Летун

Олег Быстров

Наш современник попадает в Россию начала 20 века. Грядёт Первая мировая война. Человек и патриот Андрей Сосновцев мечтает в канун величайшей битвы усилить русскую армию, помочь построить реактивную артиллерийскую установку «Катюша». За Сосновцевым пристально наблюдают немецкие шпионы, далеко не все соотечественники верят в идею реактивных снарядов. Много трудностей предстоит преодолеть герою в своей новой жизни, порой он в шаге от смертельной опасности. Но верные друзья и вера в правое дело помогут ему, безусловно!

1. Сосновцев

Конец октября выдался на удивление дождливым. Обычно здесь, в этом южном городе, середина осени — чудная пора. Ещё трепещет на деревьях листва, лишь приобретая тёплый жёлтый окрас, а на берёзах так вовсе золотистый, но не облетает ещё, не оголяет стволы и ветви. Солнце не жгучее, тёплое и ласковое. Дни стоят погожие, и небо — не выгоревшее от летнего зноя, а голубое и прозрачное. Высокое-высокое.

Засмотришься в это небо, а в вышине чертит незамутнённую синеву серебристая точка самолёта, оставляя за собой пушистый, расходящийся в стороны инверсионный след…

В этом году так было до середины месяца, а во второй половине зарядили дожди. Настоящие осенние: холодные, унылые, бесконечные. Но в субботу поток холодной воды из низких туч неожиданно иссяк, будто кран повернули. Выглянуло робкое солнышко, облетевшие листочки поплыли по лужам, словно сказочные кораблики. Андрей Сосновцев поглядел в окно и решил выйти на прогулку.

Вот так — не по делам, бегом, поминутно поглядывая на часы. Не на тренировку в спортзал, не в клуб дельтапланеристов, договариваться о поездке в воскресенье на ближние холмы. Да и какие сейчас полёты — раскисло всё, и ветер не сильный, но порывистый. Враг летунов. А просто прогуляться до ближайшего парка. Посидеть на скамейке, подышать воздухом. Выпить бутылочку пива и собраться с мыслями.

Подумать-то есть о чём. Бизнес не идёт, хоть плачь. Недавняя попытка прокрутить бабло через Сергея и его фирму чуть не лишила его последних сбережений. Нужно быть честным хотя бы перед собой — делец из него никакой. И вообще, он представлял жизнь делового человека несколько иначе. Думал, будет сидеть в представительном офисе, заключать выгодные сделки, подписывая бумаги дорогим «Эрихом Краузом». Превращать малые деньги в большие…

Конечно, Андрей не на Луне родился. Слышал кое-что о неспокойной жизни русских бизнесменов, понимал — не всё так просто. Да и примеры перед глазами имелись. Рынок давно поделен, на ключевых позициях сидят ловкие ребята, у которых всё схвачено. Поди, протиснись в такой толчее! Но в том-то и дело, что некоторых из этих ребят он знал, и ему была обещана поддержка. Только вот красиво получалось на словах, а как дошло до денег, начали всплывать неприятные нюансы.

Либо договор как-то так хитро составлен, что другие зарабатывают, а он при своём интересе остаётся. Либо объективные причины появляются, и все не в его пользу. Видно, не так у него мозги устроены. Или образования не хватает? Художник. Более того — неудавшийся художник. И бывший педагог.

Правда, по наблюдениям Андрея, все его знакомые, застолбившие место в современном предпринимательстве, не были ни экономистами, ни финансистами. Кто инженером раньше трудился, кто по военной службе проходил. В торговле другое требовалось — хватка, чутьё, ещё что-то, чего Сосновцев, как видно, был лишён начисто. И потому с этим делом надо завязывать. С другой стороны, завязать-то недолго, а что дальше — опять в школу? Снова учить малышей рисованию, а великовозрастных лоботрясов — черчению?

И второе, нужно решать с Верой. Неудобно перед девушкой — ровно три пылкие встречи и всё. Да, подход получился быстрым, напор — решительным. Период цветов и шампанского он свёл до минимума. И вот уже кульминация: смятые простыни, отчуждённые лица. Удовлетворение от достигнутой цели, очередной покорённой крепости быстро выветрилось, а встречаться больше не хочется.

Но так тоже нельзя, по-человечески нужно. Поговорить, объясниться — мол, дорогая, я не тот человек, который тебе нужен. Я слишком уважаю личную свободу. И твою, заметь, в первую очередь… Что-то в этом духе.

