Философия и социология гендерных образов и ценностных ориентаций

Олег Владимирович Павенков, 2020

В монографии рассмотрены проблемы гендера, гендерных образов и ценностных ориентаций в контексте философского и социологического знания. Особенностью данной работы является то, что в ней дается развернутый анализ теории ценностных ориентаций в свете развития гендерологии, что позволяет воссоздать основные подходы к пониманию проблем пола, гендера и гендерных образов в философии, богословии и социологии. Издание предназначено для специалистов в области гендерологии, философии пола, социологии гендера и семьи и широкого круга читателей, интересующихся данными вопросами.

Глава 1. Теологические и философские основание гендерного дискурса

1.1. Гендер и христианская этика

Моральные авторитеты, традиционно наиболее решающие для христианского самопонимания, — это Библия и некоторая концепция человеческой природы или естественный моральный закон. Писание раскрывает волю Бога к человеческому поведению и поддерживает преемственность в жизни и служении Иисуса и в первых общинах ученичества Христа. Христианские интерпретации человеческой «природы» как божественно созданного и направленного на определенные блага, распознаваемые разумом, обеспечили реалистичный подход к морали и обещали общий язык с другими религиозными и философскими традициями. Природно-правовая этика предполагает наличие естественных и понятных вещей, которые ориентируют добродетельную деятельность в практических сферах жизни, которые разделяют все культуры (например, забота о физической жизни и благополучии, брак и семья, образование, политика и религия). В то время как библейские источники были наиболее важными в протестантской теологической этике, этика естественного права и Божественного милосердия, развиваемая святыми отцами, была формирующей для римско-католической и православной моральной теологии.

Постепенно, начиная с середины XX столетия, критическая герменевтика потрясла обе эти традиционные моральные основы. Пролиферирующая философия постмодерна ставит вопрос, возможна ли вообще объективная моральная оценка; они утверждают, что разум утратил свою опору, а традиция — право претендовать на трансценденцию истории. В ответ на энергичный иконоборчество Фуко и его последователей Жан-Франсуа Лиотар в заключительных строках «Постмодернистского состояния» предостерегает против «фантазии о захвате реальности» и обвиняет: «Давайте вести войну за целостность»!.

Именно предпосылки стабильности, последовательности, рациональности и разборчивости существ сами по себе послужили опорой для католического и православного естественнонаучного мышления о гендере с точки зрения естественных способностей и целей. Новый акцент на историческом производстве знаний поставил под сомнение как естественный закон, так и предположение о том, что библейские традиции и учения исторического сообщества могут быть надежными индикаторами воли Бога. Это подняло вопрос о том, Библейские сочинения и христианские учения, одобряющие моногамию, запрещающие развод и отвратительные гомосексуализм и лесбиянство, представляют собой богооткровенные неизменные моральные истины.

Среди этих философских влияний труды Мишеля Фуко оказали, пожалуй, самое радикальное и тревожное влияние на христианскую мораль. Хотя немногие христианские специалисты по этике полностью принимают программу Фуко, многие впитывают минимумы сексуальная идентичность и ценность, более четко применяя ее как к сексуальной ориентации, так и к гендеру.

Джудит Батлер утверждает, что гендерная идентичность понятна только в рамках бинарных «оппозиций» обязательной гетеросексуальности». Эта социально сконструированная система связывает и регулирует пол, пол и желание в определенных сочетаниях «мужской» и «женский», «мужской» и «женский» в целях воспроизводства. Батлер заинтересована не только в достижении «денатурализации» пола как такового, но даже в смешивании самого бинаризма секса и разоблачении его фундаментальной неестественности^[1].

Мало кто из теологов зашел так далеко, чтобы обосновать свою сексуальную этику стиранием двухполого человечества. Но многие спрашивают, является ли гендер доминирующей культурной разработкой биологического пола, а не естественной категорией. Многие скептически относятся к моральной добродетели, предположительно присущей некоторым формам сексуального выражения, и к естественной порочности других.

Джон Босвелл задал вопрос о том, функционировала ли гетеросексуальность исторически с «естественным» и нормативным статусом какая антигомосексуальная полемика теперь востребована. Мэри Дейли, постхристианская феминистка, изначально следующая за Фомой Аквинским, отвергла все патриархальные интерпретации женской идентичности и творчески воссоздала отдельные женские миры, слова и роли. Дж. Уильям Кантеман считает, что Библейские учения о сексуальном поведении, многие из которых направлены на контроль над деятельностью женщин, берут свое начало в социальных заботах о «чистоте» (т. е. в качестве маркеров социальной сплоченности) или о правах собственности (включая права на женщин и детей).

В последние три десятилетия постмодернистские идеи стали все более богословскими. Различные христианские авторы заняли квазидеконструкционистскую позицию по отношению к природе и библейскому авторитету; все же немногие отказались от идеи, что есть некоторые человеческие ценности, которые секс должен выражать. Большинство все еще настаивают на по существу сексуальной природе человека и освобождении сексуальности от навязанных ограничений. По иронии судьбы, это тот самый проект Вин, который Фуко отвергает как кооптирование сфокусированным на сексе дискурсом контроля. Тем не менее, новый позитивный христианский взгляд на секс выдвигается как необходимая и нормативная корректировка для стоиков гностические и августинские элементы в традиции, которая оскорбляла тело, осуждала сексуальное влечение, поощряла сексуальное воздержание и допускала сексуальную активность только с точки зрения творческих намерений. В настоящее время сексуальность и сексуальное наслаждение считаются хорошими и важными путями к личному удовлетворению.

Этот шаг к уравновешиванию может, как предупредил Фуко, придать сексу непропорционально важную роль в человеческом опыте и благах, что неоправданно маркирует сексуальную ориентацию как составляющую личной идентичности. Но это фактический случай, когда современная западно-христианская этика имела тенденцию сосредотачиваться на личных и интерсубъективных значениях секса, как в коммуникативном, так и в приятном смысле; преуменьшил размножение; подчеркнул важность равенства и свободы в установлении сексуальных отношений; и ценил сексуальность как основу личности, социальных взаимодействий и даже религиозного опыта.

В широко цитируемой книге, даже вехой для недавнего ревизионистского христианского признания секса, протестант (Объединенная церковь Христа) теолог Джеймс Нельсон заявил два десятилетия назад, что «наши тела всегда являются сексуальными телами»^[2].

В то же время следует отметить, что дебаты в католицизме касаются не столько традиционного идеала гетеросексуальной, репродуктивной моногамии, который поддерживает большинство католиков, но характера и степени допустимых исключений из этой нормы. Область согласия по традиционным сексуальным ценностям среди католиков гораздо шире, чем полоса разногласий, однако могут возникать поляризованные дебаты между католическими «либералами» и «консерваторами». Отчасти из-за влияния монолитной педагогической власти даже узкие вопросы, такие как допустимость контрацепции в браке, стали «проверкой» католической ортодоксальности.

