляжу, и увидев, что почти всё пространство галечных пляжей, разбитых на ряд секций с отдельными волноломами с террасами наверху, было заполнено загорающими “курортниками”, я спросил недоуменно у Мишки:

— Ну, и где нам притулиться здесь?

Он предложил пойти в самый конец этой пляжной набережной — там имеется “полудикий” галечный пляж, без особых удобств, но раздевалка там точно имеется.

Идя дальше по Массандровскому пляжу, я просто радовался тому, что у Ялты есть такой хороший, оборудованный пляж со всеми удобствами и уютной набережной с массой мелких магазинчиков, ларьков, пирожковых, баров и кафешек — здесь можно было и поесть, и попить пива, не уходя с пляжа. При всём этом, здесь как-то не чувствовалось тесноты или скученности, а ненавязчивая, приятная музыка, едва слышимая релаксирующим звуковым фоном вдоль всей прогулочной зоны, создавала ощущение комфорта и приятной расслабленности.

Не знаю почему, но невольно я сравнил про себя эту приятную атмосферу в разгар жаркого, солнечного дня с отдыхом и приятными ощущениями, скажем, во время Рождества, когда ничего не делаешь и отдыхаешь, и отдыхаешь, и тебя всё радует. И все люди такие же безмятежно расслабленные и приветливо доброжелательны друг к другу, испытывая те же ощущения, что и ты, сейчас, живя этим днём, и не заботясь и не думая о завтрашнем дне. Как сегодня я, в начале моего пока ещё такого долгого отдыха, не зная о том, что второй раз, когда мне доведётся попасть сюда, это произойдёт при весьма необычных обстоятельствах.

Я много ездил по разным курортным местечкам и городам и могу сказать определенно — Массандровский пляж, хоть и не большой, но очень хороший, предоставляя спектр сопутствующих разнообразных услуг (включая медпомощь, массаж, гирудотерапию и так далее), каких нельзя получить, скажем, в той же Ницце, где я был лет 5 назад.

Помню тогда, что на его знаменитом — широком и невероятно длинном галечном пляже, я нигде не мог найти бесплатных кабинок для переодевания, а платить 20 евро за ключ с правом пользования такой кабинки на весь день, мне очень не хотелось. В итоге, я пошёл и переоделся в небольшой тёмной подмостовой нише — прямо сверху напротив пляжа проходила широкая авеню с редкими высокими пальмами вдоль неё. Там сновали машины и туристические паровозики, завозившие туристов на смотровую площадку на высоком холме над городом (типа Поликуровского холма в Ялте), откуда начиналась заселение Ниццы почти тысячу лет назад.

Так вот — под этим мостом у авеню я наткнулся на группу местных бомжей — приезжих из Африки, которые, по сути дела, жили, ночевали здесь в тёплое время года. Причём, естественно, гадили и мусорили там не только они… Так что, хваленая Ницца явно уступает Ялте в моём понимании отдыха. Да и доступности различных удобств на пляжах. Ну, а то, что после 21 часа на пляже там нельзя купаться, а любая музыка (выступления уличных музыкантов и т. д.) вообще под запретом уже после 19 часов, для россиян нашей группы были зелёной тоской. Недаром говорится, что всё познаётся в сравнении.

Я рассказывал Мишке об этом и других моих впечатлениях от отпуска заграницей (впрочем, он и сам всё это знал и активно обсуждал со мной эту тему, пока мы дошли до нужной нам секции пляжа).

Спустившись по бетонной лесенке вниз на пляж, мы прошли вдоль узкой полоски галечного пляжа с рифообразными валунами прямо у кромки чистейшей воды — здесь и впрямь было много свободного места. Море — ласковое и тихое — манило в свои синие воды. Мы с удовольствием поплавали туда-сюда, к буйку и обратно и, выйдя на берег, блаженно растянулись на белых пластиковых лежаках. Я вспомнил, что 13 лет назад на пляжах Ялты вовсю использовались тяжёлые деревянные лежаки, дотащить которые до нужного места на пляже требовало определенных физических усилий моего отца… Правда, стоили они тогда, как вспомнил Мишка, раза в три дешевле, чем сейчас. Ну, да за комфорт надо платить…

Позагорав и покупавшись, через два часа мы уже шли с пляжа обратно по ухоженной территории Массандровской набережной. Длиной около полукилометра, она заполнена сплошным рядом открытых летних кафешек, шашлычных, гриль-баров и уютных, небольших питейных заведений с прилавками и мини-витринами с копчёной черноморской рыбой, розовыми креветками, торговых палаток с аппетитной шаурмой и, конечно, чебуреками.

При всем этом обилии зон фастфуда здесь было удивительно чисто — никаких обрывков бумаги, пластиковых стаканчиков и прочего сопутствующего мусора — для этого хватало аккуратных зелёных мусорных бачков и контейнеров, расставленных у каждой секции.

— Да. Культурная публика здесь. И это, при том, что здесь так многолюдно, — отметил я про себя.

Ходить или прогуливаться по такой чистой и ухоженной миниатюрной набережной было просто комфортно. Даже босиком — всё было вымощено приятно-выглядящей каменной плиткой разного цвета у разных секций, и никакого плавящегося на жаре асфальтового покрытия. Везде здесь радовали взор цветы в горшках — больших или маленьких — с огромными агавами и кактусами, и деревья вроде инжира, наверху, где виднелись частные гест-хаусы и гостиницы, выходящие прямо сюда, к морю. И даже миниатюрный сад из взрослых оливковых деревьев с толстыми, словно раздутыми, морщинистыми серо-коричневыми стволами карликовой высоты в полтора — два метра у одной из летних кафешек.

В воздухе периодически распространялись ароматы кулинарного мастерства фастфуда местных поваров — наивкуснейшие запахи ялтинских кулинарных яств: жареной барабули и ставридки, плова с мидиями и рапанами, шашлыка из нежной баранины и прочих блюд из мяса, рыбы, сыра и других ингредиентов, сдобренных “зажигательными” крымско-кавказскими — приправами и специями. Проходя мимо всего этого съестного, аппетитно-пахнувшего, съестного изобилия я так проголодался, вдыхая в себя бесконечно вкусные запахи свежеприготовленных мясных блюд, смешанных с ароматом специй, вперемешку с привкусом рыбных блюд из жареной местной рыбешки — ставридки и барабульки, что почувствовал неодолимое желание съесть по-быстрому что-нибудь вкусненькое здесь и сейчас, и сказал Мишке, что нам надо где-нибудь перекусить.

В итоге, мы зашли в чебуречную с открытой площадкой на выходе с территории пляжа, где стояли столики в тени от четырехугольных больших синих тентов, с рекламой пива “EFES Pilsner”. Сев за свободный столик на краю огороженной площадки с видом на море и на зелёный тамариск с инжиром по соседству, я изучал меню. Мишка, не теряя времени, заказал чебуреки с пивом у подошедшей расторопной девушки-официантки. Через пару минут нам принесли разливное, нефильтрованное “Барное“ в больших фирменных кружках, и Мишка, сидя спиной к морю, вводил меня в особенности местной кухни, начав свой экскурс с крымских чебуреков. — Чебуреки в Ялте, — начал он, — это отдельная тема, достойная особого описания. Они готовятся по старым татарским рецептам с начинкой из говядины или баранины или сыра с помидорами. Что интересно, стоят они все одинаково в пределах ста рублей за порцию. И, по словам моего друга, их качество совершенно не зависит от цены, поскольку их вкус целиком и полностью зависит от мастерства “чебуречника” — раньше лучшие в городе чебуреки приготовлялись в чебуречной именно здесь, на Массандровском пляже.

Я удивлённо посмотрел на него.

— Раньше?

— Ну да, — ответил утвердительно мой друг. — К сожалению, раньше. Хотя и сейчас неплохого качества. Но всё же не то…Ты просто ещё не знаешь разницы в их вкусе. А я — знаю. Поэтому и говорю так, — он оглянулся в сторону двухэтажного стеклянного павильончика, напротив которого мы сидели в тени под тентом.

— Вот, погоди, — продолжал Мишка с энтузиазмом, — мы с тобой пройдемся, пока ты здесь в Ялте, по всем местным чебуречным, чтобы ты понял, как и что. Так что, считай, что мы начали с этой отправной точки.

Мой ялтинец по-хозяйски, с удовлетворением на лице, огляделся вокруг.

— Хотя, — он добавил, помедлив, — всё же, самые лучшие, по-настоящему вкусные и качественные чебуреки с мясом или сыром готовят в Симеизе в чебуречной в конце местной кипарисовой аллеи с мраморными “античными” скульптурами. Прямо напротив горы Кошки. Слыхал о такой? Я кивнул — кто же не слышал об этой скале, у подножия которой и расположился этот уютный посёлок. Мы, кстати, там тоже были с родителями, но я мало что помнил об этом посёлке, запомнив только пляж с крупной, некомфортной для босых ног, галькой, чистейшей прозрачной водой и огромной высокой скалой в море сбоку от пляжа.

Вскоре нам принесли четыре порции только что вынутых из шипящего масла, пузырящихся тонкой, прожаренной, светло-коричневой корочкой, аппетитно выглядевших, больших чебуреков. Надкусив обжигающе-горячий чебурек и, чуть не вылив при этом себе на футболку вытекающий луково-мясной сок, я ел их дальше, положив на большую тарелку, помогая себе вилкой и обеденным ножом, разговаривая при этом с Мишкой. Он обильно поперчил их чёрным перцем из перечницы, стоявшей на столе, и ел с явным удовольствием, причмокивая и запивая пивом, вытирая жирные губы салфетками. Насытившись уже первым чебуреком, я приступил ко второму уже без прежнего чувства голода и вкушал не спеша, ковыряя вилкой в сером фарше, выпавшем из чебурека. Я не знаток этого блюда и не почувствовал какой-то большой разницы в их вкусе по сравнению, скажем, с их московскими “собратьями” из привокзальных мелких кафешек и забегаловок, где я, как-то, едал их в студенческие годы. И, всё же, эти чебуреки показались мне вкуснее и сочнее тех, московских.

Удовлетворив голод, я уже как-то равнодушно думал о них, потягивая холодное пиво. И перспектива дальнейшего тестирования этой жареной снеди, на непонятно каком масле, меня не очень радовала, поэтому я просто кивнул ему в ответ, ничего не говоря.

— Всё в меру, как сказал Неру, — вспомнил я к месту эту присказку, которую говорил мне в детстве мой старенький дедулька во всех уместных случаях.

— Да, забыл…, — продолжил Мишка чебуречную тему. — Есть, вернее, было ещё одно место в Ялте, где готовили отличные, классические татарские чебуреки.

Эта тема с чебуреками была явно близка ему, и чтобы поддержать разговор, я изобразил заинтересованность в услышанном.

— На пляже “Дельфин”! Это за Приморским парком — он махнул рукой куда-то в сторону порта. — Там раньше работал повар-татарин. Вот молодец был, молодой, но уже мастер. Давно не видел его. Не знаю, работает ли вообще там эта чебуречная. Вот, сходим туда, да заодно на обратном пути пройдёмся по Приморскому парку. Ну, ты удивишься!

— А где это? — полюбопытствовал я.

— Это далековато отсюда, минут сорок — пятьдесят пешком. Ну да вам, москвичам, здесь всё под боком. Ты, поди, на работу едешь по часу? А здесь за это время до Алушты можно доехать. Ха-ха, на работу из Ялты в Алушту!

Эта мысль почему-то его развеселила, и он стал пьяненько хихикать — у него, когда он выпьет немного, даже пива, всегда появлялось это уже столь знакомое мне, характерное — хихиканье, как-то не вязавшееся с его внешностью.

— Всё, Мишка, больше пива не пьем! — решительно сказал я ему, подразумевая, что пиво явно способствовало его излишней болтливости и непонятной дурашливости в поведении. Уходить отсюда Мишка, очевидно, не торопился и заказал ещё по порции чебуреков. Аппетитно кушая и запивая их нефильтрованным разливным пивом из кегля (Мишка уже заказал себе третью кружку!), мы оживленно беседовали на разные темы, и я уже не обращал внимания на его “скоморошничество”. А затем и сам поддался его внешне беспричинному веселью, и весело болтая вскользь упомянул о моей симпатичной попутчице, отдыхающей сейчас, по-видимому, где-то в Партените. Мишка, услышав это, неожиданно предложил мне:

— А давай, съездим потом туда дней через пять, да и поднимемся на Медведь-гору. Там есть Место Силы — энергетика там просто прёт. Ну, и твою Веронику посмотрим заодно там, на местных пляжах — я же часто бываю в Партените по делам. Помогу тебе, — он улыбнулся и дружески хлопнул меня по спине. — Но, потом. Попозже! — махнул он рукой, словно отмахиваясь от этой темы.

— Действительно, — подумал я, поддавшись его веселому настроению, — чего мне спешить с этой Вероникой? Успею ещё съездить в Партенит… Тем более, что Мишка поможет потом.

Пиво явно развязало нам языки — мы стали вспоминать наших девчонок… ну и вообще, о чём же ещё можно поговорить двум неженатым мужикам после пляжа, где столько хорошеньких девичьих лиц… Да… недаром на въезде в город красуется большой билборд с надписью — “Ялта-город счастья и любви”, добавил бы я.

Расплатившись (я всунул Мишке в ладошку 500 рублей — мою долю), мы встали и пошли дальше по тенистой, заросшими высокими деревьями, улице Рузвельта в сторону набережной.

Да, да, того самого Рузвельта — американского президента! — он же здесь был в 1945 году на Ялтинской конференции.

Высокие тенистые деревья, по словам Мишки, по-научному назывались “дуб пушистый”. Но для меня никакие они не пушистые, просто листочки все мелкие, и сам ствол более высокий и прямой (не такой кряжистый и узловатый, как у обыкновенных дубов).

Мы прошли мимо здания бывшего Клуба моряков (Мишка там ходил в клуб юных моряков и даже научился сигнальной азбуке с использованием морских флажков).

