Бабочки в киселе

Оксана Васильева, 2020

Леонид Андреевич Строкин – талантливый педагог, директор музыкальной школы. Под его руководством школа становится местом притяжения педагогов-энтузиастов, детей и родителей. В личной жизни тоже все как надо – Строкин счастливо женат на женщине, которая моложе его на двадцать шесть лет. Но фундамент счастливой жизни не очень прочный – администрация принимает решение закрыть школу, и Строкин серьезно заболевает. Он не хочет стать обузой жене и решает позаботиться о ее будущем без него. К счастью, на горизонте появляется молодой педагог, который сближается с его женой. Строкину кажется, что он готов пойти на все ради счастья любимой, даже на самоубийство. Но вскоре понимает, что это не единственный путь. Комментарий Редакции: Светлая драма о том, что на руинах прошлой счастливой жизни может расцвести новая.

Глава 4. Ноябрь 2017 года

Герман

Время вело себя странно, если не сказать загадочно. Жизнь в Новозаводске тянулась неспешно, несуетливо. А дни пролетали с бешеной скоростью. Вот уже и ноябрь открылся на календаре с муми-троллями, оставшемся на стене от предыдущих хозяев. Снег ещё не выпал, но в воздухе висело ожидание зимнего обновления и чистоты.

Герман ощущал и в себе это обновление, а вместе с ним неторопливость и ясность души. День был наполнен работой: в первой половине он играл на виолончели, играл много и с удовольствием, сравнимым разве что с теми детскими ещё годами, когда занятие, которое стояло в ряду других, вдруг стало получаться, приносить радость и возбуждать нетерпеливый интерес к новым партиям. Во второй половине дня он вёл уроки, получая удовольствие и от педагогической деятельности.

Он открывал детям миры, о которых сам уже успел забыть: сонаты Баха, симфонии Бетховена, Моцарт и Чайковский, Вивальди и Гайдн, вся бессмертная и затасканная цивилизацией до отвращения классика предстала ему в своём новорождённом виде. Готовясь к урокам, переслушивая и переигрывая темы и отрывки из произведений крупной формы, он вдруг поймал себя на полузабытом чувстве восторга от красоты и совершенства музыки, когда в горле стоит ком, на глазах — слёзы, и хочется обнять весь мир.

И если в лицах учеников он вдруг ловил на уроке отблеск собственного восторга, то чувствовал себя… счастливым? Да, пожалуй.

После занятий он часто шёл домой пешком со Строкиными и детьми. А если Леонид Андреевич был на машине, то не отказывался поехать и заглянуть в гости. Чем ближе он узнавал директора и его жену, тем охотнее соглашался провести вечер в их доме. Коллекция нот для струнных инструментов, которую хозяин дома собирал всю жизнь, таила в себе изумительные находки. Проведя в «Комнате чудес» не один час, Герман обеспечил себя нотами на несколько месяцев занятий. Строкин с удовольствием рассказывал, как собиралась коллекция, не скупился на подробности и откровенно гордился своим собранием.

Так же откровенно, с неприкрытым обожанием он смотрел на жену. И Герман не уставал наблюдать за ним. А ещё восхищался тем, насколько точным было попадание Строкина в свою среду, в свою работу, в свой город. Леонид Андреевич представлялся Герману эндемиком, кем-то вроде тех рачков, что живут только в Байкале и являются главными чистильщиками озера. Рядом со Строкиным пространство и сам воздух как будто становились чище, а жизнь — осмысленнее.

Но если директора Герман с трудом мог себе представить вне Новозаводска, то его жена вполне вписывалась в любую обстановку. Правда, почувствовать Евгению Александровну давалось Герману сложнее. Она была красива той резкой красотой, что сразу бросается в глаза, но не выглядит вульгарной: высокая, стройная, с шапкой густых жёстких волос, с волевым лицом, прямым взглядом и сильным голосом. Но внешняя её сила соединялась с мягкостью и постоянным стремлением уйти в тень мужа, не выпячивать свои желания, подчиняться его решениям. Она как будто ускользала из рук, сбегала, не давая рассмотреть себя и понять окончательно. Внешняя красота при этом отходила на второй план, как будто размывалась. Тем не менее, Велехов, мучимый противоречиями восприятия, постоянно ощущал со стороны Жени (про себя он уже давно отбросил отчество Александровна, но называть Женечкой, как Строкин, пока не решался) молчаливую поддержку и тепло и был благодарен ей за это. Такой поддержки и тепла ему недоставало от Ирины, его колючей, язвительной, непредсказуемой Ирины. Кажется, он начинал по-хорошему завидовать Леониду Андреевичу.

Подобные мысли Велехов таил глубоко в себе, наслаждаясь вечерами в кругу новообретённых друзей.

— Давно хотел спросить, что вы тогда такое сказали Соне? Как смогли успокоить? — спросил как-то Герман. Они поужинали и сидели за чаем на кухне.

— Сказал, что мечтал сыграть для своего отца, — отозвался Леонид Андреевич. — Хотя ничего особенного не сказал. Теряюсь в таких ситуациях. И не очень понимаю, как поступать. Мне иногда кажется, что я не настоящий педагог. Потому что у меня нет алгоритмов и верных решений на все случаи жизни. А есть ли на свете такие решения? Знаете, я раньше всерьёз обдумывал теорию, что идеальными педагогами могут быть только люди-монахи. Да-да, не смейтесь! Люди, отрекшиеся от себя, нет, неправильно сказал, от жизни ради себя в пользу жизни ради детей, аскеты-праведники, с незамутнённой совестью, образцы для подражания. Вот вы, Герман, сейчас очень похожи на такого педагога. В вас практически нет недостатков, — закончил он неожиданно, так что они втроём расхохотались.

Конец ознакомительного фрагмента.