«Невероятный Флоринский…»
Основатель дипломатического протокола СССР Дмитрий Тимофеевич Флоринский родился в Киеве 2 июня 1889 года. Старший сын заслуженного профессора-византолога Тимофея Дмитриевича Флоринского окончил в 1907 году 1-ю гимназию. Высшее образование Флоринский получил на юридическом факультете университета Святого Владимира. Воинскую повинность отбывал в 14-м саперном батальоне, в 1912 году уволен в запас с производством в прапорщики запаса инженерных войск. На службу в МИД Дмитрий Тимофеевич принят в 1913 году.
В 1913–1914 годах он — атташе русского посольства в Константинополе, в 1914–1915 годах — атташе миссии в Софии, а с 1915 по 1918 год занимал должность российского вице-консула в Нью-Йорке.
После революции Флоринский уволен с дипломатической службы. 2 мая 1919 года в Киеве был расстрелян большевиками отец Дмитрия Тимофеевича, а в конце 1920 года Флоринский приглашен Г.В. Чичериным в Наркомат иностранных дел, где, будучи секретарем заместителя наркома М.М. Литвинова, занимался вопросами протокола. Флоринский возглавил первое структурное подразделение НКИД — протокольную часть, преобразованную в 1923 году в Протокольный отдел. Одновременно в 1922–1929 годах Дмитрий Тимофеевич — заведующий Отделом Скандинавских стран НКИД СССР.
Карлис Озолс знал Д.Т. Флоринского как русского вице-консула в Нью-Йорке. В то время Флоринского воспринимали как типичного и привилегированного чиновника из Санкт-Петербурга. «Всегда щегольски одетый, с моноклем, верх аккуратности, весьма предупредительный, особенно к лицам, стоящим выше его <…>. Изысканный спорт, верховая езда, поскольку она придавала изящный лоск. <…> Прекрасные, мягкие, вкрадчивые манеры дополняли образ тщательно вышколенного дипломатического чиновника. Он ездил верхом в Нью-Йоркском Центральном парке, всегда сопровождая какую-нибудь интересную даму. Любил и покутить. Тогда его политическая физиономия определялась ненавистью к большевикам, расстрелявшим его отца, известного профессора Флоринского»[29].
В ноябре 1920 года, когда К. Озолс увидел Флоринского среди встречающих его в Москве представителей Комиссариата иностранных дел, он не смог скрыть своего удивления.
Спустя время Флоринский пригласил дипломата к себе и рассказал, что был у Деникина, потом Швеция, Копенгаген, где «проел» последние деньги, полученные за драгоценную булавку к галстуку. В Копенгагене встретился с Литвиновым и попросил принять его на службу. В Москве он женился, но успел развестись.
«Как шеф протокола, Флоринский для большевиков был просто находкой. <…> Флоринский был первым шефом протокола, который решился проводить в Наркоминделе европейские порядки»[30].
Дмитрий Тимофеевич был обязан встречать знатных иностранцев, снабжать билетами в театр, выдавать разрешения присутствовать на собраниях большевиков и так далее.
В документах Архива внешней политики РФ содержатся сведения о том, что уже в июне 1921 года Д.Т. Флоринский принимал активное участие в подготовке и проведении визита арабской делегации в Москву[31]. 30 июня члены делегации были представлены Флоринским секретарю Коминтерна М.В. Кобецкому.
Переход от военного коммунизма к НЭПу, развитие системы образования — все это заставляло западные страны пересмотреть свое отношение к Советской России, а с 30 декабря 1922 года — к СССР. Прием иностранных граждан и организация визитов зарубежных миссий требовали развития протокольной службы НКИД, что, в свою очередь, было связано с определенными финансовыми расходами, которые некоторым сотрудникам наркомата приходилось покрывать за счет собственного жалованья. 2 марта 1922 года заведующий протокольной частью НКИД Д.Т. Флоринский обращается с докладной запиской в коллегию НКИД, в которой просит выделить кредит в размере 100 золотых рублей в месяц на «представительство», так как в связи с выполнением профессиональных обязанностей «приходится быть чисто одетым, нести значительные расходы на прачку, давать чаевые и так далее. Кроме того, невозможно бывать у иностранцев и не звать их к себе, так как невольно попадаешь в положение „бедного родственника“ и обязываешься, что, конечно, совершенно нежелательно»[32].
Насколько своевременным и актуальным было обращение Флоринского, свидетельствует тот факт, что на завтраке в итальянской торговой миссии, куда заведующий протокольной частью НКИД был приглашен 13 сентября 1922 года, было высказано предложение о скорейшем создании в Москве клуба для дипломатического корпуса.
За завтраком разговор велся по-французски, говорили о театрах и балете. Из представителей НКИД беседу поддерживал Флоринский, так как другие приглашенные сотрудники наркомата не знали французского языка.
В сентябре 1922 года Москву посетил известный французский политический деятель господин Эррио. Флоринский занимается организацией встреч Эррио с советскими руководителями и посещений им промышленных, торговых и культурных объектов. Дмитрий Тимофеевич сопровождает французского гостя в Нижний Новгород, в Петроград.