Многие основные протестантские конфессии в этом столетии поддерживали деформацию власти Реформации и ассимилировали либеральные социальные и политические ценности с их интерпретацией христианской жизни, по крайней мере, в промышленно развитых странах. Действительно, членство в протестантских церквях было главным вкладчиком в западные культурные идеалы толерантности, индивидуальной свободы, ответственности за совесть и личного удовлетворения против сдерживающих факторов совести и личного удовлетворения против ограничивающих «средневековых» традиций. Не только вера Реформации, но и причина Просвещения и экзистенциалистское принятие решений были найдены формирует современное христианское отношение к сексуальной морали, особенно в либеральном протестантском богословии. Развод и даже добрачный секс становятся более или менее приемлемыми для мирян и богословов. В настоящее время для этих квази-«церквей» основной проблемой является гомосексуализм, особенно рукоположение мужчин или женщин, находящихся открыто в гомосексуальных отношениях.

По словам заместителя декана Вестминстерского аббатства, Англиканская церковь страдает от конфликта между формальной традиционной сексуальной этикой, которая запрещает развод и любой секс вне брака, в то время как гражданское право, народные ожидания и их собственное пастырское чувство приводят многих духовенств проводить свадьбы для разведенных, чей бывший супруг еще жив. Однако епископы пришли к выводу, что гомосексуальные отношения одобрены молчаливо для мирян, но не подходят для духовенства, прежде всего из-за потенциально отталкивающего и разобщающего воздействия на их приходы.

В последнее десятилетие Объединенная методистская церковь, Пресвитерианская церковь (США) и Епископальная церковь создали прогрессивные учебные комитеты, чьи рекомендуемые изменения в традиционных сексуальных учениях, среди которых те, кто занимается гомосексуализмом, были самыми провокационными, были в конечном итоге отвергнуты членство в целом. Евангелическая лютеранская церковь в Америке подготовила проект заявления в конце 1994 года и распространила его для комментариев при подготовке второго проекта в июне 1995 года. В документе, вызвавшем споры в церкви сразу после публикации, брак был определен как «обязательное обязательство между двумя людьми», с церемонией или без, и не только для гетеросексуалов.

Напряженность в протестантской сексуальной этике часто возникает из-за сочетания либерального лидерства, несосредоточенного посредничества и склонности к определенной гендерной этике. Проблема заключается в том, могут ли традиционные христианские нравственные учения, измененные Лютером и Кальвином в пользу важности супружеского общения, а не размножения, изменить и изменить сексуальный облик либерального христианства, зашедшего слишком далеко в сторону индивидуализма и субъективизма.

Дискуссии о сексуальной этике как в протестантизме, так и в православии и католичестве, как правило, возникают в связи с оспариваемыми практическими нормами, касающимися действий, которые когда-то были осуждены, а сейчас получают признание. Это является симптомом проблемы лесов и деревьев, которая, как однажды заметил Мишель Фуко, была лучше преодолена в отношении гендерной критики, чем сексуальной этики как таковой. Феминистки давно отказались признать, что сексуальную активность можно оценивать морально, не переосмысливая более широкую социальную значимость секса в рамках мужского и женского пола. Они также отказались признать, что секс должен занимать центральное место в определении роли или идентичности женщин. Но как ревизоры, так и защитники традиционной сексуальной морали склонны соглашаться с тем, что половое соитие и сексуальная идентичность имеет центральное моральное значение. В одобренное поведение или выбор должны соответствовать межличностным отношениям и выполнению. Эти предположения должны быть подвергнуты более тщательному анализу. Их необходимо помещать в более глубокий и более детальный социальный контекст, с уделением большего внимания как семейным последствиям сексуальных партнерств, так и различиям и сходствам в перекрестных отношениях культурный опыт полового соития, гендера и семьи.

Христианская сексуальная этика сегодня, в ее характерных темах и акцентах (сексуальное тело как приносящее удовольствие, межличностные значения секса, приоритет равенства и свободы в определении сексуальной морали), была достаточно эффективной в решении человеческих страданий, вызванных наследием негатива и даже угнетения в отношении полового соития. Я вижу две основные проблемы. Во-первых, эта обновленная и более ориентированная на человека сексуальная этика имеет тенденцию фокусироваться на половом соития как на приятной и интимной деятельности отдельных людей и пар и пренебрегать социальным и мистическим значением. Именно репродуктивный, экономический и ориентированный на родство вклад сексуальных партнерств, а также социальный контроль над ними являются основными практическими аспектами сексуального опыта человека в кросс-культурном и историческом плане. Христианская сексуальная и гендерная этика нуждается в анализе социальных последствий секса, который является как критическим, так и конструктивным…

Во-вторых, западно-христианская сексуальная этика сегодня связывает свое собственное прошлое, ориентированное на размножение, с герменевтикой подозрительности, но не в состоянии справиться с тем фактом, что культурные взгляды могут быть на противоположном конце спектра от любого репродуктивного этоса или любого требования, что секс ограничивается пожизненным браком. Традиционное христианское предположение о том, что секс связан с деторождением и в браке, дало христианам молчаливый фонд общих ценностей, хотя и дало им очень заметную цель.

Но новое поколение сексуальных отношений и практик в либеральных демократических обществах представляет взаимное согласие практически как единственную норму, определяющую поведение, и вряд ли поощряет постоянную ответственность ни за своего сексуального партнера, ни за потенциальные возможности секса. И когда автономная и деконтекстуализированная свобода является единственным сексуальным ориентиром, контроль сексуального «выбора» по незаметному полу и репродуктивным ролям все еще может действовать. «Свобода от» традиционных репрессий должна быть переведена в этику смысла, цели и даже дисциплины, которая может удовлетворить культурные тривиализации и искажения пола. Чтобы христианская сексуальная этика имела будущее как нечто большее, чем сектантская реликвия, она должна основывать сексуальную свободу и реализацию на некотором счете человеческих благ, связанных с сексом, и на построенных на нем отношениях.

Современные христианские этики, обсуждающие пол и пол, справедливо считают равенство, близость и удовлетворение моральными критериями. Но они часто не задаются вопросом, являются ли эти ценности менее относительными или более объективными, чем сексуальные системы, которые они стремятся разрушить. Противники в сексуальных войнах могут обсуждать практическое значение равенства и инклюзивности, но при этом они понимают, что моральные концепции обычно принимаются как должное. Когда мы помещаем эти типично западные, даже либеральные критерии в моральную перспективу культур, субкультур, в которых иерархия и неравенство прямо упоминаются как моральные нормы, становится очевидной уязвимость «наших» собственных предпосылок. Даже кажущиеся очевидными ценности, такие как равное уважение и личное удовлетворение, требуют самосознательной защиты в рамках серьезного и благодарного межкультурного диалога. Любая этическая точка зрения, которая просто интерпретирует чуждые ей культуры с точки зрения «различия» или которая может принести им только плоды своей особой культурной борьбы, не показывая, как и почему эта борьба и их борьба могут быть релевантными и разоблачающими друг для друга не будет иметь права называть себя «ищущим справедливости».

Способность осмысленно говорить о половом соитии как общечеловеческой реальности, а не просто как о продукте индивидуального выбора или формирования культуры, является особенно важной предпосылкой социальной и культурной критики. Хотя западной христианской сексуальной этике необходимо закончить уборку в собственном доме, ей также необходимо развить дискурс о половой и гендерной справедливости, который может говорить и слышать многочисленные моральные традиции в своей культуре и в других культурах. Это потребует встречи постмодернистской критика рациональности и моральной ценности, а также восстановление некоторых узнаваемых основ пола и гендерной этики.

