Родом из Святой Руси

Нина Николаевна Гайкова, 2019

Настоящая русская семья, пережившая трагедию богоборчества на протяжении многих лет. Настоящая любовь, готовность на самопожертвование. Девушка из этой семьи собирается замуж – и вдруг узнаёт, что в 1938 году дед её жениха расстрелял двух её дедов-священников…

Часть вторая. Те, что родом из Святой Руси.

Глава четвёртая. Душа, в глазах отразившаяся.

Как мы помним, была Алёна младшим, поздним ребёнком — когда она родилась, родителям было по тридцать шесть лет. И отец, и мама пришли в этот мир в тот год, который можно назвать вторым на «пике» сталинских репрессий, — папа в январе, а мама в ноябре. Родители Аркадия — в том же году. А почему это столь важно, поймём несколько позже, ближе познакомившись с этой удивительной семьёй…

Когда девушка в тот злополучный день пришла домой к Аркадию, её, кроме прочего, поразило, насколько лучше, моложе выглядят её мама и папа — а ведь жизнь родителей была отнюдь не лёгкой (Об этом тоже несколько позже). Почему-то невольно вспоминался «Портрет Дориана Грея» — когда с полотна смотрел омерзительный старик, хотя самому герою не было ещё и сорока. Конечно, раз душу свою всё время в грязи марал, отдаваясь низменным страстям!

Злые, безблагодатные люди хорошо, молодо выглядеть не могут — даже если искусственно «омолаживаться», глаза всё равно выдадут. В глазах ведь душа отражена — или она светится, или зияет чёрной бездной, в которую страшно заглянуть. (Цвет глаз, разумеется, ни при чём). Похоже, что у родителей Аркадия была в глазах эта чёрная бездна и зияла, пугая своей стремившейся поглотить пустотой…

Глава пятая. Мученики за веру и кровавые палачи.

Вот и пришло время обратимся к «окаянным» годам, когда многие старались говорить шёпотом — ведь именно тогда пришли в мир младенцы, через много лет ставшие родителями Алёны. Итак, шёл второй год «пика» сталинских репрессий… Бывшее имение, ставшее адским полигоном близ посёлка Бутово, на котором не военную технику, а жизни человеческие «испытывали». Вернее, — жизни отнимали. В тот день упивающиеся властью бесы расстреляли почти шестьсот человек, а тех, которые от пуль не сразу погибли, прикладами добивали!… А потом бульдозер приезжал тела закапывать!!! Если «Бога нет», то жизнь человеческая не более ценна, чем разрушающиеся здания!…

Среди убиенных были два молодых священника — помолившись за всех, первыми, с возгласом «Христос Воскресе!» шагнули они под выпущенные палачами пули. Это были отец Иоанн, служивший в одном из московских храмов, и сельский батюшка отец Александр. У отца Иоанна осталась двадцатитрёхлетняя вдова Василиса, недавно окончившая филфак МГУ, и десятимесячный сын. Вдова отца Александра — сестра милосердия Марина дитя носила под сердцем. В тот миг, когда прогремел выстрел, словно почувствовала она, что мужа на земле больше нет… Марина потеряла сознание и очнулась только в роддоме, куда отвезла её чудом подоспевшая мама. Акушерка сказала, что у Марины были девочки-двойняшки, но одна родилась мёртвой… Палачи разом «ополовинили» семью…

Десятимесячным сиротой был… отец Алёны — Дмитрий Иванович, а рождённой в день убиения отца девочкой — мама — Евфросиния Александровна…

Говорить о том, какую горькую чашу пришлось испить каждой из вдов, каждой из этих семей, незачем. Выстояли, благодаря молитве, благодаря по-настоящему близким людям, не ставшим предателями.

Марине помогала её мама — тоже сестра милосердия Прасковья Ивановна (В Святом Крещении Параскева), выхаживавшая раненых ещё во время Первой Мировой войны.

