Love of my live. Посвящается Фредди Меркьюри

Оксана Ильинична

История любви. Лондон. Наши дни. Алекса и Фред.Он – гениальный музыкант с мировой славой, зациклен на себе и работе. Лишь в редкие минуты одиночества вспоминает о ней.Она – учительница, для которой он станет смыслом бытия. Сложный характер звезды, острый язык, вредные привычки, опасные развлечения не помешают девушке полюбить несмотря ни на что, вопреки.Герою понадобится немало времени, чтобы понять, что рядом – любовь его жизни. И больше ничего не остановит его – он готов к любви. Но…

Глава 1

Звонок

Был выходной день. Я проснулась довольно поздно. Позавтракала, как обычно неправильно: съела кусок булки с маслом, запивая сладким кофе. Так было всегда. Каждый раз перед сном я думала — «завтра сварю овсянку», а утром всё повторялось. С этой проблемой, видимо, было лень разбираться, хотя отражение в зеркале не всегда радовало. Хотелось бы, конечно, чувствовать больше лёгкости и изящества. Но чтобы сделать над собой усилие, нужно было иметь неслабый мотив.

Сегодня я планировала пройтись по магазинам и прикупить очередное платье или блузку свободного кроя. Затем нужно было работать за компьютером — готовиться к урокам. Но тут позвонила подруга и сообщила волнующую новость: её бывшие однокурсники организовали любительский театр. Они собирались ставить какую-то современную пьесу и уже договорились об аренде. Моника предполагала моё участие в этой заманчивой авантюре.

Профессии ребят, как и моя, не имели отношения к театру. Но возможность творчески проявить себя сильно их воодушевляла. Они были полны решимости доказать: не стоит терять годы в институте, если ты от природы наделён актерским талантом, — можно сразу приступать к репетициям. Я бы не позволила себе произнести это вслух, но в глубине души верила — во мне дремлет великая актриса. Поэтому сразу согласилась на предложение Моники участвовать в этом балагане. Я не могла рассчитывать на главные роли роковых красоток, но шикарная комедийная роль второго плана мне бы удалась.

Допивая последний, уже противный глоток сладкого кофе, я представляла себя в смешных панталонах на маленькой уютной сцене, залитой светом прожекторов. Раздался звонок телефона. Это был он. Только этот человек вызывал во мне такую палитру чувств, которые невозможно описать в двух словах.

Я с тихой ноющей болью жду его звонка день за днем, иногда неделю за неделей. Не могу терпеть пустоту, сама пишу сообщение, стираю, записываю голосовое, не посылаю. Открываю дневник, пишу какие-то рифмованные строки о том, что мне плохо, одиноко, что я готова идти за ним на край света, сидеть рядом день и ночь, если позволит. Я прекрасно понимаю, что нельзя себя уничтожать. Человек хорошо относится ко мне, иногда даже во мне нуждается. Но у него свои интересы, своя жизнь, в которой много других важных людей. Я заставляю себя отвлечься: иду в кино, спортзал, сауну, кафе. В компании нарочито громко смеюсь, пью больше чем хотелось бы, язвительно шучу. К счастью, у меня умные подруги, которые любят меня и принимают такой, какая есть: понимают мою потребность пофантазировать, снисходительно относятся к перепадам настроения, терпят колкие шуточки.

Я заставляю себя жить без него. Сочиняю планы, как сегодня. Но вот на экране телефона высвечивается «Фред». Две секунды душа мечется в страхе от предстоящей боли, но и предвкушает счастье близкой встречи. Придаю голосу оттенки равнодушия и отстранённости. Он понимает всё. Всегда. Даже когда я ещё сама не понимаю. Даже когда мы подолгу не видимся. Он знает меня, и думаю, понимает мои чувства. Но ничего не может сделать. Знаю ли я его до конца? Нет. Я могу чувствовать его, сердцем, или думать, что чувствую. Понимать его инстинктивно, на каком-то глубинном уровне, словно обладаю материнским чутьем. Я сразу знаю, что возьму трубку, приду, сколько бы ни ёрничала, и останусь, пока нужна.

Мне не всё нравится в его поведении, окружении, привычках, интересах. Но я как под гипнозом иду к нему. Снова и снова. Умираю от счастья и любви. Раздражаюсь через какое-то время. Злюсь на себя и на людей вокруг. Хочу остаться наедине. Всегда. И всегда боюсь долго оставаться наедине. И он боится.

— Алекс, дорогая, как твои дела?

