Женщины во лжи

Ночная Тишь, 2021

Эта история начинается как классический фильм ужасов: американское захолустье, маленький городок с мрачными обитателями, старинный пансион в лесу, и три женщины, волею судьбы застрявшие в нем. Они не знакомы друг с другом. Каждую из них привели в пансион разные обстоятельства. Но есть ли место случайностям в нашем мире? Так ли безобидна хозяйка пансиона, о которой весь городок твердит "только хорошее"? И так ли безобидны сами нечаянные постоялицы? Где в этой истории заканчивается ложь и начинается правда?

Глава 2. Кэтрин

Утро началось странно. Не люблю странности и неожиданности — как правило, это приводит к переменам, а перемены — страшная вещь.

Не успела я сесть за рабочий стол, как ко мне подошел старший менеджер и велел немедля бежать к боссу. Мол, он срочно хочет меня видеть.

— К боссу? — уточнила я, ушам не веря. — К мистеру Паркеру?

— Именно, мисс Калверт.

Не знала, что мистер Паркер в курсе моего существования. Главу небольшой строительной фирмы"Паркер и партнеры", куда мне удалось устроиться пару месяцев назад, я видела два раза в жизни: в первый раз на фото в местной газете, второй — когда он толкал речь перед сотрудниками в честь заключения крупного контракта.

Поднявшись на административный этаж, я попала в приемную, похожую на большой аквариум — сплошь стеклянные двери и окна от потолка до пола. Рыбка-секретарша в ярком костюме лавировала между стеллажами, помахивая хвостиком рыжих волос. Увидев меня, она вопросительно подняла брови.

— Я Кэтрин Калверт, — ответила я. — Из отдела работы с клиентами. Мистер Паркер посылал за мной.

Девушка сочувствующе кивнула, что меня совсем не обрадовало:

— Он вас ждет, — указала она на большие двойные двери.

Я с трудом подавила в себе желание спросить какую-нибудь глупость из разряда:"Меня уволят? Вы не знаете, где я облажалась?"Но, разумеется, вряд ли ей это известно.

Постучавшись, я вошла и замерла у порога. Босс, сидевший за огромным столом, при виде меня расплылся в улыбке. Тревога росла, отвратительно заныло в животе.

— А! Вы, должно быть, мисс Калверт? Прошу, присаживайтесь.

Нервно поправляя волосы, я проковыляла к кожаному креслу, стоявшему по мою сторону стола. Каблуки утопали в ковре, и я изо всех сил пыталась не споткнуться. Наконец, дойдя до места и присев, я осторожно выглянула из-под челки.

— Итак, вы у нас отработали два месяца. Ну и как? Нравится? — бодро начал босс, продолжая фальшиво улыбаться.

— Да, спасибо.

Неловкая пауза, которую мне следовало бы заполнить дифирамбами в адрес фирмы, так и осталась неловкой паузой.

— Хорошо. Ну что ж. Перейду к делу. Вопрос, который я хотел бы с вами обсудить, очень щекотливый. Даже не знаю, как и начать, — мистер Паркер щелкал шариковой ручкой, а мне казалось, что с таким же звуком лопаются мои нервные клетки.

Что еще за щекотливый вопрос? В категорию подобных можно включить что угодно: от увольнения до доноса или сексуального домогательства.

— Видите ли, мисс Калверт, наша фирма имеет безукоризненную репутацию среди клиентов — реальных и потенциальных, и мы отлично зарекомендовали себя на рынке. Компания развивается успешно и не сегодня-завтра войдет в число лучших фирм-подрядчиков в штате. И знаете, чья в этом заслуга?

Я понятия не имела ни чья тут заслуга, ни к чему он вообще клонит. Но к счастью, он и не ждал от меня ответа.

— Людей, которые здесь работают. Человеческий ресурс — самый ценный в такой сфере деятельности, как наша. И именно поэтому мы с такой тщательностью подходим к отбору сотрудников.

Хм, серьезно? Я прошла собеседование по телефону.

— И, помимо тщательной проверки данных, указанных в резюме, наша служба безопасности ведет свой сбор информации.

