Северный полюс, Северная Атлантика и Гидрографическая экспедиция Северного флота. Малоизвестные факты

О. Ю. Корнеев

В книге на основе дневников автора излагается ход выполнения Гидрографической экспедицией Северного флота крупномасштабных океанографических исследований как на дрейфующем льду в центральной части Северного Ледовитого океана, так и в Северной Атлантике в 1982—1984 годах. В книге также приведены неизвестные ранее архивные данные по истории образования экспедиции и обобщенные данные по объемам всех видов исследований, выполненных экспедицией с дрейфующего льда в 1961—1992 годах, и их участниках.

О службе лейтенанта Гидрографической экспедиции Северного флота в 1981—1984 гг.

Выбор пути

Итак, пронеслось вихрем мое военно-морское отрочество: два года в Ленинградском Нахимовском военно-морском училище (ЛНВМУ, 1974—1976). Только благодаря дяде моего однокашника по Нахимовскому училищу Василия Прудыуса, контр-адмиралу Владимиру Демьяновичу Шандабылову (в недавнем прошлом заместителю начальника Главного управления навигации и океанографии Министерства обороны СССР), выступившему перед нами на последнем курсе ЛНВМУ с лекцией о Гидрографической службе ВМФ, я узнал о существовании в Военно-морском флоте такой замечательной специальности, как «гидрография». А так как к этому времени я уже увлекся в училище книгами Жака Ива Кусто об исследованиях океана, то я очень обрадовался наличию такой специальности и сразу переписался в пожеланиях по выпуску из ЛНВМУ со Спецфакультета (управление ядерными силовыми установками подводных лодок) ВВМИУ им. Ф. Э. Дзержинского на Гидрографический факультет ВВМУ им. М. В. Фрунзе, сильно огорчив этим моего приятеля-одноклассника Сашу Степанова.

В. Д. Шандабылов

В 1928 году поступил в Полтаве в подготовительную военно-морскую школу, из которой был переведен затем в Ленинград в ВВМУ им. М. В. Фрунзе.

В 1934 году окончил ВВМУ им. Фрунзе и был назначен на Тихоокеанский флот штурманом минного заградителя «Теодор Нетте», а в 1936 году уже был назначен флагманским штурманом бригады тральщиков.

С 1938 по 1941 годы проходил обучение на Гидрографическом факультете Военно-морской академии в Ленинграде. После выпуска был назначен в Научно-технический комитет ВМФ, располагавшийся в то время также в Ленинграде.

С началом войны был назначен командиром канонерской лодки, затем штурманом дивизиона канонерских лодок, после чего — начальником штаба этого дивизиона, принимая активное участие в операциях в Финском заливе по обороне Ленинграда.

В июле 1942 года был назначен заместителем начальника Штурманского отдела Гидрографического управления ВМФ, а через месяц был направлен в Великобританию на должность старшего офицера конвойной службы при военной миссии СССР. В 1944 году был назначен начальником отдела перевозок при военной миссии.

С декабря 1946 года по май 1947 года был прикомандирован в ООН в постоянное представительство СССР при Совете безопасности в качестве советника по минным делам.

В 1947 году вернулся в СССР на должность начальника отдела Гидрографического управления ВМФ, в котором с 1956 по 1973 год стал заместителем начальника всего управления.

В 1957—1962 гг. возглавлял делегации Гидрографической службы (ГС) ВМФ на конгрессах Международной гидрографической организации в Монако.

В 1960—1970 гг. возглавлял делегации ГС ВМФ на международных конференциях маячных служб мира.

В 1960 году под редакцией В. Д. Шандабылова был опубликован Штурманский англо-русский словарь.

После увольнения со службы в 1973 году до конца своей жизни (10.01.1995) трудился в Научно-исследовательском навигационно-гидрографическом институте ВМФ в Ленинграде (Санкт-Петербурге), реализуя в научных исследованиях весь свой богатейший опыт. В. Д. Шандабылов соавтор практически всех Руководств по кораблевождению, вышедших с 1960 по 1988 годы. Автор разделов изданий Академии наук по разделу «География Мирового океана», а также в Военно-морском словаре и Советской военной энциклопедии.

5 февраля 1996 года по завещанию Владимира Демьяновича Гидрографической службой Тихоокеанского флота его прах был развеян над бухтой Золотой Рог города Владивосток — видимо, душой он так и не смог расстаться с этим флотом, где прошла его офицерская молодость!

Не могу не отметить, что мой приятель-нахимовец Василий Григорьевич Прудыус не посрамил своего дядю. Окончив вместе со мной Гидрографический факультет ВВМУ им. М. В. Фрунзе в 1981 году, он распределился в Гидрографию Черноморского флота и дошел до должности начальника Гидрографической службы флота в 2006—2009 гг. в звании капитана 1 ранга. По круговороту судьбы он сейчас воспитывает нахимовцев в Севастопольском Нахимовском военно-морском училище.

После выпуска из ЛНВМУ быстро пролетели пять лет гидрометеорологического класса на Гидрографическом факультете Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе (1976—1981), открытого на факультете за год до нас, в 1975 г., с учетом появления на флоте первых советских авианосцев.

24 июня 1981 года отгремели литавры выпуска из училища (в своем дневнике нашел запись: «24 июня утром встал, как обычно, курсантом, а лег спать уже лейтенантом»). Затем промчался первый лейтенантский отпуск в Тирасполе (там служил папа жены Светланы), в котором из выданных за два месяца 500 рублей жалования мы со Светой большую часть истратили. В результате, оставив Свете какую-то сумму из остатков, я с минимальной суммой денег и здоровенным чемоданом (в то время называвшемся «мечта оккупанта») весом в 40 килограммов прибыл в соответствии с назначением в город-герой Мурманск в распоряжение Управления гидрографической службы Северного флота. Управление располагалось на улице Североморцев в районе со странным названием «Роста».

Неожиданное распределение в экспедицию

На 5 курсе училища я проходил стажировку в 402 Гидрометеорологическом центре (ГМЦ) Северного флота в городе Североморск. По сложившимся в то время правилам место стажировки выбирали с учетом будущего места службы. А так как я «шел» на окончание училища с красным дипломом (с отличием), при этом в период обучения был три года старшиной класса, потом, на 4 курсе, — старшиной роты 2 курса, а на 5 курсе — заместителем командира роты 1 курса, к тому же был членом партийного комитета факультета, то, имея право на выбор места службы, избрал 402 ГМЦ. При этом 402 ГМЦ я выбрал только после того, как мне перед стажировкой на 5 курсе командир нашей роты Виктор Иванович Свирин, с которым у меня были отличнейшие отношения, сказал, что в 6-й Атлантической океанографической экспедиции Ленинградской военно-морской базы для гидрометеорологов в 1981 году мест не предусмотрено. Руководство факультета и училища мой окончательный выбор 402 ГМЦ утвердило. Училище я окончил с красным дипломом, впрочем, как и шесть моих одноклассников из общего числа в классе 15 человек, что было уникальным фактом за всю историю нашего училища.

Будучи полностью уверенным в своем месте назначения, я со спокойной душой солнечным днем 31 июля 1981 года, прямо с ленинградского поезда, прибыл в Управление гидрографической службы за получением должности именно в 402 ГМЦ. Но не тут-то было!

Когда я зашел в Управление, то на встрече с ВРИО начальника Гидрографической службы Северного флота, капитаном 1 ранга Толмачевым Д. Я. (оказавшимся папой моего приятеля-сокурсника Вадима, распределенного на Черное море), мне в жесткой форме было сказано-приказано, что моим местом службы будет гидрологическая партия Гидрологического отряда 30-й Гидрографической экспедиции Северного флота (СГЭ) (много позже я выяснил, что правильно было называть океанографическая партия Океанографического отряда, о различии терминов можно прочитать в приложениях к данной книге). Естественно, это было очень неожиданно и огорчительно, особенно с учетом того, что мой однокашник, приятель еще по Нахимовскому училищу Володя Лемешев, объяснил мне, что в Мурманске повышающий коэффициент к окладу 1,5, а в Архангельске — 1,15, при этом в Мурманске еще выплачивается какая-то повышенная «полярка». Я почему-то об этом ничего не знал, и, хотя особого рвения к деньгам не испытывал, но так как Света должна было скоро родить, то дополнительные деньги были бы нелишними, что усугубило мое огорчение.

