ЧП в роте

Олег Анатольевич Журавлев

Светлые и чистые порывы главного героя добросовестно отслужить в армии разбиваются о жестокую реальность и несправедливость.

Глава 4

В армии много традиций. Одна из них — развод на занятия. Утром, задолго до намеченного часа серо-разрешеченный асфальтированный прямоугольник полкового плаца постепенно заполняется ротами, отдельными группами офицеров и прапорщиков. Оркестр разливает вокруг золото труб. Роты отрабатывают строевой шаг: слышится истошный крик «И-и-и-р-раз!», и сотня человек стройными шеренгами проходит вдоль пустой трибуны, отдавая честь микрофону. А по всему плацу вместе с четким грохочущим шагом разносится голос ротного, бегающего вдоль строя: «Ножку, ножку! Четче шаг! Равнение! А, чтоб вы сгорели!» Он быстро бежит в голову колонны, разворачивает роту, и все начинается сначала. А те командиры, которые уверены в своих людях или вообще ни в ком не уверены, проверяют солдат на месте. Выравнивают в затылок друг другу, делают замечания то одному, то другому, выскакивают перед ротой, дают последние указания, когда их уже совсем не стоит делать.

Идет командир. Оркестр умолкает, и на приветствие начальника полк в сотни глоток бодро отвечает, а эхо вторит «ва-е, ва-е, ва-е». После торжественной части — официальная: оглашаются приказы о поощрении и наказании, о повышении и понижении, другие важные и менее важные документы, проверяется внешний вид офицеров и прапорщиков, а заодно и всего личного состава. Но вот финал: роты одна за другой проходят строевым шагом, отдавая честь командиру части. Счастливчики занимают свое место в строю. Неудачники, а ими бывают те, кто плохо стучал сапогами, шел не в ногу и забыл о равнении, проходят по второму или по третьему разу. После этого поются ротные песни и полковая, а после общего «концерта», где каждый и слушатель, и зритель, и исполнитель, все расходятся на занятия.

— Товарищи курсанты, — начал свою речь старшина. — Мы ежедневно должны здороваться с командиром роты. Этим мы проявляем свою культуру, воспитанность, и, кроме этого, здороваться положено по уставу.

Фролов с особым вниманием слушал сержанта.

Мишин на секунду прервал свое объяснение:

— Что с тобой? Плохо?

— Ничего, — не мигая, ответил Фролов.

— А чего вылупился на меня?

— Виноват, товарищ сержант. Ем.

В строю прокатился смешок.

— Ты мне эти шутки брось, Фролов. Не люблю я их. А если решил глаза пялить, то вон возьми устав. Больше пользы будет. Итак, продолжим. Все уяснили, зачем необходимо здороваться? А теперь потренируемся.

Он отошел на середину строя, прокашлялся и рявкнул:

— Здравствуйте, товарищи курсанты!

Строй разразился ревом. Каждый стремился перекричать не только товарища, старшину, а и самого себя. Но самое удивительное, что этот звериный вой понравился Мишину.

— Неплохо. Только веселее, веселее. И громче. Примерно вот так, — и старший сержант изобразил, как «примерно» надо кричать.

Получилось довольно внушительно.

Дежурный по роте косо поглядывал на часы, ожидая с секунды на секунду начальника. Старшина оправлял китель, подтягивая «случайно» ослабленный ремень, выровнял шапку, застегнул «вдруг» расстегнувшийся крючок, пригладил «неожиданно» отросшие сзади кудри, вытянулся в струнку и принял подобострастный вид.

Ротный — зверь, наверное, думал Фролов, наблюдая за манипуляциями сержанта. В его воображении он рисовался детиной огромного роста, широченным в плечах (видимо, для этого и открыты две створки дверей — в одну-то не проходит). Выражение лица должно быть обязательно свирепым, глаза гореть злым огнем. Да, такого командира не только Мишин, любой забоится. У такого любая рота станет отличной. А голос, видимо, похлеще старшинского. И Фролов с опаской посмотрел вверх. Прямо над ним висела красивая люстра. Не дай бог, сорвется от рева, подумал он и отодвинулся в сторону.

— Что толкаешься, — недовольно зашипел на друга Ваганов.

— Да молчи ты, — отмахнулся Фролов.

По казарме разнеслась команда «Смирно!».

В дверях стоял маленький сухонький капитан. Дежурный, сделав два четких строевых шага, на третьем поднял ногу так высоко, как будто намеревался попасть ротному в грудь. Подобный же маневр совершил и старшина, доложив, что в его отсутствие в роте происшествий не произошло. Капитану такое задирание ног, видимо, особенно понравилось.

Развернувшись к роте лицом, офицер тоненьким тихим голосом поздоровался и был тут же оглушен ревом сотен луженых глоток.

— Зачем кричать? — он недовольно сморщился. — Это все ваши проделки, Мишин. Сколько раз просил не кричать. Ну, да ладно. Пополнение приняли?

— Так точно, — рявкнул сержант.

— Сколько?

— Пятнадцать.

— Подшиты?

— Никак нет.

— Значит, на развод их не выводить. Пусть приводят себя в порядок. На работы и занятия не привлекать. Но только сегодня.

— Ясно.

— С ними оставить сержанта Дронова.

— Есть!

Через пять минут все пятнадцать человек сидели в бытовой комнате и неумело пришивали свои первые погоны и петлицы. Сержант Дронов, павлином прохаживаясь между курсантами, указывал то одному, то другому.

— Вот так подшивай… Это наоборот… Поменьше стежки делай — видно будет… Аккуратнее, куда спешишь?..