Я и мой воображаемый недруг

Оксана Алексеева, 2020

Сказ о том, как мы с настырным полтергейстом в одной квартире уживались. И, конечно, о неприятностях, которые мы сами себе и создавали.

Глава 1. Телефон

Все началось с телефона. Точнее, с моей ошибки, когда я зачем-то взяла этот чертов телефон. Иногда кажется, что фатум предопределяет судьбу — если не каждый ее момент, то хотя бы ключевые события в жизни. Словно как бы ты ни сопротивлялся обстоятельствам, они всегда подведут тебя к какому-то решению, которого невозможно избежать. Но в данном случае я понимала отчетливо: все началось именно с моей ошибки. И если бы я ее не совершила, то ничего дальнейшего уже бы не произошло. Возможно, что в некоторых — ключевых событиях жизни — фатум дает нам право выбора: нырять в кроличью нору или остаться на поверхности. И самое сложное в этом понимании — тот факт, что если бы события повторились, я, скорее всего, уже осознанно приняла бы точно такое же решение. Несмотря на все ужасы, которые за этим последовали… Потому что жизнь бессмысленна, если на всем ее протяжении так и не решиться нырнуть в кроличью нору.

Все прочие события в моей жизни можно списать на стечение обстоятельств. Я поступила в железнодорожный институт, потому как поддалась уговорам родителей: без работы не останешься, а если потом устроишься в муниципальное управление — так вообще, можно сказать, что карьера удалась. Бухгалтеров, экономистов там всяких, дипломированных юристов и прочей шушеры из наших вузов выпускается, как кур нерезаных — оттого-то они и работают впоследствии не по специальности, в большинстве своем. Хочешь иметь в жизни прочное место, как любил говаривать отец, так научись тому, что не умеют другие, причем ДЕЛУ, а не пустому языковилянию. Его аргументы я сочла значимыми, потому-то и поступила учиться на инженера.

Довольно быстро убедилась, что сделала верный выбор. По меньшей мере, годы учебы не покажутся адом. Среди нас ходили легенды, что во всяких там «экономико-юридических», где основной контингент был представлен женским полом, на перерывах обсуждаются последние номера Космо, а в свободное время группы совместно посещают если не маникюрные салоны, то, на крайний случай, Мак Дак. Уверена, легенды сильно приукрашивали действительность, но наше сообщество даже от мыслей таких было далеко. Да и, признаться честно, мне с самого детства было комфортнее в обществе мальчишек — а тут раздолье! Мы с Таней исчерпывающе представляли всю женскую «половину» нашей группы, состоящей из тридцати студентов. К счастью, ни одна из нас не была склонна обсуждать последний номер Космо, но даже если бы такое и случилось, то при постоянном общении с парнями, эта привычка сама собой бы отмерла за ненадобностью. Любое общество неизбежно втягивает каждого в свои правила. Я до сих пор помнила, как в школе сплетничала с подружками, перемывая косточки практически каждому общему знакомому: хоть это не слишком вписывалось в мой характер, просто получалось само собой, поскольку все вокруг так делали. Исключительно женские компании я не выносила, но никогда в них надолго и не оказывалась. В смешанных группах заметила тенденцию: там и парни со временем становятся болтливее, начинают больше переживать о внешности и даже на равных обсуждают какой-нибудь модный аромат. Наверное, женская энергетика сильнее мужской, что сказывается на общей атмосфере, прививая больше «женских» правил, чем «мужских». Но уютнее всего я себя чувствовала только в мужском коллективе. С парнями все куда проще: они редко интригуют и сплетничают, скорее в морду дадут; с некоторыми можно обсудить фильм, но без ванильных радуг; с некоторыми — обменяться матами в порыве спора. Никто из них не заметит новые джинсы, если только не обратит внимания на твою филейную часть в этих самых джинсах. Да, надо быть готовой и послать, если вдруг чей-то гормональный интерес слишком сильно зафиксируется на твоих новых джинсах… как и к тому, что тебя пошлют, если вдруг начнешь перегибать и злоупотреблять своим «дамским положением». И все это проще, потому что понятно. Возможно, именно эта атмосфера и уничтожала постепенно в нас с Танюхой остатки женственности, которыми мы и без того не слишком блистали.

