Идеальная дочь. Книга 2

О. Дэкаэн

Почти семь лет прошло с момента, когда Лана в последний раз видела этого одиннадцатилетнего незрячего мальчика. И вот теперь он обратился к ней за помощью. Спустя столько лет он всё ещё надеется отыскать свою пропавшую старшую сестру и выяснить, кто отравил его собаку-поводыря? Но главное – что стало причиной массового убийства людей его отцом? И Лана обещает сделать всё возможное, чтобы разобраться в событиях тех лет. Она с головой погружается в чужие тайны прошлого, рискуя собственной жизнью.

Глава 4

Декабрь 2009 год

За семь лет до этого

Она молча плакала. Стояла около окна, и слёзы медленно скатывались по её бледным щекам, образуя две ровные дорожки.

Она уже долго находилась в таком положении, просто стояла и наблюдала, как двумя этажами ниже маленькие фигурки людей, укутанные в тёплые одежды, сновали туда-сюда по занесённому снегом тротуару и клубы белого пара вырывались из их приоткрытых ртов.

Зима только ещё набирала обороты. Мороз крепчал с каждым новым днём. Дни становились короче, ночь вступала в свои права хозяйки. А люди всё торопливо шли, спеша по своим важным делам, не замечая, как из окна белоснежного здания за ними наблюдают. Они были слишком поглощены собой, в их головах роились тысячи мыслей, их не заботили посторонние проблемы, чужие беды, им это было безразлично. Каждый был за себя.

Смеркалось, а девушка всё продолжала неподвижно стоять, пока не стемнело настолько, что она смогла различить очертание своей фигуры на стекле, словно призрачное видение в белом.

Да так, собственно, она себя и чувствовала, как будто уже долгое время была мертва.

Призрак!

И поэтому окружавшие её люди не замечали её, они делали только то, что нужно было им, не заботясь о её желаниях, о её мечтах. Эгоистичный мир, погрязших в грехе.

Девушка приблизила опухшее от слёз лицо к холодному стеклу и, приоткрыв рот, сделала шумный выдох. Тут же прозрачная поверхность запотела. Она словно безвольная кукла-марионетка, управляемая кем-то сверху, приподняла руку, коснулась пальцем идеально ровной поверхности и начертила сначала круг, затем поставила две точки и дугу чуть ниже. Грустный смайлик.

Слёзы давно высохли, оставляя место лишь головной боли, где-то в области лба, и стянутость кожи на щеках. У неё не осталось ничего. Никаких мыслей. Лишь пустота.

Она словно птица в клетке, словно зверь, запертый в этой комнате с железной кроватью и собственными мыслями. Её раздражала эта стерильность и аккуратно расставленная мебель: кровать, тумбочка — всё это доводило до бешенства. Куда не глянь, везде белые девственно-чистые поверхности: стены, мебель, полы, так и хотелось всё испортить, сделать хоть чуточку грязным.

Как она сама!

Но скоро она станет такой же, чистой, обновлённой.

Как только она подумала об этом, глаза снова наполнились предательскими слезами, снова запершило в горле. Захотелось что-нибудь сломать, как уже не в первый раз ломали её тело.

Она не знала, сколько прошло времени, когда услышала тихие голоса за дверью. Это были новые звуки, не те, что девушка слышала на протяжении нескольких долгих часов ожидания. Люди ходили, говорили по ту сторону её клетки, постоянно надрывался телефон и женщина в белом халате, которую она видела, когда её только привезли в это место и проводили до палаты, поднимая трубку, отвечала заученные фразы.

Но с каждой минутой, с каждым часом за дверью становилось всё тише. Голоса постепенно смолкали, двери больше не хлопали, телефон успокоился окончательно. Она словно осталась одна во всём мире. А те немногочисленные прохожие за окном всего лишь ожившие картинки, служившие ей хоть каким-то развлечением.

Сколько ей ещё ждать неизбежного?

Может, будет лучше, если всё случится, как можно скорее?

Прямо сейчас откроется дверь и всё будет кончено.

Девушка знала, что так будет лучше. Знала, потому что бывала здесь не раз: в этом здании, на этом этаже, в этой палате. Точнее уже в третий раз она стояла у этого окна и вглядывалась вдаль. Только картинки за окном меняли свою палитру. Становясь то ярко зелёными, то бледно-жёлтыми… то, как сейчас белоснежно-голубыми.

Нет, она не хотела приближать этот миг. Она хотела ещё немного побыть не тем пустым сосудом. Хотела, чтобы в ней теплилась жизнь, чтобы она была той, кто поддерживает огонь в этом очаге. Хотела быть не просто оболочкой, которая ест, пьёт, ходит, несёт чушь…

Её обострившийся до предела слух уловил едва различимые шаги, и она вдруг с ужасом поняла, что момент настал. В глубине души ещё надеясь, что что-то поможет ей избежать того, что должно произойти дальше. Несчастный случай, кара свыше… Но понимала, что всё бесполезно. Надежда не сработала ни в первый раз, ни во второй. Все её попытки что-то изменить, были тщетными.

