Ромашки для королевы

Оксана Демченко, 2010

Эльфы – злобные мелкие существа. Женщины гномов бородаты и страшны собою. Ведьм следует жечь, особенно черных. Мудрые прячут знания оттого, что жадны… Заблуждений немало у любого народа. Они разделяют прочнее Черной стены, опоясавшей страну эльфов. И помогают окрепнуть, набрать силу большому злу, опасному для всех. Преодолеть беду можно. Правда, для этого гномам придется учиться верховой езде, а Совету мудрых признавать свою неспособность объяснить природу и границы способностей одной деревенской ведьмы… Кстати, лучше о ней – шепотом. Ее даже демоны побаиваются, и правильно делают. Она ведь сама не знает, на что способна.

Барабаны войны

Когда эхо горного обвала докатилось стихающей дрожью от самых глубоких штолен до основных жилых уровней, оно уже не пугало яростью и силой. Так, обычное дело для подгорной страны. Спасатели знают свою работу, они всегда наготове и уже, само собой, вышли. Скоро сообщат, что и как. Король поправил чуть сместившийся жбан с перченым пивом и снова погрузился в чтение сводок разведки.

По всему выходило — люди, в сговоре со своими магами, готовят войну. Более того, всеми силами пытаются провоцировать гномов на необдуманные шаги. Хотят избежать ответственности и выставить гномов упрямыми и глупыми — они всегда так делают. И в торговле, и теперь, в более серьезном деле.

Потому что одолеть подгорное племя в шахтах невозможно. А выманив его на поверхность? Без должной подготовки — и под яркий свет горна Труженика. То-то и оно. Только глупый мальчишка, по недоразумению богов называемый наследником, мог не понять очевидного и надумать сунуться вверх. Люди этого и ждут! Знают, мальчик прост и наивен. Вспомнить хоть историю с перцем — ну, попросил. Целое дело раздули, благодарить пришлось, откупаться…

Теперь там, наверху, люди всюду выставили магов и ловят наивного наследника. Только голову высунет — и захлопнется капкан. Или на месте уничтожат, или, хуже того, в плен уведут, магией накачивать, к покорности склонять.

И в подгорном мире маги вершинников влияют на настроения, — хмуро кивнул король Кныттф Гррхон. Вот хоть родной отец — не одобряет каждого решения, словно сам в сговоре с людьми! Да и дед не особенно умен в последнее время, даром что сам вершинников воевал — а новой их угрозы не видит, как распоследний слепой Крот! То есть не может видеть. Или хуже того — не хочет. Это угроза. И не только для короля, для всего мира гномов. Разум повелителя должен быть свободен от чужого влияния, как у него, Кныттфа. И до чего слепота стариков может довести? Думать не хочется, а ведь — надо. Гхросс превыше родственных чувств.

Потому король и пошел на крайние меры. Запирать родича на три замка — дело дрянное. Дед Эфрых так и сказал, отец тоже был в гневе, но король стоял на своем крепко, как подобает гному. Ничего, от дружбы с киркой еще ни одному подгорнику вреда не было. Помашет Рртых кайлом в темноте, рубинам порадуется — и глупости из башки своей выбросит.

Еще месячишко, всего-то.

Наверху плохо. Посольство Ллтыхов подловили и выбили там же, где и все прежние. Уже седьмое посольство! Дороги разные — конец один. Кровь, ни единого следа тел и запах гнилой человечьей магии.

Нет бедам иного объяснения, кроме людской подлости. Ведь торговцы проходят без ущерба теми же тропами, где уничтожены посольства! Шныряют туда и сюда торгаши… и свои, и людские, и всегда спокойно обходится. Хоть и мало товара стало, люди и гномы знают о бедах с послами, слух-то ползет.

Кныттф пробовал отсылать гонцов тайно, под видом купцов. Непонятным злым способом их выявляли… Поддельный караван встречали, и далее все повторялось, без изменений — кровь, брошенный товар, запах магии.

