Терновая Лилия

Нинель Нуар, 2021

Бесконечна круговерть человеческих пороков. Во дворце и в распоследней лачуге кипят одни и те же страсти, только вот желающим подняться повыше их амбиции могут стоить головы. Как выжить в море обмана и коварства, если даже умудрённые годами опыта придворные порой попадают впросак? На окраине города, в сумрачном переулке очнулась та, что не помнит ни себя, ни своего имени… В тексте: #героиня и ее амнезия #герой, на удивление приличный человек #заговорщики, предатели, и просто противные личности – в ассортименте #интриги и тайны #бытовое фэнтези #альтернативная Франция и немного магии

Глава 3

Выпустить меня в город в моем нынешнем скандальном виде Клеменс не решилась. Пришлось одалживать у нее корсаж и верхнюю юбку, благо иголку в руках я держать тоже умела, как оказалось.

Кто бы мог подумать… Может, я все же правда сбежавшая служанка?

Расщедрившись, хозяйка покопалась в огромном сундуке в своей комнате и выудила сразу две протертых по швам безрукавки с обработанными вручную мелкими дырочками на спинке распахнутого лифа, для шнуровки.

— Ты худенькая, тебе, если в швах убрать, как раз будет, — постановила Клеменс. Я не спорила. Несмотря на довольно приличную грудь, размера этак второго, все остальное и правда у меня было довольно тощим, поджарым, но скорее от активного образа жизни, чем от голодовки. Вместо костей рельефом прощупывались мышцы.

Кроме приталенных жилеток, мне выдали целый ворох нижних юбок и рубашек. На самом-то деле, по две-три каждой, но ткани-то сколько, ткани! Еще две юбки, малиновая и зелёная, будут составлять компанию синим безрукавкам. Мне сочетание не нравилось, но, пока дают, нужно брать. Привередничать потом буду, когда первые денье заработаю.

Собрав в охапку одежду, я отнесла ее в свою новую комнату. Туда же вслед за мной просочилась Клеменс, неся мотки ниток и иголки в шелковой подушечке на подставке. Теми, что похожи на гвоздики, без ушка, предполагалось закалывать ткань по фигуре, в другие — вдевать нить и, собственно, шить. Размер и разнообразие колющих изделий поражали. Тут не было только сапожного шила, и то, потому что нам с Клеменс не хватило бы сил дырявить им толстую кожу. Остальное было в наличии, всех форм и размеров — прямые, изогнутые, тупые и острые, для разных сортов ткани.

В выборе нити и иглы я положилась на хозяйку. Пусть руки помнили, какой стороной держать иглу, но больше знаний к этому не приложилось.

— Швеей ты не была, — постановила Клеменс, глядя, как я неуверенно распарываю боковой шов специальным крохотным изогнутым ножичком. Если бы не она, я бы долго гадала, для чего мне эта загогулина. Я в знак согласия отрицательно помотала головой. Нет, на такую кропотливую тонкую работу ежедневно, по несколько часов кряду, у меня бы точно не хватило терпения.

Похоже, хозяйке доставляло удовольствие играть в угадайку. Она поняла, что я недоговариваю, но списала это то ли на скрытность, то ли недоверие к ней, однако не обиделась, а принялась предлагать свои варианты моего профессионального приложения, внимательно вглядываясь в мое лицо и ища подтверждение своим догадкам. Пару раз Клеменс ничтоже сумняшеся намекнула даже на веселый дом, но я посмотрела на нее в ответ так, что она быстро сделала вид, что ничего такого не говорила.

Сказать по правде, я понятия не имела, обслуживала ли я этим телом клиентов. Но вроде бы по внутренним ощущениям мужчин у меня еще не было. Хотя я прекрасно знала откуда-то, что с ними делать и как. Думать о себе ужасы не хотелось, поэтому я про себя решила, что невинна и точка. Но вопрос, кто же я все-таки, оставался открытым.

Не швея, не птичница и точно не горничная, потому что шнуровки, особенно на спине, меня выбешивали до невозможности. Утро начиналось с суматохи — мы с Клеменс попеременно затягивали друг другу корсажи. Раньше ей помогали приходившие раньше всех девочки: либо Моник, либо Софи. А до того они с дочерью шнуровали друг друга.

— Это же страшно неудобно! — посетовала я в сердцах. — Почему не спереди?

— Некрасиво же! — в ужасе от подобного святотатства воскликнула Клеменс. — Впереди шнуруют только совсем бедные и одинокие, которым даже помочь некому.

Эдакий показатель статуса. Понятно. У тех, кто побогаче — горничные, у остальных — дочери или помощницы. Да хоть бы муж.