— Ну, а вообще-то, лет пятнадцать назад там был раньше маленький кинозал на втором этаже. А сейчас вот открыли внизу продовольственный магазин и кафешку наверху. Но их, вроде, скоро закроют.

Я равнодушно посмотрел вверх, скользя взглядом по небольшой металлической лестнице, ведшей наверх.

Пройдя по широкому мостику через всю ту же речку Дерикойку, которая вольготно текла в каменных стенах маленьким, чистым ручейком, разделяя собой Московскую и Киевскую улицы, Мишка сказал, что здесь на этом мосту, проходили съемки “Неуловимых мстителей” — кинохита советcкого экрана.

Здесь снимался эпизод с Данькой, который чистил туфли чёрной ваксой атаману Бурнашу и его знаменитой в последствии фразой: “Ку-ку, Гриня… “ (типа, вот тебе и пипец.).

А дальше мы прошли мимо бывшего здания “Макдональдса”.

— Оно закрылось несколько лет назад. Ну, а теперь это место уже не пустует и здесь имеется хорошая кафешка с открытой площадкой на втором этаже. С роллами и пивом ну и прочим.

Михаил предложил было зайти и пообедать там. Переждать жару, но я отказался. Мы же только что поели и идём, вроде, гулять по набережной.

Так что, мы пошли неспешно дальше по этой большой площади, обрамлённой пальмами и пышными магнолиями, где сбоку справа от нас стояла большая бронзовая статуя на высоком постаменте. Приглядевшись, сняв тёмные очки, я узнал в этой большой тёмной фигуре вождя мирового пролетариата. Оказалось, что эта площадь до сих пор носит его имя, а вторая, такая же большая площадь с большим торговым центром, расположенным дальше по Киевской улице, имеет архаичное название “Советская”.

— Не удивляйся! — бубнил мне в уши Брагин, смотря на меня и чуть не пнув при этом пару неосмотрительных голубей, попавшихся нам под ноги, — в Ялте до сих пор остались прежние названия улиц, носящих имена одиозных вождей и деятелей большевицкой революции, вроде Володарского, Свердлова, Дражинского, Кирова и даже террориста Халтурина.

— Так ведь и в других наших городах есть такие же названия улиц, — возразил я, но Мишка не заметил мой тихий комментарий, горячась и словно споря со мной.

— Сейчас это уже считается данью историческому наследию России, — в его голосе звучал сарказм, — и площадь с таким названием естественно, по-прежнему, украшает основоположник Советского Союза дедушка Ленин, вечно молодо-зрелый в своем бронзовом исполнении на огромном пьедестале из полированного красного гранита.

Мишка даже остановился, глядя в сторону бронзовой статуи, и иронично-пафосно продекламировал наподобие белого стиха, словно обращаясь к ней:

— Он стоит здесь,

Бронзовым гостем,

Смотря с высоты постамента

На беспечную праздную публику,

Снующую мимо по площади.

А его голову нагло используют,

Как площадку для “облегчения”,

Вот такие, блин, наглые голуби.

Он чуть не поддел при этом ногой голубей, которые с характерным глухим оживлённым воркованием бесцеремонно сновали прямо у наших ног.

— Гадя, там и везде, где им хочется, — закончил Мишка свою образную оду.

Похоже, мой друган не любил и голубей. А их здесь действительно было много.

— Ну и что? Да отстань ты от этой статуи!

Его неприятие советского прошлого нашей страны было мне, почему-то, совершенно безразлично. О чём я ему и сказал.

Мишка уставился на меня, словно видя впервые, а потом вдруг насупил брови и, взяв меня за руку, произнёс чужим голосом, но с такой всем знакомой интонацией:

— Слушай, аполитично рассуждаешь, понимаешь, — и мы оба расхохотались насколько он похоже воспроизвёл голос и образ Владимира Этуша, подражая товарищу Саахову из “Кавказской пленницы”. Не хватало только парусинового белого костюма и шляпы!

Пиво всё ещё веселило и расслабляло нас. Хотя, если серьезно, мне было как-то всё равно насчёт всех этих и прочих названий из ушедшей советской эпохи. Это же было Прошлое, не касающееся моей личной жизни и, уж тем более, оно не заботило меня сейчас здесь, на отдыхе. И вообще, я приехал сюда отдохнуть и хорошо провести время, потусить, и вдруг опять неожиданный образ Вероники возник в моей голове. Но сейчас это было как-то несвоевременно для меня и неподходяще по настроению в сегодняшней реалии моего весёлого времяпровождения в Ялте в компании Мишки.

Странно, но я подумал о том, что слишком рано познакомился с этой удивительной “белоснежкой” в первый же день моего отпуска, ещё фактически, не начав его. Мои поиски и возможное ухаживание за ней требовали изменения моих планов отдыха в Ялте и уж, конечно, не соответствовали Мишкиной концепции моего досуга. Тем более, что он обещал повозить меня по всему ЮБК и хорошо отдохнуть и поразвлечься в ночных клубах и дискотеках и тусовочных местах, вроде местной “Чайки”. Вероника не вписывалась в эти наши планы и представлялась мне сейчас отдельной, серьезной темой, которой я должен был заняться в ближайшем будущем. Её образ, хотя и такой притягательный, был сейчас как-то размыт и приглушён в моём сознании на фоне новых ярких эмоций и ощущений в приятной, неспешной прогулке по городу, с которым я сегодня фактически знакомился заново.

Михаил потянул меня дальше, и я отвёлся от мыслей о Веронике, подойдя с ним к одиноко стоящему невысокому зелёному дереву с пышной листвой, в которой скрывался узловатый, закрученный и искривлённый, древесный ствол. Это была глициния с несколькими, ещё не увядшими, живыми гроздьями лепестков нежно-фиолетового цвета. Она росла, непонятно как, среди закатанной в плитку площади. Конечно же, Мишка сфоткал меня на её фоне, и мы прошли потом мимо круглого, весело бьющего вверх струями воды фонтана, и вышли на широкую часть набережной, выходящей к бухте.

— Когда-то, — сказал, посерьёзнев, Михаил, — лет 50 назад, вся эта территория была частью морского порта. Это место было огорожено металлическим забором с невысоким гранитным бордюром. И здесь тогда стояли, подпёртые бревнами с обеих сторон, многочисленные маленькие катера, лодки и рыболовные суда. Зимой они стояли в мелком ремонте, а летом тут складировались разные грузы и т. д.

Надо сказать, что Михаил очень интересуется историей Ялты и ЮБК, и много знает — у него дома много книг по истории города и Крыма, а также он находит много интересного о Ялте и её истории в интернете. В общем, мой друг — интересный собеседник и хороший рассказчик. Естественно, что при таком раскладе он любит всякие пешие прогулки по городу и его окрестностям, не говоря уже о возможности путешествовать по Крыму на автомобиле — у него старенький коричневый “Фольксваген” 2012 года выпуска, который всё ещё бойко бегает. Мишка, по его словам, никак не может с ним расстаться, хотя ему уже давно пора бы купить новую “тачку”.

Мы подошли к группе самодеятельных рыбачков, удивших рыбу прямо с пирса. Им никто не мешал, и на этой причальной части широкого пространства набережной почти не было прохожих или гуляющих людей.

— Как по такой жаре можно ловить рыбу? — поинтересовался я у Мишки, но он не ответил, подойдя к краю пирса.

— И что, клюёт? — спросил он грузную тётку в розовой футболке (“рыбачка Соня, ” — подумал я). Она, молча, кивнула в сторону пластикового ведерка, где плескались серебристые рыбки. — Это луфарь, — пояснил мой друг, — вкусная рыбешка с нежным мясом. По сути, та же кефалька, только ещё маленькая и суховатая на вкус. Ну, да надо купить.

Он не долго торговался с тёткой-рыбачкой. При нас за пять минут она поймала ещё несколько рыбешек и отдала их нам до кучи, как бонус. Мишка положил пакет с рыбкой в свой заплечный рюкзак, и мы пошли дальше.

— Вообще-то, сейчас подобная рыбалка с пирса запрещена законом. До октября нельзя ловить рыбу в черте города, чтобы дать возможность рыбной молоди набраться сил и способствовать увеличению рыбных ресурсов Чёрного моря, — неожиданно поведал он.

— Вот те на! Выходит, мы помогли браконьерам? — удивился я.

Мишка ухмыльнулся.

— Да, ладно, это всё мелочь. Ты бы посмотрел, что здесь творилось на пирсе года два назад. Да здесь яблоку негде было упасть от рыбаков с удочками и лесками с десятками крючков, которыми она просто выдергивали из воды ставридку и кефаль, которая заходит в ялтинскую бухту на зимовку и стоит десятками тонн под пирсом!

— Как, под нами вода, море? — я даже остановился от удивления.

— Ну да. Вот эта вся полоса площади — метров 15 шириной, стоит на сваях, покрытых бетонными плитами. И под нами здесь сейчас вода. А раньше, в начале века и в 30-е годы, здесь, где сейчас стоит эта кафешка, — он показал в сторону кофейного павильона справа от нас, — была береговая зона. Пляж, так сказать. Наверное, здесь и купались раньше в Ялте.

Я попробовал представить себе море с прежним пляжем под этой площадью 70 лет назад, но как-то моё воображение буксовало… Мишка же, в качестве иллюстрации, быстро нашёл в своём сотовом нужные фотки в интернете и — вуаля — через минуту показал мне снимки старой Ялты и её набережной (вернее, той части берега, который здесь был раньше).

Да… я был впечатлён. А мне, как-то и в голову не приходило искать в сети эти старые виды Ялты.

Мишка понимающе посмотрел на меня:

— Понятное дело! Ты же не ялтинец. Зачем тебе рыскать в сети о городе, в котором ты был всего один раз, да и то, 13 лет назад. Я же не ищу старых фотографий с видами Москвы.

— А я тоже не ищу, — ответил я.

Действительно, свой город надо любить, чтобы заинтересоваться отдельно темой старых фоток… Я люблю Москву, но фоток старых не ищу. Наверное, мне это не интересно. Нынешняя Москва такая красивая и смотреть, как всё было убого и не красиво в ней 100 лет назад, мне просто не хочется. А вот здесь — другое дело. Природа здесь такая красивая. Но ведь и здесь, столетие назад, было, наверняка, не так красиво, как сейчас. Наверное, и растительности вокруг не было так много, как сейчас.

— Вот, кстати, посмотри на этот холм вверху, — перебил мой внутренний монолог Михаил.

Я посмотрел вправо, куда показывала его рука. Там был холм, почти закрытый растительностью с видневшейся линией красных и синих кабинок канатной дороги (я был там в прошлый раз с родителями).

— Так вот, — продолжил Михаил, — этот холм, Дарсан, раньше был абсолютно голым и без всяких деревьев и кустов! Абсолютно “лысый”.

— Да ладно! — неверяще проговорил я, оглядывая видимую мне отсюда часть этого зелёного холмообразного массива зелени. — Откуда же тогда взялась растительность там?

— То-то и оно! — воскликнул Михаил. — Всё, что теперь растёт на нём, — а ведь там целый лес из сосновых деревьев — было посажено ялтинцами на субботниках в 50-е годы.

Он добавил, что его бабушка, когда училась в школе, тоже высаживала саженцы сосен и прочих деревьев на крутых склонах этого холма.

— А сейчас смотри, там уже и дома строят!

— На таких склонах?! А оползни? — поинтересовался я.

Миша пожал плечами.

— Кто об этом думает! Вернее, думал, в недавнем прошлом. Хотя, — он помолчал, — раньше, и сейчас, главное для застройщика — это получить требуемое разрешение на ведение работ на земельном объекте, а дальше — кто во что горазд. И в наш адвокатский офис они потом частенько захаживают — город же с ними судится потом. Да, кстати, вот сходим в Приморский парк — ахнешь! Это там, где вон те высокие дома вдали у моря, — он махнул рукой вперёд себя в сторону симпатичных высоток, выходивших к морю с той стороны бухты.

— Не помню, был ли я там раньше с родителями? Ладно, посмотрим, — подумал я, кивая головой.

Идя дальше вдоль длинного, изогнутого пирса, где стояло несколько белых, красивых маленьких яхт, катерков и моторных лодок, я с любопытством смотрел на все это яхтенное хозяйство, — загорелые парни с моторных лодок предлагали нам отправиться на морскую рыбалку с купанием в открытом море. С ухой из выловленной нами рыбы, или, если не охота рыбачить, шашлыком и угощением под водочку. Но мы не заинтересовались и, прогуливаясь, шли по широкой, открытой приятному ветерку с моря, бетонной набережной — мне всё было здесь интересно.

Периодически останавливаясь, я фотографировал на cотовый те или иные виды Ялты. Идя дальше, мы прошли мимо аллейки высоких пальм с верхушками из метёлок веерных, широких листьев, походивших на зелёные чубы. Вдоль пешеходной дорожки мимо них стояли длинные, белые скамьи, и с интервалом в пятнадцать метров, между ними — высокие, изящно изогнутые торшеры — светильники, похожие по форме на букет матово — белых, трапециевидных тюльпанов — по 7 больших плафонов в каждом. Рядом на ремонтируемой площадке лежали стопки больших красных и серых гранитных плиток, используемой здесь для облицовки покрытия этого участка набережной.

— Вечером они так красиво светятся, постепенно меняя свой цвет от белого до синего, красного и зелёного. Надо будет ночью здесь пройтись, если удастся, — сказал Мишка, заметив мой интерес к этим светильникам. — Тем более, что их, вроде, хотят убрать.

— Убрать? Почему? — удивился я.

— Не знаю. Это вопрос к Администрации города. Там знают, как и что.

По словам Михаила, в середине двухтысячных годов на этом месте был построен двухэтажный торгово-ресторанный комплекс под названием “Еда”, который закрыл вид на море и бухту с набережной в этом месте. Ну, а в позапрошлую зиму его снесли, затем долго ремонтировали и благоустраивали площадь и, наконец, посадили ещё больше пальм — целую аллею.