Я считаю, что осторожная, но по существу реалистическая этика необходима, чтобы избежать социальной неэффективности морального релятивизма. Я также считаю, что это оправдано тем, как на самом деле происходят практические моральные дебаты и переговоры. Основанный на практике подход к нравственному различению, который обобщает объективные, но пересматриваемые оценочные суждения, может предложить общую почву для этической критики через традиции. Он также может избежать ловушек жесткости и абстракции, за которые несут ответственность как кантианский минималистский универсализм (часто в протестантских теологических формах), так и неотомистская дедуктивная казуистика (католическое развитие), и которые способствовали отступлению многих христианских этиков в коммунитаризм.

1.2. Гендер как социокультурный конструкт

Пол и гендер

Актуальность проблемы пола и гендерных отношений не вызывает сомнений в связи с важной ролью, которую играет гендер в системе социокультурных связей. Как писал Г. Бок, «…каждый отдельный, представляющийся нейтральным в гендерном смысле тип отношений между людьми определяется, в том числе, и отношениями полов — последние являются конституирующим фактором для первых»^[3].

Решение вопроса о соотношении теоретических социокультурных концептов пола и гендера является необходимым для нашего дальнейшего исследования. В то время, как гендерная проблематика стала магистральной в научных исследованиях и СМИ, методологическая путаница, связанная с различением пола и гендера снизилась. В современной культурологии и социологии смысловое содержание этих социокультурных концептов определено, что позволяет обратиться к различным смысловым полям, в которых существуют эти концепты. Концепт «пол» принято относит к биологическим характеристикам, отличающих мужчину от женщины. Это определение подчеркивает различия мужских и женских хромосом, анатомии, гормонов, репродуктивной систем и других физиологических особенностей. Социокультурный концепт «гендер» относится к тем социальным, культурным и психологическим особенностям, которые связаны с мужчинами и женщинами, как существующих в определенных социокультурных контекстах. Пол делает человека мужчиной или женщиной. Гендер вносит различие в маскулинный или фемининный типы личности. Пол — это врожденная характеристика, поскольку человек рождается с ним, а гендер — это приобретенный статус, потому что он усваивается личностью в процессе ее социализации.

Этот сравнительно простое различие маскирует ряд проблем, связанных с использованием этих социокультурных концептов. Это означает, что все различия людей могут быть сведены к недвусмысленной бинарной позиции по принципу «или-или». Конечно, врожденный статус пола имеет меньше шансов быть измененным, чем достигнутый статус гендера. Некоторые люди полагают, однако, что они родились с «неправильным» телом и готовы пойти на серьезную операцию, чтобы привести в соответствие их гендерную идентичность и биологический пол. Половая ориентация, предпочтение сексуальных партнеров одного гендера или другого также изменяется в связи с процессом примитивизации любви и моральных отношений. Люди, которые испытывают удовольствие от полового общения с членами своего пола и считают себя носителем мускулинного или феминного типа не только имеют личные психические заболевания, но заболевания, имеющие социокультурный характер. Некоторые культуры позволяют людям изменять их гендер в независимости от биологического пола.

С культурологической точки зрения, важно определить, как меняются гендерные социокультурные парадигмы^[4] в течении времени, как они варьируются внутри культуры и в межкультурном взаимодействии. Гендер можно рассматривать в континууме характеристик, которыми обладает человек, в независимости от его биологического пола.

Добавление концепта социальной роли к концепта пола или гендера может увеличить терминологическую путаницу. Когда социологический концепт социальной роли сочетается с биологическим концептом «пол», часто возникает непонимание того, какое из смысловых областей следует подвести под концепт социальной роли. Поэтому использование этих концептов быстро нормируется. Впрочем, большинство социологов в настоящее время предпочитают использовать термин"гендерная роль", а не"половая роль"в их письменной речи.

Итак, основываясь на научном понимании отличий пола и гендера, мы рассматриваем гендер как социокультурную систему гендерных ценностных ориентаций, образов, представлений, норм, моделей поведения, регулирующую жизнедеятельность как индивида, так и общества в целом^[5].

Структура гендера как социокультурного конструкта

Рассматривая гендер как социокультурный конструкт, мы выделяем в нем следующие элементы:

1. биологический пол. Это мужской или женский пол, который приписывается социальной средой, в которой родился человек.

2. гендерная социокультурная дифференциация. Это социокультурный процесс разделение людей на половый категории, результатом которой является гендерная полярность и гендерная иерархия. Традиционными культурами осуществлялся процесс приписывания половых категорий на основании принципа иерархии и бинарных оппозиций «мужское-женское»,"доброе-злое", «светлое-темное». За мужчиной закреплялось доминирующее положение, а женщина рассматривалась как подчиняющаяся мужчине. В современной культуре наблюдается обратная тенденция, при которой женщина пытается занять лидирующее положение и завоевать доминантную позицию. Мужчина в этой ситуации рассматривается как равный женщине человек. Полюс гендерной иерархии меняется в сторону женского начала, особенно эффективно существующего в условиях городской, урбанизированной культуры.

3. социокультурные гендерные стереотипы — это паттерны восприятия и представления «идеальных» мускулинного и феминного гендеров, основанные на предшествующем социокультурном опыте и оказывающих воздействие на гендерный аспект социализации индивида.

4. гендерные ценностные ориентации. Гендерная ценностная ориентация — это оценочное отношение человека и социальной группы к системе гендерных ценностей, характерных для культуры данного общества. Посредством социокультурных гендерных стереотипов и ценностных ориентаций создается гендерное сознание носителей данной культуры.

5. гендерная идентификация — это «процесс осознания и принятия личностью определений мужественности и женственности» в рамках «существующей гендерной системы, категоризация себя и другими как представителя того или иного пола»^[6]. На наш взгляд, понятие"гендерная идентификация"лучше описывает данный процесс, чем понятие"гендерная идентичность", являющаяся результатом гендерной идентификации.

В качество теоретико-методологических основ конструирования гендера как социокультурного концепта мы выделяем следующие пять подходов к гендеру.

1. Функционалистский подход. Гендер как социальная функция

Функционализм, также известный как"структурный функционализм"является макросоциологической теорией, которая основана на предпосылке, что общество состоит из взаимозависимых частей, каждая из которых вносит вклад в функционирование общества в целом.

Функционалисты стремятся выявить основные структурные элементы общества и определить функции, которые эти элементы выполняют для удовлетворения основных социальных потребностей.

Функционалисты выясняют, какой вклад вносит данный элемент социальной структуры в обеспечение социальной стабильности, баланса и равновесия. Они утверждают, что в ситуации разрушительных социальных изменений общество может быть прийти к равновесию, если встроенные механизмы социального контроля будут эффективно работать. Социальный контроль и стабильность усиливаются, когда люди разделяют единые убеждения и ценности. Понятия консенсуса фигурирует практически во всех интерпретациях, связанных с социальными изменениями. Ценности и стереотипы, связанные с гендерными ролями, браком и семьей занимают центральное место в функционалистской концепции социального равновесия.

Социальное равновесие поддерживается путем присвоения различных социальных ролей для мужчин и женщин. Начиная с эпохи охоты и собирательства и натурального хозяйства, характерного для большинства доиндустриальных обществ, гендерная ролевая специализация рассматривается в контексте функциональной необходимости.

