ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 5

Олег Валентинович Ясинский, 2020

Осень 2013 года. В Киев прибыл Люцифер со свитой. Он призывает давних своих поклонников и вербует новых. Грандиозна Его цель: объединить Землю под властью Сатаны. Большинство стран давно перешли на Его сторону, живут по Его законам. Остался единственный, не до конца покоренный островок – варварские земли славянского православия. Готовится Революция. В муках должен родиться Дивный Новый мир! Однако, Революция – не главная цель Сатаны! В Киево-Печерской лавре упрятан древний артефакт – легендарный изумруд «Святой Грааль» – который дает безграничную власть над миром. Собственно за ним Люцифер и прибыл в Киев. И НАЧАЛОСЬ… Пройдите вместе с героями романа тернистыми путями греха, любви, порока, раскаяния. Спуститесь в Ад и вознеситесь в Рай. Узнайте: почему Сатана может дать ВСЕ, кроме счастья? Почему в наш дом пришла война, а на Землю – «короновирус»? Эта книга – ЗЕРКАЛО. Уродам страшно смотреть в зеркало. Кто не боится, приглашаем в зал на представление! Содержит нецензурную брань.

УВЕДОМЛЕНИЕ

Это — СКАЗКА!

ВСЕ совпадения лиц, имен, пространства и времени — СЛУЧАЙНЫ.

События ПРИДУМАНЫ и наяву НИКОГДА не происходили.

Великий Энтомолог — Владимир Владимирович — учил: хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее — занятие бессмысленное.

РАЗЪЯСНЕНИЕ

Во многой мудрости много печали — сказал сами знаете кто. Потому, недозволенно смешивая жанры (о, как смешивает их жизнь!), впадая в мистику, смакуя недозволенное, чувственно воспевая невоспеваемое, сносок, ссылок и разъяснений не даем, отсекая праздношатающихся. Братья-по-разуму и так поймут (в крайнем случае, с помощью «гуглов» и разнообразных «википедий» — благо развелось их на закате Пятой расы).

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!

Текст книги содержит нецензурные слова, жаргонизмы, натуралистические сцены табакокурения, эротики, употребления алкоголя, насилия и жестокости, прочих неблаговидных поступков, магических ритуалов и оккультных практик. Это вредит вашему здоровью.

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ЧИТАТЬ: детям до 18 лет, беременным, легковнушаемым, зомбированным, одержимым бесами, неуравновешенным особам с психическими отклонениями.

ВНИМАНИЕ!

Категорически запрещается повторять ритуалы и оккультные практики, описанные в книге. ПОМНИТЕ: занятие магией без необходимой подготовки приведет к обратному.

ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!!

В данном тексте закодирована информация с элементами экзорцизма, которая может крайне вредно повлиять на последователей Сатаны и членов деструктивных сект.

…необходимо иметь смелость

видеть вещи такими, какие они есть.

Освальд Шпенглер

Пиши о том, что знаешь.

Сомерсет Моэм

Часть пятая

«эвоЛЮЦИя»

Глава первая

Утро, 22 января 2014 года, среда

(продолжение)

***

— Да проснись же!

«…Верин голос».

— Так не честно!

«…тормошит за плечи».

— Гад! Гад…

«…веки прожигает колючий свет».

***

Вера трясла мое залежалое тело, зареванно шмыгая носом:

— Да проснись же!

Я разлепил глаза.

— Ну, слава Богу! — выдохнула Вера, заскулила и упала мне на грудь.

Зарыдала:

— Я думала, ты умер…

Ответить было тяжело, почти невозможно.

Я сделал попытку прошептать что-либо утешительное, но лишь замычал.

***

Вера долго плакала.

У меня затекло плечо, на котором она примостила голову.

От ее слез промокла футболка.

— Хорошо, что ты не умер, — всхлипнула Вера.

Она поднялась, посмотрела на меня красными глазами, утерлась ладошкой.

— Хорошо, — согласился я. Голос был сиплый, будто чужой.

— Я так испугалась…

Она была запухшей, маленькой и беззащитной. В короткой ночной рубашке.

Я протянул вялую, мало послушную руку. Дотронулся ее колена, скользнул по атласному бедру вверх.

— Не надо, — сказала Вера, убрала мою руку. — Вернее, я так не могу.

Она снова заплакала.

Я приподнялся на локте. Усмиряя желание, обнял ее за плечи, наклонил к себе. Тронул губами мокрую щеку.

