Волны и небо!

Олег Ерёмин

Сплелись воедино реальность и сны. Их не разделить, не понять по отдельности. И сквозь них ведет меня Путь. Путь к себе и своей любви.

Пероекресток

Реальность и сны

Настоящее

Сны пройдут, и снова будет день

Сны — это только сны

Жизнь — это только жизнь.

Школа пути, или путь школы?

Какая мне разница

Я иду.

Я не буду рассказывать все по порядку. Это неинтересно. Придет время, и придут слова.

Я врываюсь в реальность. Мир снов разбивается в пыль. В свистящее облако хрустальных осколков.

И сквозь них. И не поранясь ими

В ярчайший огонь Настоящего.

В ЖИЗНЬ!!!

Раз, два, три, четыре, пять — Я иду тебя искать

Если ты не спряталась, Я не виноват

Мы идем по ночному городу. И моя рука обнимает твои плечи. А твои волосы шелковисто касаются моей щеки, когда я наклоняюсь к тебе, чтобы сказать на ушко очередное «Люблю»…

Еще раньше

Ты сидишь рядом. Рассказываешь о своих проблемах. Потом ты ненадолго замолкаешь, прокручивая в голове невеселые мысли.

Я собираюсь с силами. Так тяжело сказать три слова. Слова, повторенные мысленно тысячи раз.

Я смотрю на часы. Без пятнадцати двенадцать. «Вот подожду еще минуту… Хотя, какая разница…»

— А вот как поступить, если в обоих случаях выходит очень некрасиво? — тихо спрашиваю я.

— Как? — так же тихо отзываешься ты, и, повернувшись, внимательно, с еще неясной тревогой смотришь в глаза.

— Наташа, я хочу тебе сказать… Ты, наверное, обидишься…

— Не обижусь…

— Я люблю тебя…

Как тихо и слабо звучит мой голос, а ты чуть отводишь взгляд и еще тише:

— Я это чувствовала… Я никому не могла сказать того… что говорила тебе… Бедный мой Олежка, как я тебя нагрузила… — и тихонько трогаешь мое предплечье. И я знаю как тепла и ласкова твоя ладонь.

— Ничего, все нормально, — я отворачиваюсь и говорю теперь в пространство перед собой, как всегда во время наших разговоров. — Это твоя жизнь. Я понимаю… Я твой друг… для тебя это нужнее, чем любовник… Просто… я хотел, чтобы ты знала — есть человек, который тебя любит… Такую, какая ты есть… И который ничего не просит и не ждет взамен…

— Спасибо, Олежек, — тихо и тепло отзываешься ты и опять трогаешь меня за руку.

— Это тебе спасибо… За то, что ты есть.

— Может, лучше бы не было, — с прорвавшейся горечью.

— Ты ошибаешься, Ната… Ты ошибаешься.

Еще раньше

Сон.

Я иду по Городу. Ботинки громко стучат по асфальту. Синеватый вечерний сумрак подсвечен желтизною окон.

Я иду быстро. Где-то там, у моря — ты. Я не знаю, кто ты, как выглядишь, где и когда мы друг друга найдем. Но ты ждешь. И я уже бегу к тебе.

На пути колючие кусты — я продираюсь сквозь них.

Передо мной вырастают угрюмые пьяные урки — я расшвыриваю их.

Закрывает дорогу высокая бетонная стена — я пробиваю ее своим телом.

И выбегаю к темно-синему морю, что плещется под догорающим костром заката. А впереди на самом краю пирса стоит далекая точеная фигурка. Ты. И накрывает меня волна тепла, спокойного и тихого. Я пришел…

До всего этого

Так я шел к тебе. Всю жизнь

Сквозь темноту и боль. Сквозь вспышки света и восторга, который обжигал меня и гас не найдя ответа, не возвращаясь отражением в твоих глазах.

Я шел.

От излома к излому. Через скучную среднюю школу и полу-зону, полу-дурдом стройбата. Через астрономию и радость общения в клубе любителей фантастики.

А потом все отмерло, и плохое и хорошее. Осталась работа электронщика, спеца по охранным системам. Да жизнь в суррогатных мирах — книгах, видюшниках, компьютере, снах. Жизнь, глубоко запрятанная от чужих. Потому что я давным-давно усвоил, что открывать свою душу — простейший способ получить поддых. И выходя из дома, я надевал маску. Одну из десятка хорошо сработанных и тщательно подогнанных личин. Я не подозревал, что лишь полгода осталось до ураганного шквала, который сорвет все лишнее, обнажит скелет моей сущности, нарастит на нем новые мышцы и кожу.