Люди жестоки. Они лишили горы подвоза пищи и сочли, что король не ответит на это оскорбление. Но он ответил — пусть попробуют зимовать без угля! Думал — поймут и придут в себя. Увы…

Тяжелая плита узорного гранита, украшенного золотыми высечками и самоцветами, без звука отъехала, освобождая дверной проем. Норники личной охраны, замершие статуями в нишах, не шевельнулись. Значит, свой спешит к королю, и по делу.

Дед Эфрых вошел и грузно упал в кресло, не убирая пергаментов. Король хмуро зыркнул — подпорчены две карты верхнего уровня, они на вощеной бумаге, теперь небось в дырах и грязи. Старый всегда в полировочной пасте от пяток до корней волос на макушке. Оттого и не понять — сед ли он окончательно. Графит чернит седину, молодит старого. Может, оттого и не моется дед, и дело выбрал хлопотное и грязное? Мол, я годен еще для власти, так и знай, внучок… — Кныттф нахмурился сильнее. Никому нельзя верить! У всякого найдется тайная, гадкая мыслишка.

— Обвал был, — тихо сказал дед.

— Слышал. Что с того?

— Ничего. Полверсты грунтов легло, небывалое дело. Разобрать такое и гному в тягость. Вот и хочу спросить, стоит ли.

— Не понял, — удивился король.

— Так вроде не должно там быть никого. Я уже велел шлюзы опускать, потом вспомнил. Ты никому не сказал, куда парня упек, уже второй месяц пошел, как нет его. А там аккурат пустой город, семь ярусов, и это только основных. Место тихое…

— Где обвал? — король бережно поднял жбан и отпил несколько глотков, в горле вспыхнул пожар, но спине теплее не стало. Страх — он и гному ведом. Не перед врагом, другой. — Придумаешь тоже!

— Так что, твое безмозглое величество, есть у меня правнук? — Эфрых поднял голову и король ужаснулся его дрожащим губам, роняющим слова невнятно и без выражения. — Синий город ушел в гранит. От тридцатого уровня вниз, с развилки, начинается крошево. А футах в сорока лежат уже глыбы. Подвижка большая, от самой поверхности. Горы крепко плечами повели.

Видеть деда раздавленным было так страшно, что король не сразу понял, о каких уровнях идет речь. Лишь отдышавшись, осознал это и ощутил, что худшее еще впереди. Он прикрыл глаза и долго молчал. Потом ощупал бесполезный ключ на поясе. Достал еще два из кармана. Аккуратно выложил оба в рядок на столе. Добротные были замки. Его работа. И двери внизу хорошие, старая ковка, лучшая жила железа была именно та, ее еще при прадедушке начали выбирать. Древнее место — Синий город. Лежит чуть в стороне от жилых уровней, тянется с северо-запада на юго-восток, а вверху — подумать страшно! — Снеговые великаны, самое сердце кряжа. Оттуда и ползут цепкие каменные лапы горного хребта… Одна с севера огибает Рониг, страну предателей. Вторая тоже незаслуженно добра к людям и, ложась к югу, дает начало их большой реке — Ниге.

Ну, и на запад кряжец уходит, не такой могучий. Вроде бы Стена эльфов от него неподалеку. Синий город начинается там, в незапамятные века он имел сообщение с поверхностью. А потом эльфы заслонились Стеной, возгордились, общему прошлому изменили. И гномы ответили тем же, обрушив вход.

Выхода из Синего тоже нет. Был, вел в сторону Ронига. Да только лучшие жилы постепенно оказались исчерпаны, и тоннель завалили, чтобы не соблазнять глупых вершинников. Лезут в дыры, а потом приезжают гонцы от егерей или самого короля и нагло требуют спасать жадных до чужого добра воров, будто больше у гнома нет дел…

В общем, оставался один коридор с действующим выходом из Синего города. С тридцатого уровня, от развилки.

Король придерживал мысли, выстраивая своей обстоятельностью плотину отчаянию. Он помнил, как вел Рртыха по коридору, сомневался до самой развилки, все прикидывал — в обжитой Желтый, где свет и много глаз, способных приглядеть? Или в тихий пустой Синий, откуда ему не сбежать, коли дед не прознает, не освободит своей властью? И выбрал. Сам выбрал.