Тут меня словно окатили кипятком. Виду я, естественно, не подала, так и сидела без движения, словно кукла. Скрывать эмоции давно стало привычкой. Это была вторая пауза, затянувшаяся по моей вине, и отмолчаться в этот раз я не могла:

— Это правильно.

— Мисс…кхм… Калверт, — нажал на мою фамилию, как на автомобильный клаксон. — Нам стали известны некоторые факты из вашего прошлого. Понимаете, о чем я?

— Не очень, — честно призналась я. В моем прошлом столько всего было, понятия не имею, что именно удалось раскопать службе безопасности. Мое позорное отчисление из колледжа? Скандальное увольнение с первой работы?

— Я о той трагедии, мисс… Калверт. Десять лет назад. Помните? — он проникновенно заглянул мне в глаза, и я поспешила спрятать их в складках юбки. Сердце сжалось — какое странное, полузабытое чувство.

— Кажется, я поняла. Зачем мы говорим об этом?

— Представляю ваше состояние, — босс сочувственно закивал, как китайский болванчик.

Да что ты можешь представлять, жирный придурок.

— И мне очень неприятно напоминать вам о случившемся. Мы были потрясены, что в нашем коллективе работает такая… хм… женщина, — сочувствующие покачивания сменились самодовольной улыбкой. — Я решил вам помочь.

Надеюсь, материально.

— Тут вот какое дело. Видите ли, мы должны быть абсолютно уверены, что все наши сотрудники… здоровы. И физически, и душевно. Вы работаете в отделе, стратегически важном для фирмы.

— Но я всего лишь переключаю входящие звонки на нужных менеджеров…

— Вот именно! Вы практически лицо компании! Первый человек, которого слышат наши клиенты. Я хочу быть абсолютно уверен в том, что их не ждет никаких сюрпризов в общении с вами. Что вы не сорветесь, не нагрубите, не…

— Я прошла курс реабилитации. У меня есть все необходимые документы, могу дать номер клиники, где я восстанавливалась. Я полностью… здорова и нормальна.

— Боюсь, вам придется пройти терапию повторно.

Я сидела, как пристукнутая. Что все это значит? Заново? Заново пережить этот ужас?

— Вы хотите сказать…

— Доктор Тиммонс, Роберт Тиммонс. Он один из лучших в своем деле. Наши специалисты провели мониторинг. Практикует он в Пайнвуде, Джорджия. Но вы не волнуйтесь — все расходы фирма берет на себя. Мы дорожим нашими сотрудниками. Поймите, Кэтрин, это вам же на пользу. Я ознакомился с вашей характеристикой, составленной корпоративным психологом… Вы замкнуты, нелюдимы, необщительны. Это все следствие той истории… — он развел руками, пытаясь показать, насколько ему тяжело об этом говорить, во мне же все кипело. Истории? Ты так это называешь? Это чудовищное преступление!

— Всего-то несколько сеансов, после чего доктор Тиммонс напишет заключение о вашей вменяемости — простите! И перед вами откроются все перспективы карьерного роста, какие только возможны в нашей фирме! Вы же не хотите до конца дней своих принимать входящие звонки?

Все предельно ясно: «или — или». Только — зачем? Зачем это нужно боссу? Не все ли равно, как я проживу конец своих дней? Не верю я в людское благородство. Но мистер Паркер, приклеив улыбку, гнул свое — он хочет помочь, и никто его не остановит.

***

Своей машины у меня не было, поэтому до Атланты пришлось добираться поездом, а оттуда на автобусе — в Пайнвуд. Дыра несусветная. Я ехала в такси и разглядывала городок. Улицы, обсаженные глициниями, с аляповатыми домами в ряд — за красивыми светло-голубыми фасадами люди скрывают некрасивые черные дела. Пайнвуд казался до боли знакомым, словно я здесь родилась и жила когда-то: отвратительное дежавю. Будто сейчас из маленького бара с неоновой вывеской выйдет перекурить официантка в желтой униформе да так и не вернется в тот вечер домой. Будто где-то на окраине есть особняк с облупившейся краской и наполовину провалившейся крышей. Будто из леса, окружившего дорогу, выйдут призраки женщин в строгих черных нарядах…

Гостиница, которую мне оплатила контора, мало напоминала гостинцу — маленький домик, по крышу утопающий в соснах. Тощая тетка в фойе назвала его «пансионом», вручая мне ключ под номером четыре и желая приятного пребывания. Вот уж тщетные надежды.

