Вернувшийся к ответу

Олег Александрович Якубов, 2023

…Человеку не дано вернуться к самому себе, прежнему. Но он может вернуться к ответу. Наверное, у каждого думающего человека должен наступить такой момент, когда он сам себе обязан ответить на множество вопросов. В том числе, или в первую очередь, на вопрос: «А как ты жил, как живешь теперь?» Новый роман Олега Якубова – это остросюжетное произведение, композиция которого позволяет читателям на протяжении всего повествования переноситься между прошлым и настоящим главного героя и его друзей. Роман написан занимательно, захватывая насыщенностью событий, узнаваемостью многих героев и драматизмом повествования. Олег Якубов – известный писатель, журналист-международник, автор более тридцати книг, общий тираж которых превышает несколько миллионов экземпляров. Произведения Олега Якубова неоднократно переводились в разных странах мира. Автор является членом Союза писателей Европы, удостоен престижных литературных и журналистских международных премий.

Глава десятая

Коля Волков, или Волчок, как звали его все без исключения, был достопримечательностью музучилища. Он перепробовал все факультеты, включая отделение узбекских народных инструментов, бессчетное количество раз оформлял академотпуска и готовился отметить свой десятилетний юбилей пребывания в альма-матер, как он пышно именовал училище. Волчок к музыке был равнодушен. Он бредил сценой, но каждый год бесславно проваливал вступительные экзамены в театральный институт. Главной же особенностью Коли было то, что он знал все городские новости и сплетни. Причем во всех областях. Коле было известно, какие дефицитные товары будут продавать сегодня в ЦУМе после обеда; он с мельчайшими подробностями рассказывал, кто вчера в ресторане ужинал вместе с известным футболистом «Пахтакора»; о театральных интригах, в лицах, мог повествовать часами.

Поэтому Аркадий ничуть не удивился, когда, встретив Волкова в городском сквере, услышал от него все городские новости, включая журналистские.

Горожане любили свой сквер. Здесь росли высаженные еще в девятнадцатом веке, в три обхвата, деревья, а таких роскошных огромных роз, как в сквере, не было нигде. Сквер, естественным для того времени образом, носил имя Октябрьской революции, но об этом знали только чиновники. Ташкентцы говорили попросту «сквер», приходили сюда отдохнуть в тени развесистых деревьев, с кем-нибудь встретиться и поболтать. Посидев в сквере минут пятнадцать-двадцать, каждый непременно встречал здесь если не близких друзей, то знакомых — точно. В незапамятные времена в самом центре сквера на невысоком постаменте стояла скульптурная композиция: на садовой скамейке, до неприличия плотно прижавшись друг к другу, сидели Ленин и Сталин. Ильич дружелюбно водрузил каменную лапу с растопыренными пальцами на сталинское плечо и по замыслу скульптора, очевидно, улыбался, хотя улыбка скорее напоминала хищный оскал. Маленького Аркашку отец водил в сквер, где он катался на трехколесном велосипедике и, объезжая вождей, зажмуривал глаза — отчего-то он боялся этих каменных истуканов.

В одну ночь Владимир Ильич остался без своего соседа по скамейке. После знаменитого хрущевского разоблачения культа личности, когда Никите удалось все же выкинуть из мавзолея гроб с забальзамированным телом «отца народов», городские власти Сталина со скамейки содрали. Ленину без «другана» было неуютно, да и руку, которая до этого на плече лежала, девать стало совершенно некуда. К тому же скамейка, лишившись второго «сидельца», теперь выглядела так, словно над ней хулиганы надругались. Одинокого Ленина сначала перетащили в самый отдаленный угол сквера, а потом и вовсе куда-то убрали. Центр надолго огородили брезентом, а когда брезент сняли, на общее обозрение предстала возвышающаяся на постаменте огромная башка с развевающейся неопрятной бородой. Отныне на горожан взирал Карл Маркс. Степенные ташкентцы, собираясь погулять, по-прежнему говорили: «Пойдем в сквер», — молодежь, с появлением бородатого чудища, на своем сленге договаривалась: «Встретимся у лохматого». Юные завсегдатаи сквера, часами просиживающие в здешнем кафе, где дешевое вино из местного винограда продавали в розлив, называли себя «скверные мальчики».