Оказывается, пока я безмятежно проводил отпуск со своей семьей в Тирасполе (ныне столица непризнанного мятежного славянского Приднестровья в Республике Молдова), то на мою вакантную гидрометеорологическую должность в 402 ГМЦ «упал» гидрограф, капитан-лейтенант Е. Смирнов с воинской части на архипелаге Новая Земля. Не знаю, как это получилось, но этот офицер в мою бытность в училище успел там послужить командиром роты и был из него «сослан» на эту Новую Землю за какие-то провинности.

Но мое огорчение не шло ни в какое сравнение с огорчением Володи, имевшего по успеваемости первый диплом в нашем выпуске, но которого также «бортанули» с распределением в Мурманск и отправили вместе со мной в СГЭ. Он несколько раз 1—2 августа ходил в Управу и объяснял-требовал, что у него «первый» диплом в выпуске и он имеет приоритетное право на получение места службы в Мурманске. Но это было все только в идеале, а по факту в Мурманске оставили тех наших однокашников, у которых были в наличии «руки», т. е. связи. Бог им судья, но у меня со всеми ними отношения от этого не испортились. Кончились походы Володи тем, что ему было строго приказано убыть в Архангельск в Геофизический отряд СГЭ на должность помощника командира гравиметрической партии.

Не знаю, как так нас учили в училище, но я, отличник, про эту экспедицию Северного флота, базировавшуюся в Архангельске, совершенно ничего не знал, как и о том, чем она занимается. Однако, когда мне сказали, что именно эта экспедиция летает для океанографических исследований на дрейфующий лед в районы Северного полюса, то мое огорчение бесследно исчезло, и я с радостью, в отличие от Володи, собрался ехать в Архару, как тогда называли Архангельск. Правда, супруга Света все же огорчилась, когда узнала, что вместо Мурманска придется ехать в Архангельск, т. к. ее папа, майор-артиллерист, служил в свое время в Кандалакше, на которую как раз распространялось действие мурманских надбавок, и она была в курсе этого вопроса.

На 1—2 августа Володя приютил меня в своем номере лучшей гостиницы Мурманска «Север» с маркой «Интурист», т. е. для зарубежных гостей.

2 августа, после очередного неудачного похода Володи за правдой в Управу, мы переоделись в гражданку (моя хранилась в чемодане в камере хранения на железнодорожном вокзале, где помимо всего прочего поместилась шинель, будильник, чайник и сковородка) и пошли гулять по городу. Было так тепло, что мы даже искупались с ним в Семеновском озере.

Необходимо отметить, что из отпуска мы, все лейтенанты, прибыли с остатками первых зарплат и никак не предполагали дальнейших переездов в другие города. Хотя в советское время для переездов выдавали бесплатные проездные талоны, но выдавали их только на поезда, а для перелета самолетом необходимо было доплачивать уже свои собственные деньги, которых как раз у нас уже было в обрез. Тем не менее мы наскребли необходимые, кажется, 7 рублей на душу и купили билеты на самолет, т. к. поезд из Мурманска в Архангельск ходил как-то очень долго, «в круголя» Белого моря, и, кажется, с пересадкой то ли пассажиров, то ли вагонов на станции Обозерская.

3 августа мы приземлились в славном городе Архангельск, а так как мы не знали, как доехать до задания СГЭ (а Интернета «почему-то» под рукой не оказалось), то Володя, который решил сам управлять всем процессом (хотя на 4 курсе был у меня в подчинении, будучи заместителем командира взвода в 22 роте), предложил ехать на такси. Как сейчас помню, стоимость поездки составила 86 копеек, при этом что еще больше запало в память, так это то, что таксист стал отсчитывать копейки сдачи, чего уже в Ленинграде практически не делали, округляя до 10 копеек.

Забегая вперед, хочется сказать: я очень благодарен судьбе за то, что попал служить в СГЭ. Если бы этого не случилось, то моя дальнейшая судьба наверняка сложилась бы по-другому. Хуже или лучше — мне неведомо, но точно по-другому.

Если вы, уважаемый Читатель, прочтете книгу до конца, то узнаете и поймете всю уникальность службы в Нашей экспедиции, которая, по своей сути, являлась больше исследовательской, чем военной.

Начало службы в СГЭ

Погода был солнечная и теплая, когда мы днем 3 августа 1981 года вышли из такси и подошли к зданию СГЭ, размещенной в здании бывшей жандармерии царского периода с сохранившимся печным отоплением. Здание располагалось в центре Архангельска, напротив Медицинского института и рядом с Краеведческим музеем (в 2013 году я оказался в Архангельске и, к сожалению, нашел на месте здания нашей экспедиции клумбы с цветами).

На крыльце увидели помощника дежурного по экспедиции, старшего лейтенанта Андрея Петрухова, окончившего училище на 2 года раньше нас и которого мы, следовательно, помнили. Так как я был воспитан по Уставу, то, в отличие от Володи, хотя он так же, как и я, прошел Нахимовское училище и ВВМУ им Фрунзе, приложил руку к козырьку фуражки и представился. Вовка зашикал на меня, мол, чего это я так стараюсь, а я не старался, а просто считал нужным сделать именно так.

Андрей провел нас к временно исполняющему обязанности начальника экспедиции — заместителю начальника экспедиции, капитану 2 ранга с необычной фамилией Дятел. Забегая вперед, чтобы не забыть, хочется сказать, что с неординарными фамилиями в экспедиции были и другие офицеры. Так, в кабинете Высокоширотного отряда напротив друг друга за столами сидели Леонид Добряк и Виктор Суровый, при этом последний по образу общения с окружающими полностью не соответствовал своей фамилии.

Николай Николаевич Дятел оказался доброжелательным начальником и ввел нас в курс нашей будущей службы. Видимо, помня свое лейтенантское начало службы, он в конце разговора спросил нас: «Много ли денег у вас осталось?» Мы сказали правду, на это он ответил, что нам поможет, для чего 12 августа отправит нас на полевые гидрографические работы на остров Кий в Белом море, где нас прокормят до очередной офицерской зарплаты. На мое робкое замечание, что я не гидрограф, а гидрометеоролог, Николай Николаевич ответил, что в этом нет ничего страшного, т. к. гидрометеорологи тоже офицеры. На этом и расстались.

Затем Андрей повел нас знакомиться с замполитом экспедиции, которых я не любил еще с училища. Главным вопросом для нас был: «Где нам жить?» К тому моменту времени мы уже знали, что жилья для лейтенантов на флотах не было, поэтому, несмотря на постоянно сейчас прославляемый советский строй СССР, их спокойненько отправляли снимать углы (часть комнаты) и комнаты в частных домах или общежитиях за свой счет. На это у нас с Вовкой денег уже точно не было, так как надо было еще прокормить себя до первой зарплаты. На удачу, мы были не первые лейтенанты в СГЭ без жилья, поэтому замполит капитан 2 ранга Гордейчук И.А (оказавшийся впоследствии безвредным, но, как и все его «коллеги», бесполезным для дела офицером), вызвал предыдущих лейтенантов, а ныне уже старших лейтенантов Александров Боловина и Опарина (выпуск 1977 года), и попросил их договориться с начальницей общежития, где они уже жили 4 года, о нашем размещении. Вот, такова была забота замполита: просто подпрыгнул на своем стуле и помчался заботиться о налаживании быта новеньких лейтенантов…

Общежитие не имело никакого отношения к ВМФ, а имело большее отношение к учреждениям исправительно-трудового характера (УИТХ), т. е. оно было построено для размещения условно-досрочно освободившихся граждан. Совершенно понятно, какие порядки царили в этом общежитии по окончании трудового дня, а тем более недели. В результате окружающее население района с романтичным народным названием Сульфат из-за периодической вони от рядом расположенного химического комбината удобрений прозвало данное общежитие «500 веселых». Среди этих «весельчаков» нашлись места и для славных военно-морских офицеров-гидрографов, естественно, в нарушение действующих инструкций УИТХ и при условии наличия «временно» свободных комнат. Александры за 4 года успели войти в доверие к грозной комендантше (начальнице) общежития и уговорили ее, как когда-то это сделали для них более старшие товарищи, выделить нам «временно» комнату.