Функциональное разделение труда, появившееся в первобытном обществе, стало воспроизводиться в обществах по всему миру. Однако исторически сложившаяся зависимость женщин от мужчин привела к появлению социокультурного шаблона, по котором мужчины в своей производящей деятельности и роли играли более ценную роль, чем женщины.

В современном обществе, на первый взгляд, действуют аналогичные гендерные принципы, в соответствии с которыми супруги взаимно дополняют друг друга и выполняют специфические, непересекающихся роли^[7]. Когда муж-отец берет на себя инструментальную мускулинную роль, ожидается, что он поддерживает целостность семьи, обеспечивая пищу и кров и связь семьи с социокультурным миром. Когда жена-мать выполняет фемининную роль, ожидается, что она цементирует семейные отношения и обеспечивает эмоциональную поддержку, занимается воспитанием детей и выполняет бытовые функции. Если наблюдается слишком много отклонений от этих социальный ролей или когда их слишком много и они перекрываются, социокультурная система семьи выходит из состояния равновесия и дестабилизируется, что затрудняет ее выживание. Сторонники функционализма утверждают, что гендерное противоречие, возникающее в связи с неопределенности мускулинных и фемининных социальных ролей, является основным фактором развода^[8].

Акцент функционализма на социальное равновесие уменьшает его интерпретационные возможности объяснения социальной и культурной динамики. Теоретический паттерн функционализма не позволяет поэтому объяснить все возможные вариации гендерных отношений. Существующая тенденция перехода от традиционных к эгалитарным гендерным отношениям, касающаяся изменения гендерных ролей оказывается вне статического фунционалистского паттерна.

Функционализм использовался как теория, оправдывающая мужское доминирование и сложившуюся гендерную иерархию. В Соединенных Штатах, функциональный гендерный подход стал активно применятся в 1950-е годы, когда уставший от войны народ рассматривал как идеальную традиционную патриархальную версию семейной жизни.

Функционализм, как правило, поддерживал средне-классовую модель семьи, подчеркивая экономическую деятельность мужчины как главы домохозяйства и подчиненное положение женщины, занимающейся бытовой деятельностью. Женщины выполняли трудовую деятельность вне дома только тогда, когда их труд необходим в военное время. Эта модель не относилась к бедным женщинам и матерям-одиночкам, которые по необходимости должны были работать за пределами дома, чтобы сохранить семью.

Специализация бытовых задач в зависимости от гендерного статуса в современных семьях носит скорее дисфункциональный, чем функциональный характер. Женщины рассматривают свои семейные роли как ограничивающие их жизнь, что делает их несчастными в браке и побуждают их пойти на развод. Находясь в напряженной ситуации, связанной с перекрытием нескольких социальных ролей, современный семьи просто не вписываются в функционалистскую модель семьи.

Достоинством функционалистского гендерного подхода является то, что он предлагает достаточно здравое объяснение происхождения гендерных ролей и демонстрирует функциональную полезность в объяснении гендерных отношений, распространенных в натуральном хозяйстве или в регионах, в которых существуют многодетные семьи, и дети нужны для осуществления сельскохозяйственных работ. Современные функционалисты также признают, что происходит слишком резкий разрыв между работой и семьей, в частности, для женщин. Они признают, что такой разрыв является искусственным и дисфункциональным. «Супер-женщина», которая"делает все"для достижения карьерного роста и выращивания детей, подлежит высокой оценке^[9].

Наконец, функционализм рассматривает гендерные отношения на нескольких уровнях:

1. оперативно-биологический уровень;

2. психологический уровень

3. социальный уровень

4. культурный уровень.

Функционализм подчеркивает взаимозависимость и комплиментарный характер этих уровней гендерных отношений, что позволяет понять, как гендерное иерархическое положение мужчины и женщины воспроизводиться во всем мире.

2. Марксистская гендерная теория. Гендер и конфликт

Зеркальным отражением функционализма является макросоциологическая и культурологическая марксистская гендерная теория, анализирующая гендерные конфликты в их связи с социальным порядком и социокультурными изменениями. В отличие от функционалистов, которые считают, что социальный порядок поддерживается с помощью значения консенсуса, теоретики марксизма и неомарксизма утверждают, что он сохраняется через властное доминирование одного социального класса над другим.

Возникшая на основе работ Карла Маркса (1818–1883), гендерная теория марксизма основывается на предположении, что в обществе происходит постоянная борьба за власть и господство, что проявляется в системе гендерных отношений. Борьба в значительной степени происходит между социальными классами, которые конкурируют за обладание дефицитными ресурсами, такими, как земля, заводы, природные ресурсы, а также за лучшее распределение всех ресурсов (денег, продуктов питания, материальных благ)^[10]. Марксистская идеология исторически привела к волне революций, охвативших Россию, Восточную Европу, и большую часть Евразии.

Фридрих Энгельс (1820–1895), сотрудник Маркса, применил эти положения к семье и, как следствие, к гендерным отношениям и ролям. Он предположил, что отношения «ведущий-ведомый» или"эксплуататор-эксплуатируемый", сложившиеся между буржуазией и пролетариатом, характерны и для домашнего хозяйства. Примитивные общества и культуры характеризовались тем, что в них не было никаких излишков товаров, следовательно, не было частной собственности. Люди потребляли то, что они производят. С появлением частной собственности и рассветом капиталистических институтов, как утверждал Энгельс, домашний труд женщины"больше не учитывался вне контекста приобретения мужчиной необходимого для жизни"^[11]. Домохозяйство было основано на принципе самодержавия на локальном уровне, и верховенство мужа не могло подлежать сомнению."Эмансипация женщины возможна будет только тогда, когда женщины смогут принимать участие в производстве в масштабе всего общества, и работа по дому будет занимать незначительное количество их времени"^[12].

Современная гендерная марксистская теория уточнила оригинальные марксистские положения, чтобы лучше отразить реалии современной культуры и общества и сделать теорию приемлемой для людей, которые хотят социальных изменений, но не согласны с революционными методами их достижения, изложенными классическими марксизмом^[13]. Марксистская гендерная теория утверждает, что конфликт происходит не только на основе классовой борьбы и напряженности в отношениях между собственником и работник или работодателем и работником. Он происходит на более широком уровне среди всех социальных групп: между родителями и детьми, мужами и женами, молодыми и старшим поколением, больными и здоровыми, гетеросексуалистами и гомосексуалистами, женщинами и мужчинами.

Теория марксизма фокусируется на социальной функции семьи, которая предполагает ранжирование людей и их семей в зависимости от объема экономических ресурсов, которыми они обладают. Люди, которым посчастливилось расти в богатых семьях будут стремится сохранить существующее неравенство и властные отношения в обществе в целом, потому что они явно извлекают выгоду из дисбаланса властных отношений. Социальная норма эндогамии, предписывающая заключать брак в пределах определенного социального класса и правила наследования гарантируют, что имущество и богатство хранятся в руках несколько влиятельных семей. Те, кто родился в бедных семьях, остаются бедными, потому что социальный порядок и социокультурные условия поддерживают их бедность. Когда система гендерных отношений носит патриархальный и патрилинейный характер, богатство концентрируется в руках мужчин, что способствует женскому подчинению и бедности. Современные теоретики марксизма согласны с Ф. Энгельсом в том, что когда женщины получают экономическую силу, их власть в доме укрепляется, что может привести к более эгалитарным гендерным отношениям.