— Теперь здесь стало просторнее для прогулок вдоль моря, да и опять открылся вид с набережной на море и мол с маяком, — пояснил он с довольным видом. И показал на своём сотовом снимки этого же места три года назад.

Мне, в принципе, было всё равно, но он объяснил мне, что теперь здесь стало гораздо шире и комфортнее для прогулок и уличных развлечений, поездках на всяких детских автомобильчиках, велосипедах, сигвеях и моноколёсах, не говоря уже о ялтинских тинейджерах, — любителях роликов, самокатов, скейт и фрибордов. И просто для местной детворы, и их родителей, и бабушек!

— Тебе бы, Миша, с твоей любовью к городу, идти работать в городскую Администрацию. Глядишь, лет черед десять-пятнадцать и в мэры бы выбился, — пошутил я.

— Да… в Ялте сейчас постоянно что-то строится, ремонтируется, изменяется, — продолжал свою импровизированную экскурсию Мишка. — Убираются самовольные постройки и так далее — короче, город живет и развивается. Правда, вот, порт никак не развивается пока. Из-за санкций нет прежних лайнеров в его бухте. Ну, да ничего. Потом сюда начнется паломничество, туристический бум заграничных туристов. Но это потом, а пока порт, вынужденно простаивает, хотя недавно и пустили в круизную линию пассажирский лайнер “Князь Владимир”. Он, кстати, был куплен у греческого судовладельца. Судно старое, но прошло модернизацию после его покупки нашей страной. А раньше он периодически заходил в ялтинский порт под именем “Royal Iris”.

— А фотка есть у тебя? — поинтересовался я.

Мишка быстро нашёл в сети нужную фотографию. Мне понравилось весёленькое изображение танцующей жёлтой рыбки на его белоснежном борту.

— Вот, погоди, — продолжил Мишка, кладя сотовый в карман, — скоро сам его увидишь. Каким он был, и каким он стал после перекраски корпуса. Он только-только стал ходить по Черному морю, и заходит в Ялту по вторникам, курсируя еженедельно между Сочи и Севастополем. Жаль, мало стоит здесь — всего сутки. Народ не успевает всё осмотреть здесь; ну, а главная местная достопримечательность для таких туристов это… — он хитро посмотрел на меня.

— Что? — не понял я.

— Ну-ка, отгадай!

Я нахмурил лоб.

— Да откуда я знаю! По мне, так здесь всё примечательно: и город, и лес, и горы, и местные домишки — старые, но какие-то самобытные. Как из прошлой эпохи.

— Уже ближе, — подбодрил меня Михаил. — Ну!

— Баранки гну, — ответил я в рифму.

— Дворец! — проговорил он с важным видом, не дождавшись от меня нужного варианта ответа.

— Какой? — нетерпеливо спросил я.

— Да Ливадийский! — воскликнул Мишка.

— Ну, так это же не в Ялте! — возразил я в полной уверенности своей правоты.

— Как не в Ялте!? — возмутился шутливо Михаил. — Ливадия тоже входит территориально в состав большой Ялты!

— Ах, вон оно что… — протянул я. — Так там же вроде ещё и другие дворцы есть — в Алупке, да? Мишка утвердительно кивнул.

— Вот съездим и туда! А потом еще и в Симеиз, и в Ласпи. — Ласпи? — переспросил я. — А где это?

— Это уже севастопольская зона. Поедем по трассе на Севастополь и будем везде там заезжать по всем уголкам южнобережья.

— Так это сколько времени потребуется! — протянул я.

— А ты что уже уезжаешь? — усмехнулся Михаил. — Конечно, трёх недель твоего отдыха еле-еле хватит на осмотр всех местных красот и достопримечательностей. Ну, да мы же на ходу, свожу тебя везде, где смогу. Будет получше всяких там экскурсий из киосков! От этой приятной перспективы у меня опять началась легкая эйфория.

— Спасибо, друган!

Мишка широко улыбнулся, кивнув головой.

Прямо где-то над головой у нас вдруг раздалось очередное объявление из громкоговорителей, установленных на высоких металлических столбах на набережной у порта. Я как-то не обращал внимания на эти громкие звуки, а здесь стал вслушиваться в их содержание. Голос диктора призывал обращаться в местный наркологический центр людей, попавших в наркозависимость. А потом опять пошёл рекламный блок, типа посетите местный крокодиляриум (не люблю крокодилов) и прочая пустая для меня информация. Эта назойливая звуковая реклама стала изрядно досаждать мне, о чём я и сказал моему другу.

— А ты не слушай, — спокойно ответил Миша. — Я уже привык, так вообще не замечаю.

— Ладно, попробую, — пробормотал я.

Мы пошли дальше в сторону видневшейся невдалеке часовни, возвышавшейся фигурчатой постройкой над нижней набережной, куда мы неспешно продвигались.

“Откуда она там чуть ли не на берегу?” — удивился я про себя.

По пути, пройдя мимо заброшенных причалов, стоявших на полу-изъеденными ржавчиной сваях, я обратил внимание на множество чаек, сидевших белыми пятнами на длинном низком причале, разбитом волнами в его начале у нижней набережной. Их никто не тревожил, поскольку проход на причал был закрыт со стороны моря металлическим ограждением — зелёного цвета забором из толстой проволоки — и его основание было повреждено, очевидно, волнами, постоянно бившим в него снизу при сильном волнении. Ну, а сегодня море было, как озеро — тихое и спокойное.

— Много чаек в порту, значит, много рыбы здесь, — пояснил Михаил.

Я сфотографировал этот причал, так сказать на память — мне интересно потом будет сравнить эту фотку с тем, как здесь всё изменится в будущем (я уверен, в лучшую сторону). И цель моего, столь подробного описания ялтинской набережной, которую я видел сейчас опять во второй раз в жизни, было стремление сохранить в памяти то, как она выглядела сейчас, летом 2018 года.

И маленькое отступление — ведь потом, через годы, я опять побываю в Ялте, но это — другая история, о которой, я, быть может, как-нибудь расскажу. Всё течёт — всё изменяется, и всё реально потом изменилось в Ялте и, смотря на эти фотки уже в будущем, мне и самому было интересно восстановить в памяти или просто сравнить Ялту сегодняшнюю, ставшую в том Будущем, о котором я пока не могу говорить, Ялтой ушедшего прошлого. Ну, да не буду забегать вперёд.

Скажу лишь, что все дальнейшие события, в невероятном круговороте которых я потом так неожиданно оказался, были лишь своеобразной прелюдией в моей подготовке к встрече с Неведомым, которое я никоим образом и представить себе не мог, отдыхая и не подозревая о том, что же потом случится со мной в таком безмятежно-комфортно начавшемся отдыхе в Ялте!

А пока что, мои первые, самые яркие и свежие впечатления, требовали именно такого подробного описания. Ведь это был мой первый день отпуска в Ялте, которая мне так нравилась во всей своей красоте её природного окружения: с её морем, горным лесным ландшафтом, зеленью, климатом и настоящим жарким летом. Вообще-то говоря, проводя здесь свой первый, полный день в Ялте, у меня было ощущение какого-то дежавю. В моем сознании возникали обрывки воспоминаний из уже такого далекого для меня моего прошлого пребывания в Ялте с родителями. Но на этот раз с другими, яркими ощущениями, и мне здесь всё так нравилось и радовало глаз.

Я по-новому ощутил красоту природы этого южного уголка Крыма и, главное, обилие роскошных, цветущих, южных растений с их незнакомыми мне цветами и пахучими запахами, начиная от глянцево-зелёных магнолий, круживших голову тяжёлым пряным ароматом своих крупных, нарядно-белых цветов, желтовато-блеклых метёлок цветущей бузины и гранатово-бордовых нарядных, наклоненных свечей турецкой сирени, до ленкоранских акаций с их красивыми, ажурно-шелковыми, метельчатыми розовыми зонтиками соцветий, густо расположенных среди узорчатой, тёмно-салатовой листвы. И нежной фиолетовой синевы глициний, свисавших нарядными цветочными гроздями среди тёмно-зеленых листьев на будто иссушенных, сероватых стволах. Не говоря уже о бесконечном количестве разнообразных декоративных цветов и кустов пышных красных и жёлтых роз — всё это говорило: ты на юге, радуйся жизни, отдыхай! Ты это заслужил.

Ну, во всяком случае, я воспринимал мой отпуск в Ялте именно так. Я заработал в своём банке право на такой отдых (и даже на более лучший), но меня здесь всё устраивает! И в предвкушении будущих приятных моментов, дружеских посиделок и поездок по Крыму с Мишкой и романтических знакомств с местными барышнями меня охватила лёгкая эйфория. Правда, я тут же вспомнил опять о партенитской скромняшке “белоснежке”…

Поймите меня правильно: я же нормальный молодой человек. Замечу — неизбалованный деньгами и не баловень судьбы. Неравнодушный к девчонкам. Жизнелюбивый, любознательный и начитанный. Проучился 4 года в институте истории мировой экономики и технологического развития, получил диплом экономиста, и повезло с банком. И вот работаю, зарабатываю и не жалуюсь — у меня всё ОК. Да и друзья у меня хорошие. С плохими не дружил бы.

У меня явно было хорошее настроение и эти, и прочие подобные приятные мысли просто непрерывно лезли в мою голову. Юг, солнце, красивые люди вокруг меня (главное, девушки!) — и всё это на фоне пышной южнобережной природы!

Впереди нас раздалось очередное объявление — на этот раз из репродуктора с правой стороны — там, впереди за кафешкой, прямо под набережной, находилась билетная касса. Мегаватный голос из репродуктора предлагал совершить морскую прогулку до мыса Ай-Тодор на пассажирском катере с поэтическим называнием “Эол” и осмотреть замок “Ласточкино гнездо” на скале “Аврора”. Тут же, у длинного изогнутого причала, ограждённого высокой защитной стенкой, стояло два однотипных белых прогулочных катера метров 30 в длину каждый. И здесь, рядом с кассами, высилась та самая небольшая красивая каменная часовня, увенчанная крестом. Она стояла прямо рядом с пляжем, на котором нежился, загорая, народ, купаясь рядом с каким-то непонятным ручейком, вытекающим, по всей видимости, из местной канализационной системы.

Я удивленно смотрел на всё это, но меня больше заинтересовала эта часовня. На вопрос, как и что, Мишка рассказал мне историю создания этой часовни и о печальной судьбе парохода “Армения”, который был потоплен немецким торпедоносцем на траверзе Медведь-горы.

По его словам, (а он читал много разных материалов на эту тему) это произошло 7 ноября 1941 года около одиннадцати часов утра…На борту этого транспорта, под завязку заполненного пассажирами, в том числе из местных жителей, отправляемых в эвакуацию на Кавказ, было около 7 тысяч человек. Просто страшно представить всю эту картину… Из всех пассажиров спаслось лишь несколько человек.

Услышав эту историю, у меня испортилось настроение. Я погрустнел, думая о тех людях и сопереживая с ними и той давней трагедией.

— Никогда не слышал об этой “Армении”, — наконец сказал я, когда Мишка закончил свой рассказ. — Почему же такая информация является столь малоизвестной? Это же часть истории нашей страны!

— Времена такие были раньше, — уклончиво ответил Мишка. — Но после 90х всё изменилось. И пошла информация об этой трагедии на море. Может, ты просто не интересовался этой темой. Да и просто не знал. Вот поэтому, и для этого, для памяти о тех людях, здесь у моря (а не на пляже, как ты говоришь), была поставлена эта часовня в 2009 году.

Я посмотрел опять на всех этих купающихся и загорающих людей, беспечно отдыхающих напротив этой часовни, и подумал, что многие из них ведь так и не удосужатся хотя бы зайти внутрь этой маленькой часовенки…

Ладно, не буду морализировать. У каждого своё видение и понимание добра и зла в этой нашей будничной жизни.

Мишка, поняв моё состояние, пошёл по маленькой крученой бетонной лесенке наверх часовни, но не стал почему-то заходить, приглашая меня рукой самому зайти внутрь. Он остался стоять на крохотной площадке перед входом в часовенку, а я зашёл внутрь малюсенького помещения с иконами по стенам. Здесь никого не было, кроме служительницы — женщины в светлом платке на голове. Она стояла напротив небольшого алтаря с зажженными свечками, читая в тишине молитвослов.

Всё мое веселое, беззаботное настроение куда-то улетучилось — я стоял здесь в тишине, думая о тех пассажирах, людях…и, невольно, вспомнил моего деда — ветерана ВОВ. Он был оптимист и весельчак-балагур по жизни, и знал кучу прибауток и присказок, которое словно въелись мне в память с тех моих детских лет.

Я был в пятом классе, когда он ушёл из жизни, и плохо помню сейчас его рассказы о войне… Вернее, он не любил вспоминать войну… И я всегда с уважением отношусь ко всей этой теме. Ну и, наверное, я, всё же, патриот своей страны. Эта мысль меня несколько воодушевила, и настроение понемногу поднялось.

Выйдя из полутьмы часовни к Мишке, стоявшему у входа на площадке, я словно вновь возвратился в солнечный мир беззаботного отдыха курортной Ялты, мысленно оставляя то печальное прошлое, напоминанием которого была эта часовня с ликом Святого Николая, строго взирающего с бетонного белого фронтона на проходящую мимо беспечную публику. Я спросил у Миши, почему он не зашёл внутрь в часовни.

— Так я же выпил пива! — как само собой разумеющееся пояснил он.

— А я ведь тоже выпил… — мне стало как-то неудобно и неуютно на душе. — Ну, да, ладно, я же не подумал об этом, — оправдал я мысленно себя.

Перед нами внизу был вид на нижнюю набережную и на этот “дикий”, необорудованный пляж, где купалось так много “несознательных” граждан, кои не имели терпения или желания дойти до настоящего городского пляжа. Многие из них, при этом, даже и не подозревали и не знали о печальной судьбе “Армении”, беспечно плавая в тихой морской воде…

Постояв немного у часовни, мы решили не идти дальше по нижней набережной, а пошли по её верхней части с чугунной балюстрадой и деревянными сидениями на гранитном основании её полуметрового ограждения. Тут было ещё больше людей, идущих в два потока навстречу друг другу, смешиваясь и, порой, мешая продвижению прохожих в нужную сторону. Здесь в толпе периодически наблюдались велосипедисты и роллеры, которые умудрялись на скорости проходить через гуляющую публику по отличной, гладко-шершавой поверхности тротуарной плитки. И в этом же потоке каким-то образом умудрялись ездить молодые ребята на моноколёсах, выныривавшие неожиданно из-за спин курортной публики, невольно пугая и вызывая недовольство мам с детьми.