…Когда Волков покончил с городскими новостями, неожиданно огорошил Маркова вопросом: «Подработать не хочешь? В редакции газеты «Геолог» курьер требуется. Работа не пыльная, я узнавал — три раза в неделю из редакции в типографию гранки отвезти, а из типографии в редакцию — сверстанные полосы. Даже есть спецтранспорт — мотороллер «Вятка», почти новый. Я бы и сам пошел, но меня тут пригласили помочь в постановке спектакля…» — и Волчок понес такую завиральную ахинею, что Аркаша попросту пропустил ее мимо ушей.

За несколько месяцев, что прошли после выписки из больницы, он добросовестно обошел все редакции. «Взрослые» газеты на вчерашнего юнкора смотрели со снисходительным пренебрежением, в единственную в республике молодежку ему путь был закрыт. «А почему бы не попробовать устроиться в этот «Геолог»? — мелькнула у него мысль. — Хотя бы и курьером, а там видно будет».

— Хорошо, что я случайно сюда забрёл, — прервал он излияния Волкова. — А где эта газета находится? Пожалуй, загляну туда.

— Случайностей в этом мире нет, а есть служба совпадений, которая работает круглосуточно, — напыщенно провозгласил Волчок и назидательно велел: — Не загляну, а мчись на всех парусах. Ты не первый, кому я об этом сказал. Беги и молись, чтобы вакансию не заняли, место-то хлебное.

***

Редакция газеты «Геолог» ютилась в крохотной двухкомнатной деревянной пристройке, которая притулилась на задворках министерства геологии. В первой комнатенке сидела машинистка с лицом, которое глубокими морщинами и цветом напоминало печеное яблоко. Она колотила по клавишам всеми десятью пальцами с невероятной быстротой. Пулеметная дробь и лежащий перед ней текст ничуть не мешали женщине вести с каким-то невзрачным типом ожесточенный спор, в котором матерные слова составляли основу, а обычные служили не более чем связующими междометиями. Соображая, как бы половчее вклиниться в этот спор со своим вопросом, Марков сначала не понял, что машинистка обращается к нему: — Ты что оглох, я тебя уже десятый раз спрашиваю: тебе чего?

— Я по поводу работы, мне сказали, вам курьер нужен.

Не отрываясь от клавиатуры, машинистка зычно крикнула: «Гавнадий Иваныч, тут курьер пришел», — и кивнула Маркову на открытую дверь в соседнюю комнату.

Человек пять мужчин окружили довольно большой письменный стол, за которым восседал человек в костюме и даже в пальто. Посередине стола лежала огромная велюровая шляпа, которая на вид была ничуть не моложе своего владельца.

— Это вы курьер? — спросил мужчина красивым басом.

«Ему бы в опере петь», — мелькнула у Аркадия мысль, но он торопливо ответил: — Да, то есть я хотел узнать, нужен ли вам курьер. Мне сказали…

— Подходите поближе, присаживайтесь, — доброжелательным тоном пригласил Маркова тот, кого машинистка так непочтительно назвала Гавнадием Иванычем. Остальные расступились и занялись своими делами.

— Ну-с, как ваше имя и вообще — кто вы такой?

— Меня зовут Аркадий Марков. Я печатался в молодежной газете. Закончил ташкентское музыкальное училище, поступил в консерваторию, сейчас взял академический отпуск. Хотелось бы поработать.

— Мечтаете стать журналистом? — прозорливо догадался редактор. — Ну что ж, вы безошибочно пришли туда, куда надо. Наша газета может стать для вас настоящей школой, так сказать, трамплином в большую журналистику. Здесь работают, не побоюсь этого определения, сливки, столпы республиканской и даже отечественной журналистики. Ну, а я имею честь возглавлять сей славный коллектив золотых и серебряных перьев, и зовут меня Геннадий Иванович Леонтьев. Когда готовы приступить к работе?

— Да хоть сейчас! — горячо воскликнул Аркадий, еще не веря в свою удачу.

— Прекрасно, прекрасно. В таком случае готов дать вам первое задание. Но сначала скажите, вы в детстве мечтали стать суворовцем?