— Сейчас у нас время завтрака, мисс Калверт, — добавила она, когда я уже направилась к лестнице.

— Приходите выпить кофе.

Я оглянулась и кивнула. Можно и кофе. Дорога жутко утомила, а сегодня мне уже предстояла встреча с доктором Тиммонсом. Прекрасно, я явлюсь на первую встречу с психиатром, который должен сделать вывод о моей адекватности, усталая и сонная.

Гостиная пустовала, когда я вошла туда, оставив в номере вещи. Пузатый кофейник заряжал энтузиазмом. Налив густой черной влаги в кружку, я выбрала самый дальний уголок — у камина, который в это время года был, естественно, погашен, — и погрузилась в свои думы. Хотелось привести мысли в порядок, взять себя в руки, настроиться на предстоящую встречу, которую я воспринимала не иначе, как испытание на стойкость. Мне недолго посчастливилось оставаться в одиночестве. Громко перекрикиваясь с теткой на ресепшене, в зал вошла женщина. Я взглянула на нее лишь украдкой, надеясь не привлечь к себе острого внимания. Высокая, длиннорукая, с прической, напоминающей взрыв. Знаю я такой тип. Оркестр, не баба. Продолжая отпускать замечания касаемо городка, пансиона, окружающего леса, она налила себе кофе, звеня всей посудой, какая присутствовала на столике. По тому, как резко она осеклась на середине фразы, я поняла, что замечена.

— Доброе утро! — заорала она так радостно, словно я ее старая школьная подруга, и мы страдали, не видясь много лет. В ответ я сдержанно кивнула, зацепив взглядом черные брюки и ковбойские сапоги. Жизнеутверждающие фразы о погоде и свежем воздухе я проигнорировала, не чувствуя ни малейшего угрызения совести. Привыкла не мириться с бесцеремонностью людей, пытающихся втянуть меня в орбиту социальных взаимодействий.

Поняв, что разговор завязать не получится, рейнджер уселась за стол и принялась громыхать утренней газетой и звенеть блюдцами. А я снова попыталась уйти в себя, вспоминая, о чем шла речь на сеансах терапии тогда, десять лет назад. Нужно быть во всеоружии, готовой к вопросам этого доктора Тиммонса. Я должна ответить так, как он ожидает, и покончить с этим кошмаром поскорее. Но мне снова помешали, выбросив в реальность. В гостиную вошла еще одна постоялица. Выглянув из-за челки, я не без интереса разглядывала совсем молоденькую — лет двадцати — девицу. Приятная шатенка, с располагающей улыбкой. По стильным шмоткам понятно, что из большого города. Что такая красотка забыла в этом захолустье? Рейнджер сразу бросилась грудью на амбразуру, и девушка, не выдержав штурма, сдалась. Через секунду я узнала массу подробностей о целях пребывания и девушки, как оказалось, студентки, и ковбойши. Имя последней мне было знакомо. Журналистка, или что-то около.

На дух не переношу всех этих писак.

Студентка быстро выпила свой кофе и ретировалась, а я ей позавидовала. До встречи с психиатром еще час, и я хотела бы провести его, попивая кофе и настраиваясь на злополучный прием. Но журналистка, похоже, вошла во вкус, удовлетворяя любопытство, уже не могла остановиться.

— Так у вас здесь деловая встреча?

Я раздумывала над ответом, взвешивая каждое слово. С такими, как она, нужно держать ухо востро, а курок — взведенным.

— Можно и так сказать.

Она со скрипом развернула стул поближе ко мне. Я, в свою очередь, отодвинулась вглубь кресла. Но ее этот демонстративный жест ничуть не смутил. На что я надеялась? Журналюга, этим все сказано.

— Что-то продаете?

— Надеюсь заключить сделку о подряде.

— О, понимаю! Я тут тоже ради сделки. Мадам Белинда обещала мне леденящую кровь историю. Я пишу книги — психологические триллеры. Не приходилось читать?

— Нет, — обрубила я. Лучше уж, захватив кофе с собой, просидеть этот час в номере. Там я, по крайней мере, буду в одиночестве.

