Инкубатор. Книга I

Олег Готко

Представьте, что наша Земля – гигантская лаборатория, где люди и уже не совсем человеки экспериментируют на всём, что шевелится. Они ставят опыты друг на друге и над собой, порой даже не сознавая этого. Жестокие, нелепые, разные. И принимают участие в них, естественно, тоже все – кто радостно, кто из любопытства, кто страшась незнакомого, неизвестного, таящегося во тьме… Обо всём этом идёт речь в сборнике рассказов Олега Готко «Инкубатор», который правильнее было бы назвать человеческим террариумом, где, в конечном счёте, уцелеть удаётся очень немногим. Толчком к гибели могут послужить, казалось бы, невиннейшие поводы: необычное название фирмы или шаг за порог своей квартиры. Даже простой отказ девушки своему парню таит в себе неслыханную опасность – хитроумные ловушки поджидают героев повсюду! Предупреждение: человекам, достигшим 18 лет, книгу можно

ТЕЛЕСА ОБЕТОВАННЫЕ

Визит этот был неизбежен, как наступление ночи. Вот почему Сергей Ищенко сейчас сидел напротив невысокой полной женщины средних лет, одетой в строгий чёрный костюм. Та, известная в подлунном мире как инспектор налоговой службы Богдана Семечкина, задумчиво листала документацию фирмы «Ягодка-Оп», но вопросов пока не задавала.

По выражению её лица можно было предположить, что любознательность налоговой службы частное предприятие пробудило не странностью названия, к торговле ягодами отношения не имеющим, а своей деятельностью. Профессиональное отсутствие эмоций на нём, по мнению Сергея, как бы подчёркивало, что инспектора очень интересует такая щедрая на жуликов сфера услуг, как избавление клиентов от излишков веса.

Ищенко сильно бы удивился, что его допущение — в общем-то, вполне резонное в наше время, в разрезе которого по умолчанию пока выглядел рядовым мошенником, — Богдане Семёновне и в голову не приходило. Она невозмутимо перебирала аккуратно заполненные бланки, где, кстати, намётанный глаз никаких нарушений не замечал, и раздумывала, сколько содрать в честь первой весенней проверки.

Судя по бумагам, последнее время дела фирмы процветали. Из этого следовало, что снять денег с директора — зелёного юнца лет двадцати пяти в легкомысленной футболке — сам бог велел, причём немало. С другой стороны, прикидывала Семечкина, в свете последних веяний в налоговой инспекции относительно текучки кадров, на этом можно было здорово погореть. Искать же новую работу, разменяв в прошлом году пятый десяток, ей очень не хотелось.

— Всё в порядке? — Поджарый хозяин офиса встрепенулся, когда налоговая инспекторша отодвинула в сторону бумаги, и добавил с мизерной ноткой неуверенности, которую, впрочем, чуткие уши Богданы Семёновны привыкли улавливать всегда и везде: — Надеюсь?…

Семечкина вздохнула, подняла глаза на Ищенко, которого как женщина явно не интересовала, и мысли потекли в другом направлении. А почему бы ей не воспользоваться услугами фирмы по льготно, так сказать, инвалидным расценкам, ведь лишних килограммов сорок уже дают знать, провоцируя одышку, усиленное сердцебиение и прочие возрастные болячки? Да ещё эти показательно-сочувственные взгляды Лариски из отдела кадров, у которой, кроме отяжелевшей задницы и отвисшего живота, всё-таки есть и дети, и муж… Что она, в конце концов, теряет как женщина? А вот в случае несоответствия рекламы конечному результату можно будет наехать на фирму по полной программе и очень даже законным путём.

Идея подкупала меркантильностью и открывала новые горизонты. Взгляд Богданы Семёновны приобрёл цепкость ночного хищника и проницательность радиации.