Вопрос был настолько неожиданным, что Аркадий сначала опешил и ответил не сразу:

— Ну, конечно, как все мальчишки. Мне очень нравилась форма суворовцев, их черные брюки с лампасами, белые гимнастерки с красными погонами…

— Аркадий, не говори красиво, — величавым жестом прервал его Леонтьев, демонстрируя, что с романом Тургенева «Отцы и дети» он как минимум знаком. — Все намного проще. Напротив нашего министерства раньше было суворовское училище.

— Да, я знаю, мы здесь жили неподалеку, — вставил «новобранец» свои «пять копеек».

— Вот и прекрасно, — обрадовался редактор. — Возле училища есть продовольственный магазинчик, его местные жители по старой памяти «суворовский» называют. Так вот. Сбегай в магазин и купи две бутылки водки, буханку серого хлеба, к вечеру как раз горячий подвозят, и две селедки, только обязательно бочковые, и пожирнее выбирай. Валька! Лук у нас есть? — своим звучным голосом прокричал редактор, и из соседней комнаты тотчас раздался голос машинистки: «Целых три луковицы».

— Значит, лук покупать не надо. Держи деньги и — одна нога здесь, вторая уже тоже здесь.

Отправляясь в суворовский магазин, куда он еще детсадовским малышом, зажав в кулачке медный пятак, частенько прибегал, чтобы купить свежий бублик, Аркаша одно лишь заклинание твердил: только бы никого из знакомых не встретить. И первой, кого он увидел, была уборщица Айниса, тетя Аня, как ее звали и взрослые, и дети. «Ноги вытирай», — буркнула тётя Аня, но, к счастью, его не узнавая. Он взял с полки хлеб, со знанием выбрал две селедки — дело привычное, не раз в этом магазине по поручению родных селедку покупал, — и протиснулся к прилавку. Хорошо, что продавцы здесь давно поменялись. Преодолевая смущение — водку-то покупал впервые в жизни, протянул деньги и, сам не понимая, с чего вдруг, брякнул: «Килограмм водки».

— Чего, чего? — опешила продавщица, а потом рассмеялась. — Ну ты хохмач. Надо же — водки ему килограмм. Ну, держи свой килограммчик, — она протянула ему две поллитровки и снова рассмеялась.

С объемистым свертком в руках поспешил в редакцию, где юного гонца ждали с нетерпением.

Сославшись на какие-то неотложные дела, Аркадий отказался от участия в попойке и отправился домой. На следующий день, часам к десяти, он приехал в редакцию, где, кроме Вальки-машинистки, никого не было. Она запихивала в полуразвалившийся шкаф свернутый матрас — не было никаких сомнений, что ночевала она здесь же. В помещении, что называется, дышать было нечем — тяжелый запах алкоголя и табака перешивался с запахами неубранной еды, на столах валялись куски недоеденной селедки. Повсюду — пустые бутылки, из-под водки и дешевого портвейна. Судя по всему, приверженность к суворовцам здесь вчера проявляли еще не раз.

— Ты чего приперся ни свет ни срамши? — попеняла ему машинистка. — У нас сегодня верстки нет, раньше двенадцати никого не будет.

Она принялась собирать грязную посуду, потом бросила, взялась за веник.

— Чего стоишь — руки в брюки, — прикрикнула она на новичка. — Все равно дел никаких нет. Давай, помогай.

— Я позже зайду, часам к двенадцати, — ответил Аркадий и твердо, с вызовом даже, добавил: — Я сюда курьером устроился, а не уборщицей.

— Ишь ты, барин какой выискался, — визгливо начала Валька, но, видя, что парень направился к двери, тут же искательным тоном запричитала:

— Погоди, погоди, дай хоть рубчик-то на поправку, я в получку отдам.

Возле входа Аркадий еще накануне приметил «почти новый» мотороллер — проржавевшую «Вятку», которая с трудом, кашляя, как больной в последней стадии чахотки, но все же завелась. Номерного знака на этом допотопном транспортном средстве не было. Аркадий снова зашел в редакцию, ножницами вырезал заголовок газеты, приклеил на картонку и приспособил свое изобретение вместо номера. После чего, удовлетворенный, отправился по своим делам.