Она вздрогнула, когда услышала, как поворачивается ключ в замке. Вжала голову в плечи. Запаниковала. Её тонкие длинные пальцы с силой вцепились в холодный подоконник, в слабой надежде, что это поможет ей хоть на секунду потянуть время.

— Дорогая, нам пора, — услышала она мягкий мужской голос, словно тот говорил с ребёнком.

Но она не была ребёнком, она взрослая!

Она способна сама отвечать за происходящее с ней!

Она сильная, она выдержит!

Только, когда поняла, что эти слова произносит вслух, она замолчала. Всё было бесполезно. Мольбы, уговоры, запугивание… Ничего не действовало на тех людей, что окружали её сейчас. Они смотрели на неё и молча улыбались, словно она была умалишённая и без помощи ей не справиться.

Ей хотелось крикнуть, что их улыбки скорее похожи на оскал хищников, что загнали свою жертву в угол и теперь медленно шаг за шагом приближаются, пуская ядовитую слюну. Они и были хищниками, эти двое. Женщина и мужчина, словно две стороны одной монеты, две руки, принадлежащие одному телу. Они дополняли друг друга в своём стремлении наказать её.

А она была их жертвой — дрожащей, перепуганной, осознающей, что её час пробил и ничего не вернуть назад, не отсчитать минуты вспять, не пережить прошлые мгновения заново. Впереди только одиночество и пустота…

— Идём, ты же знаешь, что это будет не больно? — успокаивающе сказала женщина, смыкая свои сильные пальцы чуть выше локтя.

Мужчина стоял у двери, словно страж оберегающий выход. Но он боялся не того, что кто-то проникнет внутрь, он знал, что в это время суток здесь практически никого нет. Он опасался, что она вырвется наружу, сбежит.

Девушка позволила вывести себя в длинный, полутёмный коридор, словно кишка, протянувшийся на десятки метров вглубь здания. Она слышала, как раздался щелчок закрываемой позади них двери и тихие неторопливые мужские шаги, вторившие её собственным. Ей было некуда бежать.

Понимала, что просить бесполезно, но всё же прошептала:

— Пожалуйста, не надо! — её слова звучали умоляюще и за это она себя ненавидела. — Оставьте всё, как есть. Мне будет больно. Я не хочу…

Но женщина тут же одёрнула её, больно сжав руку и придвинув к ней своё лицо:

— Не губи себе жизнь! Какие твои годы. Ещё всё наладиться.

— Я не хочу, — снова выдавила из себя девушка, в отчаянии попытавшись выдернуть руку из цепких лап своего конвоира, одновременно тормозя о холодный пол голыми пятками.

Они ей даже не дали обуться.

Но та и не думала останавливаться, ещё крепче сжимая пальцы. Она словно не замечая слабых попыток своей жертвы вырваться, целенаправленно шагала в нужном направлении.

— Не нужно этого делать. Ты же не хочешь, чтобы повторилось то, что было в первый твой приход сюда?

Тот неожиданно сильный удар по лицу она помнила до сих пор. Кожа на щеке ещё долгое время горела огнём, а в ушах стоял звон.

И как только она поняла, что ей не справиться с этими двумя, её тело сразу обмякло. Она сдалась. Так они и шли, три фигуры: две женские и одна мужская в некотором удалении.

Когда женщина, наконец, открыла нужную дверь, девушка отшатнулась. Она ненавидела это место, этот запах, ненавидела тот момент, когда её выводили под руки, едва всё заканчивалось. Боялась того белоснежного монстра, с отражающими свет ярких ламп стальными деталями, что стоял в центре кабинета, и уже в третий раз был готов принять в свои цепкие объятия.

— Давай, дорогая, забирайся, — подтолкнула её женщина.

В её прикосновении не было ни капли сочувствие, лишь неприкрытое нетерпение. Она хотела поскорее всё закончить, сделать своё дело и выкинуть этот вечер из головы. Если думать о каждой такой несчастной девушке, входящей в этот кабинет и о каждой процедуре, то можно сойти с ума.

Женщина всё толкала и толкала её в спину, отступив на шаг лишь тогда, когда та, наконец, подчинилась. Девушка знала, что рано или поздно это всё равно произойдёт. Так к чему теперь тянуть время? Она всё равно лишится частички себя…

Краем глаза увидела мужчину, так и оставшегося стоять в дверях, словно он боялся переступить порог стерильной комнаты. Заметила его встревоженный взгляд. Все чувства, обуревавшие его в этот момент, были написаны на его лице, и девушка без труда прочла их. Его мучили угрызения совести из-за того, что он поступал с ней так, что он снова и снова причинял ей эту боль.