В Москве, прощаясь с Флоринским, Эррио пообещал, что за оказанные им услуги он постарается представить его к ордену Почетного легиона. Выразив благодарность, Флоринский сказал, что он вынужден отказаться от этой чести, так как «мы не принимаем иностранных орденов»[33].
Сотрудникам Протокольного отдела НКИД приходилось не только заниматься организацией протокольных мероприятий, но и составлять характеристики на их участников. В качестве примера рассмотрим досье, составленные Флоринским на лиц, приглашенных на прием к К.Е. Ворошилову 2 декабря 1925 года.
— Али Голи Хан Ансори, чрезвычайный и полномочный посол Персии: «Очень яркая фигура. При царском правительстве был около десятка лет секретарем-советником Персидской миссии в Петербурге <…>. В Москву Ансори прибыл в ноябре 1920 г. в качестве Чрезвычайного посла. Вел с тов. Караханом переговоры и в феврале 1921 года подписал договор между РСФСР и Персией <…>. Ансори определенно придерживается ориентации на СССР, а не на Англию. <…> Ансори является дуайеном Дипломатического корпуса и пользуется большим в нем уважением»[34].
— Итальянский морской атташе капитан Миралья: «Неправильно, но говорит по-русски. В Москве с весны 1924 года. Бравый моряк, весельчак и, в общем, довольно простой и приятный парень <…>. Неплохо ориентируется в нашей обстановке»[35].
— Польский военный атташе Кобылянский: «Бывший русский офицер 2-го отд. Польского Гразенштаба, специалист по разведке. Окончил в Париже Академию Французского Генштаба. На хорошем счету у 2-го отдела Польского Генштаба, ловкий и способный человек. Имеет большие знакомства и пользуется уважением среди Дипкорпуса. В политическом отношении никакой определенной ориентации не придерживается, но ближе к группе Пилсудского. Стремится сделать карьеру»[36]. — Эстонский военный атташе Курск: «Бывший русский офицер. В Эстонии командовал дивизией, но расценивали его слабо. Усиленно занимается шпионажем в пользу Польши и Англии. Большой любитель выпить. Говорят, что за деньги он готов на все»[37].
— Характеристика на японских представителей.
1. Кадзуо Мике — военный атташе. «Полковник пехоты <…>. По-русски говорит слабо. Производит впечатление человека хитрого и неискреннего. Особого расположения к нам с его стороны отметить нельзя.
Всегда начеку. Из каждого сказанного слова собирается извлечь пользу. На деловой почве НКИД не сталкивается. В Москве находится с женой»[38].
2. Сюдзо Курасиге — помощник военного атташе: «Прибыл в чине капитана пехоты <…>. Манерой держать себя значительно менее заметен, чем Мике. При встречах больше молчит, предоставляя разговаривать ему»[39].
3. Кацудзи Масаки — морской атташе. «Капитан II ранга японского флота <…>.
Высказывает себя крайне расположенным к СССР. Подчеркивает разницу отношений к нам со стороны морских кругов в сравнении с военными. Много говорит в пользу укрепления дружбы между СССР и Японией до своего приезда в Москву <…>.
В делах обращается за поддержкой НКИД. В проведении их крайне настойчив, назойлив. По-русски говорит хорошо»[40].
В составлении характеристик Флоринскому оказывали содействие заведующие отделами Востока и Прибалтики НКИД.
Подобная деятельность была важной, но не главной составляющей в работе Протокольного отдела.
В 20-х годах СССР стремился продемонстрировать миру все достижения, совершенные в первые годы существования советской власти. Популяризацией успехов в том числе приходилось заниматься и НКИД, в частности Протокольному отделу этого наркомата.
В 1924–1925 годах СССР установил дипломатические отношения со многими странами. Этот период вошел в историю советской внешней политики как «полоса признаний».
7 февраля 1924 года были установлены дипломатические отношения между СССР и Италией, подписан советско-итальянский торговый договор. Спустя пять месяцев, в июле 1924 года, состоялось важное событие в истории советско-итальянских отношений — прибытие в Ленинград итальянского военного корабля «Мирабелло».
Начиная с 6 июля, в течение трех дней Д.Т. Флоринский принимал участие в совещаниях с представителями военного и морского командования для составления программы встречи с учетом полученной инструкции — «скромно и сдержанно, но прилично»[41].
После окончательного согласования с итальянской стороной программа была утверждена. По прибытии в Ленинград 10 июля утром капитан «Мирабелло» В. Пини посетил представителя губисполкома Г.В. Циперовича, агента НКИД Вайна, также нанес визит капитану миноносца «Троцкий».