Когда он вернулся, в комнатах был относительный порядок. Раскрасневшаяся, явно поправившая здоровье Валька пристроилась у нерасчехлённой пишущей машинки и что-то грустно напевала. За письменным столом сидела опрятно одетая женщина и читала газетные гранки, сверяя их с оригиналами. Геннадий Иванович, всё также в пальто, восседал за своим огромным столом и трапезничал: перед ним стояла уже наполовину опустошенная бутылка водки, на газете лежали ломти хлеба и все та же низменная селедка. Селедку редактор кромсал не ножом, а строкомером — такой длинной тончайшей металлической линейкой, на которой обозначены размеры типографских шрифтов. На Маркова Леонтьев уставился с явным непониманием. На выручку «благодетелю», рубля вполне ей хватило, чтобы славно опохмелиться, пришла машинистка. — Вы, Геннадий Иванович, вчера этого мальчика курьером взяли, — плотоядно облизываясь и недвусмысленно поглядывая на водку, напомнила она.

— Точно! — прихлопнул себя по лбу редактор. — Вспомнил, тебя Марк зовут.

— Нет, поправил вновь испеченный курьер. — Моя фамилия — Марков, а зовут меня Аркадий.

— Ну, а я что говорю? Марков. Аркадий. Ты, Аркадий, паспорт принес? — заглянул в протянутый документ и удивленно присвистнул: — Эге! Да тебе, старик, еще и восемнадцати нет, только через месяц исполнится. Через месяц и оформим, — решил он и, видя, что паренек явно приуныл, успокоил: — Пока так работай, без оформления, а с оплатой что-нибудь придумаем, в крайнем случае, гонорар выпишем. Ну а на сегодня свободен, в понедельник приходи.

— Как свободен? — услышала разговор редактора с новичком читавшая гранки женщина. — Пусть мне подчитает, а потом гранки в типографию отвезет, раньше сдадим, в понедельник верстку раньше начнем.

Так в первый свой рабочий день начал Аркадий осваивать и еще одну, низовую, газетную специальность — подчитчика. Теперь уже, в компьютерный наш век, безвозвратно ушедшую в небытие. После того как закончили читать гранки, дело близилось к вечеру, корректор Людмила толково объяснила Аркадию, где находится типография и к кому там следует обратиться. Геннадий Иванович к тому времени, нетвердо ступая, уже уехал, Валька мирно посапывала, положив голову на пишущую машинку, к которой в тот день так и не прикоснулась. Оседлав «Вятку» под номером-названием «Геолог», курьер отправился в типографию.

***

Гена Леонтьев вырос в маленьком зауральском городке. Сосед Гены был редактором местной газетенки, которая выходила один раз в неделю. Юный Гена, по просьбе жены редактора, частенько относил ему кастрюльку с обедом. Когда чуть-чуть подрос, стал выполнять несложные поручения, коротенькие заметки писать, что сразу его в городе сделало человеком известным. В 1947 году Гена закончил десятилетку. У них с редактором была договоренность, что годик он поработает в редакции, а потом поедет в Свердловск поступать на факультет журналистики Уральского госуниверситета. Армия ему по причине сильного плоскостопия не грозила.

В то самое время, когда юный Леонтьев после выпускного вечера, где он выпил, официально, стакан вина, а потом в школьном туалете с пацанами опорожнили бутылку самогона, в то самое время, когда пухлая одноклассница вяло отбивалась от Генкиных слюнявых поцелуев и отпихивала от себя его вспотевшие от вожделения руки, в этот самый момент за редактором пришли люди в форменных фуражках. Утром следующего дня выяснилось, что Леонтьев является единственным человеком в городе, который, хотя бы приблизительно, знает, как выпускать газету. Так в новенькой трудовой книжке, заведенной на имя Геннадия Ивановича Леонтьева, появилась первая запись: «редактор». Записей с указанием иной должности в его трудовой не было и впредь. Леонтьев кочевал по всему Уралу и Зауралью и всюду, куда заносила его беспокойная судьба, был только редактором. И никем иным. Журфак прославленного Уральского университета он все же закончил, хотя и заочно. Педагоги с уважением относились к студенту, который был редактором городской газеты, с курса на курс он переходил безо всяких проблем, хотя в учебники заглядывал крайне редко. С годами в своем деле он поднаторел, стал примерным демагогом, научился говорить лозунгами, призывая и мобилизуя. Однако, оставаясь безграмотным и будучи человеком ленивым, неорганизованным и достаточно примитивным, совершал такие ошибки, после которых оставалось только писать заявление об увольнении по собственному желанию. Вот так и кочевал из одного редакторского кресла в другое. Пока не совершил такое, о чем еще многие годы спустя журналисты всего необъятного Союза рассказывали друг другу в качестве удивительной байки.