Необходимо отметить, что, как потом мы выяснили, большинство офицеров попало в СГЭ так же, как и мы с Володей, т. е. «не долетели» до ранее обещанного им Мурманска. Таким образом, в нашу экспедицию попадали простые (т. е. без связей) выпускники Гидрографического факультета, в большинстве случаев — с хорошими выпускными аттестатами. В результате такого совместного недолета офицерский состав в силу общей судьбы сплотился и стал единой семьей.

Когда 3 августа мы увидели грозную комендантшу, то она мне сразу напомнила атаманшу из мультфильма «Бременские музыканты». Под стать ей оказалась и ее заместительница. Мне тогда, в свои 22 года, показалось, что это пожилые крепкие женщины, которым на самом деле, наверное, было под сорок лет или чуть больше. Нам выдали ключи от комнаты №12 на 2 этаже, на котором жили только «весельчаки». Неженатые Шуры (с учетом их «временного» стажа проживания в общежитии в течение 4 лет) жили на первом этаже в специальном, как бы сейчас сказали, VIP-номере с кроватями, отделанными древесиной, а не как у нас — металлическими решетками.

Шуры нам рассказали о распорядке службы в экспедиции, от которого я просто обомлел. Оказывается, что у нас будет «пятидневка» с периодическими выходами на службу в субботы. Если бы не периодическая служба сутками на дежурстве по экспедиции или в патрулях по Архангельску, то изложенный нам распорядок работы больше всего походил на распорядок какого-то научно-исследовательского института. Зная порядки в 402 ГМЦ по проведенной там стажировке, особенно в отношении лейтенантов, я трижды про себя, так как был коммунистом, перекрестился, что попал в эту благословенную Экспедицию.

Для примера могу привести следующее. По установившейся интеллигентной традиции в Экспедиции лейтенантов первого года службы не ставили на дежурство на Новый год! Это было разительным отличием от порядков того времени на действующем советском ВМФ, когда ходил то ли анекдот, то ли это было правдой о том, что на боевых кораблях периодически звучали по трансляции команды: «Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании на совещание!»

Более подробно о быте офицеров Северного флота можно прочитать в легендарной книге «Расстрелять» бывшего офицера, химика-подводника А. М. Покровского. Когда я читал эту книгу в трамвае в Ленинграде в 1988 году, направляясь в один из дней на службу в ВВМУ им. М. Ф. Фрунзе, то меня просто разрывал хохот. А так как я был в форме, то, чтобы не пугать публику, приходилось несколько раз выходить из трамвая, в результате чего опоздал на службу. Вся книга на примере реальных фактов службы подводников, подтвержденных моими друзьями-подводниками, пропитана примерами скотского отношения командования к подчиненным им офицерам. Это было для меня крайне удивительно, так как это же командование до получения своих должностей само испытывало такое к себе отношение. Таким образом, они мстили за себя своим же подчиненным, вместо того чтобы исправить эту порочную практику, что не делает им чести.

4-е августа нам выделили для налаживания быта в общежитии. Володя принялся рьяно обустраивать и чистить комнату. Пришлось также включиться в этом процесс, хотя я сказал Володе, что не факт, что мы останемся в этой комнате после окончания полевых работ в Белом море. Мне не особо хотелось так же рьяно драить комнату, т. к. Н. Н. Дятел на встрече сказал, что если я выпишу жену из Ленинграда, то мне предоставят комнату или квартиру в «деревяшке» — жилом доме в историческом центре Архангельске — Соломбале. Данная весть меня сильно обрадовала, тем не менее драили комнату до позднего вечера, т. к. наутро надо было прибыть в экспедицию для начала службы.

И мы «отличились» — банально проспали начало данного знаменательного дня. Пришлось звонить в экспедицию Н. Н. Дятлу и придумать-соврать, что нам необходимо еще полдня для завершения обустройства. На другом конце провода мне послышался смешок, видимо, Николай Николаевич вспомнил свое начало службы, после чего последовало: «Добро!»

В 13:30 мы прибыли в экспедицию, предварительно пообедав в ресторане «Полярный», взяв комплексный обед за 1 рубль 51 копейку, что было дорого (зарплата лейтенанта без надбавок составляла 220 рублей), т. к. у меня оставалось до начала экспедиции в Белое море около 10 рублей (впоследствии мы нашли кафе-столовую, где обеды стоили 94 копейки).

Бывшее здание жандармерии представляло собой вытянутое полукругом двухэтажное кирпичное здание, покрашенное когда-то в белый цвет. Стены здания больше походили на стены бункера, так как толщина их составляла около одного метра. Для прохода в мой Гидрологический отряд, расположенный на втором этаже, надо было пройти через большие комнаты Гидрографического отряда, а далее Геофизического. При этом комнату Гидрографического отряда, видимо, из-за размеров прозвали «Греческий зал», в котором проводились все собрания экспедиции, включая строевые смотры.

В Гидрологическом отряде меня определили в подчинение капитану 3 ранга Олегу Ивановичу Дмитренко, пониженному в должности до командира партии из-за извечной русской болезни, вследствие чего его за глаза звали Олегом Агдамовичем («Агдам» — название вина). Начальником отряда был еще один Олег — Олег Ахтамович Гулов, как потом выяснилось, незаурядный офицер-ученый.

О. А. Гулов

Выпускник Гидрологического факультета по специализации «Океанология» Ленинградского гидрометеорологического университета 1967 года. В 1968 году был призван в Военно-морской флот и направлен по собственному желанию для службы в Северную гидрографическую экспедицию в Архангельск. В экспедиции последовательно прошел путь от помощника командира гидрологической партии до командира одноименного отряда в 1979 году. Ежегодно руководил и участвовал в экспедициях в Северную Атлантику на океанографических исследовательских судах Гидрографической службы Северного флота. Участвовал в 5 дрейфующих экспедициях ВВШЭ «Север» в Северном Ледовитом океане в период 1969—1986 годов. В отличие от большинства окружающих его офицеров, с самого начала активно начал заниматься научной деятельностью. Показателем данной научной активности явилось упоминание трудов Олега Ахтамовича в общегосударственном учебнике «Морские прогнозы» еще в период его службы в экспедиции. В области океанографии послевоенного советского периода для действующих офицеров-гидрографов это является единственным и уникальным фактом. В 1992 году О. А. Гулов ушел в отставку и уехал в Крым, где возглавил Гидрогеологическую службу всех курортов полуострова, с штаб-квартирой в городе Саки. Задачей службы было обеспечение курортов целебными грязями и рапой — водой из Сакского озера, соленость которой составляет около 200 промилле (200 грамм соли на 1 литр воды). Для примера: средняя соленость вод в Мировом океане 35 промилле, а в Черном море 16—18 промилле. В 2004 г. О. А. Гулову было присвоено почетное звание «Заслуженный работник курортов Крыма». В 2014 году Олег Ахтамович, являясь председателем Союза ветеранов города Саки, активно поддерживал возвращение Крыма в состав России.

Олег «Агдамович» (не путать с Олегом Ахтамовичем) через пару дней моей службы под его началом попросил дать ему взаймы 3 рубля, и я не смог ему отказать, хотя у меня оставалось уже всего 5 рублей. Как только я ему одолжил эти 3 рубля, то встретился с офицерами-старожилами, которые предупредили меня, чтобы я ему не одалживал, но было поздно. Тем не менее к чести Олега Ивановича необходимо сказать, что уже после моего возвращения из экспедиции в Белом море, уже перед самым его увольнением с флота из-за «болезни», он нашел меня и вручил эти 3 рубля. Было приятно и в то же время очень жаль этого хорошего человека и классного специалиста, потерянного для флота.