Директор, заметив в глазах налоговой инспекторши проблеск мысли, сделал правильный вывод относительно её намерений и понимающе улыбнулся. Как бы невзначай бросив взгляд на стены, увешанные различными лицензиями, свидетельствами и прочими бумажками, призванными продемонстрировать высокий уровень профессионализма, он заговорил:

— Вас наверняка удивило название фирмы, — произнёс Сергей дежурную заготовку для будущих клиентов, стараясь не выдавать истинных чувств, потому что, как всякий нормальный бизнесмен, налоговых инспекторов не любил, — однако в нём нет ничего странного. Не в обиду вам будь сказано, но расшифровывается оно очень просто. «Ягодка-Оп» — это сокращённый вариант поговорки: «В сорок пять баба ягодка опять». Не называть же фирму «Баба-Яг», не так ли?

— Интересные цветочки, — хмыкнула Семечкина, сбитая с толку «ягодками» и самоуверенным тоном директора. И даже чуть было не разозлилась, подумав, что в тоне, особенно в сомнительной последней шутке, нет ни капельки уважения к её должности. Однако, вспомнив, что злиться резона нет, как бы нехотя поинтересовалась: — И что, ваши клиенты в самом деле сбрасывают вес всего за один сеанс?

— Мало того! — Ищенко самодовольно, а поэтому искренне усмехнулся. — Они сбрасывают столько лишних кило, сколько захотят. Я даже не буду демонстрировать вам их фотографии до и после, потому что всё это при нынешней компьютерной графике рассчитано на дешёвую рекламу. Я просто скажу, что вот вы, например, можете оставить здесь килограммов сорок.

Такая точная оценка её фигуры, да ещё сделанная на глаз, вызывала доверие к собеседнику. Семечкина собралась узнать, есть ли у фирмы книга жалоб, но Ищенко не дал ей раскрыть рта.

— Единственное неудобство, которое испытывают наши клиенты, — притворяясь максимально обаятельным, он улыбнулся инспекторше, — заключается в том, что им приходится покупать новую одежду давно забытых размеров.

— А вы нахал, — скривилась для виду Семечкина, хотя её сердце забилось чаще в предвкушении таких покупок. — Мало того, что цена на ваши услуги не всем доступна, так ещё и лишние расходы опять же…

— Не надо демагогии, Богдана Семёновна. Те, кто может позволить себе похудеть, вполне способны купить новое платье. Кроме того, у нас существует система скидок.

— Для постоянных клиентов? — не без ехидства спросила Семечкина, чувствуя, как от волнения начинают пылать уши.

— Нет, для детей членов профсоюза, — хохотнул Ищенко, но тут же, видя, что шутка не прошла, пояснил: — В зависимости от объёма сбрасываемого веса. Вам, к примеру, похудение не будет стоить практически ничего. Ну, то есть сделаете добровольный взнос в фонд, как я это называю, «Трёх толстяков» и всё.

— Это ваша «крыша»?

— Гм, я бы сказал, что вы путаете святое с грешным. «Три толстяка» в моём понимании — это госстрах, пенсионный фонд и ваша контора.

— А-а… И в каком размере? — насторожилась Семечкина, снова заподозрив неуважение к организации, которую представляла.

— О, это зависит от размеров вашей души, ведь налоговые инспектора — существа тоже одушевлённые, не правда ли? И тоже, наверное, нуждаются в отдушине? Я имею в виду, что нужно же куда-то им деньги девать, разве нет?

Чувствовалось, что Ищенко над ней откровенно издевается, но извечное женское любопытство, помноженное на желание ловить на себе заинтересованные мужские взгляды, помешало Богдане Семёновне хлопнуть пухлой ручищей по столу и рявкнуть, мол, продолжим разговор завтра в моём кабинете. Вместо этого она решила сменить тему беседы.

— Э-э… — протянула Семечкина. — Хотелось бы узнать, как, собственно, происходит процесс похудения?