Один комплект из жилетки и зеленой юбки я сшила по классическому образцу под чутким руководством Клеменс. За день или два я не управилась, застряла в помещении на целую неделю. То шов шёл криво, то стежки оказывались слишком широкими, то садилось не по фигуре и приходилось размечать выкройку булавками заново.

Зато у меня было время немного вникнуть в происходящее вокруг, познакомиться с приходящими работницами и освоиться с длиннющими юбками, которые почему-то все время неловко путались в ногах, будто я в жизни их не носила.

То, что работа у цветочниц тяжелая и неблагодарная, я поняла сразу, в первый же день.

Если посчитать чисто математически — полноценный обед в таверне стоил от пяти до десяти денье. От продажи десяти бутоньерок они получали на руки три денье. Только вот покупали цветы не очень охотно, особенно на улице. Почти все горожане выращивали самые необходимые травы на подоконниках и задних дворах, про богатых и говорить нечего, у них садовники. А цветочки, пусть даже и замечательно пахнущие, — все же роскошь, а не необходимость. Так что редко кому удавалось за день продать всю корзину, где умещалось около двадцати букетиков.

Соответственно, проведя весь день на ногах в любую погоду, они при хорошем стечении обстоятельств получали возможность один раз поесть. Понятно теперь, почему Клеменс их подкармливает: бедняжкам ведь и жить где-то надо, и еду покупать, а многие еще и семью содержали.

У Моник беспробудно пил отец, так что ее малолетние брат и сестра рассчитывали только на нее. И то, приходилось прятать хорошенько все деньги и еду, что девушка приносила в дом.

Софи кормила своих собственных детей и мать. Муж ее ушёл зарабатывать титул и деньги в жандармерию и совершенно глупым образом там сгинул в какой-то ночной облаве. Неудачно получил по голове бутылкой, оставив двоих малолетних погодок и супругу, едва справившую двадцатилетие, одних. Хорошо, мать Софи была еще жива и присматривала за внуками, пока дочь зарабатывала им на хлеб.

Розетта жила одна, так что позволяла себе иногда и модную кокетливую ленту на шею, и заколку в волосы. Впрочем, жадиной и задавакой она не была, и щедро разрешала подругам одалживать у нее украшения на праздники.

Вообще, работницы у Клеменс подобрались порядочные, дружелюбные и добрые.

Первые два дня, пока мои будущие одежды лежали в разобранном виде, ожидая перешивки и подгонки, я помогала девушкам сворачивать букеты. Оказалось, у меня довольно ловкие пальцы, которые умеют не только шить, но и вязать замысловатые банты. Цветочницы радостно подсовывали мне наперебой цветы, утверждая, что у меня легкая рука. Оказалось, в первый день, когда я на пробу экзотично навязала несколько бутоньерок, они продались моментально.

Люди падки на необычное.

Поэтому теперь девушки просили меня научить их вязать сложные банты, а пока у них не очень получалось, укладывали мне на колени аккуратные кучки с заготовленными ленточками.

Так постепенно я вливалась в их дружный коллектив, вникала в жизненные перипетии и от души сочувствовала. Мне в душу никто не лез, за что я им была отдельно благодарна.

И вот наконец настал торжественный день, когда я вместе с остальными переступила порог скрипучей калитки и вышла в город.

Поджилки у меня порядком тряслись. Память о подворотне и трупе рядом была еще свежа, и натолкнуться на кого-то, кто меня узнает, я опасалась. Поэтому маскировалась как могла.

Темные волосы скрыл чепец. Старомодная бесформенная штука, которую Клеменс откопала на самом дне сундука, пришлась очень кстати. Среди бедноты подобный головной убор был не редкостью — сложные прически и украшения в них отнимали время и деньги, и позволить себе непокрытую голову могли немногие горожанки с окраин. Кроме Розетты, все остальные девушки щеголяли в похожих чепцах, разница была только в отделке и материале. Мне выделяться не хотелось, поэтому свой я так и оставила простым сероватым чехлом.

Внешность моя не была особой редкостью, особенно на юге. Из-за постоянных стычек на границах и следующих за ними грабежей и прочего, генофонд двух наций, Морингии и Бискайи, постепенно смешался, так что среди розовощеких шатенов и блондинов то и дело мелькали темноволосые и смуглые южане.

Мы с девушками уже привычно завернули по паре десятков свежих букетиков. Почему-то в основном Клеменс привозили фиалки, хотя иногда попадались и хризантемы, и гиацинты, и лилии, и даже сирень. Но на улицах подобные букеты шли плохо, как мне объяснили, дороговато для спонтанной покупки. Поэтому их Клеменс чаще всего разносила сама в лавки, с которыми у нее были договоренности. Сильно пахнущие цветы помогали заглушить вонь, доносящуюся с улицы, а зачастую и царящую в самом помещении. Как я успела понять, по местным меркам у моей хозяйки царила практически идеальная чистота. Сено на полу было довольно свежим и менялось каждый месяц, в то время как у других оно зачастую гнило годами, только сверху насыпали новые и новые слои.

