Где цветет чистодуш?

Нуянь Видяз, 2009

Рассказы Нуянь Видяз о природе и связи с ней человека, как её части, пример того, как внимательно и с любовью следует относиться к окружающему миру. Сохранить для нынешних и будущих поколений природу, её красоту, нежную и суровую, богатство и разнообразие – этим обеспокоен, лирический герой произведений Нуянь Видяза.

Откровения лета

От цветов и цветочков, от куда-то скачущихся волн луговой овсяницы светлеет взор. Тем не менее, восторженных криков, весёлых песен, как было весной, от них не услышишь. Одни отцвели, другие, не спеша, спокойно — растут-наливаются. Куда спешить-торопиться? Иногда, правда, пытаются вполголоса запеть сдержанно-грустную мелодию лета. Пройдись как-нибудь по опушке леса, стань, замри, не дыши несколько мгновений и обязательно в твоих ушах тихо-тихо зазвенят голоса цветов.

Лето — работник, трудяга. Бездельничать, бить баклуши ему некогда. Заботам, делам края не видать: посев и посадка, прополка, сенокос, жнитва-молотьба… И каждое из них надо сделать в свое время и как надо. Труженик он, солнцедар, — опытный. Несмотря на это, без помощников воз бы свой не потянул. Их у него, главных, двое: звать первого “Дождь”, второго — “Теплынь”.

“Весенний день год кормит”. Верно. Вовремя не отсеешься — зубы зимой не полку. Но кормит, не следует забывать, и Лето. Не придут когда надо Дождь с Теплом, зимой волком завоешь. Не случайно старики говорят: какое лето, такая будет и зима.

Лето — хлебороб не молодой и не старый. Он много знает, много чего умеет и много-много всего и всегда делает. Лето, именно лето объявляет о скором приходе осени. Люди о ней, о приближении желтогривой, стесняются и говорить. Особенно женщины, заметившие первые сединки в волосах. Даже в уме не хотят держать: какая осень среди лета? Но… против времени не устоишь. Оно — неумолимо. Не успеешь оглянуться, а вчера только изумрудно зеленые поля покрылись золотистым сиянием и на токах объявились желтые сугробы зерна, радостные голоса возле них.

Новое всегда выходит из недр старого. Это аксиома.

Так происходит и с дотошным летом.

Березовая рябь

Как будто и не было ни приглушенного говора толпы, ни едкого дыхания выхлопных труб потока разной породы машин. Десяток-другой шагов наискосок через шумную улицу, и я в объятиях красок, звуков и запахов… березовой рощи!

И не верится, что совсем недавно, пять-шесть десятилетий назад, она выглядела большим зеленым островом средь златящихся нив. Колыхались вокруг зеленые, а затем желтые волны пшеничного моря… “Пить пора! Пить пора!” — отбивали скороговоркой перепелки в пору созревания хлебов.

Было да быльем поросло! Куда нынче ни глянешь, глаз уткнется то в каменную стену, то встретится с жесткой геометрией улиц, площадей, дopoг-скоpoxoдов. Скажешь и не плескалось пшеничное море!

Ускорила посадку этой рощи памятная сушь сорок шестого года теперь уж ушедшего века. Не успели зарасти окопы, высохнуть вдовьи слезы, как грянула новая беда — засуха. С той поры и взялись за полезащитные лесные полосы. Взялись за щиты от разорительных набегов суховеев по-сталински — горячо и с размахом! Так и писали: “Сталинский план преобразования природы”.

Трудно теперь восстановить — да и смысл какой? — что случилось тогда у здешних лесоводов. Или неувязочка с планированием, или еще что, но вместо полезащитки посадили массив в несколько гектаров. Не полоса, а березовая роща! Но не только это. Дали они еще одну промашку. И в голову им, борцам с засухой того времени, не приходило, что пройдут годы и тесным кольцом окружат их березки каменные утесы многоэтажек.

Не было счастья, да несчастье помогло — говорит народная мудрость. Ошибка отцов, как ни удивительно, обернулась благом для потомков. У кого нынче не засияют радостью глаза при виде этого рукотворного зеленого оазиса чуть ли не в центре большого шумного города?

…Будто бы я выскользнул за дверь из душной, прокуренной насквозь избы! Дышится здесь легко и свободно. Целительная свежесть омывает лицо, шею, разливается по всему телу, утомленному зноем. Словно приник я к ковшу с прохладной березовой водой и никак не оторвусь, утолив жажду, от него.