Марксистская теория демонстрирует, что обязанности по ведению домашнего хозяйства оказывают влияние на род занятий, опыт работы и количество часов, отработанных за неделю, что влияет на гендерный разрыв в доходах. «Нежелательная» домашняя работа непропорционально распределена между мужчиной и женщиной, потому что домохозяйка (жена) берет на себя практически все домашние дела, при этом бытовой труд не оплачивается и связан с отсутствием власти и влияния^[14]. Супруг, обладающий большей властью и влиянием, выполняет наименьшее количество домашней работы.

Марксистская гендерная теория может быть подвергнута критике за ее чрезмерный акцент на экономический базис гендерного неравенства и за предположение, что имеет место быть неизбежное противоборство между членами семьи. Кроме этого, устройство жены на работу не является по Энгельсу гарантией преодоления мужского доминирования. Гендерное разделение домашнего труда не приводит к значительному сокращению заработной платы для работающих женщин вне дома или снижению домашних обязанностей^[15]. В Советском Союзе женщины имели самый высокий уровень оплаты труда в мире по сравнению с мужчинами, но сохранили больше домашних обязанностей, чем женщины в других странах. Они зарабатывали в среднем две трети от дохода, который получали мужчины от своей трудовой деятельности. В современной России не существует никаких изменений относительно выполнения женщиной домашних обязанностей, однако среднемесячная номинальная начисленная заработная плата женщин меньше в среднем на 25–29 %, чем заработная плата мужчин^[16].

Наблюдается стабильная гендерная стратификация по уровню доходов между мужчинами и женщинами. В процентном соотношении разница в зарплатах в среднем по России в течение последних 10 лет составляет около 60 %.

В 2014 году фондом WageIndicator проведено социологическое исследование гендерных различий в уровне заработной платы. Данный международный фонд представил данные по гендерным различиям в оплате труда в 23-х странах^[17].

Гендерные различия в оплате труда в 47 странах мира. (данные 2013–2014 года)^[18]:

1. Южный Судан — 14 %

2. Финляндия — 9%

3. Швеция — 6%

4. Дания — 11%

5. Никарагуа — 19%

6. Бельгия — 8%

7. Германия — 21%

8. Голландия — 9%

9. Франция — 21%

10. Южно-Африканская Республика — 25%

11. Соединенные Штаты Америки — 26%

12. Австралия — 20%

13. Великобритания, Объединенное Королевство — 19%

14. Испания — 23%

15. Аргентина — 31%

16. Беларусь — 17%

17. Кения — 8%

18. Португалия — 29%

19. Мадагаскар — 10%

20. Казахстан — 14%

21. Перу — 42%

22. Танзания — 5%

23. Коста-Рика — 19%

24. Колумбия — 18%

25. Украина — 16%

26. Зимбабве — 13%

27. Чили — 27%

28. Италия — 24%

29. Бразилия — 38%

30. Гондурас — 27%

31. Россия — 29%

32. Вьетнам — 14%

33. Сенегал — 15%

34. Шри-Ланка — 36%

35. Мексика — 30%

36. Парагвай — 29%

37. Уганда — 12%

38. Гватемала — 29%

39. Словакия — 19%

40. Венгрия — 22%

41. Азербайджан — 10%

42. Чехия — 25%

43. Индонезия — 12%

44. Гана — 17%

45. Индия — 24%

46. Замбия — 6%

47. Эфиопия — 28%

Как показывают результата, Россия по рейтингу WEF находится на 31 месте по уровню материального благополучия женщин. По рейтингу, составленному фондом Wageindicator на основании данных исследования 2013–2014 годов, положение России еще более худшее: она занимает 40 место по гендерному благополучию женщин среди 47 стран, в которых проводилось исследование.

В целом проведенные исследования единогласны с гендерной марксистской теорием в том выводе, что даже в тех культурах, где гендерное равенство в сфере трудовой деятельности увеличивается, работающие женщины во всем мире должны брать на себя"вторую смену"в виде домашней работы после возвращения домой.

Функционалистское предубеждение против социальных изменений может быть сопоставлено с уклоном гендерной марксистской теории в социальные изменения. По сравнению с функционализмом, однако, это смещение приводит к меньшим проблемам для марксизма, если он будет лишен некоторых марксистских идеологических предубеждений. Современная гендерная марксистская теория сделала значительный прорыв в использовании концепта социального класса для дальнейшего уточнения связи между гендером как социокультурным конструктом, расой и классом. Эта теория полагает, что преимущества класса для людей не белого цвета кожи могут преодолеть расовые недостатки^[19]. Сексизм и модель жесткой гендерной стратификации, с точки зрения марксизма, оказывают негативное воздействие на людей, потому что женщины лишены возможности расширения инструментальных ролей, предлагающих установление экономического паритета с мужчинами в трудовой сфере, а мужчины лишены возможности для более полного выполнения воспитательных ролей внутри дома. На идеологическом уровне, гендерная марксистская теория может быть использована в целях уменьшения расизма, «классизма», то есть экономического неравенства, и сексизма.

3. Теория культурной антропологии. Гендер как символ

Теория культурной антропологии признает, что"гендерные роли", предполагающие разную степень участия мужчин и женщин в социальной, экономической, политической и религиозной жизни варьируются от культуры к культуре. Данная теория основывается на том, что степень и характер гендерной асимметрии^[20] сильно варьируется между различными культурами. В основе социо-культурного антропологического исследования гендерных ролей и мужского или женского доминирования лежит предположение, что концепты «мужчины» и «женщины» являются преимущественно культурными конструкциями, а не природными объектами. Природные особенности пола и естественные процессы репродукции являются лишь неоднозначным фоном для культурной организации гендера и сексуальности. Что есть гендер как символ, что есть мужчины и женщины, в какого рода отношения они вступают — все эти теоретические вопросы связаны не столько с биологическими характеристиками, сколько с продуктами социальных и культурных процессов. Степень влияния биологического фактора по-разному оценивается в рамках различных культурных традиций. Представители одних культур утверждают, что различия между мужчинами и женщинами являются практически полностью биологически обоснованными, в то время как представители другие культур уделяют мало внимания биологическим различиям.

Выдающийся культуролог и культурный антрополог Маргарет Мид утверждала, что эти теоретические положения культурной антропологии были основаны на открытиях более, чем сорокалетней давности. Часть современных антропологов еще работают с теоретической моделью биологического детерминизма. Теории культурных антропологов до недавнего времени имели натуралистический уклон, который доминировал в области гендера и пола. В связи с этой теоретической несбалансированностью современные культурологи Шери Ортнер^[21] и Уайтхеад Х. (Sherry B. Ortner, Harriet Whitehead) решили исправить эту несбалансированность, сосредоточив внимание на поле и гендере как культурных (символических) конструктах. Они исследовали источники, процессы и последствия конструирования и организации гендера как культурного конструкта.

Таким образом, культурологи и культурные антропологи занимались изучения вопросов определения значения мужчины и женщины, пола, гендера и воспроизводства в разных социальных и культурных контекстах. Гендер они рассматривали как символ, который, как и все символы, наделяется обществом смыслом. Культурно-антропологический подход к проблеме пола и гендера, таким образом — это подход символической интерпретации гендера как культурного конструкта.