До убытия в командировку нам с Володей по совету старших товарищей пришлось организовать «прописку» в общежитии, т. е. накрыть стол для комендантши и ее заместителя. При этом в качестве спиртного было рекомендовано купить водки. Задача с продуктами оказалась сложной, т. к. мы прошлись по магазинам и увидели пустые прилавки со множеством рыбных консервов и тушенкой с рисом или гречкой. Также увидели в витринах много плавленых сырков, что меня обрадовало, т. к. решало проблему завтраков.

Стол с закуской кое-как накрыли в соседнем от нашей комнаты помещении, использовавшемся для служебных нужд. Так как я в училище активно занимался спортом и был членом сборной команды по морскому многоборью (бег 1 500 метров, плавание 800 метров, стрельба из мелкокалиберной винтовки, гребная гонка на ялах с распашными веслами 2 километра и парусная гонка), то вообще не употреблял спиртного, даже на днях рождениях родственников. В результате отсутствия спиртового опыта я через час «прописки» отвалил спать в нашу комнату, а Володя мужественно продолжил «прописываться», т. к. бодрые женщины только еще входили во вкус праздника. Утром Володя рассказал мне, что одна из дам в 2 ночи требовала пустить ее ко мне в комнату, чтобы продолжить беседу со мной, поэтому ему пришлось опять же мужественно заслонить нашу дверь в комнату своей грудью и как-то утихомирить дам.

На следующий день мы с Володей пошли на склад, расположенный в Соломбале рядом с кладбищем, получать полевую амуницию, где нам выдали куртки-альпаки с черным капроновым верхом, коричневые свитера из верблюжьей шерсти и почему-то не резиновые, а кирзовые сапоги с портянками, а также номерную финку (большой штык с номером).

Перед самым выходом в море я успел постоять помощником дежурного по экспедиции, при этом моим дежурным оказался опять Андрей Петрухов. Вечером он предложил мне сходить в кинотеатр «Север», стоящий на противоположной от экспедиции стороне улицы Павлина Виноградова. Там посмотрел интересный фильм «Ларец Марии Медичи», в котором увидел красивый деревянный ларец со сложной системой открывания, и загорелся сделать что-то подобное.

Таким образом, «прописавшись» в общежитии, мы через 7 дней сдали только что полученные ключи от надраенной нами зачем-то комнаты и убыли в Белое море.

Гидрографические работы в районе острова Кий в Белом море

Добираться до района работ нам было приказано на Большом гидрографическом катере (БГК) водоизмещением 100 тонн, который должен был 12 августа отвезти на остров очередную группу сезонных рабочих из Архангельска. Экипаж на БГК был гражданский, которым командовал капитан, выполнявший параллельно функции и штурмана, и вахтенного помощника. Так как переход должен был занять около суток, то капитан попросил нас с Володей постоять в качестве вахтенных помощников в ночное время, чтобы он мог немного отдохнуть. Мне по жребию выпала вахта с «нулей» (00—00 часов) до 4-х часов. Управлял направлением движения судна рулевой, а нашей задачей было периодически сверять местоположение катера по радионавигационной системе и выдавать поправки в направлении движения. Где-то около 2-х часов ночи рулевой спросил меня: «Не хотите ли выпить чаю?» Я ответил согласием. Рулевой, передав мне штурвал, убыл на камбуз и через несколько минут принес жестяную большую кружку. Когда я взял ее в руки, то заметил, что чая в ней чуть меньше трети, поэтому спросил: «А чего так мало?» На это рулевой как-то странно улыбнулся и сказал: «А вы попробуйте, товарищ лейтенант, и если понравится, то я еще принесу». Я отпил глоток, и у меня сразу «замкнуло» челюсти от крепости заварки, т. е. это был чифирь. Представляете себе, если бы меня не было на вахте, то ночью наш рулевой пил бы чифирь и один руководил движением нашего катера по морю. Кое-как проглотив первый хлебок напитка, я сказал рулевому спасибо, но кружку ему не отдал, сказав, что на вахте чифирь употреблять нельзя. Рулевой обиделся до глубины души и далее рулил, уже не общаясь со мной. В 4 утра я сдал вахту Володе, рассказав о напитке, и убыл спать.

Днем катером уже управлял сам капитан, который обращался к нам на «вы», что было очень приятно, и мы чувствовали, что мы уже офицеры. В середине дня проходили архипелаг Соловецкие острова и видели верхушки собора на главном острове с названием Соловецкий. Погода несколько испортилась: задул сильный ветер, и катер стало также сильно качать. К 17 часам подошли к острову Кий, но, как назло, в это время был отлив, и мы не могли подойти для высадки к острову, поэтому 3 часа до прилива продолжали болтаться, как консервная банка в луже. Болтаясь перед островом, начали разглядывать его. Он выглядел как небольшой скалистый остров с пологими берегами, густо заросшими невысокими соснами. Над соснами виднелась громадина собора без креста. В процессе ожидания выяснилось, что палаточный лагерь экспедиции оборудован не на острове Кий, а на расположенном в непосредственной близости от него Фаресовом острове, который в период наблюдающегося отлива был соединен с островом Кий каменистым перешейком, поэтому мы и приняли их за единый остров.

Остров Кий и Фаресов остров

Фаресов остров располагается всего в 8 километрах от устья реки Онеги и в 15 километрах от города Онега. Рядом с нашим островом располагался остров Кий, отделяемый сухопутной перемычкой, оголяемой от воды во время отлива. На острове Кий возвышается несоразмерно с размерами самого острова здоровенный собор с остатками строений мужского монастыря. Мы, естественно, заинтересовались и названием острова, и монастырем.

В феврале 2018 года, заглянув в Интернет, я прочитал в Википедии, что название Кий происходит от слова северных народов, которое означает «камень». Однако в августе 1981 года, пообщавшись с работниками расположенного в зданиях монастыря Дома отдыха, мы услышали другую легенду о названии острова.

В 1639 году иеромонах Никон бежал с острова Анзер из группы Соловецких островов. Причиной побега была ссора с настоятелем скита Елеазаром. Никон намеревался добраться по морю до Кожеозерского монастыря, но так как отправился на обычной рыбацкой лодке, то потерпел крушение во время сильного шторма. Однако иеромонаху удалось спастись в бухте какого-то острова. Как нам рассказали работники Дома отдыха, выйдя на остров, он воскликнул: «Кий остров?» Что означало — чей или какой остров. В честь своего спасения Никон установил знаменитый Кийский поклонный крест. В 1652 году Никон уже в сане митрополита Новгородского отправился в Соловецкий монастырь для перенесения мощей Святого Филиппа в Москву. На обратном пути он посетил остров Кий и поставил здесь часовню. В 1656 году, когда Никон уже стал патриархом, он попросил у царя Алексея Михайловича разрешения на строительство монастыря на острове Кий. Царь поддержал эту идею, и на острове началось строительство монастыря под покровительством патриарха. В 1660 году Никон освящает собор, получивший название Ставрос, что в переводе с греческого означает «крест». В 1854 году, во время Крымской войны, неприятельские войска высадились на остров Кий. Монастырь был разграблен и разорен, вследствие чего обезлюдел. Еще больший ущерб принес пожар, который произошел следующим летом. В 1870 году монахи запросили средства в Синоде для восстановления монастыря, и им было выделено 9 тысяч рублей. В монастыре в то время проживало всего 10—15 человек. Когда установилась советская власть, монастырь в 1922 году упразднили, церкви разграбили и порушили, а в 1924 году (в год образования нашей экспедиции) на острове Кий в зданиях монастыря был организован Дом отдыха, функционирующий и поныне.

В 20 часов уровень моря повысился на 2,5 метра, и мы смогли подойти поближе к Фаресову острову, и к нашему катеру подошла небольшая шлюпка, управляемая одним бородатым человеком в потрепанной спецовке (рабочей одежде) с использованием весел. Мы с Володей пересели на шлюпку, и нас доставили непосредственно к острову, около берега которого расположился палаточный лагерь экспедиции.