Не думал, что буду стоять перед Врагом, и не останется в душе ни страха, ни сомнений, одна звенящая, как эхо струн решимость. И мой тяжелый меч станет удобен и послушен, как продолжение руки, а с голубого лезвия будут срываться радужные искры. И вражеские пули будут искать мое тело, но испаряться сероватым облачком, не долетев. А за моей спиною будешь ты, и оттого не будет отступленья, и даже мысль об этом не коснется моего сознания черным крылом.

Не думал…

Работа

(Шесть месяцев назад, в реальности)

Мне повезло с работой. И с сослуживцами. После крысиной грызни и подсиживания в юридической конторе, после лицемерия и пресмыкания перед начальством в «Промышленном отделе» Управления, «Отдел контроля» показался сущим раем. Приборы, которые никогда не сподличают, и обслуживающие их умные хорошие ребята стоят более низкой зарплаты и «грязной» работы отверткой да паяльником.

Сравнительно повезло даже с начальником — что само по себе чудо.

Пришлось, правда, соорудить новую маску, но скорее по привычке, чем от необходимости. Я вспомнил матерный язык, так хорошо освоенный в армии, притворился, что мне интересно копание в блоках охранной сигнализации и прочей электронной дребедени, изобразил из себя крутого компьютерного хакера, хотя еле-еле тянул на «чайника». И, конечно же, не выпускал наружу и намека на свои истинные умения и знания.

Но та часть моей личности, которой дозволено было выбраться на поверхность, искренне радовалась жизни.

Главное, что ребята подобрались хорошие.

Компьютероман Андрюшка, с которым мы сразу нашли общий язык. Он, пока не купил собственный второй пень, до утра просиживал у меня в гостях за моей К-5, играя в «Цивилизацию» и «Дюка». А на работе мы понимали друг друга с полунамека, прикалывались над одним нам понятными шутками и пахали так, что неисправные системы оживали из мертвых.

Вместе с нами обычно работал Роман. Большой и спокойный. Ловкий и умелый. Молчаливый и улыбчивый. От него исходила аура надежности и покровительства. Он никогда не подшучивал над другими и всегда был рад помочь. С ним было спокойно, как на прогулке с сенбернаром.

Еще был Вадим. Он производил странное впечатление. Мне нравилась его прямота и умение отстоять свои, а иногда и чужие интересы. Его деловая сметка и предприимчивость. Но коробил цинизм и грубоватые шутки.

Были и другие ребята. Флегматичный Армен, прикольщик Генка, деловитый и чуть высокомерный Виктор Сергеевич, надежный, но резковатый Серега. И, конечно же, наш шеф — Андрей Витальевич, инженер старой закваски, для которого работа превыше всего, а все, что ей мешает, требует искоренения и пресечения. Его можно было всегда попросить о помощи, но если он заставал кого-нибудь за бездельем — следовал полнейший разгон, с громкими криками и лишением премий.

Мы жили дружно и весело, помогая друг другу в нужде и вместе отмечая праздники. Так было и в тот день 17 октября прошлого года, когда Вадим справлял свое тридцатидвухлетие.

А в ночь перед этим мне впервые приснился Сарагон.

Сарагон

19 звездня 3173 года

Мне поздно становиться рыцарем. И моя начинающая лысеть голова — только намек на это. Причина не в том.

Причина — во мне. Одно дело — смотреть на доблестного сэра Горнера или Светлого рыцаря Беркана в сверкающих доспехах с тяжелыми красивыми мечами в инкрустированных ножнах. И совсем другое дело представить себя на их месте в гуще сражения или дальнем походе, вдали от моих любимых манускриптов, хранящих память и мудрость минувших эпох, вдали от моей уютной кельи, где горит камин и пахнет чернилами и пергаментом.

У каждого своя судьба. Одному махать мечом, другому — гусиным пером. И кто знает, что важнее для будущих дней? Ведь если не я, разве узнают потомки о Великом Северном походе, Предсказании Сиринского Оракула, Волшебном Камне Судьбы? О доблести и предательстве. Коварстве и дружбе. Любви и смерти.

Теперь это все воплотилось в ровную вязь иероглифов на тонко выделанной коже. Воплотилось минуту назад. Еще не просохла тушь на желтоватом листе. А у рыцарей и ратников еще не зарубцевались шрамы.