Причина, по которой мать так яростно поддержала мнение отца об институте, стала ясна чуть позже — когда она с рвением натасканного добермана начала расспрашивать о каждом студенте в нашей группе и на потоке. Очевидно, родительница уже отчаялась, что ее ненаманикюренная доченька найдет себе романтичного хахаля с ромашковым веником, поэтому была согласна поместить меня в изолированные от красивых конкуренток условия. Тут, вроде как, сам бог велел. Я ее мнение о собственной персоне не разделяла: парня у меня до сих пор не было только лишь по той причине, что я не встретила того, кого буду безусловно уважать. У меня нет исключительно женской черты — фривольности, поэтому я не собиралась перебиваться полумерами. Найду того самого — именно за него выйду замуж, чтобы рожать ему детей, чтобы никогда не задумываться об измене. А если не найду — не страшно: вполне можно обзавестись детьми и без мужа или посвятить себя какой-то другой миссии. Все лучше, чем до старости мириться с тем, кто этого не достоин. Себя я считала достаточно привлекательной — за мной изредка увивалось какое-то жалкое полу-мудачье. Нет, я никогда в центре внимания не находилась, но, скорее, по той причине, что парни воспринимали меня как пацанку «из наших», а не потому, что считали уродиной. Фигуру свою я предпочитала видеть «спортивной», а не как выражалась мама: «Машенька, ты бы хоть обруч крутила, чтоб талию наметить». Каблуки-шпильки и блестящие локоны же я относила к непременным атрибутом только для тех, кому больше впечатлить нечем.

Справедливости ради, выбор среди моих сокурсников был — да еще какой! И в самом начале мы с Танюхой подвергались почти постоянным романтическим нападкам — она, деревенская и простая девчонка с цветущим видом, чуть чаще, чем я. Но со временем все это внимание сошло на нет. Думаю, именно с этого момента мы и стали «своими пацанами», что, на мой вкус, куда круче, чем «неплохие сиськи, Тань!». И мы с ней тоже со временем перестали их оценивать с точки зрения рынка женихов.

Конечно, кто-то выделялся — так всегда бывает. Всегда находятся люди, свечение которых невозможно игнорировать. Самым ярким из наших одногруппников — да и на потоке вообще — был Сергей Севостьянов. Вот просто существуют такие персонажи, появление которых в помещении сразу замечаешь, если они улыбаются — все невольно начинают тоже улыбаться, а если смеются, то это, как минимум, не останется незамеченным. Шумный, дикий, впечатляюще красивый — такой и в «экономико-юридическом» стал бы более обсуждаемым объектом, чем последний номер Космо. Таких обожают друзья, они всегда в центре любой компании, их ненавидят преподаватели — потому что легкость их характера неизбежно отражается на учебе. Неглупые балбесы, которые подбивают «хвосты», только когда уже находятся на грани отчисления, которые любое свое выступление на семинаре превращают в шоу. Конечно, в первое время Сережа приклеил к себе и мой взгляд, но, к счастью, ненадолго. В таких влюбляются только романтические дуры, отказывающиеся видеть, что под блестящим фантиком нет ни грамма серьезности. Уверена, что по нему ночами лили слезы в подушку все представительницы факультета «Бухгалтерского учета и аудита на железнодорожном транспорте» — только потому, что плохо его знали. Мы с Танюхой слез не лили — Севостьянов прекрасен издалека, но любить такого повесу — только себя наказывать. Ко всем своим недостаткам, Сережа был еще и бабником. Хотя с другой стороны, грех такой внешностью не пользоваться. Он и пользовался, а мы с улыбкой наблюдали за этим со стороны.

