Ничего личного

Олег Бойко, 2021

Главный герой – Александр – не богат, но он живет в столице и у него есть практически все, что нужно: любимая и любящая спутница жизни, работа, квартира, машина… А еще он скоро станет отцом… Но однажды он случайно попадает на встречу выпускников в небольшом поселке на черноморском побережье, где когда-то жил, и тяжелые воспоминания о печальных событиях тринадцатилетней давности, от которых он долгое время бежал, с новой силой настигают Александра. Только уже ничего не исправить и виновных в давней трагедии не найти – так уж случилось. Мало того, он вместе с несколькими старыми приятелями по школьной скамье странным образом оказывается втянут в расследование неожиданного и загадочного похищения полугодовалого сынишки бывшей одноклассницы, даже не подозревая о том, как круто вскоре изменится его собственная жизнь и его отношение к ней. "Ничего личного" – это книга о переосмыслении ценностей и взглядов на жизнь, любовь, дружбу, предательство и прощение… Содержит нецензурную брань.

1

Это был четверг. Вечер.

Странный выбор дня недели для встречи выпускников, но так уж вышло. Те, кто живут не в столице, а в маленьком поселке городского типа на черноморском побережье, могут себе позволить подобную роскошь. Здесь на следующее утро никого не будет ждать турникет, на котором в строго определенное время надо отметить свой пропуск. Здесь все гораздо проще: порядки и сами люди. Здесь все свои. Но я чувствовал себя лишним.

Ей богу, пятнадцать лет назад, спустя год после выпускного, все это было круто: порой до вульгарности разодетые и накрашенные девчонки изо всех сил пытались показать бывшим одноклассникам, какими завидными невестами они стали, а чуть подвыпившие парни смело курили на крыльце школы, которую не так давно закончили. И это было показателем самостоятельности. Но не сейчас… Сейчас, честное слово, это выглядело смешно… Двадцать человек пытались показать себя с лучшей стороны, доказать, что они преуспели в жизни, добились каких-то высот.

А что на самом деле?

На самом деле мы все пытаемся соответствовать одному и тому же образу, который нам навязывает общественное мнение. Не знаю, как у девочек, но у парней — это так: к тридцати годам ты должен чего-то добиться в этой жизни. У тебя должна быть семья, минимум один ребенок, а лучше двое, постоянная работа, стабильный заработок, пускай, съемное, но отдельное жилье, и машина, даже если она взята в кредит, и ты должен платить за нее ближайшие пять лет.

Но тем вечером я понял, что выглядел просто каким-то счастливчиком по сравнению со многими своими одноклассниками. Во всяком случае, несколько парней признались, что завидуют мне, а парочка одноклассниц сказали, что в свое время смотрели не в ту сторону. В шутку, скорее всего. А если и нет, то вопрос в другом: где они были раньше? И где бы я сейчас был, посмотри они тогда на меня иначе? И что было бы, сделай я тогда другой выбор?

Сейчас никто не скажет, как все сложилось бы. Может быть и неплохо… А с другой стороны, мне грех жаловаться на свою жизнь.

Мне тридцать один год. Живу я в Москве, в квартире, купленной в ипотеку под грабительский процент, работаю тоже в столице — менеджером в офисе крупной компании. Маленький винтик в огромной системе. Много ли я зарабатываю? НЕ ОЧЕНЬ! Едва хватает на то, чтобы погашать оба кредита (машина и квартира), ну и не умереть с голоду… Я не женат, но есть подружка по имени Кристина, с которой мы и живем в той самой квартире, за которую мне предстоит расплачиваться всю свою жизнь. Детей пока нет, но Кристина на шестом месяце беременности… А это значит, что в ближайшем будущем мне предстоит серьезный разговор с руководством о прибавке к жалованию, потому что через три месяца остатки моей зарплаты и пособие Кристины нам придется делить не на два, а на три… Причем третья часть, по опыту большинства женатых друзей, у кого есть дети, обещает быть весьма внушительной, учитывая необходимость покупки детской кроватки, пеленального столика, пеленок, распашонок, игрушек, бутылочек, стерилизаторов, памперсов и всех прочих детских штуковин, о которых я раньше никогда в жизни не слышал.