— Должен вас разочаровать, но это коммерческая тайна. Однако могу заверить в одном — наша фирма веников не вяжет и гробов… э-э… Это тоже шутка. Другими словами, мы не практикуем хирургическое вмешательство и прочие ужасы какого-нибудь «Гербалайфа», сопряжённые с диетами, физическими упражнениями, пытками иглоукалыванием и «лечебным» голоданием. Вся процедура занимает в среднем около двух-трёх часов, и вы забываете о целлюлите.

— Вы гарантируете, что я похудею на сто процентов?

— Опять вы всё путаете. Если, не дай бог, вы похудеете на сто процентов, то от вас останется дурно пахнущее мокрое место. Я гарантирую, что вы на сто процентов избавитесь от лишнего веса. Кроме того, о моих обязательствах вы можете узнать из договора…

— О каком договоре речь? — нахмурилась Семечкина.

— Не надо волноваться, Богдана Семёновна. Никто не предлагает вам работать на иностранную разведку или торговать славянскими шкафами. Просто вы напишете, что пришли ко мне во вполне вменяемом состоянии и решили похудеть по собственному желанию, а также укажете предполагаемый излишний вес. И всё. Ну, как, согласны?

Семечкина кивнула так резко, что у Ищенко сложилось впечатление, будто белый свет этой женщине давно не мил.

— Вот и хорошо. Берите бланк договора, ручку и пишите. А я пока подготовлю лабораторию к процедуре. — Сергей пододвинул инспектору лист бумаги, поднялся из-за стола и направился к двери в соседнюю комнату.

Именно там и происходило таинство избавления от подкожного жирка, радующего, в основном, борцов сумо да впадающих в спячку медведей.

* * *

Телепортацию Сергей Ищенко открыл практически случайно — сначала он отворил дверцу холодильника, чтобы положить туда бутылку водки и пачку пельменей, купленных по поводу прихода друзей. И едва её закрыл, как из соседней с кухней комнаты раздался звон разбитого стекла и тяжёлый шлепок. Раздумывая, что бы это могло значить, Сергей пошёл на звук и обнаружил на паркете около телевизора разбитую бутылку водки, целую пачку пельменей и перепуганного серого кота по кличке Прохвост, взиравшего на это безобразие с высоты шифоньера.

Первой мыслью было: «Жаль, что не наоборот…», второй — «Что за чертовщина?!» Он бросился обратно к холодильнику, где смутные подозрения о вмешательстве в его личную жизнь нечистого могли бы вполне оправдаться — старенький «Днепр-3М» был пуст. Но…

Тут надо сказать, что в чертовщину как естественное проявление потусторонних сил Ищенко не верил — не так его воспитывали, чтобы при каждом непонятном случае осенять разные агрегаты крёстным знамением. Да и холодильник его был сам по себе непрост — как-то изобретательный отец Сергея, царствие ему небесное, вмонтировал туда нечто вроде машины времени. Чтобы, значит, продукты не портились. Положишь внутрь, к примеру, колбасу, и лежит она, допустим, неделю, но всё равно свежая, потому что достаёшь её из того дня, когда там оказалась.

К сожалению, машина та была весьма маломощной — на создание более крупной действующей модели у отца деньги отсутствовали от слова «совсем», а попытки найти спонсоров и свели его в могилу. Люди, которым предлагал вложить деньги в его детище, смотрели на Ищенко-старшего в лучшем случае, как на безобидного изобретателя вечного двигателя. В худшем же, вместо того, чтобы покрутить у виска пальцем, жали этим самым отростком на кнопку вызова охраны. Та, естественно, с просителем не церемонилась. Вот тогда-то отец, побывав пару-тройку раз на больничной койке с повреждениями организма различной тяжести, и приспособил изобретение для нужд практических. После чего на всё плюнул сквозь выбитые зубы и запил…

