Танец с чашами. Исход Благодати

О. Зеленжар, 2021

Убийство живого бога содрогнуло стены древнего города. Тучи собираются перед концом мира, Ильфеса стоит на краю, но ее беспечные жители ни о чем не подозревают. Это история о нескольких героях, что идут к своей цели, но водоворот событий заставляет их изменить свой курс. Кеан – преданный рыцарь Протектората, мечтает найти убийцу живого бога, но на пути находит лишь испытания для своей веры. Ондатра – сын морского племени, мечтает обрести признание, а находит слепую девушку, что погружает его в чужой для него мир людей. Эстев – обычный пекарь, мечтает прожить праведную жизнь, а становится вдохновителем сопротивления под крылом самого опасного человека в Ильфесе. Асавин – уличный проходимец, мечтает сберечь отпрыска императорского рода и получить за это достойную награду, но оказывается втянут в жестокое уличное противостояние. Любовь, противостояние, предательство, тайны, насилие и страсть под жарким солнцем южного города.Содержит нецензурную брань.

Глава 2

После случая в Угольном порту Ондатра несколько дней просидел в норе, без возможности выйти наружу и глотнуть свежего воздуха. Он успешно принял груз и приложил все возможные усилия, чтобы тот не утонул, но дело до конца так и не довел. Наказание старейшины было не таким жестоким, каким могло бы быть. Ондатра получил несколько крепких ударов по жабрам и душное заточение в качестве расплаты за ошибку. Ему давали только мертвую пищу, отчего очень скоро он готов был кидаться на стены. Оголодавший красный зверь то и дело тревожил разум, взрывался внезапными вспышками ярости и жгучим желанием что-нибудь разрушить. Он требовал крови, не важно чьей.

Послышался скрип отпирающегося засова, и дверь открылась нараспашку. Никто не зашел внутрь, из светлого портала потянуло запахами племени и гулом голосов. Молодой охотник понял, что его заточение окончено. Ондатра вылез из норы, пошатываясь, словно больной, и упал на груду подушек, раскиданных на полу общего зала племени.

— Наконец-то! Мы думали, старейшина сожрал тебя.

Ондатра приоткрыл глаз. Над ним склонилось два знакомых лица. Старые приятели по несчастью. Их называли ущербными братьями, хотя все трое принадлежали к разным выводкам. Дело было в их общей беде — они слишком отличались от эталона племени, и если проблема Ондатры была в росте, то у Дельфина и Буревестника дела были не такими однозначными. Они не имели никаких физических изъянов.

Они познакомились, когда старейшина впервые приписал Ондатру к сбору и обработке водорослей. Труд тяжелый и кропотливый, слишком грязный, чтобы его выполняли матерые самцы племени. Им занимались подростки, а еще — те, кому никогда не стать воинами. Молодые самцы собирали длинные связки водорослей у северного оконечья бухты, затем нарезали их на полосы, высушивали на солнце, следя, чтобы морские птицы не испоганили улов. Грузили на корабли, что увозили их на северо-запад, прямиком в Нерсо.

— У тебя слишком бледные жабры, — сказал Дельфин, присаживаясь рядом. — Сколько дней ты не подносил зверю крови?

— Три, может, четыре… Я сбился со счета, мне не приносили живой пищи с первого дня…

— Мы не видели тебя дней двенадцать, — сказал Буревестник. — Ничего, сейчас поправим.

Что-то булькнуло рядом с головой Ондатры, он почувствовал щекой прохладу мокрого дерева. Кадушка. Приподнявшись, молодой охотник с головой нырнул в нее, чем вызвал взрыв хохота у своих приятелей:

— Не подавись…

Вынырнув, Ондатра с хрустом раскусил зажатую в зубах трепыхающуюся рыбину. Холодная кровь потекла в горло, нос заполнил металлический запах, и парень застонал от удовольствия, вторя довольному рычанию красного зверя. В ушах громыхнуло — стук сердца стал оглушительным.

— Все не сожри, — проворчал Дельфин, пытаясь выловить из кадушки верткого угря. Ондатра зарычал на него, ощерив острые зубы.

— Ладно—ладно…

Кто угодно в племени ответил бы на вызов, но не Дельфин. Он предпочитал избегать поединков и подчиниться воле агрессивного оппонента. Ондатра не вполне понимал, почему, ведь в их дружеских спаррингах ясно было, что силой Дельфин мало чем уступает ему или Буревестнику. В племени это считалось трусостью, но Ондатре сложно было назвать трусом того, кто многократно в одиночку заплывал туда, где водились акулы—исполины. Дельфин был загадкой еще и потому, что питал симпатию к двуногим рыбам.

Ондатра проглотил еще две рыбины и, наконец, сыто вздохнул, откинувшись на подушки. Зверь все еще был голоден, но уже не так терзал разум и тело.

— Говорят, ты сбежал с пляжа, словно увидел Извечного. Что случилось? — поинтересовался Буревестник.

— Меня коснулся человек, который очень странно пах, — попытался объяснить парень.

— Тебе не сто́ит переживать, — ответил Дельфин. — Человеческие болезни нам не угрожают.

— Нет… Он пах приятно. Я сразу вспомнил Нерсо, яслевые заводи, цветущие кораллы. Первый человек, которых пах подобным образом, вот и растерялся. Стоило бы убить его за прикосновение, но этот запах…

Приятели переглянулись между собой и снова засмеялись. Ондатра оскалился:

— Ничего смешного!

— Нет, конечно, нет, — Дельфин гибко потянулся на подушках. — Это ведь была женщина?

Ондатра беспомощно оскалился в ответ, и Дельфин продолжил:

— Ты еще очень молод. Скоро твой первый гон. Он приходит внезапно, падает на тебя, словно орел-рыболов, вырывает из привычных вод и швыряет на раскаленный песок непреодолимого желания. Скоро красный зверь будет просить не только крови.

— Бедняга, — вздохнул Буревестник, — первый гон очень силен. Со временем ты научишься это контролировать, но есть какая-то несправедливость в том, что тебе придется пережить его здесь. Шанс, что кто-то пожелает спариться с тобой, крайне мал.

— Так ли это? — второй приятель улыбнулся. — Люди торгуют собой, как свежей рыбой. Он может пойти и купить кого пожелает…

— Люди… — Буревестник брезгливо поморщился.

— Другие, но ничем не хуже, — хмыкнул Дельфин. — Мягче на ощупь, хрупче немного, но их не надо завоевывать, им плевать на рост и скольким ты выпустил кишки. Рекомендую, — и он заговорщически подмигнул Ондатре.

— Так, я не желаю слушать о спаривании с людьми, — отрезал Буревестник. — Это омерзительно.

— Мы очень многое у них позаимствовали, а ты говоришь «омерзительно». Стоит терпимее относиться к тем, с кем делишь одну территорию, — лицо Дельфина немного помрачнело. — Это всего лишь выгода.

Буревестник издал неприличную трель в адрес человеколюбца, и тот только беззлобно рассмеялся на это:

— Хорошо, больше ни слова о людях!

Оппонент щелкнул зубами, показав, что разговор окончен. В отличие от Дельфина, Буревестник не стеснялся применить силу и редко в чем-то сдерживал красного зверя, позволяя тому безраздельно властвовать над телом. Кидаться грудью на вскипевшую штормовую волну, с диким хохотом нестись прямо в пасть подводных владык, не чувствуя ни страха, ни боли. Таких, как он, называли одержимыми. Несмотря на силу и отчаянную храбрость, Буревестника не допускали к мужским занятиям вроде охоты. Племя ценило не только голую мощь, но и острый холодный разум, способный обуздать разрушительную волну. На это Буревестник был не способен. В этом не было его вины, как и не было вины Ондатры в том, что он на голову ниже любого члена племени.