К этому моменту Леонтьев уже возглавлял городскую ежедневную газету, штат которой состоял из шести человек. Стояла поздняя осень, когда редакции были выделены деньги на покупку дров, коими печи отапливались. Осень выдалась на удивление теплая, хотелось думать, что морозов нынче не будет и вовсе. Редактор вместе со товарищи денежки, на дрова предназначенные, пропил в одночасье. А тут и морозы грянули, с ними и первый снежок. Дождавшись кое-как ближайших выходных дней, Леонтьев собрал всю свою гоп-команду, и пятеро, встав на лыжи, отправились на заготовку дров в тайгу. В редакции осталась одна лишь престарелая уборщица. Ночью разыгралась пурга, на смену ей пришли метели, заготовщики укрылись в охотничьем домике, где были и дрова, и вода, и кое-что из провианта. Когда природа чуток угомонилась, незадачливых заготовителей дров спасатели из убежища вывели. Газета в городе не выходила десять дней. Секретарь тамошнего обкома партии человеком был решительным и горячим, он велел, чтобы Леонтьев убирался подобру-поздорову и на Урале больше не появлялся. Никогда.

Делать было нечего. Собрав немудрящие пожитки, забрав жену и трехлетнего сынишку, проштрафившийся Геннадий Иванович отправился аж в далекую Центральную Азию, где в Ташкенте, судя по слухам, процветал в большой газете его бывший однокурсник.

Свалившись на несчастного однокурсника как снег на голову, Геннадий утешил, что поживет у него ну максимум пару деньков. Пока не снимет какую-нибудь халупу, а потом, дескать, должность, а вместе с ней и квартиру ему предоставят. Для добряка, но мягкотелого университетского товарища кончилась эта история весьма плачевно. Жена его обладала характером куда как более решительным, чем у мужа, делить свою квартиру с незваными гостями, оказавшимися к тому же жуткими неряхами, она не желала. На третий месяц, когда хозяйка квартиры поняла, что нахальные гости съезжать не собираются, забрала дочку и укатила в родной город, к родителям, заявив мужу, что он сам сделал выбор, предпочтя «новую семью».

Леонтьев тем временем отправился в ЦК компартии, где предъявил сотруднику, курирующему печать, свою дивную трудовую книжку. Увидев, что товарищ с первого же дня своей деятельности был только редактором, ответственный товарищ призадумался. Но тут же его осенило. На каком-то из заседаний министр геологии пожаловался, что в его ведомственной газете редактор — человек совершенно неподходящий, редакторского опыта не имеющий. А тут на тебе — пожалуйста, редактор с таким гигантским стажем и, надо полагать, опытом. Через пару дней Леонтьев занял место в деревянном флигелёчке на задворках министерства геологии.

***

Редакция, куда попал Аркаша, была сборищем спившихся журналистов, тех, кого уже не брали ни в одну мало-мальски приличную газету. Три раза в неделю они собирались в редакции, что-то делали, работая максимум до обеда. Потом начиналась пьянка.

Марков быстро учился — жизнь заставила. Он был, когда надо, корректором и подчитчиком, в типографии уже умел верстать полосы и отливать в специальной машине заголовки. Когда ответственный секретарь «Геолога» заболел, выяснилось, что, кроме пацана, так его здесь все звали, заменить ответсека некем. В тот вечер, когда Аркаша ломал голову над планом следующего номера, он впервые отказался идти в суворовский магазин за водкой.

Единственным непьющим здесь человеком был пожилой фотокорреспондент Михалыч. Он приносил пакет с великолепными фотоснимками, оставлял на столе и, почти ни с кем не разговаривая, удалялся. Поговаривали, что когда-то имя Михалыча было хорошо известно в самых крупных изданиях Союза. Но за воротник закладывал неумеренно, вот и скатился до «Геолога». То ли сам сумел «болезнь» преодолеть, то ли медики помогли — неизвестно. Однако, хотя и был теперь трезвенником, дурная слава разошлась быстро и на работу его больше никуда не брали. К тому же еще и возраст…

Однажды Аркадий встретил Михалыча в цинкографии, где фотографии превращали в цинковые клише для газетных полос.

