Люди на войне

Олег Будницкий, 2021

Очень часто в книгах о войне люди кажутся безликими статистами в битве держав и вождей. На самом деле за каждым большим событием стоят решения и действия конкретных личностей, их чувства и убеждения. В книге известного специалиста по истории Второй мировой войны Олега Будницкого крупным планом показаны люди, совокупность усилий которых привела к победе над нацизмом. Автор с одинаковым интересом относится как к знаменитым историческим фигурам (Уинстону Черчиллю, «блокадной мадонне» Ольге Берггольц), так и к менее известным, но не менее героическим персонажам военной эпохи. Среди них – подполковник Леонид Винокур, ворвавшийся в штаб генерал-фельдмаршала Паулюса, чтобы потребовать его сдачи в плен; юный минометчик Владимир Гельфанд, единственным приятелем которого на войне стал дневник; выпускник пединститута Георгий Славгородский, мечтавший о писательском поприще, но ставший военным, и многие другие. Олег Будницкий – доктор исторических наук, профессор, директор Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ, автор многочисленных исследований по истории ХX века.

КОМУ ПОМОГ ПАКТ МОЛОТОВА — РИББЕНТРОПА

Третьего июля 1941 года, на двенадцатый день войны, Иосиф Сталин наконец обратился к народу. В своей речи, среди прочего, он счел необходимым объясниться по поводу подписания пакта о ненападении с нацистской Германией:

Могут спросить: как могло случиться, что Советское правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в 1939 году. Могло ли Советское правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп…

Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.

На этом тема была закрыта, и какое-либо ее обсуждение в интерпретации, отличной от сталинской, приравнивалось к контрреволюционной агитации. Председатель Верховного суда СССР Иван Голяков разъяснял в июне 1942 года: «В качестве базы для клеветнических измышлений используется и внешняя политика Советского Союза. Под маской выражения патриотических чувств указывается на якобы неправильное заключение договора о ненападении с Германией. В извращение политического значения этого акта Советской власти говорится, что Германия-де вытянула все ресурсы из СССР, обескровила его, а потом, воспользовавшись нашими же ресурсами, напала на Советский Союз». Поясню: в военное время широко применялась статья 58-10, часть 2, предусматривавшая смертную казнь за «контрреволюционную агитацию», к которой приравнивались критические оценки властей, сделанные даже в частных разговорах.

Сталин, разумеется, не упомянул о секретных дополнительных протоколах к пакту, и до конца 1980‐х годов советским руководством категорически отрицалось само их существование.

Кто же на самом деле выиграл от 22‐месячной «передышки» и насколько были верны расчеты, побудившие Сталина (ибо Молотов был лишь исполнителем его воли) подписать пакт с нацистской Германией?

Поворот от антифашистской пропаганды к «дружбе» с гитлеровской Германией был для советских людей совершенно неожиданным. Теперь на страницах «Правды» они могли прочесть поздравление Гитлера Сталину по случаю его 60-летия и пожелание доброго здоровья ему, «а также счастливого будущего народам Советского Союза». Риббентроп в отдельной поздравительной телеграмме напоминал «об исторических часах в Кремле, положивших начало решающему повороту в отношениях между обоими великими народами и тем самым создавших основу для длительной дружбы между ними». Сталин поблагодарил Гитлера за поздравления и «добрые пожелания в отношении народов Советского Союза». Риббентропу он ответил более выразительно: «Благодарю Вас, господин министр, за поздравления. Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной».

Характер и результаты «дружбы» были очевидны многим современникам и вызывали их категорическое неприятие. Ольга Берггольц записала в дневнике: «…Когда немецкие танки на нашем бензине шли на Париж, — я всей душой протестовала против этого, ощущая гибель Парижа, как гибель какой-то большой части своей души, как наш позор — нашу моральную гибель».

Однако попробуем отрешиться от морали и обратимся к практическим последствиям пакта. Политикам, как и генералам, свойственно готовиться к прошлой войне. Санкционируя договор с Германией, Сталин как будто играл от противного: в Первую мировую Россия воевала в союзе с Англией и Францией и потерпела крах. Теперь он словно хотел оказаться в роли «третьего радующегося». Об этом говорит и логика действий, об этом говорил Георгию Димитрову сам Сталин 7 сентября 1939 года: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.)… Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии… До войны противопоставление фашизму демократического режима было совершенно правильно. Во время войны между империалистическими державами это уже неправильно. Деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл».

Однако стратегия русской дореволюционной дипломатии, которой пренебрег Сталин, «дружить через одного», имела более чем серьезные основания, так же, как военный союз самодержавной России и республиканской Франции: и в Петербурге, и в Париже опасались, что не справятся с Германией поодиночке в случае войны.