Размышляя подобным образом, Андрей набросил куртку. Погода неустойчивая, то выглянет солнце из-за лохматых туч-облаков, то снова спрячется. А зонты Сосновцев не любил: постоянно терял, пока не отказался совсем. Лучше надеть бейсболку, вот так. Телефон — в карман, дежурный пакет с надписью «Адидас», верный спутник холостяка, — тоже. На обратном пути нужно будет заскочить в магазинчик самообслуживания, взять что-нибудь пожевать. Деньги. Ну, всё…

Из стопки старых журналов в прихожей вытащил верхний, оказался «Техникой молодёжи» за прошлый год. Перелистал, ничего интересного по дельтапланам не было. Пойдёт, лавочки наверняка мокрые, сидеть на них без подкладки удовольствие небольшое. Свернул журнал вдвое, сунул в нагрудный карман. И вышел за порог, ещё не зная, что покидает родной дом навсегда.

Здесь жили отец с мамой. Сюда двадцать семь лет назад привезли крохотного, новорождённого Андрюшеньку. Детсад, школа… Седьмой класс, Юрка Полухин, тот страшный зимний день… Нет, это мы пропускаем. Иначе никаких посиделок в парке не получится. Захлестнут воспоминания и чувство вины. Грех, который не забыть, не замолить, не вычеркнуть из судьбы. Мог он тогда сделать что-то? Сегодня кажется, что нет, а на самом деле?…

Мама умерла, когда ему было шестнадцать. Приближалось окончание школы, время выбора жизненного пути. Выпускного она не дождалась. Отец крепился, как мог, но всё чаще топил память о любимой женщине в вине. У пьяниц жизнь короткая, год за три, а то и за все пять. Отец пережил маму ненадолго. Получив аттестат зрелости, Андрей ушёл в армию. На традиционные проводы пришли только друзья.

Сосновцев спустился по лестнице со щербатыми ступенями. Прошёл мимо стен с полустёршимися надписями «Светка дура» и «Витя Цой форева». Он не замечал привычных запахов и не обращал внимания на знакомые с детства звуки — шум телевизора у соседей напротив, традиционный утренний скандал этажом выше. Окурки на лестничной площадке, где живёт подросток Гоша. К нему приходят друзья, а на улице дождь, где ещё поговорить мальчишкам? Хорошо хоть пивных банок не набросали.

Хлопнул обшарпанной дверью подъезда и зашагал, не оглядываясь, по улице, обходя и перепрыгивая лужи. Ничто не ёкнуло в груди, никто не подсказал, не шепнул на ухо — ты сюда больше не вернёшься.

Андрей прикидывал выйти на проспект, пролегавший за ближними многоэтажками, за поворотом. Купить там запланированное пиво, а дальше свернуть на улицу, ведущую к старому парку — с прудом, фонтаном в центре и скамейками в нишах из постриженного вечнозелёного кустарника. Фонтан сейчас, конечно, не работают, а ведь когда-то они, студенты художественного училища имени Сурикова, рисовали его с натуры. Да и сама «альма-матер» недалеко, всего в трёх кварталах.

После армии Андрей четыре года изучал там композицию, перспективу, цветовую гамму, и прочие премудрости художественного ремесла. Так хотела мама, почему-то она была уверена, что сын обязательно станет великим музыкантом или художником. На ухо Андрею наступил медведь, но рисовать получалось. Так почему бы и нет? А потом учёба увлекла. Сколько надежд было у тогдашних студентов, как мечтали они стать великими живописцами!

Вспомнилась некстати Галка из параллельной группы. Любовь у них тогда была — первая, и казалось, до гроба. Но потом появилась Марина, затем Оля. Потом оказалось, что есть и другие девушки, и все по-своему хороши. Как-то быстро это всё пролетело…

По окончании учёбы Сосновцев скоро понял, что второго Репина из него не получилось, и нового Дега тоже. Времена на дворе стояли непростые. Уже не ревущие девяностые, конечно, но тоже… Только новые банки росли как грибы после дождя, да ещё торгово-развлекательные центры. Казалось, весь город живёт лишь коммерцией, а рисовальщику без связей — куда податься?

И когда ему предложили место художника-декоратора в местном театре, он и тому был рад. Но проказа торговли «всех со всеми» пожирала город. Добралась она и до театральных подмостков. Сотрудников уволили, здание сдали в аренду под крупный магазин. Сосновцев с трудом устроился в школу учителем рисования и черчения. Диплом это позволял. И с тоской собирался каждое утро на работу.