— Дорогая? Как-то мои дела тебя мало интересовали, дорогой. Ах да, у тебя же все дорогие.

— Ну прости, детка. Приезжай ко мне побыстрее. Я хочу, чтобы ты первая услышала мою новую песню. Я сомневаюсь в некоторых местах, хочу посоветоваться.

— Фред, ты же знаешь, что я ничего не понимаю в этом. У меня были планы, Моника и другие ребята…

— Ты нужна мне. Вечером привезут твоё любимое шампанское и торт. Ещё я познакомлю тебя с удивительным человеком…

Дальше уже можно не продолжать. Он знает, что я приеду. Я знаю, что я приеду. Все важные слова, особенно «ты нужна мне», сказаны. На свои дела я машу рукой. То, как я выгляжу, никогда не интересует меня больше, чем в такие дни.

Я знаю, что может понравиться Фреду, и к следующей встрече стараюсь запастись каким-нибудь подарком. Это могут быть редкие открытки или альбом с репродукциями. Он радуется и благодарит так искренне, что нет в тот момент человека счастливее меня. Я могу купить необычные винтажные серьги и наслаждаться потом его комплиментами. Стараюсь порисовать перед встречей. Ничто так не вдохновляет меня, как мысль о том, что он будет рассматривать мои наброски. Его взгляд становится серьёзным, внимательным. Блестящие тёмно-карие глаза с длинными ресницами двигаются по рисунку медленно. Критикует Фред мягким голосом, тщательно подбирая слова. Его нежность и деликатность в этот момент доставляют мне истинное удовольствие. Я пытаюсь не рассмеяться, видя «муки совести» интеллигента. Но нетерпеливый характер скоро прорывается наружу, и я говорю:

— Фред, не мучайся, это полная ерунда. Так и скажи!

Он до последнего не признаётся, что на самом деле думает о моём «творчестве», но эти лукавые глаза всё говорят за него.

— Я больше не буду рисовать. Я не очень люблю, да и вообще, этому нужно учиться, а у меня нет времени…

— Хорошо, хорошо, как хочешь, дорогая. Конечно, тебе некогда, ты работаешь. Ты знаешь, Алекс, может понадобиться твоя помощь. Мы с ребятами заметили, что сценические костюмы белого цвета очень выигрышно смотрятся. Они как бы светятся, их видно издалека. Также хорош жёлтый цвет. Но нужно добавить к костюму детали, какой-то рисунок. Скажем, на майке. Ты подумай в свободное время, что будет уместно. Может, чей-то портрет или надпись? Хотя надпись не видно. Может, персонаж мультфильма?

Разворачивается психологическая игра: он внушает мне, что я не лишена таланта и ему нужен мой совет. Кому? Графическому дизайнеру с кучей крутых знакомых художников?! Я, в свою очередь, уверяю, что подумаю, придумаю и нарисую только для него, единственного. Мне хочется быть нужной ему, для меня важно одобрение такого гения, как он.

Но в этот раз разлука была долгой. Я вновь пыталась вытащить себя и купленную для него антикварную шкатулку благополучно подарила подруге. Назло. Разорвала пару своих рисунков. Сделала ругательную запись в дневнике. Наговорила десяток голосовых сообщений, которые так и не были отправлены.

Я стараюсь быстро собраться, понимая, что недолго смогу побыть с ним наедине. Дом очень быстро заполнится шумными, весёлыми людьми, и Фред уже не будет только моим. Он и не был моим никогда, но короткая иллюзия радовала.

На улице резко потеплело, поэтому сегодня мне придётся отказаться от объёмного пальто и шарфа. Даже жакеты будут смотреться глупо — все ходят в футболках. Обтягивающую одежду не могу себе позволить: сразу становится понятно — эта девица не проходит мимо булочек. В конечном итоге я остаюсь довольна своим видом: выбранное платье в стиле «бохо» скрывает формы, тёмные волосы до плеч выпрямлены утюжком, надето всё имеющееся серебро. Акцент в макияже сделан, как всегда, на глаза. Маленькая сумочка на цепочке вмещает всё, что может понадобиться в ближайшие пару часов: ключи, карточки, телефон, пудру, бальзам для губ, духи. Готовясь к встрече, я задерживаю взгляд на зубной щётке, но, испугавшись промелькнувшей мысли, бегу к входной двери.