Молодой охотник ни за что бы ни сблизился с такими странными соплеменниками, если б остался в Нерсо. Одиночество никогда не причиняло боли Ондатре, когда он мог уйти в море и целый день охотиться на рыбу или тюленей. В Ильфесе же было все равно, что в бочке с тухлой рыбой, и здесь его новые друзья стали настоящим глотком свежей воды, его спасением. Море заповедует сбиваться в стаи, и их маленькая стая была очень эффективной. Дельфин словно читал мысли морских обитателей и без промаха разил из гарпуна, Ондатра мастерски владел копьем, что сполна компенсировало его рост, а Буревестнику любое море было по колено.

Общий зал был почти пуст, если не считать еще одной шумной компании в углу. Эти недавно вернулись с охоты, и им положен был долгий отдых. Ондатра кинул косой взгляд в их сторону. Эти соплеменники были очень неприятными, постоянно заявляли права на все, чего касались. Старший меж ними, Скат, матерый самец, покрытый кривыми шрамами схваток, питал какую-то небывалую неприязнь к ущербной троице. Особенно сильно доставалось вспыльчивому Буревестнику, который с бездумной отвагой кидался в бой даже с превосходящим по силе противником. Взгляд вновь невольно упал на Ската. Говорили, что эти страшные шрамы на спине оставил ему сам Извечный, владыка морей. Даже опытные добытчики морской кости рисковали жизнью, охота считалась уделом сильнейших.

— Чего уставился?! — громкий окрик вывел Ондатру из задумчивости.

Оказывается, все это время он беспардонно пялился на Ската. Медленно поднявшись во весь свой немалый рост, меченный шрамами подошел к притихшей троице. Дельфин сразу опустил голову в знак покорности, а Ондатра растерялся, когда увидел на лице Ската ритуальный оскал вызова. Такое случалось не единожды, и каждый раз ему приходилось опускать голову и терпеть тумаки, как и положено стеснительному подростку, но сегодня он чувствовал себя иначе. Возможно, виною тому был голод красного зверя. Его жажда крови вскипала в венах, поднималась к голове и шептала: «Дерись!».

За спиной молодого охотника кто-то щелкнул зубами. Буревестник. Ондатра почувствовал, что друг пытается спасти его шкуру, представил его избитым по своей вине, и красный зверь вновь зловеще зарычал.

— Нет, — громко сказал Ондатра и встал во весь рост, глядя на Ската. — Это он мне.

И в подтверждении собственных слов, он щелкнул оскаленной пастью, не сводя злых глаз со своего противника.

Скат был выше на голову, на скуле красовалась кривая отметина, оставленная в одном из поединков. Коротко кивнув, меченный отступил в центр зала. Какая уверенная у него поступь и осанка вождя, таким и должен быть настоящий воин племени. Ондатра ощущал волнение, азарт и восхищение противником.

Оба сняли с себя портупеи, оставшись только в штанах, произнесли ритуальные фразы, и в глазах Ската Ондатра прочитал потаенное желание причинить ему как можно больше боли. «Он желает изувечить меня, наказать за наглость», — промелькнуло у него в голове. — «Пускай себе, зато это бой равных». От этой мысли кровь парня ликующе взволновалась и обожгла мышцы, а в голову ударило азартное веселье.

Скат ударил без предупреждения, кинулся, словно барракуда, метясь в уязвимые жабры между ребрами. У молодого охотника захватило дух от его скорости, опытный воин и правда был очень силен, и только природная прыткость спасла Ондатру от болезненного удара. Скат разочарованно зарычал, и от этого сердце парня странно заликовало. Он почувствовал, что танцует с акулой—исполином или с самим Извечным, на кончиках зубов его огромной пасти, что поглощает моря. Красный зверь кольцами вился внутри него и жалил огненными иглами. Они обменялись еще несколькими выпадами, словно пробуя друг друга на вкус.

«Он собрался схватить тебя за плечи и повалить на пол», — шепнуло в голове, и молодой охотник инстинктивно пригнулся. Не ожидая такого маневра, Скат пролетел над ним и сделал несколько шагов вперед. Драгоценная секунда, словно капля живительной влаги, дала Ондатре призрачную надежду на победу. Распрямившись, он толкнул оппонента в спину и резко, до влажного треска, завел назад его руку. Откуда-то издалека он услышал рычание боли, но пульсирующий гул в ушах заглушил его. Красный зверь угрем обхватил голову, сжал тугим узлом и застлал глаза туманом. «Кусай в шею! — громко шипел он. — Разорви горло, дай крови». Словно в гипнотическом трансе, Ондатра качнулся вперед, но вовремя остановил себя, и зубы сомкнулись на предплечии противника, в нескольких дюймах от шеи, глубоко увязая в плоти. Резко мотнул головой, отрывая горячий кусок, окончательно забывшись в кровавом дурмане, и отпустил руку Ската. Тот извернулся под ним на скользком от крови полу и нанес два точных удара по ключицам. Тело Ондатры застыло в судорогах боли, и прежде, чем он смог прийти в себя, получил пинок коленом прямо по грудным жабрам. Красный туман сменился черным, и парень медленно погрузился на самое дно, где темно, холодно, тихо и веет разложением…

Первое, что он почувствовал, разлепив глаза — тянущую боль от шеи к грудине, остро режущую на вдохе. От запаха лечебных водорослей засвербило в носу. Он почти не сомневался, что Скат сломал ему несколько ребер, но серьезных увечий, кажется, не нанес. Парень похолодел, вспоминая детали поединка. Красный зверь почти уговорил его совершить убийство соплеменника. Каким бы Скат ни был уродом, он — кровь племени, и пустить ее было бы кощунственно. Издав стон, Ондатра оперся о стены и встал из вороха одеял и подушек. В дверном проеме тут же показалось взволнованное лицо Дельфина:

— Уверен, что можешь идти?

— Могу, — болезненно прохрипел Ондатра, — мне тяжело дышать, а не ходить.

— Хорошо. Старейшина приказал явиться к нему, как будешь в состоянии…

Парень простонал от досады. Мало того что поединок он все—таки продул, так еще и старейшина снова посадит его на бескровной пост. Молодой охотник поплелся в полный народа общий зал. По пути к старейшине пересекся взглядами с Буревестником и обменялся с ним слабыми улыбками. Если бы он снова отступил, то перемотанным водорослями валялся бы этот безумец… Ондатра почувствовал, что взять на себя ответственность было верным решением.

В норе старейшины пол был устлан несколькими слоями мягких ковров, отчего в воздухе постоянно летала плотная занавесь пыли. Старый воин спасался от нее головным платком, скрывающим пол—лица. Борясь с желанием чихнуть, молодой охотник опустил глаза перед закутанным в покрывало мужчиной. Весь изрытый шрамами, словно китовая шкура, с тяжелой косой, больше похожей на корабельный канат. Он вперил в молодого воина узкие щели зрачков и недовольно проворчал:

— Явился, наконец.

Ондатра не смел поднять голову.

— Я слышал, что произошло. Ты дерзко смотрел на Ската и получил по заслугам! Иногда я не понимаю тебя. Ты короток ростом, но не умом же!

Его голос взревел, и молодой воин невольно вздрогнул, все так же не поднимая глаз. Ондатра прекрасно понимал, что виной всему были его эмоции. Он все еще плохо контролировал их и поступал слишком импульсивно.