Выручал спорт. Ещё в армии он полюбил физподготовку, сержанты нарадоваться не могли на бойца, большую часть времени проводившего у турника и на спортивной площадке. А на «гражданке» неожиданно увлёкся экстремальными видами. Спуски на велосипеде по горным склонам быстро прискучили, зато парашютный спорт, парапланы, а потом и дельтапланы — вот это оказалось то, что надо! Захватило с головой!

Если б не спорт, Андрей наверно давно бы уже начал пить горькую, как отец, и повторил бы его судьбу. А быть может, была ещё одна причина, но её Сосновцев никогда не называл вслух. Даже про себя не называл, даже во сне.

Однако учительствовать душа не лежала, хоть тресни. Чему он мог научить подрастающее поколение? Как стать художником-неудачником? Неудачником может стать любой, сам, без всяких наставлений. Увлечь ребят неповторимой эстетикой чёткости и строгости чертежных линий? Так он её и сам не чувствовал, эту эстетику! Скукотища одна… И тогда он плюнул на всё, взял по примеру многих знакомых ссуду в банке и рванул в «безнеса». Да только и здесь что-то не заладилось, так и родительскую квартиру заложить недолго. Было о чём подумать в старом парке.

Андрей лавировал между луж. На углу примостился бомж, выставив на тротуар замотанную бинтом ногу и жестянку для подаяния. Рожа у него была немытая и хитрая. Примета времени — кто не торговал, шёл просить милостыню. Только б не работать.

Сосновцев не подавал из принципа, не верил ни в слезливые плакаты о сгоревшем жилье, ни в душераздирающие рассказы о больном ребёнке, которому, дескать, нужна срочная дорогостоящая операция. Уж больно физиономии у просителей были жуликоватые. Но бомж занял единственный сухой участок тротуара, чтобы его обойти пришлось бы грести через здоровенную лужу. Андрей начал переходить дорогу, не доходя до попрошайки. Ему всё равно нужно было на противоположную сторону.

— Чё, драпаешь?! — вдруг заорал бомж. — Монетки жалко для штрадальца? Не будет тебе пути, попомни моё слово!

Андрей невольно замедлил шаг. Высокий и широкоплечий, со спортивной подтянутой фигурой, он никогда не проходил мимо, если его задевали. Считал ниже своего достоинства спускать хамские замечания или выходки. Пусть страус прячет голову в песок, а он человек, мужчина. Негоже ему трусливо ускорять шаг, когда свистят в спину.

— Ты поскромней будь, юродивый, — неприятным голосом обронил он бомжу. — Знаем, какие вы все калеки. Бабулька сердобольная пожалеет, и будь рад, а я по субботам не подаю.

— Во-во, развелось вас, жмотов! — не унимался попрошайка. Видно уже принял хорошо на грудь, иначе откуда бы взяться такой храбрости. — Ничё, от тюрьмы да от сумы!..

Сосновцев был на середине узкой улицы. До поворота на проспект оставалось менее двух десятков метров. Он почти остановился, собираясь окоротить наглеца, когда из-за поворота на бешеной скорости, поднимая фонтаны воды из луж, вылетел «Форд Эксплорер», огромный как сарай.

На мокром асфальте внедорожник несло юзом, за лобовым стеклом Андрей успел разглядеть юношеское лицо, перекошенное ужасом. Лакированное чудовище мчалось прямо на него, Сосновцева, — всей своей многотонной массой! Приближалось стремительно и неотвратимо!

Времени на размышления не оставалось — ноги на рефлексах оттолкнулись от земли. Тренированное тело метнулось стрелой в сторону, сгруппировалось в длинном прыжке…

Едва успел. Вылетел-выпрыгнул из-под самых колёс с рифлёными протекторами. И приземлился, не успев разглядеть — что там, под ногами…

Удар! — треск! — грохот!

Свет перед глазами мелькнул и погас. Андрей провалился, не понимая — куда летит? Свободное падение длилось недолго, ботинки с громким хлопком ударились обо что-то твёрдое, но не жёсткое. Вверху, в полутора метрах зияла неровная дыра среди уложенных в ряд досок. Щепа ещё сыпалась на голову и плечи…

Чёртовы коммунальщики, ну что за бестолочи! Их манера — закладывать люки коллекторов досками — хорошо известна в городе. И надо же было Сосновцеву угодить именно в такой вот капкан! И будь трижды счастливы юнцы, что садятся за руль папиных дорогущих авто, не научившись толком водить.