В общем, в тот знаменательный день Сергей, механически открывая и закрывая дверцу, задумался, как водка и пельмени оказались в другой комнате. К реальности его вернул истошный вой кота. Прохвост, относясь к холодильнику как к некоему храму, не мог не посетить столь священное место, воспользовавшись гостеприимно приоткрывшейся щёлкой и невнимательностью хозяина. Жаль только, что та за ним закрылась…

Ищенко оставил дверцу в покое и вскоре ошалел от нового неожиданного зрелища — посредине комнаты орал абсолютно лысый кот. Эпиляция была произведена настолько тщательно, что на отвратно-розовой коже не осталось ни одной шерстинки. Можно смело сказать, что любопытство побрило кота, но Сергея в данный момент интересовали не каламбурные изыски, а удивительное поведение холодильника. В памяти всплыли пояснения отца о принципах работы изобретения, пространственно-временном континууме и ещё каких-то физических переплетениях. По всему выходило, что машина времени могла сохранять предметы в прошлом, но никак не перемещать их в пространстве. Видать, что-то там очень хитро сломалось…

Сергей гаркнул на Прохвоста, чтобы тот заткнулся, и задумчиво поскрёб подбородок.

— Замкнуло, наверное, где-то и получилось чёрт знает что… А куда подевалась шерсть?… Надо думать, преобразовалась в энергию, согласно закону её сохранения. Энергии, конечно, а не шерсти… Эй, Прохвост, по сравнению с тобой Белка и Стрелка — жалкие ничтожные псины, понял?

Котяре было наплевать на столь лестную оценку, но вой его стал тише и жалобнее.

— Хватит ныть, скажи спасибо, что живым остался. — Ищенко пересчитал наличность и вышел из дому.

Однако посетил Сергей не гастроном, а зоомагазин, где приобрёл декоративную крысу, резонно решив, что белая голохвостая тварь вполне сойдёт за подопытную мышь. Сделал он это потому, что кота было всё-таки жаль — как-никак, а прожили они вместе уже несколько лет. И пусть натура Прохвоста вполне соответствовала кличке, но животное было нечужим, хотя и выглядело сейчас уродливее утконоса.

— Ну, с богом или кто там бритьём занимается, — пошутил для храбрости Сергей, сунул крысёнка в холодильник и закрыл дверцу.

Из ванной доносились приглушённые стенания Прохвоста, запертого в ней с целью чистоты эксперимента. Это были единственные звуки, сопровождающие исторический опыт. Правда, неудачный, так как в комнате вместо бойкого лысого крысёнка на полу обнаружилась только кучка его шерсти. Складывалось впечатление, что подопытного просто высосали досуха, не оставив ни единой косточки, ни грамма мяса и ни капли крови…

Сергей вернулся на кухню и с опаской посмотрел на холодильник. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, и вправду существует нечто, доселе науке неведомое. То есть даже некто, хлебнувший водки, поиздевавшийся над Прохвостом, а теперь закусивший безымянным крысёнком, ведь соевыми пельменями побрезговал…

На такое вполне мог быть способен покойный отец, но от предположения относительно переселения его души в холодильник за версту несло средневековым мракобесием, и Ищенко отбросил эту мысль как неконструктивную. Перезвонив друзьям, чтобы сослаться на внезапно возникшие, но неотложные дела, Сергей сварил пельмени, поел и принялся экспериментировать со всем, что попадалось под руку. Поделиться открытием с научным и ненаучным миром ему как сыну многострадального отца и в голову не пришло.

На то, чтобы установить процент «критической массы», теряя которую предмет сохранял изначальные свойства, и вычислить максимальные размеры физического тела, способного переместиться из холодильника в комнату, ушло около месяца. Ещё два Сергей учился отделять неживое от живого, а также живое от живого с полным сохранением всех жизненных функций подопытных. При этом ему пришлось загубить несколько десятков невинных крыс, хомячков, морских свинок, дворняг и даже одного поросёнка. Последний, правда, остался живым, но тощим, как швабра. Успевший к тому времени обрасти нежной шёрсткой Прохвост воротил впоследствии нос от его обезжиренных мощей.