Палаточный лагерь представлял собой 8 достаточно высоких шатровых палаток (фото на вклейке 5), расположенных вразброс среди сосен. Каждая палатка имела отдельный отсек-предбанник, где снимали обувь и верхнюю одежду. В основной части шатра размером 3 на 3 метра стояли кровати, а в центре большой стол и сбоку от него — печка-буржуйка, от которой через верх палатки выходила труба. В центре лагеря располагался шатер-столовая, которую прозвали «Бистро». Нас с Володей определили в одну из начальственных палаток, где жила часть прорабов (руководители гидрографических работ на катерах) и начпрод (начальник продовольственной службы) Николай. По тем временам двое из наших соседей-прорабов показались мне уже глубокими ветеранами. Сейчас, в феврале 2018 года, я все еще их прекрасно помню: Николая Сергеевича Налетова и Леонида Захаровича Кичаева, и думаю, что им было под пятьдесят лет. Сейчас, когда мне 59, я понимаю, что они были еще в самом расцвете сил. Третьим соседом-прорабом был их молодой коллега Володя Маслов. Начальником полевого лагеря был крепкого телосложения командир Высокоширотного отряда экспедиции, капитан 2 ранга Борис Васильевич Буланов, оказавшийся тираспольчанином, как и моя супруга Света, и просто хорошим человеком, с которым у меня установились хорошие и теплые отношения. Борис Васильевич жил один в отдельно стоящей палатке, где стояло два стола для проведения совещаний.

В нашей начальственной палатке оказалась только одна незанятая кровать, которая по жребию досталась Володе. Мне было предложено самому соорудить себе полати, т. е. на четыре чурбака (обрезки бревен) положить сначала две длинные доски, а затем поперек них уложить уже короткие доски, что мы с Володей и сделали. После этого нам выдали меховые (овчина) спальные мешки, одеяла под них для мягкости, подушки и простыни-вкладыши для мешков.

Под вечер нас пригласили в баню, которую срубили здесь же, на острове, сезонные рабочие. Баня представляла собой невысокую, чуть выше человеческого роста, хижину без окон, в которой была установлена буржуйка, сверху заваленная булыжниками. Стали париться березовыми вениками, хорошо пахло ими и сосновой смолой. Если бы не темнота в бане, то было бы все прекрасно. После этого пришли в свою палатку и сразу заснули, хотя мне было достаточно жестко лежать на своих полатях (потом привык и уже дискомфорта не испытывал).

В других палатках жила остальная часть прорабов и сезонные рабочие (сезонники), которых набирали, как и в царское время, по питейным заведениям Архангельска перед выездом в поле. Процедура была следующая. Офицер на командирском «козелке» (советский джип с брезентовым верхом) объезжал вышеупомянутые заведения и производил опрос желающих, не имеющих более двух судимостей, поехать в поле. Заманивали тем, что их будут бесплатно кормить, а зарплату выдадут после окончания работ и возвращения в Архангельск. Желающие должны были представить паспорт, из которого выписывались данные и прописка. В назначенный день все на том же «козелке» совершался объезд квартир «желающих», и их в любом виде последовательно грузили в машину и отвозили на причал, где было ошвартовано судно для доставки «собранных» к месту проведения полевых работ.

В «Бистро» командовала кухарка — крепкая поморка с нетипичным для Архангельска именем Ева, которая готовила только обеды и ужины. Завтраки проходили в каждой палатке отдельно, для чего выдавались заварка, сахар, соль, белый хлеб («кирпичик» на палатку), сливочное масло и рыбные консервы. С учетом того, что в Белом море вода соленая (26 промилле или 26 граммов соли на 1 литр воды), то в Онежском заливе, где соленость хоть и уменьшалась из стока вод реки Онега, существовала проблема с пресной водой. Поэтому еще на этапе организации полевого лагеря на Фаресовом острове наши топогеодезисты нашли родничок, из которого каждый день дежурные по камбузу таскали в больших алюминиевых бидонах воду. В палатку для умывания и чая воду носили сами обитатели. В лагере не было электричества, поэтому для хранения масла и других скоропортящихся продуктов была выкопана глубокая яма под продовольственной палаткой, но все равно периодически на поверхности кубов масла оно портилось. Начпрод Николай регулярно счищал его большим ножом и пытался сбагрить на уровенные посты, что ему также регулярно не удавалось в результате устраиваемых женщинами-гидрологами скандалов.

На следующий день после первого посещения бани и первого завтрака в палатке я пришел на обед в «Бистро». Однако Ева мне сказала, что придется прийти попозже, т. к. ложек, выданных в начале работ (в июне) на всех членов экспедиции с запасом, осталось только 6 штук. Я информацию намотал на ус и с учетом моего намерения вырезать из дерева ларец после просмотра ранее упоминавшегося фильма «Ларец Марии Медичи» решил потренироваться и вырезать для начала себе ложку, чтобы не ждать очереди на обеде. Ранее я уже слышал, что для резьбы по дереву часто используют осину, поэтому пошел на расположенное рядом с лагерем болотце и срубил нетолстую осину. Сначала я вырезал обычным ножом столовую ложку и произвел фурор, заявившись с ней на обед. Потом, войдя во вкус, я вырезал вилку, затем столовый ножик и в конце этой деревянной эпопеи вырезал уже чайную ложечку с винтовой ручкой и инкрустацией, которой уже не пользовался, оставив ее как сувенир. Вырезанный набор и сейчас хранится где-то у моей дочки. Но, помня о более высокой цели — ларце и какой-то японский фильм, посмотренный мной еще в школе, в котором перед вырезанием скульптуры дерево замачивалось, то пошел на то же болотце и срубил уже толстую осину. Затем, выбрав участки ствола без сучков, выпилил эти чурбачки и погрузил их в воду (как потом показала практика, это была ошибка). Из этих чурбачков решил потом вырезать ларец для супруги Светы, для которого по ночам, когда не спалось, при свете керосинки, почему-то называемой издревле «летучая мышь», начал рисовать чертеж и механизм по открытию крышки и боковых створок.

Обследовав наш остров, нашел тот перешеек между нашим островом и островом Кий, который два раза в день погружался в воду при приливах на 2—2,5 метра. Прорабы рассказали, что в период отлива, когда нет работы в море из-за непогоды, многие члены экспедиции пешком ходили в Дом отдыха, или на танцы, или посмотреть кинофильмы, или поиграть в бильярд, или в волейбол. Когда же наступал прилив, а каждый день он наступал на 50 минут позже, т. к. лунные сутки составляют 24 часа 50 минут, то для переправы на остров Кий использовался тузик — маленькая шлюпка на 4 человека. В один из дней видел замечательную картинку: по чуть затопленному перешейку с острова на остров мчался в облаке водяных капель заяц. При этом в один из моментов в возникшем облаке я увидел радугу, что было очень необычно и красиво.

В один из первых дней мы с Володей, взяв фотоаппарат, перебрались на остров Кий и исследовали полуразрушенный храм. Сделали много фото на его фоне и на его крыше, куда с трудом пробрались по полуразрушенным лестницам и перекрытиям (фото на вклейке 6). Затем походили по берегу острова и также сфотографировались на его фоне (фото на вклейке 6).

Среди сезонников познакомился с тремя очень интересными персонажами, которых в просторечье называли бичами, что переводится очень точно как «бывший интеллигентный человек». Главной их бедой была все та же русская болезнь — безудержное потребление алкоголя, который они называли «квасом», поэтому пить алкоголь на их жаргоне называлось «квасить». При этом потребляемый ими также и одеколон назывался почему-то «аппарат». Кстати, при разборке рюкзаков в палатке после прибытия на остров Володя выяснил, что у него пропал дорогой одеколон, которым потом пах один из перевозимых нами сезонник.

Сущность гидрографических работ заключалась в выполнении промера глубин в Онежском заливе эхолотами, установленными на деревянные небольшие катера, которые почему-то назывались тогда «петушками». Сейчас, в более развращенный век, это название уже бы точно не прижилось. Координирование катера (его удержание на заданном курсе) осуществлялось при помощи достаточно новой радионавигационной системы (РНС) «Нейва», радиомаяки которой были предварительно установлены топогеодезическим отрядом экспедиции вдоль побережья, где проводился промер. Наши сезонники прозвали данную систему «Мойвой».