— Что у тебя случилось?

Вера шмыгнула носом, поднесла платочек, высморкалась.

— Я очень испугалась, когда увидела тебя без чувств. Я подумала, что ты умер, и мне теперь некуда идти.

Она опять высморкалась. Под сердцем укололо обидой:

«Она не обо мне…».

Будто прочитав мои мысли, Вера поправилась:

— Только не подумай, что я в первую очередь о себе думала. Нет, конечно! Мне тебя жалко было. Но и себя мне было жалко. У меня сейчас все так дурацки сложилось, — Вера заплакано поджала губы, изображая печальную улыбку. — Мне негде жить в Киеве, кроме, как у тебя. С родственниками рассорилась, а теперь и в общежитие пойти не могу.

***

Она обиженно шмыгнула носом, отвернула голову. В уголках глаз опять выступили слезы.

Я почувствовал ее боль и обиду.

— Не нужно в общежитие, — сказал я. — Даже если со мною что-то случится… Тем более — если со мною что-то случится — ты должна оставаться здесь. Договорились? Раз и навсегда.

Вера кивнула, но я видел, что беспокойство ее не прошло.

— Рассказывай.

— Мне страшно.

— Тебя кто-то обидел?

— Не успел. Я отказалась. И теперь…

— Давай по порядку. Вчера ты молчала.

— Я не хотела тебя расстраивать. А сегодня, когда ты чуть не умер… — Вера посмотрела в серое окно, будто решая, с чего начать.

***

— После того, как мы стали вместе, ну… я стала у тебя ночевать, то чувствовала, что тебе порою нужно оставаться самому. Бывало, пары заканчивались, я была свободна, могла идти домой, но понимала, что к тебе возвращаться не нужно. А порою — что переночевать у тебя не выйдет, потому как тебя нет дома. Ну и… Я говорила, что у подружки оставалась. Но не всегда… — Вера виновато вздохнула, — нет у меня такой подружки, которая бы разрешала постоянно у себя ночевать. Потому я ходила в наше общежитие — там у меня есть закрепленное место. Раньше все было нормально: хоть не квартира, но терпимо — никто меня особо не занимал. А теперь…

Вера затравленно посмотрела на меня, шмыгнула носом, готовясь заплакать.

— К тебе приставали?

— Не то, чтобы… Сейчас в общежитии живет много не местных парней, в основном из западной Украины: и ровесники, и постарше, а есть совсем взрослые мужики. Как на Майдане революция началась, так и живут. Не знаю, какое отношение они имеют к университету, но живут, видимо, с разрешения коменданта, ведут себя дерзко, хоть особо не пьют, и не дерутся. Флаги у них черно-красные, и еще какие-то черные, с непонятными символами. Все в наколках со свастиками. Называют себя «побратимами», между собой здороваются, как фашисты в кино — руку вперед кидают. Ну, ребята наши их боятся, лебезят, а девчонки с ними встречаются, ну, ты понимаешь как…

Вера брезгливо скривила губки.

— Они к тебе приставали?

— Один из них. Симпатичный такой. Сначала вежливо подкатил, о революции говорил, о Майдане, об Украине, которая, скоро станет Европой, и даже лучше, потому что они за это борются. Приглашал на Майдан, затем к себе в комнату. Я, конечно, отказалась. А он, видимо не привык к отказам, в нахальную полез под халат — ну и я в нахальную: залепила пощечину и сказала, что «майдан» и его побратимов видела в гробу, в белых тапочках. Я страшно не люблю нахальных приставал! Зря сказала. Он разозлился, обозвал меня москальской гнидой, и сказал, что хочет попробовать моего комсомольского тела, и…

Вера перевела дыхание, будто готовясь сказать самое неприятное:

–… и если я прямо там, в туалете… ну это… у него, то он меня все равно найдет, поскольку очень скоро настанет их власть, и мне придется, перед тем как меня повесят, делать… не только ему, но и всем его товарищам.

* **

Горячая волна ударила мне в голову!

Пекучий клубок ненависти подступил к горлу, забил дыхание!

Я злорадно осклабился, выбирая страшную месть.

«Будет тебе, козаче, комсомольское тело…».

Уже начал подбирать слова, чтобы сформулировать страшное ЖЕЛАНИЕ, ничего не упустить… Но вспомнил.

Я вспомнил, о чем условился с Велиалом; как поменял всемогущество на свободу; как зарекался больше не загадывать.

