Россия и ее империя. 1450–1801

Нэнси Шилдс Коллманн, 2017

В книге Нэнси Коллманн Россия раннего Нового времени рассматривается как «империя различий»: правительство управляло империей в условиях огромного культурного, языкового и религиозного разнообразия подвластных ему народов. Московские власти без колебаний использовали насилие для подчинения территорий, но также они кооптировали представителей местных элит в имперское дворянство и местные администрации и проецировали образ благосклонного царя, защищающего свой народ. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Часть I

Создание империи

Глава 1

Земля, население и глобальный контекст

В XVIII веке Российская империя занимала обширные, покрытые лесом и степями территории — от Восточной Европы до Тихого океана и от Белого моря до Черного. Начиная с середины этого столетия, европейские и русские картографы проводили границу Европы по Уралу, однако современные исследователи предложили термин «Евразия» для обозначения и политического пространства, раскинувшегося в Европе и Азии, и географического положения этой части мира. В настоящей главе мы рассмотрим базовые материальные характеристики Евразии — топографию и климат — и социально-экономические связи, придавшие ей знакомый нам облик.

ГЕОГРАФИЯ И КЛИМАТ

Северное расположение Российской империи и ее отдаленность от океанов, источников тепла, делают ее холодным и негостеприимным местом (карта 1). До проникновения в степную зону (конец XVII–XVIII век) бо́льшая часть империи находилась выше 50-й широты, к северу от границы леса и степи, идущей от окрестностей Киева на восток, к Уралу и Западной Сибири. Даже продвижение к Черному морю вывело ее к 45-й широте, не далее. Стоит вспомнить, что бо́льшая часть территории США (не считая Аляски) лежит к югу от 49-й параллели. Москва находится севернее самого северного из крупных канадских городов — Эдмонтона, а Петербург стоит на той же широте, что южная Аляска.

Положение усугубляется топографическими особенностями местности. Лесные и степные области России являются продолжением равнины, которая начинается от Атлантики и тянется — с перерывом на старые Уральские горы (высота от 900 до 1800 метров, протяженность — 2500 километров) — вплоть до впечатляющих массивов близ Тихого океана. С юга равнина окружена горами: это Карпаты, Кавказ, Памир, Тянь-Шань, Алтай (в Центральной Азии вершины достигают 4,5–5,5 километра), Саянский и Становой хребты к северу от Монголии и Китая, Анадырский хребет на крайнем северо-востоке континента и вулканы Камчатки. Дуга из горных цепей не пропускает теплый тропический воздух и, наоборот, задерживает холодный арктический. Океан помогает мало: Черное море дает сколько-то тепла окрестным землям, но в целом территория России слишком удалена от Атлантики, чтобы на нее влиял Гольфстрим, согревающий Западную Европу.

Такое географическое положение привело к тому, что эти лесные и степные области отличаются резко континентальным климатом (рис 1.1.): сравнительно короткие, но теплые весна и лето, долгие морозные зимы. Средняя температура января в Европейской России и Южной Сибири составляет от 0 до минус 17 градусов, в остальной части Сибири — от минус 17 до минус 35. Для сравнения, в Западной Европе и Северной Америке средняя температура зимой колеблется в пределах от 0 до плюс 10 градусов. Посевной сезон относительно недолог: около Петербурга — четыре месяца (с середины мая по середину сентября), возле Москвы — примерно пять с половиной (с середины апреля по конец сентября), на плодородных степных землях южнее Киева — до шести месяцев. А в Западной Европе, благодаря воздействию Гольфстрима и Средиземного моря, он продолжается от шести до девяти месяцев.

Карта 1. Зоны растительности. Российская империя, около 1790 года. С карты, приведенной в книге: Chew A. An Atlas of Russian History: Eleven Centuries of Changing Borders, rev. edn. New Haven: Yale University Press, 1970. Map 35

Короткий посевной период означает, что можно собирать лишь один урожай в год. Выращивались немногочисленные твердые зерновые культуры (овес, рожь, ячмень) и корнеплоды, урожайность зависела от качеств почвы и не позволяла сильно приподняться над уровнем выживания — до тех пор, пока в конце XVII и в XVIII веке империя не обзавелась черноземными территориями. Из-за долгих зим жители этого региона держали мало домашнего скота и он был слабосильным: крестьяне могли выделить для него лишь ограниченное количество зерна и сена, а в течение всей зимы животные пребывали в стойлах. Из-за этого в центральной России поля плохо унавоживались, а мясо и молоко редко входили в крестьянский рацион, что уравновешивалось белковой пищей, получаемой из леса. В XVIII веке положение улучшилось благодаря приобретению черноземных областей, благоприятных как для скотоводства, так и для выращивания зерновых.

На исторически русских землях почвы и растительность выступали в качестве главного отличительного фактора. Через всю Европу и Евразию с запада на восток тянутся полосы, каждой из которых свойственны особое сочетание почвы, растительности (в зависимости от широты) и динамики теплых и холодных воздушных потоков. Это, в свою очередь, определило характер расселения и экономику. На Крайнем Севере Европейской России и в Сибири, к югу от покрытой льдами Арктики, располагается тундра площадью около четырех миллионов квадратных километров — край вечной мерзлоты с двухмесячной летней оттепелью, где растут только мхи, лишайники, кустарники, трава, карликовые деревья и нет древесного покрова. Из животных встречаются в основном лишь северные олени. Эти земли неблагоприятны для проживания людей — исключение составляют эскимосы и лапландцы, обитающие на побережье.

Южнее простирается территория площадью более десяти миллионов квадратных километров, покрытая тайгой — от полярного круга до северного Подмосковья в Европейской России (мы будем называть эту зону «севером») и от Скандинавии до восточных пределов Сибири. Это крупнейший в мире хвойный лес (сосны, ели, лиственницы), который обширнее целой Канады. Из-за сосновой хвои почва делается кислой, а весной, после таяния снега, из нее вымываются питательные вещества. К тому же местность топкая и болотистая — под почвой лежит твердый подстилающий пласт. Поэтому редкое население жило за счет не сельского хозяйства, а охоты, рыболовства и собирательства. Зерновые выращивались в небольшом количестве, при этом господствовал подсечно-огневой способ земледелия, что выглядит разумным выбором, учитывая изобилие земли. Более или менее расчистив участок путем сжигания растительности, крестьянская община обрабатывала его не больше десяти лет — пока почва не истощалась. Затем люди перебирались на новое место. Урожайность составляла максимум сам-3, хотя крестьяне сеяли даже тогда, когда надеялись всего лишь на сам-2, дополняя полученное за счет продуктов из леса.

К западу от Урала южнее тайги располагался смешанный лес из лиственных (дубы, березы) и хвойных пород. Он стал местом первоначального расселения русских и образования русского государства, которое мы будем называть «русским центром». Занимаемое им пространство в форме треугольника простиралось от сегодняшних Петербурга и Киева на западе до западной границы Южного Урала на востоке; зима здесь лишь ненамного мягче, а лето — лишь ненамного теплее, чем в тайге. Благодаря лиственным деревьям почва становится более плодородной и не настолько кислой, а также более рассыпчатой и менее болотистой. Чем дальше, тем больше лиственных, цвет почвы меняется с коричневого на серый, плодородность растет. Вокруг Владимира находится уникальный массив земель с лёссовым грунтом (Владимирское ополье), ставший историческим центром расселения русских в верховьях Волги. При достаточном количестве дождей в посевной сезон здесь можно выращивать рожь и лен, как минимум обеспечивая себе существование (урожайность сам-3), особенно при использовании двуполья и трехполья со вспашкой, позволяющих селиться более компактно. Но и в этом случае деревни были небольшими — крупными считались те, где проживало более 20–30 человек. В прошлом обитатели этих территорий совмещали сельское хозяйство с использованием лесных ресурсов и производили кое-какие изделия для домашних нужд.

Далее на юг смешанный лес переходит в лесостепь и, наконец, в степь. Лесостепь (см. рис. 1.1) простирается с запада на восток от Киева до Западной Сибири. На западе ширина лесостепной полосы составляет около 120 километров, сужаясь затем в районе Волги. Эти области стали первыми в империи, дававшими излишек урожая (районы вокруг Калуги, Орла, Тулы, Рязани, Курска, Тамбова, Воронежа, Пензы). Деревья в этой зоне уступают место лугам и степям, почва делается все более черной и плодородной. Черноземный край — это нынешние Украина и Молдова, Северный Кавказ, низовья Волги, территории к югу от Урала и в Казахстане, самый юг Сибири. Степь заканчивается у Алтайских и Саянских гор, через которые пролегали маршруты Шелкового пути: в Китай, Индию, на Ближний Восток. В степи с незапамятных времен обитали кочевники-пастухи, выращивавшие табуны лошадей и стада другой живности, переходя с летнего на зимнее место и затем возвращаясь. Эти земли стали распахиваться и давать урожай лишь после того, как аграрные империи обрели достаточное военное и административное могущество, чтобы подчинить себе кочевников — процесс, который начался в XVI веке. Глубина черноземных почв составляет от 60 сантиметров до 3,5 метра, они могут давать урожай сам-10, если в год выпадает достаточно осадков (что случается не везде, самый яркий пример — степи Центральной Азии).

Такими были почвенные зоны в Российской империи в середине XVIII века. После приобретения черноморского побережья добавились субтропические климатические области Крыма. К середине XIX века империя расширилась до максимальных пределов, завоевав Кавказ и Среднюю Азию, и у нее появились новые «горизонтальные» полосы — пустыни и полупустыни в Средней Азии, высокие горы на Кавказе.

На эту обширную равнину, покрытую лесом, накладывалась плотная сеть рек и озер. Поскольку заметных возвышенностей здесь нет (самая высокая точка к западу от Урала не превышает 350 метров, в Сибири — 200 метров), Евразия является идеальным местом для региональной и международной транзитной торговли, а также для передвижений народов. В то время, когда территория империи была наибольшей, в ней насчитывалось 13 рек протяженностью свыше 2000 километров и столько же рек длиной около 1000 км, включая шесть крупных речных систем.