— Да, это моя вина́, — глухо ответил парень.

Старейшина звонко щелкнул языком:

— Радует, что ты способен брать на себя ответственность, — он выдержал паузу. — Радует и то, что ты, наконец, проявил себя. Подними глаза.

Ондатра вскинул голову, в его взгляде застыло недоумение, а старейшина продолжил:

— Скат сколько угодно может рассказывать, как с легкостью одолел тебя. У него сломана рука, а на предплечии следы зубов. Теперь он надолго вышел из строя, пока не срастутся кости, да и клок мяса ты у него выдрал приличный. Вероятно, я недооценил тебя. Ты мал ростом, но сила в тебе немаленькая…

Глаза Ондатры радостно блеснули! Как долго он ждал подобных слов.

— Я хочу поручить тебе работу. Воину она не подобает, слабаку ее не доверишь, а двуногие рыбы не справляются. Будешь присматривать за порядком в одном месте, и если осилишь, то, может быть, я доверю тебе работу, достойную воина, а не мальчишки.

Лицо Ондатры просияло:

— Старейшина, я не подведу вас!

— Не обольщайся, — отрезал бывалый воин. — Если услышу хоть одну жалобу, до конца твоих дней заставлю собирать водоросли. Не давай мне повода усомниться в своем выборе.

***

Внутренний двор палаццо Всеблагого был высажен пальмами, гранатовыми деревьями и зерноцветом. Последнее немного удивило Кеана. Чудно́ было видеть любовно выращенный сорняк, в то время как в деревнях полуострова его безжалостно выкорчевывали. Только вот Маске, похоже, эти синие огоньки на толстом зеленом стебле очень нравились. Протектор поправил себя: «Нравятся». Погибло только тело, а божественная сущность ждет следующего воплощения, томясь в клетке бесплотности. Кощунственные мысли все чаще закрадывались в голову Кеана, лишая обычного равновесия. Это расследование нравилось ему все меньше и меньше.

Усмехнувшись, он вспомнил, с каким энтузиазмом принялся за дело почти две недели назад. Он был похож на бегущего по следу пса. Глаза горели, тело не знало усталости, а душа пылала желанием найти виновного. Первым делом Кеан заявился в этот злосчастный палаццо. Он бывал здесь и раньше в качестве одного из учеников Симино и претендентов на титул мастера. Главный зал подавлял своими размерами. Покрытый золотыми бликами множества лампад, он напоминал ясное звездное небо. Массивные колонны, подпирающие купол, переходили в мощные опоры, с которых свисали чадящие курильницы. Воздух был плотен от запаха дорогих благовоний, стояла страшная духота, несмотря на свежий ветер с побережья, гуляющий по залу. Кеан лежал на полу, изнывая в раскаленной кирасе, словно свежеотваренный лобстер. Краем глаза он видел многоступенчатый трон и фигуру Его Благодати, застывшую, словно эбеновое изваяние. Его вид показался Кеану кощунственно обыкновенным. Просто хрупкий человек, с ног до головы замотанный в черный балахон. «Как же ему, наверное, жарко», — мелькнуло в голове молодого протектора. После этого он несколько дней изгонял из себя эти крамольные мысли в холодной исповедальной камере, читая Закон Благодати и каясь в слабости собственной веры.

В этот раз все неуловимым образом изменилось. Те же палаццо и зал, та же густая сладкая духота, только трон осиротел, и Кеан больше не стелился по полу, словно ручная собачонка. Он въехал в главные ворота с горделивою осанкой рыцаря, бросил поводья слугам и прогремел:

— Протектор Кеан Иллиола, прибыл по делам расследования.

Суета придворных, их заискивающие взгляды и льстивые любезности с непривычки ласкали слух, но очень скоро первый дурман развеялся, и рыцарь осознал, что это дело ему так просто не раскрыть. Все-таки он по большей части выслеживал, преследовал и карал, а там, где приходилось применять мозговой штурм, пасовал.

Для начала Кеан опросил всех свидетелей события, от первого вельможи до последнего чашника. Это заняло несколько душных дней. Перепуганные гости, запертые в благочестивой роскоши эдиктом Протектората, охотно шли на контакт и говорили все подряд, в этом потоке сознания сложно было вычленить важные детали. Одним из самых поразительных людей, которых ему пришлось допросить, был сам Линшех Обрадан, посол Священной Империи, или как там себя называют эти странные рубийцы. Осанистый старик проявил недюжинную выдержку, несмотря на постоянную необходимость пить какие-то снадобья, отвечал коротко и по существу и был спокоен, словно глыба мрамора, чего нельзя было сказать об отце Симино. Каждый вечер он вызывал Кеана в свой кабинет и допрашивал о ходе расследования, проявляя признаки нетерпения.

— Рубийцы — наши союзники, — ворчал мастер. — Полудохлые, но все еще опасные. На наше счастье, посол сдерживает своих людей, но дряхлое сердце может не выдержать жары и — Бум! — старик сделал театральный жест, — наши улицы наводнят озверелые имперцы, корабли в Жемчужной бухте откроют огонь по дворцу, и ушлые вельможи во главе с его ручным адмиралом устроят нам сладкую жизнь…

Ситуацию усложнял тот факт, что сын посла отсутствовал в замке на момент убийства. Глупое нарушение этикета или предосторожность человека, знавшего о готовящемся покушении? Да, между Ильфесой и Империей был мир, но Рубия могла и выиграть от этого дисбаланса. Например, воспользовавшись нестабильной ситуацией, нажиться на морской торговле, а может и сделала бы попытку отвоевать Нерсо у авольдастов, чтобы стать ведущей державой моря Упокоя. Может быть, кто-то захотел избавиться от старого посла? Может даже его пропавший сын? Младший Обрадан испарился, словно призрак, и это плохо. У Протектората был неплохой шанс держать Империю в узде, оставив обоих представителей венценосной семьи в заложниках. Сейчас же время играло против Кеана.

Опросив гостей, протектор перешел к прислуге. Он узнал, что в эту ночь на кухне палаццо готовили пришлые кулинары, в том числе и Эстев Соле со своими лучшими работниками. Знаменитый пекарь и один из его помощников в ту же ночь тоже загадочным образом исчезли, что казалось почти невероятным. Палаццо был неприступной крепостью, все входы и выходы прекрасно охранялись. Остальные работники пекарни, грязные, усталые и перепуганные, так и не смогли сказать ничего дельного, даже когда Кеан перешел на допрос с пристрастием. Молодой пекарь был невзрачным толстяком, помешанным на Законе Благодати, а Брэдли — конченым кретином. Повара, как правило, не травят господ, которых идеологически поддерживают, но почему тогда Соле сбежал и, главное, как? Не было ли это заговором вельмож? Кто-то изнутри организовал покушение и устроил виновнику фокус с исчезновением? Караул недосчитался и двух стражников дворца. Слишком много сомнительных совпадений.

После допроса всех политически важных фигур и их помощников, Иллиола уверился, что палаццо — потревоженное осиное гнездо, в которое лучше даже и не соваться. Меньше всего ему понравился архиепископ Черной Маски и по совместительству главный советник, Игнацио Антера. У этого господина были такие ледяные глаза, что даже Кеан ловил себя на крамольных мыслях. Мог ли Антера получить выгоду от убийства бога собственной церкви?

— Поскорей, молодой человек, — чеканил Его Преосвященство. — Вы отвлекаете меня от очередного заседания.