Всего в лагере было сформировано 13 экипажей для 13 катеров, включавших в себя по три человека: капитан, прораб и сезонник-записатор. Задачей капитана было удержание катера на галсе согласно указаний прораба, который на планшете по значениям, высвечивающимся на приемоиндикаторе РНС, выискивал соответствующие изолинии и определял местоположение. Самую «сложную» работу выполнял сезонник: ему каждую минуту или каждые 5 минут нужно было нажать на приборе РНС кнопку, которая позволяла оставить на электрохимической ленте, фиксирующей измерения эхолота, заданную временную засечку. По данным засечкам затем при камеральной обработке можно было привязать измерения глубин к времени измерения координат.

Катера швартовались у сделанного нашими сезонниками временного деревянного причала на небольшом удалении от берега. Катера каждый день при хорошей погоде (высота волны менее 1 метра) уходили в море в районе 8 часов и возвращались к 20 часам. Всем катерам каждый день нарезался (определялся) определенный участок моря для работ, который покрывался параллельными галсами (линиями движения) с расстоянием между ними от 3-х до 5 метров, т. е. это была очень муторная работа: утюжить залив, наматывая огромное количество километров. Так, при межгалсовом расстоянии в 5 метров на 1 квадратном километре надо было выполнить 200 погонных километров промера, что при средней скорости катера в 3 узла (около 6 километров в час) требовало около 33 часов, то есть почти 3 рабочих дня с учетом разворотов при переходе с галса на галс.

Для обеспечения функционирования лагеря (подвоз продовольствия, поездки по делам в порт Онега и пр.) и безопасности деятельности «петушков» на рейде перед островом постоянно «маячил» металлический катер типа «Ярославец» (100 тонн водоизмещение).

Так как в Белом море существуют приливы, то для их учета при измерении глубин были организованы уровенные посты на соседнем острове Кий и на противоположном от острова берегу моря. Этот вид работ был самым легким: необходимо было каждый час при помощи бинокля снимать показания уровня моря на мерной рейке, установленной вдали от берега так, чтобы при максимальном отливе в период сизигии (расположение Земли, Солнца и Луны на одной прямой) ее низ находился бы в воде. В период белых ночей эти наблюдения делались легко, но в сентябре, когда начинало существенно темнеть ночью, необходимо было уже при приливе на лодке подплывать к рейке, а на отливе идти к ней по осклизлой и каменистой осушке с фонарем. На нашем острове наблюдателями на уровенном посту были две женщины: старший инженер из отдела камеральной обработки Алла Ивановна, с которой мы потом крепко сдружились семьями, и инженер из нашего Гидрологического отряда Валя Ярцева — выпускница Ленинградского гидрометеорологического института. На уровенном посту на другом берегу работал наш техник Гидрологического отряда Валентин Назаров, прибывший в экспедицию за 1 год до меня вместе с еще одним однокурсником Сергеем Ведерниковым после окончания ими Ленинградского арктического училища (техникум), сокращенно ЛАУ. Так как Валентин был направлен в экспедицию по распределению и был женатым, то ему были обязаны выдать служебное жилье, которое и выдали. В результате произошел парадокс: в воинской части (экспедиции) старшие лейтенанты жили в нашей общаге на птичьих правах, а гражданский специалист со средним техническим образованием получил однокомнатную квартиру, правда, в «деревяшке» с общим туалетом и кухней на этаже и наличием только холодной воды. Валя оказался на редкость грамотным специалистом, постоянно что-то изобретающим. После окончания экспедиции в Белом море мы с ним оказались соседями в «деревяшке», и он мне рассказал, что на своем уровенном посту в период экспедиции организовал автоматическое определение уровня моря и укатил в Ленинград к жене, оставив на посту своего напарника. Необходимо отметить, что качество подготовки выпускников ЛАУ оставляло очень хорошее впечатление.

Нас с Володей прислали для участия в гидрографических работах, но ни катера, ни прораба, ни сезонника не выделили, поэтому мы могли работать только вместо кого-то из прорабов, если те заболеют или не смогут по каким-то причинам идти в море. А так как опыта такой работы мы не имели, то Борис Васильевич определил нас дублерами к опытным ветеранам-прорабам (производителям работ): меня к Леониду Захаровичу Кичаеву, а Володю — к Николаю Сергеевичу Налетову. В последующем, в Архангельске, мы продолжили дружеское общение с ними.

15 августа я вышел первый раз в море на промер с Леонидом Захаровичем. Запомнился капитан катера — невысокий светловолосый худой помор с необычно светлыми голубыми глазами. Потом мне рассказали, что до того, как от него ушла жена и последующего запоя, он работал капитаном дальнего плавания на большом лесовозе. Но из-за «болезни» был списан на берег и теперь каждый год нанимался к нам в экспедицию на период полевых работ, после которых опять уходил в «штопор» и с этим ничего нельзя было поделать. Было очень жаль это слышать. Записатором работал колоритный бич Михалыч, о котором чуть позже. Начали работать. Захарыч, как мы его называли между собой, показал, как надо определять местоположение катера по двум изолиниям, значения которых высвечивались на приемоиндикаторе РНС. Работа оказалась достаточно сложной, т. к. определение координат надо было делать практически каждую минуту или в лучшем случае на длинном галсе — через 5 минут. Для выполнения данной операции приходилось постоянно вертеть шеей то в сторону приемоиндикатора, то на планшет, на котором надо было найти соответствующие значения изолиний и на их пересечении поставить карандашом точку. После этого, сравнивая расположение точки (катера) с нанесенным здесь же плановым положением галса, необходимо было дать команду капитану на изменение курса вправо или влево на столько-то градусов для выхода на плановый галс. Через час тренировки я начал успевать вертеть шеей и понимать, насколько подворачивать курс катера для его удержания на запланированном галсе. Захарыч передал мне планшет, на котором фактические галсы практически точно «лежали» на плановых. Я начал работать с планшетом и командовать капитаном, но мои первые галсы стали существенно отличаться от плановых — они больше походили на синусоиду относительно планового галса. Через несколько часов их положение стало все же более соответствовать плановым галсам, но совершенства Захарыча, естественно, в первый же день мне достичь не удалось. Работали до 20 часов с перерывом на легкий обед в катере. Когда сошел с катера на сушу, то некоторое время автоматически покачивался. Хорошо, что еще волнение моря было небольшим и катер несильно качало. На следующий день мы опять пошли на работы и работали с Захарычем поровну, но ему безделье в течение 6 часов несильно понравилось, тем более что он все равно ревниво косил глазом на мою несовершенную прокладку на планшете. Все дело кончилось тем, что наши прорабы пошли к начальнику полевого лагеря и сказали ему: «Лейтенанты поняли смысл работы и выработали навыки, но нам не хочется оставаться без работы». Для решения проблемы они предложили Борису Васильевичу, чтобы он поручил нам заняться камеральной обработкой ранее выполненных промеров, т. е. эхограмм и журналов определения координат на берегу. Мы несильно настаивали на продолжении наших походов в море и после поступившего предложения-поручения начальника лагеря занялись этой важной работой, которую прорабы должны были делать сами в период непогоды. В состав нашей работы входило построение промерных планшетов на новые участки работ и наклейка их на картонки, что оказалось не таким простым делом. Итогом камеральных работ было построение относительной карты глубин (без учета данных приливо-отливных явлений) на каждом планшете по данным произведенных промеров на кальке. С учетом того, что в училище меня научили проводить на синоптических картах изобары по значениям атмосферного давления на метеостанциях и мне это нравилось, то я проводил изобаты на планшетах по нанесенным нами с Володей значениям глубин на галсах. В результате анализа построенных карт глубин мы выявляли участки, где расстояние между галсами превышало допустимое значение, что требовало провести на них дополнительные промерные работы. Также одной из задач камеральной обработки являлось выявление навигационных опасностей: банок — участков с минимальными глубинами и отдельных камней, при условии их отображении на лентах эхограмм. На таких участках затем проводились также дополнительные промеры с более частой сеткой галсов. Периодически наши прорабы все же обращались к нам с просьбой подменить их на выходах в море, и мы «барабанили» с Вовкой по 12 часов в море. Пару раз мне довелось поработать на более современном, чем наши деревянные «петушки», пластиковом катере «Кайра», скорость которого была в несколько раз выше, что позволяло быстрее доходить до все более удаленных участков работы и выполнять больший объем работ за одно и то же время.