Я смотрю на ровные строчки, перечитываю их:

«…Когда тяжелая кавалерия сэра Горнера смяла копейщиков Арниппы и, обратив их в бегство, захватила поселение Хагар, что на краю Сиринской трущобы, из глубины ее раздался громкий клекот и на опушку вышел одетый в рубище косматый старец с золотой диадемой на растрепанных седых волосах…»

«…И не будет покоя в Южном Княжестве, покуда не отыщет Камень Судьбы своего Господина! — так сказал Сиринский Оракул и повернулся, уходя обратно в лес. Но светлый рыцарь Беркан окликнул его и смиренно просил открыть, как можно вызволить камень из заточения, и кто может стать его владельцем. И ответил ему Оракул: „Камень сей скрыт в сокровищнице Черного рыцаря Ротмара, а обрести власть над ним может лишь чистый сердцем рыцарь без страха и упрека“. И ушел Оракул в чащу, не сказав больше ни слова…»

Да, написанное мной уже стало историей. Она только началась и одному Богу известно, чем кончится, но то, что было — запечатлено.

И кто же из нас важнее для будущих поколений? Тот, кто творит деяния, или тот, кто их доносит до грядущего?

День рождения

17 октября 1997 года. Реальность

Я многого не помню. Не помню, что было утром, за исключеньем легкой грусти, как отголоска сказочного сна. Не помню, что я делал на работе. Не помню цвет салфеток в той кафешке, где праздновали день рождения Вадима.

Я запомнил только тебя.

Мягкий овал лица с чуть заостренным «кошачьим» подбородком. Волну золотисто-каштановых волос, касающихся кончиками плеч. Плавные взмахи бровей. Крупные и четкие, но вместе с тем мягкие и нежные черты. И серые глаза. Внимательные и добрые, сильные и веселые. Я случайно встретился с ними — и остался в них навсегда.

Ты улыбнулась мне. Не знаю, почему. Может, почувствовала тоненькую еще нить, которая уже успела нас связать. А может просто так, каким-то своим мыслям.

Меня накрыла теплая волна. И стало все равно, что будет дальше, как обойдется со мной жизнь, и чем все кончится…

Вот так вот.

А потом пришла боль.

Боль, оттого, что Вадька по-хозяйски обнимал тебя при всех. Боль оттого, что он привез тебя в своей машине, а вечером увез домой.

Не знаю, была ли то ревность. Наверно, нет. Скорей сожаление и обида. Будь вместо Вадьки кто-нибудь другой… Но с ним… Нет, не заслуживает он тебя.

Тем более после того разговора.

Ты пошла заказать кофе. Серега спросил:

— Эта Наташка — та самая твоя зазноба?

— Ага.

— И как она?

— Нифигово. Но тебе пробовать не советую. Морду начищу.

— Да ты прямо рабовладелец, — поддел его Генка.

— А вот это — мое дело. Ладно, пойду, клинья подобью на сегодняшний вечер.

Спустя полминуты он, приобняв тебя за плечи, что-то тихонько нашептывал на ушко.

И все восприняли это как должное. Серега, Генка, и Армен — с понимающими ухмылками. Рома — сделав вид, что ничего не произошло. Андрюшка встретился со мной удивленным взглядом, поджал губы и покачал головой.

А я… Я вежливо улыбался… И презирал себя за эту улыбку, за то предательство, с которого начал наше знакомство.

Сарагон

27 звездня

Вот и закончены сборы. Дружина отдохнула от битвы с войсками Арниппы. Залечены раны, наточено оружие. Рыцарские мечи сверкают голубоватым огнем свежих заклинаний, наложенных леди Мелисой и ее сестрами.

А смерды и пленные построили катапульты и сколотили три десятка длинных штурмовых лестниц.

И даже мой учитель — старый седой отец Дунвар достал видавший виды дорожный посох и каждую ночь, стоя на балконе главной башни, простирал его к звездам, наполняя заклинаниями ветра и дождя, радуги и Луны, призывая в помощь светлые и серые силы.

Пройдет еще два дня, и они уйдут. Уйдут на запад, к горам Вангора. За которыми, на берегу Западного Океана, высится темная громада цитадели черного рыцаря Ротмара.

И опустеет замок Лорены. И останутся в нем только женщины, старики и детишки. Да еще я.

Я, летописец Сквор, одиноко сидящий в своей келье и ждущий вестей, чтобы нанести на пергаментные листы вязь иероглифов.

Смешно. Закорючка, похожая на домик — означает «Победа», а другая, с чуть другим наклоном — «Поражение». И другие значки. Маленькие черные значки на желтоватом пергаменте: «Смерть», «Боль», «Горе», «Счастье»… Что общего у этих значков с настоящими болью и счастьем? С любовью и смертью?