— Мне пора, — добавила я и поднялась. Неожиданно новоявленная мисс Кинг вскочила со стула и приблизилась ко мне вплотную.

— Мы с вами раньше нигде не встречались?

Я вросла в паркет. Но годы тренировок по сдерживанию эмоций позволили мне не ударить в грязь лицом:

— Нет. Я бы запомнила.

Она пыталась поймать взгляд. Казалось, еще чуть-чуть и потянется отодвигать челку от моего лица.

— Вы кажетесь мне знакомой… Только вот волосы… Вы их красите? Вы же брюнетка?

Это уж слишком. Я отшатнулась и бросилась из гостиной, на ходу заверив:

— Я не крашу волосы, и мы никогда не встречались.

В номере я какое-то время разглядывала из окна подъездную дорожку и козырек крыльца. Лес вокруг тих и бездвижен. Солнце еще поднялось достаточно высоко, и дом отбрасывал длинную тень, от чего сосны, подкрадывающиеся к пансиону со всех сторон, казались черными. Вид был слишком умиротворяющий, словно и лес, и дом, и солнце сговорились усыпить мою бдительность. Но этого не удастся больше никому — ни людям, ни природе.

Допив кофе, я приняла душ и переоделась. Стоит выехать заранее, неизвестно, как долго добираться отсюда до клиники, где практикует доктор Тиммонс.

На ресепшене я попросила жердь за стойкой с непроизносимым именем вызвать мне такси и назвала адрес, нацарапанный на клочке бумаги под диктовку мистера Паркера.

В ожидании машины я вышла на крыльцо. Прохладный воздух, едва пронизанный солнцем, немного освежил голову, и мне почти удалось пробудить в себе боевой настрой. Однако стоило сесть в такси, как меня снова разморило.

По нужному адресу мы приехали очень быстро. Если придется ждать до положенного времени, я точно усну на середине сеанса.

Удивительно, но машина остановилась вовсе не перед клиникой. Я вылезла из такси у крыльца обычного дома, огражденного забором из белого штакетника. Зеленый газон, клумба и флигель на крыше.

«Хоть бы это была ошибка, мне дали не тот адрес, или этого доктора вообще не существует в Пайнвуде, — думала я. — Сразу же соберу вещички и обратно, в Трэнтон!» Окрыленная этой мыслью, я бойко застучала в дверь. Мне открыла приятная девица в деловом костюме. Радости сразу поубавилось — я ожидала увидеть домохозяйку в переднике и с поварешкой в руках.

— Доброе утро, прошу прощения за беспокойство… я ищу доктора Тиммонса.

Девушка просияла, стерев тем самым улыбку на моем лице.

— Мисс Кэтрин Калверт? — спросила она с такой уверенностью, что я не смогла бы ее переубедить, даже если б очень захотела. Надежды на ошибку рухнули окончательно, я скорбно кивнула.

— Доктор вас ждет, — она сделала приглашающий жест. — Я провожу.

Пока мы шли сквозь просторную прихожую и строго обставленную гостиную, я спросила, не сдержав любопытства:

— Доктор лечит пациентов у себя дома?

Продолжая выдрессировано улыбаться, девушка ответила:

— Доктор Тиммонс не лечит — он проводит сеансы терапии. У него здесь специально оборудованный кабинет, вас ничего не смутит, не волнуйтесь. А домашняя обстановка располагает к спокойной и искренней беседе.

Последнее, из-за чего я могла бы волноваться, так это в каком интерьере меня будут пытать.

Остановились мы перед здоровенными раздвижными дверями, открытыми ровно настолько, чтоб мог пройти человек. Из-за спины ассистентки я увидела лаконичную, но уютную обстановку, огромное кожаное кресло стояло развернутым к окну, над спинкой кресла маячила темноволосая макушка.

Кресло развернулось, когда мы подошли к дверям.