Падение Парижа через десять месяцев после подписания пакта стало для него шоком. По свидетельству Хрущёва, Сталин «буквально бегал по комнате и ругался, как извозчик. Он ругал французов, ругал англичан, как они могли допустить, чтобы их Гитлер разгромил». Молниеносный разгром Франции означал крах надежд Сталина на затяжную войну на Западе.

Это было самым важным последствием пакта: второй (точнее — первый) фронт войны с нацистской Германией, отсутствием которого Сталин уже в ноябре 1941 года, среди прочего, объяснял неудачи Красной армии, был ликвидирован в июне 1940-го. На европейском континенте Советский Союз остался с Германией один на один. Точнее, с Германией и ее союзниками. Причем с Германией, многократно усилившейся. К середине 1941 года Германия оккупировала ряд европейских стран общей площадью 1922 тыс. квадратных километров с населением 122 млн человек. Это позволило ей почти удвоить экономический потенциал. К примеру, в оккупированных странах (в годовом измерении) железной руды добывалось в 6,5 раза больше, чем в Германии и Австрии, медной — более чем в 2 раза, бокситов — в 12,6 раза; чугуна и стали выплавлялось существенно больше. В Германии и Австрии ежегодное производство автомобилей составляло 333 тыс. штук, в оккупированных странах — 268 тыс. Для сравнения: в СССР в 1939 году произвели (с учетом автобусов) 201 687 машин, в 1940‐м — 145 390. И это лишь одна из многих позиций.

По словам одного из руководителей немецкой военной экономики Ганса Керля, «война на Западе резко изменила военно-экономическую обстановку в Германии… Норвегия, Голландия, Бельгия и главным образом Франция накопили в своих портах за первые семь месяцев войны огромные запасы стратегического сырья: металлов, горючего, резины, сырья для текстильной промышленности и т. д., которые теперь оказались в руках немцев в качестве военных трофеев. Промышленность этих стран также была хорошо снабжена сырьем и могла выполнять крупные немецкие заказы, не нуждаясь в новом сырье. База производства железа и стали была значительно расширена тем, что угольные шахты, рудники и сталелитейные заводы Голландии, Бельгии, Франции и Польши достались нам почти невредимыми. Германии, таким образом, была предоставлена исключительная возможность развить свою экономику за счет крупнейших промышленных предприятий захваченных стран».

Вдобавок Германия во многом решила вопрос с трудовыми ресурсами: польские военнопленные были направлены для работы в сельском хозяйстве, французские и бельгийские — в промышленности.

СССР в 1939–1940 годах присоединил территории общей площадью 460 тыс. кв. километров с населением около 23 млн человек. В экономическом отношении они не шли ни в какое сравнение с теми странами, что оказались под контролем Германии.

Пришлось обходиться собственными ресурсами. Советским правительством для наращивания производства вооружения и боеприпасов и в целом подготовки армии к войне было сделано очень много. Опережающими темпами наращивалось производство продукции тяжелой промышленности, в особенности в восточных районах страны. В 1940 году объем военной продукции возрос более чем на треть. Военная промышленность развивалась в три раза быстрее, чем вся остальная. Расходы на оборону в 1940 году составили 32,6% бюджета, достигнув самого высокого уровня в истории советского государства. Надо, однако, понимать, что это была сталинская экономика и вложения далеко не всегда давали ожидаемый эффект. Так, от 25 до 45% военного бюджета в предвоенные годы шло на финансирование авиапрома. К лету 1941 года производственные мощности советских авиазаводов в 1,5 раза превзошли германские. Однако переход к новым моделям самолетов проходил негладко, а их сборка стахановскими темпами нередко приводила к тяжелым последствиям.

К началу войны парк советских ВВС на 82,7% состоял из морально устаревших и изношенных машин. Наладить качественную массовую сборку новых самолетов за несколько месяцев было невозможно. В результате каждый третий самолет, выбывший из строя в первый год войны, был списан из‐за производственных дефектов. Всего за время войны советские ВВС потеряли 88,3 тыс. боевых самолетов; 45,2 тыс. из этого числа составили небоевые потери.