Не знаю, чем порадовать друга сегодня. Солнце бьёт в глаза — очки я забыла дома. Оставила свои дела и планы. Меня несёт непостижимая сила. Кажется, я не шагаю — лечу, едва касаясь кроссовками асфальта. Проходя мимо магазинов, понимаю: что-то особенное так быстро не найти. В этот момент внимание привлекает гора корзин в витрине цветочного магазина. И вот в моих руках одна из этих корзинок, специальная губка для цветочных композиций и охапка всевозможных цветов. Я здорово придумала с цветами! Мы сможем отвлечься, занимаясь составлением букета, и скрыть смущение. В основном это касается меня.

Наше время

Каждый раз мне нужно было некоторое время, чтобы перестать дрожать мелкой дрожью, заикаться, говорить несвязно. Я не могла ничего с собой поделать. Стеснялась и выдавала какие-то комичные гримасы и звуки. Со временем научилась молчать и улыбаться, в надежде, что говорить будет Фред.

При встрече он был обычно эмоционален, очень подвижен, делился всеми впечатлениями сразу. Рассказывал о музыке, концертах, о ребятах из группы, о поклонниках и журналистах. Это был сумбурный монолог со смехом и ругательствами. Одновременно Фред закуривал, отпивал из многочисленных бокалов. Забывал сигарету в пепельнице, брал новую. Звал помощника, хотя до этого сам дал ему поручение или вовсе отпустил, опять пил, театрально размахивал руками.

Сегодня всё было по-другому. Фред сам открыл дверь. На нём был японский шёлковый халат, подаренный организаторами тура по Японии. Фред обожал всё японское, был страстным коллекционером. Я не разделяла его художественных предпочтений, и предметы японского искусства никогда не появились бы у меня дома. Сейчас же от меня явно ждали проявлений восторга по поводу нового образа. Можно было удивлённо развести руками, но они были заняты. Так что я изобразила все восхищение мимикой.

Фред хотел поцеловать меня, но мешали покупки. Так, обнимая цветы, мы и прошли в гостиную. Он принёс ножницы, воду, и мы, почти не разговаривая, стали составлять композицию. Я не мешала мастеру: подавала нужный цветок, срезала в том месте, где указывал. С ним я не хотела что-то решать. Я хотела подчиняться и какое-то время позволяла ему излишне командовать. Он знал, что так будет не всегда, что сжатая пружина внутри меня скоро выстрелит. Дразнил нарочно и наблюдал. Так ведут себя дети.

Приятно было подыграть любимому человеку, изображая мнимое спокойствие. А спустя какое-то время, после очередного язвительного замечания или пошлой шуточки в мой адрес, в него летела подушка или что-то ещё, чего было не жалко. Теперь в его глазах читалось удовольствие, и начиналось настоящее веселье. Происходила какая-то детская возня: мы бросали друг в друга предметы, бегали, смеялись, боролись, соревнуясь в острословии. Чаще всего это обрывалось телефонным звонком, либо звонком в дверь. Тогда я с серьезным лицом начинала быстро ставить всё на свои места, а он так и бежал к двери с дикими весёлыми глазами. Когда ему было хорошо, его не интересовало, что подумают люди. По-настоящему свои люди ничего и не подумают.

Можно вспомнить пару случаев, когда в таких играх он оказывался сверху, нависал над моим лицом. Сильные руки вдавливали мои запястья в пушистый ковер. В эти секунды он не знал, что со мной делать. Как будто изучал какой-то новый предмет. А я изучала его. Хотела ли я поцелуя? Не знаю. Я хотела весь его мир. А поцелуй — это такой пустяк.

Через некоторое время он ослаблял хватку и ложился на спину, широко раскинув руки и ноги. Думаю, мы точно знали, что любим. Но если бы мы превратились просто в мужчину и женщину — это бы неотвратимо привело к расставанию. Казалось бы, что естественнее близости между любящими? Перейти границы можно быстро. Но после будет уже невозможно просто наслаждаться внутренним миром человека. Пока этого нет, ты можешь погружаться в самые глубины его души. Ты не претендуешь на него, как не претендуешь единолично дышать воздухом, любоваться закатом, наслаждаться произведением искусства. Ты ревнуешь, конечно, но не так банально, как когда думаешь, что обладаешь человеком.

Я устраивалась на его плече, а он бормотал что-то тихо:

— Я не знаю, не понимаю… Если бы это была не ты… Я слишком легкомысленный и не смогу тебе дать…

Я закрывала ему рот ладонью. Потом крепко-крепко обнимала, целовала в щёку и, сдвинув брови «домиком», говорила детским голоском:

— Всё, я больше не могу: хочу пить, нет — есть. Что у тебя в холодильнике?