— Мисс Калверт, — торжественно объявила девица, словно на королевском приеме. Я чуть реверанс не сделала. Но тут же забыла и об ассистентке, и о ее официозе, увлекшись разглядыванием доктора Тиммонса. В кресле сидел худощавый мужчина лет сорока пяти, волосы уложены с помощью какой-то липкой дряни наподобие геля или воска — напомаженные пряди всегда вызывали у меня чувство брезгливости. Он смотрел с легкой усмешкой, чуть прищурив глаза — светлые, почти бесцветные, вызывавшие неприятные ощущение, что меня сканирует робот-полиграф. Тонкие губы, сползшие одним углом вниз, хмыкнули.

— Доброе утро, мисс Калверт, — протянул он с чарлстонским акцентом. Я не ответила. И этот тип будет копаться в моих мозгах? Вспомнились врачи из клиники: с открытыми лицами, улыбающиеся, уютно-домашние из-за небрежности в одежде. Чем этот педант в строгом костюме и с кривой ухмылкой располагал к себе пациентов? «Доктор не лечит» — вспомнились мне слова девушки. А что же он тогда делает?

— Прошу, присаживайтесь.

Я шагнула к столу, и двери с шелестом задвинулись. Доктор вышел из-за стола и расположился на маленькой софе, небрежно закинув ногу на ногу, повторно указав мне на кресло напротив себя. Я медленно присела, не выпуская из рук сумочку.

Доктор между тем, не стесняясь, меня разглядывал, все с той же едва уловимой усмешкой. Я мысленно глубоко вздохнула и приготовилась к нелегким вопросам о прошлом.

— Как вам Пайнвуд?

От неожиданности я не уследила за собственным лицом, брови поползли вверх.

— Не знаю, — искренне ответила я. — Я тут мало что успела увидеть.

— Ах, эти маленькие городки американского Юга, — меланхолично произнес он, словно не слыша моего ответа. Взгляд перестал прощупывать меня, устремившись в окно позади. — Все похожи один на другой. Дремлют на солнышке, греют старые кости… С запущенными особняками, заброшенными хлопковыми полями, мутными речками… Жизнь здесь течет неспешно и небогата на события, правда? Но мы-то с вами знаем — в мутных южных речках водятся аллигаторы. Пайнвуд не напомнил вам Миддлтаун?

В десятку.

— Напомнил, и очень сильно.

— Вы сейчас живете в мегаполисе? Что вам больше по душе?

Я поежилась — забытая боль начала шевелиться.

— У меня не было возможности выбирать. Я старалась максимально сменить обстановку, чтобы избавиться от болезненных ассоциаций.

— Вам давали подобные советы в реабилитационном центре?

— Да. Я сделала все возможное, чтобы забыть случившееся, — я немного расслабилась, когда речь зашла о клинике. Прекрасно помню все их приемы, а следовательно, знаю, чего ожидать.

— В числе этого «всего возможного» смена имиджа, рода деятельности, круга общения, имени, несомненно…

Фраза не звучала вопросительно, и я не стала ни подтверждать, ни опровергать.

— Это устаревшие методики, мисс Калверт. Современная психиатрия исходит из других представлений. Душа человека — все равно что его биологическая оболочка, такой же живой организм. Как и любому организму, ей требуется обновление, избавление от отмерших клеток, от всего старого, тормозящего развитие, регенерация. Это освобождение не проходит безболезненно. Вы храните внутри боль прошлого, как бомбу замедленного действия, каждую секунду ожидая, на каком мимолетном воспоминании она рванет. Это ведет к излишней фанатичной, осторожности, фобиям, недоверию к людям, ожиданию худшего. Ужасное существование, которое и жизнью-то назвать сложно…

— Все, о чем вы говорите, полностью противоречит тому, что мне два месяца внушали в клинике….

— Я знаю. Но скажите: вы довольны своей жизнью?

Я молчала. Не хочу выглядеть жалкой неудачницей.

— Так может, мы попробуем все исправить? — впервые за нашу беседу его голос звучал мягко. Мне это понравилось.

— Я здесь ради того, чтобы вы подтвердили нормальность моего состояния боссу. Делайте все, что для этого необходимо.

Он снова криво усмехнулся — на этот раз делано и демонстративно.

— Если вы желаете только этого — я прямо сейчас напишу самое положительное заключение, и мы распрощаемся. Видите ли, мисс Калверт, я не лечу людей. Я им помогаю. И вам я хочу помочь, но при условии, что вы хотите того же. Решайте.