Зато «выпасы», как у нас было принято называть совместные гулянья всей группой, получались презабавными. Например, когда мы поехали на шашлыки за город, где совершенно бухой Севостьянов организовал массовый стриптиз. Точнее, он начал, а трое других придурков подхватили. Артем, лучший его друг, почти с боем не дал ему танцевально снять трусы и кое-как стянул Сережу со стола. Или тогда, когда нас какими-то перипетиями судьбы занесло в кинотеатр. «Пятьдесят оттенков серого» — как сейчас помню, ибо до сих пор слезы наворачиваются от смеха. Может, и хороший фильм, но вся режиссерская, операторская и актерская работы, если такие вообще подразумевались, свелись на нет, когда «Серый», про пятьдесят оттенков которого и была вся история, начал озвучивать происходящее на экране — сначала тихо, а потом чуть ли не на весь зал. Наши парни, естественно, идею тут же подхватили, и когда главная героиня, после того, как получила шлепок по попе, очень смешно и стройным хором заверещала: «Айяйяйяйяйяйяй!», то дальше уже подключился почти весь зал, включая и недовольных — их возмущенные выкрики только добавляли зрелищности. Нас выгнали — всю группу! Даже меня и Танюху, хоть мы только хохотали! Да там весь зал ржал — почему же всех не попросили уйти? Но я не сильно обижалась, решив, что если человека ни разу в жизни не выгоняли из кинотеатра, то это довольно скучная жизнь.

Все «выпасы» нашей группы превращались в феерию не без участия Сергея Севостьянова и других почти настолько же дурных одногруппников. И хоть никто обычно не предполагал, чем конкретно грозит очередная вечеринка, такого финала в тот день, конечно, никто просчитать не мог. Это был последний «выпас» в том виде, к которому мы привыкли.

Мы отмечали закрытие летней сессии второго курса — на этот раз сдали все, и даже у самого Сереги осталось только два хвоста на сентябрь. Я тогда еще глупо подумала, что когда его все-таки отчислят, я, наверное, буду немного скучать по таким сумасшедшим сабантуям. Собрались в съемной квартире Митюхина, практически моментально нажрались. Часа через два я решила скрыться в одной из комнат — веселиться уже не было сил, а я перепила так, что мутило. Возможно, успею отлежаться до того, как соседи вызовут полицию. Наберусь, так сказать, сил, чтобы плестись домой на другой конец города.

Меня разбудило ощущение совсем не невинного прикосновения к моему девственно-нетрезвому телу. Невинным оно не было хотя бы потому, что точка приложения оказалась прямо между моих ног. Ага, в том самом месте чья-то рука пыталась что-то промять сквозь плотные джинсы. Мне удалось развернуться, пока в междуножьи у меня не вылепили член или чего-то там вылепливали, но обнимать меня не перестали.

— Сереж, охренел? — я даже не особо удивилась, опознав лицо нападавшего.

— Маш… Я такой бухой, — сказал, будто сему факту требовались еще и словесные подтверждения. — А бухому мне требуется баба. Маш, будь моей бабой!

Прозвучало почти торжественно! Я, например, очень впечатлилась — за мной еще ни разу так утонченно не ухаживали. До слез пробрало, похлеще букетиков с конфетками. Протянула руку к его ширинке, погладила мягко, получила судорожный выдох, насладилась его звучанием, а потом со всей силы сжала пальцы.

— А-а-а-а! — Сережа попытался оторвать мою руку, но я вцепилась еще сильнее. И тогда он повторил более высоким голосом, почти оперным сопрано: — А-а-а-а!

Пора и высказаться — некрасиво же оставлять вопросы без ответов:

— Я согласна, милый!

Ему наконец-то удалось отобрать у меня хозяйство, которое он теперь зажимал двумя руками, как настоящую драгоценность.

— Не, че-т я передумал. Пойду еще жахну. Прости, милая, у меня голова разболелась!