Андрей перевёл дух, вслушиваясь в себя. Он стоит на полусогнутых: вроде всё цело и ничего не болит. Только ноги гудят от удара о… обо что? Вгляделся. То, что он принял вначале за бетон, которому и положено быть в нормальном коллекторе, оказалось слежавшейся землей. А вокруг старые, осклизлые кирпичи. И не канализация это, во всяком случае — не тоннель. Просто колодец, неглубокий, но довольно просторный.

Впереди, буквально в полуметре, из земли торчит ржавая металлическая конструкция — то ли труба с вентилем, то ли пожарный гидрант. В полумраке не разглядеть. Повезло, приземлись он чуть впереди — ноги переломал бы точно. Пахло в колодце сыростью и землёй, но вони сточных вод не ощущалось. Да и не было их, вод этих…

Наверх вели вделанные в стенку скобы. Тоже ржавые, но целые на вид. Андрей подёргал одну, другую — вроде прочные. Он начал осторожно взбираться к люку, готовый в любой миг спрыгнуть.

Вот уже отверстие совсем рядом. Но что-то не слышно двигателя кроссовера. Или нарушитель правил дорожного движения удрал? Интересно, бомжара номер запомнил? Если разглядел, Андрей из него душу вытрясет вместе этим номером. И ездоку плохо придётся. Нет, ребята, ничего хорошего ему, этому сопляку за рулём, не светит!

Андрей высунул голову в пролом и замер. Мысли о внедорожнике и бомже-провокаторе вмиг вылетели из головы…

Он очутился на дне оврага. Не слишком глубокого, с покатыми склонами, заросшими пожухлой травой. Луж, что интересно, не было ни одной — сухо. Зато стало заметно прохладнее, чем пять минут назад. Веял лёгкий ветерок. По склону, что оказался прямо перед лицом, тянулась тропинка. Она петляла пологими уступами, образующими нечто вроде естественных ступеней. Ясно — подъём. Он же спуск.

Сверху доносились приглушенные звуки, какое-то постукивание, позвякивание, и что-то вроде невнятного бубнёжа. И ничего похожего на звуки большого города: гула моторов, дребезжания трамвая, отдалённых людских голосов. Или ещё чего, привычного уху, и потому не очень-то и замечаемому в повседневности. Но вот не стало их, этих знакомых шумов, и будто на другую планету попал.

Сидеть в пустом овраге Андрей смысла не видел. Осмотрев ещё раз место, куда провалился — доски как доски, люк как люк, ничего необычного, — он принялся взбираться по склону. Глина под ногами сыпалась. Давненько здесь дождичка не было. А как же две последние недели, когда и полетать в конце сезона не удалось — лило как из ведра?

Взобрался и стал на краю, не зная — верить глазам или погодить? Рассмеяться или спросить требовательно и грозно — что за шутки?! Вот только спросить не у кого.

Недалеко от оврага начиналась улица: булыжная мостовая, деревянные тротуары, одноэтажные дома. На окнах наличники и ставни. Палисадники, облетевшие деревья и кусты. Далее виднелись двухэтажки, но тоже непривычные. Не коттеджи, не особняки, никакой аляповатой подделки под старину, бывшей в моде одно время — дурацкие зубчатые башенки, эркеры, колоннады. Самые обычные дома, сложенные из кирпича, без изысков. Некоторые отштукатурены. Только появлялось стойкое впечатление, что строили их по проектам вековой давности. Ни бетона, ни тонированного стекла. И ни одной высотки.

А церкви! — взгляд выхватывал их сразу три! Две колокольни с башенками и шпилями, и один храм покрупнее, с куполами и православными крестами. В Южнореченске сохранились всего три действующие церкви на весь город, а здесь их столько же в перспективе одной единственной улицы!

Вначале Сосновцев не заметил, что мысленно уже разделил «дома» и «здесь», это произошло неосознанно. Но когда понял, впился глазами в картину, раскрывшуюся перед ним. Вдоль тротуаров — фонари: кованые, с гроздьями светильников на верхушке. Сейчас ещё достаточно светло, но позже, когда стемнеет, их зажгут. Интересно, чем освещают это странное место? Может, и не электричеством вовсе?

Неожиданно вспомнился сюжет, виденный по телевизору. Про то, как американцы снимают свои вестерны. Берут, и строят фальшивые городки «а ля Дикий Запад» — салун, резиденция шерифа, жилые дома. Коновязи перед постройками. Может, здесь так же? Кино снимают?