Дед глянул на короля и тяжело покачал головой.

— Уровень?

— Тридцать седьмой, там свежая рубиновая жила, — усердно сдерживая голос, сообщил король. — Это чуть в стороне. Может…

— Ты малолетним вершинником-то не прикидывайся, я два с лишним века тут живу, знаю, что «может», а что — дурь. Года три долбить, только чтоб достать… тела, — голос деда задрожал. — И то, если повезет. Вода пошла, твое упрямое величество не спросивши. Ладно, дело ясное.

— Нет.

— Молчи, бестолочь! — рявкнул дед и снова сник. — Нижний шлюз опустили уже. На тридцать втором. А воду выше откачаем. Странно мне такое огромное обрушение. Глянуть хочу. Может, крепили плохо, а может, иная беда. Как бы не было повторения, да в жилом городе. Желтый-то рядом. Там тридцать тысяч, и не рычи, ты король, они тебе все — дети. Береги хоть этих, коли не смог…

Дед сорвался с места и вышел, так качнув гранитную плиту двери, что она с гулом ударилась в медную раму и дала трещину. На эту трещину король Кныттф Гррхон смотрел долго, изучая ее узор до последнего штриха. Так подробно, что глаза стали слезиться. Он сморщился, упрямо достал недочитанный лист и взялся его просматривать. Проклятые буквы расплывались, не желая прояснять смысла сообщения.

Когда король допил пиво и дочитал бумагу, в коридорах уже пригасили фонари в преддверии ночи.

Дверь бережно откатила уверенная рука. Збыр Гррхон, Становой знахарь всего Гхросса, отец короля, вошел и замер у порога. Глянул на сына, смятого горем и закованного в кандалы собственного упрямства. Сидит, пытается работать — кому это сейчас надо? Его жене, которой через месяц рожать, а она уже все знает про Рртыха и не в уме, вопреки усилиям трех лучших знахарей? Старому Эфрыху, взявшемуся откачивать воду и втайне от всех уверенному, что его обожаемый пятифутовый малыш Рртых не погиб, ушел к северным воротам и там выберется? Или семьям норников, отосланных стеречь наследника?

— Назови имена тех, кого мы потеряли, — попросил знахарь. — Скольких ты запер с сыном? Полагаю, их было не менее дюжины.

— Семеро, — тихо отозвался король. — Я уже написал имена, вот.

— Иди домой, сын. Себя грызть никак не время. Гави плоха. Как бы не потерять и ее, и того, кто мог бы, родившись, зваться Рртыхом. Иди.

— Я должен думать о всем Гхроссе, отец. Люди нас предали.

— Ты должен быть с семьей и не прятаться от своей боли за глупостями. Клянусь кривой киркой, у меня уже терпение все как есть истерлось, не могу слышать о предателях и заговорах. Тебе мерещится. И я, как знахарь, сто раз запрещал ходить даже близко от Синего города — там зло. А ты полез сам и сына потащил. Если хочешь знать мнение Станового, который королю равен в таких вопросах, там и гноится заговор. Внизу. И, боюсь, крепко он прибрал тебя, уж не знаю, чем и как. Завтра утром изволь быть в моем коридоре. Буду петь, надо понять, что накопилось у тебя в душе.

— Изволю, коль приказано, — король оскалился зло. И зашипел, удивляя отца: — От тебя иного и не дождешься, сам мудрый, а я и злодей, и глупец. Зато о стране думаю.

Збыр глянул на сына с удивлением.

Его давно беспокоило поведение короля, повадившегося огораживать свои покои норниками, будто в галереях Стального города есть враги. И подозревать — всех, по любому поводу. Конечно, история с послами непонятна, но разве она дает основания для поспешных и опасных выводов? Надо выслать наверх сильное посольство. Сотен пять отборных норников, трех-четырех знахарей с боевыми навыками, умного посла. А от Ллтыхов чего ждать? Их, горемык, любой вершинник обидит — и без магии, и без большого отряда злодеев, — мирные они, к ювелирному делу склонные. Троих уважаемых стариков потеряли в королевских посольствах — и молчат, слезы глотают. А Кныттф чужого горя замечать не желает и тоже молчит. Будто нет его умысла и вины в опустошении рода. Малый рост — не повод приносить гнома в жертву.