Сегодня Фред был тихий. Управившись с букетом, он критически осмотрел его со всех сторон, затем рухнул на диван и протянул мне руку. Я села рядом.

— Очень красиво получилось. Можно открывать цветочный магазин.

— Ты принесла свои рисунки? — спросил Фред.

— Я не рисовала, что-то некогда в последнее время.

— За целый месяц ни одного рисунка?

— За два месяца.

— О-о-о, дорогая, время летит! Когда мы в студии, кажется, что работаешь два часа, а проходит два дня. Эти перелёты, съёмки… Режиссёры каждый кадр снимают по несколько дублей…

Я не терплю, когда он оправдывается. Не вникаю во все сложности его работы, но понимаю, что происходит нечто важное, неординарное, новаторское. Ведь пока я капризничаю и жалею себя, он — творит.

— Ты знаешь, я рисовала, но плохо. Не плохо — хорошо. Очень хотела показать, но ты был далеко, и я разорвала рисунки. Только потом подумала, что можно было сфотографировать. Ой, не жалко.

Он сжал мои руки, посмотрел на меня ласково, как на ребёнка. Я почувствовала досаду от того, что внушаю ему, хоть и неосознанно, чувство вины, и сменила тему:

— Ну всё. Я готова слушать тебя. Поиграй, пожалуйста.

Глаза его загорелись, спина выпрямилась, он воодушевился:

— Да, да. Ты знаешь, мне очень нравится. Получается что-то необычное. Но думаю, ребята не оценят… Они скажут, что присутствуют этнические мотивы. Я буду переубеждать их.

— Они умные, им понравится, — успокаивая, возразила я.

— Ты же не слышала. Подожди, я переоденусь!

Меня всегда восхищали музыканты. Способность создавать прекрасную мелодию кажется мне невероятной. Мне может нравится музыка или не очень, но я не понимаю, как она рождается в воображении того, кто её пишет. Как будто им управляет какая-то божественная сила…

Для чего Фред играл мне? Рядом были профессионалы, для которых новое произведение всегда звучало как полуфабрикат. Они слушали слова и мелодию, но не в расслабленном состоянии, а в крайне напряжённом, включённом. Целью было понять, как каждый из них сможет повлиять на улучшение произведения. Как достичь такого звучания, которое позволит внутри истинной гармонии выделиться каждому, деликатно, но в то же время смело и узнаваемо.

Фред видел во мне обычного слушателя, который примет песню не профессионально, на слух, а чувствами. Нужно сказать, что я не была поклонницей их группы. Знала основные хиты, любила две-три песни. Все виды рока мне были чужды. Я — глупый слушатель. Часто слова мне казались слишком пафосными, а мелодия витиеватой настолько, что мне, человеку с плохим слухом, было не воспроизвести её и после пяти прослушиваний.

Со стороны это смотрелось так: музыкант, полностью сосредоточенный на нотах, игре на рояле, звучании голоса, и я, тоже очень сосредоточенная, но ничего не понимающая. Подавшись всем телом вперёд, я предельно внимательно смотрела и слушала. Через какое-то время спина затекала, глаза требовали частых морганий. Я отвлекалась. Чтобы не вертеть головой по сторонам, рассматривала Фреда: он закрывал глаза, поднимал и опускал плечи, раскачивался, кивал головой в такт. Иногда хотел вскочить и петь уже без аккомпанемента, но продолжал играть. От общего образа меня отвлекали детали: «Такие смешные чешки нацепил… Новую рубашку купил. Наверное, в Америке. Пора ему подстричься…» Он резко обрывал игру и смотрел на меня. Я тут же изображала полное включение в процесс прослушивания, вытягивалась как суслик и широко открывала глаза. Мы говорили взглядами, Фред спрашивал: «Что ты смотришь, будто внимательно слушала?» Я отвечала: «Я слушала». — «Ну и как тебе?» — «Прекрасно».

…Переодевшись наверху, Фред спустился уже без халата, в вельветовых джинсах и трикотажной майке. Я подобрала под себя ноги, села по-турецки. Пока он раскладывал исписанные нотами листы, я любовалась им: обычные движения рук были изящны, будто он занимался в юности не боксом, а хореографией. Его идеальную осанку и великолепные пропорции подчёркивала любая одежда.