Рис. 1.1. Статуя Великого князя и святого Владимира (1853), принявшего православие в 988 году, смотрит на левый берег Днепра и бескрайнюю степь Евразии. Фото Джека Коллманна

На юг текли могучая Волга (впадает в Каспий), Дон (впадает в Азовское море), Днепр (впадает в Черное море неподалеку от Крымского полуострова). Верховья каждой из них располагаются в зоне смешанных лесов, там, где начиная с XIV века формировалось русское государство. Менее значительные речные системы служили для перевозки людей и грузов в широтном направлении: Западная Двина течет через сегодняшнюю Беларусь, впадая в Балтийское море близ Риги, Северная Двина несет свои воды к Белому морю через Холмогоры и Архангельск. В Сибири крупнейшие реки текут на север, к Северному Ледовитому океану, но зимой, когда они замерзают, по ним можно легко передвигаться в любом направлении. В их верхнем течении (Южная Сибирь) с конца XVI века воздвигались крепости, на которые опиралась российская мощь. Перечислим их, начиная с самой западной: Обь (с Иртышом), Енисей, Лена. Всего же в Российской империи насчитывалось более 100 тысяч рек и более 20 тысяч озер, что позволяло перемещаться без особого труда даже до строительства каналов, предпринятого в XIX веке.

КЛИМАТИЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ

Расположение Российской империи в Евразии и на Восточноевропейской равнине обуславливало характер доставшихся ей почвенных и климатических зон. В те столетия наиболее ощутимой тенденцией было похолодание на обширной территории, известное как Малый ледниковый период и затронувшее северное полушарие от Гренландии и Исландии до Китая. Оно началось около 1300 года и длилось до XIX века. Это было самое продолжительное похолодание после Великого ледникового периода, но оно представляло собой неоднородное явление. Особенно суровым климат оказался во второй половине XVII — начале XVIII века, когда замерзли Балтийское море, реки в Северной Европе и Англии, а в 1622 году — даже Золотой Рог и часть Босфора. Как правило, зимы были длиннее и холоднее обычного, длительность посевного сезона сократилась на 15–20 %. В XVIII веке наметился конец ледникового периода, однако он сменился сильнейшими колебаниями: иногда случались кратковременные потепления, а иногда климат опять становился чрезвычайно холодным (в 1740-е годы). Ряд бурных извержений вулканов во второй половине XVIII и в начале XIX века также привел к ухудшению климата, особенно активность вулкана Лаки в Исландии (1783–1784): выброшенная в атмосферу двуокись серы достигла Средней Азии и Аляски, и в 1786 году температура была заметно ниже нормы.

Этот долгий период был отмечен социальной напряженностью и экономическими изменениями. Наиболее полные данные имеются для Европы. В Англии, северной Франции и Германии перестали возделывать виноград; ледники уничтожили сельскохозяйственные угодья в Швейцарских Альпах и Исландии. Жителям последней пришлось перебраться в прибрежные рыбацкие деревни, но и улов трески постепенно уменьшался — похолодание океана гнало рыб на юг. Урожаи падали, цены на зерно росли, следствием чего стал голод (унесший в 1690-е годы более 10 % населения в некоторых областях Франции, Норвегии, Швеции, Эстонии, Финляндии), люди чаще становились жертвами эпидемий. Куда более частыми стали миграции — деревни пустели, их обитатели устремлялись в места с более благоприятными климатическими условиями или экономическими возможностями.

Однако тяготы, связанные с Малым ледниковым периодом, продолжались столько времени, что их нельзя приписать воздействию одного фактора. Местные общины с течением времени научились реагировать на меняющиеся обстоятельства. Обедневшие норвежские рыбаки занялись экспортом древесины и кораблестроением. На Балтике началась оживленная торговля зерном, чему способствовали усовершенствования в технологии постройки судов, на суше активно развивались перевозки зерна, пива, скота и т. д. из Восточной Европы в западноевропейские города. Страны, которые вели международную торговлю, — Англия, Португалия, Испания, Нидерланды — в случае нужды могли рассчитывать на импорт продовольствия через свои опорные пункты в Африке, Азии и Новом Свете. Там, где торговля была исключительно внутренней, использовали всю доступную землю: в Нидерландах и Англии улучшились методы восстановления земель, в Китае стали возделывать поля в пограничных районах. Колониальная экспансия европейских стран — от Англии до России — также вела к притоку новых земель или рабочей силы на внутренний рынок. В XVIII веке в Западной Европе растущая плотность населения и изменившиеся климатические условия вынуждали внедрять новые способы обработки земли и новые культуры; результатом стали интенсификация и диверсификация производства, увеличение урожаев. Власти озаботились строительством зернохранилищ для крупнейших городов, войска или важнейших групп населения. Китай на протяжении всей своей истории вкладывал средства в создание запасов зерна, в Европе же такие усилия предпринимались с конца XV века, но стали ощутимыми и эффективными лишь к XVIII веку.

О том, как жилось в России на протяжении Малого ледникового периода, нам известно меньше (лучший источник — летописи, создававшиеся в региональных центрах), но последствия его ясны. Эти столетия характеризовались климатической нестабильностью и экстремальными температурами. В дополнение к чрезвычайно холодным зимам, лето часто выдавалось очень сухим, а осень — слишком дождливой; следствием был неурожай, за которым наступал голод. Летописцы XV века из городов центра зафиксировали 48 лет, когда приходил голод — по крайней мере, в ту или иную область, — и более 150 необычных климатических событий: непрерывные дожди, наводнения, поздние снегопады, сильнейшие бури, засуха и даже землетрясения. Первая половина XVI века оказалась сравнительно теплой, но в последующие годы (примерно до 1570-го) погода отличалась непостоянством, холодные зимы чередовались с мягкими, снежные — с бесснежными. Едва ли хоть один год проходил без экстремальных климатических явлений в каком-нибудь из регионов Центральной России. Такие же колебания наблюдались в 1573–1584 годах, относительно благоприятных; за ними последовало ухудшение климата — вплоть до конца столетия. В таких обстоятельствах неурожаи приводили к повышению цен на зерно. Бремя, ложившееся на население, в эти десятилетия усугублялось ростом налогов, Ливонской войной (1558–1581) и опричниной (1565–1572). Особенно тяжелая ситуация сложилась к северо-западу от Москвы, вокруг Новгорода, Пскова и Твери; в Новгороде в 1570 году от голода скончалось больше людей, чем от безжалостного захвата города Иваном IV. Возникали эпидемии, осенью 1570 года чума отмечалась в 28 городах.

К началу XVII века в России сложились катастрофические климатические условия. В 1602 году из-за дождей и летних заморозков цены на рожь взлетели в шесть раз; в 1603-м они выросли в 18 раз по сравнению с 1601-м. Великий голод 1601–1603 годов, усугубленный политическими и социальными волнениями Смутного времени, вызвал огромные потери населения (по некоторым оценкам — 100 тысяч человек). В первой половине столетия некоторые годы отличались более мягкой погодой, но начиная с середины века — во время так называемого Минимума Маундера (1675–1715), когда холода усилились, по всей видимости, из-за уменьшения количества солнечных пятен — опять установился холод. О тенденции к похолоданию свидетельствовало усиливающееся обледенение Северного Ледовитого океана. До середины XVII века по нему можно было плавать, не встречая льдов, далеко за устье Енисея — до Колымы и Берингова пролива. Этот проход покрылся льдом в 1650–1660-е годы. Кроме того, во второй половине столетия 33 года характеризовались такой засухой, что в 1663 году царь лично молился о дожде. Двадцать пять лет из 40 (60 %), составлявших Минимум Маундера, выдались голодными. Всего же в Европейской России на протяжении климатически нестабильного XVII века 48 годов были засушливыми, 25 раз выдавалось слишком дождливое лето и 32 раза — свирепая зима, продолжительный голод наблюдался 64 раза. Таким же неустойчивым оказалось и следующее, XVIII столетие: 18 раз — крайне суровая зима, 39 раз — засуха, 19 годов с сильными дождями и наводнениями. Зимы были суровыми 40 раз, мягкими — 22 раза; 33 раза отмечался небывалый весенний паводок. Голод в тех или иных областях, а иногда — и во всей стране, засвидетельствован для 68 лет, самыми серьезными были вспышки в начале 1730-х годов, в 1760-е, в начале 1770-х и в конце 1780-х.

От всех этих перечислений захватывает дух. Вряд ли можно установить причинно-следственную связь между этими климатическими условиями и конкретными историческими событиями — восстаниями, всплесками преступности, закрепощением крестьян. Но суровый климат, разумеется, означал колоссальные страдания для людей, создавал контекст для социальных волнений и кризисов, подчеркивал выгоды от постоянной экспансии России, нацеленной на более плодородные, богатые ресурсами и/или отличающиеся умеренным климатом области. Государство и землевладельцы могли обращать свои взгляды на юг по торговым соображениям, но и крестьяне охотно устремлялись туда — в поисках лучшей жизни.

БОЛЕЗНИ

Помимо глубинных климатических тенденций, Россию объединяли с Европой и Евразией инфекционные заболевания. Чума, оспа и другие инфекционные заболевания, как правило, не зарождались в России: лишь немногие вирусы способны пережить суровую зиму. Инфекции приходили с запада (проникая через Германию и Польшу в Смоленск, Псков, Новгород) и через черноморские порты. Нередко болезни распространяли солдаты — особенно во время вооруженных конфликтов — и торговцы. Довольно часто вспышки в Европейской России случались через несколько месяцев или лет после эпидемии в другом месте. Так, к примеру, чума распространилась по Западной Европе в 1473 году и сильно ударила по Новгороду (ведшему регулярную торговлю с балтийскими купцами) в 1478-м; европейская эпидемия чумы 1482 года эхом отозвалась во Пскове в 1486–1487 годах. То же самое можно сказать о чуме 1506–1508 годов в Пскове и Новгороде: ей предшествовали вспышки заболевания в Германии, Голландии и Италии (1500–1508). В XVII веке, когда на западных рубежах постоянно велись военные действия, в Европейской России часто случались эпидемии (обычно чумы и оспы): 1521–1522 — Псков, 1521 — Москва, 1527 — Новгород, 1532–1533 — Псков и Новгород, 1552 — Псков, Новгород, Смоленск и русские военные лагеря близ Казани. Чума выкосила население многих городов (Полоцк, Великие Луки, Смоленск, Новгород, Псков) в 1566–1568 и 1570 годах и вернулась в Новгород и Псков в 1592-м.