Лаванда шла отдельной категорией, как и полынь с вербеной. Их Клеменс развешивала вдоль крыши на заднем дворе на просушку. Для этих целей в выступающую доску были вбиты гвоздики на небольшом расстоянии друг от друга, и пучки трав, как односортных, так и смешанных в разных пропорциях, щедро распространяли аромат, постепенно превращаясь в сухостой. Позже их ставили в вазы или набивали специальные мешочки и клали в постель, чтобы отпугнуть живность.

То, что шевелилось в соломе, оказалось вездесущими тараканами. К сожалению, эту напасть простой травой не взять, поэтому я поклялась от сена в доме — или хотя бы в своей комнате — избавиться. Придумать бы только сначала, чем его заменить.

Роз почему-то не привозили вообще, хотя в моем представлении это был первый цветок для продажи. Когда я поинтересовалась на этот счет у Клеменс, она вытаращилась на меня в священном ужасе.

— Это же только для высшего дворянства! Простым людям их разводить и тем более продавать категорически запрещено!

Учитывая, что сама Клеменс была хоть и скромного, но дворянского звания, напрашивался вывод, что розы — исключительная привилегия королевского дворца. Даже на монетах изображалась именно роза в стилизованном виде.

Что ж, я приняла в копилку очередной факт окружающего мира, хоть он меня и царапнул неким несоответствием.

Сегодня моя корзина наполовину благоухала фиалками, другую половину заняли скромные, почти не пахнущие анютины глазки. Они тоже неплохо продавались, благодаря яркой расцветке, и стоили недорого. Люди здесь, как я заметила, очень любили яркие, броские цвета как в одежде, так и в быту.

Повесив плетенку на локоть за длинную ручку, как остальные девушки, я последовала за стайкой щебечущих цветочниц к городскому центру. Шли мы не торопясь, работая на публику. Именно за время нашего торжественного прохода распродавалось зачастую больше всего цветов. Девушки благосклонно, но ни в коем случае не зазывно, улыбались покупателям.

Мне стоило большого труда уловить эту разницу, потому что Клеменс настаивала на важности нюанса. Вроде мы не девушки лёгкого поведения и не завлекаем мужчин, поэтому улыбка должна быть едва уловимой, скромной, с потупленными глазками, но никаких покрасневших щёк, ни в коем случае! И не щериться во все зубы, как она выражалась.

Здесь с гигиеной рта было не очень. Мне повезло, или я раньше хорошо следила за зубами и все они были на месте, а вот Клеменс, как и девочки, не досчитывалась пары-тройки на самом видном участке верхней челюсти. Оттого и полноценная улыбка считалась неприличной — таким образом я демонстрировала свое превосходство, потому что услуги магов-целителей стоили непозволительно дорого, а у кузнецов лекарство было одно на все случаи — выдрать. Зачастую несколько. На всякий случай, с запасом.

Стиснув губы поплотнее, я старательно улыбалась прохожим. Получалось не очень, от меня отчетливо шарахались, хотя у остальных цветочниц за наши полчаса прогулки уже купили по два-три букетика.

Я не отчаивалась: сегодня выходной, центральная площадь будет полна народу — кто-нибудь и у меня купит.

Пользуясь случаем, я глазела по сторонам. Единственный раз, отложившийся в памяти, когда я ходила по этим улицам, с неба хлестал дождь и темнота была хоть глаз выколи, несмотря на все фонари. Сейчас же ярко светило солнце, и город предстал с совершенно другой стороны.

Никаких потоков нечистот в канавах. Попахивало, конечно, несмотря на корзину фиалок в моих руках, далеко не цветочками, но откровенной грязи видно не было. Изредка, правда, из окна раздавался вопль:

— Поберегись! — и прохожие резво разбегались в стороны, после чего из горшка щедро выплескивалось содержимое. Но брусчатка была уложена с такими зазорами, что все вылитое стыдливо скрывалось в расщелинах и не мозолило глаза. А со следующим дождем будет вымыто водой и стечёт по канавам куда-то за пределы города.

Горожане были одеты как на праздник. Выходной все же. Женщины выгуливали шляпки и супругов, холостые мужчины подмигивали цветочницам и покупали пару букетиков, прося в довесок целомудренный поцелуй в щечку. Эдакий незамысловатый флирт.

Девушки хихикали, краснели и стреляли глазками, вопреки всем предостережениям Клеменс.