Фред заиграл. Я закрыла глаза. Мне представилось спокойное бескрайнее море. Лёгкий ветер подул мне в лицо. Мелкие волны бежали к моим ногам и мягко исчезали в тёплом песке. Я вспомнила момент, когда впервые увидела его.

Знакомство

Несколько лет назад, когда я только пришла работать в школу, моя коллега, учитель музыки, пригласила на встречу с нашими ребятами молодую рок-группу. Элен имела французские корни. Ей были присущи простота, лёгкость, невероятное жизнелюбие и истинная интеллигентность. Она была старше меня, но в душе оставалась задорным ребёнком. Её пытливый ум не давал никому покоя — она всегда училась чему-то новому, и оригинальные идеи рождались в её голове одна за другой. Она заражала всех вокруг позитивом, объединяла в творческие группы. Вселяла в нас, молодых специалистов, чувство уверенности, умело раскрывая творческий потенциал каждого. Дети её обожали. А мне хотелось научиться у неё мыслить свободно и быть внутренне независимой, поэтому я всегда прислушивалась к ней. И когда она сказала: «Алекса, не торопись вечером домой, к нам приедут молодые классные музыканты», — я безотказно закивала головой.

После уроков я обложилась тетрадями и учебниками. Но готовиться к урокам я не любила, а любила их проводить. Припасённые орешки и конфеты скрашивали скучное занятие. Звуки электрогитары отвлекли меня, я вспомнила о приглашённой группе и стала собираться.

Я закрывала кабинет, когда зазвучал голос. Пройдя по коридору, остановилась у двери актового зала, чтобы дождаться окончания песни и незаметно проскочить внутрь. Не видя солиста, можно было предположить, что поют как минимум два человека, один — нежным голосом, а второй — надрывным, даже агрессивным. Послышались аплодисменты. Я приоткрыла дверь и шагнула вперёд, уверенная, что в зале темно. Но освещение там оставалось, и мой «выход» не остался незамеченным.

Парень с микрофоном в руках обратился ко мне:

— Проходи, проходи, дорогая, ты не много пропустила. Наверное, курила в туалете?

Ребята в зале засмеялись, и все повернулись в мою сторону. От неожиданности я ответила:

— Нет, я бросила.

Элен, увидев меня, встала со своего места и помахала рукой. Я извинилась и села рядом. Как оказалось, музыканты поприветствовали ребят одной песней, а затем собирались немного рассказать о себе.

Скорее всего, Фред тогда принял меня за опоздавшую ученицу старших классов. Он что-то говорил немного растягивая звуки. Голос мне показался высоким для мужчины. Он волновался: короткие слова повторял несколько раз, будто заикался или думал, что сказать дальше. Свистящие и шипящие звуки иногда проскакивали сквозь зубы и звучали нечетко. Я могу быть внимательна к деталям, но вот содержание сказанного тогда я не запомнила. К тому же в голове крутилась мысль, что этот нахал немного самоутвердился за мой счет. Вероятно, Фред рассказывал о том, какую музыку они любят, сочиняют, как встретились и создали группу. Только когда погасили свет и ребята снова заиграли, я смогла расслабиться и получить удовольствие от живой игры. Участники группы отлично владели инструментами. В каждом чувствовалась любовь к своему делу. Все парни были худенькими и симпатичными. Но солист мне не понравился. Голос его, несомненно, был сильным, красивым и необычным, но сам он выглядел жеманным и, как мне показалось, занимался самолюбованием на сцене.

Элен зашептала мне в ухо: «Алекса, не убегай, давай пообщаемся с ребятами. Я в учительской накрыла стол. Дети разойдутся. Будет очень узкий круг». Только я открыла рот, чтобы сказать «я тороплюсь, давайте без меня», как она положила свою руку на мою, дав понять, что отказ не принимается.

Концерт продлился минут сорок. Зрители были сложного подросткового возраста. Уж они «точно знали», что такое любовь, что хорошо и что плохо. На всё имели свою непоколебимую точку зрения, а если и не имели, то начинали думать и рассуждать, как кто-то авторитетный для них в данный момент. И чаще всего это был такой же подросток, как и они, не важно — мальчик или девочка. На кислых физиономиях школьников читалось равнодушие. Взрослые, по их мнению, были лишены всякого понимания правды жизни и совершенно не умели вести диалог с уникальными личностями.