Да, архиепископ был неприятным субъектом, но судя по усталым складкам вокруг глаз и бледным впалым щекам, он, как и Кеан, не спал несколько дней подряд. Антера явно не был готов к произошедшему, и за ледяными словами скрывалась вселенская усталость. Выборы нового сосуда — дело трудоемкое. Спланируй он смерть старого, у него почти наверняка была бы уже наготове замена.

Вздохнув, Кеан осушил бокал с охлажденным отваром лимонной травы. Протектор в очередной раз вдоль и поперек обшарил дворец. Все сады, стены и кладовые, несколько раз проверил посуду на наличие следов отравы и, наконец, решился спуститься к телу. Хоть его и хранили в прохладном погребе, и курильницы нещадно жгли благовония, миазмы разложения витали в воздухе. Кеану было больно смотреть на труп неприметного пузатого мужчины, посиневшего от удушья. Редкие сальные волосы, поросячьи глазки и даже член, и тот не больше свиного пятака. Жалкое зрелище, и это сосуд бога? Протектору хотелось бы ударить самого себя за такие мысли, но он ничего не мог с ними поделать, они витали вокруг, как и трупное зловоние.

Кеан заставил нескольких лекарей палаццо вместе с имперскими алхимиками, сопровождавшими Линшеха, разбираться, что за яд послужил причиной смерти. Их вердикт был неожиданным.

— Ночной Принц, — констатировал алхимик, озвучив коллегиальное решение. — Очень опасный, но сложный в изготовлении яд, редко встречается в южных широтах…

Откладывать похороны и дальше было бы проявлением неуважения к сосуду, и Кеан нехотя дал отмашку готовить тело к погребению. Все равно больше ничего покойник, увы, не мог ему поведать. Кеан ни на шаг не приблизился к поимке виновного. Что-то явно ускользало от его внимания, и утомленный разум отказывался складывать отдельные фрагменты в четкую картину. Он был словно переполненная чаша, ему срочно нужно было опустошиться.

Ближе к вечеру ноги сами вернули его в Протекторат. С кухни уже доносились запахи ужина и крики главного повара. Рыцарь оставил Гора у коновязи, а сам направился в купальни. В это время здесь было почти безлюдно, и несколько лампадок бросали отблески на потертые мозаичные картины по стенам. Девушки набирали воду в фонтане, мыли апельсины или сидели у воды, румяные, обнаженные, хорошенькие. Кеан на ходу расслабил шнурки кирасы, скинул одежду, оставив лишь красную маску на смуглом лице.

Он любовался спиной обнаженной девушки. Она стояла по пояс в воде, с маленьким кувшинчиком в руках, из которого текло ароматное масло прямо в покрытую мозаикой ванну. Кожа смуглая, словно полированное дерево, точеные формы, небрежно собранные на затылке волосы, изящная длинная шея. Услышав его, она обернулась. Темные выразительные и немного несимметричные брови, под которыми вырисовывались карие глаза, маленькие пухлые губы. Грудь чуть колыхнулась от движения, тихо звякнул железный ошейник на шее.

Кеан не мог оторвать глаз от ее красоты. Она недавно стала Сестрой Отдохновения. Кеан не знал ее настоящего имени. Для него и для всех остальных она была сестрой Настурцией, собственностью Протектората.

Девушка поставила кувшин на пол и медленно вышла из воды, словно желая, чтобы он полюбовался влажным блеском ее кожи. Маленькие ладони скользнули по его груди, остановившись на небольшом крестовидном шраме под правым соском — единственном напоминании о тяжелом ранении. Губы зовуще приоткрылись, и горячая ладонь потянула Кеана в купальню, прямо в надушенную воду. Он погрузился в аромат розового масла и позволил рукам блуждать по утомленным мышцам. Влажное тело прижалось к нему сзади, мягкие холмики скользнули вдоль лопаток, горячие губы обжигали плечи, ее густые волосы волной рассыпались по груди рыцаря, набухая от влаги. Изящные пальцы посчитали ребра мускулистого торса, такого же смуглого, как и кожа девушки, плавно опустились на плоский сухой живот и ниже, к затвердевшему от желания члену. Как же это было приятно и как же ему этого не хватало. Несколько секунд, и Настурция уже властвовала над его вставшей плотью, гладя, целуя и прикасаясь пухлыми губами, пока парень не сграбастал ее и не примял прямо к прохладной плитке. Девушка податливо устремилась к нему. Большие карие глаза под густыми ресницами, приоткрытый чувственный рот, в который он впился, гибкие ноги, что переплелись за его спиной, и влажный жар ее лона, в которое он жадно погрузился — все это заставляло его судорожно двигаться все быстрей и быстрей, спеша выплеснуть из себя утомительные душные дни вместе с семенем. Она таяла под ним смуглой льдинкой, извиваясь и потворствуя его желаниям. Ладонь погладила Кеана по лицу, пальцы прошелестели по ткани маски…

— Хм… Я не помешаю?

Кеан вздрогнул, отстранившись от девушки. Та ужиком вывернулась из—под него, подхватила кувшинчик с маслом и убежала в один из темных порталов.

Кассий! Кеан прожег мужика недовольным взглядом. Крепкий, с курчавыми волосами на груди и густой черной щетиной, нежился в соседней ванной. Как можно было его не заметить? Все внимание отвлекла на себя Настурция. Кеан шагнул в купель приятеля, скорчив недовольную физиономию. Кассий же, наоборот, подрагивая от беззвучного смеха, глотнул из серебряного сосуда.

— Что смешного? — прорычал молодой протектор. — Нельзя было сразу сказать?

— Как можно! — насмешливо ответил бородач. — Пропустить такую… ик…сцену страсти!

Кеан поморщился:

— Кас, ты опять пьянствуешь? Что на это скажет отец Симино?

Собеседник бултыхнул жидкостью в кувшине:

— Ты ошибаешься, приятель. Я трезв как праведник, а это… это масло. Виноградной косточки.

И он раскрепощено заржал.

Кеан снисходительно улыбнулся. Отчитывать этого черного медведя — только попусту тратить время. Почему ему дали эту странную и даже унизительную кличку? Это ж надо, чтобы протектора назвали не в честь святого, а в честь любимого пса Благого. Сам Кассий на это не обижался и только с усмешкой повторял, что он и есть пес, только двуногий, и поэтому обязан оправдывать звание животного.

— Поосторожней с вином, так и утонуть в ванной можно, — фыркнул Кеан. — Что за убогая была бы смерть!

— Такая же убогая, как и быть застигнутым врасплох голой девкой, — совершенно серьезным тоном ответил чернобородый.

Кеан внимательно посмотрел на приятеля. К чему он клонит?

— Я давно отметил, как ты увлекся этой новой бабой… как ее там… сверх положенного…

Парень почувствовал раздражение, но скрыл за напускным равнодушием:

— Не понимаю, о чем ты? Разве они не нужны нам, чтобы утолять свои естественные потребности?

Положив локти на край купальни, Кассий хлебнул из кувшина:

— Думаешь, это незаметно? Как плывет твой взгляд, стоит тебе взглянуть на нее? Каким ты становишься вдруг шелковым и… глуповатым?

— Глуповатым? — возмутился Кеан.

— Ага, — Кассий сделал еще один глоток. — Будь осторожен, не подпускай ее так близко к себе. Так недалеко и до Позорного Судилища.

Кеан снова вспыхнул, но крыть ему было нечем. Он действительно так увлекся ею, что позабыл об осторожности. Да как можно думать о чем-то, когда под тобой такая женщина?