И как только смог шевелить нижними конечностями, нервными прыжками счастливого кролика умчался к остальным.

Я перевернулась на спину и вздохнула. Вот же припадочный, разбудил. Уснуть снова, пережив все эти вертолеты, — та еще забава. На новый раунд попойки, как и на пеший поход до собственной квартиры, я сил набраться не успела.

Решила, лучше пока просто проветриться — авось, после этого какими-то суперспособностями и озарит. Прошла мимо шумной толпы за столом. Осторожно, чтобы не завалиться в темноте на лестнице, миновала подъезд — и снова вздохнула. Там, на свежем воздухе летней ночи, тоже торчала часть наших: курящие одногруппники обычно не наглели и не заставляли других вдыхать мерзкий дым, выходя на улицу. Я подошла к ним ближе, а они просто продолжали свой разговор, который начался до моего прихода.

— А ты, Маш, тоже тут останешься или домой свалишь? — поинтересовался Артем.

— Домой, — я очень не любила оставаться на такие ночевки. Конечно, никто из парней вреда бы мне не причинил — дело не в этом. Просто я обожала высыпаться в собственной кроватке собственного жилья, которое так долго выпрашивала у родителей. Тут же скооперировалась и с парой потенциальных попутчиков, живущих в том же районе — вот и отлично, парни проводят.

Жаль, что Артем не из их числа… Я недавно поняла, что если бы Севостьянов не концентрировал на себе всеобщее внимание, если бы его вообще не было, то уже в самом начале я заметила бы, насколько Артем хорош. «Скажи мне, кто твой друг» — поговорка точно не про них. Артем не являлся полной противоположностью своего приятеля — они во многом были похожи, но отличался от него именно в тех моментах, в которых было нужно: он не был занудой — мог точно так же, как и все, повеселиться, но ни разу не пытался стянуть с себя трусы на столе для шашлыка, он выпивал, но не до такой степени, чтобы себя не контролировать, ему легко давалась учеба, но он не делал ставку на одно только везение. То есть он, как и его лучший друг, гнул палку, но ни разу на моих глазах ее не перегнул. И он бы считался самым симпатичным парнем, когда рядом не находился ослепляющий Севостьянов. Единственным очевидным недостатком Артема и был его друг. Я склонялась к мысли, что если Артем решит проявить ко мне интерес, я и своему интересу к нему дам шанс.

Внимание нашей компании привлек шум наверху. Окно было давно распахнуто настежь, а я только удивлялась, почему никто до сих пор не пожаловался — нашу попойку тихой назвать было невозможно. Наверное, Митюхин и не преувеличил про «толерантность» соседей. Но теперь на подоконнике темнела шатающаяся фигура. Артем даже отшагнул дальше, чтобы разглядеть, да и мы все притихли, пытаясь понять, что происходит.

Какие-то крики, смех болтающегося на окне Севостьянова, а потом…

В следующую пару секунд все протрезвели. Вот такие целые две секунды, делающие из тебя другого человека, который уже совсем не тот, что был час, неделю или год назад. Две секунды, когда на твоих глазах кто-то срывается и летит вниз. Две секунды странных звуков извне и полной тишины внутри.

Крики раздались уже после того, как эти бесконечные две секунды закончились. Артем тяжело задышал и согнулся уже после. После пробегали мимо люди. Визг, рев, отшатывающиеся фигуры — все было после. А мой разум так и не желал включаться, вырываться из этой тихой бесконечности. Возможно, чтобы не принимать произошедшее, сознание выхватило что-то другое, менее значимое, и зацепилось за него. Я медленно опустила голову, чтобы посмотреть, что стукнуло меня в ботинок. Заторможено подняла телефон: задняя панель отлетела, вдоль экрана трещина. Он ударился сначала о землю, а потом отлетел к моей ноге. Я смотрела на разбитый телефон Сергея Севостьянова, чтобы не смотреть в ту сторону, где он умер.