Большая часть ребят, ради которых пригласили музыкантов, покинула зал сразу, как только включили свет. Вопросов, разумеется, у них не было. Сквозь зубы они процедили «до свидания», и то лишь потому, что уважали Элен. Она принимала этих совсем незрелых людей всей душой, честное отношение не прятала за ненужными словами. Дети не могли этого не чувствовать. И даже те двое, что осмелились уйти посреди концерта, знали, что возмездия не будет. Элен не станет стыдить их, даже ничего не спросит. Её чувство такта и уважение к людям восхищали. Оставшиеся подростки забрались на сцену, задавали вопросы, рассматривали инструменты и фотографировались. Иногда просили немного отодвинуться музыкантов, чтобы те своим присутствием не портили их крутой кадр с гитарой.

Элен сунула мне в руки ключ от кабинета, велела закрыть окна, открыть сок и воду, так лишив меня шанса улизнуть. Я быстро выполнила её просьбу. Бросив взгляд на шведский стол, была удивлена красочному, вкусному минимализму. Жёлтый перец с творожным сыром, огурчики с красной рыбой, какие-то хрустящие хлебцы с кунжутом — всё выглядело ярко и радостно. Немного повертев головой и не заметив ничего раздражающего, я решила дойти до своего класса. Мне было необходимо подкрасить глаза, губы, припудриться и нанести пару капель духов. Хотелось чувствовать себя увереннее с противоположным полом. Возвращаясь, я надеялась, что инициативу в общении с музыкантами возьмёт на себя Элен. Из кабинета доносился лёгкий гул. Гости с парой наших коллег были внутри. Я опять опоздала. Остановилась на секунду, чтобы побороть трусость, сделала выдох и вошла.

В основном все стояли вокруг стола. Элен оживлённо беседовала с гитаристом, увидев меня, слегка кивнула головой. Интроверт внутри меня не знал куда деться, о чём разговаривать с незнакомыми людьми. Стоять в дверях было глупо, я взяла стакан с соком и села в дальний угол. Три параллельные беседы были исключительно музыкального характера. Я стала медленно переводить взгляд с одной беседующей пары на другую, как вдруг остановила его на вокалисте. Он сидел за столом. Перед ним стояли два стакана, голову он положил на скрещенные перед собой руки и… смотрел на меня. Мне пришлось улыбнуться. А он улыбался только глазами. Я не могла долго смотреть на него, но не могла и не смотреть. Очень красивые тёмные глаза были ироничны и хитры. Я подумала, что владелец такого взгляда обладает высоким интеллектом и чувством юмора. Что он увидел в моих глазах, выразительных только благодаря косметике, неизвестно.

Все были заняты разговорами, пробовали закуски, шутили. А мы с Фредом сидели по разным сторонам кабинета, как наказанные ученики. Со мной всё было ясно — я стеснялась незнакомых мужчин, хоть и понимала, что это мы должны были благодарить, угощать гостей. Удивляло то, что этот молодой человек полчаса назад представлял собой сгусток энергии, а сейчас напоминал персидского кота, блаженно лежащего на мягких лапах. Элен, не отрываясь от интересного собеседника, посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Фреда и сказала громче, чем мне хотелось бы:

— Алекса, познакомься с Фредди.

Фред резко встал, подошёл, взял меня за руку, поставил мой стакан на соседний стол и со словами «пойдём покурим» просто повёл за собой. Мы вышли во внутренний двор. Он прикурил, поднял голову вверх, медленно выдохнул и вопросительно произнес моё имя:

— Алекс?

— Алекса, — немного поправила я.

— Значит, Алекс. Я Фредди.

— Значит, Фред, — сказала я и по реакции поняла, что его высокомерие мнимое.

— Понравилось? — спросил он.

— Да, конечно, — ответила я.

— Что именно?

— Всё.

— Значит, ничего.

Я закатила глаза, но честно объяснила:

— Чтобы ответить, мне нужно немного времени, чтобы проанализировать услышанное, а лучше записать.

Мой ответ показался Фреду забавным.

— Хорошо, дорогая. Я тебя не тороплю. Позвоню как-нибудь, поболтаем.

Я посмотрела на него крайне скептически. Он снова взял меня за руку. Слово «дорогая» звучало странно, но неожиданно гармонично для него. Запах дорогих сигарет смешался с ароматом сладкого парфюма, вызывая в груди ощущение лёгкого жжения. Я чувствовала, как у меня участилось сердцебиение. Он щурился от последних лучей заходящего солнца, облизывал и покусывал мягкие чувственные губы. А когда он так вкусно докуривал сигарету — я уже была влюблена.