В начале улицы прохожих не было, но дальше, у двухэтажных домов, где виднелись вывески магазинов, двигались человеческие фигуры. Рассмотреть их детально отсюда не представлялось возможным, зато хорошо просматривался экипаж, запряжённый парой лошадей и припаркованный у тротуара. Пролётка. Фаэтон. Карета, или как там её правильно! И опять же — не декоративная, на каких катают порой нынешнюю публику для потехи, вся в цветах и надписях типа «Эх, прокачу!». Совершенно рабочий аппарат, вон и кучер скучает на облучке, подняв хлыст кверху. Что-то не похоже, на кино-то…

Андрей оглянулся. То, что он увидел за спиной, его добило.

За оврагом протекала речка. Ничего особенного, обычная речка-вонючка, какую в любом городке найти можно. Мост, от него идёт грунтовая дорога, скрывается в облетевших садах, если он ничего не путает — яблоневых. Но вот на дальнем плане… На дальнем плане просматривались гигантские сооружения, похожие на авиационные ангары, но поражающие воображение своими размерами. С огромными воротами до самой крыши. Рядом с каждым таким сооружением располагались четыре решётчатые башни, с закреплённой между ними прямоугольной платформой. Всё это было бы загадочно и удивительно, если бы объяснение не парило тут же, рядом — в воздухе.

Дирижабль! Исполинская серебристая «сигара» висела у одной из площадок. На борту красовался двуглавый орёл, сжимающий в лапах скипетр и державу. Андрей невольно прикинул размеры эмблемы, получалось метров двадцать по вертикали, никак не меньше! На платформе даже отсюда, издали можно было разглядеть движение человеческих фигурок в ритме несуетливой, но целеустремлённой деятельности.

Вот оно что! Не ангары — эллинги! А конструкции из четырёх башен — причальные мачты. Ребристый корпус цеппелина нёс две гондолы — на носу и у хвостового оперения. Да не обычные пассажирские люльки, полное впечатление — боевые рубки. Если приглядеться, — а на зрение Андрей не жаловался, — можно было различить орудийные стволы.

Да, встречаются и в наши дни чудаки, грезящие воздухоплаванием. Изготавливают монгольфьеры, воздушные шары и дирижабли. Даже фирмы есть, производящие летательные аппараты легче воздуха на поток. Но никто не будет вооружать такую штуку артиллерией. Раскрасят рекламой, посадят любопытных туристов, которым денег не жалко, и всё. А тут — военный аппарат. В полной — такое ощущение — боевой готовности.

Нет, ну это уже ни в какие ворота, ребята!

В голове всплыли ходовые фильмы «Мы из будущего», «Туман», ещё какая-то лабуда про попаданцев. Традиция гласила, что для возвращения в своё время требуется в точности повторить условия перехода. И на какое-то время Андрей элементарно утратил контроль над собой.

Кубарем скатился по тропинке на дно оврага. Разбежался и прыгнул в дыру, памятуя, впрочем, о ржавой железяке на дне колодца и делая на неё поправку. Приземлился мягко, сказано — опыт. Огляделся, всё как и было: земля под ногами, кирпичи вокруг, труба-гидрант по центру. Принялся судорожно взбираться по скобам обратно — соскальзывая, обдирая ладони и матерясь…

Но, уже вскарабкавшись к дыре, понял — ничего снаружи не изменится. Ни звуков привычных не появилось, ни чувства, что вернулся туда, откуда пришёл. Не увидит он стоящий поперёк проезжей части кроссовер, не ухмыльнётся пьяный бомж на другой стороне улицы. Вот же гад, накаркал про путь-то…

Выглянул в пролом — так и есть. Гнутся на лёгком ветерке жухлые травинки, поднимается по склону тропинка. И вновь эти звуки — постукивание, позвякивание, шуршание…

Он выбрался из колодца. Минутная слабость прошла, прыгать больше не хотелось. Так и без ног остаться можно. Ничего не оставалось, как опять взобраться по склону. Поднялся. Сзади плескала речушка, мостик… На дирижабль Андрей старался не смотреть.

Кстати, насчёт вонючки, это он погорячился. Сейчас, приходя в себя, Сосновцев невольно отметил, что вокруг чисто. Ни кострищ, обложенных кирпичами, ни баночно-бутылоных навалов, ни рваных целлофановых пакетов. Никто не использовал свободное пространство для пикников. А ведь для жителей ближайших домов — это соблазн. Почти как за городом, почти на природе! Да и бичи могли обжить овраг, место удобное. Могли бы, да вот нет их. И мусора никакого нет.