— Да тут как в метро в час пик, — невольное сравнение пришло мне на ум.

И вот в этой толчее, тут и там, появлялись свои островки “заторов”, создаваемых зеваками и прохожими, привлечёнными действием тех или иных представителей уличного арт-искусства.

Моё внимание привлёк самодеятельный арт-художник, рисовавший что-то на асфальте, сидя на корточках у парапета набережной. Вокруг него стояло несколько зевак, и я подошёл поближе, любопытствуя, что же он там делал, и очень удивился, увидев, что он рисовал красками, распыляя из аэрозольных баллончиков. По сути, это было типа уличного граффити, которое он наносил на большом куске картона, на асфальте. И сюжет его полёта фантазии находился где-то в бескрайних просторах Вселенной — на меня снизу-вверх смотрел кусочек звёздных облаков, расцвеченных сине-красным цветом, сходивших по концентрической спирали в центр огромного круглого чёрного пятна. Не успел я понять, что за объект он создавал на наших глазах, как какая-то продвинутая бабушка, стоявшая с внучком ближе всех к этому парню-художнику, пояснила мальчонке и всем нам, что это — Чёрная Дыра. Ребёнок смотрел завороженным взглядом на волшебство красок и теней, превращавшихся на наших глазах на картоне в феерическую картину объектов далёкого Космоса. В воздухе стоял стойкий химический запах аэрозольной краски, и Мишка потянул меня в сторону, сказав, что этот парень за тысячу рублей нарисует мне всё, что я захочу из десятка имеющихся у него шаблонов на звёздную тематику, и мы пошли дальше, стараясь избегать сутолоки из-за таких же, как мы, любопытствующих “ценителей прекрасного”.

Почти тут же, где-то рядом, я услышал звуки дудочки какого-то очередного самодеятельного музыканта. Это оказалась девочка лет 14, которая, наверняка с согласия предприимчивых родителей, хотела пополнить семейный, а, может, и свой, бюджет… Мы прошлись вперёд и наткнулись дальше на группу зевак, обступивших уличного фокусника, явно разводившего публику на деньги. Фокусник обещал телепортироваться в Петербург (!?), прямо отсюда, всего за 1000 рублей, которые он призывал положить в его волшебный цилиндр. Сам он стоял, держа в руках полотно ткани, которое должно было скрыть момент его телепортации. Не хватало ещё 100 рублей. Мишка, усмехнувшись, положил фокуснику полтос, на что тот ответил, что ещё не хватает 50 рублей. Как я понимаю, все эти зеваки уже вложились в его представление и просто ждали, кто же еще доложит деньги в этот сомнительный фокус, и гадали, как же пройдоха-фокусник собирался выкрутиться из этой ситуации.

Выждав ещё минуту, он без всяких церемоний объявил, что “в виду недосбора средств” фокус переносится на следующий сеанс, быстро свернул полотно и был таков, забрав собранные средства. Публика возмущенно загалдела — в спину быстро удалившегося “телепортёра” понеслась беззлобная брань и смешки. Никто не хотел по-серьёзному ввязываться в конфликт с этим нахальным фокусником, и толпа быстро рассеялась. В конце концов, они же хотели развлечения, и, в общем-то, получили, пусть и очень посредственное.

— Вот жулик! — бросил беззлобно ему в спину Михаил.

Дальше мы увидели парня с огромным попугаем, предлагающим сфотографироваться с ним за 300 рублей. Почти тут же мимо нас прошёл высокий коричневый конь “Максимус”, с потешно вихляющим задом, а затем бело-полосатая зебра (без имени), громко зазывая желающих сделать с ними снимок на память о Ялте. Они всеми силами привлекали к себе внимание праздной публики, особенно мамочек с детьми, предлагая и уговаривая их пофотографироваться в “обнимку” c детишками, которые были в просто полном восторге от этих взрослых “зверюшек”, с которыми они, конечно же, хотели сфотографироваться. “Зебра” и “Конь” в процессе фотосессии, становились в разные позы, а простодушные мамашки, как и их мужья, не знали (или забыли спросить), что за каждый снимок эти предприимчивые “звери” требовали затем по 200 рублей за снимок!

Пройдя метров 30, мы натолкнулись ещё и на коричневого “Кота в сапогах”, в плаще того же цвета. А затем наблюдали, как с одной увлекшейся снимками мамашки, наглый “Кот” требовал 1000 рублей за 5 снимков, которые она сделала, поддавшись уговорам такого ласкового вначале “котика”.

У меня сложилось впечатление, что на этой ялтинской набережной любой желающий, будь то самодеятельный артист или доморощенный актёр или просто предприимчивый человек мог дать любое “представление” зевакам и проходящей публике, и потребовать за это деньги — ненавязчиво, в виде положенной рядом с ним тарелочки, корзинки, коробки или просто кепки для понятливой, отзывчивой публики или же по-простому — “дайте денег за выступление кому — сколько — не жалко”.

Для этой же цели ненавязчивого уличного заработка использовались животные и птицы — розовые и желтые голуби с подрезанными крыльями, обезьянки на привязи (как у Бармалея), импозантные попугаи какаду и даже здоровенный белый пёс с грустной мордой, устало сидевший, сжимая корзину с цветами в зубах, у скамейки с хозяином — таких же больших размеров: толстым, грузным мужиком. А напротив него на гранитном парапете, чтобы его было видно издалека, на фоне моря, стоял какой-то ангел с проволочным белым ободком над головой и перистыми крыльями за спиной. Застывшее лицо “ангела” было покрыто густым слоем белой краски — неподвижно стоять так на жаре даже 10 минут требовало немалого терпения и здоровья. Внизу у его ног стояла всё та же тарелочка для нежадных прохожих, которые периодически кидали в неё монетки…

По большей части публика справедливо жалела дать денег, однако я видел, что реально хорошим исполнителям, слушатели щедро раскошеливались, как, например, певцу, который пел в микрофон у огромного, высоченного платана напротив стилизованного подобия корабля в древнегреческом стиле, похожего на трирему, с неожиданным названием “Апельсин”, стоявшего на опорных сваях на буне, выступавшей метров на пятьдесят, в море.

Ну так вот — этот артист реально был Певцом с большой буквы, и вот ему-то собравшаяся публика просто сыпала банкноты разного достоинства. Мы и сами, постояв полчаса и послушав ряд шлягеров, тоже дали ему по соточке (по кругу собравшейся публики ходила девушка, собирая деньги в корзинку). Неожиданно, вверху послышалось многоголосое карканье ворон, как будто кем-то или чем-то напуганных. Посмотрев вверх, я обомлел — там, над кроной высоченного платана, кружились в каком-то непонятном суматошном хороводе сотни галдящих ворон, явно недовольных громкими звуками снизу!

Я с опаской подумал, что ведь они же гадят сверху на всю эту публику под платаном и побыстрее пошёл дальше, увлекая за собой Мишу. Мы свернули затем вправо к тенистой аллее с уличным вернисажем, где были выставлены для обозрения гуляющей публики сотни картин местных и заезжих художников. Картины мне понравились, особенно виды морских сюжетов и картины с цветочными композициями — сирени и глицинии. Мишка терпеливо ждал, пока я рассматривал ту или иную заинтересовавшую меня картину. А затем перешли на другую сторону — там, десятки уличных художников рисовали прямо с натуры, сидевших перед ними клиентов, желающих увезти из Ялты свой графический портрет.

— Ведь это же действительно уникальная возможность получить за полчаса или час свой собственный портрет! — подумал я, оглядывая с интересом всю эту “вернисажную” аллею.

Здесь же некоторые художники делали увеличенные портреты с пришпиленных к мольберту фотографий. И, что меня поразило, некоторые из этих, несомненно, талантливых художников, делали цветные портреты с чёрно-белых фотографий, удивительно точные и красивые. Один в один!

Посмотрев на все эти интересные “художества”, мы повернули вправо и подошли к пешеходному мосту через речку, где увидели сувенирные бутики с одной стороны, и металлическую площадку аттракциона под названием “Адренорлин”, с другой. Не успев рассмотреть, как и что, я шёл дальше. Мишка отвлёк моё внимание на красивое трехэтажное здание гостиницы “Ореанда” с раскидистой, большой зелёной березой в палисаднике у гостиницы с какой-то бронзовой скульптурой недалеко от входа. Увидеть здесь берёзу, почти в субтропическом, уникальном климате, Ялты, было удивительно.

В этом чудесном городе, куда ни посмотри на набережной, всё интересно и приятно для взора — она реально красива и неповторима. А само её расположение — вдоль бухты, на побережье, которое в миниатюре, чем-то напоминает Неаполь с Везувием на горизонте или Ниццу, с её набережной, только в разы меньше — тоже уникально. Кстати, гора Могаби, виднеющаяся на ялтинском ландшафтном силуэте горбатым выступом левее высившихся величественных зубцов Ай-Петри, миллионы лет назад была реальным вулканом (по словам Михаила).

От гостиницы мы свернули к стоявшему на береговой смотровой площадке деревянному судну эпохи флибустьеров. Настоящий пиратский корабль? Откуда?

Это судно — с виду и впрямь настоящая каравелла для меня — называлось “Hispaniola” и, по словам моего всезнающего “местного”, было построено для съемок советского фильма о пиратах “Остров сокровищ”. Ялтинская “Hispaniola” являлась, чуть ли не точной мореходной копией, судна Колумба и, в таком случае, любой из ялтинских больших прогулочных пассажирских катеров, оживленно сновавших вдоль местного побережья, превосходил в длину легендарный корабль первооткрывателя Нового Света.

Когда-то в детстве я видел этот фильм и охотно сфоткался сейчас на его фоне, стоя у настоящей большой бронзовой пушки сбоку от парусника-ресторана. За ней виднелась деревянная лесенка, по которой можно было подняться в ресторан на его верхней палубе. Я хотел было зайти туда, но Мишка сказал, что мне там всё понравится, я захочу посидеть за столиком и так далее, а мы сейчас просто прогуливаемся, и у нас нет времени.

— Зайдём в эту “Эспаньолу” в следующий раз, — пообещал он и почти потащил меня вниз на пляж в проход мимо палаток с курортными товарами против потока полуодетых, загорелых курортников, выходивших с пляжа к набережной.

Мы спустились по наклонной асфальтовой дорожке к городскому галечному пляжу с его открытой взору широкой панораме моря и побережья. Пляж здесь был гораздо больше, шире и длиннее, чем в Массандре. Тем не менее, заходящее солнце уже не было видно отсюда, и народ стоял на узкой полоске пляжа, пытаясь, как подсолнухи, поймать и впитать в себя последние лучи дневного светила, стоявшего низко над горами. Я посмотрел на свои “Candino” — было уже полседьмого вечера.

Видневшийся далее справа участок пляжа уже находился в тени от зданий, стоявших вдоль прибрежной зоны выше пляжа. Но многие курортники продолжали купаться в желтоватой, непрозрачной воде на мелководье у берега — эта прибрежная часть ещё была освещена солнцем, так же, как и Массандровский пляж, выделявшийся контрастным солнечным пятном за белой башенкой маяка на противоположной стороне бухты. Мишка сказал, что купаться надо утром, до 11 часов, потом сделать перерыв и прийти на пляж уже к 16 часам. Только вот вода к этому времени будет уже вот такого цвета — он кивнул в сторону моря. А утром — прозрачная и чистая…

Пройдя по узкой плиточной дорожке сбоку вдоль широкого пляжа с многочисленными небольшими зонтиками и тентами над ней, мы обходили в тесном проходе выносные столы со стульями и креслами многочисленных мини-кафешек, и я глазел с любопытством на какие-то, восточного типа, питейные заведения и чайханы с “персидскими” низкими диванами, покрытых коврами и пледами, где можно было сидеть, забравшись с голыми ногами. Мне всё здесь было интересно для обозрения и ознакомления — невольно, я сравнивал увиденное с восточными улочками подобных морских курортов в Турции, понимая, что их нельзя сравнивать — маленькая Ялта с её глянцево-красивой набережной и уютными пляжами великолепна своим живописным ландшафтом у подножия гор и её столь благоприятными природно-климатическими условиями. А весь этот сопутствующий туристическо-курортный антураж был вроде естественного дополнения ко всем её красотам. И эти простые забегаловки и полукустарные витринные прилавки со снедью и разливным пивом на вынос, (где лежали на прилавке готовые чебуреки, пирожки, рыбная сушеная и копченая мелочь) и, радовавшие взгляд выложенные на продажу аппетитные, копченые, с сочно — жёлтыми боками балыки разных черноморских рыб, (а какой запах!), были для меня своеобразной экзотикой и кулинарно интересны мне.

Тут же, на виду у всех, в огромном, вогнутым, латунном чане, готовился плов (узбекский или какой — не знаю, но повар был азиатского вида). Блюдо уже было в завершающей стадии готовки — рис уже почти сварился в кипящем, темно-морковного цвета вареве — смеси воды, жира и подсолнечного или хлопкового масла. Аппетитный запах приготовленного в нём мяса со специями будоражил аппетит в радиусе 5 метров и уже с десяток “пляжников” в плавках и купальниках, стояли рядом у невысокой стенки, отделяющей в этом месте пляж от зоны пищепитейных заведений, намереваясь отведать это чудо местного кулинарного искусства. Здесь же, в следующей забегаловке с очередной витриной готовых морепродуктов, можно было купить отварных, бледно-розовых, мелких черноморских креветок, а также чёрных, с сине-металлическим отливом копчёных мидий, и вареных, сушеных и копченых рапан и сушёной — “провисной” — мелкой, жирной ставридки к пиву.