4. Символический интеракционизм. Гендер как результат символического взаимодействия

Символическое взаимодействие — это основной понятие, отражающие как культурологический, так и социологический взгляд на взаимодействие между людьми на микроуровне. Обращая внимание на поведение людей в различных социальных условиях, символические интеракционисты стремятся объяснить социальное взаимодействие как динамический процесс, в котором люди постоянно изменяют свое поведение. Это трансформация поведения является результатом символического взаимодействия. Герберт Блумер (1900–1987), который первый употребил термин"символическое взаимодействие", утверждал, что люди не реагируют непосредственно на окружающий их мир, но реагируют посредством осмысления этого мира. Общество, его учреждения и его социальная структура существует… только через человеческие взаимодействия^[22]. Реальность — это то, что члены общества согласны считать реальностью.

С точки зрения символических интеракционистов, гендерное взаимодействие является процессом, который регулируется нормами, которые в значительной степени определяются культурой. Контекст гендерного взаимодействия, как правило, является ключевым фактором, определяющим эффективность выполнения гендерной роли. То, что рассматривается, как надлежащее выполнение гендерной роли в одном социокультурном контексте может рассматриваться как неправильное и ненадлежащее в другом социокультурном контексте.

Символические интеракционистов утверждают, что такой социокультурный концепт, как гендер, как и пол, этничность и раса, не существует объективно, но является результатом процесса социального конструирования. Люди назывались «женщинами» или «мужчинами» в зависимости от определенных черт, определенных как фемининные или мускулинные. Следовательно, такой концепт, как гендер, напрямую связан со значением, которым люди его наделяют^[23]. Гендер возникает не как личностный атрибут, но как то, что «достигается» при взаимодействии с другими людьми. Люди, поэтому, создают гендер^[24]. Идея «создания» гендера в процессе символического взаимодействия изначально принадлежит Ирвингу Гофману (1922–1982), который разработал драматургический подход к социальному взаимодействию^[25].

Согласно драматургическому подходу, телевидение обычно изображает традиционные сценарии гендерных взаимодействий, которые проигрываются в зависимости от гендера и культурных представлений о гетеросексуальности, которые поддерживают различия во власти между мужчинами и женщинами^[26]. Хотя существуют культурные вариации, правила сценариев гендерных взаимодействий изложены и реализуются в барах, в местах для одиноких мужчин и женщин и демонстрируются телевидением по всему миру.

Гендерные роли структурированы согласно одному набору сценариев, один из которых предназначен для мужчин, а другой — для женщин. Хотя каждый сценарий допускает диапазон поведения, гендерные «ярлыки» и паттерны способствуют межполовой конкуренции и эмоциональной сегрегации. Этот паттерн усиливается, когда люди обычно относятся к представителям другого пола как представителям противоположного пола. Мужчины и женщины маркируют себя как противоположные друг другу и действуют в соответствии с этим «ярлыком». Это поведение приводит к еще большему разделению, а не единству гендеров.

Подход символического интеракционизма к пониманию гендерных ролей подвергается критике частью исследователей за полное отсутствие анализа макроуровневых процессов, что часто ограничивает выбор действия и побуждает людей к такому гендерному поведению, которое они предпочитают.

Значение культурных норм может изменяться на микроуровне социального взаимодействия, но они по-прежнему оказывают важное воздействие на поведение. В некоторых культурах, например, поведение женщин и мужчин регулируется обычаями, предписывающими заниматься определенной деятельностью, вступать в браки с людьми, которых они сами бы не выбрали, меньше посещать школу и т. д.

Другая часть исследователей утверждают, что акцент символического интеракционизма на «создание» гендера подрывает способность гендерных норм приносить пользу как мужчинам, так и женщинам. Развод позволяет «переделать» гендер — домашняя работа, воспитание детей и т. д. при разводе часто отвергаются^[27]. Традиционная гендерная ответственность может больше не применяться в жизни бывших супругов после развода. Однако, необходимо провести дополнительные исследования, чтобы определить, является ли описанная ситуация с домами после развода достаточным основанием утверждать, что созданный гендер можно"отменить."

5. Феминистская гендерная теория. Гендерная виктимизация

Уделяя внимание мощному воздействию гендера как социокультурного концепта на упорядоченность социальных отношения (микроуровень анализа) и социокультурных институтов (макроуровень анализа), феминистская гендерная теория возникла в качестве основной модели, которая значительно изменила проблемные области гуманитарных наук. Феминисткая теория гендера не только преодолела разрыв между микро — и макро-уровнями анализа гендера, но способствовала уменьшению андроцентристского смещения в культурологии, социологии и в других гуманитарных науках в целом. Феминистская теория использовалась, чтобы бросить вызов установившемуся в науке статус-кво, которое невыгодно женщинам^[28].

Феминистская точки зрения сотрудничества с социологами, которые имеют другие теоретические взгляды, особенно с марксистской теорией и символическим интеракционизмом. Феминистская теория совместима с марксизмом и неомарксизмом в утверждении, что структурированное социальное неравенство создается идеологиями. Этим идеологиям бросают вызов только тогда, когда эксплуатируемые группы получают ресурсы, необходимые для этого.

В отличие от марксисткой позиции, феминистки сосредоточиваются на женщинах и их способности накопить ресурсы из различных источников путем их личном жизни (микроуровень) или через социальные и политические механизмы (на макроуровне). Феминистки ставят задачу расширения возможностей женщин, чтобы они сами могли контролировать собственную судьбу.

Символический интеракционизм и феминистская теория едины в том, что они фокусируются на неравных властных отношениях между мужчинами и женщинами с точки зрения женщин, которые являются объектом управления для мужчин во многих ситуациях.

Одним из наиболее важных положений феминистской теории гендера является ее внимание к гендерной виктимизации, то есть к многочисленным притеснениям, с которыми сталкиваются женщины, которые находятся в неблагоприятном положении из-за характерных сочетаний гендера, расы и социального класса. Связь гендера, расы и класса в процессе социального поведения установлена афро-американскими феминистками в 1960-ых гг., которые признали, что осознание связи между этими факторами необходимо, что определить, что есть женщины и в чем они отличаются друг от друга.

Внимание к социо-культурному разнообразию, которое возникло из-за связи гендера, класса и расы привело к появлению целой области для междисциплинарных исследований. Феминистская теория рассматривает мужчин как гендерных существ, чтобы сделать видимыми их проблемы^[29].

Одним из важнейших направлений феминизма, особенно важным для дальнейшего раскрытия нашей темы является"культурный феминизм". Он делает акцент на расширение прав и возможностей женщин, подчеркивая те положительные качества, которые связаны с выполнением женских социальных ролей таких, как воспитание, уход, кооперация и др.^[30] Вопрос состоит в том, сколько женщин придерживаются феминного гендера, а сколько женщин отличаются от него. Дискуссия о степени гендерных различий или гендерного сходства позволила культурному феминизму стать отдельной ветвью феминистской теории, тесно связанной с либеральным феминизмом, цель которого также состоит в укреплении социального и экономического положения женщин и приобретении им достаточно высокого социального статуса.

Критика феминисткой теории гендера основывается на положении о том, что, делая акцент на гендерных различиях и гендерной виктимизации женщин мужчинами, эта теория, как правило, сводит к минимуму практические преимущества браков. Утверждение, что брак может быть патриархальным, также предполагает экономическую и социальную поддержку женщины. В патриархальных браках женщины играют важную роль в повседневной жизни. Феминистки также не могут объяснить, почему женщины, находящиеся в традиционных патриархальных браках, удовлетворены своим выбором не меньше, чем женщины, заключившие эгалитарные браки.