Активно развивалась советско-германская торговля. С декабря 1939 года по конец мая 1941‐го Германия импортировала из СССР 1 млн тонн нефтепродуктов, 1,6 млн т зерна (в основном кормового), 111 тыс. т хлопка, 36 тыс. т жмыха, 10 тыс. т льна, 1,8 тыс. т никеля, 185 тыс. т марганцевой руды, 23 тыс. т хромовой руды, 214 тыс. т фосфатов, а также некоторые другие товары. В импорте Германии СССР занимал пятое место после Италии, Дании, Румынии и Голландии. Многие импортированные из СССР продукты прямо или косвенно могли быть использованы в военных целях. Прежде всего это касается нефтепродуктов, в которых германская военная экономика испытывала острую потребность. В самой Германии, а также в союзных и оккупированных ею странах добывалось в год около 10 млн т нефти. Для сравнения: за 1940 год Германия получила из Советского Союза 657 тыс. т нефтепродуктов.

Однако это не была улица с односторонним движением. СССР получил образцы новейших германских самолетов (некоторых по нескольку штук, всего 35 единиц), в том числе «Дорнье-215», «Мессершмитт-109», «Мессершмитт-110», «Юнкерс-88», «Хейнкель-100», «Бюккер-131», «Бюккер-133», «Фокке-Вульф-58». Советский Союз закупал различные изделия для авиационной промышленности: мониторы для самолетов, стенды для испытания моторов, винты для самолетов, поршневые кольца, таксометры, высотомеры, самописцы скорости, систему кислородного обеспечения на больших высотах, сдвоенные аэрофотокамеры, приборы для определения нагрузок на управление самолетом, радиопеленгаторы, самолетные радиостанции с переговорным устройством, приборы для слепой посадки, самолетные аккумуляторы, комплекты фугасных, осколочно-фугасных и осколочных бомб и другие. Это было особенно ценно в связи с «моральным эмбарго», наложенным американской администрацией на торговлю с СССР в ответ на бомбардировки советской авиацией жилых районов Хельсинки во время советско-финской войны. Соответственно, американские авиафирмы прекратили поставки в СССР передовой техники и технологий. «Моральное эмбарго» было снято в январе 1941 года, когда Белый дом получил сведения, что в Германии обсуждаются планы нападения на СССР.

Советские авиастроители скопировали термические антиобледенители для советских бомбардировщиков ДБ-3 с «Юнкерсов». Капоты истребителей МиГ-3 — с «Мессершмиттов». По немецким образцам были спроектированы и некоторые другие элементы конструкций советских самолетов; из Германии были поставлены многие другие технологии военного назначения.

СССР закупал значительное количество оборудования для нефтеперерабатывающей промышленности, никелевых, свинцовых, медеплавильных, химических, цементных, сталепроволочных заводов. Из Германии поставлялось оборудование для рудников, в том числе буровые станки и 87 экскаваторов. В 1940–1941 годах поступило 6430 металлорежущих станков, в то время как общее число импортированных Советским Союзом из всех стран станков за 1939 год составило 3458.

Всего с января 1940 года по 22 июня 1941‐го СССР поставил Германии товаров на сумму 597,9 млн германских марок; из Германии были осуществлены обратные поставки на 437,1 млн марок; как видим, положительное сальдо составило 160,8 млн.

Новый виток в форсировании тяжелой индустрии и рост военных расходов тяжким бременем легли на плечи советских людей. Денежная эмиссия, сокращение производства товаров народного потребления быстро привели к инфляции и дефициту, точнее, их усугубили. Практически одновременно было развернуто очередное наступление на крестьянство, активная часть которого брала в аренду колхозные земли, а выращенную продукцию сбывала на рынке, тем самым в значительной степени решая проблему снабжения населения продовольствием. В мае 1939 года Политбюро решило остановить «разбазаривание» колхозных земель. Арендованные земли в течение лета и осени были изъяты и возвращены в «общественное пользование», что вовсе не означало, что кто-то будет их обрабатывать. Советско-финская война, поставки топлива и продовольствия в Германию внесли существенную лепту в развитие кризиса снабжения 1939–1941 годов. Пик кризиса пришелся на зиму 1939–1940 годов. Чтобы купить хлеб, люди занимали очереди с ночи.

Тов. Молотов, — писали главе советского правительства из Орджоникидзеграда (Бежицы) Орловской области в январе 1940 года, — Вы в своем докладе говорили, что перебоя с продуктами не будет, но оказалось наоборот. После перехода польской границы в нашем городе не появлялось ряда товаров: вермишель, сахар, нет вовсе сыра и колбасы, а масла и мяса уже год нет, кроме рынка. Город вот уже четвертый месяц находится без топлива и без света, по домам применяют лучину, т. е. первобытное освещение. Рабочие живут в нетопленых домах… Дальше самый важный продукт, без которого не может жить рабочий, это хлеб. Хлеба черного нет. У рабочих настроение повстанческое.