Естественно, все дальнейшие события протекали без какого-либо анализа. Я даже не помню, как сунула телефон в карман ветровки и уж тем более — зачем это сделала. Просто было не до того. Окончательное осознание до меня дошло только на похоронах. Будто я долго спала и проснулась внезапно — когда все по очереди кидали по горсти земли на гроб. Много, много людей с серыми лицами наклонялись, деревянными руками зачерпывали землю и скидывали в яму. И когда мой комок глухо стукнулся о дерево — я проснулась. Даже голова закружилась от неожиданной ясности. Он не был моим близким другом, не был кем-то важным для меня, но такая нелепая смерть для настолько яркого человека — это было что-то за гранью понимания вселенского равновесия. И я зарыдала. Впервые с тех страшных двух секунд я зарыдала.

За месяцы летних каникул, конечно, все переживания стерлись и подзабылись. В сентябре мы не спешили возобновлять групповые «выпасы» — и не потому, что среди нас не осталось весельчаков, просто слишком мало времени прошло. Эта тоска когда-нибудь окончательно пройдет — особенно у тех, кто не был с ним слишком близок. Но даже когда мы будем обмывать дипломы на пятом курсе, все равно непременно вспомним о нем. Потому что он был. Потому что Сережа Севостьянов когда-то был. Но такой тоски уже не будет, и к тому времени мы забудем, что он доставлял и неприятности, в памяти останутся только его легкость и источаемый кураж. Время лечит — и это было заметно уже сейчас.

Я забрала от родителей осенние вещи, снова поругалась с младшим братом и направилась в свою квартиру. Родственники мои не были особо состоятельными людьми, но после долгих уговоров согласились снять мне совсем маленькую квартирку — поближе к институту, подальше от братца, который мне сворачивал кровь не только своим присутствием. Он колупал меня по каждому поводу, не давая сосредоточиться на занятиях, поэтому я была счастлива, когда стала жить отдельно от родичей. Конечно, частенько заглядывала и на семейные ужины — особенно, когда самой готовить не хотелось, но и имела возможность наслаждаться личным пространством.

Вывалила вещи из сумки на диван. Сначала чай, а уж потом монотонное раскладывание по шкафам. Шапка мне еще долго не понадобится — наверх ее. Поближе стоит разместить только пару кофт и ветровку — утром уже довольно прохладно. Я вспомнила об уже почти стертом из памяти событии, только когда ветровка тяжело стукнула меня карманом по руке.

Его телефон. Я действительно о нем совершенно забыла. Возможно, если кто-то бы спрашивал о его мобильнике, то я бы вспомнила, но всем было не до того. Да и потом мысли к тому страшному моменту не возвращались — наверное, берегли меня. В итоге теперь я в руке держала сломанный телефон своего погибшего три месяца назад одногруппника.

Что полагается делать в таких случаях? Отдать родным? Вот, мол, держите, прикарманила, а теперь совесть заела. Глупо звучит. Возможно, аппарат можно починить — с виду только задней панели не хватает, но все равно слишком нелепо. Может, отдать Артему — тоже глупо, но хоть не так стыдно. Ага, и снова увидеть в его глазах ту темноту, от которой он только-только начал избавляться? Я решила, что никто из близких Сережи не нуждается в лишнем напоминании, и даже дорогая модель сотового не оправдывает очередной укол болью. Может, я и ошибалась, но проверять желания в себе пока не обнаружила. Так и не придя к какому-то однозначному решению, просто отложила телефон на полку и занялась другими делами.