Не выдержав соблазнительных запахов и ароматов копчёностей, я решил попробовать золотисто-коричневых рапан, и мы притулились к одному из таких мини-прилавков по-быстрому вкусить под кружку разливного, холодного пива аппетитно пахнувшие местные рыбные деликатесы.

Минут через пятнадцать Мишка начал меня торопить на выход с пляжа, говоря, что у нас сегодня большая вечерняя программа. По его лицу я видел, что ему и самому было комфортно находиться здесь также, как и мне. Вокруг нас хотя и было несколько скучено и мимо, чуть не задевая, постоянно проходил пляжный люд в плавках и купальниках, но сама вот эта какая-то особенная атмосфера ощущения беспечного отдыха и “расслабона” в этом пляжном мирке неуловимо объединяла всех нас — загорелых или бледных, как я, — гостей курорта, приехавших в Ялту именно для этого пляжного отдыха, насыщенного морем, солнцем, прогулками, развлечениями и порой “нездоровым” образом жизни. Я был не прочь и дальше продолжить мое знакомство с местной черноморской кухней под отличное крымское пиво, но мой друг настойчиво тянул меня на выход.

Уже идя дальше в узком проходе между теснивших друг друга чебуречными и шашлычными с правой стороны от нас, Мишка оглянулся, словно прощаясь с этим уютно-домашним пляжным мирком кафешек, чайхан, баров, пивных и закусочных на все вкусы, активно зазывавшим к своим столикам и прилавкам проходящих мимо людей.

— Да, — выдохнул он с каким-то сожалением в голосе, поясняя затем, что всё это аляповатое наследие перестроечных времен подлежит сносу по городской программе благоустройства припарковой зоны и территории Приморского пляжа и это самодеятельное, почти не облагаемое налогом, “полуподпольное” розничное кулинарно-съедобное изобилие местных даров моря и всяких, чуть ли не домашнего изготовления, морских деликатесов, исчезнет, как вот этот дым от мангала, — он бросил взгляд на шпажки жарившегося, вкусно пахнувшего уксусом и луком, шашлыка из баранины, над которым “колдовал” загорелый худой татарин-шашлычник.

— Говорят, что сделают трёхуровневую набережную, — задумчиво проговорил он. — Ломать — не строить. Хотя, — он недоговорил, словно задумавшись о чём-то, показывая мне дорогу.

— Ну, пусть сделают, чтобы было не хуже, чем на Массандровском пляже, — сказал я, проходя, затем, вдоль тесного прохода мимо туалета с входом вниз, как в подвал, куда вела длинная, грязновато-выглядевшая, серая лестница. — И попросторнее, с качественной инфраструктурой. Там-то всё так культурно и, даже, красиво. Здесь и сравнивать не с чем!

Поднявшись зигзагом по деревянной коричневой лестнице с перилами наверх по крутому прибрежному склону, я почувствовал едкий дым, шедший откуда-то снизу, и невольно оглянулся назад. Сверху все эти “чебуречные” шалманы и кафешки были закрыты листами железа с самодельными вентиляционными трубами, воткнутых там и сям на этих крышах “общепитовских” забегаловок, откуда и шёл неприятный запах. Их не было видно с набережной, поскольку всё заслоняла зелень деревьев и кустов тамариска, росших на крутых земляных склонах над береговой полосой с левой стороны. А справа часть склона была уже очищена от растительности и строительного мусора уже снесённой части подобных строений внизу — там виднелась длинная, забетонированная стройплощадка с досками и арматурой — реконструкция Приморского пляжа, оказывается, уже началась.

Мы вышли опять на верхнюю набережную. Оглянувшись назад к морю, глядя на белую вывеску с названием какого-то кафе внизу — «Аквамарин».

— Его уже снесли пару лет назад, а вывеска осталась, — Михаил добавил с энтузиазмом в голосе, что он надеется, что всё сделают затем лучше, чем было.

— Ведь и этого парка здесь не было раньше, а был, так называемый, Желтышевский пустырь — пустующие земли с самосевом и кустарниковыми зарослями. Принадлежал этому купцу сотню лет назад вместе с участком этого берега и обрывистым, каменистым пляжем. Он хотел осваивать эти земли, но здесь же, в конце 19-го века, произошёл огромный оползень с разрушением части дач и приусадебных участков тогдашней местной знати вблизи побережья.

— Эта территория, — он показал рукой дальше в сторону парка, — является давней оползневой зоной. И многие годы эти земли не осваивались по этой причине. Да и вообще, из-за неудобства застройки на этих землях: пересеченной местности, овражков, понижений и подвижек береговых склонов являлся трудно-осваиваемой зоной. Абразионный оползень, одним словом, — с озабоченностью в голосе проговорил Михаил.

— Это, вроде, так же, как и та гостиница с тем рестораном, где потом построили жилые апартаменты “Эдинбург”? — вспомнил я пояснения Мишки о подобном оползневом участке на другой стороне Ялты у Массандровского пляжа.

Михаил кивнул головой.

— Ну да. Он же местный. Эта тема актуальна для него, — понимал я внутренние переживания Михаила за его родной город.

Для меня, эта тема была, в общем, малоинтересна, чтобы спрашивать у него насчёт того купца и тех, дореволюционных, времён в истории Ялты.

— И здесь, так же, как и на Дарсане, — он махнул рукой в сторону набережной, — ялтинцы высаживали с 1947 по 1952 год тысячи деревьев и кустарниковых роз. Завезли плодороднейшей дерновой земли с Ай-Петри и жёлтого песка из-под Севастополя для прогулочных дорожек. Спланировали аллеи, дорожки, теневые площадки и цветники. Обсадили растениями и разбили городской парк, преобразовав окружающий ландшафт.

Мне трудно было представить себе “дикий” берег на месте Приморского пляжа, как и неосвоенные, заросшие кустарником и мелколесьем, земли, здесь, в этом самом парке нынешней красавицы Ялты. Тем более, что всё вокруг меня никак не напоминало о былой неустроенности этих территорий и, лишь теперь, после Мишкиных слов, я задумался о том, что всё это видимое растительно-цветочное изобилие здесь, как и по всему городу, было следствием давних целенаправленных усилий и огромного труда жителей этого солнечного города, направленных на озеленение и благоустройство этих земель, плоды которых воспринимаются их нынешними потомками и вот такими приезжими, вроде меня, как нечто само собой разумеющееся.

— Значит, строить высотки здесь нельзя? — полуутвердительно спросил я.

— Сейчас применяются новые технологии. С углубленным фундаментом и заливкой основания высокопрочным бетоном. Посмотрим, как оно будет потом, — в Мишкином голосе сквозило сомнение. — Да… Чехов бы очень удивился, увидев какой, в общем, комфортно-благоустроенной стала Ялта спустя столетие.

Отсюда, с высокой площадки на берегу, в промежутке между кустами тамариска, открывался отличный вид на море, бухту с маяком и побережье на противоположной стороне, где виднелся вдалеке кусочек Массандровского пляжа, залитого ярким жёлтым, контрастным светом заходящего солнца, зависшего на обрывистом краю горного амфитеатра.

— Но всё же, — продолжил Михаил, — для дальнейшего постоянного поддержания всей той первоначальной цветочной красоты парковой зоны, видно, не хватало средств. А потом, в перестроечные времена, последующим городским властям уже и не было дела до него, и времени. Парк, к сожалению, стал дичать и зарастать кустарником. Вроде, как стал, с виду, бесхозным. А потом его земли стали продаваться под застройку.

Он сказал это спокойно, без всякого осуждения или видимого сожаления — просто, как констатацию факта, рассказывая о том, что его беспокоило, как местного жителя. И закончил, в итоге, тирадой о том, что раньше на пляжах не было пивных и всяких там закусочных. Был дисциплинарный порядок и, даже, погранцы ночью освещали береговую линию здоровенным прожектором с погранзаставы после 9 вечера. Это уже потом понастроили все эти шалманы и питейные заведения, которые стали такими привычными здесь.

— Мишка, — восхитился я, — да тебе нужно книжку об истории Ялты написать, раз уж ты знаешь так много об её истории!

Ничего не говоря в ответ, Мишка лишь улыбнулся, сказав, что по рассказам старожилов, раньше, в 70–80е годы, приезжим приходилось выстаивать огромные очереди на комплексные обеды в немногочисленные городские столовые, чтобы поесть там, и народ тащил с собой снедь на пляжи, чтобы не терять времени, стоя в очередях. А на пляжах яблоку негде было упасть. Народ забивал лучшие места с утра и на весь день, чтобы не терять их, устраивали перекус, как в поезде, прямо на лежаках. К морю же шли по узким, деревянным, сворачиваемым, дорожкам или продирались с задних рядов через “тюленьи” лежбища тел. Так сказать, дикий отдых “по-советски”.

Я промолчал, слушая его саркастические замечания — меня всё устраивало сейчас в Ялте, и ворошить, копаться в том, как здесь было плохо или хорошо раньше, мне не хотелось.

— И, кстати, все, кто мог, покупали на старом овощном рынке в Ялте — сейчас там вещевой рынок — вкуснейшие пирожки с ливером, которые продавались в передвижных лотках с местного мясокомбината. По четыре копейки штука. Его потом закрыли в середине 60-х. Он был там же, на Московской, напротив овощного рынка. Там сейчас телефонная станция стоит. Мой отец до сих пор нахваливает их вкус, — продолжал он свой экскурс в прошлое Ялты.

Говоря эту и прочую информацию, он повёл меня в сторону огромной, красиво изогнутой кверху, раскидистой сосны.

Это, как я узнал от него, была пиния — “итальянка” с пышной шапкой-кроной игольчатых веток.

— Раньше, их было две, — с сожалением проговорил Михаил. Он остановился, рассказывая дальше об истории этого парка и его грандиозной реконструкции и перестройки уже в наше время, говоря, что лично его новый облик обновленного, пусть и на половину сокращённого по площади, парка, с шикарными жилыми комплексами, устраивает. Пусть и купить там жильё ему не по карману.

— Новые времена со старым сюжетом, как в чеховском “Вишнёвом саде”, — он, вроде, как, подытожил эту тему.

— И там, и здесь, — понял я его образное сравнение. — Да, впрочем, как и везде, по всей России. Новый господствующий класс. Кто с баблом, тот и на коне.

Продолжать эту ненужную мне тему я не хотел. Тем более, что у меня не было оснований для каких-то сетований и у Мишки, как я понимал — тоже. Хотя, конечно, мы оба были бы непрочь купить вот такие люксовые апартаменты, как в том жёлтого цвета, нарядно — выглядящем высотном доме, стоящим напротив нас на пригорке. Там виднелся какой-то высокий обелиск белого цвета с чьим-то барельефом. Приглядевшись, я узнал в нём всё того же вождя мирового пролетариата из канувшей в Лет’у эпохи. Невольно, я вспомнил Мишкин экспромт, который он выдал мне напротив памятника Ленину в начале набережной.

Это советское прошлое Ялты меня не интересовало, хотя и было неразрывно связано с реалиями её сегодняшнего дня. Для меня всё, что я видел вокруг, выглядело красивым и, в общем, гармоничным. Ну, правда, за исключением тех шалманов с крымской кухней, внизу, на пляже.

Неспешно, мы подошли к какому-то памятнику с потемневшей медно-бронзовой фигурой на высоком постаменте из серовато-зеленоватого, выцветшего от времени, камня.

Подойдя ближе, это оказался памятник Максиму Горькому — пролетарскому писателю 30х годов прошлого века. Его творчество меня совершенно не интересовало, но, как-то сама собой, возникла тема советского прошлого Крыма и Ялты, и мы встали у скамейки под цветущей ленкоранской акацией, напротив памятника, разговаривая по инициативе Михаила о временах Советского Союза, периоде нахождения Крыма в составе Украины и новых временах. Мне это было совершенно не интересно — по своей натуре я предпочитаю держаться в стороне от всякой политики и, при этом, не высказывать своего мнения или отношения к “политикосу”, но я не хотел его задеть или обидеть своим невниманием или нежеланием вникать в эту тему и терпеливо слушал его. Михаил же, как будто стремился погрузить меня в те времена, рассказывая мне о советском прошлом Ялты.

— Он же был тогда ещё ребёнком, — удивлялся я его энтузиазму, — но, говорит, чуть ли не с какой-то ностальгией о тех временах. Наверно, со слов своего отца. Ну и, конечно, интересовался дополнительно этим вопросом. Может, у него хобби такое, — неожиданно предположил я про себя.

— Ты, Миша, видать, был хорошим пионером, — пошутил я с намёком.

— Скажи лучше, октябрёнком, — понял он мой намёк, улыбнувшись. — Просто, люблю я свой город и его историю. И, интересуюсь всем, что было хорошего или плохого в те времена.

Мишкин телефон неожиданно выдал громкий сигнал — ему кто-то звонил, и Мишка остановился, доставая свой сотовый. Я взглянул на мои часы — было уже начало восьмого вечера — как же незаметно-быстро идёт время, — машинально отметил я про себя.

Михаил ответил и по его голосу я понял, что у него серьезный разговор. Он сделал мне извиняющийся знак рукой, сказав, что звонит секретарша из офиса касательно срочной работы… Я деликатно отвернулся, не слушая его разговор. Осматриваясь вокруг, невольно думая о том, что здесь было раньше в те, досоветские времена в Ялте. И даже дальше, тогда, когда на месте Ялты было, как сказал Мишка, греческое рыбацкое поселение.

Солнце, столь привычно сиявшее весь день на безоблачном синем небосводе, уже стояло над краем горной гряды над Ялтой, заливая город и небо над ним кремово-жёлтыми огненными лучами света — в небе над кромкой гор застыла симфония предзакатных красочных расцветок. Словно зацепившись своим огненным краем за верхушки гор, оно освещало облака в небе над городом резким контрастным светом, подсвечивая редкие, дымчато-прозрачные облачка далеко над морем, ближе к горизонту, в нежно-розовый цвет, отражённый в недвижимой глади моря, поменявшего свой прежний синий цвет на розовую, предзакатную окраску.