С его вызовом патриархальному статус-кво и андроцентристскому смещению, присущему многим культурологическим и социологическим исследованиям и теориям, феминизм привел к разногласиям, которые ограничивают возможности его принятия культурологами и социологами.

Выводы

Итак, рассмотренные выше теоретико-методологические подходы к созданию гендера как социокультурного концепта позволяют утверждать, что гендерная теория в целом предполагает четкой различение понятий «биологический пол» и «гендер». Гендер рассматривается как постоянный процесс приписывания культурой и социумом пола. Результатом этого процесса являются воспроизводящиеся гендерные отношения, которые рассматриваются некоторыми представителями гуманитарной науки как отношения неравенства и гендерной виктимизации женщин. Мы не согласны с этой точкой зрения и утверждаем, что традиционные гендерные отношения, основывающиеся на терминальных духовно-нравственных ценностях, выполняют важные позитивные функции:

1. традиционные гендерные отношения позволяют сохранить гендерную иерархию, что укрепляет семейные отношения и уменьшает количество разводов, а также уменьшает процент матерей-одиночек.

2. традиционные гендерные отношения препятствуют гендерной виктимизации женщин и закрепляют за женщиной важную социальную роль главного человека в доме.

3. традиционные гендерные отношения препятствуют возникновению и распространению неблагоприятных для общества психологических и социальных болезней (гомосексуализм, лесбиянство, наркомания и т. д.).

4. традиционные гендерные отношения институционализируются и легитимизируются традиционными сакральными институтами и организациями (церковью) и вместе с ними поддерживают установившийся в обществе социальный, культурный и политической порядок. Следовательно, традиционные гендерные отношения влияют на уменьшение социальной нестабильности и дезорганизации.

Таким образом, исходя из вышеизложенного, под гендером мы понимаем как процесс создания на микро — и макро-уровнях мускулинности и феминности человека, так и результат гендерной социализации, определяющий степень соответствия гендерных образов, стереотипов и ценностных ориентаций сложившимся в обществе гендерным ценностям.

Примечания

1

Butler J Bodies That Matter: On the Discursive Limits of Sex. x. New York: Routledge.1995

2

Nelson, James B., and Longfellow, Sandra P. (eds.), Sexuality and the Sacred. London: Westminster John Knox Press. 2010 P. 213

3

Бок, Г. История, история женщин, история полов [Текст] / Г. Бок // THESIS. — 1994. — № 6. — С. 197.

4

Гендерная социокультурная парадигма — это доминирующий в обществе и культуре образец выстраивания гендерных отношений, определяющийся гендерными ценностями.

5

См.: Тищенко Ю. Г. Гендерные стереотипы современной студенческой молодежи: социологический анализ. Дис. на соиск.к.с.н. Ставрополь. 2014, с.37

6

Дежина Т. П. Трансформация гендерных стереотипов в семейных практиках жителей Дальнего Востока: дис.… канд. социол. наук: 22.00.04 / Дежина Татьяна Петровна. Хабаровск: Тихоокеан. гос. ун-т, 2007. С.34.

7

См.: Parsons, Talcott. Societies: Evolutionary and Comparative Perspectives. Prentice Hall NJ. 1966; Parsons, Talcott. Sociological Theory and Modern Society. Free Press. 1968; Parsons, Talcott. The Social System. Free Press. 1964

8

См.: Hacker, J.. & Jacobs. E. The rising instabilily of American family incomes, 1969–2004. Washington DC: Economic Policy Institute. 2008

9

См.: Diekman, Amanda В., Wind Goodfriend. Rolling with the changes: A role congruity perspective on gender norms. Psychology of Women Quarterly 30, 2006, pp.360–383.

10

Marx, K. and Engels, F., The communist manifesto, Harmondsworth: Penguin. 1967 См. также: Marx К… Opere filosofiche giovanili, Roma, Editori Riuniti, 1963; Marx K., Scritti inediti di economia politica, Roma, Editori Riuniti, 1963; Marx K., Il 18 Brumaio di Luigi Bonaparte, Roma, Editori Riuniti, 1964; Marx K., Il capitale, Roma, Editori Riuniti, 1964–1966, 3 voli; Marx K., Forme economiche precapitalistiche, Roma, Editori Riuniti, 1967; Marx K.. La questione ebraica e altri scritti giovanili, Roma, Editori Riuniti, 1967; Marx K., La sacra famiglia, ovvero Critica della Critica critica. Contro Bruno Bauer e soci (opera scritta in collaborazione con Engels F.), Roma, Editori Riuniti, 1967; Marx K., Sulle società precapitalistiche, Roma, Editori Riuniti, 1967; Marx K., Lettere a Kugelmann, Roma, Editori Riuniti, 1969, ed. II; Marx K., Miseria della filosofìa. Risposta alla filosofia della miseria del signor Proudhon, Roma, Editori Riuniti, 1969, ed. III; Marx K., Teorie sul plusvalore. Libro quarto del “Capitale", Roma, Editori Riuniti, 1971; Marx K., L’ideologia tedesca. Critica della più recente filosofìa tedesca nei suoi rappresentanti Feuerbach, Bauer B. e Stirner e del socialismo tedesco (Opera scritta in collaborazione con Engels F.), Roma, Editori Riuniti, 1975; Marx K., Engels F., La Sacra Famiglia, Roma, Rinascita, 1954; Marx K., Engels F., Manifesto del partito comunista, Roma, Meltemi, 1998.

11

Engels, Friedrich. The Origin of the Family, Private Property, and the State. New York: International. 1942 (originai 1884). P. 41–43

12

Engels, Friedrich. The Origin of the Family, Private Property, and the State. New York: International. 1942 (originai 1884). P. 41–43

13

См.: Collins, R. Conflict sociology. New York: Academic Press. 1975; Collins, R.. The credential society: An historical sociology of education and stratification. San Diego, CA: Academic Press. 1979; Dahrendorf, R. Class and class conflict in industrial society. Stanford, CA: Stanford University Press. 1959 (Original work published 1957) См. так же: Collins, P. Н… Black feminist thought: Knowledge, consciousness, and the politics of empowerment (2nd ed.). New York: Koutledge, 2000; Collins, R. Conflict sociology. New York: Academic Press, 1975; Collins, R. Is 1980s sociology in the doldrums? American Journal of Sociology, 91, 1336–1355, 1986; Collins, R. Max Weber: A skeleton key. Newbury Park, CA: Sage, 1986; Collins, R. Theoretical sociology. San Diego, CA: Harcourt Brace Jovanovich, 1988; Collins, R. Sociology: Proscience or antiscience? American Sociological Review, 54, 124–139, 1989; Collins, R. What does conflict theory predict about America’s future? Sociological Perspectives, 36(4), 1993, pp. 289–313; Collins, R. Emotional energy as the common denominator of rational action. Rationality and society, 5, 1993, pp. 203–230; Collins, R. Interaction ritual chains. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2004; Dahrendorf, R. Essays in the theory of society. Stanford, CA: Stanford University Press, 1968; Dahrendorf, R. (1989). Straddling theory and practice: Conversation with Sir Ralf Dahrendorf. URL: http://globetrotter.berkeley.edu/Elberg/Dahrendorf/dahrendorf2.html (дата обращения: 5 января 2014)