— Давно к тебе приглядываюсь, — сказал Михалыч Маркову. — И не пойму, что ты, такой молодой, делаешь в этом притоне. Ты же у них только водку можешь научиться пить, хорошему-то не научат, поскольку сами не знают.

Время было обеденное, зашли в издательскую столовку. Аркадий поведал коллеге свою историю.

А я ведь о тебе слышал. Мне ребята из молодежки рассказывали, как тебя убить хотели. Я даже статью твою о торгашах этих прочитал. Молодец. Мне понравилось.

Помолчал, потом добавил: — Я тебе вот что скажу. Ты слишком рано начал. Но все эти годы был внештатником. Поэтому тебя никто всерьез и не воспринимает. Молодой, опыта никакого. Тебе, милый мой, надо на периферию ехать. У них там на людей вечный голод. Хоть черта возьмут, лишь бы алкашом не был. А ты непьющий, с руками оторвут в любой областнухе. Вот там ты действительно опыта наберешься, писать научишься. С пяток годиков поработаешь, потом на белом коне в столицу вернешься. Послушай меня, я дело говорю.

***

Слова Михалыча запали в душу. Аркадий все чаще и чаще мысленно возвращался к этому разговору, впрочем, пока еще не понимая, как этот, похоже, и впрямь мудрый совет, воплотить в жизнь. Он только с каждым днем все отчетливее понимал, что из этого вертепа надо ноги уносить. И как можно скорее.

Вся техническая подготовка газеты к выпуску теперь была на его плечах. Из дому он уезжал чуть свет, возвращался чаще всего за полночь — все вечера приходилось проводить в типографии. Бесконечный стрекот линотипов, отливающих свинцовые газетные строчки, и гул ротационных машин преследовали его даже ночью. Когда он выходил на улицу, то после едкой смеси запахов свинца, жженного картона и типографской краски свежий воздух пьянил его до головокружения. Он был молод, с усталостью справлялся легко, но угнетало его то, что он превратился в редакционную лошадку, которая безропотно тащит на себе технический газетный груз. За несколько месяцев он не написал ни единой строки.

***

Человек предполагает, а ЦК КПСС располагает. Как гром средь ясного неба ударило по многотиражкам постановление закрыть по всему Советскому Союзу ведомственные газеты — геологические, автомобильные, даже милицейские.

Столпы республиканской журналистики, как Леонтьев называл спившихся сотрудников, и он сам, «один из столпов отечественной журналистики», коим величал себя, в одночасье оказались на улице. Перед тем как покинуть редакцию, Леонтьев заполнял трудовые книжки. Не мудрствуя лукаво, каждому из сотрудников в графу «занимаемая должность» вписал «заместитель главного редактора». Призадумался, лишь открыв трудовую Маркова.

— Н-да, для замредактора ты возрастом не вышел, никто не поверит. Ладно, запишу тебя ответственным секретарем, — решил он.

Раздав трудовые книжки сотрудникам, вспомнил:

— Надо в Фергану съездить, наша газета была зарегистрирована в тамошнем геологическом управлении. Документы нужно забрать и привезти в министерство. Кто поедет?

Желающих не оказалось: министерству надо, пусть своего человека за документами и посылают — таково было общее мнение.

— А командировочные за поездку заплатят? — поинтересовался Аркадий и, получив подтверждение, решительно заявил:

— Я поеду, — решив, что лучшего шанса побывать в редакции областной газеты не придумаешь.

В поезде Марков разговорился с соседом по купе. Гидростроитель Радик тоже ехал в командировку, но не только в Фергану, а по всем областным центрам Ферганской долины — Фергана, Андижан, Наманган.

— А это что, всё рядом? — поинтересовался Аркадий.

— Да, совсем близко, не больше часа езды от каждого города. Я вообще планирую за два дня во всех трех областях побывать, и денек дома побалдею, — сказал Радик.

***

Поезд прибыл в Фергану ранним утром. К началу рабочего дня Аркадий уж был в геологическом управлении, забрал документы и, выяснив, что редакция областной газеты находится на соседней улице, поспешил туда. В редакции рабочий день начинался попозже, чем у геологов, журналистов на местах еще не было, однако дверь в кабинет редактора была приоткрыта, и он, постучав, вошел. Коротко рассказал, что работал в «Геологе», газету закрыли, вот теперь хотел бы поработать в областной газете.