Вся моя привычная жизнь: работа, дом, возможно, моя будущая жена (хотя, тему женитьбы я старался избегать в разговорах, что ее сильно задевает, особенно в нынешнем положении), мой будущий ребенок (судя по результатам УЗИ, девочка, но кто ее или его знает на самом деле) — все они ждали меня там — в столице. А я в тот самый четверг был в этом маленьком поселке, где жил и учился в школе с пятого по одиннадцатый класс, и в котором не помню, когда последний раз был (точнее, помню, но лучше бы не вспоминать) — отмечал с бывшими одноклассниками пятнадцать лет выпуска. И хрен бы меня кто затащил сюда, если б не командировка в Краснодар, где я неожиданно встретил Виталика, уговорившего приехать на выходные и повидать старых друзей. Благо, что я завершил все свои дела еще в среду и до следующего понедельника мог быть свободен.

Где-то на заднем плане внутри старого здания школы глухо ухали басы старых колонок — гордости нынешнего учителя музыки и по совместительству звукорежиссера на этом вечере. В широких окнах актового зала были видны всполохи светомузыки. С крыльца доносились чуть охрипшие от алкоголя и курева голоса парней, отчаянно пытавшихся показать себя эдакими расслабленными и уверенными хозяевами своих жизней, и заливистый смех хотел сказать девушек, но буду более честен, если скажу женщин, потому что от девушек в большинстве из них осталось только желание подольше ими казаться…

Неужели я тоже производил подобное впечатление?

Вот, к примеру, из нашего класса, который к выпуску насчитывал двадцать шесть человек, пятерых уже не было в живых. Двое разбились насмерть, попав в аварию, у третьего случился инсульт, у четвертого — передозировка, и… еще один несчастный случай, о котором мало кто что знал… Одним словом трагическая нелепость… Но я не хотел об этом думать. И мало кто хотел вспоминать, а, тем более, говорить о том случае.

Лучше о том, что собой представлял наш некогда дружный коллектив. Как я узнал, четверо ребят занимались каждый своим бизнесом (здесь все в кучу: и купи-продай, и строительные подряды, и туризм), но дела шли весьма успешно, если не считать, что за глаза их называли бандитами. Еще двое — самые настоящие бандиты — каждый отсидел за убийство, и теперь оба работали грузчиками на овощебазе. Еще двое трудились инженерами в местной котельной. Один — следователь в районном УВД, и еще один — репортер в краевой газете — он-то меня и притащил сюда из Краснодара.

Из оставшихся десяти девчонок три уехали учиться в Москву и Питер, и больше о них никто ничего не слышал, остальные же все нашли свое место здесь: кто — в одном из множества пансионатов и баз отдыха, кто — в больнице, кто просто домохозяйкой. Даже первая красавица нашего класса, вечно задиравшая нос и строившая из себя королеву, к которой на кривой козе нельзя было подъехать, и та жила с бывшим физруком из соседней школы и работала кассиром на автобусной станции. Печально, если не сказать больше.

Так что со своей квартирой в Москве, машиной и работой (а еще я не нашел ничего лучше, чем прийти на этот праздник в костюме и при галстуке) я был там словно не в своей тарелке. Да, я не приезжал сюда последние тринадцать лет, но вовсе не потому, что зазнался, а совершенно по другой причине, о которой не хотел говорить. Зато буквально каждый считал своим долгом обратить на это внимание и спросить, не слишком ли все просто для меня, как для жителя столицы? И хоть бы кто-нибудь из них самих сказал, что недоволен своей жизнью. Наоборот, каждый пытался убедить, что это именно то, к чему он стремился всю свою сознательную жизнь. Но стоило только мне сказать, что едва свожу концы с концами, как я в ответ посыпались упреки в том, что прибедняюсь. Сплошное лицемерие и, возможно, зависть. Было бы чему завидовать…

Вот поэтому в какой-то момент я решил ненадолго отойти в сторону. Сидел на холодном пластиковом кресле построенных совсем недавно трибун у края школьного футбольного поля, смотрел в сгущающиеся сумерки и пытался выгнать из головы дурные мысли о прошлом. Знал, что стоит только вернуться в компанию, как они тут же растворятся, но, признаюсь, иногда помучить себя такими воспоминаниями бывает даже приятно — это, наверное, одна из форм мазохизма.