«А без магической помощи, я ничего тому нацисту не сделаю. Он мне сможет, а я ему нет. Велиал о таких рассказывал — это боевые дружины зомбаков, их в специальных лагерях обучают».

— Не бойся, — сказал Вере притворно-спокойным голосом, хоть у самого в груди клокотало. — Они тебя не тронут. Есть же закон, наконец. Напишем заявление в милицию.

Глава вторая

23 — 24 января 2014 года

***

От несусветной лжи самому было противно.

Я прекрасно понимал, что обычным человеческим способом, без помощи Велиала и загаданных ЖЕЛАНИЙ, я Веру защитить не смогу.

«Какая, к черту, милиция?! Она себя защитить не может…

В том шабаше запущены ТАКИЕ механизмы, задействованы ТАКИЕ силы, которые, если стать у них на пути, раздавят меня, Веру, пятого, десятого, как песчинку.

И ребята-зомбаки в общежитии — винтики единого механизма; управы на них не найти».

— Теперь, уже, не найти, — прошептал я в голос.

Вера подняла на меня удивленные глаза.

— Зато мы свободные, — я бесшабашно подмигнул, ободряюще улыбнулся.

И в этот миг явственно мне представилось, от ЧЕГО я отказался и ЧТО потерял вместе с расположением Велиала.

***

Вера прижималась ко мне, будто искала защиты. Она мне верила.

«Пусть считает меня сильным. Хоть теперь я слабый и беспомощный. Зато, надеюсь, вольный, как птица…».

Я обнял Веру за талию.

— Поехали в деревню? Меня в бессрочный отпуск выперли.

— Поехали, — неожиданно легко согласилась Вера. — Все равно в университете полноценных занятий нет: преподы, кто постарше, больничные оформили, дома сидят, боятся нациков. Студенты же, не местные, на Майдан рынули, ищут приключений и деньги зарабатывают. Хорошо, если одна пара в день у нас, да и то — меньше половины группы в аудитории. Поехали.

***

Ни в первую, ни во вторую ночь после убийства на Майдане, Велиал не объявился. Зато над левою ключицею исчез «Крест Беспорядка». Даже следа не осталось.

«А это значит, что наш уговор остается с силе! — щемило в сердце, в каждой клеточке. — Не обманул Демон Лжи. И на том спасибо…

Я больше ни от кого не завишу и могу поступать, как хочу.

У меня сейчас нет работы и денег, но у меня есть Вера!»

***

В такой эйфории я жил несколько дней.

Я не хотел знать, что творится в центре обезумевшего города.

Я не смотрел телевизор, не слушал радио, не читал газет и статей в Интернете.

Зная реальные механизмы, которые движут толпой, и больше не обладая иммунитетом полубеса, я избегал влияния кодировочных программ, боясь превратиться в гипнотика. Веру тоже оберегал, как мог.

К тому же, нам было не до новостей — имелись дела важнее. Мы готовились к поездке в деревню.

***

Сама поездка была сопряжена с трудностями, которые мы принялись решать.

Первой трудностью было отсутствие денег, вернее достаточного их количества.

Собрав и пересчитав нашу наличность, я понял, что нам с трудом хватит на дорогу в оба конца и на самое скромное питание. Сердце опять уколола отравленная иголочка: правильно ли я поступил, разорвав отношения с Велиалом?

Затем еще одна уколола, еще больнее: за время служения Светлым Силам, я мог бы сделать некоторые денежные запасы, сколотить состояние, как поступают слуги Люцифера — это у них показатель успеха и ума, близости к его трону.

Я денег не скопил, и был этим страшно горд. Но все равно, одной из своих личин, даже не признаваясь себе, жалел. Мне было стыдно за это перед Верой и перед наново обретенным Богом, у которого я мечтал вымолить прощение.

***

Второй трудностью было отсутствие у Веры вещей, необходимых для такого путешествия. Кроме нескольких трусов, маек, колгот, да одежды, в которой она пришла, все остальные вещи остались в общежитии.

Отпускать же Веру туда я не решился, а идти с нею тоже не хотел: без магических способностей защитник из меня никудышный.

Глава третья

24 января 2014 года, пятница

***

Чтобы хоть как-то одеть Веру, я принялся копаться в своих вещах, вытаскивая на свет заношенные свитера, рубашки, футболки, спортивки, шорты и прочий хлам.

Вера их примеряла, дефилируя в метровом проходе между диваном и книжной полкой.