Збыр тяжело вздохнул и пошел прочь. Если бы мор полувековой давности не унес почти всю семью, не прибрал жену, дочь и старшего сына — брата Кныттфа, не быть бы младшему королем. Он гневлив не в меру, упрям, склонен к простым решениям и груб. Но тогда Збыру пришлось отдать корону, не раздумывая. Он в те годы уже стал одним из лучших знахарей и отдавал лечению все время, все силы. Месяцами пропадал в дальних коридорах, обходил забои. Он, Збыр, еще будучи королем, попросил людей о помощи. И, кстати, вершинники откликнулись, прислали травы, отрядили своих слабеньких лекарей, и даже пару довольно толковых магов. Фруктов навезли, уверяя, что они нужны больным, еще дали молока и меда. И денег не хотели брать, особенно ближние, возле гор живущие, в северном Рониге. А теперь они — самые закоренелые и злейшие враги, как полагает новый король. Нехорошо. Дурная и слабая память — не для гномов характерна, этим люди грешат порой. А тут… сам король подгорный безумствует, злобой кипит.

Збыр возлагал большие надежды на внука. Мальчик рос не только сильным, но и толковым, что радовало отца. Он был умным, добрым, умел видеть душу и не копил зла.

Был! Старый знахарь закрыл дверь своей одинокой комнаты и привалился к стене. Сердце долбило ребра будто киркой, неровно и устало. Как же так, его Рртых, его мальчик, — и вдруг «был». Невозможно, несправедливо, чудовищно.

Воздух нехотя втекал в легкие и не давал сознанию ни крепости, ни ясности. Збыр осел на пол, из последних сил склонился на ложе.

Утром его там и нашли.

Ученики суетливо забегали, собрали старших, все вместе стали петь и звать. Заплутавшая в донных лабиринтах у корней гор усталая душа сама не найдет пути, ей надо посветить, подать руку, влить хоть малую горсть силы. Пещеры отчаяния огромны и темны, потоки боли глубоки и холодны… Если гном придумает, что виноват в чем-то, — и вовсе дело плохо. Путь по темному лабиринту долог.

Но старый знахарь справился, хоть и затратил на путь две недели. Дома осталось очень много дел, он знал это.

Збыр пришел в сознание на десятый день. Сила ушла по капле, пока старый знахарь добирался в мир живых. Желтая кожа облезала лоскутами, блеклые глаза смотрели слепо. Но старшего из рода Гррхон, своего отца, Збыр опознал и не глядя. Седой гном устроился на скамеечке у изголовья и гладил сына по голове, как когда-то очень давно, лет двести назад. Тогда он собирался в большой поход, барабаны били тревогу.

Барабаны?

Збыр охнул и привстал. Отец удержал его и снова уложил.

— Еще хуже, — буркнул он, понимая, о чем думает знахарь.

— Что, Война силы? — слабо шепнул Збыр.

— Гнева, объявлена война Черного гнева, — тяжело признал отец. — Мы вырастили никудышного гнома, сын. Он опозорил горы.

— Я не верю, — Збыр кое-как проморгался и увидел лицо отца, темное и усталое. — Это слишком даже для него.

— Не знаю. Я тоже становлюсь подозрительным. В завалах творили магию. Не наши песни, иная и злая сила. Один из норников услышал слова знахаря о чужой волшбе, да и донес до ушей короля. Хотел, как лучше. Мол, не люди нам враги, а иные существа — неведомые и опасные.

— Дальше.

— Гави умерла. Ты давно говорил, ей вообще нельзя было третьего рожать, но наш дурень хотел еще одного сына. Дочь ему не хороша… Роночка моя, красавица наипервейшая, не в радость остолопу!

— Дальше.