Ни-че-го.

Что общего у того, чем я занимаюсь, с настоящей жизнью?

Ни-че-го.

Нет, с меня хватит. У меня не достанет смелости взять в руки меч, но поехать вместе со всеми я могу, а значит должен.

Так тому и быть.

Наташа

12 ноября

Вадим жил в новенькой девятиэтажке, выросшей в недавно отстроенном микрорайоне. У него была прилично обставленная двухкомнатная квартира на втором этаже. Я бывал там дважды и потому хорошо запомнил дорогу.

На этот раз я пришел к нему по заданию шефа. Тот вознамерился послать Вадьку в срочную командировку, вот и отправил меня сообщить ему эту приятную новость…

Черная железная дверь. Белая клавиша звонка. Я не люблю ходить в гости, боюсь принести неудобство хозяевам. Палец коснулся прохладного пластика. Я боюсь людей, боюсь общения, мне кажется, что я говорю тонким противным голосом с отвратительной дикцией — это не так, но старый комплекс напрочь засел в мозгах. За дверью проиграла мелодия турецкого марша. Так противно чувствовать себя слабым и несбыточно мечтать о силе и славе. Громыхание открываемого замка…

Ты.

— Здравствуй… Олег.

— Здравствуй… Наташа.

— Проходи. Извини, что я вот так…

А как ты? На тебе теплый розово-фиолетовый халат и домашние тапочки. Волосы мокрые от недавно принятой ванны.

— А Вадик? Он где?

— Вышел. Но он скоро придет, поставит машину и вернется.

— Тогда я подожду, если ты не против, — откуда у меня взялось столько отчаянной нахальной смелости, чтобы это сказать?

— Конечно. Я варю кофе. И пока ты его не выпьешь, все равно не отпущу.

Ты улыбнулась, и мы на мгновение встретились глазами. Радость, внимание и интерес. Ниточка…

Мы сидели на кухне. Говорили обо всем. Это было как полет, как игра в команде, как работа с идеальным напарником. Каждое твое слово моментально находило отклик, а мои мысли заставляли тебя удивленно улыбаться и обвинять меня в телепатии. Я ни о чем тебя не спрашивал. Ты тоже. Но через полчаса мы знали друг о друге больше, чем кто-то узнает за годы.

Потому что слова были ширмой. Ощущали мы гораздо глубже.

Я назвал Вадика хорошим, честным парнем. Но ты посмотрела на меня с такой иронией, что я стушевался и сказал, что, мол, у каждого есть недостатки.

И наоборот.

— Наташа, а вы с ним хорошие друзья?

–…Да, — и поймав мой пристальный взгляд. — Ну, мы уже три года, как… знакомы. И потом — он дает мне работу. Возит товар, которым я торгую. Да и вообще, он настоящий мужик. Их так мало осталось в жизни…

— Да, конечно, — я опять уткнулся в чашку.

— У тебя красивое кольцо, — ты кивнула на мой деревянный перстенек.

Я торопливо снял его и передал тебе.

— Это одно из ранних, я сделал его года четыре назад.

— Какая прелесть, — ты осторожно взяла в руки темно-янтарное резное колечко с вкрапленным кусочком малахита и еще раз повторила: — Какая прелесть!

— Сейчас я делаю лучше. Была даже идея заняться ремеслом. У меня таких скопилось десятка три, если хочешь, принесу посмотреть.

— Обязательно принеси… если не трудно. А я могу попробовать выставить их на продажу.

— Давай, Наташа… А как мне тебя найти?

— Очень просто, Олежка, я торгую на галерее, мой лоток напротив «Оптики». Приходи, когда тебе будет удобно…

Звонок в дверь.

Я коротко передал Вадику шефовы распоряжения, отказался от еще одной чашечки кофе и быстренько одевшись, направился к двери. Пожал Вадику руку, буркнул:

— Пока!

И тебе, стоящей позади него:

— Счастливо.

И мы улыбнулись друг другу.

Сарагон. Дозор

Визг.

Он рубанул по ушам. Сжал сердце ледяной ладонью.

Кони прянули назад. Заблестели под Солнцем мечи.

А из сумрака ближнего леса с клекотом и улюлюканьем вылетели косматые комки нежити.

Клыкастые звериные морды, когтистые лапы, сжимающие широкие кривые тесаки, хлопанье коротких кожистых крыльев.

Волна ужаса и мерзостного отвращения.