— Закон Благодати не просит от нас целибата, но требует хранить в своем сердце только священные постулаты, а женщины нужны только для продолжения рода, больше они ни на что не годны, — Кассий сделал еще один затяжной глоток и откинул волосы со лба. — Это всего лишь две сиськи, щель и гладкое лицо. Не сто́ит наделять ее душевными качествами, выкинь свои симпатии из головы…

Кеану хотелось прямо сейчас набить ему морду, но, во-первых, он не был уверен, что сможет побить здоровяка, а во-вторых, в его словах была горькая правда. Он действительно увлекся Настурцией, и это могло плохо для него кончиться. Страницы назидательных романов пестрят историями о том, куда рыцарей заводит любовь к женщине. Кеан не хотел попасть в Книгу Позора. Дисциплинарный Комитет и так довольно часто проводил слушания по поводу его поведения. Старые проповедники полоскали его, словно рис в кадушке, это нередко заканчивалось искупительными плетями и постом. Одно дело получить пяток ударов от старых учителей, а другое — пронести бремя своего позора по всему форту, перед лицами мирян. Самое страшное — унизительное шествие по улицам города, в одной лишь рубахе и ржавых цепях, олицетворяющих смирение. Эта дорога заканчивалась пристанью, безымянным кораблем, и ссылкой во имя Благодати. От одной только мысли об этом молодой протектор вздрогнул как от озноба.

— Хорошо, я подумаю над твоими словами, — выдавил Кеан.

— Это хорошо! — Кассий размашисто похлопал друга по плечу, создавая шрапнели из брызг. — А сейчас расскажи, куда ты запропал. Что у тебя за дела?

В любой другой ситуации Кеан с удовольствием поделился бы с товарищем деталями, но отец Симино дал понять, что информация все еще секретна, даже для других членов ордена.

— Расследую одно убийство, — нехотя сказал парень. — Но, честно говоря, я зашел в тупик…

Он вкратце рассказал о своих успехах, опустив все имена и прочие детали, которые могли бы открыть Кассию секретную информацию. Тот очень внимательно слушал, вставляя между репликами парня редкое «хм» и «угу». После повисло непродолжительное, молчание, прерываемое только тихим плеском воды.

— Почему ты не пошел в Некрополь? — спросил Кассий.

— Что?

— В Соколиную Башню. Вряд ли это их рук дело, но лучшего консультанта по заказным убийствам не найти. Я сам ходил к ним однажды, и они навели меня на решение.

Кеан внимательно посмотрел в пьяные глаза друга, проверяя, серьезно он или хохмит.

— Только тебе нужно успеть до ночи, — прибавил Кассий уже порядком заплетающимся языком. — Кто знает, может, они сами найдут ублюдка, крадущего их хлеб, и порвут на кровавые лоскутки…

Через несколько часов Кеан ехал по мосту, пересекающему Близняшку, в направлении Некрополя. По левую руку виднелся краешек Медного порта, долетали запахи с Заморского рынка, но останавливаться было нельзя. Нужно было пересечь весь город до наступления ночи. За рекой он углубился в стройные ряды домов. Через некоторое время над черепичными крышами показалась серая башня, похожая на грозящий небу палец. До нее было еще далеко, но Кеан уже напрягся. Он суеверно не любил Некрополь, этот город мавзолеев и склепов, управляемый двумя мрачными гильдиями. Краешек солнца дотлевал на горизонте, когда Кеан, наконец, достиг обнесенного стеной района. Кирпич облупился и побелел от времени. Стража на воротах не стала останавливать его, только отсалютовала копьями и ответила холодной вежливостью. В них не было обычного раболепия серых плащей. Кеан въехал в ворота и погрохотал по брусчатой дорожке, ведущей прямо к башне, мимо рядов гробниц и кипарисов.

Вблизи башня казалась еще более зловещей. Серый камень словно пил закатное солнце, крюки для фонарей хищно щерились черной сталью, вызывая неприятные ассоциации с пыточными инструментами. Над порталом входа замерла пикирующая птицедева, растопырив когтистые лапы. Кехет, Богиня Убийств. Поговаривали, что в башне был ее храм, и сами вакшами не стеснялись предаваться ереси. Массивные двери никто не охранял. Кеан привязал Гора к коновязи, взбежал по ступеням, схватился за дверные ручки и почувствовал движение за спиной. Рука тут же метнулась к булаве, а взгляд — за спину, на две вытянутые серые фигуры, с ног до головы замотанные в какое-то сомнительного вида тряпье. Даже лица были скрыты плотной тканью, в прорезях для глаз горели две желтые искорки. У Кеана волосы встали дыбом, когда их взгляды пересеклись.

— Протектор Кеан Иллиола, — выдавил он сквозь пересохшие губы. — К главе Гильдии Убийц.

Фигуры бесшумно отступили. От них веяло угрозой, и Кеану показалось, что они не дышали. Двери с тихим шорохом отворились, и протектор оказался в просторном темном фойе, подсвеченным несколькими скупыми огоньками в альковах.

— Осторожней, господин, не споткнитесь, — прошелестело совсем рядом. — Могу ли я взять ваше оружие?

Рядом с Кеаном замер навытяжку серокожий парень, глаза и волосы которого отливали золотом. Непроницаемое лицо, а рука застыла в жесте просьбы. Кеан слегка забеспокоился, но спустя мгновение со вздохом водрузил палицу в руки парнишки. Тот легко, словно щепку, подхватил железное древко и приглашающе махнул:

— Ступайте за мной, господин протектор. У Гильдмастера как раз освободилась минута, чтобы поговорить с вами.

Он провел протектора вверх по винтовой лестнице. Вежливый, но небрежный тон парнишки выдавал плохо скрываемое превосходство, и Кеан проглотил вопросы о том, как Гильдмастер узнал о его приходе. Протектор слышал множество невероятных историй о вакшами, их скорости, силе и живучести, превосходящей любые человеческие возможности. Говорили, что они владели какой-то магией. Враки, скорей всего, но эти слухи подогревали мрачный интерес вокруг Некрополя не одно поколение.

С этими мыслями Кеан дошел до очередных дверей, и провожающий, изящно поклонившись, указал на дверь. Кеан зашел в просторный кабинет, какой же темный, как и вся башня. За столом в центре комнаты, окруженный утонувшими во мраке альковами сидел мужчина—вакшами. На щеках аккуратная золотая щетина, длинные волосы, два огонька в глазах и, что удивительно, все его лицо было испещрено золотыми узорами, словно вышивка на пепельной парче. Гильдмастер улыбнулся, обнажив острые клыки:

— Добрый вечер. Прошу прощения, что встречаю вас сидя, но если я встану, что-нибудь обязательно упадет, — он небрежно указал на башенки из свитков. — Присядете?

Кеан мог поклясться, что этого кресла по правую руку от него не было всего мгновение назад.

— Благодарю, — буркнул протектор, — но в официальных приемных я привык стоять.

— Хорошо, — вакшами продолжал клыкасто улыбаться. — Чем могу помочь? Дело, должно быть, важное, нечасто к нам хаживают протекторы.

— Важное, — кивнул Кеан. — Кеан Иллиола, к вашим услугам. Я расследую убийство высокопоставленной персоны. Хотелось бы задать несколько вопросов.

— Хм, — отозвался вакшами, — вы ведь понимаете, что давление Протектората не заставит нас раскрыть конфиденциальную информацию о наших заказчиках? Я смогу ответить лишь в рамках дозволенного нашими обычаями.