При этом она так умудрялась вильнуть попкой, выставить коленце, присесть и засветить под коротеньким подолом белый треугольник, что в животе у меня щемило от желания.

Доведенный до исступления очередной живой эротической картинкой, я срывался с места, валил Веру на пол, грубо срывал одежки и брал ее прямо на куче тряпья.

Отдышавшись, она вытиралась влажной салфеткой, затем снова примеряла одежки, снова дефилировала. Я опять заводился, опять тянул ее к дивану, укладывал на стол, или опускал на колени.

Так прошел день 24 января две тысячи четырнадцатого года.

Вдоволь натешившись подбиранием одежек, мы пошли бродить по магазинам. На тщательно распределенные деньги докупали продукты и необходимые мелочи.

Обитая в своей реальности, мы не обращали внимания на выплеснутое в окружающий мир безумие.

***

Центр города мы обходили стороной или проезжали в вагоне метро, но эпидемия помешательства добралась уже до окраин.

Проходя с Верой мимо милицейского общежития, где жили сотрудники с женами и детьми, мы увидели на стене надпись кроваво-красной пожарной краской, метровыми заглавными буквами: «Мы знаем, где живут ваши семьи!» и внизу дорисован крест Беспорядка, стилизованный под свастику.

По улицам, пьяно гогоча и гикая, перемещались группы зомбаков с черно-красными повязками, в масках, скрывающих лица, и от того особенно страшные.

Прохожие шарахались от тех групп, но это хулиганов еще больше заводило. Они в любом месте переходили улицу, показывая «fuck» сигналящим автомобилям, а то и останавливали их, били водителей и лапали пассажирок, пока их побратимы гвоздем на капотах царапали патриотические лозунги и матерные слова.

Из бараков выставочного центра «Экспоплаза» к метро тянулись и тянулись шеренги неопрятных запухших мужиков-гипнотиков, разящих соляркой и перегаром, с автомобильными покрышками и огромными сумками в руках.

Город неотвратимо сходил с ума. За два неполных месяца столица превратилась в психиатрическую лечебницу, в которой буйные вырвались из палат, выгнали врачей, и установили свою власть.

***

От ядовитых испарений окружающего мира, мое настроение портилось.

Я чувствовал, что жить в этом городе так, как раньше — находясь в здоровом уме и трезвой памяти; просто жить и хотеть Веру — уже не смогу.

Лишенный бесовского иммунитета, я, или сойду с ума, или помру.

«Уезжать, пока Велиал не опомнился!

Надолго уезжать.

Лучше — навсегда.

Не откладывать.

Завтра же!».

Глава четвертая

Ночь с 24 на 25 января 2014 года

***

Снилось мне, что я стою перед огромным старинным зеркалом в раме красного дерева.

Стою в костюме от «Brioni», в рубашке от «Eton»; манжеты скреплены бриллиантовыми запонками «Atelier Yozu», на шее галстук «Pietro Baldini» с элегантным идеальным узлом. На руке тикает «Patek Philippe», ноги обуты в туфли от «Berluti». И все это собрание брендов на одном выхоленном теле, окутанном терпким ароматом «Ambre Topkapi».

И я наперечет знаю все эти заветные названия…

— Бренды… Бредни! — лепетал я, просыпаясь.

И понял, что ароматное облако не снится, а благоухает слева от меня.

И что сам я уже не в привычной трехмерной реальности — возле пахнущей после вечерней любви Веры — а в замке Велиала, в тронном зале, перед огромным зеркалом.

***

Велиал стоял возле меня.

— Присядем, — он указал на массивную дубовую скамью под стеной.

— Мы в расчете… — неуверенно сказал я.

— Дело срочное, — перебил демон. — Присядем.

Я подошел к скамейке и примостился на краешек. Доска была теплая — совсем не потусторонняя.

Велиал сел возле меня, обволакивая пахучим облаком.

Как назло, это тоже было приятно.

***

— Ну… — выдохнул я, борясь с искушением придвинуться ближе.

— Как поживаешь?

— Ты обещал, что больше меня не тронешь… Не побеспокоишь.

— А я, ЛИЧНО, тебя не ТРОГАЮ. — Велиал хмыкнул. — Просто, заглянул по старой дружбе. Хочу оказать последнюю услугу. В знак доброго расположения.

— Лучшее, что ты можешь сделать, это возвратить меня домой. И не появляться.