Пахнет лесной прелью, грибами, чуть-чуть терпким духом березовых листьев и даже, кажется, спелой земляникой.

Оглядываюсь по сторонам. Чувствую себя средь этой красоты и приволья неловко, вроде как нахожусь в гостях у малознакомых или же надел с иголочки костюм и пришел в нем, как в студенческие годы, разгружать вагон. Оглушенный неожиданной тишиной, брожу и не надивуюсь убранством березок. Запрокидываю голову и сквозь зеленые кружева вижу такие же узоры прозрачной голубизны. Какие они рукодельницы! Взгляд не отвести от мельтешенья, от неугомонной пляски черных и белых мазков вокруг. Вот она — “страна березового ситца”, радуйся!

Упала с ресниц и медленно покатилась по щеке, оставляя теплый след, слезинка. Наверно, это у меня от перепляса темных пятен на светлых стволах, от ряби в глазах.

А может, от радостных чувств, заполнивших душу?

Характеры

Род деревьев, как и трав и зверей, многочислен и разнообразен. У каждого из них свой облик, нрав и даже судьба.

Взять тот же остролистный клен. Чем он привлекателен?

Подкупает он меня своей степенностью. Стоит себе писаным красавцем на краю полянки и машет гордо, не спеша, будто ладонью, широким пятипалым листом. Лишь любящий муж, представляется мне, может с такой нежностью, так галантно помахать, выходя из дома, жене, расставаясь до вечера. Смотрю с восхищением на него и думаю: “Красавец какой!” Сдержан он — этого у него не отнимешь. Каждому встречному-поперечному душу, будь уверен, не распахнет. А каков у него осенний убор! Разве сравнить с кем еще.

— А кто тебе, признайся все же, милее? — не вытерпел, вмещался все-таки пронырливый гуляка ветер, пока я любовался красавцем кленом.

— Береза… — признался я, почему-то смущаясь.

— Да? А чем тебе приглянулась она? — не отставал от меня мой любознательный спутник. Спросив, дунул мне в лицо свежестью и медовыми запахами.

— Праздничностью. Вот чем, озорной. Она всегда такая сияющая, нарядная, словно в гости собирается и никак не соберется.

— Да? Так уж всегда? Ой ли?

— А то! — не сдавался я. — И зимой, и летом. Правда, пусть и изредка, чопорна бывает. Я ее в такие минуты называю холодной красавицей. Может, и обижается за это, но… Кстати, по натуре она чем-то похожа на клен. Песня-то, видать, не так просто сложилась:

Рос на лесной опушке клен,

В березку был тот клен влюблен.

Березка к другу на плечо.

Не раз склонялась горячо…

— А песенка, скажу, недурна! Задушевная. И поется легко. Значит, клен — влюблен? А я все думал, они брат с сестрой. Но ничего, пара — что надо.… А как ты судишь-рядишь о дубе? — не унимался дотошный ветерок.

— О дубе? Симпатичен он мне — силой, могучестью. А где сила, там и слабость. Да-да, браток, именно так! Его величают и богатырем, и патриархом, а от майских утренничков да отзимков — дрожит. Вот тебе и силач! А прожорливые бабочки-листовертки как над ним изголяются?! В иные годы, жадюги, донага раздевают. Заходить страшно в дубраву. Вот так-то!

— Да, картина не из веселых. А каков патриарх нравом? Крут, грозен, мягок? — все выуживал у меня своевольник.

— Добродушнее дуба, я скажу тебе, неслух, — нет. И мудрее тоже. А мудрый злым никак не может быть. Hо такие, не удивляйся, в обыденной жизни нередко бывают беспомощными, как дети. Таков и наш лесной долгожитель. И черви его донимают, и заморозки жить не дают, а сладить с ними не может. Терпение рождает гениев. Вот он и терпит.

— А сосна-красна? Как ты к ней относишься?

— С уважением. Дружу с ней, как и со всеми. Стараюсь, в меру своих сил и возможностей, ограждать ее от бессердечной лесовальной “Дружбы”.

В погожие дни листопада сосна изумляет грациозностью и яркостью хвои. Будто на смотрины выходит. Она в такие часы царственно величава. Но стоит с лихой удалью промчаться-пронестись стылому сиверку или напористому южаку — держись! Забуянит бор — не унять. Стон, жалобы, плач разносятся по всему бору. Вот тебе и величавость! Строптива, строптива она, но зато и справедлива. С такой скучать не будешь, но и горя знать тоже.

Конец ознакомительного фрагмента.