— Сын родился странным. Тихий… Знаешь, еще знахари сказали, темный.

— Это от материного отчаяния. Я гляну.

— Поздно. Украли его, — задумчиво сообщил Эфрых. — На полу в комнате нож людей, пара их тряпок, следы сапог. Так, видишь ли, нарочито всё устроено. Вроде выходит, люди смогли незамеченными пройти в Стальной город, зарезали пять норников без единого звука… и выдали себя с головой на месте преступления. А потом ловко исчезли. Но король у нас думать не любит. Он в отчаянии, сын. Себя не помнит. Тут еще ты некстати рухнул. Снова люди, по его мнению, виноваты.

— Я не рухнул, папа, — усмехнулся Збыр. — Ты можешь не замечать, иные тоже. Нашли меня дети, у них нет опыта. Потом уже всё проветрилось. Это пальный газ, как мы, гномы, его именуем. Как и в чем его донесли сюда, ума не приложу. Но магию я ощутил. Не люди творили её, скажу сразу.

— А кто? — усмехнулся старый гном, заново придирчиво осматривая желтую кожу сына. — По всему похоже, он, газ. Чудо, что ты жив. И чудо, что газ — здесь. Без магии не обошлось. Оллфы?

— Ты прав в том, что газ этот копится в некоторых донных ямах нижних штолен Синего города, и что выход оттуда в давние времена имелся на север, к долине оллфов за Стеной. Но принесли его не оллфы, им-то что в горах искать? Гораздо хуже, папа. Так плохо, что я готов пожелать смерти обоим своим внукам. Лучше так, чем… у них.

— Вддыхры, — зарычал старый. — Они, они. Верно. Норникам шеи вскрыли, любимое их дело. Быстры, никто и не приметил. И до наших лабиринтов эти твари охочи. Кажется, возле Синего города они и прошлый раз окапывались?

— Там, чуть поглубже.

Знахарь смолк и надолго задумался. Война Черного гнева ужасна. Одно хорошо, к ней готовятся шестнадцать лет. Достаточно долго, чтобы попробовать что-то изменить. Но для начала надо выздороветь. Окрепнуть, восстановить голос, без которого знахарь не способен творить песни. И обойти коридоры жилых уровней, слушая чужую магию. Она здесь, внутри мира гномов, Збыр не сомневался. Значит, есть ходы в Синий город, и сам он — не затоплен и не завален камнями.

Седой Эфрых думал о том же. Но куда более по-гномьи. Не искать и ждать: рыть и долбить! Только так, с усердием и должной скоростью. Надо прорваться к тридцать второму. Кто мог там опустить шлюзы? В горячке первых часов отчаяния он и не сообразил, потом показалось — неважно, забылось. Но это очень важно. Движение породы было одно и почти мгновенное. Но если разобрать последствия и слова выживших, то выходит — два. Первое беспокойство гор прошло низом, вроде предупреждения. Норники короля, поставленные стеречь коридор от собственного сына, добежали до ворот и опустили их, потом заспешили вверх, на тридцатый уровень. Так они и рассказывали. Только кроме них первого толчка никто не заметил! Выходит, не было его, а гномам внушили ощущения. Это трудно, но вддыхры способны постараться, если очень нуждаются в каком-то результате.

Так в каком же?

— Демон, — прервал молчание знахарь. — Это он, отец. Я помню легенду, древнюю, читал в наших летописях. Слабому демону нужен младенец, чтобы заново расти и копить силу. Или выросший уже темный человек, дурачок. Этому не повезло с глупыми и ему предложили сына погибшей Гави. Смерть матери ослабила защиту ребенка, знахарь тоже не пел над его колыбелью, даруя щит от черных сил.

— А я думал, хуже некуда, — сухо рассмеялся Эфрых.

— Теперь вроде некуда, — согласился сын. — Теперь любая новость будет к лучшему. Я отдохну, надо копить силы. И я не стану спешить. А ты попробуй добраться до шлюза, ты верно задумал. Потом решим, как действовать. Только надо помнить — они сильны. С освобождением демона и вовсе станут чудовищами из древних легенд.