Но сэр Горнер, не медля ни мгновения, пришпорил своего рослого вороного скакуна и, взмахнув над головой зеленовато поблескивающим «Змеерубом», пустился галопом навстречу врагу.

Его клич затерялся в адской какофонии, но это уже не имело значения. Рыцари, лишь секунду помедлив, чтобы взять управление над загарцевавшими конями, кинулись за своим предводителем.

Я остался один, пытаясь усмирить свою серую кобылу, которая никак не могла решить — то ли убежать, то ли кинуться за своими сородичами.

Я понимал ее. Сам чувствовал то же смешение страха и желания быть с остальными. Ни то, ни другое не взяло верх, и я остался на месте, глядя, как две лавины несутся друг на друга и сшибаются с лязгом железа, отвратительными хлюпающими ударами и воплями убиваемых.

Крылатые монстры были низкорослы, но тяжелы, и силы недоразвитых крыльев хватало лишь на прыжки-перелеты. Но инерция их кряжистых тел была велика, и те рыцари, которые не успевали увернуться, слетали с коней, или даже опрокидывались вместе с ними.

Но Конная гвардия не даром носит свой высокий титул. Воины умело отбивались щитами, пригибались, уворачивались и наносили своими длинными прямыми мечами скупые, но молниеносные и страшные в своей силе удары. Разрубали мерзких тварей на лету. Рыцари сгруппировались клином и, не сбавляя скорости, расчленили надвое толпу нападавших, разметали ее в стороны, сбили напор, обратили в бегство и хлынули потоком, догоняя и добивая уцелевших монстров.

Поле покрылось неподвижными и копошащимися косматыми телами, которые нещадно затаптывали боевые кони.

Бой прекратился внезапно. Так сильный встречный удар валит с ног напавшего разбойника, так молния из магического жезла отбрасывает назад нетопыря.

А я сидел на своей угомонившейся кобыле и наблюдал за окончанием сражения.

И корил себя за то, что не поддался импульсивному желанию кинуться со всеми вместе.

Я, конечно, могу найти себе оправдания, и никто никогда не подумает ставить мне это в упрек. Я ведь только летописец, чего с меня взять.

Всего лишь летописец.

Ремесленник

13 ноября — 20 декабря

Знаешь, Натанька, хорошо, что жизнь подарила мне тебя.

Мне бывает трудно с тобой. И бывает больно. Но я не приму анестезию. Ни за что на свете не отдам эту боль. Потому что, лишившись ее, я останусь без счастья любви.

Мне хорошо. Меня накрыла теплая волна. Волна любви.

Виталька, вот они твои Волны и Небо. Взлет над самим собой и прозрачно сверкающая водяная гора, что накрывает и смывает с души все лишнее, все, что не нужно, что мешает в Пути.

Я прожил не двадцать восемь лет. Полтора месяца.

Как изменился мир, и как меняюсь я.

Такой осторожный и уравновешенный. Такой мастер лавировать в потоках жизни и находить нужные течения, презирающий тех, кто имеет глупость плыть против них. Такой боязливый и нерешительный.

Где ты, Олег, образца 97 года?

Куда ты скрылся, куда ушел? И не вернешься ли назад?

Надеюсь — нет.

Я не хочу с тобой встречаться.

Никогда.

Но тогда, в декабре, я еще был им.

Я только начал нащупывать новые тропки.

Придя 16 ноября на толчок и стеснительно подав тебе коробочку с кольцами. Ты достала их и долго любовалась, примеряя на пальцы и тихонько улыбаясь. Вот только глаза твои были печальны, и красные прожилки выдавали недавние слезы. Ты делала вид, что все у тебя хорошо, и я ничего не спросил, убедив себя в том, что нельзя лезть в душу человеку, если он ее не хочет открывать. Дурак. Или трус. Моего ума и смелости хватило лишь на то, чтобы предложить:

— Выбирай, какое тебе больше нравится.

Ты вскинула на меня глаза, в которых за наигранной веселостью и затаенной печалью мелькнула искорка радости и теплоты. Так я получил первую положительную оценку в твоей школе…

Забегая к тебе чуть ли не каждый обеденный перерыв, чтобы, якобы, узнать, как продаются безделушки, а на самом деле посмотреть на тебя, услышать твой голос, улыбнуться тебе, случайно встретиться с тобой глазами и убежать, пожелав тебе счастья…

Работая по вечерам над новыми и новыми украшениями, чтобы иметь повод принести их тебе и еще раз тебя увидать.