— Не только. Сейчас поймешь. Обратимся к вашей народной мудрости: вход — копейка, выход — рубль. Так вот, наши кадровики посовещались и решили, что раз ты хочешь покинуть ряды Светлого Воинства — в виде БОЛЬШОГО исключения и по МОЕЙ протекции — то, для окончательного расчета должен принести Откупную Жертву. «Дембельский аккорд» — как у вас служивые говорят.

***

Велиал посмотрел на меня — словно наизнанку вывернул.

— Опять? Но я же исполнил! Вел зомбака, который… — просяще затараторил я. — Мы же договаривались!

— Жертва нужна из твоего личного окружения. С кем у тебя ментальная связь.

— Да пошли вы! Сколько можно…

— Ладно. Я предупредил. Потом не серчай.

Велиал поднялся, сокрушенно развел руками.

До меня стало доходить, что не так все просто в Велиаловых словах, что делаю непоправимую ошибку, и потом буду страшно жалеть.

— Погоди! Что ждет ту жертву? Если я…

— Смерть.

— Ну, не знаю… Бабушка Галина с четвертого этажа.

Велиал присел на скамейку, повернул ко мне красивое лицо, сказал доверительно:

— Не подходит. Вы чужие люди. Между вами СВЯЗИ нет. Разве что воспоминание о пикантном приключении… — он хмыкнул, сдерживая смешок.

— Тогда — сосед Эльдар, — пролепетал я. Мне страх как было жалко соседа.

«Другого выхода нет!».

— Это должна быть женщина, которую ты любил или любишь. Они хотят Веру.

— Чего?! — я вскочил со скамейки. — Да я…

Велиал снисходительно покачал головой.

— Сядь на место. В этом случае ты можешь только пукнуть. Но запаха мы не почувствуем, если я не захочу — это моя реальность.

***

Я сел на скамейку. Велиал был прав.

— В том и состоит мой дружеский жест, — чуть погодя продолжил он. — Я предлагаю тебе выбор. В знак расположения, и за верную службу.

— Спасибо, конечно… А без моего женского окружения никак нельзя? Возьми кого-нибудь из соседнего дома. В знак расположения.

— Если только загадаешь ЖЕЛАНИЕ.

— Мы же договорились!

— Ну, тогда, никак.

Велиал замолк, принялся изучать перстень на левой руке.

— Кто подходит? — спросил я чуть погодя.

Демон ожил:

— Наконец-то понял. И это хорошо. Перечень невелик, он состоит из четырех имен…

Велиал сделал театральную паузу, скосил на меня глаза.

Я скорбно молчал, будто приговора ожидая перечня несчастных, которых судьба наказала знакомством со мною.

— И так: Вера, Ирина, Светлана и Анна.

***

— Сволочь!

— Как знаешь. Если не хочешь, тогда выберу сам.

Велиал помолчал, будто решая.

— Таким образом, я забираю Ирину — твою подружку, — делово сказал он и поднялся со скамейки. — Жалеть, надеюсь, за нею никто не будет?

«Мою Ирку!».

— Не смей! — я вскочил, замахнулся на Велиала.

Конечно же, место оказалось пустым. Его фантом стоял у соседней колонны, сложив руки на груди. Демон улыбнулся.

— Если бы ты знал, чего мне стоило упросить, чтобы тебе разрешили выбирать.

— Не верю! — сказал я, возвращаясь на скамейку. Ловить Велиала в огромном зале было глупо.

— Как хочешь. Так кого ты отдашь на заклание ради будущего спокойствия? Если я понял, то Вера и Ирина исключаются?

— Правильно понял.

— Остается соседка Светлана и твоя желанная Аннушка. Та, которую ты ХОТЕЛ, но НЕ СМОГ.

***

Велиал глумливо уставился на меня.

— Ну? Я думаю, что предпочтительнее первая: старая, одинокая, никому не нужная — даже сыну. Тем более, сын — уже совершеннолетний. Светлану?

Я понимал, что не отвертеться, иначе он потянет Веру или Ирку, что было особенно больно.

«Отдать соседку?»

Я вспомнил, как Светлана Ивановна задорно отдавалась всем телом и душой. Затем вспомнил Аню, ее брезгливую гримаску, когда она выходила из кабинета после неудачного свидания.

«Для меня — неудачного, а для нее — очень продуктивного…

Она, бедная, так обрадовалась, что не изменила мужу. Лучше бы изменила, и осталась жива…».

— Так кого отдаешь на заклание? — перебил мои размышления Велиал.