Современники говорили об инфекционном заболевании, пришедшем в Москву через Польшу и Смоленск в Смутное время (1598–1613) вместе с иностранными захватчиками. После этого до 1650-х годов Москва не знала крупных эпидемий; чуму, обнаружившуюся в Крыму (1636), удалось не допустить в столицу благодаря введению карантина в пограничных городах. Такие же карантинные меры, принятые в районе Вязьмы, помогли остановить распространение «сибирской оспы» в 1643 году. Но на протяжении 1650-х годов в Москве и центральной России свирепствовала чума. Она явилась в Россию летом 1654 года и продолжалась до конца 1657-го, опустошив в это время часть Германии, Голландии, Англии и Испании на западе и Астрахань на востоке. Узнав о ее приближении, царь с семейством и тысячи горожан выехали из Москвы; эпидемия началась там в августе. Те, кто покинул город, устремились в самых разных направлениях и достигли Киева, Нижнего Новгорода и Великого Новгорода, осев в 35 регионах площадью более 30 тысяч квадратных километров. В Москве чума унесла множество жизней — по оценкам К. Г. Васильева, скончались от 300 до 350 тысяч человек. Васильев также считает, что некоторые города (Звенигород, Калуга, Переяславль-Залесский, Переяславль-Рязанский, Суздаль, Тверь, Тула) потеряли до половины населения, их округа также сильно пострадала. Но в последующие десятилетия XVII века благодаря жестким карантинным мерам эпидемии больше не достигали глубинных районов страны.

Нашествия чумы были внезапными и опустошающими, но много людей гибло и от хронических инфекционных заболеваний. К XVII веку оспа стала для Европы обычным явлением — предполагалось, что ею переболел едва ли не каждый. Смертность была высокой, а в колониях европейских стран — зачастую ужасающей. После появления испанцев на островах Карибского моря и в современной Мексике чума выкосила местное население; то же самое произошло после прихода русских в Сибирь. В неясных упоминаниях о заразных болезнях в России до XVII века, возможно, речь идет об оспе; помимо хронической формы, она проявляла себя в виде вирулентных пандемий, которые вспыхивали каждые пять-семь лет и уносили 10–30 % населения. Первые ясные свидетельства об оспе в России относятся к Сибири: с начала XVII столетия по ней проносились эпидемии этого заболевания, вероятно, приходившего из России. В 1630-х годах оспа быстро распространилась среди остяков и самоедов, в 1650-х была замечена по ту сторону Енисея и к концу века уничтожила 80 % якутов и тунгусов. По существующим оценкам, от оспы в XVII веке скончалась половина коренного населения Сибири. Другими опустошительными болезнями, принесенными в эти края, были венерические заболевания, корь, скарлатина и тиф.

Фиксировались также территориально ограниченные вспышки малярии и тифа. Иван IV будто бы перенес тиф в 1558 году; принц Иоганн Шлезвиг-Гольштейнский, жених дочери Бориса Годунова, умер от него в 1602 году. Особенно большие бедствия тиф причинил войску: во время Азовских походов (1690-е годы) от него скончалось больше солдат, чем погибло в бою, и в XVIII веке он по-прежнему оставался бичом русской армии.

НАСЕЛЕНИЕ

Несмотря на эпидемии, в эти десятилетия наблюдался экономический рост. Особенно бурным он был в Европе, к западу от линии Триест — Петербург (включая Скандинавию). В XIV веке были преодолены последствия опустошительной эпидемии бубонной чумы, разразившейся в середине XIII века и унесшей треть населения Европы. Около 1400 года в Западной Европе, по существующим оценкам, проживало 52 миллиона человек, затем происходил непрерывный рост примерно до 1700 года, когда население достигло 85,5 миллиона (14 % от мирового). Но в XVI веке рост замедлился под влиянием многих факторов. Одним из них была низкая рождаемость вследствие принятия европейской модели брака в Англии, Франции, Нидерландах, некоторых частях Германии; она подразумевала позднее вступление в брак и значительный процент неженатых/незамужних. Другим фактором были мальтузианские ограничения: во многих местах жителей стало больше, чем доступных ресурсов. Наконец, третьим фактором послужили внешние обстоятельства — голод и чума в Средиземноморье, Тридцатилетняя война в Центральной Европе. Рождаемость падала, смертность увеличивалась, количество населения оставалось прежним до начала XVIII века — но за этим последовал впечатляющий рост. Между 1750 и 1800 годами население крупнейших европейских стран выросло на 50–100 %, достигнув 122,2 миллиона человек — благодаря внедрению новых продовольственных культур (например, картофеля), более интенсивному ведению сельского хозяйства и усложнению региональной системы распределения продовольствия в некоторых областях.

В империях Евразии население также росло, причем рост этот был в большей мере естественным, нежели в Европе: контрацептивные практики систематически не применялись. Сложнее восстановить демографическую обстановку в России на протяжении раннего Нового времени, так как источников недостаточно. Опираясь на результаты подворной переписи 1678 года, специалисты по демографии считают, что в 1500 году Европейская Россия — та ее часть, которая находилась под властью московских великих князей, — оправилась от чумной катастрофы XIV века, и впоследствии население устойчиво росло. Оценки на 1678 год, принадлежащие Я. Водарскому и Б. Миронову и основанные на итогах подворной переписи, дают цифру от 10,5 до 11,2 миллиона. Статистика XVIII века, базирующаяся на данных относительно подушной подати, более надежна: население выросло с приблизительно 15,6 миллиона в 1719–1724 годах до 23,2 миллиона в 1762-м и 37,4 миллиона в 1796 году. Этому способствовала территориальная экспансия, но наибольший вклад вносил естественный прирост. Как указывается в главе 17, в разных регионах процесс шел неодинаково: в центре России, особенно к северо-западу от Москвы и в белорусских землях, отмечался дефицит земли ввиду перенаселения, а коренное население Сибири увеличивалось медленно из-за эпидемий.

Демографический подъем в России был частью общеевропейского явления. В XVI веке (1520–1580) в землях, составлявших ядро Османской империи (Юго-Восточная Европа, Анатолия), рост населения составил примерно 60 %, а в крупнейших городах — до 83 %. На конец XVI века для обширной территории империи имеются следующие данные: около 7,5 миллиона человек проживало на Балканах и в Анатолии, приблизительно 8,5 миллиона — в Северной Африке, 12 миллионов — на Ближнем Востоке. В XVII столетии население всех стран Средиземноморья сократилось, но в XVIII веке число обитателей Османской империи увеличилось с 25 до 32 миллионов (в 1800 году). По Китаю имеется не так много данных, но есть косвенные указания на рост населения. Так, при династиях Юань и Мин (1279–1644) в Китае насчитывалось от 1127 до 1173 уездов с числом жителей от 50 до 500 тысяч в каждом. Рост прекратился в XVII веке из-за восстаний и смены режима, но следующее столетие выдалось сравнительно спокойным: в 1762 году население составило более 200 миллионов человек и удвоилось к 1834 году.

Применительно к раннему Новому времени, наряду с количеством населения важен и такой показатель, как его плотность. Плотное расселение создавало как возможности для урбанизации и экономической диверсификации, так и предпосылки для голода и мальтузианских ограничений. В эти века бо́льшая часть Западной Европы была населена куда плотнее России. Согласно данным П. Маланимы, к 1500 году самой населенной областью Европы была Бельгия — 43 человека на квадратный километр, за ней следовали Италия (30), Нидерланды (29), Франция (28), Британия (23), Германия (20), владения Габсбургов (18). В Польше приходилось в среднем 8,3 человека на квадратный километр, в России — 2,8. Около 1800 года, после демографического бума XVIII столетия, этот показатель достиг в Бельгии 97, в Нидерландах — 63, в Англии — 61, в Италии — 60, во Франции — 53, в Германии — 45, во владениях Габсбургов — 39, в Польше — 18, а в Европейской России — 6,5.

Параллельно с ростом населения в Западной Европе шла урбанизация. В XVI веке число городов, где проживало свыше 40 тысяч человек, почти удвоилось — с 26 до 40, а в некоторых обитало более 150 тысяч жителей (Константинополь, Неаполь, Париж, Лондон, Милан, Антверпен, Палермо). К XVII веку горожане составляли 40 % населения Голландской республики, 25–30 % населения Италии, 20 % населения Франции и Англии. К 1700 году в Европе имелось 43 города с населением более 40 тысяч человек, а количество тех, где проживало более 100 тысяч, достигло 12 (в 1790 году население Вены составляло 270 тысяч человек). Однако преобладали (особенно в Восточной Европе) «малые города» (2–3 тысячи жителей или меньше) — прежде всего там, где аграрное население было закрепощено, а обмен продуктами — ограничен. К примеру, крупнейший город Венгрии, Пресбург (ныне Братислава), насчитывал в начале XVII века всего 29 тысяч жителей. В Богемии, согласно данным 1790 года, из 244 городов лишь Прага и Пильзен перешагнули десятитысячный рубеж. То же самое, как мы увидим дальше, относилось к малым городам России.

Для обширных империй — русской, турецкой, китайской — статистика по плотности населения труднонаходима, к тому же проблема осложняется региональными различиями. Цифры Бориса Миронова для конца XVII и XVIII столетий свидетельствуют о том, как сильно колебалась плотность населения в пределах России. В 1646 году — после установления господства над половиной Сибири, но до существенных приобретений на территории нынешних Украины и Беларуси — общая плотность, согласно Миронову, составляла 0,5 человека на квадратный километр при населении в 7 миллионов. Впоследствии, вслед за новыми приобретениями, плотность медленно увеличивалась (0,8 в 1678 году; 1,1 в 1719-м; 1,6 в 1762-м; 2,3 в 1796-м), но одни регионы были заселены намного плотнее других. В целом для всех территорий, вошедших в состав России между 1646 и 1796 годами (Сибирь, степные области, современные Украина и Беларусь), плотность населения оставалась примерно одинаковой (5–5,4), но разрозненные цифры по Европейской России показывают, насколько более урбанизированными и успешными в плане сельского хозяйства и промышленности были эти области. Там плотность выросла с 1,7 человека на квадратный километр в 1678 году до 3,5 в 1719-м, 5,2 в 1762-м и 7,5 в 1796 году. Миронов обнаружил, что в эту эпоху бурного роста населения рассматриваемый показатель резко увеличился для лесостепного (4,1 в 1678-м, 7,7 в 1719-м, 25,8 в 1856 году) и черноземного (0,3 в 1678-м, 0,4 в 1719-м, 7,1 в 1856 году) регионов. Но сравнение с Европой и Османской империей показывает, как редко была заселена Россия, даже когда плотность достигла максимума.