Но сейчас его интересовал источник звуков, и тот сразу нашёлся. Совсем недалеко, менее чем в десятке метров, пятеро мужиков занимались самым обыденным делом — рыли канаву. Рыли привычными на вид лопатами. Только состояние полной ошарашенности не позволило Андрею увидеть их в первый раз.

Мужики были самые обыкновенные, только показалось почему-то, что одежду свою они повытаскивали из прадедовских ещё сундуков. Пиджаки длинные, до колен, в книгах про такие писали «кафтаны». Это кто ж такое сегодня носит? Какие-нибудь ролевики, не иначе? Но и всё остальное… Шапки заломлены, рубахи у многих подвязаны кушаки. Ну, ей-богу, простонародье начала прошлого века, да и только! При всём при этом мужики были абсолютно серьёзны, сосредоточенно делали своё дело, не обращая внимания на окружающее.

— Эй, ребята! — окликнул Сосновцев и запнулся. И правда, что у «ребят» спрашивать-то? Как пройти в библиотеку?

Рабочие прервали своё занятие. Вперёд вышел один.

— Чего угодно, барин? — спросил серьёзно.

Теперь стало видно, что у работяг простые, русские лица, но все стрижены «под горшок» и бородаты. Не модная этакая трёхдневная небритость, не колючая щетина, которую попросту лень или недосуг тронуть бритвой, а окладистые, ухоженные бороды, без дураков. Такие ещё называли «борода лопатой». И называли опять же в давно читаных книжках про старину, ушедшие времена. Хотя сейчас мода на растительность на мужских лицах возвращается, но попробуйте поставить современного юнца — с его тонюсенькой, вычурно выбритой, будто нарисованной бородёнкой — рядом с таким вот посконным бородачом, и… И посмотрим, какие чувства вы при этом испытаете.

— Я говорю, бог в помощь… — смешался Андрей. Вид копачей почему-то к шуткам не располагал. Ясно было — он отрывает людей от серьёзного дела.

— И вам не хворать, уважаемый, — всё так же серьёзно откликнулся мужик, бывший, судя по всему, у копачей за бригадира. — Нужна помощь?

— Да не так чтобы… — ещё более смутился Сосновцев.

Ну вот, и что дальше? Спросить у этих рабочих который год? Где он очутился? Как-то выглядело это глупо. Но и оставаться в полном неведении не было больше сил. Решился.

— Что за город? — спросил напряжённым голосом.

— Так Володимир город-то, — ответствовал бригадир. Впервые в его голосе прозвучали нотки удивления. — Володимирской губернии.

— А в Москву как попасть? — очумело спросил Андрей первое, что в голову пришло.

— В Москву на поезде надо, с вокзала.

— Ага. А вокзал далеко?

— Так у речки.

Сосновцев невольно оглянулся.

— Не… — понял его движение бригадир. — То Боровок. А надо к Клязме. — И махнул рукой куда-то в сторону города.

— Понял, — пролепетал Андрей и на ослабевших ногах направился в указанном направлении.

Копачи разом поклонились, сняв шапки, и вновь взялись за лопаты, будто ничего не произошло.

Конечно, ни в какую Москву ему не нужно. И Владимир, губернский город — ему тоже до фени. Он хочет обратно, в Южнореченск, домой! Согласен в компанию к бомжу, казавшемуся теперь ближе и роднее, чем бородачи, копающиеся в земле. Во всяком случае, привычнее. Опустив глаза долу (почему-то построение фраз само по себе напрашивалось на старинный, книжный манер), Сосновцев побрёл по улице, по мощёной булыжником мостовой. Оружие пролетариата, вдруг всплыло в памяти. Булыжники, в смысле. Может, тут и большевики есть, затевающие революцию?

Впрочем, Великую Октябрьскую теперь в газетах кличут переворотом. И ему от этого, в любом случае, толку никакого. Но надо же что-то делать! Найти кого-то, узнать, спросить. Быть может, ещё возможно исправить положение…

— Вы что-то ищете, сударь?

Вопрос заставил Андрея споткнуться и остановиться.

Перед ним стоял человек, которого иначе как колоритной личностью не назовёшь. Возрастом немногим более сорока, ростом пониже Сосновцева, мужчина однако был широк в плечах и крепок. Спину держал ровно, словно аршин проглотил, бросалась в глаза гордая посадка головы. Всё это придавало осанке некое особое достоинство.