— А ты будто не знаешь?

— Знаю, но я хочу услышать решение от тебя.

— Забирай Анну, — сказал я. — И оставь нас с Верой в покое.

— Таким образом, для тебя — «великого праведника!» — больше не желающего служить мне и Лучезарному…

Велиал ехидно сощурился:

— Правильно излагаю?

Я кивнул.

— Таким образом, для тебя-праведника, пятидесятилетняя одинокая тетка, больная, глупая и вздорная, имеющая сына-оболтуса и даже ему не нужная, но которая тебе ОТДАЛАСЬ, дороже, чем молодая красивая и умная женщина, мать дочери-первоклассницы, верная достойная жена офицера, но которая тебе НЕ ДАЛА? Я правильно понял? При этом, разговор идет не о квартальной премии, а о жизни и смерти! О будущем молодом вдовце и будущей девочке-полусироте!

Я насуплено молчал. Мне хотелось вцепиться в его нахальную рожу, но я молчал. Я его ненавидел!

«Ненавидел за ПРАВДУ…».

— Молчание — знак согласия, — констатировал демон.

— И правильно. Свой член ближе к телу. Какой прок с тех миллионов умниц и красавиц, которых мы не пробовали — пусть хоть завтра у них климакс случится — нам какое дело? Пусть за них переживают те, кому они дают. Правильно рассуждаю?

Я кивнул.

— Но, скажу по секрету: тогда, в кабинете, Анна смирилась, даже самооправдание себе придумала. Вот только ты…

Я молчал. Мне нечего было возразить. Я и сам знал, что тогда с Аней дал маху. Но уже ничего не исправишь.

— Ладно, — сказал Велиал, поднимаясь со скамейки.

— Ты выполнил миссию, я тебя отпускаю. Тем более — ты сделал выбор и определил Откупную жертву… Наслаждайся долгим нищим счастьем в шалаше с любимой.

***

Велиал хмыкнул, насмешливо посмотрел на меня:

— Но его не будет — долгого счастья.

— Почему? — я поднял на демона испуганные глаза.

— По кочану. Вспомни Екклесиаста. Потому что рано или поздно Вера тебе надоест. Уже сейчас ты, порой, ЭТО чувствуешь — я знаю. И скоро ты ее совсем разлюбишь, захочешь другую. Я тебя очень хорошо знаю… Ладно.

Велиал поднял руки, чтобы хлопнуть в ладоши:

— Приятно было познакомиться.

— Подожди!

Демон замер, уставился на меня.

— Хоть скажи, что с нею будет?

— С кем?

— С Аней, — выдохнул я. Сердце терзали колючие иголки стыда и сожаления.

— Ты хочешь знать, что будет с молодой красивой женщиной, которая ОДНА ходит вечером по улицам революционного города? Что будет с нею по ТВОЕЙ ПРЯМОЙ УКАЗКЕ? И не страшно тебе знать? А как же аксиома о многой печали во многом знании?

— Скажи.

— Ладно. Она будет идти вечером со школы после родительского собрания. Пятеро зомбаков затащат ее в джип, отвезут в загородный дом и будут с нею разнообразно тешиться до утра. А на рассвете, истерзанную, но еще живую, спустят под лед на Днепре. Хочешь подробный фотоотчет? Или видео?

— Нет!

— Тогда ты удовлетворен?

— Зачем ЭТО вам?!

— Мне совершенно незачем. Это наш отдел воспитательной работы так решил. Должны же мы как-то наказывать отступников, а верных Воинов отмечать и развлекать? Для поднятия боевого духа и желания служить дальше. Они парни заводные, христианской моралью не отягощены. Им особенно хочется клубнички. Вот они и позабавятся… А ты скажи мне спасибо, что главная героиня будущей порно-истории — не Вера.

Демон поднялся со скамейки. Ступил шаг, но потом обернулся. Посмотрел на меня жалкого и оплывшего от недавнего страшного решения:

— Бесплатный совет напоследок: не нужно сейчас миру твое Разумное, Доброе, Вечное. Глупо верить в гуманизм, в Человека. Глупо и наивно! В лучшем случае, успешные и предприимчивые посчитают тебя чудаком, а в худшем… В худшем — тебя объявят экстремистом, который посягает на их образ жизни. Так что, друг мой, притаись, засуньте язык в жопу и не отсвечивай, если хочешь умереть своей смертью.