— А в «Геологе» ты что делал? — поинтересовался редактор.

Аркадий замялся. Врать не хотелось, правда, по его мнению, была неприглядной, и потому он принял компромиссное решение — молча протянул редактору трудовую книжку, где заполнено было всего две строчки: «принят», «уволен».

— О! Да ты ценный кадр, — восхитился редактор, увидев запись «ответственный секретарь». — У нас как раз замответсека ушел на пенсию, так что ты как нельзя кстати. Когда сможешь приехать на работу?

— Честно говоря, я бы не хотел в секретариат, мне бы в отдел…

— Это почему так?

— Я хочу пишущей журналистикой заниматься, а не со строкомером сиднем сидеть, — пояснил Марков.

Редактор вышел из-за стола, подошел к окну, поманил Аркадия:

— Поди сюда. Видишь, на противоположной стороне новенькая пятиэтажка стоит. Это для издательства построили. Там и наших несколько сотрудников квартиры получили. А одна квартира свободная. Два крайних справа окна на третьем этаже. Однокомнатная квартирка ждет своего жильца.

Редактор вернулся к столу, выдвинул ящик, достал оттуда ключ.

— Оформляйся на работу и получай ключ. Такие предложения делают раз в жизни — работа и квартира, все сразу. Не упусти свой шанс.

— Подумать можно?

— Можно, — снисходительно ответил редактор и строго добавил: — До вечера. У нас рабочий день до семи часов. К семи не явишься, можешь не приходить. Уговаривать тебя здесь никто не собирается. Много чести.

Аркашка пулей выскочил из редакции, решив, что до вечера он успеет побывать еще хотя бы в одном из ближайших областных центров. А подумать и все как следует взвесить можно и по дороге. Вот только куда сначала отправиться — в Наманган или Андижан. Про Наманган песенка есть, припомнилось Аркадию: «В Намангане яблочки зреют ароматные, на меня не смотришь ты — неприятно мне». Решено: едет в Наманган. Насвистывая с детства знакомый мотив, он подошел к окошку кассы и попросил билет до Намангана.

— Наманганский только что ушел. Следующий через час, билеты пока не продаем, через сорок минут приходи, — равнодушно сказала кассирша.

— А в Андижан когда автобус?

— А вон он отходит, беги, успеешь, за билет водителю заплатишь.

Запрыгнув на ходу в автобус, он уселся на свободное место и уже через несколько минут задремал.

***

Через час автобус остановился на просторной, шумной привокзальной площади, где находилась и автостанция. Выяснилось, что на этой же площади находится и редакция «Андижанской газеты».

Дверь редакторского кабинета была обита дерматином, да еще и с каким-то толстым уплотнителем. Стучи, не стучи — никто не услышит. Была не была, он приоткрыл дверь, просунул голову: «Разрешите?»

В кабинете находились трое. За столом, обитым зеленым сукном, сидел совсем еще не старый, но уже седеющий человек в щегольском сером костюме из дакрона. Двое стояли чуть поодаль и беззаботно чему-то смеялись.

Аркадий изложил цель визита. Спросил напрямую: «У вас есть вакансии? Только не в секретариате, а в отделе».

— Видали, какой деловой. Сразу быка за рога. Вынь да подай ему вакансии, да еще и условия ставит: только не в секретариате. Ну присядь, расскажи нам, кто ты таков, откуда к нам на головы свалился, — энергично проговорил седой, явно здесь главный. — Рассказывай, не стесняйся, здесь все свои — это мои заместители — Николай Степанович и Георгий Алексеевич, меня зовут Рубен Акопович.

Опустив свою ферганскую эпопею, Аркадий сказал, что приехал из Ташкента. Рубен Акопович придвинул гостю пиалу с чаем, вазочку с конфетами.

— Хоть чайку с дороги попей, да бери конфеты, бери, не стесняйся. К сожалению, больше предложить тебе нечего, по радио о твоем приезде ничего не сообщали, а ты нам телеграмму, видимо, забыл прислать, так что плов мы не приготовили, — глаза его смеялись, говорил он весело, и Аркаше стало просто и спокойно с этими людьми, ушло волнение, он успокоился, толково о себе рассказал.

Конец ознакомительного фрагмента.