В 18 часов 30 минут был назначен обед в Доме Красной армии и флота. Заново отремонтированное помещение поражало не только грандиозностью, но, как отмечал Флоринский, тем «порядком, в котором оно содержится»[42]. Итальянцы сообщили, что с «Мирабелло» прибудет шесть офицеров и сорок матросов при восьми унтер-офицерах. В большом зале был накрыт стол на 110 приборов (для итальянских и советских моряков, а также пяти человек нашего комсостава), таким образом была соблюдена социальная справедливость. В смежном зале комсостава стол был накрыт на 18 приборов — капитан и пять офицеров с «Мирабелло», командир «Троцкого», представители итальянского консульства, советские официальные лица. По словам Д.Т. Флоринского, наши военморы и красноармейцы проявили себя как приветливые и гостеприимные хозяева; они встречали итальянцев, рассаживали их за столом, занимали по мере сил беседой[43]. Итальянский комсостав держал себя «сдержанно и неприветливо», за исключением капитана, но итальянские матросы оказались «славными ребятами с самым незначительным процентом фашистов среди них»[44]. Благодаря тому, что четыре матроса с итальянской стороны говорили по-русски (они оказались сербами), а среди наших представителей нашлось несколько говорящих по-французски, завязалась беседа, дополняемая жестикуляцией, и «большая зала представляла красивую картину молодого веселья и оживленного общения наших и итальянских моряков, в противовес чопорной натянутости смежной залы комсостава. Во время беседы беспрерывно играл прекрасный оркестр, которому много и горячо аплодировали все присутствующие», — сообщил Д.Т. Флоринский Г.В. Чичерину в докладной записке[45].
После обеда «наши ребята» показали итальянцам Уголок В.И. Ленина, читальню и так далее, многие пошли провожать гостей до пристани.
Следует отметить, что для итальянских моряков этот вечер прошел в непривычной для них обстановке, в то же время комсостав не смог упрекнуть советскую сторону в некорректности.
11 июля итальянские матросы осматривали Ленинград в сопровождении местных гидов и представителей итальянской колонии. После полудня на корабле «Мирабелло» состоялся прием от итальянской колонии.
12 июля советские официальные лица, включая капитана и комиссара корабля «Троцкий», а также штурмана, который привел миноносец «Мирабелло» в Ленинград, были приглашены на завтрак (в 12 часов 30 минут) на борт корабля. Закусочный стол накрыли в кают-компании, украшенной большим портретом Муссолини и портретами королевской семьи. Завтракали на палубе. Вечером Д.Т. Флоринский был приглашен к помощнику британского агента на обед в честь итальянских гостей. Д.Т. Флоринский обращает внимание на то, что англичанин нанес официальный визит капитану в сюртуке и цилиндре[46]. В своем дневнике Флоринский подробно сообщает обо всех деталях поведения английских дипломатов, которые являлись одними из самых активных участников светской жизни дипломатической Москвы. В начале 20-х годов дипломаты собирались каждое воскресенье на прием в английской миссии, но при этом сотрудники НКИД на них не приглашались. Встречаться с иностранцами в ресторанах представители наркома не имели возможности. Подобная ситуация не устраивала советскую сторону. Один из вариантов решения проблемы — открытие в Москве дипломатического клуба, записку об организации которого начальник Протокольного отдела Д.Т. Флоринский составляет в январе 1923 года.
Официальные причины открытия — просьба членов дипкорпуса и отсутствие контактов советских дипломатов со своими иностранными коллегами. «Редкие официальные приемы с банальными и шаблонными разговорами не создают нужной интимности и не могут служить целям мало-мальски серьезной информации»[47], — пишет в записке Флоринский.
Одной из важных причин, по мнению Дмитрия Тимофеевича Флоринского, открытия дипломатического клуба является то обстоятельство, что клуб позволит осуществить «наблюдение за иностранцами в ту пору, когда они находятся только в своей среде — отдельные группы в читальне, ресторане и так далее». Обеды, завтраки и другие приемы располагают к откровенности, наблюдение за дипломатами будет вести специально подобранный обслуживающий персонал[48].
Председателем клуба Флоринский предлагал назначить персидского или германского посла, на каждого из которых всегда можно «дружески и частным образом оказать давление в интересующих нас вопросах». Заместитель председателя — представитель НКИД. В правление также входят два представителя с советской стороны и два иностранца. Флоринский предлагал принимать в клуб членов дипкорпуса без ограничений (причина отказа — недостойный поступок кандидата). Для советских граждан самая строгая фильтровка[49].
Несмотря на доводы Флоринского, власть не решалась открыть клуб, коммуникативные и информационные функции которого могли принести не только пользу, но и вред советской стороне, которая опасалась утечки информации[50].
Народный комиссар иностранных дел Г.В. Чичерин и Д.Т. Флоринский искали пути «примирения» европейских протокольных дипломатических норм с нормами советской идеологии.
В 1923 году Д.Т. Флоринским была утверждена «Краткая инструкция о соблюдении правил принятого в буржуазном обществе этикета». В ней содержался главный идеологический принцип советского протокола — представители рабоче-крестьянского правительства, соблюдая «необходимый минимум, ниже которого нельзя идти», не должны становиться рабами «чуждого нам по духу этикета»[51]
Конец ознакомительного фрагмента.