Глава пятая

25 января 2014 года, суббота

***

Мы уехали из Киева двадцать пятого января, в Татьянин день.

Этот праздник издавна назывался студенческим. В прошлые годы молодежь в Татьянины именины выплескивала юную удаль из аудиторий на улицы, пила вино, целовалась и гоготала.

Но теперь, даже поблизости университетов, не наблюдалось веселых и бесшабашных. Редкие встреченные юноши и девушки были раздражены и насуплены. Их тоже не минула судьба, которую приготовил Люцифер населению древнего города.

Нахлебавшись суггестивного бреда, усиленного ретрансляторами, многие из юного поколения заразились политикой, стали гипнотиками, а то и зомбаками, кучковались на Майдане, привлеченные сомнительной романтикой и возможностью безнаказанно крушить и ломать, при этом — называться «героями».

Остальная же молодежь, обладавшая врожденным здравым умом, а так же имеющая адекватных родителей, сидела дома, пережидая смутные времена.

К последней категории относилась моя юная любовница — Маленькая Вера. Она, как жена декабриста, следовала за суженым в далекую ссылку.

***

Я смотрел в заледенелое окно маршрутки, провожал глазами мелькавшие за стеклом серо-белые деревни, поля и перелески, а сам думал о Вере, и о том, что при первой же возможности, мы зарегистрируем брак, затем обвенчаемся по православному обряду.

«И она станет моей законной женой».

***

А еще я думал о неприступной и неизведанной мною Анне.

«Сегодня, или завтра, ее похитят зомбаки — натешатся и выбросят, как сломанную куклу.

И то место, которое она так не хотела мне отдавать, будет многократно использовано, разодрано и выпотрошено чужими.

Велиал говорил, что она, тогда, в кабинете, вроде как смирилась со своей участью. Может быть…

Но мне проще думать, что «нет!», что она пренебрегла мною.

И ее «Негодяй!» по окончании свидания, и рефлекторное брезгливое содрогание плеч, когда я хотел ее обнять на прощание…».

***

Я злорадно ухмыльнулся, вызывая в памяти надменное Анино лицо — обновленную копию лица Авдотьи Панаевой с известного портрета. Я представлял, каким оно будет после экзекуции.

«И поделом! И незачем об этом думать».

Повернул голову к Вере, которая пробовала в дороге читать и безуспешно боролась со сном. Обнял ее за плечи.

Девушка подняла на меня сонливые глаза — там светилась благодарность и любовь.

Глава шестая

Вечер, 25 января 2014 года, суббота

***

Проехав сотню километров по житомирской трассе, мы вышли на заметенную снегом обочину и поковыляли к селу.

Благо, особого багажа у нас не было, а то пришлось бы нагруженными тащиться около трех километров по нечищеной дороге.

***

Нет унылее картины, чем нынешняя украинская деревня зимой, в конце января.

Еще на моей детской памяти, во времена Союза, в любое время года, даже зимой, деревня жила своей колхозной жизнью: по улицам сновали грузовики и трактора с прицепами; румяные, замотанные в нарядные платки доярки спешили на ферму; неспешно, скрипя деревянными большущими колесами, передвигались возы, запряженные парою лошадей, а то и одной лошадкой. На возах сидели невозмутимые ездовые, неспешно посасывая самокрутки да беззлобно похлопывая лошадок по крупу вожжами или батогом.

Зимнее село моего детства жило, суетилось, пахло прелой соломой, мороженным силосом и навозом.

Теперь же оно пахло независимостью, опустошением и смертью.

***

По снежной целине мы с Верой добрались к бабушкиному дому, который вот уже семь лет стоял заброшенный. После маминой смерти я туда не наведывался.

Ржавый замок долго держал нас на пороге, но победа над просевшей дверью радости не прибавила: в доме пахло сыростью и мышами. Пол в углах провалился, штукатурка местами обсыпалась, открывая унылые пятна из почерневшей дранки, скрепленной грязно-коричневой глиной.

Освободив частицу пространства, и сделав его условно обитаемым, мы свалили вещи на кровать, принесли из сарая трухлых отсыревших дров и принялись растапливать печку, которая за столько лет бездействия рассохлась и напрочь не хотела отдать нам частицу своего тепла.

Измученные, пропахшие сыростью и гарью, мы только к вечеру немного обустроились и сели перекусить.

***

Жуя бутерброд, и украдкой наблюдая за Верой, я понимал, что без денег, без работы, без достаточных запасов продуктов и даже дров, вряд ли мы задержимся здесь надолго.