И вот только после этого Ищенко залез по уши в долги, чтобы купить большой современный холодильник, куда и перемонтировал то, что раньше было машиной времени. После чего ему осталось поставить решающий опыт.

На себе.

* * *

Налоговая инспекторша с некоторой дрожью в членах вошла в помещение с белыми стенами. Из всей мебели наиболее был заметен большой белый ящик с откинутой крышкой, отдалённо напоминающий холодильник, внутри которого стояла белая же кушетка. Ширма того же цвета отгораживала дальний угол. Были также ещё стол и стул, но из-за своей белизны они на общем фоне в глаза практически не бросались.

— Проходите, — весело сказал из-за ширмы Ищенко. — Здесь кусаться некому.

— Бросьте свои шуточки, — буркнула Богдана Семёновна, от всей окружающей стерильности начав вдруг сожалеть о решении похудеть. — Никакого уважения к клиенту…

— Это вы зря, — хохотнул Сергей, являясь пред её заплывшие глазки в белом халате и с чашкой дымящегося напитка. — Присаживайтесь, попейте чайку, а я тем временем настрою аппаратуру. Потом взвесимся, определимся на цифре, ведь, сами понимаете, подход к клиенту у нас строго индивидуальный. Кстати, взнос будете делать сейчас или после сеанса?

— А если я не заплачу вовсе? — из последней сохранившейся наглости поинтересовалась Семечкина, втайне надеясь, что ей отвесят пинка и выгонят к чёртовой бабушке.

Глаза Ищенко холодно блеснули безжизненным отражением света «дневных» ламп.

— Здесь платят все и поначалу о деньгах не жалеют.

— Ага! Значит, о них жалеют потом, да? — Дух противоречия всё больше овладевал Богданой Семёновной.

— После сеанса их не жалеют вовсе, и вы в этом убедитесь. — Инспекторше почудилась в словах бизнесмена явная угроза, но оформить ощущения в мысль она не успела. — Пейте и раздевайтесь, а после взвешивания ложитесь на койку в камере.

— От вашего словарного запаса за версту несёт уголовщиной, — хмыкнула Семечкина, но послушно взяла в руки чашку. — Что это за пойло? Баланда?

— Амброзия, — совсем уж по-идиотски, как показалось инспекторше, ухмыльнулся Ищенко. — Что это с вами, Богдана Семёновна? Поначалу вы на меня произвели впечатление женщины довольно решительной.

«В самом деле, что это со мной? Чего я боюсь? Ведь этот сопляк не производит впечатления — тьфу, чёрт, я уже повторяюсь за ним! — Синей Бороды, собирающего жертвы в холодильник… Или производит?… А чаёк чудесный… Какой он к чёрту Борода? Усы, наверное, ни разу не брил… Вообще, славный, порядочный человек, делающий доброе дело, а я…»

— Допивайте и раздевайтесь, — напомнил Сергей Семечкиной, разомлевшей от напитка, куда было подмешано не только безобидное снотворное. — Время не ждёт.

Торопил Ищенко клиентку отнюдь не потому, что позарез хотел избавиться от хамоватой бабы. Просто ему уже несколько раз доводилось раздевать и волочить в телепортационную камеру вырубившиеся туши клиентов. Это удовольствия Сергею не доставляло, а лишь напоминало, что «тяжёлая это работа — из болота тащить бегемота».

— Сейчас, сынок, сейчас, — извиняющимся тоном промурлыкала Семечкина и скрылась за ширмой. Появившись оттуда спустя несколько минут, она игриво поинтересовалась: — Надеюсь, похудение не связано с актом сексуального насилия?

Напиток действовал безотказно, и Сергей в который раз мысленно поблагодарил пластического хирурга, по совместительству являющегося соучредителем фирмы. Это была его идея подмешивать в чай транквилизаторы, дабы клиенты понятия не имели, что с ними происходит во время сеанса.