Послевкусие встречи

…Характер музыки изменился, и я вернулась в реальность. Открыла глаза. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд на Фреде. Возможно, я заснула. Он запел негромко, как я любила. Нежный голос звучал высоко и чисто, быстро меняясь на бархатный и обволакивающий. Он будто звал и, проникая глубоко внутрь, оставался с тобой навсегда.

Мимо меня иногда проходили кошки, отвлекая от любимого хозяина. Позвонили в дверь. Сердце сжалось: так не хотелось, чтобы нам кто-то мешал. Это была доставка. Фред вскочил, произнёс крепкие ругательства, которые не несли никакой смысловой нагрузки, кроме негодования по поводу несвоевременного визита. Ругался он изящно, умел контролировать себя. Это всегда было дозировано и уместно, поэтому не раздражало.

Я села за стол, устроившись в углу мягкого гарнитура, и совсем не помогала: так хотелось, чтобы он ухаживал. Фред нарезал торт, положил мне кусочек на блюдце. Достал бокалы, открыл шампанское. Состояние у меня было сонное, выражение лица — блаженное. А в глазах Фреда читалось игривое настроение: он явно хотел уколоть меня, но терпел. Я положила подбородок на стол и стала рассматривать пузырьки светло-янтарного игристого. Абсолютно одинаковые, микроскопические, стройными рядами они поднимались со дна фужера и устремлялись вверх. Я уже готова была представить себя избранной особой, приглашенной на дегустацию, как Фред задел мой бокал своим. Раздался хрустальный звон. Я сделала глоток, закрыла глаза от удовольствия. Мне хотелось выпить весь бокал сразу, но «ради приличия» пришлось сдерживать себя, отпивая понемногу.

— И что ты такая сонная, дорогуша, кто тебе не давал выспаться ночью? — начал игру Фред. Ответ «никто» не устроил бы его.

Я допила бокал, положила нога на ногу, выдержала паузу и театрально томно сказала:

— Вечером заходил однокурсник на чашку чая. Задержался допоздна.

— До утра?

— Ну не то чтобы до утра, — подняла я голову с важным видом и тут же получила по лбу чайной ложкой.

— Пробуй торт! — скомандовал Фред и налил мне новый бокал.

Он закурил. Я ковырялась в торте, производя нечленораздельные звуки, означавшие гастрономический восторг. После второго бокала голова закружилась. Меня переполняла любовь. Нахлынувшая сентиментальность готова была пролиться слезами умиления от происходящего.

Подвижные гибкие пальцы Фреда с зажатой сигаретой касались губ и пробуждали во мне пугающую чувственность. Мне стало душно, было тяжело дышать. Я вышла в сад. Опустилась на скамейку, всей грудью вдохнула свежего воздуха. Мои плечи неожиданно покрыл мягкий плед.

— Алекс, тебе плохо? — спросил Фред.

— Мне очень хорошо, — ответила я.

Он присел рядом, через секунду закинул ноги на скамью, лёг и положил голову мне на колени. Я стала гладить его тёмные волосы обеими руками.

Эгоистичные мысли не давали покоя. Когда думаешь об одиночестве, несбывшихся мечтах, неоценённости, то жалеешь себя. Пусть любовь твоя безмерна, безгранична — объект её рано или поздно станет виновником твоей боли, даже если ничего не обещал. И никогда не хватит одного чувства на двоих.

Я знала, что люблю за всё и в то же время вопреки всему. Сверлила мысль, что этот человек не сможет, не будет принадлежать кому-то одному. Мои страдания и любовь будут примерно в равных пропорциях — независимо от того, вместе мы или порознь.

Фред молчал. Я пробудилась от своих рассуждений, посмотрела на него. Глупая обида сменилась на нежность и благодарность. Он не боялся быть со мной уязвимым. Но с чужаками не мог себе такого позволить, надевал маску циника. Просматривая редкие интервью, я зачастую не узнавала в экранном Фреде тонкого, ранимого и доброго человека. Там мог быть как будто незнакомый, немного высокомерный парень, который не терпел вопросы о личной жизни, говорил только о группе и творчестве.

— Фредди, что с тобой? Ты устал?