Мне было наплевать на деньги, и потому они пришли ко мне. Я вскоре понял, что могу зарабатывать ремеслом больше своей зарплаты. Это ничего не меняло — я всегда предпочитал стабильность даже оправданному риску. Но ты однажды заметила, что многие покупатели хотели бы сделать личный заказ, а тебе трудновато торговать без напарника…

В тот же день я написал заявление об увольнении.

И началась жизнь.

Радостная, от того, что я по несколько часов в день проводил рядом с тобой.

Неприятная, из-за необходимости работать продавцом и общаться с людьми.

Уже тогда я начал понимать, что это неспроста. Что жизнь начала новый урок и ты в нем — учитель, стимул к движению вверх.

Я ломал себя.

И это было в кайф.

Я сдирал с себя ошметки задубевшей старой шкуры.

И новая шерстка была пушистая и повышенной лохматости.

Все становилось проще и сложней. Мир складывался как узор калейдоскопа, срастался в мозаику и обретал четкость завершенного полотна.

Люди превратились из монстров в людей. А рядом была принцесса, ради которой ничего не стоило разорвать в клочки тех, кто не хотел превращаться.

Вроде Вадьки.

Он вызывал во мне все большую неприязнь.

Ты никогда не говорила о нем плохо, но слишком часто я встречал в твоих глазах печаль. Следы недавних слез.

Я ни о чем не спрашивал тебя. И вовсе не из страха. Страх ушел. Я не хотел, не мог доставить тебе боль. И я старался быть тем островком, где ты смогла бы отдохнуть, расслабиться, набраться сил. А если ты захочешь поделиться своим грузом, то я всегда готов его принять.

И я не спрашивал, я наблюдал.

За твоим странным отношением к Вадиму. За мимолетными словами и выражением лица. И эти наблюдения сложились в четкую и некрасивую картину.

Но чем дальше, тем больше я видел, что в картине есть кто-то еще.

Генка. Он давно уже завязан с Вадькой общим бизнесом. Но слишком часто он «случайно» ходит мимо. И ты становишься такой веселой, ласковой и мягкой. Только грусть не уходит со дна твоих глаз.

Так проходили дни.

А вечерами я включал компьютер.

В это время Андрюшка приходил с работы к себе домой и вызывал меня по модему. Мы какое-то время болтали, а затем, прервавшись для того, чтобы сготовить и поставить возле компьютеров что-нибудь вкусненькое, запускали игры.

Обычно мы резались в стратегии. Строили замки и города, открывали звездные миры. И устаивали войнушки. Мы всегда выбирали максимальный уровень сложности с наибольшим числом компьютерных соперников и первую часть игры посвящали их уничтожению, захвату территорий и ресурсов. Мы до последнего, выдерживали нейтралитет по отношению друг к другу. Но в какой-то момент Андрюшкины армии устремлялись к моим границам, и начиналось…

Космические флоты утюжили миры, и планеты превращались в облака плазмы, на уцелевшие высаживались десанты разумных жаб, или происходило тотальное телепатическое зомбирование…

Драконы нападали плотной стаей. Но сторожевые башни сбивали их и рушились под ударами каменных глыб, выпущенных из катапульт. А ответные рейды магов опустошали сверкающим каскадом небесных камнепадов деревни орков, валили проворных гоблинов и заставляли разбегаться некромантов…

Массированный ядерный удар, и одна единственная танковая дивизия захватывает целый континент…

У каждого из нас был свой особый почерк. Я действовал осторожно и тщательно, взвешивал каждый шаг, скрупулезно выстраивал инфраструктуру, собирая мощные и хорошо сбалансированные армии, которые шли в бой планомерно и тактически безупречно. А Андрейка…

Андрейка как жил, так и играл. Быстро и бесстрашно, не обращая внимания на мелочи, нанося неожиданные и, на первый взгляд, бессмысленные удары. Только на первый взгляд. Его манера ведения боя представляла собой сплошной поток атаки, где каждый удар был не особо опасен и обычно мной отбивался. Но невозможно успеть везде и сразу, и Андрей, нащупав слабое место, шел в прорыв, а мне приходилось мобилизовать все ресурсы, уходить в глухую оборону. Или проигрывать.

Обычно игры продолжались много дней подряд. Успех переходил из рук в руки, и победа доставалась в основном благодаря ошибкам противника. Я ловил Андрея на мелких неточностях и медленно, но верно дожимал его силой. А он ловил меня на одном-двух крупных проколах, и тогда мое поражение было молниеносным и сокрушительным.