— Я понял, — рыцарь сделал несколько размашистых шагов в сторону стола. — В свою очередь, обязан предупредить, что мои братья в курсе, где я сейчас нахожусь…

Гильдмастер улыбнулся еще шире:

— Опасаетесь за свою жизнь? Это совершенно напрасно. Мы заключили договор с Маской и его чернорясниками, и нас устраивает такой порядок вещей.

Пренебрежение, с которым прозвучала ремарка относительно духовенства Благого, покоробила протектора.

— Раз уж мне не о чем беспокоиться, — Кеан положил на стол Гильдмастера письменный протокол алхимиков с наименованием яда. — Что вы можете сказать об этом, господин?…

— Беркут, — отозвался вакшами, притянув к себе листок. — Мы, как и вы, не носим данных при рождении имен…

Эта полная пренебрежения фраза заставила Кеана нахмуриться. Как смеет этот нелюдь, этот еретик, ровнять рыцарей Всеблагого с ними, серокожими нетопырями? Однако он сам пришел в их обитель, сам попросил о помощи, провоцировать конфликт у него не было никакого желания. Брови расслабились, лицо снова разгладилось, вернув прежнее спокойствие. Господин Беркут, казалось, не обратил на это внимание, взгляд его был прикован к бумаге.

— Хм! — наконец выдал он, подняв глаза. — Очень интересно! Ночной Принц — редкий яд. Могу сказать вам по секрету — на черном рынке такой тоже не купишь, — и он снова хищно улыбнулся.

— Хотите сказать, его привезли откуда-то? — спросил Кеан, склонившись над столом.

Беркут постучал пальцем по листу:

— Мы часто используем яды и, уж поверьте, прекрасно знаем, что и где можно достать. Ночной Принц — эффективный, но исключительно непрактичный способ убить кого-то. Он быстро теряет свои смертоносные свойства при неподобающем хранении, а жуки, из которых его готовят, обитают только на севере Золотого Ока и быстро дохнут в жарком климате полуострова, — он почесал переносицу. — Кем бы ни был ваш убийца, он не ищет легких путей, — Беркут отодвинул листок. — Скорей всего, он имеет основательные познания в алхимии…

— Почему вы так решили?

— Сами подумайте, — золотые глаза лукаво блеснули. — Сколько времени требуется, чтобы преодолеть путь, скажем, из Айгарда в Ильфесу? Яд теряет свойства за день—два в зависимости от температуры и влажности, так что, скорей всего, его синтезировали уже в Ильфесе, незадолго до покушения.

— Хм, — задумчиво протянул протектор. — Вы говорили про жуков… Жуки должны быть живыми на момент изготовления?

Гильдмастер молча кивнул, а затем добавил:

— Вижу, у вас появились какие-то соображения на этот счет.

— Да, — ответил Кеан. — Не смею больше отнимать ваше время, господин Гильдмастер. Ваша помощь Протекторату неоценима.

— Возвращайтесь, когда снова упретесь в тупик, — любезно ответил Беркут. — В конце концов, Гильдия и Протекторат — старые друзья.

От слова «друзья» рыцаря покоробило, он выдавил кислую улыбку и поспешил вниз, уже без провожатого. У дверей протектор приметил свою палицу, небрежно прислоненную к косяку. Все словно кричало: «Выметайся». Ощутив внезапный приступ паники, Кеан оседлал жеребца и пустил его галопом из Некрополя, словно его гнала стая демонов, и последние лучи солнца огненными стрелами разрезали небеса за его спиной.

Когда гулкие шаги окованных сталью сапог затихли, лицо Беркута переменилось. Слетела маска светской любезности.

— Канюк, — позвал он.

Из темноты алькова материализовалась закутанная в плащ фигура.

— Да, мастер.

— Свяжись с агентами в Протекторате, — пальцы Беркута сплелись под подбородком. — Неважно как, но выудите информацию об этом Кеане и его расследовании.

— Слушаюсь… — фигура растворилась в воздухе.

— Мышка! — позвал Гильдмастер, и из того же алькова выступил юноша, что сопровождал протектора.

— Да, господин?

— Ты станешь его тенью, — распорядился узорчатый. — Жду письменный доклад о каждом его шаге. Задание кропотливое и ответственное.

— Да, мастер, — отозвался паренек, отступив в густую темноту.

***

Асавин пробежал вниз по лестнице, чуть не столкнувшись с хозяйкой дома. Старушка проводила его взглядом, но не сказала ни слова: он уже внес предоплату за месяц, а то, что ночевал здесь не каждый день, не совсем ее дело. С виду он был приличным: хоть и недорогая, но опрятная одежда, вежливая улыбка, и другие жильцы никогда не жаловались на него. Воистину, господин Эльбрено был единственным добропорядочным постояльцем в ее доме.

Старушке было невдомек, что это была одна из его конспиративных квартир. В каждой из них Асавин жил не больше трех дней, а после получения хорошего барыша — не больше суток. Всегда был риск, что темные делишки всплывут, что собутыльники очнутся и обратятся к серым плащам, да и мало ли, вдруг кто-то прознает, что он внезапно разжился деньгами, и пожелает отобрать честно заработанное? Однако Асавин не суетился, не скрывал лица и не срывался в кутеж. В общем, не делал ничего, чем мог бы привлечь излишнее внимание к своей персоне.

Прошло почти две недели с той кровавой бани в «Негоднице». После смерти хозяина бордель продолжал жить как ни в чем не бывало. Бизнес взяла в руки маман Роза, трупы благополучно потонули в море, но рано или поздно пропажа Адира будет обнаружена. Объявятся какие-нибудь его мутные дружки, поставщики хлеба, рыбы, эфедры или родственники разной степени дальности. Сейчас шлюхи молчат, как могилы безымянных солдат, но кто знает, как они запоют, надави на них стражи порядка. Это беспокоило Асавина, и он время от времени прохаживался мимо «Негодницы» в непопулярные часы. Через несколько дней после инцидента он подловил вышедшую по воду Неву, чтобы навести справки. Тогда-то он узнал про Розу и другой весьма неприятный факт.

— Повтори, что ты сказала? — поморщился Асавин.

— Мальчик вернулся, — просопела девка, поворачивая скрипучий ворот. — Тебя спрашивает, так никто не знает, где ты живешь. Он и сейчас тут. Позвать?

— Нет, — белобрысый облокотился о край колодца. — Слышь, Нева, не говори ему, что я приходил.

Между его пальцами показалась одна золотая монета, затем вторая, и он с ловкостью заправского фокусника запустил их между туго стянутых корсажем грудей брюнетки. Та кокетливо махнула ресницам:

— Да что ты, я даже не помню, как тя звать.

С тех пор он обходил бордель десятой доро́гой, и теперь, выждав достаточно времени, готов был снова поспрашивать о новостях, а после пообедать в одном из любимых заведении Медного порта. В неурочный час в зале было темно и пусто. Он ожидал увидеть за стойкой Розу или Неву, но там стояла совершенно незнакомая девушка.

Из—под темно—зеленого капюшона, скрывающего голову и плечи, виднелись локоны такого рыжего цвета, словно сама Эвулла поцеловала их. Острое личико и носик, молочная кожа, усыпанная конопушками, словно золотыми монетками, зеленые глаза, которые тут же прожгли его подозрительным взглядом. «Какая красавица», — подумал Асавин.

— Че надо? — грубо рыкнула незнакомка хрипловатым голосом.

Не растерявшись, Асавин ловко снял берет и положил на стойку:

— Ничего невозможного, всего лишь узнать имя прекрасной леди.

Рыжая смерила его презрительным взглядом:

— Зачем? Ты что, принял меня за шлюху?