— Всё как будто хорошо, но есть какой-то внутренний дискомфорт. Начинаю перебирать: костюмы, графики, аппаратура, программа, репертуар — вроде всё в порядке. Но если мало новых идей, стихов, музыки, то становится тревожно. Хочется внезапного вдохновения. А когда над простыми вещами приходится сидеть день и ночь, кажется, что драгоценное время уходит, и ты словно в плену. Нужно постоянно с кем-то считаться, никого не подводить, всё контролировать. А потом я просто иду в бар, и мне на какое-то время становится легко и весело. И вообще всё вокруг — на какое-то время…

Мне было нечего сказать. Слова поддержки почти всегда бесполезны: невозможно оказаться на месте другого человека. Главное в такие моменты — просто слушать. И я слушала. Отвлекалась часто, уж слишком его профессиональный мир был далек от моего.

Друзья знают — я люблю поговорить сама. Если появляется интересная тема и мне есть что сказать, не терпится сделать это. С трудом дожидаюсь, когда собеседник закончит мысль. Внимание улетучивается. В голове сидит история, которую нужно немедленно поведать присутствующим. Иногда моя привычка всё анализировать выдаёт побочный эффект в виде самоедства. Такое происходит, если в компанию затесалась подозрительно внимательная знакомая, а мой «проигрыватель» не выключился вовремя. Наши праздные разговоры и шумное веселье не оставляют пищи для размышлений. Но ценность дружеских встреч в другом: они дают возможность выплеснуть эмоции и дарят силы, наполняя чувством единения.

С Фредом мы были не просто друзьями, казалось, мы чувствовали души друг друга. Поэтому с ним я становилась лучшим слушателем. Хотелось только внимать, никогда — перебивать. Он не боялся сказать что-то лишнее, был предельно искренен. Если мне удавалось помочь ему разобраться с ситуацией, я была счастлива. Он видел это, и я чувствовала его благодарность.

Сейчас Фред говорил, что не может доверять людям и чувствует себя одиноким. Что всех интересует только эпатажная личность. Настоящий он якобы никому не нужен. Я не могла с этим согласиться. Случайные люди не ценили его творчество, часто искали лишь выгоду. Настоящие поклонники любили его и знали — что-то стоящее не удалось бы создать самовлюбленному позеру. Такую музыку можно создать, только пропустив через сердце. Его тёплые глаза были правдивее всяких слов.

Нужно было увести Фреда от депрессивных мыслей:

— Ты знаешь, — перебила я, — вчера один мальчик подошёл ко мне на перемене с открыткой. В ней было: «Дорогая Алекса, вы мне очень нравитесь. Когда я вырасту — женюсь на вас. Ждите меня».

Фред заулыбался, заговорил совсем по-другому:

— А этого мальчика, случайно, не Фредди зовут? Он хорошо поёт? И что, он симпатичный? Ты согласна его ждать?

— Конечно, иногда нужно подождать, если человек стоит этого, — я вздохнула.

Фред тихо, как будто для себя, сказал:

— Бывает, что лучше не ждать… Он может быть стоящим, но таким дураком. Пока оценит, быстрее сдохнет…

— Ну всё, наверное, мне пора, — я сделала движение, чтобы встать.

— Подожди, мы так редко видимся. Останься, скоро приедут гости. Они знают, что моя подруга-учительница сейчас здесь.

Мне стало смешно:

— Учительница? И чему я тебя учу? Уверена, они сами дофантазируют.

— Они не такие.

— Дорогой, вы все такие. Сейчас выпьете, будете сквернословить, смеяться и обсуждать горячие темы. Только не рассказывай, что ты с учительницей картинки рассматриваешь, — они всё равно не поверят. Разрешаю тебе сочинить обо мне всё что угодно.

Фред посмотрел на меня как будто виновато, хотя, наверное, мне показалось.

— Проводи меня и поцелуй в нос на прощанье, — попросила я.

Перед дверью он сунул мне в руки бумажный пакет со словами:

— Это тебе. Платок. Купил в Японии. Представляешь, на ткани напечатаны полотна Моне, Ван Гога и даже Дали! Дома посмотришь, угадаешь художника. Не надо благодарности.

Он поцеловал меня в нос.

— Люблю тебя, Алекса, спасибо, что пришла.

— И я люблю тебя, Фредди. Спасибо, что позвал.

Мы не боялись так говорить в отличие от людей, которые считают, что употребление слова «любовь» обязывает, связывает, и стараются заменить его.

— Вызвать такси?

— Я пройдусь.

И я пойду по вечерней улице, буду любоваться небом и деревьями, хрустеть бумажным пакетом и прижимать его к груди. Но скоро почувствую подступившие слёзы и подниму голову, стараясь их удержать. Дома я наемся старого невкусного печенья и лягу рядом с платьем, которое пропахло сигаретным дымом.