Вечерело, но было всё ещё жарко — с пляжа сюда вверх потянулся народ — многие шли даже просто в плавках, а девушки — в купальниках (надо сказать, что лишь рядом с пляжной зоной).

Через минуту Миша закончил разговаривать, сказав, что наша завтрашняя (возможная) поездка куда-либо отменяется — у него появилось срочное дело (клиент), который договорился, по информации секретарши, о завтрашней встрече с Михаилом Викторовичем (а я всё Мишка, да Мишка). А ведь он серьезный юрист, работающий в адвокатской конторе, с филиалами в Симферополе и Севастополе.

После этого звонка Мишка стал каким-то серьезным и “без огонька в глазах” шёл со мной дальше. Я почувствовал перемену в его настроении и спросил, всё ли нормально. Мишка, поняв, что ему следует уделить мне больше должного внимания, сказал, что ему сейчас придется зайти в их юридическую контору на Морской улице и кое-что проверить. Таким образом, наша прогулка по Приморскому парку, закончилась, и я ознакомился только с его началом.

Пока мы шли до “Морской”, публики на набережной прибавилось, чуть ли не вполовину больше, за счёт притока народа с городских пляжей. Пробираясь сквозь толпу, мы прошли мимо очередного артиста-музыканта, лет сорока, в белой рубашке с короткими рукавами, выдававшего соло на трубе под музыкальное сопровождение из звуковых колонок, установленных рядом с ним у пустой скамейки. Напротив него стояла большая, коричневого окраса с белым пятном, собака, периодически отрывисто лающей под мелодичные звуки трубы — собака была явно музыкальной — она начинала хрипло гавкать, глядя на трубача, заслышав новую мелодию. Проходящую публику это очень веселило и удивляло и, похоже, вот такое необычное поведение пса и было главным хитом всего этого музыкального выступления. Толпа, собравшаяся напротив трубача, фоткала и снимала на видео это занятное представление. Периодически, из толпы выходил очередной даритель и клал купюры в 50 и 100, и даже нехилые 500 рублей в коробку, стоявшую в паре метров от музыканта.

Да… это был явно успешный симбиоз человека и животного, которых объединила любовь к музыке (шучу). Но для собаки, как мне думается, эта “сотрудничество” означало надежное, ежедневное кормление (так что, как мне думается, эта уличная собака нашла своего спонсора в его лице).

Постояв в толпе и послушав реально хорошее “соло” на трубе в его исполнении, мы пошли дальше — Михаил поторапливал меня с извиняющим видом.

Продираясь сквозь нарастающий людской поток, мы вышли на большую открытую площадку, где не было чугунной балюстрады ограждения верхней набережной от её нижней части. Отсюда, вниз по её центру шли ступеньки короткого спуска к морю через каменную террасу с длинными деревянными сидениями по обеим изогнутым сторонам. Там виднелось много сидящих людей, отдыхающих прямо у моря. Мишка тянул меня дальше, но я остановился, с любопытством глазея на невесть откуда взявшиеся здесь белые телескопы. Двух — и трёхметровые в длину стволы с линзами толще, чем та пушка у “Эспаньолы”, они вызывали у прохожих любопытство и желание взглянуть хоть разок через окуляр в глубину космических далей. Я был здесь, в этом городе, таким же любопытствующим курортником, как и тысячи прочих людей, выбравших Ялту для своего летнего отдыха.

И мне всё здесь было интересно и, как и эти телескопы, порой удивляло с естественным желанием рассмотреть всё получше. Откуда они здесь взялись и как их сюда доставили, мы с Мишкой не видели, но ещё час назад их здесь не было. С заходом дневного светила за кромку гор, небо с той стороны небосклона всё ещё пылало жёлто-кремовым светом в то время, как в его всё ещё голубоватой, прозрачно-спокойной дымчатой глубине со стороны моря показались первые, ещё почти незаметные, звёздочки — их было пока что всего несколько светящихся пятнышек на предзакатном небе, но они служили отличной мишенью для этих трубообразных астрономических диковин, явно не ожидаемых здесь, среди этого мельтешения людской толпы, далёкой от астрономии. Тут же рядом стоял зазывала — “астроном” в колпаке звездочёта. Он предлагал совершить экскурсию по небесным объектам и Луне, которая уже незаметно проявилась бледным круглым пятном на далёком размытом горизонте над морем, словно выплыв из его сероватой глади.

Напротив телескопов, на той же площади с фонтаном, видневшимся вдали у больших, красивых платанов, уже открывался другой, прозаический, силовой аттракцион — нужно было провисеть на узкой перекладине над двухметровыми штангами 150 секунд. Наградой победителю был “Айфон” 7 модели.

— Нехило, — подумал я и остановился, чтобы посмотреть, кто же получит заветный мобильник.

За участие в представлении нужно было отдать 500 рублей в руки парнишке, который объяснял желающим условия конкурса. Один за другим претенденты, среди которых были и сильные на вид мужчины, жилистые подростки и просто “любители”, с огромным сожалением, разжимая ладони, пружинисто падали на ноги вниз. За пять минут, что я наблюдал за этим “конкурсом”, никто из соискателей так и не смог провисеть больше этих самых 150 секунд. Удивительно, что такой внешне лёгкий физический конкурс оказался таким трудным для всех его участников.

Так, отвлекаясь и стараясь не задерживаться, мы дошли до уже знакомой мне часовни, к которой, оказывается, и выходила эта самая улица “Морская”, которая круто поднималась отсюда вверх к “не-туристической” части Ялты. Прямо тут же, напротив этой часовни, мы наткнулись на очередную группу уличных музыкантов. Мишка широко улыбнулся, разведя руками. “Это — Ялта!” — говорил его красноречивый жест.

Идя вверх по Морской (оказалась удивительно короткой улицей), я оглянулся назад на набережную, видневшуюся отсюда в проходе между невысокими домами с полоской моря за бухтой. Водная гладь незаметно для глаз уже поменяла свой цвет в тон неба, окрашиваясь огромным хамелеоном в светло-серый цвет.

Подойдя к 4х-этажному дому старой, очевидно, ещё дореволюционной постройки, Михаил открыл ключом кодовый замок на видавшей виды огромной деревянной двери. Сам дом когда-то был несомненным образцом лучшей местной городской архитектуры начала 20 века — вверху виднелись красивые цветные барельефы, но вид полуразобранных балконов на четвёртом этаже, не внушал доверия. Сейчас, по словам Мишки, он был в процессе консервационной реставрации. И их контора съедет отсюда в следующем году после окончания аренды помещения в более комфортабельное здание. Второй этаж этого здания занимали разные конторки и фирмочки, в том числе и юридическая контора моего друга. Он предложил мне зайти с ним внутрь здания, сказав, что, мол, познакомит меня с их новой секретаршей.

— И Веронику свою забудешь, — пошутил он, повернувшись ко мне, жестом приглашая следовать за собой.

— Да отстань ты от меня с этой Вероникой! — сказал я ему благодушно, и остался стоять на улице.

Как бы то ни было, но образ этой “белоснежки” опять растревожил моё сознание. “Почему я так запал на эту девушку? Её глаза? Фигура? Аура..?

Наваждение какое-то — я тряхнул головой, словно стараясь избавиться от её прямо какого-то колдовского образа. А тут ещё Мишка со своими подколками! Я уж и сам был не рад, что рассказал Михаилу о своём неудачном знакомстве с ней в автобусе.

Пока Михаил был занят делами, я решил позвонить по сотовому родителям в Москву. Ранее днём я отослал маме сообщение, что прибыл благополучно в Ялту, но ответа от неё так и не получил. Похоже, связь барахлит здесь, и точно — я дозвонился до мамы, и она сказала, что ничего не получала от меня, а на её телефонные звонки автоинформатор сообщал, что “абонент недоступен”.

Я так отвлекся, разговаривая с мамой, а потом с отцом, что не заметил момента, как мой друг вышел из здания и подошёл ко мне и затем передал привет моим родителям, (а они — соответственно — ему и его родителям).

По его довольному лицу я видел, что он не зря зашел в свою контору. Оказалось, что их молоденькая секретарша напутала и дала Михаилу Викторовичу заказ на работу, который предназначался его коллеге-адвокату, и тоже Михаилу. Мишка, естественно, не был в курсе договоренностей между тем клиентом и его коллегой и думал, что этот срочный заказ нужно брать в работу с утра. Но всё разрулилось благоприятным для меня образом — мы же собирались завтра поездить по местным достопримечательностям.

— Только я — Брагин, а он — Бранин, — смеясь, сказал Михаил. — Нас часто путают, когда звонят к нам в офис.

Разговаривая, мы спускались вниз на набережную и Мишка, достав свой сотовый, кому-то позвонил — я не прислушивался к его разговору, заворожено смотря на всё ту же видимую полоску моря за маяком, которое, словно впитало в себя предвечерние серые краски, растворив их в своей потемневшей, ставшей свинцово — матовой, поверхности.

Небосвод, утратив свою прежнюю, какую-то материально — плотную дневную синеву, стал нежно прозрачным в новых предзакатных красках, окрашиваясь в дымчато — розово — агатовые оттенки. В огромном, блекло-голубоватом небесном куполе, возникли, как будто ниоткуда, редкие, словно сотканные из нежнейшего шёлка, облачка, проявившиеся в виде вытянутых серо-розовых, пастельного цвета, полупрозрачных, пёрышек. Они неподвижно стояли на закатном небосклоне, сливавшемся с морем на видимом мне отсюда горизонте. Линия раздела моря и неба, чёткая днем, уже постепенно размылась, бледнея и серея, и постепенно темнела вместе с морем. Любуясь красотой неба, которое приобрело какую-то ранее скрытую от глаз объемную проницаемость, открывая взору первые, уже видимые глазу, звёздочки, я даже остановился, отстав от Михаила на несколько шагов.

— Где в урбанистическом московском мегаполисе я мог бы вот так восхититься необыкновенной цветовой трансформацией неба и моря? — восхищался я столь необычными для меня в моей московской жизни живыми, акварельно-дымчатыми красками южной природы в её переходе от света к сумеркам, принося, вместе с тем, с моря столь приятную освежающую прохладу вечернего бриза на смену дневному зною и духоте.

Мишка, между тем, закончил свой разговор и, дождавшись меня, предложил пройтись по вечерней набережной. Уже было половина восьмого вечера.

— Сейчас ты почувствуешь разницу, — как-то загадочно сказал мне мой ялтинец, и, что он имел в виду я понял, когда, выйдя “в свет” из этой тихой улочки, больше похожей на небольшой переулок, мы оказались буквально в людском потоке.

— Сколько же народу прибавилось на набережной за те двадцать минут, что мы не были здесь, — поразился я про себя.

Невольно, на ум мне пришло сравнение с часом пик в метро на Киевской. Набережная была заполнена людской рекой, и нам приходилось уже просто маневрировать в этой плотной праздной толпе отдыхающих, среди которой мы периодически натыкались на заторы, создаваемые самодеятельными уличными музыкантами, хипхоперами и одиночными артистами и теми же фокусниками. Просто какой-то смотр самодеятельных талантов.

Мы вышли на открытую площадку у часовенки, смотря сверху на морские причалы с катерами и белым маяком вдали на оконечности бухты.

Краски неба и моря постепенно увядая и темнея, сливались друг с другом в восточной стороне в сплошную тёмную “акварель”, в то время как на западной части небосклона облака были окрашены в розовый цвет с алыми клиньями света от скрывшегося за горами солнца. Мишка пояснил, что там — он показал рукой на северо-запад, Крымские горы сходят на нет, уступая место равнине, и лучи закатного солнца со стороны степного Крыма окрашивали небо в бледный, розовато-серый, дымчатый цвет, смешиваясь с ночной тьмой, наступающей с востока.

Продвигаясь в толпе людей в сторону памятника Ленину — я уже начинал ориентироваться на набережной — Михаила неожиданно увидел какой-то его знакомый и, разговаривая с ним, мы прошли в сторону скамейки в белой, ажурной беседке, почти скрытой в густой листве обвившей её зелёной глицинии и — большая удача — она как раз освободилась словно специально для нас. Мне пришлось поучаствовать немного в ненужном для меня формальном разговоре с этим его знакомым, который затем перешёл в деловую беседу, и я просто терял время, сидя рядом с моим дружком, не слушая их диалог.

Я смотрел перед собой на проходящий мимо меня поток людей, понимая, что все эти люди приехали в Ялту со всех уголков нашей огромной страны, на неделю или две, чтобы здесь отдохнуть, так же, как и я, и набережная ежевечерне превращалась летом в комфортную, прогулочную зону для многих тысяч отдыхающих, закончивших свою дневную “пляжную” программу и, после дневного зноя, собирались огромной праздно-шатающейся массой на неспешный променад здесь, как, скажем, туристы в Ницце на Английской набережной. Но насколько скучной теперь она мне казалась по сравнению с имеющимися доступными развлечениями, сконцентрированными на километровом участке её ялтинского аналога! Проходящие мимо меня люди уже были одеты в вечерний “прикид” и готовы к началу активного времяпровождения в многочисленных ночных клубах, увеселительных заведениях и ресторанах на набережной Ялты, а сама набережная уже превращалась постепенно в зону “дефиле” для прекрасной половины человечества и их спутников.

С моря потянул освежающий бриз. Стало немного прохладнее и жара, которая держала нас в своих дневных объятиях, понемногу начала спадать. На Ялтинском моле загорелся красный, мигающий огонь маяка. Чем ближе к ночи, тем громче везде стала слышна музыка-зажигательные мелодии и просто музыка, казалось, звучала здесь во всех уголках набережной — во всех барах, ресторанах, открытых площадках и просто из звуковых колонок всевозможных самодеятельных певцов и исполнителей.

Мишка, наконец, распрощался со своим, по его словам, очень важным для него знакомым и мы, повернув назад, пошли в сторону “Ореанды”. Я взглянул на часы — почти восемь вечера! Праздник жизни бил на набережной музыкальным ключом, создавая приподнятое, праздничное настроение, приглашая отдыхающих и гостей курорта к вечерне — ночным развлечениям и приятному досугу.