«Какая своехарактерная», — подумал Асавин, а вслух добавил, все еще обворожительно улыбаясь:

— Я принял вас за прекрасную леди.

Она оперлась о стойку так, что взгляду блондина открылся туго зашнурованный лиф ее платья. Совсем неместная мода.

— Уна Салмао, — ответила она и, словно прочитав что-то в его глазах. — Вижу, тебе это что-то говорит. Знался с моим отцом?

— А ты проницательна, — усмехнулся блондин. — Не слышал, что у него есть дочь…

— Он не шибко участвовал в моей жизни, — буркнула рыжая, изучая амбарную книгу. — Теперь, когда знаешь мое имя, почему бы тебе просто не снять шлюху или заказать пожрать? Иначе выметайся отсюда нахер, тут тебе не исповедальня, чтобы чесать языком.

«Вот грубиянка!» — восхитился Асавин.

— А ты не слишком любезна, — с усмешкой ответил он. — Тебя что, звери воспитывали?

Уна гневно посмотрела поверх книги:

— Ага, дикие собаки, — ее руки легли под стойку. — Выметайся. Третий раз предупреждать не буду.

Асавин не сомневался, что под стойкой у нее было припрятано оружие, которым она, вероятно, хорошо владела, но это только раззадорило его интерес. Это было так необычно для дам Ильфесы.

— Что у тебя там, милая? Арбалет?

— Какой догадливый, — она подняла руки, и в блондина уставился железный наконечник взведенного болта. — Я соврала. Меня воспитывали охотники, а не собаки, так что я не промахнусь, тем более в упор. Не раз приходилось отстреливать таких вот шакалов…

— Шакалов? — Асавин удивился. — Милая, но ты ведь совсем ничего обо мне не знаешь.

— Знаю достаточно, — прошипела Уна, махнув арбалетом. — Пришел разодетый, знаешь моего отца… Издали чувствую падаль. Приличные люди не стали бы с ним знаться. А звать тебя, небось, одним из местных галимых имен. Начинается на «а», заканчивается на «н», да?

Блондин поперхнулся от возмущения, и тут с лестницы позвал знакомый голос:

— Асавин!

Девушка прыснула от смеха. Улыбающийся от уха до уха Тьег протянул блондину ладонь.

— Что ты здесь делаешь? — спросил белобрысый.

Уна опустила арбалет:

— Так это тот друг, которого ты ожидаешь? — она хмуро глянула на Асавина. — Что, нельзя было сказать, что у тебя здесь встреча? Я ведь могла тебя продырявить.

— Спасибо, Уна, — на лице мальчишки все еще сияла улыбка. — Мы будем благодарны, если ты сваришь нам кувшин эфедры, а после мы поднимемся в номер.

Рыжая махнула рукой и дала распоряжение служанке. Через несколько минут Асавин поднялся по лестнице следом за серовласым, снедаемый любопытством. В комнате их ожидал рыжий узкоглазый мальчишка.

— Это мой слуга, Курт, — объяснил Тьег. — Ему можно доверять…

Асавин захлопнул дверь и запер на засов:

— Рассказывай, какого ты тут забыл? Опасно возвращаться на место преступления, да еще и оставаться на постой.

— Мне некуда податься, — помрачнев, Тьег сел на край кровати. — Отца заперли в палаццо Маски, а в Лазурное Поместье нагрянули протекторы… Я чудом сбежал, если бы не Курт, — он взглянул на узкоглазого, и тот ответил почтительным кивком.

— Ничего не понимаю, — Асавин сел рядом с Обраданом. — Мы прикончили голь, протекторов это не касается…

— Не знаю, — покачал головой мальчишка, — но это единственный известный мне постоялый двор, где не задают лишних вопросов, а ты — единственный мой друг в городе.

Блондин похолодел от ужаса. Одно дело заигрывать с сизыми плащами, и совсем другое — танцевать на лезвии ножа Протектората. Всем известно, что если эти вцепятся, то уже ни за что не отпустят, а в их застенках продашь и родную мамочку. А может и не казнят, а снова отправят на рудники. Нет уж, он ни за что туда не вернется! Асавин натянул привычную хитрую ухмылку:

— Разумеется, Тьег. Я удивлен, что у тебя вышло скрываться так долго…

— Это заслуга Курта, — парень тепло улыбнулся молчаливому слуге. — На пару дней я забился в нору на окраине Медного порта. Хозяин комнаты был вечно пьян до состояния земляного червя, но мы поспешили убраться, пока он не очухался… С тех пор я безвылазно сижу здесь, а Курт — мои глаза и уши.

Асавин придирчиво оглядел слугу. Рыжий житель Нерсо — такая невидаль, что привлекает внимание не хуже рубийца.

— Нет, с этим надо заканчивать, — сказал блондин, прихлебнув эфедры. — Еще примут его за оранганца, хлопот не оберемся…

— Так он и есть оранганец, — пробормотал Тьег, и Асавин поперхнулся, выпучив глаза.

Откашлявшись, он посмотрел на парня. Тот, кажется, совсем не понимал, в чем состоит проблема.

— Послушай, Тьег, — Асавин отставил чашку от греха подальше, — в Ильфесе есть множество табу, гласных и негласных. И есть три народа, которых ненавидят больше авольдастов, вакшами и даже больше клевещущих на Маску: нолхиан, эквийцев и оранганцев. Твоего пацана могли убить. Или, и того хуже, он мог привлечь внимание протектора. У этих чутье на все богомерзкое.

— Богомерзкое? — Тьег нахмурился.

— Ты не знаешь историю? — Асавин вздохнул. — Это общеизвестный факт. Тысячи лет назад Ильфеса была центром сильной империи, управляемым Царем—Драконом. Человек это был или нолхианин, никто не знает, но вся власть принадлежала нелюдям, и единственными людьми, если их так можно называть, допущенными к кормушке, были эквийцы и оранганцы. Рыжие, говорят, воевали за него, а эквийцы проводили всякие ритуалы. А потом пришел Черная Маска, убил Царя—Дракона, прогнал нолхиан, эквийцев и оранганцев: всех, в ком была хоть капля нелюдской крови. С тех пор здесь им не рады и, уж поверь, отношения, как к человеку, не сто́ит ждать.

Курт еще сильней сузил глаза, раздул ноздри на плоском носу и готов был прыгнуть на Асавина, словно рассерженный зверек, но Тьег положил руку ему на плечо.

— Оранганцы не люди, говоришь? — задумчиво протянул рубиец. — Неужели и ты думаешь так же?

Асавин наклонился вперед, положив подбородок на переплетенные пальцы:

— Я рассказал то, что известно каждому жителю этого города. Правда это или нет, не мне судить, но такова здешняя «легенда». Что до меня, — он улыбнулся и развел руки в стороны. — Я не верю в магию, лесных человечков с хвостами и богов. Над нами нет никого, кроме других, более удачливых комков плоти, а боги, славные легенды и вычурные обряды — не более чем цветная заплатка на прохудившемся цирковом шатре.

Парень долго пожирал Асавина глазами, а затем глухо сказал:

— Есть единственный Бог, повелевающий Законом Земли и Неба. Имя ему Ирди и он есть все вокруг. Когда-нибудь даже такие закоренелые иноверцы поймут, что это единственная истина.

Асавин снисходительно улыбнулся. Он имел представление о центральной религии Рубии, цементирующей обветшалую Империю. Ирди, птичий бог, якобы, пожертвовавший собой, чтобы мир мог существовать. Слащавая история, коих тысячи в каждом уголке Золотого Ока. Но кто он такой, чтобы ломать веру этого мальчишки? Когда-нибудь он и сам поймет, что ни на земле, ни в небе нет ничего, кроме человеческих иллюзий.

