В лабиринтах темного мира. Похождения полковника Северцева. Том 2

Олег Васильевич Северюхин

Вернувшийся из опасных приключений в Древних Риме и Руси, спасшийся от гибели на планете Тарбаган отставной полковник Северцев окунается в пучину президентской гонки в Билбордии, из которой он не может выйти, потому что в борьбу включились все сущие в этой стране силы. Книга содержит нецензурную брань.

Дом

С помощью женщины я встал и, опираясь на нее, пошел по улице. Куда мы шли, я не знал. Мне было всё равно, куда мне идти. Под моей левой рукой была чужая женщина, почему-то проявившая ко мне столько сочувствия, как будто я действительно ее муж.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Катя, — ответила женщина, — а тебя?

— А меня Волков Владимир Захарович, врач высшей категории, самый знаменитый в области диагност, — и мы вместе засмеялись.

— Здорово ты их развел, — сказала женщина.

— Почему развел, — сказал я, — я сказал то, что действительно есть у этого лейтенанта. И я действительно врач.

— Ты врач? — изумилась женщина. — А вдруг кто-то из знакомых увидит, что ты идешь в обнимку с другой женщиной, не со своей женой.

— Не волнуйся, — сказал я, — никто не увидит. Первое. Я не женат. Второе. Я не местный. Здесь оказался случайно. И третье. Куда мы идем?

— Ну, пока мы идем ко мне, — сказала Катя, — тебе нужно умыться и обработать раны. Потом, привести в порядок одежду. И я тебя покормлю.

— А как вообще на это посмотрит твоя семья? — спросил я.

— Никак не посмотрит, — грустно сказала женщина, — никого у меня нет. Все были, а сейчас никого нет. Потом как-нибудь расскажу. Пошли и не разговаривай, тебе сейчас вредно говорить.

Мы подошли к невзрачному серому домику из пяти этажей. Такие дома во многих странах мира называют трущобы. А в соседней стране их называют «хрущевки» или «хрущобы». Двухкомнатная квартирка была так мала, что была похожа на клетку для содержания диковинных животных. Двухшаговая прихожая сразу выходила в большую комнату-«зал», из которой вели двери в крошечную кухню, санузел, кладовую и вторую смежную комнату. Когда-то это было прорывом в решении жилищной проблемы страны, жившей в бараках лагерного типа и коммунальных квартирах, сделанных из нормальных жилых квартир того времени. Потребовалось побольше полувека, чтобы страна продвинулась от бараков до хрущевок. Билбордяне сами делают для себя жизнь и то, что они делают для себя, кажется им самым лучшим и прекрасным. Они до сих пор верят всему, что говорят их правители, и не знают другой страны, кроме своей, где так вольно дышит человек, о чем они поют в своих песнях до сих пор.

В крохотной ванно-туалетной комнате я принял ванну и оделся в старенький бывший когда-то махровым халат примерно одного со мной роста мужчины. Возможно, что это халат её бывшего мужа, и я даже представил, как он из себя выглядел. Я посмотрелся в маленькое зеркало, висящее над умывальником и увидел лицо усталого человека, пришедшего с работы, умывающегося и думающего, что завтра нужно доставать где-то немного денег, чтобы содержать свою семью, потому что то, что он получает на своей нынешней работе, трудно назвать зарплатой, это подаяние нищему, чтобы он не подох с голода.

Я вышел из ванной и прошел в большую комнату, которую большой может назвать только тот, кто всю жизнь прожил либо в тюремной камере, либо в маленькой комнатке в коммуналке.

На кухне что-то шкворчало и булькало, а звонкий голос Кати предложил мне присесть на диван и подождать, так она прямо сейчас подойдет с йодом и прочими принадлежностями.

— Включи телевизор, — сказала она, — пульт лежит рядом с тобой, с правой стороны.

Я включил небольшой телевизор «Panasonic» с электронно-лучевой трубкой, купленный еще во времена первой демократической революции. На всех каналах крутили почти одинаковые детективы про честных билбордовских полиционеров, неподкупных и народных, которые день и ночь на страже народных интересов, кулаком и пулей искореняющие коррупцию, преступность и вообще всё самое плохое. Если бы в жизни было наяву хотя бы десять процентов от того, что показывают по телевизору, то жизнь у этих билбордян была бы намного лучше. Но, телевизор для того и предназначен, чтобы намазать кусок хлеба баклажанной икрой, а на экране увидеть, что он намазан таким же слоем красной или черной икры, потому что те, кто с той стороны экрана, жрет эту рыбную икру, а человек с этой стороны жрет свою по зарплате икру, баклажанную, например, или кабачковую и думает, что и на его куске хлеба икра для богачей.

Я мог бы снова стать Вульфом и узнать про мою спутницу всё, но я не хотел нарушать ту частичку счастья, которая появилась в этой крошечной квартирке. Именно частичку счастья, потому что я не знал, что это такое. Я не помню, когда я появился на свет и кто мои родители, но я помню, что я велик и всемогущ, а здесь мне захотелось быть просто сильным человеком, способным защитить хозяйку этого жилища.

— Владимир Захарович, — услышал я голос из кухни, — идите сюда и подкрепитесь, чем Бог послал.

— Бог, Бог, — пробурчал я про себя, — почему все хорошее ассоциируется у них с Богом, а не со мной? Ведь все большее, что у них есть, дал я. Я разрешил науки, искусство и открыл людям мир для познаний и для жизни. Бог изгонял из Рая за прикосновение к плодам Знания, а я разрешал это Знание. Советчики говорили, что люди уничтожат этот мир, они рыскают по всем уголкам в поисках выключателя или пробки, в которую этот мир сольется и все полетит в Преисподнюю. Дурачки эти советчики, потому что Преисподняя это моя епархия и если даже Преисподняя упадет в Преисподнюю, то и у той Преисподней есть своя Преисподняя. Не к Всевышнему же все полетит. Мир вечен, и он вечен благодаря только мне.