Что касается Османской империи, там плотность населения была высока в городах и минимальна на Анатолийском плато, в малообитаемых ближневосточных пустынях, причерноморских степях и кавказских горах. Иналджик оценивает плотность населения ее европейских владений в 41 человека на квадратный километр для XVII века; к его концу демографическое давление в центре страны привело к бегству жителей в города, голоду и росту цен на зерно. Одновременно в азиатской части империи этот показатель равнялся всего 20. Если говорить об урбанизации, то в окраинных областях имелись лишь редкие военные форпосты; по всей империи были разбросаны небольшие торговые города, но существовали и динамичные, процветающие метрополии, известные с античных времен: в Египте (Каир), на западе европейской части (Бурса, Стамбул, Белград, Эдирне), в Сирии (Алеппо, Дамаск), в Ираке (Багдад) и на побережье Черного моря. Население Константинополя, переименованного в Стамбул после его захвата османами (1453), быстро увеличивалось, в основном за счет иммиграции. Сюда стекались крестьяне из перенаселенной Анатолии, тогда как султаны стремились вновь сделать город центром торговли, раздавая привилегии торговцам и привлекая ремесленников. Соответственно, число его жителей выросло в XVII веке более чем на 80 %.

Похожая ситуация сложилась в Китае: аллювиальные равнины близ восточного побережья и в дельтах Янцзы и Жемчужной реки были крайне перенаселены и веками подвергались интенсивной сельскохозяйственной эксплуатации. Земли же вдоль северной и северо-восточной границ были заселены слабо. В целом, тенденции так же важны, как числа. В раннее Новое время людям удавалось преодолевать тяготы, связанные с Малым ледниковым периодом, войнами и болезнями. Изобретались политэкономические системы, позволяющие выживать; в России положение облегчалось еще и наличием многочисленных лесов, дававших возможность заниматься сельским хозяйством и охотой. Рост стимулировался и поддерживался, среди прочего, глобальным взаимодействием, в котором участвовали Россия и европейские страны.

ГЛОБАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

В течение тысячелетий Европа и Азия были связаны за счет так называемой Афро-евразийской зоны, которая простиралась от Китая до Северной Африки и Средиземноморья, вдоль знаменитого Шелкового пути, пролегавшего в широтном направлении. Если точнее, путей было несколько: эти дороги обслуживали различные центры торговли, направление их менялось в зависимости от политической и религиозной обстановки в том или ином регионе. Пути проходили по Китаю и Средней Азии, затем, как правило, шли в Индию и — огибая Каспийское море с юга — в Персию, на Аравийский полуостров, к Черному и Средиземному морям. Историки утверждают, что Шелковые пути позволили создать единую «мировую систему», предназначенную для переправки предметов роскоши и рабов, уже за два тысячелетия до нашей эры. От них отходили меридиональные ответвления, которые обслуживали транзитную торговлю и местные рынки. В той части света, где находилась Россия (иногда ее называют Западной Евразией), к Х веку возникли торговые пути по Волге, Каме и Днепру, которые использовались для перевозки даров леса с Балтики и из западной Сибири в Византию, на Ближний Восток, в Китай и Индию.

На протяжении столетий Шелковые пути менялись вслед за степью. В лучшие времена степные империи создавали стабильные условия для торговли, наподобие легендарного «римского мира» — pax Romanorum. «Монгольский мир» существовал примерно в течение столетия на пространстве от причерноморских «понтийских» степей до Китая. Однако нормой были кочевнические конфедерации меньшего размера, господствовавшие над каким-нибудь участком степи. Иногда они объединялись, чтобы обеспечить бесперебойную торговлю, иногда (пример тому — Средняя Азия в XVII веке) начинали кровопролитные войны, из-за которых караванные перевозки нарушались и смещались торговые пути.

В XV веке Москва сделалась важным региональным центром и в последующие столетия играла все более значительную роль на международной арене, став участником и бенефициаром нового глобального миропорядка. Как заявляет Джерри Бентли, глобальная торговая система, существовавшая между 1400 и 1800 годами, была новой и необычной, «глобальной системой раннего Нового времени»: она существовала на территориях от Китая до Европы, от Северной Африки до европейских колоний в Новом Свете. Согласно Бентли, этот глобальный мир был единым на всех уровнях исторических изменений, описанных великим французским историком из школы «Анналов» Фернаном Броделем: на уровне longue durée (большой длительности), где меняются климат и взаимосвязанные торговые пути, старые и новые; на уровне институций, где меняются торговые и религиозные системы, имперские и дипломатические институты; на повседневном уровне, где идет взаимодействие, мирное или конфликтное, через торговлю, путешествия, завоевания, войны.

Обсуждение взглядов Бентли на глобальные связи в раннее Новое время стало частью оживленной дискуссии относительно характера глобализации в эту эпоху. Исследователи спорят о том, когда мир действительно сделался глобальным, и в центре этих дебатов обычно находятся европейские морские империи. Как отмечает М. Романьелло, для некоторых этот момент приходится на 1571 год, когда Испания стала способна отправлять продукцию из Америки (прежде всего серебро) в Европу благодаря подчинению Манилы; другие указывают на появление крупных каравелл — после этого стало возможным осуществлять быстрые и дешевые перевозки куда большего количества товаров. Но есть и те, кто утверждает, что глобальное взаимодействие было налажено куда раньше и опиралось на давно существовавшие региональные торговые пути, сухопутные и морские. И все соглашаются, что даже в раннее Новое время заморские сети перевозок, созданные Испанией, Португалией, Голландией и Англией, по мере построения колониальных империй и глобальных систем транспортировки грузов включали в себя местные сети.

Романьелло, Джон Ричардс и другие напоминают о том, что связности глобальной экономике в XVI–XVIII веках добавляли все более могущественные политические объединения — империи, федерации, зарождающиеся нации. Развитие глобальной экономики шло параллельно с государственным и имперским строительством. Государства раннего Нового времени регулировали торговлю с целью максимально увеличить государственные доходы, защищая промышленность своих стран и облагая пошлинами ввозимые из-за границы товары. Полученные деньги тратились на создание армий, защищавших интересы государства за его пределами или помогавших захватить новые территории ради приобретения производительных ресурсов или торговых факторий. Москва, как мы увидим далее, соответствовала этой модели, характерной для раннего Нового времени: она проводила протекционистскую налоговую политику и энергично осуществляла военные реформы.

Издержки глобальной экономики были высокими, и Россия не могла их избежать. Как уже говорилось, туземные народности становились жертвами эпидемий, когда империи присоединяли их к себе, а производство потребительских товаров и специй, доставлявшихся с азиатских и американских рынков, было основано на рабском труде. В России не меньшие страдания причиняло крепостничество, введенное ради содержания армии. Колониальная экономика и демографический рост приводили к катастрофическим последствиям для окружающей среды. Относительно Российской империи Д. Мун замечает, что крестьяне из числа восточных славян, как правило, уничтожали леса, чтобы расчистить место для поля, добыть строительный материал или дрова. В большинстве центральных областей леса исчезли в XVIII веке, и по мере того как крестьяне славянского происхождения продвигались в степь, они сжигали там траву и распахивали землю, что в XIX веке привело к эрозии почвы.

В XVI–XVIII веках глобальное влияние ведущих европейских стран возрастало, то же происходило и с Россией. Между Европой и евразийскими империями возникло «великое расхождение» (в смысле индустриализации и глобального могущества). Кеннет Померанц утверждает, что оно обнаружилось уже в эти столетия, другие же полагают, что превосходство Европы стало прочным лишь в XIX веке. В раннее Новое время — период, который мы рассматриваем, — имелось несколько крупных игроков, инициировавших динамичные перемены; Россия противостояла европейским державам, Османской империи и Китаю посредством торговли и войн.

Рассмотрим отношения русской империи с ее глобальными соседями, торговыми партнерами и соперниками. Когда Россия в XV веке начала становиться региональной державой, Сибирь была обширным редконаселенным лесом, где проживали многочисленные племена и народы, разделенные необитаемыми областями. Эти территории находились под слабым контролем Сибирского ханства, властители которого причисляли себя к чингизидам. В степи к востоку и югу от России существовали союзы кочевых племен, состав их часто менялся. Многие, как Сибирское ханство, откололись от монгольской орды. Среди них были могущественные ханства с оседлым населением — Крымское, Казанское — и непрочные союзы в причерноморских и прикаспийских степях. Каспийское море и Средняя Азия были дальними целями имперской экспансии; Россия вела торговлю с Востоком через купцов из Волжской Булгарии.

Из непосредственных политических соперников России главным был западный сосед — Великое княжество Литовское. С 1387 года оно состояло в династической унии с Польшей, а в 1569 году образовало с ней конфедерацию — Речь Посполитую. Под ее властью находились земли, ныне входящие в состав Беларуси и Украины, до границы со степью. С точки зрения Москвы, княжество преграждало ей путь к Балтике. С точки зрения Литвы, находившееся на подъеме русское государство было привлекательным объектом для экспансии в восточном направлении. Итогом стали почти постоянные вооруженные столкновения на западных рубежах России в раннее Новое время. Наподобие России и польско-литовского государства, империя Габсбургов имела степную границу и с 1526 по 1699 годы была вынуждена защищать или отвоевывать свои венгерские земли у Османской империи; для России Австрия являлась полезным союзником, который мог атаковать Польшу с другого фланга. Как блестяще заметил Альфред Рибер, все три державы в раннее Новое время соперничали за «евразийское пограничье».

Сильным соперником виделась Османская империя, намного превосходившая Россию по богатству и куда активнее осуществлявшая в то время свою экспансию. Династия Османов воспользовалась ослаблением позиций Византийской империи в Анатолии в конце XIV века и на протяжении XV столетия существенно усилилась, овладев Анатолией, Болгарией и некоторыми территориями на Балканах. До 1453 года господствующее положение на северном побережье Черного моря занимали итальянские торговые колонии — Тана на Азовском море и Кафа в Крыму, — а также крымские торговые порты Перекоп и Очаков. Захват османами Константинополя в 1453 году позволил им начать экспансию в этом направлении, и к 1475 году они уже господствовали на берегах Черного моря; итальянским, еврейским, армянским и прочим немусульманским купцам пришлось покинуть эти места или стать подданными Османской империи. Крым, где правили чингизиды из династии Гиреев, принял вассалитет от Османской империи в 1478 году. В XVI веке османская держава достигла максимального территориального расширения, завоевав Египет, Сирию, другие области Ближнего Востока и совершив новые приобретения на Балканах, включая большую часть Венгрии (1526).