Иосиф Виссарионович, — обращалась к Сталину женщина из Нижнего Тагила в феврале 1940 года, — что-то прямо страшное началось. Хлеба, и то, надо идти в 2 часа ночи стоять до 6 утра и получишь 2 кг ржаного хлеба, белого достать очень трудно… Я настолько уже истощала, что не знаю, что будет со мной дальше. Очень стала слабая, целый день соль с хлебом и водой… Не хватает на существование, на жизнь. Толкает уже на плохое. Тяжело смотреть на голодного ребенка.

Большая война еще не началась, а население уже несло потери, превышающие потери некоторых великих держав во время Второй мировой войны. Заметно возросла смертность: в 1938 году умерли 3,483 млн человек, в 1939‐м — 3,829 млн, а в 1940‐м — 4,205 млн (в границах СССР до сентября 1939 года). Нетрудно подсчитать, что в 1940 году умерло на 700 тыс. человек больше, чем в 1938‐м. А ведь 1938 год был далеко не самым благополучным: это второй год Большого террора, в течение которого были расстреляны более 300 тыс. человек, а избыточная смертность заключенных составила около 100 тыс. человек. Ожидаемая продолжительность жизни у мужчин в 1940 году сократилась до 38,6 года, у женщин — до 43,9 года. Основными жертвами полуголодного существования стали дети: около 55% всех умерших в 1939–1940 годах составили дети до 5-летнего возраста. Недосчиталась армия и потенциальных солдат: по моим подсчетам, с сентября 1939‐го по июнь 1941 года умерли около 700 тыс. мужчин и подростков возрастов, которые подлежали мобилизации во время войны.

Несомненным выигрышем был как будто территориальный: границы СССР существенно отодвинулись на запад. Вопрос в том, насколько защитимы были новые границы, насколько принципиален был этот территориальный выигрыш в условиях маневренной войны и современных средств передвижения? Если в августе 1939 года у Германии и СССР не было ни одного сантиметра общей границы, то теперь Советский Союз граничил с Третьим рейхом и его союзниками на колоссальном расстоянии от Баренцева до Черного моря. Ответ был получен в первые недели войны: в приграничных сражениях с 22 июня по 9 июля 1941 года войска Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов потеряли убитыми и ранеными около 600 тыс. человек, а также свыше 11,7 тыс. танков, около 4 тыс. самолетов и 18,8 тыс. орудий и минометов. Из 170 советских дивизий, принимавших участие в приграничных сражениях, 28 были полностью уничтожены. К 10 июля противник потерял 79 058 человек убитыми и ранеными, 1060 орудий и минометов, 826 самолетов и 350 танков. Наиболее тяжелые потери понес Западный фронт: 417 790 человек из 627 300, причем свыше половины от общего числа (341 073) составили безвозвратные потери. За неполные три недели были потеряны Литва, Латвия, почти вся Белоруссия, значительная часть Молдавии, Украины и Эстонии. Вильнюс был взят 24 июня, Минск — 28‐го, Львов — 30-го, Рига — 1 июля 1941 года.

Немалое значение имело отношение к происходящему населения присоединенных к СССР территорий. Значительная часть жителей «освобожденных» или «добровольно присоединившихся» территорий рвения в защите нового отечества не проявила. Они массово дезертировали из Красной армии, а то и стреляли в спину ее бойцам. В результате значительная часть жителей присоединенных территорий, призванных в РККА, была переведена в трудовые батальоны.

Через два месяца после начала войны Ольга Берггольц констатирует: «Мы были к ней абсолютно не готовы, — правительство обманывало нас относительно нашей „оборонной мощи“. За восемь лет Гитлер сумел подготовиться к войне лучше, чем мы за 24 года». Через три месяца, услышав о сдаче Киева, она пишет: «Боже мой, Боже мой! Я не знаю — чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству. Этак обосраться!»

Любопытно, что Сталин использовал для оценки собственной деятельности тот же неблагозвучный глагол, что и поэт, только гораздо раньше. После падения Минска он заявил соратникам: «Ленин оставил нам великое наследие, мы — его наследники — все это просрали». Вождь поторопился. Как поторопился начальник генерального штаба сухопутных сил вермахта генерал Франц Гальдер, записавший в дневнике на 12‐й день войны, 3 июля 1941 года: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Россия справилась с Гитлером и пережила Сталина.

История — не компьютерная игра, ее невозможно запустить заново. Мы можем предполагать, что было бы, если бы… но оценивать лишь то, что произошло в действительности. На мой взгляд, заключение пакта с гитлеровской Германией, используя высказывание Антуана Буле де ла Мёрта по другому поводу, было «хуже, чем преступление — это была ошибка». Ошибка, за которую пришлось заплатить своими жизнями миллионам людей.