О бичах

Первый из неординарных бичей звался Михалыч, который был в свое время старшим помощником прокурора Красноярского края. По внешнему виду он через два месяца нахождения на острове, где отсутствовал магазин со спиртным, больше напоминал фламандского художника. Он имел приятный и опрятный внешний вид, на лице небольшую бородку и «по-франтски» скошенный на правую сторону берет. Все интересные беседы с Михалычем заканчивались словами: «А это статья Уголовного кодекса такая-то, подпункт такой-то. Срок до такого-то количества лет». В одно из посещений Дома отдыха его «подцепила» какая-то москвичка, и он вместе с ней убыл в столицу, бросив свою «высокоинтеллектуальную» работу записатора на нашем катере.

Второй персонаж — не помню его имени, так как все его звали Артист. Также за два месяца на острове Артист пришел в чувство и вспомнил свои навыки конферансье не помню какой филармонии. Он декламировал красиво и профессионально стихи, рассказывал разные интересные байки и был просто интересным собеседником. При каждом очередном заезде туристов в Дом отдыха его администрация убедительно просила Бориса Васильевича отпустить Артиста к ним на концерт. Он соглашался за всякие поблажки для членов экспедиции со стороны администрации Дома отдыха, например, бесплатное посещение кинотеатра, пользование библиотекой и настольными играми. Перед каждым концертом мы всем лагерем собирали Артисту приличную одежду, при этом умудрились найти даже галстук. Я несколько раз был на этих концертах. Действительно, Артист профессионально вел концерт, и все отдыхающие были в восторге. К сожалению, после каждого концерта его доставляли на наш остров в невменяемом состоянии, так как отдыхающие всегда имели при себе спиртное и благодарили Артиста до «отказа». Тогда я впервые, заглянув в палатку Артиста на следующий день после концерта, узнал и увидел, что такое «белая горячка».

Третий персонаж, также с забытым именем, звался Педиатр, так как в миру, до обычного русского беспробудного запоя, он был детским врачом. К тому моменту, когда я его увидел, он меньше всего на свете походил на детского врача. Педиатр был достаточно высокого роста, с большущими руками-лапами, а через лицо красно-бронзового цвета проходил большой шрам. Тем не менее в быту на трезвую голову он был достаточно тихим человеком и всем — и в нашем палаточном лагере, и желающим в Доме отдыха, оказывал медицинскую помощь и выдавал бесплатные медицинские советы.

Через неделю нашего пребывания на острове начпрод Коля сказал, что нам как офицерам полагается доппаек, в который входили разнообразные консервы, о существовании которых я даже не знал (запомнились консервированные сосиски, говяжий язык), а также сливочное масло и пересоленная треска. Масло и часть консервов мы с Володей выставили на общий стол в палатке. От трески из бочки мы хотели отказаться, не зная, что с ней делать, но когда это услышал Захарыч, то подпрыгнул на своей кровати и чуть не закричал: «Вы что, с ума сошли? Берите обязательно!» Мы взяли, и потом он каждое утро готовил нам вкусные завтраки из отварной картошки со сливочным маслом и отмоченной в течение нескольких дней и затем сваренной трески. Здесь мы узнали и прочувствовали на себе, почему архангелогородцев зовут «трескоедами».

В дни непогоды, а они бывали иногда и по 4 дня подряд, все члены лагеря, включая нас, ходили при отливе или ездили на тузике при приливе в Дом отдыха на все проводимые там мероприятия. Условия проживания в Доме отдыха были очень скромные, постоянного электричества не было, но работал генератор, который в необходимое время включался и нарушал вековую тишину. За период наших работ в Доме отдыха сменилось несколько заездов туристов. В каждый заезд в кинотеатре Дома отдыха регулярно показывали фильмы, которые за 6 заездов мы выучили практически наизусть. Любимым был появившийся в то время фильм «Москва слезам не верит», на просмотр которого мы ходили каждый заезд. Также в каждый заезд в Доме отдыха регулярно проходили танцы и концерт, организованный самими отдыхающими при помощи нашего Артиста. В середине сентября проходил хоккейный турнир на кубок Канады, поэтому мы по расписанию бегали-плавали в Дом отдыха смотреть матчи по телевизору. СССР в решающем матче победил сборную Канады с разгромным счетом 8:1, жаль, что об этом узнали по радио и не смогли посмотреть сам матч, так как были на работах в море.

В один из погожих дней в начале сентября флотилия ушла на работы на удаленный от лагеря участок в прибрежной материковой части. В 20 часов мы не дождались их возвращения. На наши запросы по рации прорабы не отвечали, и мы поняли, что дальность действия раций превышена. Подождали еще один час, катера так и не появились. Это было ЧП (чрезвычайное происшествие). Борис Васильевич, поняв, что ждать уже бесполезно, доложил о ЧП командованию экспедиции в Архангельске. После обсуждения ситуации наше командование вышло на связь с пограничниками и попросило их отправить вертолет на поиски нашей флотилии. Утром нам сообщили результаты поисков. Оказалось, что флотилия в полном составе лежит на боку на осушке в одной из бухт на противоположном берегу. Причиной такой ситуации стал сильный ветер с берега, который даже на фазе прилива отогнал воды от неглубокого берега. После прилива наступил отлив, и флотилия еще больше «осохла», а уже наступила ночь. Утром, когда вертолетчики их нашли, ветер утих, и на фазе последовавшего прилива катера всплыли и пошли к нам на базу. После этого стало понятно, что необходимо следить в прогнозах не только за объявляемыми значениями скорости ветра, но и за его направлением. Борис Васильевич, узнав, что я как раз первый появившийся в истории всей экспедиции профессионально подготовленный офицер-гидрометеоролог, поручил мне ежедневно контролировать прогнозы погоды и выдавать рекомендации прорабам по их учету при работах.

В середине сентября к нам с Володей подошел начпрод Коля и шепотом отозвал в сторону. Выяснилось, что он проводил незаконные обмены с обитателями Дома отдыха деликатесами, а тут нагрянула контрольная проверка продовольствия, организованная Борисом Васильевичем по просьбе сезонников. Проверка выявила недостачу консервированных деликатесов, поэтому Коля попросил нас обменять выданные нам ранее деликатесы на тушенку (для молодежи: консервированное мясо в банках). Было жалко расставаться с деликатесами, но Коля все же был нашим соседом по палатке, и мы с ним уже как-то сдружились, поэтому пришлось пойти ему навстречу. Правда, мы так и не поняли, как он будет списывать потом выданную нам тушенку. Впоследствии с учетом того, что в Архангельске в магазинах просто по определению не было в продаже никаких мясных продуктов (ни свежих, ни консервированных), то полученная нами тушенка нам очень пригодилась.

Проработали мы в Онежском заливе до 30 сентября, при этом в сентябре стало заметно холоднее, и мы все чаще стали подтапливать печки в палатках. Так как палатки были брезентовые и однослойные, то одного протапливания хватало часа на два, поэтому ночью вставал подтапливать самый замерзший или более ответственный и заботливый Захарыч. За это время периодически были шторма, и наша флотилия в это время в море не выходила, в результате чего все грибы на обоих островах «выкашивались» экипажами катеров подчистую. Собранные грибы сушились всеми на печках в палатках для последующей доставки домой. В результате в палатках постоянно стоял вкусный грибной запах. Захарыч научил меня готовить грибовницу, т. е. просто отваривать грибы с чесноком и лавровым листом в подсоленной воде, которые затем могли долго храниться в банках. В результате моих походов в лес я насушил достаточно много грибов, протер с сахарным песком немного черники и наварил трехлитровую банку грибовницы. При этом поморы сказали, что можно собирать обильно растущие на острове мухоморы и вытапливать из них сок, который затем можно разбавить спиртом и использовать для натираний от радикулита. Я так и сделал: напихал мухоморов в литровую банку и поставил ее на теплую печку. В результате из них стал выходить темно-коричневый слегка густой сок, который я затем перелил в полулитровую бутылку. Эта бутылка потом много лет кочевала вместе со мной по разным адресам, но я так и не собрался воспользоваться этим чудодейственным поморским лекарством.