Она, наконец, забралась на кресло, высоко задрав ноги, так что её голые коленки смотрели в потолок, освещённый люминесцентными лампами.

— Сейчас сделаем укол… — услышала она женский голос справа от себя и прикрыла веки, не хотела смотреть на то, как та колдует над инструментами на дребезжащей подставке.

Девушка практически не почувствовала боли от укола в руку. Тихо умирала изнутри. То чувство полёта, было ей хорошо знакомо. Веки стали тяжёлыми, тело воспарило в невесомости. Она едва слышала приглушённые, словно под толщей воды, голоса, но не понимала ни слова. Словно те люди говорили на другом языке.

Помнила, как те же руки позже помогли ей слезть с высокого кресла, свои босые ноги на кафельном полу кабинета, своё бормотание и чей-то смех. Что она говорила, так и не смогла вспомнить, а смех оказался её собственным.

Когда спустя несколько часов она открыла глаза, то первое, что увидела — это тёмный потолок с потушенными лампами. Лишь бледный свет луны пробивался в комнату, отбрасывая ровный прямоугольник на противоположную от окна стену.

«Сегодня полнолуние», — откуда-то из глубины сознание выплыла мысль.

И в тот же момент она всё вспомнила. Воспоминания, как бушующий ураган ворвался в её сознание, сметая всё на своём пути, уничтожая то хлипкое равновесие, что было в душе ещё секундой ранее, до момента, пока она окончательно не пришла в себя.

Девушка резко повернула к стене тяжёлую голову, тело её оставалось неподвижным. И спустя лишь мгновение горькие слёзы потекли по её щекам, падая беззвучными каплями на белоснежную простынь, оставляя тёмные мокрые пятна.

Всё кончено! Она снова свободна и снова совершенно одна. Её мир вновь рухнул. Как же долго это будет продолжаться? Сколько нужно времени, чтобы остальные поняли, что она человек, что она сама должна решать свою судьбу, а не посторонние люди?

Девушка так и лежала, не шевелясь, в тишине глотая солёные слёзы и пытаясь унять боль в душе. Где-то она слышала, что когда кастрируют жеребца, ему сначала разрывают нижнюю губу и боль от первой раны становиться не такой невыносимой, словно разделяясь.

Она резко села на кровати и сразу же что-то внизу живота сжалось в тугой клубок, постепенно расцветая цветком боли. Та раздирала её изнутри, напоминая о том, что произошло. Девушка согнулась и застонала. С каждым новым разом боль становилась всё сильнее, волнами то накатывая, то на мгновение отступая. Тянущая, отдающая пульсацией где-то в копчике.

«Как с лошадью не получилось», — попыталась усмехнуться она, но лишь застонала.

Она медленно, с трудом переставляя ещё непослушные босые ноги, приблизилась к окну и, схватившись за выступающий широкий подоконник, взглянула на пустынную улицу внизу. На мелкие снежинки, в беспорядке кружившие в жёлтом свете фонарей, на покрытую, голубым в свете луны, покрывалом землю. За окном было так же темно и холодно, как и в её сердце.

Снова послышался звук приближающихся шагов. Кто-то потянул ручку… Никаких засовов, в этом уже нет нужды. Дверь беззвучно отворилась, впуская в комнату тусклый коридорный свет.

— Как ты? — участливо спросил мужчина, его осипший голос сорвался и прежде чем продолжить, он откашлялся. — Всё в порядке?

Она не поворачивая головы, всё ещё наблюдая за тем, что происходило за окном, зло усмехнулась:

— А как я, по-твоему, должна себя чувствовать? Что может быть в порядке?

— Ты сама виновата…

Девушка резко повернула к нему голову, пытаясь что-то рассмотреть, но свет падал на мужчину со спины, и лицо казалось ей тёмным пятном. Будто чужое лицо.

— Я виновата? — с негодованием переспросила она и, отойдя от окна, с трудом опустилась на кровать.

— Я тебя предупреждал, что не позволю тебе оставить его. Никогда! Ты не можешь… Поверь, так будет лучше. А теперь ты начнёшь всё заново, словно и не было всего этого.

— Я просто хотела, чтобы у меня было что-то своё, — прошептала она едва слышно, но мужчина расслышал сказанные ею слова.

— Тебе никогда ни в чём не отказывали. Тебя любили, о тебе заботились, любая твоя прихоть сразу исполнялась, стоило тебе только попросить. Что же тебе ещё нужно? — удивлённо воскликнул тот.

— Любили, заботились? Это место ты называешь заботой? Или то, что сейчас произошло, вы сделали из-за любви ко мне? Вы не думали ни обо мне, ни о моих чувствах. Ты думал только о себе.