Османская империя — интересный для сопоставления пример империи раннего Нового времени. Она пользовалась теми же стратегиями «политики различий», что и Россия и другие подобные империи: контроль со стороны центра, наднациональная идеология, терпимость к различным религиям и этническим общностям, баланс между принуждением и введением в органы власти. Ее султаны, мусульмане-сунниты, исповедовали патриархальную идеологию, похожую на российскую: абсолютная власть султана умеряется его справедливостью и милосердием. Нацеленность России на экспансию в направлении степи и Черного моря привела к тому, что ее взаимодействие с Османской империей в XVIII веке чаще приобретало форму вооруженного конфликта, чем торговых отношений.

Россия поддерживала торговые связи с другими своими евразийскими соседями — Персией и Индией. К востоку от Османской империи находился Иран, где в 1501–1736 годах правила шиитская династия Сефевидов. После бурных событий XVI века, когда османы-сунниты соперничали с Сефевидами за территории и влияние в исламском мире, при шахе Аббасе (1587–1629) в Персии настало время политического и культурного процветания. В сефевидском Иране — благополучном, обладавшем высокопроизводительной экономикой, расположенном между Дальним Востоком, Ближним Востоком и Европой — имелось несколько динамичных центров торговли. Это был давний торговый партнер России. В XVII веке Иран приходил к политическому упадку, и в начале XVIII века Россия нацелилась на его каспийские порты (но до следующего столетия в целом не добилась успеха).

Восточнее Персии лежала Индия, большей частью которой правила династия Моголов (1526–1858). Преемники Монгольской империи, Моголы вели свое происхождения от мусульманина Бабура, претендовавшего на роль наследника и тимуридов, и чингизидов. Как показал Андре Винк, Моголы, особенно при энергичном Акбаре (1542–1605), приспособили степные обычаи к условиям Индостана, где преобладал оседлый образ жизни. Как отмечает Джон Ричардс, Моголы властвовали над «чрезвычайно продуктивной, богатой и густонаселенной» страной, активно участвовавшей в региональной и международной торговле, экспортировавшей драгоценные камни, пряности, чай, хлопок и шелк. Он полагает, что Индия при Моголах и Европа развивались параллельно: эффективная власть, добившаяся централизации, умелое развитие систем международной торговли, введение новых культур и технологий. На пике своего могущества династия контролировала большую часть Индостана, но к началу XVIII века это ее могущество было подточено междоусобной борьбой, которая открыла дорогу неуклонно усиливавшейся Британии. Для России индийский хлопок был важным предметом ввоза, и индийские купцы занимали прочные позиции в русской торговле благодаря своему подворью в Астрахани.

Самым отдаленным политическим и экономическим партнером России был Китай. В те столетия, когда шло возвышение Москвы, там успешно правили две династии — Мин (1370–1644) и Цин (1644–1917). Несмотря на различия — Мин была собственно китайской династией, при которой территория империи сжалась до домонгольского уровня, Цины были маньчжурами, при которых пределы империи максимально расширились, — между ними существовала преемственность в главном, как указывает Тимоти Брук. При обеих династиях происходило поступательное развитие экономики. С начала XVI века, когда в Южно-Китайском море появились европейские торговцы, Китай активно участвовал в мировой торговле, хотя и не играл ведущей роли в международных морских перевозках. Плотность населения была высокой, численность его непрерывно росла, что вынуждало власти тратиться на социальное обеспечение в условиях почти мальтузианского перенаселения. Государство оставалось централизованным и автократическим, им управляли чиновники, отбираемые по меритократическому принципу. И минские императоры, и маньчжурские ханы претендовали на неограниченную власть, но она, как и в случае московских князей, ограничивалась нехваткой пространства и ресурсов, а также доминирующей в стране культурой «трех учений» — конфуцианства, даосизма и буддизма. Россия получала китайские товары через страны, находившиеся на Шелковом пути, но постоянно стремилась обрести более прямой доступ к ним, начав в XVII веке прокладывать караванные маршруты через Южную Сибирь. Результатом этих усилий стали Нерчинский (1689) и Кяхтинский (1727) договоры, сделавшие возможной прямую торговлю России с Китаем и содержавшие механизмы урегулирования пограничных споров.

В это время проложенные европейцами морские пути перехватили часть транзитной торговли предметами роскоши, но не вытеснили полностью сухопутных дорог, несмотря на утверждения об обратном. М. Россаби и С. Леви показали, что в середине XVI века нестабильность, воцарившаяся в Османской, персидской, индийской и Цинской империях, а также в степях Средней Азии, привела к упадку караванной торговли, но последнюю заменили перевозки по более коротким маршрутам, осуществлявшиеся между Китаем, Индией, Средней Азией, Россией и Европой. Эти дороги пролегали в меридиональном и широтном направлениях севернее Шелкового пути — на юге Сибири и на севере Средней Азии.

Как мы предположили, следствием появления морских путей, связавших европейские страны с торговыми зонами Южной Азии, Юго-Восточной Азии, Малайского архипелага, Китая, стало формирование глобальной мировой экономики с конца XV века. Начало процессу положили португальцы, захватывавшие с конца XV столетия торговые фактории в Персидском заливе, Индийском океане и на Малайском архипелаге. Британцы, французы и голландцы относительно поздно стали участвовать в азиатской торговле, но в XVII веке сделались полноправными игроками (особенно голландцы). В первой половине этого столетия голландцы вытеснили португальцев с большей части островов Малайского архипелага, а британцы повели борьбу с голландцами за контроль над торговлей на архипелаге и в Азии — относительно безуспешную; затем они обосновались в Индии, где занимались прибыльной торговлей тканями и опиумом, что позволило заложить фундамент будущей Британской империи. Франция также участвовала в индийской торговле с начала XVIII века. Дальние морские маршруты, проложенные европейцами, начинались в портах Китая, Малайского архипелага, Индии. Их изменения отражали эволюцию европейских империй: в XVI веке всеевропейским центром торговли колониальными товарами был Лиссабон, в XVII веке его сменил в этой роли Амстердам, который затем, в конце столетия, уступил ее Лондону.

В раннее Новое время Россия боролась с претензиями всех европейских держав — Англии, Голландии, Швеции, Франции — на монополию в торговле, которая велась внутри России и через нее. Для этого она создавала систему торговли восточными товарами, в которой доминировало государство; пути проходили по Сибири и Волге. Развивались и связи с европейскими рынками, опиравшиеся на балтийские и черноморские порты, причем Россия вслед за своими европейскими партнерами вводила протекционистские меры, прежде всего тарифы. В XVIII веке русские приобретали колониальные товары у голландских и английских купцов, прибывавших в порты Балтийского и Белого морей, так же часто, как и у торговцев, пользовавшихся традиционными маршрутами — южными и восточными.

Судя по всему, общение торговцев и местных жителей во всех этих торговых пространствах приводило к обмену идеями, техническими новинками, информацией о достижениях и стилях искусства. Здесь мы лишь кратко коснемся этого плодотворного культурного взаимодействия — подробнее о нем будет сказано ниже. Если говорить о религии, эти столетия ознаменовались появлением неортодоксальных течений, возрождением и триумфом ортодоксии: речь идет о Реформации и Контрреформации в Европе и появлении новых, более энергичных течений в исламе и буддизме. В христианском, исламском и буддистском мирах получили популярность апокалиптические пророчества. Европейские монархи, воспользовавшись религиозным расколом, принялись создавать национальные церкви; османские султаны покровительствовали как суннитам, так и суфиям, чтобы сохранить привлекательность власти для неоднородного по составу населения, и под лозунгом противостояния шиитам-Сефевидам пытались осуществить завоевательную программу. В польско-литовских землях заметные успехи делало протестантство, как, впрочем, и Контрреформация, в результате которой часть украинцев и белорусов стали склоняться к союзу с папством (Брестская уния 1596 года). Все эти бурные перемены коснулись и России. В религиозных сочинениях и религиозном искусстве XVI века преобладали апокалиптические настроения, поддержанию которых способствовали раскольники XVII века. Православная церковь приступила к реформам, которые частично были вдохновлены конфессиональным строительством, осуществленным Украинской православной церковью; эти реформы вызвали недовольство среди традиционалистов и церковный раскол.

Усовершенствование вооружений — артиллерии и стрелкового оружия — стимулировало и сделало возможным более масштабные военные кампании. Торговля оружием, в широком смысле, вызвала приток специалистов и военного снаряжения в Османскую империю и Россию, способствовала прогрессу местной военной промышленности и фортификационного искусства, начиная с XV века. Европа с XVI века развивала книгопечатание и книготорговлю и быстро догоняла Китай, где печатное дело было известно уже много столетий, но Россия и Османская империя приняли это новшество лишь выборочно. Сначала книгопечатание было отвергнуто (белорус Иван Федоров, выпустивший несколько религиозных книг в 1560-х годах, был вынужден уехать из Москвы и увез с собой печатный станок), но в XVII веке церковь и власти стали осторожно пользоваться новой техникой для издания государственных документов и религиозных текстов. Даже когда Петр I дал книгопечатанию зеленый свет, оно продолжало контролироваться государством вплоть до конца XVIII века. Распространение грамотности и средств коммуникации в большей части Европы (Франция, Англия, Германия, северная Италия) способствовало становлению политически значимой публичной сферы. Институты социального взаимодействия (кофейни, пабы, салоны, театры, газеты) в Европе, городах Османской империи, а с конца XVIII века — также в столицах и крупнейших провинциальных городах России порождали пространства для общественных дискуссий, хотя европейские и евразийские правители использовали средства коммуникации — грамотность, газеты, прокламации — в своих целях.

В эти века появляются новые идеологии правления, призванные подкрепить государственное строительство. Некоторые были укоренены в традиции: в Китае, России и Османской империи разнообразные формы коммуникации (письменные тексты, портреты, архитектура, ритуал, одежда) транслировали претензии государства на легитимность в проверенных временем терминах («поставленный Богом» монарх). Другие династии — Моголы в Индии, крымские и прочие ханы, отколовшиеся от монгольской Орды, китайские Цины — в поисках легитимности возводили свое происхождение к таким легендарным фигурам, как Чингисхан и Тимур. В Европе с XVI века заявления о необходимости централизованной монархической власти («хорошо упорядоченное полицейское государство», абсолютизм) обосновывались не только ссылками на богоданность правителя, но и утверждениями о его обязанности служить «общему благу» и умножать это благо — идеи, громко звучавшие и в России XVIII века. В новой философии правления, ставшей популярной преимущественно в Европе, концепции сильного государства противопоставлялась теория представительного правительства. Но все, кто высказывался на эту тему, соглашались, что для легитимизации власти необходим общественный договор.