С интервалом в пятьдесят метров, отовсюду звучала музыка — зажигательные мелодии, шлягеры или попса, слышавшиеся тут и там в общем приглушенном, оживлённом шуме людской толпы. И ведь днём ничего подобного не наблюдается, поскольку, по словам Михаила, народ с утра пропадает на пляжах и чуть ли не до двенадцати дня набережная обычно полупустая и тихая.

— Да…Ялта — город счастья, как верно написано на том огромном билборде у автовокзала”, — опять подумалось мне. Хлеба и зрелищ. Что ещё не хватает для полноты ощущений на отдыхе здесь. Для этого народ и приехал сюда…

На меня порой находили такие вот философские, порой прозаичные, мысли и сентенции, и я порой рассуждал сам с собой, как сейчас, идя за Михаилом и стараясь быть рядом с ним, смотря, словно со стороны, на публику вокруг меня, размышляя о вечерней жизни набережной и её таким стремительным превращением в огромную, развлекательную площадку с приближением вечера, когда на её улицах появляются ещё в большем изобилии “актёры” и “зрители”. Ну, а после вечерних зрелищ — нужных или не очень — можно приятно провести время где-нибудь в подходящем питейном заведении, коих здесь было на любой вкус и кошелёк.

Прогулка на свежем воздухе по набережной с её ночными барами, ресторанами и уютными, небольшими кафе, рано или поздно должна была закончиться сегодня для нас в одном из таких вечерне-ночных “бухенхаузов”.

Проходя мимо очередной летней кафешки (ночью они все работают уже как рестораны), я невольно втянул в себя аромат свежеприготовленных мясных блюд и Михаил, ухмыльнувшись, сказал, что “клиент” созрел для хорошей кухни и объявил, что мы сегодня поужинаем в одном из ресторанчиков на набережной.

— Есть здесь одно тихое, приличное заведение “для своих” с хорошей кухней без обмана, — заверил он меня.

Тем временем незаметно наступил сумеречный вечер и, неожиданно-откуда, выползшая из-за гор с востока серая, плотная облачность ускорила визуальное наступление ранних сумерек в городе. Барашки лёгких облачков над морем в восточной стороне, ранее вытянутые в линию у размытого горизонта, часть которого была закрыта из виду холмистой местностью и горными склонами побережья слева от меня, исчезли, растаяв в темноте. И лишь западная часть открытого взору небосклона ещё не была затянута облачностью, оставаясь светло серым, с голубоватой дымчатостью, пространством, свободным от тёмно-серой мглы, наступавшей вместе с дождевым фронтом с востока — там виделись участки неба серо-матового, с нежным розовым оттенком, как у агата, цветом.

Над городом сгущалась ночная тьма, зажигая повсюду многочисленные уличные фонари и словно знаменуя окончательный переход изо дня в ночь со сменой светил на небосводе, в вышине над тёмной равниной спокойного моря встала хозяйка ночи — огромная, бледновато-жёлтая, полная Луна. Она поднялась уже выше над почти тёмным морем и приобрела чуть ли не осязаемую плотность — хоть снимай её с неба, как небесный светильник. На набережной также зажглись неярким лимонным светом фонари на красивых высоких чугунных столбах. Вытянувшись светящейся цепочкой вдоль центральной части набережной, они бросали жёлтый свет вокруг себя и походили со стороны на длинную новогоднюю светящуюся гирлянду. Всё вокруг погружалось в темноту, сменяя облик дневного города на ночные декорации — набережная стала выглядеть ещё наряднее и эффектнее в электрическом свете сотен ярких неоновых вывесок освещённых магазинов, красиво подсвеченных витрин, огней фешенебельных бутиков, ресторанов, баров и ночных кафе.

Мы свернули в какой-то проулочек справа от нас, и подошли с тыльной сторон к зданию с высокими стенами, белевшему за разлапистыми соснами. Из освещённых, огромных прорезей в бетонных стенах для дневного света и естественной вентиляции, слышалась громкая музыка, гул и аплодисменты сотен зрителей, — Ялтинский концертный зал “Юбилейный”, — пояснил Миша.

К нам подошли несколько человек, спрашивая, есть ли у нас лишний билет. Оказалось, что здесь уже шло выступление Григория Лепса.

Направившись к небольшому 4х-этажному зданию справа от концертного зала, мой ялтинец провёл меня к полуподвальному арт-кафе в его цокольной части с маленькой неоновой вывеской на входе — мы спустились вниз по короткой каменной лестнице и зашли внутрь небольшого помещения с десятком обеденных столиков. Почти все они были пока что свободны, кроме одного, где сидели, ужиная, парень с девушкой и ещё один столик, видневшийся в затемнённом углу, был уже сервирован.

Михаила, видно, здесь хорошо знали — к нам подошёл метрдотель (он же был и нашим официантом) и поприветствовав нас, сказал, что всё готово. Оказалось, мой Михаил Викторович позвонил и заказал здесь столик на троих и я, естественно, заинтересовался этим неведомым третьим участником нашей предстоящей вечеринки, но мой друган, ничего мне не ответив, лишь хитро улыбнулся, сказав, что это сюрприз для меня. Видя моё лёгкое недоумение на лице, он попросил меня набраться терпения.

Официант проводил нас к накрытому столику — на белой льняной скатерти лежали на сервировочных салфетках три набора столовых приборов рядом с белыми тарелками, и красовалась, выложенная на блюдах, разнообразная закуска и снедь — селёдка с отварным картофелем, салаты и солёные огурчики, мясная нарезка и сырное плато. Там же стояла бутылка тёмного, “Черного Муската”, бутылка сухого, полуконьячного “Хереса” Массандра и бутылка заиндевевшей водки, а также хрустальные рюмки, бокалы для вина и соков, стоявших здесь же на столе в литровых графинах.

— Будем сегодня пить по-полной, — вздохнул я про себя. — Мишка любитель таких застолий ещё тот! Только вот кто же будет этот третий? Очевидно, он пригласил какого-нибудь своего важного клиента, но, почему он решил, что это будет для меня таким сюрпризом? — озадачился я.

Мишка, садясь за столик, продолжил наш разговор будничным тоном, сказав:

— Ты знаешь, я часто здесь бываю, потому что меня никто здесь не достает — заезжая публика сюда почти не ходит. Они же все тусуются на набережной и открытых площадках, где шумно и доступно. А сюда-то дорогу не все знают. Здесь хорошая кухня. Здесь и музыку можно “живую” послушать.

— Сегодня? — спросил я с интересом, оглядываясь вокруг, словно ища взглядом, кто-там-будет-сегодня выступать. Но увидел в углу лишь чёрные корпуса небольших звуковых колонок и сиротливо стоящую микрофонную стойку у стены.

— Нет, у них завтра будет здесь петь Александр Саввин. Кстати, он сейчас здесь на отдыхе в Ялте. Вот его и пригласили. Слышал о таком?

Я пожал плечами.

— Классно поёт. Не хуже Лучано Паваротти. Ваш, московский… Для меня, так он по вокалу на уровне Градского.

Увидев мою скептическую улыбку, Брагин улыбнулся.

— Напрасно сомневаешься! — и поняв, что не убедил меня, сказал:

— Ладно. В любом случае, здесь можно и без музыки хорошо посидеть, расслабиться. Ну и деловые встречи иногда здесь провожу днём. Мне здесь комфортно, — вальяжно закончил он.

Вынув из своего заплечного рюкзачка пакет с рыбой — я уже и забыл об этой его покупке у “рыбачки “Сони” — он попросил официанта отдать рыбу повару, чтобы приготовить из неё что-нибудь вкусненькое, по-домашнему. Он здесь явно был “своим” завсегдатаем и всё же, я немного удивился его выбору этого кафе — для меня было бы естественным сейчас сидеть где-нибудь в ресторане на свежем воздухе, под лёгким вечерним бризом, а не под кондиционером в подвале. Видя моё какое-то сомнение, он добавил:

— В Ялте ведь не всегда такая хорошая погода, а зимой вообще половина всех этих кафешек закрыта или убыточна. А здесь надежно, да и всё почти по-домашнему.

Я с сомнением огляделся вокруг меня — да, всё здесь было неплохо обустроено, но вот отсутствие клиентов в столь самое востребованное у рестораторов, время, меня удивило.

— Как-то непонятно, — протянул я.

Мишка не стал спорить со мной, сказав беззаботно:

— Ну, если закроют, то у меня есть на примете и другой спокойный, типа этого, ресторанчик. Но ты погоди — увидишь потом. Народ сюда ходит… Особенно, когда здесь “живой звук”… Как бы там ни было, нам, и правда, все здесь были рады и улыбались — было видно, что персонал этого кафе старается создать максимум удобств для своих клиентов.

— Ну, что, начнём? Объявляю наш скромный “симпозиум” открытым! — с деланной важностью проговорил Михаил, и поднял свою рюмку со “Столичной” за мой хороший отдых в Ялте.

Выпив, мы приступили к лёгким закускам, начав с сырного плато и мясной нарезки. Проголодавшись, я с удовольствием ел выставленные на стол блюда — всё было и впрямь вкусно по-домашнему.

В зале звучала приятная негромкая музыка, свет с нашей стороны был приглушен по просьбе моего Михаила Викторовича, и мы сидели пока одни без всяких неудобств — ну, точно, как дома. Нам никто не мозолил глаза — официант, как тень, возникал сзади и приносил по очереди блюда, заказанные Михаилом, не забывая наполнять наши рюмашки водкой. А минут через двадцать, после третьей “стопки”, мне уже стало реально интересно, кого же это так ждал мой друг? По его поведению я видел, что он был как-то немного напряжён и явно был уже в лёгком нетерпении в ожидании запоздалого гостя. Он сидел, поглядывая на дверь и, периодически, на свои часы, крутя сотовый в руках.

Кафе понемногу заполнялось посетителями и клиентами. Пустующие места за столиками впереди нас заняли несколько молодых пар нашего возраста и какие-то мужики в шортах и футболках.

Здесь был, похоже, универсальный для всех дресс-код — шорты и футболки. Никаких выходных костюмов. Хотя несколько человек были в рубашках с короткими рукавами. Ну, а присутствующие здесь несколько девушек и женщин за соседними столиками никак не заинтересовали меня ни своими бермудами, ни фасоном платьев.

Мишка понемногу оживился и порой, вспоминая очередную занятную историю (он любил травить разные байки), хлопал себя по колену и смеялся. Хорошо, что не громко.

Сдержанно, а не так, как вчера, когда мы распили с ним мой коньячный гостинец уже за полночь, он стал заливисто-громко хохотать, вызвав этим возмущение своих соседей за стеной. — В этих панельных ялтинских домах такая слышимость! — извиняющее оправдывался он потом.

Понимая, что Мишкин гость задерживается, я сидел, гадая про себя, кто же это будет? На Мишкин сотовый пришло сообщение и он, нажав на кнопку вызова официанта, попросил его налить вина в бокал и принести горячие блюда — как оказалось, рульку, запечённую с колбасным набором, горячей капустой и тремя соусами. И отдельно, порционный жульен и запечённая рыба с картофелем — тем самым, Мишкиным луфарем.

Его сотовый меня не заинтересовал — мой айфон был круче, но я обратил внимание на его наручные часы — стильные и красивые, они невольно вызвали у меня интерес. Мишка снял их, протянув мне с самодовольным видом, польщённый моим неожиданным вниманием к ним. Это были фирменные Diesel DS. Ничего особенного, средней ценовой категории, и Мишка, не поняв, что я поинтересовался ими просто так, заполняя время разговором, начал мне рекламировать их достоинства.

Прошло ещё пять минут. Я взглянул на вход — метрдотель встретил очередного гостя и проводил его к свободному столику.

— Ну, и где твой сюрприз ходит? — полюбопытствовал я, глядя на десертное вино, уже налитое официантом в бокал рядом с белой тарелкой, догадываясь, что он ждал какую-то девушку. У него, вроде, была здесь в Ялте двоюродная сестра. Симпатичная, по его словам.

— Уже здесь, — радостно ответил Мишка и подскочил, вставая с кресла: официант подвёл к нашему столику ту, кого ждал мой друг. Это была красивая (даже очень) длинноногая дива в короткой бежевой юбке — молодая, черноволосая девушка лет 25–26.

За столиком с подвыпившей мужской компанией послышались какие-то оживлённые комментарии. Я с изумлением воззрился на неё, а потом на сияющее лицо Михаила, подмигивающего мне, и кивнул одобрительно головой, показывая ему мимикой, что я действительно приятно удивлён.

— Добрый вечер! — сказала она мне с приветливой улыбкой, смотря на меня так, как будто мы с ней знакомы.

Я встал, церемонно кланяясь ей. Она протянула мне руку и представилась:

— Влада!

Её улыбка была мне приятна и, вместе с тем, немного непонятна — я видел её впервые и, она меня — тоже, но по её поведению я видел, что она явно знала меня. И точно.

— А вас я знаю по рассказам Миши — вы Антон, его друг из Москвы, — она перевела свой взгляд на довольное лицо Михаила.

— Так точно, — почти по уставу, как учили на курсах военной кафедры, ответил я неожиданно для себя.

— Антош, расслабься, — ты мой друг, и я много о тебе рассказывал Владе, — вступил в наш разговор Мишка. — Она сама уже просила познакомить её с тобой или, хотя бы сказать, что она у меня есть.

— Да, — подтвердила его очаровательная подруга. — Я видела и ваши с Мишаней фотки раньше.

— Вот это реально сюрприз, друган, — повернулся я к Михаилу. — У тебя такая симпатичная девушка, а ты мне за весь день даже ничего о ней не сказал!

— Ну, извини. Хотел тебя удивить, — ответил Михаил дружески, положив свою ладонь на мою. Было видно, что ему понравился мой комплимент в адрес Влады, и что её неожиданное появление здесь, как — будто с конкурса красоты, произвело на меня тот самый бомбический эффект, на который он, очевидно, и рассчитывал.