— Мы отвлеклись, — заметил блондин. — Больше не свети мальчишкой.

— Но как же… — начал было Тьег, но Асавин остановил его движением руки.

— Недослушал… Если тебя приодеть в местные тряпки, убрать волосы под берет, привлечешь меньше внимания. И забудь, что тебя зовут Тьег. Отныне ты мой племянник…ммм… Ациан.

— Ациан? — неуверенно переспросил парень.

— Что? Нормальное местное имя. Знавал я одного Ациана…

«Пока он не попался с поличным на подделке бумаг и не сгнил на каторге», — подумал он про себя, а вслух сказал:

— Я раздобуду тебе одежду. И, во имя всех сил, надо что-то сделать с твоей шпагой. Ты когда-нибудь слышал слово «ножны» или у вас все так ходят?

Мальчишка вздернул нос:

— Только самые высокородные.

— Забудь этот гонор. Прости, Тьег, но тебе придется хорошенько смешаться с грязью и навозом, чтобы не привлекать внимание, а иначе я не смогу помочь тебе.

«Проще было бы грохнуть его в подворотне, — мелькнула крамольная мысль. — Маленький Обрадан просто исчезнет вместе с нашей общей тайной. Он искусный фехтовальщик, но один удар в спину, и…».

— Хорошо, — кивнул Тьег. — Я стану хоть Ацианом, хоть торговцем рыбой. Все равно больше у меня вариантов нет… Скажи, ты ведь поможешь мне?

Асавин машинально кивнул и еще раз оглядел рубийца. На лице — суровая решимость, челюсти сжаты, костяшки пальцев побелели. «Ладно, посмотрим, что можно сделать, — подумал Эльбрено. — Убить я его еще успею».

— Конечно. Можешь рассчитывать на меня.

Глаза мальчишки просияли влажным блеском. На мгновение он накрыл рот ладонью, словно борясь с волнением, а затем сказал:

— Я знал… Сам Ирди послал мне эту встречу. Ты так похож на него…

— На кого?

— На Галя… На моего старшего брата…

Прежде, чем Асавин успел что—либо ответить, Тьег с улыбкой продолжил:

— Галь всегда оберегал меня. Его аспект, должно быть, говорит через тебя…

Асавин окончательно потерял нить разговора. Он ничего не слышал ни о каких аспектах. Тьег тем временем ухватился за ворот своего дублета:

— Асавин… А эта морская горячка точно не заразна? Утром заметил у себя зеленое пятно…

Он расшнуровал дублет, оттянул ворот сорочки, продемонстрировав желто—зеленый синяк. Асавин прыснул от смеха:

— Это, должно быть, засос. Не бойся. Морской горячкой можно заболеть, только если долго питаться мясом авольдастов.

Тьег выпучил глаза:

— Как? Разве ж можно их есть? Они же?…

Он не договорил, но все читалось по его лицу. «Они же разумны».

— Некоторые, как видишь, жрут, — задумчиво протянул Эльбрено. — Говорят, пошло с Андинго. Там сожрать человека — все равно, что проявить уважение.

Асавин посмеялся над тем, как скорчился мальчишка. По большей части мифы про Андинго были страшными сказками ветеранов южных походов, но Эльбрено знал как минимум одного человека оттуда, который точно не отказывал себе в употреблении человеческой плоти.

— Говорят, мясо авольдастов заставляет навсегда забыть о цинге и пеллагре, позволяет пить морскую воду вместо пресной, лечит многие болезни и… вроде бы… наделяет невиданной мужской силой. Только вот быстро вызывает привыкание, а затем и безумие.

Тьег скорчился еще сильнее. Ей богу, словно засунул в рот лягушку.

— Это отвратительно, — наконец, выдавил он.

— Ты еще морского ежа не пробовал…

— Нет, — помотал головой парень. — Отвратительно, что кто-то может есть их, только чтобы…

Тьег не договорил. «Ишь ты, какой чувствительный», — подумал Асавин.

— Империя ведь воевала с ними, разве нет? Разве ты не должен ненавидеть их?

Тьег помрачнел. Словно грозовая туча набежала в погожий летний день.

— А разве в ненависти есть смысл? Разве это вернет погибших и отстроит города?

«Глупый мальчишка!» — подумал Асавин.

— Мы заболтались, — сказал он, надевая берет. — Я раздобуду тебе одежду, а после мы найдем тебе жилье получше.

Спускаясь на первый этаж в сопровождении двух внезапных друзей, Асавин опешил, увидев внизу капитана стражи Медного порта. К счастью, мужчина стоял к нему боком и был увлечен воркованием с Уной. Рыжая была с ним исключительно любезна и прямо—таки источала женские чары. Еще чуть—чуть, и им стоило бы снять номер, однако Асавин думал о том, как бы ни попасться ему на глаза. Этот человек имел на него острый зуб, а тут еще рубиец с оранганцем за спиной, как исключительный повод на арест с последующими разбирательствами.

— Назад, — глухо шепнул блондин напирающим сзади парням, и они ловко поднялись по лестнице, не скрипнув ни одной ступенью.

— Что… — хотел было спросить Тьег, но Асавин приложил палец к губам, приказав хранить молчание.

Асавин опасался, что, несмотря на ранний час, капитан захочет задержаться и снять номерок, чтобы покувыркаться, но тот быстро ушел.

— А ты можешь быть любезной, если захочешь, — с улыбкой произнес Асавин, спустившись к стойке, когда капитан удалился. — Вот видишь, это совсем не больно.

— Я любезна только с приличными мужиками, — грубо кинула рыжая, а затем нахально улыбнулась, подперев щеку ладонью. — К тому же он ничего так, да и имя у него на удивление человеческое…

— Иноло, — Асавин скривился. — И это человеческое имя? Отличная кличка для мясного хряка. Клянусь, не так давно я заезжал в Иосу и собственными ушами слышал, что так подзывают поросят. Милая, неужели ты настолько любишь свинину?

Уна фыркнула от смеха. От улыбки ее лицо становилось еще краше, блондин невольно засмотрелся.

— Ну хорошо, дался мне этот любитель чеснока, — отсмеявшись сказал рыжая. — Я беспокоилась, что он увидит Курта, — она перевела взгляд на Тьега. — Мне жаль, но вам пора съезжать. Неприятности не нужны ни мне, ни вам.

— Уверяю, мы съедем до вечера, — заверил ее рубиец.

— Ты знала, что он… Но почему не… — начал было Асавин, но Уна сделал нетерпеливый жест.

— Тьег и Курт мне нравятся, что редкость в таком гадюшнике, как этот город, — ответила она, вновь погрузившись в перелистывание страниц амбарной книги. — Но если вы по какой—либо причине не уберетесь к вечеру, жопы ваши я больше прикрывать не стану. Усекли?

Асавин быстро натянул улыбку, махнул рукой парням и выскользнул из «Негодницы», а в голове у него словно рассыпался песок для варки эфедры. «Дерзкая красавица Уна, с волосами, поцелованными Эвуллой… — думал он, скользя по переулкам. — Кто же ты такая? Ты не из Ильфесы, Уна, и, готов поклясться, даже не с полуострова, но появилась ровно тогда, когда… Как ты узнала?». Он прижался спиной к стене и прикрыл глаза: «Нет, неверный вопрос… Кто и зачем послал тебя играть дочку Адира, моя милая красавица?».