Площадь еще только заполнялась гуляющими. Огромный фонтан рассыпался струями в самой середине мощеной брусчаткой окружности, рядом с ним на широком мраморном бордюре сидели воркующие парочки и почтенные матроны, наблюдавшие за носившимися за голубями детишками.

С одной из сторон к Фальгаррской площади примыкал дворцовый парк. Он уже давно отделился от основной королевской резиденции, став местом отдыха горожан. Да и сам король переехал в новый дворец, побольше и пороскошнее, оставив в старом здании только службы вроде налоговой и залы для заседания министров и совещаний.

Некоторые праздники тоже все еще проводились в старом помещении, например ежегодные балы и другие массовые увеселительные мероприятия для высшей столичной знати.

Солейль, новое место жительства короля и его обширного двора, находилось за городом. Вокруг него разбили прекрасный парк, еще краше того, аллеи которого уходили вглубь зелени от Фальгаррской площади. По официальной версии, король захотел стать ближе к простым людям, потому переехал за пределы столицы, в деревню. Только вот злые языки утверждали, что во время постройки новой территории, длившейся ни много ни мало десять лет, были использованы самые роскошные материалы и наняты самые известные архитекторы. Так что о простоте не могло идти и речи.

Держась за спинами остальных цветочниц, я украдкой подглядывала на горожан.

Видно было, что живущие здесь люди зарабатывают больше, чем на окраине. Ткань на одежде казалась дороже, кроме того, то тут, то там ее украшала вышивка стеклярусом, золотыми и серебряными нитями и кружевом, да и крой был явно сложнее куска полотна, что заменяло мне юбку. Вместо комплектов с жилетками дамы одевались в платья, а прически были настолько сложны, что чудом не рассыпались под порывами лёгкого летнего ветерка. Возможно, именно поэтому в них втыкали столько шпилек с фигурными навершиями — не только для красоты, но и для функциональности.

Солнце только показалось из-за домов — до полудня еще несколько часов, зато самых продуктивных. Позже гуляющие разбредутся по тавернам и домам, обедать. Мы в этот момент, подменяя друг друга, сможем перехватить по захваченному из дома куску хлеба с сыром, чтобы не отвращать покупателей бурчанием голодного живота. И еще пару часов постоим на площади, возможно, пройдемся парами-тройками по близлежащим улицам. В это время влюблённые парочки выходят прогуляться в сопровождении дуэний, и многие молодые люди покупают дамам сердца цветы.

В одиночку Клеменс нам ходить категорически запрещала. И вскоре я поняла почему.

Полдень быстро приближался, люди постепенно разбредались кто куда. Некоторые присели на террасах здесь же, на площади, но далеко не всем гуляющим это было по карману. Большинство вернулось домой, сочтя моцион на сегодня выполненным.

Таверны и кабаки распахнули свои двери первым посетителям. Мы с девушками, не сговариваясь, проходя мимо, прибавляли шагу, чтобы не соблазняться ароматами свежезажаренного мяса и тушеных овощей. Изредка то одна из нас, то другая скрывалась в переулке, наскоро перекусывая незамысловатым полдником. Есть при всех, на ходу, считалось неприличным, так что приходилось укрываться от посторонних взглядов.

Когда Софи задержалась, я по неопытности не придала этому значения. Моник, на правах старшей над нами — кто-то же должен делиться с остальными премудростями жизни, пока Клеменс рядом нет, — послала меня проверить, как она там.

И не зря.

Стоило мне свернуть в узкий тупичок, куда десятью минутами ранее отлучилась цветочница, моим глазам открылась весьма неприглядная картина.

Трое плечистых мужчин в плащах и в высоких сапогах из дорогой кожи зажали несчастную девушку в углу. Деваться ей было некуда — в какую сторону бы она ни сунулась, ее ждали жадные руки.

Софи вжалась всем телом в стену, вытирая не особо чистую кладку новеньким подолом юбки. Она только утром хвасталась, что нашла очень качественную ткань по дешевке из-за пары дырочек в рулоне. Из повреждённых мест она выкроила костюмчики и платья детям, а из оставшегося получилось аж по две юбки ей и матери. Из лоскутков бабушка собиралась делать детям покрывало на кровать.

Корзина валялась неподалёку, опрокинутая набок. Фиалки, которые мы с таким тщанием увязывали бантами пару часов назад, рассыпались в уличной грязи, некоторые уже успели затоптать сапогами троица молодчиков.

Значит, дохода у бедняжки Софи сегодня не будет.

Это меня почему-то выбесило больше всего.

— Оплатите ущерб, месье, — негромко потребовала я. Тот, что практически распластал Софи по каменной кладке, безо всякого стыда лапая ее за виднеющуюся в корсаже грудь, обернулся, но отстраниться и не подумал.