14

Lindsey, Linda L. Career paths in pharmacy: An exploration of male and female differences. Midwest Sociological Society, Chicago. 1984; Riley, P. J. & Kiger, G. Moral Discourse on Domestic Labor: Gender, Power, and Identity in Families. The Social Science Journal Vol. 36, No. 3, 1999 pp. 541–548. Lindsey, Linda L. The health status of women in Pakistan: The impact of Islamization. Midwest Sociological Society, Minneapolis. 1988; Lindsey, Linda L. Gender and the workplace: Some lessons from Japan. Midwest Sociological Society, Kansas city, 1992. См. так же: Lipovskaya, Olga. The mythology of womanhood in contemporary ‘Soviet’ culture. In Anastasia Posadskaya and the Moscow Gender Centre (eds.), Women in Russia: A New Era in Russian Feminism. London: Verso. 1994; Lippa, Richard. Gender, Nature, and Nurture. Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum. 2005; Lippa, Richard. The preferred traits of mates in a crossnational study of heterosexual and homosexual men and women: An examination of biological and cultural influences.” Archives of Sexual Behavior 36(2) 2007, pp. 193–208.

15

См.: Tichenor Veronica Jaris. EarningMore and Getting Less: Why Successful Wives Can't Buy Equality. New Brunswick. NJ: Rutgers University Press. 2005

16

Эверстова К.Н. Перспективы сокращения разницы между заработными платами мужчин и женщин в российской федерации URL: http://web.snauka.ru/issues/2012/12/18952 (дата обращения: 5.01.2015)

17

Данные исследования, проведенные фондом WageIndicator. URL: http://www.mojazarplata.ru/main/zarabotok/karta-mira-gendernye-razlichija-v-oplate-truda (дата обращения 1.01.2015)

18

* Источники: Eurostat, OECD

** Рейтинг основан на сочетании следующих факторов: Экономическое участие и возможности, Уровень образования, Здоровье и образ жизни, Политические права и возможности. Данные показывают относительное благополучие женщин в конкретно взятой стране. Индекс 1 означает, что благополучие женщин в данной стране лучше, чем в любой другой.

Источник: Данные исследования, проведенные фондом WageIndicator. URL: http://www.mojazarplata.ru/main/zarabotok/karta-mira-gendernye-razlichija-v-oplate-truda (дата обращения 1.01.2015)

19

См.: Gimcnez, M. “Marxism and class, gender, and race: Rethinking the trilogy,” Race, Gender & Class, 8(2) 2001, pp. 23–33. Lareau. A. Unequal childhoods: Class, race, and family life. Berkeley: University of California Press. 2004. См. так же: Ferdman, В. The color and culture of gender in organizations: Attending to race and ethnicity,” in The Handbook of Gender and Work, ed. G. Powell. Thousand Oaks, CA, 1999

20

Гендерная асимметрия — непропорциональная представленность социальных и культурных ролей обоих полов (а также представлений о них) в различных сферах жизни. Источник: Гендерная ассиметрия//Словарь гендерных терминов. URL: http://www.owl.ru/gender/016.htm (дата обращения: 5.01.2015) См. также: Айвазова С. Г. Русские женщины в лабиринте равноправия. М.: ЗАО"Редакционно-издательский комплекс Русанова", 1988.

21

Sherry Beth Ortner. Theory in Anthropology Since the Sixties. Comparative Studies in Society and History 26(1), 1984 pp. 126–166; Sherry Beth Ortner. Making Gender: The Politics and Erotics of Culture. Boston: Beacon Press.1996

22

Blumer, Herbert.. Symbolic lnteractionism: Perspective and Method. Englewood Cliffs, NJ: Prentice Hall, 1969

23

Norman K. Denzin and Yvonna S. Lincoln Handbook of Qualitative Research. Thousand Oaks. Calif.: Sage. Anderson. Nels. 1923; Deutscher, Irwin & Linda Lindsey. Preventing Ethnic Conflict: Successful Cross-. National Strategies. Lanham, MD: Lexington, 2005, p.5

24

Fenstermaker, S. and West, C. Doing Gender, Doing Difference: Inequality, Power and Institutional Change. Nueva York: Routledge, 2, 2002

25

См.: Goffman, Èrving. Behavior in Public Places. New York: Free Press. 1963.

26

Kim Janna L., C. Lynn Sorsoli et al. From sex to sexuality: Exposing the heterosexual script on prime time network television.” Journal of Sex Research 44(2), 2007, pp. 145-57.

27

Walzer, Susan. Redoing gender through divorce. Journal of Social and Personal Relationships 25(1), 2008, pp. 5-21.

28

Smith, Dorothy. 'Theorising as ideology", in Roy Turner (ed.), Ethnomethodology. Harmondsworth: Penguin, 1974, pp. 41 — 4; Smith, Dorothy. 'Women's perspective as a radical critique of Sociology", Sociological Quarterly, 44: 1974, 7-13. Smith, Dorothy. ‘A peculiar eclipsing: women’s exclusion from men’s culture'. Women’s Studies International Quarterly, 1, 1978; Smith, Dorothy. The Everyday World As Problematic: A Feminist Sociology. Buckingham: Open University Press. 1987; Smith, Dorothy. The Conceptual Practices of Power: A Feminist Sociology of Knowledge. Boston. MA: Northeastern University Press. 1990; Smith, Dorothy. Texts, Facts and Femininity: Exploring the Relations of Ruling. London: Routledge. 1990; Chafeiz, J. S. Sex and advantage. Totowa, NJ: Rowman & Allanheld. 1984; Chafetz. J. S. Gender equity. Newbury Parte, CA: Sagc. 1990; Chafctz, J. S., & Dworkin. G. Female revolt. Totowa. NJ: Rowman & Allanheld. 1986

29

Brod, Harry. Scholarly studies on men: The new field is an essential complement to women’s studies. In Estelle Disch (ed.), Reconstructing Gender: A Multicultural Anthology, New York: McGraw-Hill. 2003

30

Worell J. (Ed.), Encyclopedia of women and gender: Sex similarities and differences and the impact ofsociety on gender Vol. 1. San Diego. CA: Academic Press. 1996 P. 360; Worell, J. Opening doors to feminist research. Psychology of Women Quarterly, 20. 1996 pp. 469–485; Worell, J.. Chandler, R. Personal Progress Scale. Unpublished manuscript. University of Kentucky. Lexington, 1996. См. так же: Worell, J. Sex roles and psychological well-being: Perspectives on methodology. and Clinical Psychology. 46, 1978 pp. 777–791. Worell, J.. Gender in close relationships: Public policy vs. personal prerogative. Journal of Social Issues. 49(3), 1993, 203–218. Worell, J. Feminist interventions: Life beyond symptom reduction. Psychology of Womrn Quarterly, 24. 2000; Worell, J.. Etaugh, C. Transforming theory and research with women: Themes and variations. Psychology of Women Quarterly. 18, 1994, pp. 433–450. Worell, J.. Stiliseli, D., Robinson, D., Oakley, D. Educating about women and gender: Cognitive, personal. and professional outcomes. Psychology of Women Quarterly, 23. 1999