— Об этом вам надо беспокоиться в последнюю очередь, ведь вы же инспектор налоговой службы, а не наложница, — натянуто улыбнулся Ищенко клиентке и, не сдержавшись, брезгливо мотнул головой. — Ложитесь. На какой цифре остановимся?

— Пусть будет сорок пять. — Богдана Семёновна с блаженной улыбкой растянулась на кушетке, свесив с краёв расползшиеся телеса. Женщине было хорошо, и она понятия не имела, что ждёт её в ближайшем будущем. Перед тем, как окончательно отключиться, Семечкина мечтательно пробормотала: — Ягодка оп…

Сергей опустил крышку камеры.

* * *

Первое, что почувствовала Семечкина, очнувшись, было ощущение тяжести во всём теле. «Всё-таки обманул, — подумала она с некоторым разочарованием. — Что ж, придётся тебе, красавчик, отвечать по всей строгости закона…»

Богдана Семёновна потянулась и открыла глаза. Она лежала в ярко освещённой комнате без окон, но с большим зеркалом на противоположной от кушетки стене. Посмотревшись в него, женщина не поверила глазам. Она встала, сделала несколько шагов навстречу отражению и дико завизжала от ужаса.

Из зеркала на Семечкину смотрел натуральный монстр, увешанный, словно какая-то экзотическая жаба, гигантскими складками кожи. Это были даже не складки, а целые застывшие водопады по всему телу…

Когда её душераздирающий крик перешёл в хрип, инспекторша услышала голос невидимого Ищенко:

— А у вас, Богдана Семёновна, крепкие нервы. Девять из десяти на вашем месте теряют сознание. Видите, пол устелен матами, чтобы клиенты головку не ушибли? Это я к тому, что забота о клиентах для нас превыше всего.

— Что-о ты-ы сдела-ал?!! — провыла Семечкина, щупая обвисшую кожу, некогда так туго натянутую подкожным жиром.

— Помог вам избавиться от лишнего веса. Вы же хотели именно этого, не так ли?

— Вот этого?!! — снова взвыла клиентка, оттягивая в стороны два безобразных кожаных саквояжа, бывших некогда роскошными бёдрами. — Да я тебя в суде сгною!

— Не нужно громких слов. На вас нет ни единой царапины, а у меня на руках документ, подписанный лично вами. Кстати, не вздумайте биться головой о стены — они тоже мягкие. К тому же вас снимает видеокамера.

Услышав о видеосъёмке, Богдана Семёновна скрючилась и запахнулась в складки кожи, словно в плащ. Реакцией на её действия был издевательский смех:

— Вот вы и оценили первые преимущества похудения.

— Не заплачу ни копейки, — злобно прошипела Семечкина.

— Смешно, — фыркнул Ищенко, — неужели вы собираетесь появиться в таком виде на людях?

— Ненавиж… — Женщина осеклась на полуслове, когда смысл вопроса дошёл до её сознания.

— Да-да, дорогая Богдана Семёновна, я ведь предупреждал, что здесь платят все, и после сеанса клиенты, чтобы появиться на людях в пристойном виде, денег не жалеют. Впрочем, они платят не только мне, но и пластическому хирургу, к которому я вас незамедлительно отправлю, если вы передадите мне определённую, а лучше — неопределённую в налоговой декларации сумму.

— Сколько? — Появившаяся надежда заставила Семечкину проглотить змеящиеся на языке оскорбления и начать думать, что она сделает с этой сволочью, когда вернётся в человеческий облик.

— Как обычно — всё, что есть в закромах.

— Ни за что!

— Богдана Семёновна, посмотрите в зеркало. Если вы сейчас выйдете на улицу, то Достоевский восстанет из гроба и поймёт, что этот мир никогда не спасётся!