«А ЖЕЛАНИЕ загадать НЕЛЬЗЯ!»

Я чувствовал Верино недовольство, пробовал шутить. Девушка, не желая меня обидеть, тоже отвечала шутками.

Выходило наигранно и глупо.

У меня дрожали руки от бессилия и обреченности, хотелось заорать или грохнуть об пол чем-либо стеклянным. Благо, посуды под рукой не оказалось.

Я боялся, что в таком настроении наговорю ерунды, ехидно подшучу над Верой, или вспыхну от обиды на весь мир.

И ко всему окружающему кошмару мы еще и поссоримся.

Лучше уж спать.

***

Не раздеваясь, мы улеглись на продавленной кровати. Укрылись воняющим плесенью одеялом.

От переживаний, от тоски и отчаянья, от надуманных картинок экзекуции над Аннушкой, на меня нашло дикое извращенное желание.

Ненавязчиво, чтобы не обидеть, я начал приставать к Вере, но та, видимо, почувствовав мой зуд, предупредительно замоталась одеялом и раздраженно оттолкнула мою руку.

Это еще больше меня обидело.

«Лодку любви несет на острые рифы, и она не выдержит…».

Так и заснул — обиженный и злой.

Глава седьмая

Ночь с 25 на 26 января 2014 года

***

Мне снился Рет Батлер. Я знал, что это Велиал, потому не удивился.

— Сгинь! Я ВСЕ сделал и ВСЕ отдал…

Велиал лишь брезгливо скривил красивые губы, глянул снисходительно. Взмахнул рукой.

Перед глазами, словно стеклышки в калейдоскопе, замелькали образы девочек, девушек и женщин, которые мне когда-либо нравились. В которых я, даже мельком, даже походя, влюблялся. Которых я незаслуженно и порочно хотел.

Их были сотни, тысячи.

Замелькали голыми коленками хорошенькие одноклассницы и школьницы из моей школы, девчонки-соседки и подружки из далекого детства. А с ними и учительницы, и мамы одноклассниц.

Затем хороводом закружились сокурсницы моей группы и параллельных групп из студенческой юности.

Затем молоденькие коллеги-учительницы из школы, где я преподавал после института, и даже жена директора, и даже школьница Алинка из общежития.

Затем замельтешили лица, юбки, ноги и попки женщин из серого настоящего: и Настенька, и моя Маленькая Вера, и даже Аня, возможно уже покойная, которую отдал на потеху зомбакам.

И я понимал в этом дивном сне, что стоит мне загадать ЖЕЛАНИЕ, как все они — по моему велению! — придут в любое время, хоть сейчас, и в том обличии, в котором их знал. И будут служить мне, и исполнять сокровенные мои фантазии. Стоит лишь загадать ЖЕЛАНИЕ…

Рет Батлер посмотрел на меня, затем легонечко улыбнулся, будто извиняя. Ободряюще подмигнул.

«Все ошибаются. Но Лучезарный готов простить неразумного оступившегося брата, и тогда…» — прошелестело у меня в голове.

***

Рет Батлер опять щелкнул пальцами.

Я увидел себя в дорогом костюме, на престижном литературном форуме.

Я раздаю автографы на своей новой книге, еще пахнущей типографской краской.

Ко мне выстроилась очередь из поклонников и поклонниц. Организаторам форума неудобно передо мною за ТАКУЮ толпу и радостно, что СТОЛЬКО народу привалило, не смотря на недешевые билеты.

А я раздаю автографы и подсчитываю в уме: какой будет выручка от проданных книг. Замечаю, что вся подготовленная партия разлетелась, как горячие пирожки в школьной столовой.

Я раздаю автографы неспешно, по-барски стараясь угодить каждому, указать имя, пожелать заветного.

А они, мои поклонники, особенно поклонницы, наперебой желают сфотографироваться со мною, или хоть бы дотронуться до живой легенды, хоть бы приблизиться и вдохнуть запах.

Я им разрешаю. Особенно поклонницам.

Я соглашаюсь позировать, самодовольно замечая, как их подружки дрожащими руками достают фотоаппараты и телефоны, спешно щелкают, а я обнимаю поклонниц, чувствуя кончиками пальцев сквозь тоненькие кофточки и платьица бретельки их лифчиков и резинки трусиков, порою, вроде случайно, опуская ладонь на упругую ягодицу.

Конец ознакомительного фрагмента.