Еще Андрей любил побегать толпой в «Квейк», но без меня, с другими ребятами, знакомыми по сети. Я лишь изредка составлял ему компанию. Не люблю я экшин, с их тупым слонянием по уровням в поисках ключей к запертым дверям. Да и думер я был ниже среднего. Это Андрюша мог без перезагрузки и ключей пробегать насквозь на уровне «Невозможно».

Вот так мы и развлекались, погрузившись в иллюзорный и захватывающий виртуальный мир.

Но этим наши контакты с Андрюшкой не ограничивались.

Он все чаще забегал на обеде к нам в палатку. И очень быстро сделался своим, и накрепко с тобой сдружился. Вы стали друг для друга Ната и Андрюшенька. Меня это нисколько не цепляло. Я только радовался вашей дружбе, и, если надо, отходил на второй план. Он для тебя был младшим братишкой, а ты для него самым близким и искренним другом, и он был готов любому перегрызть за тебя горло.

Вот ведь как получилось. У вас сложился тот вид отношений, который я пытался изобразить. Чувствуя к тебе совсем другое…

Иногда вместе с Андрюшей к нам в гости приходил Рома. Он был всегда молчалив и приветлив. Внимательно и понимающе слушал наши беседы и тихонько, необидно посмеивался над шутками и приколами. А они были у нас постоянно.

Обычно мы покупали у лотошников какие-нибудь чебуреки или пирожки и, налив из термоса горячего чая, усаживались в глубине палатки пообедать.

— Олег, какие сегодня пирожки вкусные, — блаженно закатывая глаза, говорит Андрей. — А знаешь почему?

— Почему? — ловлюсь я.

— Потому, что сегодня их сделали из лучших сортов Тестиума и Картофилиума.

— Да, не случайно начинка в них имеет зеленую окраску с коричневыми пятнышками.

— Что символизирует дружбу всех народов, — подхватывает Андрей.

— И доказывает, что пирожок из картофилиума ничто без добавок Тараканиума усастого.

— Ребята, прекратите! — смеясь, останавливаешь нас ты. — Весь аппетит испортили.

— Весь не испортили, — хладнокровно возражает Андрей.

— И ты должна радоваться за моего друга, которому за ту же цену достались не картошковые пирожки, а мясные.

И мы продолжаем усердно поглощать, в общем-то, вполне вкусный продукт…

Наше веселье лишь иногда портили визиты Вадима. Он неприязненно и подозрительно зыркал на Андрея. Невнятно здоровался со мной. Сухо разговаривал с Наташей. Только с Романом он вел себя вполне мирно и дружелюбно. Уж очень трудно с ним ссориться и на него обижаться.

Сарагон. Черный замок

Он встает из пены шторма.

И белые брызги льнут к черному камню.

Он был бы красивым, не будь таким страшным.

Черный Замок.

Стройные сторожевые башни. И высокие прочные стены. Узкие бойницы и легкие арки мостов над колодцем двора.

Изящество.

Изящество смерти.

Стрелы тьмы, рвущие солнечный день.

Десять лет назад он был другим. Розовый гранит его стен отражался в восходе, и яркие флаги полоскали на чистом морском ветру.

Но пришел Ротмар — Черный Рыцарь.

И покрыла замок тьма. Камни наполнились мраком ночи, луга превратились в пустошь, деревья в лесах скорчились и отрастили вместо листьев шипы, а в ветвях и непролазных зарослях поселились уродливые, злобные создания, от вида которых кровь стынет в жилах и сжимает сердце тоска.

Печать тьмы.

Она легла на все.

Она легла на всех.

Она легла на нас.

Датчик

20 декабря

— Привет, Олега! Как дела? — голос из наушников немного усталый, и это диссонирует с ухмыляющейся очкастой рожей, глядящей с его аватарки.

— Нормально, а у тебя? Чего не пришел на обед? Наталка даже волновалась немного.

— Не вышло. Ты извинись за меня завтра. И привет передай — во-от такой!

— Ладно, передам. Уговорил. Как там на работе?

— Обычный дурдом. Знаешь, где я сегодня пахал?

— Ну?

— В кабинете у шефа «Апекса».

— Ни фига себе! И как ты докатился до такой жизни? Или тебя перевели в монтажники? Это ж, за какие грехи?