Я живо представила, как возвращаюсь завтра на работу с этим заключением на руках. Как после работы я прихожу в маленькую квартирку над грязным байкерским баром — типичные трущобы. Бокал недорогого вина на ночь, полубредовые сны, бесконечное обрывание любых связей, бегство от себя… Полное одиночество. Когда я последний раз была с мужчиной? Лет пять назад я еще пробовала перебороть себя, ходила на свидания, пыталась завязать отношения. А потом махнула рукой, свернувшись калачиком в своем мирке, как эмбрион в материнской утробе. Стоит ли что-то менять?

— Что вы подразумевали под новыми методиками? — начала я осторожно. Он улыбнулся, как мне показалось, с облегчением и даже радостью — так мечтал опробовать на мне новые приемы?

— Для начала, вам придется рассказать все, что случилось. Все, что вам удастся вспомнить, Кэтрин.

Начало вполне стандартное.

— Я попробую.

Не знаю, сколько длился мой монолог — два часа? Десять минут? Закончив, я чувствовала себя, как высосанная устрица — пустой, легкой, но обессиленной. В то же время я поняла, как давно мне хотелось снова поговорить о том, что случилось тогда, десять лет назад. Внутренне я переживала эти события снова и снова — отдельные фрагменты, детали, фразы, и целые судьбы… Я ждала реакции доктора.

— Кого вы вините в том, что произошло с вами?

Странный вопрос вогнал меня в ступор. Я никогда особенно долго не рассуждала на эту тему.

— Виню? А разве это не очевидно?

— Для меня — нет. Поэтому я спрашиваю.

— Эдди. Эдди и Аманду Вудолл, — я чувствовала легкое раздражение. Эти чудовища даже имен не заслуживают, какие могут быть сомнения в их виновности?

— А как вы оцениваете свою роль? Вы в этих событиях — случайный герой?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, вы не были с ними знакомы до всей этой истории?

— Разумеется, была. К чему вы клоните? — я снова перестала себя контролировать, в голосе звучал вызов.

— Я совершенно ни к чему не клоню. Вы сейчас сами сделали какие-то неожиданные и не очень приятные выводы, — он вновь принялся едва заметно ухмыляться, словно играя со мной.

Я устало откинулась в кресле.

— Вы меня немного запутали, — призналась я.

— Нет, это вы себя запутали. Подумайте об этом до завтра. Какова ваша роль во всей этой истории

— случайно ли это произошло? И мы все обсудим. Вы ведь придете завтра?

— Конечно же приду! — я уже не скрывала раздражения. — Иначе как мне жить дальше с сомнениями, которые вы во мне посеяли?

— Прекрасно. Я уже вижу прогресс. Поверьте, вы себя не узнаете к концу нашей терапии.

Он поднялся, я тоже — и тут же почувствовала, насколько сильно вымотана.

Ассистентка появилась словно из-под земли. Может, она и вовсе не отходила от раздвижных дверей? Доктор Тиммонс вежливо попрощался, вновь усаживаясь за стол. А я уже знакомым маршрутом направилась к выходу, сопровождаемая тусклой улыбкой девицы, искусственной, как и все в этом городке и в этом мире.

Я не помню, как возвращалась в пансион. Разговор с доктором словно вывернул меня наизнанку, и теперь я вся была обращена в себя, и прошлое, похороненное там, глубоко внутри, снова вставало перед глазами странными черно-белыми кадрами. Я видела грязную закусочную, у черного входа которой я перекуривала, роняя пепел на желтый фартук. Видела жаркий полдень и свою мать, копающуюся в огороде — все время, упрямо, самозабвенно. Ферма была ее жизнью, заменила непутевую дочь. Да, точно. Когда я вернулась, она даже не подошла меня обнять. Взглянула разочарованно и пошла полоть морковь с обиженным видом — такой я ее и запомнила. Даже не знаю, что с ней стало… У Эдди Вудолла отношения с матерью тоже не складывались, он, как и я, стал ее сожалением… Нет, не хочу думать, что у нас с ним было что-то общее…

Идя по дорожке к крыльцу, я думала о том, как провести остаток дня. Понятия не имею, чем можно заняться в этой дыре. Дома вечерами я смотрела разные шоу и сериалы, но здесь в номерах телевизоров не было. Будь у меня машина, покаталась бы по городку, раньше мне казались интересными новые места и их маленькие достопримечательности.