В один из дней сентября Борис Васильевич взял меня с собой на «Ярославце» в город Онегу, чтобы я смог заказать телефонный разговор со Светой, которая должна было скоро родить. Я забрал с собой свои лесные заготовки, чтобы отправить их посылкой Свете. На тузике нас доставили на рейд к «Ярославцу», который дошел до города за 50 минут. При следовании в порт с радостью увидел плывущее параллельно с бортом небольшое стадо белух (вид зубатых китов из семейства нарваловых), которые через пять минут легли на свой курс и потерялись из виду.

Прямо при входе в город увидел памятник (бюст) дважды Героя Советского Союза контр-адмирала Шабалина Александра Осиповича, родившегося здесь. Александр Осипович, будучи уже в отставке, читал нам всегда в форме контр-адмирала лекции по морской практике на 1—2 курсе училища. Он запомнился мне сухоньким, невысоким, светловолосым, светлоглазым и доброжелательным человеком. Теперь я понимаю, что по физическим параметрам он был типичным помором.

Первым делом пошли с Борисом Васильевичем на почту, где забрали почту на всю экспедицию. Там же я получил присланные мне Светой 30 рублей, заказал с ней разговор на завтра на 12 часов (для молодежи: в 1981 году не у всех, даже в Ленинграде, были домашние телефоны, поэтому предварительно адресату приходила телеграмма, что в такое-то время надо прийти на почту для разговора) и отправил ей посылку. После этого Борис Васильевич ушел по своим делам, а я пошел бродить по городу. Стояла теплая и сухая погода, и я долго ходил по городу в поисках пристанища, т. к. «Ярославец» также ушел в море до вечера по своим делам. Проголодавшись, зашел в кафе с соответствующим местности названием «Беломорочка» и вкусно пообедал на 80 копеек, что было дешевле, чем в Архангельске. После этого нашел кинотеатр с названием «Космос», где посмотрел, согласно моего дневника, фильм «Реванш», но сейчас совершенно не помню, о чем он был. В 21 час пришел в порт и увидел «Ярославец», где, выпив чаю с Борисом Васильевичем, легли спать в 21:30, вследствие чего проснулись в 6 утра.

Позавтракав и дождавшись 9 часов, пошли в продовольственный магазин, где накупили на 100 рублей продуктов, включая белый и черный хлеб, для лагеря весом где-то на 50 килограммов, которые заказанной Борисом Васильевичем машиной отправили в порт на «Ярославец». Потом долго ходили по магазинам в поисках папирос для сезонников, которые с учетом того, что потом с них вычитали стоимость их заказов, просили купить именно «Приму» — самые дешевые (кажется, 14 копеек, «Беломор» стоил 22 копейки). Так и не найдя «Приму», Борис Васильевич купил более дорогие на несколько копеек папиросы «Новость». После этого мы опять разошлись в разные стороны. В 12 часов я пришел на почту, где поговорил со Светой. Потом пошел в магазин, в котором из полученных 30 рублей накупил продуктов на нашу палатку на 15 рублей, купив еще и арбуз. Проходя мимо палатки, где какой-то южный человек продавал большущие красивые груши, попросил взвесить себе одну, которая «потянула» на 1 рубль. Это было очень дорого, но я не смог с собой справиться и купил. После этого пошел в порт на «Ярославец», который нас ждал. Прибыв на свой остров к ужину, помог разгрузить из шлюпки привезенные общественные продукты. Около 21 часа в палатку пришел Николай Сергеевич Налетов и сказал, что тузик уносит в море, так как после его разгрузки сезонник плохо закрепил канатом к причалу. Он предложил по рации сообщить об этом на «Ярославец», чтобы тот пошел ловить тузик. Я вышел из палатки и увидел, что он уплыл не очень далеко. Так как вода была еще не очень холодная, а я был в училище спортсменом в области морского многоборья, то разделся, прыгнул в воду и доставил к причалу тузик.

Спустя две недели посещения «Бистро» пища стала все меньше нравиться, т. к. Ева бросала во все блюда прогорклое масло, от которого пытался избавиться начпрод Коля. В связи с этим стали организовывать второй ужин в палатке. Для этого нашей пересоленной трески уже не хватало, и мы стали с Володей Масловым ставить сетку для ловли рыбы длиной метров 30, которую выпросили у боцмана Коли. В Белом море ловля рыбы сеткой оказалась весьма оригинальной. С учетом наличия приливов сетку ставили в период отлива на осушке на палках параллельно берегу метров в 200 от него. Затем наступал прилив, и сетку затопляло водой. При отливе отходящая вода увлекала в сетку рыбу. Проблема была в том, что в Белом море приливы полусуточные, т. е. 2 раза в сутки, а сетку с учетом работы Володи в море и смещающегося каждый день времени прилива-отлива мы могли проверять только раз в сутки. В результате этого часто рыбы уплывали или тухли. В двух случаях из трех в сетке мы находили по 3—4 рыбины сига, или наваги, или камбалы, которые употребляли на ужин, или Захарыч ее подсаливал на случай отсутствия будущего улова.

Как-то поздним вечером в середине сентября мы с Володей Масловым пошли с фонарями к сетке, так как было уже темно. Вдруг видим, что за нами увязался лагерный кот серой окраски, живший при камбузе у Евы и периодически питавшийся мелкой рыбой. Мы попытались его отправить обратно в лагерь, махая на него фонарями, но он упорно шел за нами по осушке, с которой еще полностью не отошла вода, по брюхо в воде. По мере приближения к сетке уровень воды становился все выше, и когда он коту дошел до загривка, то он забрался на ближайший камень и стал истошно орать, как наутофон (устройство на судне, подающее мощные звуковые сигналы в туманах). Мы с Володей не стали обращать на него внимания и пошли дальше, решив забрать его на обратной дороге. Так как у меня были не высокие болотные сапоги, как у Володи, то скоро и я не смог идти за ним, и я остановился. Вскоре продолжающийся отлив позволил мне пойти за Володей, и только я собрался это сделать, как услышал сзади шлепанье по воде. Повернувшись, я увидел нашего бродягу-кота, который упорно хотел лично проверить сетку и выяснить вкус пойманной рыбы. Когда кот дошел до меня, то он лихо взобрался по мне, как по дереву, и уселся на плече с полной готовностью двигаться дальше. Однако к этому времени от сетки уже вернулся Володя и сказал, что улова на сей раз нет. Я развернулся к берегу, на что кот удивленно заглянул мне в глаза, но, когда я начал движение, с моего плеча не спрыгнул. Когда мы подошли к берегу, кот спрыгнул с плеча и ушел куда-то в темноту, но не в сторону лагеря, видимо, на охоту за мышами, коль рыбы ему не досталось.

Уровенный пост, прозванный футштоком, находился на обратной от Дома отдыха стороне острова Кий, поэтому добраться до него можно было только в период отлива. Так как мы помогали периодически дамам футштока носить продукты и другие вещи через скалистые сопки и кололи по собственной инициативе дрова для их печки, то сдружились с ними. Пищу они готовили себе сами, поэтому частенько зазывали нас на ужин, чем мы с Володей периодически пользовались. Я в знак благодарности вырезал Алле Ивановне также инкрустированную чайную ложечку как старшей на футштоке, и так как мы с ней как-то ближе сошлись. Ее напарница Валя выросла в детдоме, что отразилось на ее характере не в лучшую сторону: периодически у нее наблюдались вспышки угрюмости или неразговорчивости.

Конец ознакомительного фрагмента.