— Армен взял отгул, уехал куда-то. А тут срочный заказ — подключить охранку в новом офисе «Апекса». Знаешь, на Мира? Ну и отправили меня богом в помощь. Приперся я туда, значит, а в дверях стоит такой: морда каменная, пистолет-пулемет ненавязчиво на меня направил. Дал я ему свои документы, почитать. Он долго искал знакомые буквы, картинку рассматривал, но пропустил-таки. Прошел я по коридору — чуть в ковре не утонул, хорошо плавать умею. Разгреб, значит, ворс, пробрался в кабинет. Босса, конечно, там не было, одни только Генка с Вадимом. Ну, мы там и оторвались. Датчики, естественно, подцепили, в креслах кожаных посидели, пообедали в приемной всякой вкуснятиной. В общем, отвисли, мне даже понравилось.

— Да, повезло тебе сегодня. Я люто завидую.

— Ага. Это не с деревяшками возиться. Электроника. Там, кстати, новенькие прибабахи поставили.

— Это какие? — без особого интереса осведомился я.

— А фиг его знает. Сбегал я в сортир, возвращаюсь, Вадька ковыряется в датчике. Стандартном таком емкостнике. Но у меня-то глаз наметанный, сразу заметил, что там добавлена какая-то штуковина, вроде маленькой релюшки. «А это на фига?» — спрашиваю. Вадька быстренько закрыл корпус и отвечает: «Много будешь знать… Да новая схема, добавочный блочек с анализатором перемещений… Специальный заказ от Хозяина». Я только хотел порасспросить, но в этот момент Генка ка-ак хряпнется со стремянкой об пол. Ну, тут суета поднялась, вопли, маты. Я о датчике забыл… Тут только одна странность… Не понравилось мне, как Генка посмотрел на Вадьку, когда поднимался с пола и потирал ушибленную задницу… Мол — заткнись придурок…

Такой вот разговор.

В этот вечер мы решили не играть. Андрюшка отправился в гости к отцу, да и настроение у нас обоих было паршивое.

Мне надо было сделать пару-тройку колец, но я не стал за них браться. Не то состояние.

Быстренько согрел чайник, сварганил себе бутерброд с двумя холодными котлетами и, разведя растворимый кофе, опять засел за компьютер.

На душе было погано и отчего-то тревожно, и, чтобы вытравить эту гадость из мозгов, я достал с полки компакт-диск с «Мастером Ориона-2» загнал его в сидишку и погрузился в хитрое переплетение политики звездной империи Мршан, разборки с Дарлоком и Клаконцами.

Игра выключила меня из реальности часа на четыре, чего я, собственно, и добивался. Но выключила не полностью. Остался осадок, ощущение чего-то несделанного или упущенного.

И, вырубив компьютер, я понял, что спасаться бегством бессмысленно. Я привык уходить от неприятностей, умело лавируя и перепрыгивая в нужные потоки, но врать самому себе — это уж слишком.

Пора, Олежка, сделать пересмотр. Давненько я не занимался этой штуковиной из Серегиного арсенала.

Я еще раз наскоро перекусил и улегся в кровать. Быстренько прогнал энергию по основным каналам, растворился в теплой невесомости и начал прокручивать киноленту сегодняшнего дня в поисках узлов.

Наташа.

Кто же еще?!

Опять у тебя озабоченный взгляд и невеселая полуулыбка. И что-то не ладно между тобой и Вадимом. Не ссора, но все же…

И какая ты все-таки красивая. Мне хорошо, когда ты рядом, но я стараюсь не показать этого, прячусь за нарочитой колкостью и самомнением. Ты от этого еще больше хмуришься, но у меня нет другого выхода. Нельзя, чтобы другие видели, как я к тебе отношусь. Я не хочу косых взглядов и шепотка за спиной. А, главное, не хочу конфликта с Вадимом.

Или боюсь?

Да.

Я всю жизнь уходил от выяснения отношений. Это стало моей сущностью, основой личности, подходом к жизни. И я не хочу, не могу, просто боюсь это менять. Даже ради тебя.

Даже ради тебя?

Нет.

Нет, черт возьми!

Пошли они все к дьяволу. Какое мне дело до них! Кто я — человек или слизняк?

Пока что второе.

Но только пока!

Я с этим разберусь.

Завтра же.

Сарагон. Под стенами

«Шестой день месяца Единорога.

Катапульты собрали вчера. Этой ночью под туманным пологом, опустившимся по воле наших колдунов, ратники и канониры подвели их к западной стене. С первыми лучами солнца все двенадцать механических чудовищ взметнули в воздух каменные глыбы. Мастер Трогон подтвердил свой заслуженный титул. Все камни поразили цель, осыпали зубцы у черных стен, вызвали переполох и крики раненых врагов.

Конец ознакомительного фрагмента.