Я шла по коридору к холлу, размышляя, не пообщаться ли мне с двумя другими постоялицами, но мысли о том, что придется разговаривать о своей жизни, работе и увлечениях, вызывали неуютные чувства, почти страх.

Не успела я подойти к стойке, чтобы забрать ключ, как по лестнице мне навстречу стремительно сбежала та молодая студентка, Шэннон. Как показалось, жутко расстроенная. Опередив меня, она вцепилась в столешницу и потребовала у нашей чопорной консьержки:

— Я хочу взглянуть на бланк.

Мисс Розенфилд старательно изобразила непонимание. Девушка нетерпеливо пояснила:

— Ночью, при заселении. Вы попросили заполнить бланк. Я хочу на него посмотреть.

Консьержка явно медлила:

— Что-то не так с вашими данными?

— Понятия не имею, — девица, казалось, едва сдерживает то ли истерический смех, то ли рыдания. — Я его не заполняла. Это сделала Лекси, я точно помню! Хотя вы утверждаете, что ее со мной не было. Вот я и хочу видеть эту анкету. Она ведь у вас есть? Или мне это тоже пригрезилось?

— Это обязательная форма, и мы просим заполнить ее абсолютно всех клиентов. Разумеется, вам не пригрезилось. Вот, прошу.

Я с любопытством наблюдала за сценой, оставаясь в тени коридора. А девушка-то не так проста, как кажется. О чем это она талдычит? Под наркотой, что ли?

Рванув из рук листок, аккуратно вставленный в файл, девица жадно принялась его изучать, и лицо ее бледнело на глазах. Я обеспокоенно взглянула на мисс Розенфелд: не понадобится ли стакан воды или даже нашатырный спирт. И тут же отпрянула назад, едва не выдав свое присутствие. Вежливую отчужденность с лица консьержки как ветром сдуло. Ее сменило злобное самодовольство — она стала похожа на хищную птицу, готовую запустить когти в жертву. Жертва, между тем, выпустила бланк из рук и пролепетала:

— Этого не может быть… Как? Как вы это сделали?.. Мой почерк…

Жердь отреагировала высокомерно:

— Могу я еще чем-то помочь?

Не ответив, девушка повернулась к лестнице, а я вышла в холл. Хотелось схватить ключ и бежать подальше от этой жуткой женщины с маленькими блестящими глазками и крючковатым носом.

— Ключ, пожалуйста.

Она тут же обратилась ко мне с широкой улыбкой:

— О, мисс Калверт! Надеюсь, день был удачным?

Я нетерпеливо постучала по столешнице:

— Ключ.

Не меняясь в лице, жердь выдала мне ключ, и я поднялась к себе. В комнате прибрали. На прикроватной тумбочке в кувшине стоял букет подсолнухов. Я ненавижу желтые цветы. Впрочем, любые цветы. Сцена внизу немного отвлекла от мыслей о прошедшей встрече с доктором, но оставшись наедине с собой, я снова поняла, насколько опустошена и устала. Не снимая туфель, я легла на кровать и не двигалась минут двадцать, уговаривая себя встать и принять душ.

Вторую половину дня я пыталась читать, обнаружив в гостиной, где утром пили кофе, полку с книгами. Приятно удивилась, найдя среди них любимых"Маленьких женщин", и уволокла потертый томик в комнату. Но даже хорошо знакомые сцены давались тяжело — я постоянно возвращалась к предыдущему абзацу, отвлекаясь на посторонние мысли.

Вечером пришлось обратиться с просьбой к этой журналистке, Тэйлор Эмери, так как я совершенно забыла перекусить в городе. Она, перехватив меня на лестнице с очередной чашкой чая, которой я пыталась утихомирить голод, и предложила вместе пообедать в городской закусочной. Я долго отказывалась, призывая на помощь всю вежливость и терпение, которых у меня и без того почти не осталось. В итоге попросила ее привезти мне пару сэндвичей. Это примирило Тэйлор с моим отказом поехать с ней лично. Почему она так настойчиво пытается влезть в жизнь всех встреченных ею людей? Это природное любопытство и делает из человека журналиста, или того хуже — писателя.