Она говорила всё громче, пока не сорвалась на крик. Должно быть, со стороны она была похожа на ведьму: с растрёпанными волосами, в длинном белом балахоне, с глазами горящими ненавистью.

— Мои мысли больше не принадлежат мне, моё тело больше не принадлежит мне, вы всё забрали. Лишили последнего.

— Прекрати истерику, — категорично произнёс мужчина и только, тогда она увидела, что он держит в руке — сумку с её вещами, которая в тот же миг полетела к её ногам. — Оденься. Я жду тебя в машине.

Но она так просто не собиралась сдаваться. Она резко вскочила с кровати, и за пару шагов преодолев расстояние между ними, схватила его за руку.

Когда она заговорила, высоко задрав голову, глядя ему в глаза, в словах её была лишь ненависть:

— Как ты себя чувствуешь, папочка, лишив меня того единственного, что было важно для меня? Ведь это была твоя идея, не так ли? Всегда ты решал за меня! С самого моего детства. Ты никогда не давал мне выбора. И я подчинялась изо дня в день, из года в год, молча делала всё то, что ты мне говорил. Слушалась папочку! — её губы исказила кривая ухмылка. — Знай, когда-нибудь я освобожусь от твоей чрезмерной опеки и тогда ничто, слышишь, ничто не остановит меня. Ты больше никогда не увидишь свою дочурку. Я отберу у тебя самое ценное, что только могу. Смысл жизни. Себя!

— Ты не поступишь так со мной, — прошептал он и в голосе его уже не было прежней уверенности. — Ты же знаешь, что на свете нет ничего важнее тебя — моего дара божьего.

— Ты ошибаешься, если считаешь, что всё останется, как прежде, — безразлично пожала она плечами, отступая на шаг, будто всё уже решила для себя, а её родителю оставалось либо принять её выбор, либо катиться к чёрту.

— Если тебе наплевать на меня, подумай хотя бы о нашей семье.

Она перебила его, не дав ему договорить.

— Я всю жизнь, сколько себя помню, думаю обо всех кроме себя. Не хочу так больше. Хочу жить для себя! И если для этого нужно лишить себя счастья, лицезреть моих дорогих родственничков, я согласна. А теперь будь так добр, оставь меня одну, мне надо переодеться.

Девушка отвернулась и отошла от него и только, когда услышала звук закрывающейся двери, смогла расслабить напряжённые плечи.

«Боже, как же больно!» — осторожно, стараясь не делать резких движений, снова опустилась на край кровати и просидела так довольно долгое время.

Она думала…

Спустя двадцать минут она, наконец, спустилась вниз. Машина отца одиноко стояла на парковке. Электронные часы над входом в здание показывали 3:04. На её губах играла едва заметная улыбка, голова была ясной, мысли больше не путались, мозг работал чётко.

Она заняла пассажирское кресло и по-новому взглянула на человека, что воспитал её. И снова улыбнулась своим мыслям.

Она придумала план!

Он состоял из нескольких частей и все они были взаимосвязаны друг с другом. И начнёт она с мести. Сколько лет она, лёжа в своей кровати бессонными ночами, представляла, что её обидчики умирают страшной смертью. Придумывала невообразимые пытки, при помощи которых расправилась бы со всеми по очереди. Эти мысли грели ей душу, помогали заснуть в те ночи, когда становилось совсем тяжко и хотелось выть словно зверь.

Она столько лет терпела!

Молчала о том, что твориться у неё в душе, какие муки разъедают её изо дня в день. И сегодняшний случай стал своего рода катализатором, запустивший механизм с обратным отсчётом.

Никогда и никому она больше не позволит управлять собой!

Ни один человек на этой земле, не сможет подчинить её своей воле. Она пойдёт к своей цели медленными, мелкими шажками. Но с каждым днём эта цель будет представать перед ней всё отчётливее. И плевать, сколько времени на это потребуется! Она готова ждать год, два, вечность, лишь бы воплотить свой замысел в жизнь, лишь бы просыпаться по утрам и знать, что таймер отсчитывает секунды в обратном порядке.

Машина медленно тронулась с места, двигаясь к выезду с парковки. Яркий свет фар осветил первый этаж здания. Темнота. Никого, кто бы, как она несколькими часами ранее, провожал их взглядом. Это здание было почти пустым.

Она знала, что её фантазии по большей части так и останутся нереализованными, но в глубине души хотела верить, что отчасти что-то сбудется. Это словно нарыв, который зрел у неё внутри годами и вот, наконец, прорвался, извергая из своего нутра всю ненависть, всю боль, всё отчаяние.

И теперь впереди только процесс реабилитации. Её зияющая рана потихоньку начнёт затягиваться, обрастая новой плотью. Она станет другой. Но цель останется прежней.

Вырваться из цепких оков своего отца…