Одним из главных направлений развития европейской политической теории в раннее Новое время была разработка комплексных политэкономических концепций, отражавших и поддерживавших укрепление государственной власти. В Европе распространилась меркантилистская идея о важности приобретения производительных ресурсов — земли и населения. Все эти теории, помимо прочих стимулов, в XVI–XVIII веках способствовали территориальной экспансии внутри Европы, имперской экспансии и появлению колониальных владений, как заморских (у Испании, Англии, Франции), так и примыкавших к метрополии (у государства Габсбургов, Османской и Российской империй). Этой же цели служило множество экономических реформ: устранение внутренних таможенных барьеров, протекционистские тарифы, упразднение монополий на торговлю теми или иными товарами, выданных иностранцам, сооружение дорог и каналов, постройка морских судов. Все они проводились в России с XVII века. Для Евразии было характерно строительство империй, но оно имело место и в поствестфальской Европе, где основные игроки были одновременно протонациональными государствами (если рассматривать ситуацию на континенте) и торговыми империями с заморскими колониями (если рассматривать ситуацию в мировом масштабе).

Возвышение русской империи в раннее Новое время происходило на фоне этих бурных перемен. С середины XV и до конца XVIII века московские правители неизменно расширяли подвластную им территорию за счет тех областей, где пролегали торговые пути, имелись ресурсы и плодородные земли. Они совершенствовали свои вооруженные силы, чтобы действовать на обоих направлениях экспансии, степном и европейском, приспособили абсолютистскую идеологию к особенностям российского самодержавия, стимулировали экспортную и транзитную торговлю, осуществлявшуюся при помощи сибирских караванов и через порты Белого, Балтийского и Черного морей, проявляли внимание к новейшим религиозным и культурным течениям. Иными словами, они делали бо́льшую часть того, что полагалось делать правителю государства с глобальными интересами в раннее Новое время.

* * *

О торговле в раннее Новое время: Romaniello M. Trade and the Global Economy // The Oxford Handbook of Early Modern European History, c. 1350–1750, 2 vols. / Ed. by H. Scott. Oxford: Oxford University Press, 2015. Vol 2. P. 307–333; Richards J. Early Modern India and World History // Journal of World History. 1997. № 8. P. 197–209; Richards J. The Unending Frontier: An Environmental History of the Early Modern World. Berkeley: University of California Press, 2003; Bentley J. Early Modern Europe and the Early Modern World // Between the Middle Ages and Modernity: Individual and Community in the Early Modern World / Ed. by J. Bentley and C. Parker. Lanham: Rowman & Littlefield, 2007. P. 13–31. О глобальной взаимосвязи: Fletcher J. Integrative History: Parallels and Interconnections in the Early Modern Period, 1500–1800 // Journal of Turkish Studies. 1985. № 9. P. 37–57; Lieberman V. Beyond Binary Histories: Re-Imagining Eurasia to c. 1830. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1999. P. 289–316. О степных империях: Golden P. Central Asia in World History. Oxford and New York: Oxford University Press, 2011.

О «великом расхождении»: Pomeranz K. The Great Divergence: Europe, China, and the Making of the Modern World Econom. Princeton: Princeton University Press, 2000; Rosenthal J.-L., Bin Wong R. Before and Beyond Divergence: The Politics of Economic Change in China and Europe. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2011.

О Малом ледниковом периоде: Fagan B. The Little Ice Age: How Climate Made History 1300–1850. New York: Basic Books, 2000; Lamb H. Climate, History and the Modern World. London: Routledge, 1995; Richards J. The Unending Frontier. Chap. 2 (особое внимание уделяется Европе и Китаю). О его последствиях для Китая: Brook T. The Troubled Empire: China in the Yuan and Ming Dynasties. Cambridge, Mass., and London: Belknap Press, Harvard University Press, 2010. Chap. 3.

О климате в России: Borisenkov Y. Climatic and Other Natural Extremes in the European Territory of Russia in the Late Maunder Minimum (1675–1715) // Climatic Trends and Anomalies in Europe 1675–1715 / Ed. by B. Frenzel. Stuttgart, Jena, New York: Gustav Fischer Verlag, 1994. P. 83–94; статьи Чернавской и Борисенкова в кн.: Climate Since A.D. 1500 / Ed. by R. Bradley and Philip D. Jones. London and New York: Routledge, 1995 (p. 73–81, 171–183). Важный труд на русском языке: Борисенков Е., Пасецкий В. Экстремальные природные явления в русских летописях XI–XVII веков. Л.: Гидрометеоиздат, 1983.

Об эпидемиях в раннее Новое время (Европа и Евразия в целом): Crosby A. Ecological Imperialism: The Biological Expansion of Europe, 900–1900. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. P. 29–39; McNeill W. Plagues and Peoples. New York: Anchor Books, 1976; Diamond J. Guns, Germs, and Steel: The Fates of Human Societies. New York: W. W. Norton & Company, 1999. Классическая работа на русском языке об эпидемиях в России: Васильев К., Сегал A. История эпидемий в России (Материалы и очерки). М.: Гос. изд-во мед. лит-ры, 1960.

О демографическом росте в Европе: Malanima P. Pre-Modern European Economy: One Thousand Years (10th–19th Centuries). Leiden: Brill, 2009; de Vries J. Population // Handbook of European History, 1400–1600: Late Middle Ages, Renaissance and Reformation. Vol. 1: Structures and Assertions / Ed. by T. Brady, H. Oberman, J. Tracy. Grand Rapids: Wm. B. Eerdmans Publ. Co., 1994. P. 1–50. О Китае: Brook T. The Troubled Empire. Chap. 2. Об Османской империи: Inalcik H., Quataert D. An Economic and Social History of the Ottoman Empire, 1300–1914. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. P. 25–41, 646–657.

О демографии и плотности населения в России: McEvedy C., Jones R. Atlas of World Population History. Harmondsworth: Penguin Books, 1978; труд, подтверждающий расчеты Водарского: Миронов Б. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). В 2-х т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003; Mironov B. The Standard of Living and Revolutions in Russia, 1700–1917. London: Routledge, 2012; Malanima P. Pre-Modern European Economy: One Thousand Years (10th–19th Centuries). Leiden: Brill, 2009. Классические труды на русском: Горская Н. Историческая демография России эпохи феодализма. (Итоги и проблемы изучения.) М.: Наука, 1994; Водарский Я. Население России за 400 лет (XVI — начало XX в.). М.: Просвещение, 1973.

Об обезлесении и деградации окружающей среды: Moon D. The Russian Peasantry, 1600–1930: The World the Peasants Made. London: Longman, 1999; Moon D. The Plough That Broke the Steppes: Agriculture and Environment on Russia’s Grasslands, 1700–1914. Oxford: Oxford University Press, 2013.

О европейских морских империях: Tracy J. Trade across Eurasia to about 1750 // Bentley J. The Oxford Handbook of World History. Oxford: Oxford University Press, 2011. P. 288–303; The Rise of Merchant Empires: Long-Distance Trade in the Early Modern World, 1350–1750 / Ed. by J. Tracy. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1990; Tracy J. The Political Economy of Merchant Empires: State Power and World Trade, 1350–1750. Cambridge: Cambridge University Press, 1991; Reinhard W. The Seaborne Empires // Handbook of European History, 1400–1600. P. 1–50, 637–664; Roberts J. The New Penguin History of the World. London: Penguin, 2007; van der Wee H. Structural Changes in European Long-Distance Trade, and Particularly in the Re-export Trade from South to North, 1350–1750 // The Rise of Merchant Empires: Long-Distance Trade in the Early Modern World, 1350–1750 / Ed. by J. Tracy. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1990. P. 14–33.

О торговле по Великому шелковому пути и евразийской империи: Christian D. Silk Roads or Steppe Roads? The Silk Roads in World History // Journal of World History. 2000. № 11. P. 1–26; Rossabi M. The «decline» of the Central Asian Caravan Trade // The Rise of Merchant Empires: Long-Distance Trade in the Early Modern World, 1350–1750 / Ed. by J. Tracy. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 1990. P. 351–370; Tracy J. Trade across Eurasia to about 1750; Curtin P. Cross-Cultural Trade in World History. Cambridge: Cambridge University Press, 1984; Levi S. India, Russia, and the Eighteenth-Century Transformation of the Central Asian Caravan Trade // India and Central Asia: Commerce & Culture, 1500–1800 / Ed. by S. Levi. Oxford: Oxford University Press, 2007. P. 93–122; Rieber A. The Struggle for the Eurasian Borderlands: From the Rise of Early Modern Empires to the End of the First World War. Cambridge: Cambridge University Press, 2014.

О Моголах: Richards J. Early Modern India and World History // Journal of World History. 1997. № 8. P. 197–209; Richards J. The Unending Frontier: An Environmental History of the Early Modern World. Berkeley: University of California Press, 2003. Chap. 1; Wink A. Postnomadic Empires: From the Mongols to the Mughals // Tributary Empires in Global History / Ed. by P. Bang, C. Bayly. Oxford: Palgrave Macmillan, 2011. P. 120–131; Wink A. Akbar. Oxford: One World, 2009. О Китае: Brook T. The Troubled Empire: China in the Yuan and Ming Dynasties. Cambridge, Mass., and London: Belknap Press, Harvard University Press, 2010. Об Османской империи: Kafadar C. Between Two Worlds: The Construction of the Ottoman State. Berkeley: University of California Press, 1995; Imber C. The Ottoman Empire, 1300–1650: The Structure of Power. Basingstoke: Palgrave, 2002.