Семечкина смотреть в зеркало не стала, равно как и щипать себя, дабы убедиться, что происходящее отнюдь не кошмар, но подлая реальность. Испытывая все ощущения загнанной в угол крысы, она готова была кусать локти… или хотя бы свисающую с них кожу.

— Где гарантии, что вы меня не обманете?

— Фу, как не стыдно! Неужели то, что отражается в зеркале, похоже на мираж? Как я уже говорил, фирма веников не вяжет — я обещал сбросить с вас сорок пять килограммов и слово сдержал. Я сказал, что вы будете платить, и вы таки заплатите. Ну что, по рукам?

— Я могу подумать?

— Только недолго, потому что кормить я вас не обещал, а дальнейшее похудение вам вряд ли пойдёт на пользу…

* * *

Ищенко сеансом остался недоволен. С одной стороны, можно, конечно, было похвалить себя, что ещё одну человеческую особь не только поставил на место, доказав, что должность против интеллекта бессильна, но и улучшил, хотя и, к сожалению, лишь внешне, а вот с другой… Деньги деньгами, но неужто в будущем его ждёт всё то же самое?…

— В будущем, говоришь… — рассеянно переспросил тем же вечером, пересчитывая купюры, пластический хирург, партнёр и реалист до мозга костей, и покачал головой с деланной укоризной. — И это говорит человек, по сравнению с которым Роден — жалкий каменотёс! Человечище, сказавший новое слово в липосакции! В будущем тебе памятник поставят и, чем чёрт не шутит, дорогу к нему заасфальтируют…

— Не издевайся, — фыркнул Ищенко.

— Хорошо, — кивнул партнёр. — Серьёзно — так серьёзно. У тебя будет всегда прекрасная жена и красивые дети…

— Я же просил!

— Ну, тогда не знаю, что и сказать… Возлюби клиентов своих, что ли?

— Иди ты!..

— Несносный ты человек! Тогда зайдём с другого конца — ты никогда не задумывался, куда деваются излишки жировых отложений, которые исчезают в неизвестном направлении?

— Нет, — пожал плечами Ищенко. — Да и какая мне разница?

— Но ведь ты же хочешь ощутить, что не зря живёшь не только для толстяков, но и для себя, так?

— Ну, так…

— А вдруг этот жир падает на головы людям, бредущим когда-то в пустыне?

— Ты это о чём?

— О манне небесной, ведь твоя машинка и со временем как-то связана, а чудо это давно документально зафиксировано! — Хирург хохотнул. — А если серьёзно, то у тебя есть два варианта: если зациклишься на реализации величия своих достижений в глобальных масштабах, то это тебя сожрёт, а если выкинешь сверхзадачу из головы, то безбедно проживёшь отпущенный срок в латентном ожидании того же пресловутого памятника…

В тот вечер они ещё долго изгалялись на разные темы, и Сергей в конце концов утешился мыслью, что радость людям он всё-таки приносит. Хотя бы тем, кто неравнодушен к взглядам со стороны.

Что же касается его клиентки, то через месяц изящная женщина, в которой подруги и коллеги с трудом признавали то, что привыкли последние лет двадцать называть Богданой Семечкиной, с жаром убеждала упитанных знакомых похудеть в фирме «Ягодка-Оп». Те, замечая не столько странную искорку в её глазах, сколько чудесный результат курса, брали адресок и шли сбрасывать вес.

И хотя потом в благодарностях не рассыпались, однако всё равно доставляли Богдане Семёновне большое удовольствие всем своим поначалу весьма затравленным видом. Причиной глубокого удовлетворения был вовсе не резко подпрыгнувший уровень эстетических потребностей Семечкиной. Просто между довольно гипотетической местью Ищенко и чисто женским желанием подарить подругам острые, но уже пережитые ею ощущения, налоговая инспекторша выбрала второе.

А что — пусть они тоже почувствуют себя полными дурами, обретя телеса обетованные. Особенно — Лариска из отдела кадров.