Накрапывал дождь. Я медленно опустил веки и подставил лицо его мелким каплям, колющим кожу микроскопическими иголочками. Услышал торопливые шаги и снова открыл глаза.

— Сань, ты чего тут один сидишь?

Спивакова Юлия, она же Юлька-медсестра. Одноклассница и лучшая подружка моей бывшей девушки, которая получила свое прозвище из-за профессии своей матери, заведовавшей родильным отделением в местной больнице, и потому что время от времени снабжала школьную аптечку всякой мелочью с маминой работы. Пошла по материным стопам и теперь работала там же медсестрой.

Минимум макияжа, как всегда хрупкая с виду, с аккуратно уложенными волосами, в весьма целомудренном шерстяном платьице. Одна из тех девушек, которым не нужны «мэйк-ап» и «пуш-ап», чтобы подчеркнуть свою по-настоящему женскую красоту.

— Да так… Вышел воздухом подышать…

— Грустишь?

— Не обращай внимания, Юль… Просто нахлынуло…

Я постарался выдавить из себя некое подобие улыбки, наши глаза на мгновение встретились, и я уловил в ее взгляде, как мне показалось, искреннее участие и даже тревогу.

— Это из-за Вероники? — тихо, почти шепотом спросила она и, поежившись, обняла себя за плечи.

Я не ответил и только один раз кивнул головой, стараясь не встречаться с ней взглядом. Боялся показать увлажнившиеся глаза, да и голос тоже выдал бы, что я готов пустить слезу. Впрочем, Юлька тоже не искала взглядом встречи, тяжело вздохнула и, глядя через футбольное поле на покачивающиеся за ним деревья, спросила:

— Сколько лет прошло с последней встречи, тринадцать?

— Да…

— И что, никак не отпускает?

— Черт его знает… — я пожал плечами. — Бывает, и думать забудешь, живешь себе, не вспоминаешь… А потом как нахлынет, и хоть в петлю лезь… Тоска, одним словом…

— Ну, ты чего это, Сань? — Юлька подошла ко мне вплотную и, по-матерински обняв за плечи, погладила ладонью по намокшим волосам. — Все это уже давно в прошлом… Прекращай!

Ей богу, не знал бы, что она замужем и у них двое детей, я бы подумал, что она меня клеит, разыгрывая роль все понимающей утешительницы. К тому же, вспоминая школьные годы, могу сказать, что это было вполне в ее духе. Но то ли накопленный жизненный опыт, то ли еще не до конца утраченная вера в людей подсказывали, что сейчас все ее действия и слова искренни.

— Просто у меня такое чувство, что мы оба не сказали друг другу чего-то… Как будто побоялись сделать это вовремя, не успели…

— Эй! — Юлька неожиданно сильно тряхнула меня за плечи. — Хватит! Слышишь? С тех пор уже жизнь целая прошла! Вон, у тебя, ты сам говорил, есть любимая и любящая женщина, которая ждет тебя дома! Вы ждете ребенка… Это ли не чудо, Саня?!

— Возможно, Юль… Но все равно как-то не по себе, честное слово…

— О-о-о, да! Кто бы сомневался… — усмехнулась она в ответ. — Муки совести… Ты не меняешься: снаружи черствый сухарь и циник, а внутри…

— Размазня?

–…чувствительный человек с тонким устройством души. Но, если тебе больше нравится РАЗМАЗНЯ, то — пожалуйста!

Не знаю почему, но я не смог не улыбнуться. Даже рассмеялся.

— Спасибо, Юль! Ты умеешь поддержать в трудную минуту. Этому учат на курсах медсестер?

— Этому жизнь учит… Если хочешь помочь человеку — помоги делом, не можешь делом — помоги словом.

— А если и словом не знаешь, как помочь?

— Тогда не надо делать вид, что хочешь помочь…

Логика в ее словах без сомнения присутствовала. Не знаю, когда Юлька успела стать философом, раньше я за ней ничего подобного не замечал, но сегодня она меня просто сразила наповал своей непохожестью на ту стервозную девчонку, которая, как мне всегда казалось, плохо влияла на Веронику и будто бы даже ревновала мою бывшую девушку ко мне. Наверное, с годами люди на самом деле меняются. Иногда кардинально.