Глава 2

Империя де-факто

Возвышение Москвы

В конце XVIII века Россия поразительным образом сделалась одной из главных геополитических сил Европы. Это случилось благодаря сочетанию ряда факторов — географическому расположению, изобилию природных ресурсов и удачным хронологическим совпадениям. Россия смогла обеспечить поставки сырья и дорогостоящей пушнины именно тогда, когда североевропейские города и государства предъявляли на них высокий спрос. Ее правители создали стабильную политическую систему, способную выдержать политические потрясения, сформировать армию и использовать ее для захвата и удержания территорий, развернуть необходимые налоговые и административные структуры. Московское государство начало становиться региональной державой в XIV веке, но его становление как «государства раннего Нового времени», обладающего реформированной армией, бюрократией и центральными органами власти, началось около 1450 года. С тех пор, в течение примерно столетия, московские великие князья и элиты управляли небольшой территорией в центре и на севере современной России, населенной в основном — но не исключительно — крестьянами восточнославянского происхождения. Можно сказать, что даже в те века, когда шло образование государства, Москва уже управляла империей — многонациональной и многоконфессиональной страной, — поскольку подданные великого князя около 1450 года относились к восточнославянским, финно-угорским и тюркским народностям, исповедовавшим православие, ислам и анимизм. В этой главе мы проследим за тем, как Москва на протяжении этих столетий сделалась региональной державой.

НАСЛЕДИЕ МОСКВЫ

Великое княжество Московское было одним из нескольких княжеств, возникших вследствие распада Киевской Руси. Последняя образовалась в IX столетии благодаря международной торговле. Называвшие себя «русами» торговцы, которые впоследствии приняли титул «великих князей киевских», создали ответвление от Великого шелкового пути, протянувшееся с севера на юг. То были отряды викингов различной национальности — представители североевропейских, преимущественно скандинавских народностей, охотно ассимилировавшие кого угодно, в нашем случае — вождей местных племен. (Исторически эти земли, которые включали ядро современной Украины, именовались «Русью»: отсюда произошло соответствующее латинское слово, давшее затем английское Ruthenian.) Целью их было получение от племен, обитавших в лесах на территории нынешних Украины, Беларуси и центральной России, ресурсов, на которые существовал спрос в городах Средиземноморья и Ближнего Востока — мехов, янтаря, но прежде всего рабов. Томас Нунен напоминает нам, что не следует романтизировать этот процесс: «Князья-русы и их дружинники систематически присваивали меха, воск и даже тела покоренных ими подданных, обменивая все это в Константинополе на предметы роскоши, которые не попадали на Русь иными способами. Этот процесс… обычно называют торговлей или коммерцией. На деле же это была лишь разновидность колониальной эксплуатации». Торговцы-русы вместе с союзными славянскими племенами переправляли свою добычу по Днепру в византийские торговые фактории на Крымском полуострове, или по Волге — в перевалочные пункты на Каспии. Взамен они получали серебряные монеты — арабские, византийские и прочие. В наше время периодически находят клады с этими монетами, некогда образовывавшие что-то вроде банковской системы для транзитной торговли.

Первоначально торговцы-русы совершали ежегодное путешествие с Балтийского моря на Черное, возвращаясь через Европу. В Х веке одна группа торговцев обосновалась в Киеве, на Днепре, стремясь заполучить контроль над разбросанными среди восточноевропейских лесов торговыми факториями, которые посещали русы — в первую очередь такими, как Новгород (в глубине материка, но с удобным выходом к Балтике), Смоленск (в верховьях Днепра), Ростов (в верховьях Волги) и т. д. Претендуя на суверенную власть, они создали типичную средневековую монархию, кое-как сохранявшую единство благодаря родственным связям между потомками первого вождя (историки называют их Рюриковичами, по имени полулегендарного основателя династии, жившего в IX веке). Члены династии установили иерархию княжеских престолов, на верхних ступенях которых располагались Новгород и Киев — в последнем сидел великий князь. В XI веке представителям семейства удавалось на протяжении нескольких поколений поддерживать так называемый лествичный порядок наследования, при котором князья переезжали из города в город. Система рухнула, когда княжеский род разросся и различные его ветви обособились внутри отдельных княжеств, сохраняя, однако, лояльность по отношению к Киеву.

Киевские великие князья правили лесными областями к северу от линии, разделяющей лес и степь. Эти области были колонизированы крестьянами славянского происхождения: восточные славяне пришли в них с юга и запада, западные — с побережья Балтийского моря. Славянский язык, принадлежавший к индоевропейской семье, распался на три подгруппы по мере того, как славяне двигались из первоначальной области расселения на территории современной Украины (по иронии судьбы, она располагалась возле нынешнего Чернобыля). Западные славяне устремились на запад и северо-запад, разделившись на чехов, поляков и другие народы; южные славяне направились на Балканы, где образовались сербы, хорваты и прочие народности; восточные славяне; восточнославянская общность распалась на украинцев, белорусов и русских. Некоторые славяне, жившие в Новгородской земле, принадлежали к числу западных славян, что видно по новгородским диалектам русского языка. Стекавшиеся с разных сторон в северные леса крестьяне славянского происхождения оказывались в районах, издавна заселенных угро-финскими народностями, которые жили за счет леса, занимаясь охотой, рыболовством, собирательством и бортничеством. Славяне же не только эксплуатировали лесные ресурсы, но и практиковали сельское хозяйство: таким образом, они разрушали среду обитания угро-финнов, расчищая леса под пашни. Со временем они вытеснили или ассимилировали столько угро-финских племен, обитавших в лесной зоне, ныне называемой Европейской Россией (до Урала), что о былом присутствии последних стали напоминать только географические названия — например, «Москва». Отдельные народности, тем не менее, продолжили существовать на границе расселения восточных славян: это современные эстонцы, финны, карелы, коми, удмурты, марийцы, мордва, ханты и манси. Кроме того, на севере западные славяне были вынуждены уступить место восточным.

Аналогично с IX по XI век торговцы-русы, выходцы из Скандинавии, были ассимилированы элитой восточнославянских племен — процесс, который прослеживается по документам. В договоре 907 года названы имена тех, кто сопровождал русского князя Олега: Карл, Фарлоф, Велмуд, Рулав и Стемид. А сыновья великого князя Владимира, правившего с 980 по 1015 год, уже носили славянские имена: Святополк, Изяслав, Ярослав, Мстислав, Борис, Глеб, Станислав, Судислав. Когда русы сделались постоянными правителями, экспроприация сменилась налогообложением, а поездки с целью сбора дани — контролем над земельной собственностью. Великие князья на Руси раздавали своим приближенным земли с проживавшим на них населением, положив тем самым начало многовековому процессу складывания землевладельческой элиты, которую обслуживали зависимые, но пока еще (в домосковский период) не закрепощенные крестьяне: с них требовали оброк и барщину, как и во всех традиционных аграрных экономиках Европы.

Киевская Русь была не более сплоченной, чем другие средневековые монархии (например, империя Карла Великого), распавшиеся через несколько сотен лет под влиянием множества факторов, включая увеличение числа членов династии. В случае Руси свою роль сыграло и изменение торговых путей вследствие упадка Византии, завершившееся к 1100 году. Киевские великие князья больше не могли сохранять контроль над боковыми ветвями династии. Развивались центры княжеств — Смоленск, Полоцк, Чернигов, Владимир-Волынский, Ростов, Владимир, Тверь, Суздаль, Москва. Такие центры, как Новгород (см. рис. 2.1) и Псков, так обогатились за счет балтийской торговли, что население этих городов освободилось из-под власти князей: в XII веке они стали самоуправляющимися республиками. Представители боковой ветви, которые управляли землями в междуречье Волги и Оки, вдоль быстро развивавшегося волжского торгового пути (Владимирская или Владимиро-Суздальская земля), приняли титул великих князей владимирских. В 1253 году честолюбивые галицко-волынские князья, чьи владения располагались на торговых путях в Венгрию, Польшу и Западную Европу, получили от папы королевский титул. Но титул великого князя киевского по-прежнему сохранял привлекательность, и местные князья, нередко вступавшие в союз с кочевниками, боролись друг с другом за него, а не за физическое обладание Киевом. Так, Андрей Боголюбский, великий князь владимирский, взяв Киев в 1169 году, разорил город. Земли бывшей Киевской Руси утратили даже ту минимальную военно-политическую сплоченность, которой обладало это государство прежде, так что монголы во время походов 1223 года и 1237–1240 годов заняли их без труда.

Новгороду удалось не попасть под власть монголов, но большинство восточнославянских княжеств оказались в подчинении у западной части монгольской империи, которую обычно называют Золотой Ордой (правильнее было бы говорить «Кипчакское ханство»). В русских источниках мы встречаем одно лишь слово «Орда». Столица ее, Сарай, располагалась неподалеку от устья Волги. Орда выкачивала из русских земель ресурсы в виде дани, рабов и ремесленников. На протяжении XI и XII веков в этих краях строились прекрасные каменные соборы (в Киеве, Новгороде, Владимире, Боголюбове, Юрьеве-Польском), но затем на территориях, подвластных монголам, каменное строительство прекратилось как минимум на столетие. Князья Суздаля, Рязани, Нижнего Новгорода, Твери и Москвы соперничали между собой за милости Орды, предоставлявшей весьма выгодные права: сбор дани, возможность обращаться к монголам за военной помощью, титул великого князя владимирского. Одним из первых региональных лидеров стала Тверь, символом успехов которой стал каменный собор (1285). Чтобы не допустить дальнейшего подъема Твери, Орда в начале XIV века поставила Москву в привилегированное положение, доверив ей сбор дани (следствием этого стала замена деревянного Успенского собора в Кремле на каменный в 1320-х годах).

Рис. 2.1. Новгородский Софийский собор, построенный в 1045–1050-х годах греческими мастерами, отражает статус города как второй княжеской резиденции Киевской Руси и крупного балтийского торгового порта; в XI веке Новгород отказался от княжеского контроля и стал республикой. Фото Джека Коллманна

Покровительство со стороны монголов было одним из четырех факторов, которые, согласно знаменитому историку В. О. Ключевскому, способствовали становлению Москвы как региональной державы. Перечислим остальные три: переезд митрополита Киевского в Москву (1320-е годы); постоянный переход власти к одному наследнику, при том что владения соперников дробились; и, наконец, выгодное географическое положение. Реки, на которых стоял город (Москва, Яуза, Неглинная), позволяли легко добраться до Каспия по Волге, до Новгорода по верхней Волге и малым рекам, кое-где пользуясь волоками, и до Черного моря по Дону. Тверь тоже отличалась хорошим расположением, но не имела удобного выхода к Дону.