Одет он был в длинный, лишь немного выше колен, двубортный приталенный пиджак тонкого сукна. Сюртук, выплыло откуда-то из закоулков памяти. Это называется сюртук. Шёлковая рубашка, белоснежный воротничок которой выглядывал поверх элегантного галстука. Уголок платка из нагрудного кармана — ослепительно белый. Картину дополняли полосатые узкие брюки и штиблеты.

Но самым примечательным было лицо: чуть удлинённое, нос с горбинкой, румянец на щеках. Русые ухоженные усы органично переходили в аккуратные бакенбарды, не слишком густые, но пушистые. Круглые глаза смотрели на Сосновцева внимательно, со смешанным выражением интереса и чуть прикрытого узнавания. А весь облик будто сошёл с портрета дворянина дореволюционной эпохи.

На голове мужчины красовался шёлковый цилиндр, в руках он вертел тонкие лайковые перчатки.

— Вы что-то разыскиваете? — повторил свой вопрос незнакомец. — Или кого-то?

Но тут в Андрея словно бес вселился:

— А вы, случаем, не в театре играете? В пьесах Чехова не участвуете?

— Вы кого имеете в виду? — вздёрнул бровь собеседник. — Если Антона Чехонте, то что ж — достойный драматург. Недавно давал в Москве премьеру — «Вишневый сад». Я ездил, смотрел, хотя завзятым театралом себя не считаю. Но ваш намёк на актёрство мне неприятен. Или я похож на лицедея?

— А на концерты Петра Ильича не ездили? — елейным голосом продолжал Сосновцев. Он понимал, что ведёт себя по-дурацки. Как полный идиот ведёт себя, прямо скажем. Но ситуация складывалась настолько фантастично, что ничего с собой поделать не мог.

— Мне не нравится ваш тон, сударь, — надменно проронил «чеховский персонаж» и вздёрнул теперь уже не только бровь, но и подбородок. — Потрудитесь объяснить, что вы хотите этим сказать?

— Ну, блин, воще! — сорвался Сосновцев. — Вы тут что, совсем с ума сбрендили?! В небе — дирижабли, шмотка, будто театральный реквизит, мужики траншею роют, так будто только сошли с картины Репина… Вы в какие игры играете, а?

— Не понимаю, причём здесь блины. Однако должен вам заметить, сударь, что порядочные люди так себя не ведут. Тем более, в незнакомом месте. Так ведь? Вы пока не понимаете, куда попали?

— Отчего же, очень даже понимаю, — шутовски раскланялся Андрей. — В ба-ла-ган! Да-да! В балаган. А вы тут все — шуты!

— Вы переходите все границы дозволенного, сударь! — воскликнул незнакомец. Щёки его заалели, бакенбарды воинственно встопорщились. Он принялся лихорадочно натягивать перчатки.

Ого! — несколько охолонул Андрей, — уж не собрался ли этот ряженый броситься врукопашную? А мужчина тем временем принял боксёрскую стойку.

— Знаете, что такое аглицкий бокс, сударь? Придётся поучить вас манерам, коль больше некому…

Сосновцев слегка опешил. Он был выше, мощнее, тяжелее соперника. Принимать усача всерьёз как-то не получалось. Но накопившееся нервное напряжение требовало выхода. Не просто требовало — аж пищало! Что ж, дядя, держись! Он поднял руки и… в следующий миг от хлёсткого, точного удара в челюсть подкосились ноги. Перед глазами поплыло, уши словно заткнули ватой, и через эту вату, заглушающую посторонние звуки, быстрым перестуком слышался собственный пульс. Сосновцев отпрянул, тряся головой как лошадь, пытаясь прийти в себя.

А противник бойко подпрыгивал на месте, держа высоко поднятые кулаки. Он был заряжен энергией и желанием врезать чужаку ещё разок.

В спортзале, куда Андрей ходил регулярно, умелые ребята тренировали приёмы рукопашного боя. Они не уставали повторять — у боксёра сильные руки. Не пытайся его перебоксировать, он постоянно тренирует свои двойки-тройки и выбрасывает их на автомате. Слабое место боксёра — ноги. Ноги у него только для передвижения…

Ах ты, Тайсон недоделанный! Вот так, значит? Кулаком в морду, да?!

Андрей пошёл на сближение, выманивая противника на себя, но в последний момент резко присел, нырнул под его руки. А следом, с поворотом, резко подсёк опорную ногу. Незнакомец, начавший движение, рухнул лицом в булыжную мостовую. Однако не разбился — сгруппировался, перекрутился, подпрыгнул мячиком. Миг, и он снова на ногах.