Мои мысли прервал шум мотора и осветивший нас с Юлькой яркий свет автомобильных фар. Это кто-то лихо зарулил на школьный двор и припарковал свое авто на стоянке прямо перед трибунами у футбольного поля.

Разомкнув объятия, Юлька чуть отстранилась от меня и прикрыла глаза ладонью, чтобы свет фар не так сильно слепил. Я тоже встал на ноги и повернулся к машине — здоровенному «Мерседесу» S-класса, хозяин которого уже заглушил двигатель и, погасив фары, выбрался из салона под моросящий дождь.

Это был смуглый чуть располневший мужчина нашего же возраста с густой кудрявой копной черных волос и слегка облагороженной недельной порослью на лице, одетый в черные джинсы и кожаную куртку, под которой навыпуск была надета просторная цветастая рубашка.

— Ба-а!!! Какие люди… — всплеснул он руками. — Извините, если вдруг помешал вашей идиллии… Юль, муж-то знает, что у тебя тут «лова-лова»?!

— Заткнись, Бахти! За собой лучше смотри.

И тут меня осенило — это был Бахти Шекеров по прозвищу Цыган. Впрочем, не только по прозвищу. Он на самом деле был цыганом.

Знаю, это прозвучит странно, но когда-то их табор стоял на окраине поселка за совхозными садами. Чем они зарабатывали себе на жизнь, никто толком не знал, но слухи разные ходили: от похищения людей ради выкупа до откровенного разбоя. Все, что в детстве видел я — это разведение лошадей, организация ярмарочных представлений с гаданиями по рукам и на картах, катание всех желающих в своих кибитках и не прекращающаяся торговля бесчисленными побрякушками.

Что касается Бахти, то он был одним из немногих, чьи родители отдали своего ребенка в школу, чтобы тот получил хотя бы начальное образование. Его отец был цыганским бароном. И, видимо, они не прогадали, учитывая то, на какой машине их сын теперь разъезжал. А в школьные годы парень был изгоем. Помню, как тогда над ним издевались (и я не был исключением, о чем сейчас искренне сожалею, потому как с годами мозгов прибавилось), обзывая то «марафонцем» из-за того, что парню приходилось ежедневно пешком преодолевать около восьми километров в одну сторону по дороге в школу, то «конокрадом» из-за его цыганской крови, а то попросту прилагательным, характеризующим цвет его пятой точки. И лишь один человек, по крайней мере, при мне, ни разу не сказал ему обидного слова — это Вероника.

— Саня? — удивленно спросил он, видимо рассмотрев, с кем это обнималась наша общая одноклассница. — Вот так сюрприз!

Захлопнув дверцу машины, он медленно подошел к нам и протянул мне руку.

— Здравствуй, Бахти! — я ответил на его рукопожатие и кивнул в сторону машины. — Вижу, дела идут…

— Да… А вы чего тут под дождем?

— Вышли воздухом подышать… — моими же словами ответила ему Юлька.

— Секретничаете, поди? — подмигнул он ей в ответ.

— Хмм… — поспешил ответить я в шутливом тоне. — Ты нас застукал в момент оказания неотложной медицинской помощи…

Но любопытству Бахти не было предела:

— И что же такого страшного с тобой стряслось?

— Да так, взгрустнулось… Вспомнил про Веронику…

— Ах, да, конечно, — Бахти сразу осекся и потупил взгляд. — Я понимаю… Беру все свои слова назад.

И снова повисла неловкая пауза.

Я уже заметил, что как только разговор сводился к ней, все сразу умолкали и отводили глаза. Никто не хотел вспоминать о Веронике. Все, что я слышал — это «да, жалко девочку…» или «ах, она бедняжка…» и ВСЕ! Для всех она осталась в прошлом.

— Может, хватит уже тут мокнуть? — наконец прервал молчание Бахти. — Там, вон, праздник, музыка… люди ждут…

Я быстро переглянулся с Юлькой и посмотрел ему за спину — там действительно со школьного крыльца нам махали руками и звали присоединиться к их компании.

— Давай-давай! — Бахти бесцеремонно схватил Юльку за руку и потащил ее за собой, а потом обернулся и жестом позвал меня, — Идешь?

Будто у меня был выбор…

И я пошел за ними.

Навстречу утреннему похмелью.