Кипчакское ханство со столицей в Сарае прочно контролировало нынешнюю центральную Россию с середины XIII до конца XIV века. Многие позднейшие историки считали этот период определяющим для хода русской истории и даже для формирования русского национального характера. Монгольское «иго», согласно их представлениям, привело к прекращению оживленных отношений между центрально-русскими княжествами и Западной Европой, характерных для киевского периода (киевские принцессы выходили замуж за европейских королей, активно велась торговля). Монголы будто бы несли ответственность и за установление централизованного самодержавного режима; некоторые утверждали, что присущие им «азиатские» обычаи сделали русских грубыми варварами (по сравнению с европейцами). Эти стандартные упрощения не выдерживают критики.

Монголы были кочевниками, говорившими на языках тюркской семьи, и неизменно обитали в степи (в лесах центральной России не обнаружено татарских захоронений). За исключением нескольких первых поколений, монгольские сборщики дани и чиновники почти не попадали на север; Сарай правил через посредство русских князей. Таким образом, представители восточнославянских и финно-угорских народностей редко вступали в контакт с монголами (если их, к несчастью, не угоняли в рабство). Все они были земледельцами и христианами или анимистами, монголы же — кочевниками-мусульманами. Славяне и финно-угры не говорили на монгольских и тюркских языках, которыми пользовались монголы и их степные сателлиты. Как следствие, между теми и другими заключалось мало браков и почти не происходило культурного взаимодействия: это касалось и низов, и элиты. В той мере, в какой историки способны оценить «влияние» монголов, оно оказывается вполне ожидаемым — все сводилось к контактам князей с Ордой. Проникновение тюркских слов в русский язык в течение этих столетий связано почти исключительно с общением между правителями: заимствовались термины военного, финансового и бюрократического порядка. К примеру, тюркские корни имеют русское слово «деньги», ряд терминов для обозначения оружия (саадак, сабля, тюфяк^[2]) и командных должностей (атаман, есаул), множество слов, относящихся к конному делу. Представители русских княжеских родов и элиты, вынужденные часто ездить в Сарай на поклонение и оставлять там сыновей, несомненно, заимствовали монгольские практики и концепции в области государственного управления и, в свою очередь, делились с монголами убедительными идеями относительно политической власти и саморепрезентации, порожденными внутри православия.

ВОЗВЫШЕНИЕ МОСКВЫ В УСЛОВИЯХ РЕГИОНАЛЬНОГО ВАКУУМА ВЛАСТИ

Политическая сплоченность Кипчакского каганата стала ослабевать в 1360-е годы, когда началась внутренняя борьба, приведшая в середине XV века к его распаду на несколько враждовавших между собой каганатов. Этот долгий процесс создал вакуум власти, и началась ожесточенная борьба за лидерство в регионе. В то время активно развивалась торговля на Балтийском и Черном морях (междоусобицы в Орде уменьшили значение Волги). Сухопутные торговые пути на территории современных Беларуси и Украины, проходившие через центры княжеств — Великие Луки, Торопец, Смоленск, Вильно, Витебск и Полоцк — играли ведущую роль в отношениях Востока с Западом. Города, стоявшие на путях, которые вели к Черному морю, также становились центрами торговли: Чернигов (на Десне), Смоленск, Переяславль, Киев (все на Днепре). В конце XIV века черноморская торговля оживилась благодаря генуэзским колониям (Судак, Кафа), связанным караванными дорогами с восточнославянскими землями. В междуречье Волги и Оки стали прокладываться пути на юг: через Коломну и Рязань (города на Оке) к Десне, Днепру, Дону и Волге.

В середине XIV столетия Москва располагала крупнейшими военными силами в центральном русском регионе, но имела грозного соперника в лице Литвы, где правила династия Гедиминовичей (основатель, князь Гедимин, скончался в 1341 году). Воспользовавшись слабостью Орды, Литва принялась энергично захватывать территории нынешних белорусских и украинских земель. В 1360-х годах ее экспансия остановилась с занятием степных земель недалеко от Киева. Литовцы, говорившие на одном из языков балтийской группы (индоевропейская семья) и остававшиеся язычниками, подпали под власть христианских восточнославянских княжеств, которые вели свое происхождения от Киевской Руси. На Балтике Великое княжество Литовское столкнулось с Ливонским орденом, активно проводившим политику захватов. Гедиминовичи обратились за помощью к Польскому королевству и в 1387 году заключили с ним союз. Литовская элита стала обращаться в католичество, но они не пытались навязать новую религию украинцам и белорусам — как знати, так и крестьянам. С течением времени литовская знать все больше пропитывалась польской культурой, заимствовав, в частности, польские дворянские и городские учреждения. Династический союз привел к образованию полноценной федерации — Речи Посполитой (1569). Польские земли и земли Великого княжества Литовского ощущали на себе влияние европейских культурных тенденций, последовательно сменявших друг друга (Ренессанс, Реформация, Контрреформация, Просвещение). В свою очередь, исповедовавшая православие образованная элита Великого княжества, начиная с конца XVII века и на протяжении всего XVIII столетия, немало способствовала проникновению европейских идей в Россию.

В середине XV века, пока Москва была занята упрочением своего господства над соседними княжествами, произошел распад Орды, который изменил обстановку в низовьях Волги и на пространстве степи. Образовавшиеся в результате государства — Казанское ханство (1445), Астраханское ханство (1460-е годы) и другие — установили контроль над старыми центрами торговли. Правители их считали себя наследниками харизматического Чингисхана. Хан Гирей, из числа чингизидов, к 1443 году распространил свою власть на Крым и прилегавшие к нему причерноморские степи. Казанское и Астраханское ханства получали стабильный доход от торговли мехами и восточными товарами, перевозившимися, соответственно, вниз и вверх по течению Волги. Крымские же татары практиковали традиционные занятия степняков — набеги и сухопутную торговлю, играя первостепенную роль в работорговле, которая активно велась в этом регионе. Крымские торговцы везли рабов с Кавказа в свои торговые фактории, а каждый набег на восточнославянские земли доставлял им тысячи невольников. Дальше на восток располагалась Ногайская Орда, которая в начале XVI века простиралась от Азовского моря до Аральского, контролируя степи по обоим берегам Волги. Ее отношения с Москвой точно так же сводились к набегам и торговле; ногайцы ежегодно пригоняли в Московское государство тысячи лошадей на продажу. Южнее находилась Великая Орда, образовавшаяся после окончательного разорения Сарая Тимуром (Тамерланом) в первые годы XV столетия. Ее обитатели, как и ногайцы, совершали набеги и занимались торговлей, по мере того как Россия на протяжении XVII и XVIII веков продвигалась вглубь степи; однако Великой Орде, в отличие от трех остальных ханств, не удалось создать постоянной политической структуры. Как мы увидим, ее правители позднее стали переходить на службу к российским государям. Но в XV–XVIII веках все они так или иначе извлекали выгоду из транзитной торговли по Волге, Дону и Днепру — или препятствовали этой торговле. В Западной Сибири возникло Сибирское ханство — не такое могущественное, как Казанское или Крымское, — правители которого также возводили свой род к Чингисхану.

Московские князья, как и их соперники Гедиминовичи, присоединяли новые территории в условиях существовавшего в XIV и XV веках вакуума власти, преследуя определенные политические и экономические цели. Новгород, располагавшийся к северо-западу от Москвы, являлся для них препятствием и желанной добычей (рис. 2.2.). Основанный в IX веке, он был вторым по важности городом Киевской Руси. Новгородская торговая элита уже к середине XII века освободилась из-под влияния русских князей и установила городскую республику; основой государственного устройства были собрания граждан на местном и общегородском уровне. С течением времени представители элиты взяли в свои руки все выборные должности, так что многие считали Новгород олигархией, а не республикой. Город процветал благодаря торговле мехами, особенно в XIV веке, став членом немецкого Ганзейского союза, куда входили торговые порты. Новгородское государство постоянно расширялось на восток, в конце концов достигнув Урала. Ближайшие окрестности Новгорода служили для него источником продовольствия. В основном же он играл роль поставщика беличьих мехов на европейский рынок.

В конце XIV века Москва начала посягать на торговлю мехами, которую вел Новгород. Московское княжество на северо-востоке граничило с территориями угро-финских племен, плативших дань Новгороду или Сараю. В 1328 году Москва овладела Устюгом, важным городом, стоявшим на Северной Двине (Сухоне), по которой пролегал торговый путь. Позднее, в том же XIV столетии, она расширила свои владения от Устюга на восток, вплоть до рек Вымь и Вычегда в землях, населенных коми-пермяками. Деятельность миссионеров во главе со Стефаном Пермским, позднее канонизированным, привела к основанию там в 1380-е годы епископской кафедры: с этого момента власть Москвы над пермскими племенами в бассейне Вычегды стала принимать реальные очертания. По мере ослабления Сарая московские купцы и посланники начали требовать дань в виде мехов и даров леса; эти товары отсылались вниз по Волге, где обменивались на соль, шелк, пряности, драгоценности и серебро. Но Москве, как и прежде, не удавалось заполучить прямой выход к Балтике.

Рис. 2.2. Церковь Спаса Преображения на Ильине в Новгороде (1374) — превосходный по стилю однокупольный храм, в который делали пожертвования богатые торговцы со всего города. В нем сохранились остатки фресок Феофана Грека, выполненные в соответствии с учением исихазма. Фото Джека Коллманна

В первой половине XV века и Москва, и Великое княжество Литовское стали жертвами внутренних распрей, связанных с престолонаследием, к середине же столетия положение в обоих государствах стабилизировалось. Литва занимала огромную территорию, и ее могущество росло по мере укрепления союза с Польшей. Московское княжество было сравнительно небольшим по площади, но прочным изнутри: власть князя укрепилась в ходе династической войны (1430–1440-е годы), в которой столкнулись сторонники престолонаследия по прямой и боковой линиям. Именно наследование по боковой линии традиционно практиковалось в русских землях. В Московском княжестве власть де-факто передавалась по прямой линии из-за превратностей рождения и эпидемий, но династическая война позволила закрепить эту практику, обеспечивавшую устойчивость центральной власти. Наследование по боковой линии привело бы к постоянной ротации элит — братья боролись бы между собой за титул великого князя. При передаче же власти от отца к сыну те семейства, которые входили в элиту, процветали на протяжении многих поколений. К середине XV века Москва обратила свой взгляд на оставшихся соперников из числа восточнославянских государств (в основном на Тверь и Новгород), по-прежнему стремясь добиться преимуществ в торговле на Балтике и Волге.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Здесь имеется в виду тип огнестрельного оружия. — Примеч. пер.