— Где вы этому научились?! Борьба? Джиу-джицу? — забросал он Андрея вопросами. — Непременно покажете, как это у вас получается! Здесь благородному искусству борьбы не обучены, знаете ли. Всё норовят засветить с размаху в скулу и вся недолга. Никакой хитрости. Так, договорились? Покажете?

Злости в его голосе не слышалось совершенно, лишь искренний интерес. Да немного участилось дыхание.

— Покажу… — оторопел Сосновцев. — Только это лучше в зале делать…

— Нужно будет, найдём и зал. А вы молодец, не тушуетесь! Представьтесь.

— Андрей Сосновцев… — постепенно приходил в себя Андрей.

— Так у нас не принято, вы не басурман какой. Русский человек имеет имя и отчество. То есть чтит родителя своего, на чём и стоим.

— Андрей Павлович, — совсем уже смутился Сосновцев.

— Вот это правильно. А я — Никодим Митрофанович Селивёрстов, штабс-капитан в отставке. Будем знакомы? — и протянул руку.

— Будем! — выдохнул Андрей, отвечая на рукопожатие.

— Что ж, идёмте, — предложил Селивёрстов.

— Куда? — тупо спросил Сосновцев.

— Так уж получилось, милостивый государь, что на всей этой улице один я, наверное, знаю точно, куда вам нужно сейчас пройти. Там найдутся люди, способные внимательно вас выслушать и ответить на многие ваши вопросы. Поверьте, так будет лучше…

— Кому? — задал ещё один глупый вопрос Андрей.

— В первую очередь — вам. Сейчас вы удивлены и растеряны. Наверняка ведь заметили дирижабль, правда? А предстоит узнать ещё много другого — нового и интересного. Вот я и хочу отвести вас к людям, которые посвящают в это профессионально.

— Рассказывают новое и интересное?

— Да. Таким господам как вы…

В это время из-за поворота вырулила самобеглая коляска. Почему-то именно это устаревшее название, где-то когда-то вычитанное, вспомнил сейчас Сосновский. Всплыли в памяти виденные в энциклопедиях фотографии, картинки из интернета. Всё выглядело точь-в-точь так же: карета, только без лошади. Вместо цокота копыт благородного животного раздавалось жуткое тарахтение, перемежающееся выхлопами наподобие выстрелов. За аппаратом тянулся шлейф сизого дыма, на брусчатке его нещадно трясло, однако водитель — в кожаной кепи, крагах и огромных очках — имел вид столь гордый и независимый, что Андрей невольно им залюбовался. Пилот величаво двигал поворотным рычагом, заменявшим когда-то автомобилям руль, и нажимал грушу клаксона, издававшего резкий, неприятный звук.

Именно самобеглая коляска поставила последнюю точку в сомнениях Сосновцева. Вдруг стало окончательно и бесповоротно ясно — он в другом мире, в другом времени, может быть, в другой вселенной. Он чёрти где, только не дома, не в Южнореченске осенью 2013 года.

Что-то такое, видимо, отразилось на лице Андрея, потому что Селивёрстов сказал успокаивающим тоном, каким говорят с испуганными детьми:

— Вот я и говорю — нового и интересного. Это французский автомобиль, ездит при помощи специального мотора. Ничего особенного по нынешним временам, не стоит так волноваться. Право слово, идёмте, сударь. Там, куда я вас отведу, найдутся ответы на все вопросы.

Они пошли не вверх по улице, а вниз, к речке. Перебрались на другой берег по мосту. Только теперь Андрей заметил, что отсюда можно двигаться не только по грунтовке в сады, но и налево. Там тоже проходила дорога, и в некотором отдалении виднелись строения.

— Видите пожарную каланчу? — спросил на ходу собеседник. — Нам туда.

Каланча хорошо просматривалась, и было до неё что-то примерно с километр. Сосновцева терзали сомнения — куда ведёт усач? Судя по его виду, он не слишком-то и удивлён появлением парня в одежде, какую здесь не носят, и для которого катящие по дорогам музейного вида автомобили и военные дирижабли в небе — ситуация более чем нестандартная. Значит, он тут не первый? И как с такими обращаются — в узилище сажают? К стенке ставят? Пытают, с тем, чтобы выведать секреты будущего времени? Узнать самую главную тайну мальчиша…

Конец ознакомительного фрагмента.