Шэннон не показывалась, возможно, она уехала из пансиона — я слышала, как кто-то прошел по коридору со стороны ее номера, а обратно не вернулся. Интересно, что у нее произошло? Странная девушка.

Хотя, кто бы говорил.

От столика я с книгой переместилась в кресло у окна, а оттуда — на кровать. Сама не заметила, как уснула, забыв погасить светильник.

Мне приснился страшный сон. Сон, в котором ничего не происходит. Кажется, там и меня нет. Есть древний проигрыватель, на котором крутится пластинка, со скрипом выхаркивая одну единственную песню. Очень старую, но знакомую всем от мала до велика. Пластинка вертится и вертится, песня никак не заканчивается. Жуткая, дребезжащая мелодия и надтреснутый голос — мужской, но похожий на женский.

«На цыпочках… по тюльпанам»…

Пластинка кружит и кружит, кроме проигрывателя в комнате ничего нет — иногда проскальзывает стена из голого кирпича и низкий потолок. Нет больше никаких звуков, нет возможности прервать песню, отойти подальше от надрывающейся пластинки. Песня ужасна, но еще ужасней — та безысходность, которую я снова чувствовала.

Голос тянул и завывал, все громче звуча в моей голове. Песня моего кошмара — реального, и, как я надеялась, давно позабытого. Когда она стала оглушающей, я проснулась. Виски ломили, наволочка сырая насквозь. Я потрогала щеки — ну точно, рыдала во сне. Не прошло и трех лет.

Что-то не так с комнатой.

Вытерев лицо, я приподнялась. Светильник выключен, темно, словно глаза выкололи. Может, я вырубила свет сквозь сон? Или я вообще не проснулась? Странным было не только это. Тишина. Она казалась большой. Больше, чем может вместить в себя комната.

Я пыталась поднять затекшие руки, но тело не слушалось, голова, казалось, набита ватой. Это явь или сон? Глаза быстро привыкли к темноте, и я поняла, что ощущения верные — дверь номера распахнута настежь. В коридоре — ни огонечка. Я понимала, что нужно встать и закрыть дверь, задвинув щеколду, но не могла подняться: старый кошмар и немыслимым образом выключившийся свет вкупе с распахнутой дверью вселили в меня неуемный, первобытный ужас. И в довершение из мглы, колышущейся в коридоре, раздался громкий вздох, почти стон. На секунду все замерло. А потом я услышала шепот:

— Бекки…

Голос звал, страдая. Это «Бекки» вместило в себя столько тоски, что я не могла не отозваться. Я поднялась с кровати и пошла к двери. Где-то здесь должен быть выключатель… или он на другой стене?

В снах бывают выключатели?

— Бекки…

В коридоре никого. Но мгла продолжала вздыхать и шевелиться — слева, у лестничной клетки. Дойдя до вершины лестницы, я поняла, что внизу света тоже нет — холл утонул во мраке. Не разглядеть ни ступеней, ни стойки ресепшена — вообще ничего.

— Бекки… — послышалось от подножья лестницы. Спускаюсь, босыми ногами осторожно нащупывая ступени. Где-то справа, прямо за лестницей скрипит дверь — долго и протяжно. Что там, гостиная? Где хоть какой-нибудь чертов выключатель? Ощутив под ногами паркет, поворачиваю за лестницу, пальцами держась за скрывающую ее стену. Что там, какая-то комната? Перед глазами белеет открытая дверная створка, я поворачиваю голову к черному проему, но ничего не вижу. Чистый мрак. Пытаюсь вглядеться, рука шарит по внутренней стенке в поиске кнопки выключателя.

— Здравствуй, Бекки… — слышу сзади, но не успеваю оглянуться. Чьи-то руки с силой толкают в спину, и я влетаю в комнату под лестницей. Нет никакой комнаты. Есть бездна, куда я падаю бесконечно долго, больно ударяясь о ступени.

Под лестницей — подвал.

Нет, нет, нет! Только не это!

Я страшно кричу — и крик мой перекрывает грохот захлопнувшейся двери.