Официант опять налил нам “Столичной” по 50 грамм, Я хотел было произнести тост за Михаила и его прекрасную спутницу, но Влада опередила меня, сказав:

— Мальчики, я хочу выпить за вас, за вашу дружбу.

Я поблагодарил Владу за её слова, невольно рассматривая её лицо и задерживая взгляд в её красивых, прямо каких-то цыганских, чёрных глазах. Ну, а дальше я старался привыкнуть к тому факту, что в нашей мужской компании появилась такая очаровательная девушка, как Влада. Мне было приятно смотреть на них — Мишка-то и сам мужик, что надо. Не красавец, но похож чем-то неуловимо на знаменитого французского актёра Бельмондо в его лучшие годы. Правда, не такого спортивного вида, каким тот был в его молодости (я лишь недавно открыл для себя этого великолепного актёра).

К моему удивлению, Влада понемногу выпила в разговорах, ужиная с нами, почти треть бутылки десертного вина, похвалив Михаила за вкусную рыбку и, заодно, попросила потом официанта передать “респект” повару за вкусно приготовленные блюда.

Мы разговаривали, произносили тосты и т. д., и я понемногу “запал” на эту красивую, обаятельную девушку, понимая, как повезло Мишке с ней и, чем дальше длился наш дружеский вечер, тем больше и чаще я пялил глаза на Владу, внутренне почти завидуя Мишке. Он сидел с видом падишаха, наслаждаюсь видом своей очаровательной гурии и моим нескрываемым восхищением её красотой, видимым на моём лице.

Официант принёс ещё одно горячее блюдо — каре ягненка — как оказалось, специально для меня, хотя я уже реально наелся и просто для вида, ковырялся в тарелке. А Влада, кроме рыбы, так почти ничего и не ела.

— Миш, ну куда столько еды! — искренне недоумевал я.

— Антош, — с чувством произнёс он. — Неужели я не могу себе позволить угостить от всей души своего московского друга?

От избытка дружеских чувств и выпитой “Столичной”, он хотел, было, привстать и обнять меня, но, перехватив иронический взгляд Влады, остался сидеть на месте. Я много выпил, расчувствовался, говоря добрые слова в адрес моего ялтинца и, при этом, смотря на его девушку, не скрывал, что она явно произвела на меня впечатление. Михаила это, как я потом понял, немного забавляло, и, увидев в очередной раз мой не в меру ласковый взгляд к себе, Влада неожиданно встала и сказала:

— Ну, милые мужчины, спасибо за вечер. Рада была познакомиться с вами, Антон.

Она протянула с улыбкой мне свою руку, и я с чувством пожал её. На удивление, у неё было не нежное девичье, а какое-то крепкое рукопожатие.

— Ну, почему вы — можно на “ты”, — пробормотал я как-то неуверенно. Она явно смущала меня обволакивающим, чувственным взором своих больших, выразительных глаз. — Ладно, ладно, — проговорил с торжествующей улыбкой Михаил. — Влада сама решит, как к тебе обращаться. Он был уже явно навеселе и чувствовал сейчас себя, между нами, хозяином положения.

Девушка, слегка укоризненно посмотрев на него, чмокнула его в щёку и пошла на выход в сопровождении официанта, сказав нам в пол-оборота, что её не нужно провожать. Мы проводили её взглядом. Мишка тоже много выпил, как и я, но пил, не запивая соком, в отличии от меня. За всё тем же столиком с мужиками, опять послышались какие-то дифирамбы в адрес Влады и один из них, вроде, как грузин, сказал одобрительно Михаилу, подняв большой палец вверх:

— Ай молодца!

Мой ялтинец довольно улыбнулся, кивнув ему с понимающей улыбкой. Помолчав, он повернулся ко мне, убрав самодовольную улыбку с лица:

— Антош, без обид. Мы скоро поженимся, так что извини, если что не так. Похоже, он угадал моё настроение романтической влюбленности — на отдыхе на юге, тем более, здесь в Ялте, это обычное дело.

Он дружески обнял меня за плечо, дыхнув на меня водочными парами:

— Найдём мы тебе твою Вероничку-клубничку. Д-дай в-время.

— Да с-з-далась мне эта твоя Веро-ника! — запальчиво ответил я слегка заплетающимся языком.

— Что я, сам н-не могу найти её или к-кого мне нужно?

Наш разговор уже привлекал к себе внимание. Мишка встал и переставил свой стул прямо ко мне и переключил моё внимание своим тостом за Россию. А уж такой тост дорогого стоит. Я, покачнувшись, попробовал встать, но Мишка вовремя удержал меня.

Мы провели в кафе ещё больше двух часов после ухода Влады и выпили этот “Херес”, но не стали пить десертное вино, заказанного для Влады, и Мишка потом забрал его с собой.

За это время сюда входили и выходили посетители, которых мы, в общем, не замечали и просто не видели, сидя спиной к входу, кроме той подвыпившей компании их четырёх человек, обращавших порой на себя внимание своим подвыпившим галдежом. Столики вокруг нас постепенно опустели один за другим, и эти мужики были последними, кто ушёл из этого ночного заведения — расплатившись и весело галдя между собой, они вышли на улицу.

Михаил нажал кнопку на звонке у стола и к нам тут же подошёл наш официант. — А г-де же на-род? — неожиданно для себя, спросил я у него, словно меня очень заботил этот вопрос. Мишка, видя моё тупое недоумение на лице, рассмеялся, сказав, что уже все разошлись. — А я ни-ко-го и не ви-дел здесь! — не понимая, пьяно возразил я, уставившись на него.

— Э, милейший Антон Игоревич. Да вам нужно на свежий воздух! — шутливо-подвыпивши ответил мне друг.

Рыбу, которую нам пожарил повар, мы так и не попробовали, и Михаил Викторович попросил положить луфариков в бумажный пакет, чтобы забрать с собой (вот молодец, а я и забыл опять про эту рыбу) и принести счёт.

Увидев затем, что он достал карту “Мир”, чтобы заплатить за наш ужин, я запротестовал и достал свою карту” Viza”. Мишка ухмыльнулся и сказал, что здесь эта карта бесполезна из-за санкций.

— Так что, переходи, на нашу, отечественную, “Мир”, — хлопнул он меня по плечу. У меня была и эта карта, но, как оказалось, она осталась в кармане моих джинсов в Мишкиной квартире.

— Ну, и с-сколько там вышло? — вяло полюбопытствовал я.

— Без разницы, — ответил Михаил, вкладывая тысячную купюру в чековую книжку официанту на чай. Я порылся в карманах своих шорт и понял, что у меня кончились наличные — , там было пусто (а последнюю соточку я ранее отдал тому уличному певцу у платана).

— Ну н-надо же, — пролепетал пьяно я. — Не-удоб-но вы-шло.

Я не привык, чтобы за меня платили мои друзья.

Мишка видел, как я ковырялся в кармане шорт и, почему-то, эта сцена моего рыскания так рассмешила его, что он еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Официант проводил нас до дверей, учтиво пожелав доброй ночи. Я машинально взглянул на часы — было уже полдвенадцатого ночи, и понял, почему почти все столики в этом маленьком арт-кафе уже опустели. Мои мысли, в отличии от моих раскоординированных движений рук и ног, были, в общем, ясными и контролируемыми.

— Ну, и что делать будем дальше, ми — стер — Ан — тон? — шутливо протянул Михаил, когда мы поднялись по ступенькам наверх, в темноту пространства, еле освещённого призрачным светом одинокого фонаря над нами. Прямо напротив нас стояли высокие, густые сосны, за которыми где-то впереди виднелись огни набережной.

— Я б-больше с-сотни или пяти-с-сотки, не д-даю на чай, — пошатываясь, с каким-то вызовом ответил я Мишке, всё ещё досадуя на себя, что у меня не оказалось с собой нужной наличности. — И я не даю, когда один, — заверил меня Михаил. — Но ты же мой гость!

Он обнял меня, и мы оба пошатнулись, чуть не упав вниз на ступеньки.

— Скажу больше — ты гость Ялты! — он, как на сцене, потряс вверх рукой. — Поэтому, старик, давай не будем ме — ло — читься! — выговорил он по слогам. — Завтра мы поедем в Лива-ию! Он икнул. — Покажу тебе всЁ! — выдохнул шумно он.

Его язык, хоть и заплетался, но держался Мишка молодцом и почти не шатался. В отличии от меня.

Он опять икнул и выдохнул мне в лицо водочный дух.

— Я ему (официанту) сказал, что ты из Москвы. И, что завтра мы едем в Ливадию! — проговорил Мишаня, и покачнулся опять вместе со мной, пытаясь удержать меня от падения. — Пусть он, и они, — он повернулся неизвестно к кому в сторону кафе, — будут добрее к москвичам!

Я умилился:

— Н-ну, спас-сибо, братан! — и обнял его за плечи, чуть не повиснув на нём.

Надо сказать, что, когда я выпью, и мне хорошо с моими друзьями, я всех называю братанами… А пить много я не умею, как Михаил.

Он достал сигареты и закурил, вызвав во мне протест вонючим дымом, который я вдохнул невольно в себя. Мы стояли и никак не могли шагнуть в темноту из круга призрачного света, а затем пошли понемногу, пошатываясь слегка, в сторону жёлтых пятен фонарей на набережной.

Мишка, выкинув сигарету по моей просьбе, вёл меня под руку в сторону освещенной, уже близкой, набережной, обходя припаркованные вокруг автомобили, а я упрямо убеждал его в том, что это кафе закроют, так как здесь такая тьма. На улице стало попрохладнее — в сторону моря дул откуда-то непонятно взявшийся ветерок — наверно, с гор, — вяло подумал я, смотря в сторону, где должны были быть горы. В этой темноте я так и не понял или забыл, с какой стороны здесь были горы, а небо было тёмное от туч. Хорошо, что ещё не было дождя.

Ну, а, дальше, мы направились по набережной, как я думал, домой к Мишке, а навстречу нам шли такие же, как и мы, многочисленные “ночные романтики”, курортники и туристы, приехавшие сюда со всех концов России и из ближнего зарубежья вовсе не для того, чтобы ложится спать в это время суток, а наоборот, именно в ночное время получить свой кайф, порцию ночных развлечений в многочисленных ресторанах, барах и питейных заведениях Ялты. Что, собственно, я сегодня и делал с моим ялтинским другом, ни о чем не заботясь и расслабляясь по полной. Ну, а лучшее место для этого — это набережная.

Она дает массу впечатлений и положительных эмоций в любое время суток, а любители ночных фейерверков (типа, у Иван Иваныча — День рождения — как пошутил Мишка) пускают, порой, в ночное небо Ялты раскатистые салюты, не заботясь о том, что местным жителям завтра на работу с утра — Ялта гостеприимна для курортников, питающих своими, порой шальными деньгами, городскую казну и кошельки бизнесменов торгово-развлекательной сферы. И почти вся эта денежная река шла раньше, по словам Мишки, мимо налоговиков (особенно в сфере частного извоза автотранспортников Ялты — такси и автобусов). А о жадности местных таксистов (и их снобизме) ходит прямо-таки нехорошая молва.

Да… мы о многом поговорили сегодня с моим друганом на набережной и здесь, в кафе, пока я не утратил интерес к Мишкиным наблюдениям и критическим оценкам этого чудесного города, выпив водки, а потом и “Хереса” и, ещё, уж не помню, что. А о чём мы говорили друг с другом, продвигаясь в сторону бывшего Макдональдса, было, в общем, несущественным.

Мы шли по ночной, весёлой набережной, как по Бродвею в Нью-Йорке (ничего себе сравненьице, а?) и, в отличие от него, где за пару кварталов от этой главной авеню у них там темно и опасно для ночных прогулок, в Ялте, в этом плане, очень безопасно. Ну, с Бродвеем я сравнил шутливо, но для Ялты это реально самая главная и широкая улица, с кучей дорогих бутиков, магазинов, концертных площадок, выставочных залов, гостиниц и ресторанов. А что касается любителей чрезмерного веселья — здесь с пониманием относятся к гостям курорта здесь, на набережной, и никто тебя не осудит или не оштрафует, если после 23 часов вечера, кто-то пьяно закричит в подвыпившей компании во всё горло или запоет какую-нибудь шальную песню.

Во всяком случае, нас никто и не остановил, и не оштрафовал — возможно, нам повезло, не буду спорить. Местные власти (как мне сказал позже мой друган) не судят строго таких загулявших гостей — ведь они, тратя большие деньги на отдыхе, наполняют бюджет города столь необходимым средствами и дают работу и возможность заработка половине жителей Ялты.

Неожиданно, словно ниоткуда, из темноты пошёл дождь, вызвавший небольшую суматоху среди всё ещё многочисленных в это позднее время суток, таких же, как и мы, любителей ночных прогулок по “разгульной” Ялте. Дождь, впрочем, закончился также быстро, как и начался, и я даже не обращал внимание на то, что моя рубашка с короткими рукавами промокла, как и мои шорты.

Мишка, такой же мокрый, как и я, шёл со мной, обняв меня дружески за плечи, и нам было, что называется, кайфово. Прошедший кратковременный дождь освежил меня (я хотел пить воду, и моя кожа буквально впитывала в себя небесную влагу) и, вроде как, зарядил энергией и добавил мне драйва.

Так мы и шли по ночной набережной, останавливаясь и весело-беспричинно хохоча, вспоминая эпизоды из нашей дружбы и Мишкиных визитов в Москву и, попутно, ко мне в гости. Я периодически пытался прокричать, как мне нравится Ялта и мой друг Мишка.

В нашем неспешном продвижении по набережной мы зашли ещё в пару питейных мест на улице у порта, где мы добавили “градус”. А что было, потом я почти не запомнил в калейдоскопе пятен света и тьмы, обрывков разговоров, женского смеха и Мишкиного лица, говорившего и тянувшего меня куда-то. Скажу лишь одно — утром я ничего не мог вспомнить о том, что мы делали в нашем загуле, идя, как я думал, на Московскую.