Через несколько дней, когда я за столом готовилась к семинару, снова уловила странный звук. Прислушалась, но как и в предыдущих случаях, источник не определила. Но в этот раз то ли я была слишком уставшей, что меня от занятий отвлекало уже все подряд, то ли шумело громче, но я решила отдохнуть от учебника и в процессе поискать, откуда раздается этот тихий скрежет. Прислушалась ко всем батареям — вода шумит иначе, да и звук я до сих пор улавливала только в моей комнате. И еще до того, как посмотреть на полку, поняла. Нет, не оформленной мыслью, а рывками нарастающим ужасом. Осознанно остановила себя от паники — это в моем характере. О, я никогда не была кисейной барышней — да я вперед всех мальчишек залезала на забор, я быстрее всех гоняла на велике, я не терялась в любых ситуациях… Поэтому после недолгой заминки заставила себя протянуть руку и взять телефон, о котором снова позабыла — словно он усердно пытался выскользнуть из моего внимания.

Уже по вибрации поняла, что не ошиблась. Ужас теперь осел комком в горле, но я посмотрела на выключенный дисплей, а затем поднесла сотовый к уху. Наверное, до последнего надеялась, что шум раздается не оттуда. И убедившись, выронила аппарат из руки, которая затряслась так сильно, что от нее начало содрогаться все тело. Даже вспомнила где-то услышанное словосочетание, которое моему спокойствию уж точно не помогло.

Белый шум.

В этих двух словах было что-то жуткое, хотя я и не могла вспомнить точное значение этого термина. Какой-то математически равномерно распределенный звук, в котором можно услышать… Мне показалось, что я услышала… Что-то похожее на «ш-ш-ш». В почти бесколебательном скрежете я, вполне возможно, расслышала «ш-ш-ш». Наверное, если бы я могла быть с собой в тот момент достаточно откровенной, то я уловила бы «аш-ш-ш-ш-ш» или даже «маш-ш-ш-ш». Но это было бы слишком. А тогда я просто старалась дышать. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Всему есть объяснение. Всегда. Вдох. Выдох.

Я схватила телефон и просто вышвырнула его в распахнутую форточку, даже услышала, как он ударился об асфальт — на этот раз, скорее всего, разбившись окончательно. Снова вдох. Всему есть объяснение. Просто я испугалась, и поэтому мне сложно это объяснение понять.

После двух чашек чая на кухне страх сам собой отступал — медленно, но с очевидной капитуляцией. Скорее всего, сотовый не был окончательно сломан. Вполне возможно, когда я его достала из ветровки и положила на полку — случайно поставила аккумулятор на место. Какие-то соединения сошлись, и он включился. Дисплей признаков жизни не подавал, но это же не значит, что в самом девайсе не могли функционировать еще какие-то процессы. Просто обесточенные до сих пор контакты сцепились и запустили, например, какое-то приложение. До чего же просто! Я облегченно рассмеялась и налила себе третью чашку. Хорошо хоть, в лоб случайному прохожему не попала, истеричка!

Теперь уже почти спокойно осмотрелась вокруг, упрекая себя в трусости и разрешая себе немножко над этим похохотать.

И подавилась собственным смехом, когда на моих глазах дверца навесного шкафа отворилась, издав при этом мучительный скрип. Я вскочила на ноги, опрокинув кружку. С усилием оторвала взгляд от дверцы и теперь смотрела на то, как чай разливается по столешнице, приближается к краю и начинает пробивать себе путь вниз, на пол. Кап. Кап. Взять тряпку и вытереть. Всему есть объяснение! Всегда! Я решительно захлопнула зачем-то открывшийся шкаф, взяла тряпку и шагнула к столу. И теперь уже закричала. Видя, как равномерно медленно выдвигается ящик, я просто закричала. Вылетая из кухни, краем глаза заметила, что дверца навесного шкафа снова открывается.

В комнате прижалась спиной к двери, будто боялась, что следом за мной кто-то бежит и зажала рот двумя руками. Всему есть объяснение, если только начать думать и перестать кричать! Успокоиться и подумать! Сквозняк. Старые шарниры. Как давно меняли фурнитуру на кухонной мебели хозяева квартиры? Любое объяснение подходит! Любое! На кухне форточка открыта, так что сквозняк — вполне себе…

На моем рабочем столе лежал сотовый телефон.