В честь этой прекрасной, ставшей легендой женщины через много лет и назвали свою дочку правнук Прасковьи Ивановны Артём и супруга его Дарья…

Обе сестры милосердия — и мать Параскева, и дочь Марина — крещены были в честь Мучениц времён нечестивых языческих императоров, которых так напоминали палачи тридцатых. Только ещё хуже были — потому что, зная Христа, в одночасье от Него отреклись, превратившись в безжалостных гонителей!…

Однажды в сельскую больницу, где работала Марина, привезли очень странного и очень неприятного человека. Привезли его люди в форме НКВД. Был он, явно, после драки и в подпитии. Что с ним на самом деле случилось, никто из работавших в больнице никогда не узнал, как и его имени — люди в форме строго-настрого приказали всем лишних вопросов не задавать. Только Марина случайно узнала, причём по его же вине — когда она раны перевязывала, случайно удостоверение выпало. Марина мельком увидела фамилию, имя и отчество. Фамилия почему-то навсегда запечатлелась в памяти. Удостоверение она спешно положила в карман «раненого» — и, к счастью, никто этого не видел — иначе, могли бы в живых не оставить. А имя сам он ещё и в пьяном бреду «выболтал» — но Марину оно не интересовало. Как, впрочем, и всех остальных. (Его фамилия и имя сыграют роль через много лет — но об этом не сейчас). Тогда же присутствовавшие в больнице медики лишь выполняли свой профессиональный долг. Они должны помогать всем — в том числе и пострадавшим в пьяной драке озверевшим хамам, не ценящим ни свою, ни чужую жизнь. Вынуждена была оказать привезённому помощь и Марина. Как только «побитый» немного «отошёл», вести себя он начал очень развязно, угрожая, что может посадить и даже расстрелять любого. А потом стал приставать он к Марине, угрожая тем, что у неё, как у вдовы священника, и у ребёнка её будущего нет, если только «не будет дурой» и не «найдёт себе покровителя при власти»…

И что-то ещё — какой-то бред о том, что в случае чего со своей женой он и развестись может, потому что женили его «насильно» — «на сносях была»… И велел молодой вдове подумать до утра…

Когда-то много веков назад языческий император предложил юной красавице — христианке Марине стать царицей, иметь богатство, если она от Христа отречётся. Марина предпочла мученическую смерть…

И через шестнадцать веков вдова убиенного священника Александра — сестра милосердия Марина тоже не захотела осквернять себя блудом, поганить душу свою связью с палачом. И в мыслях не могла допустить она осквернения христианского брака, осквернения памяти погибшего за веру мужа, погибшего за веру отца. (Об отце мы тоже скоро узнаем)… Ведь такие, как этот самодовольный хам из НКВД, разом лишили Марину и мужа, и отца; сделали её и маму вдовами; лишили отца её маленькую Фросю, оборвали ещё не начавшуюся жизнь второго младенца! Это они разрушили любимый храм в селе — храм, в который стекались за десятки километров к чудотворному Образу Матери Божией! Такие, как он, надругались над святынями по всей Руси, вырывая и топча души людей!!! А теперь этот преисполненный самодовольства палач, осквернитель, упиваясь неограниченной властью, ещё и к вдове мученика свои грязные, обагрённые кровью невинных жертв руки протягивает! Память об убиенных за веру родных ногами топчет!…

Как мы помним, в семье и мысли ни у кого не возникло отречься от т.н. «врагов народа» — от самых близких людей! Будь Марина одна, она бы тоже, не задумываясь, пошла на смерть, как та, в честь которой была крещена. Но двухлетняя дочка, но мама…

К счастью, «ухажёр» заснул — и Марина, улучив момент, побежала домой к маме и маленькой дочке — к счастью, мама в ту ночь была не на дежурстве…

Глава шестая. За веру убиенные.

Отец Марины — кузнец Николай тоже был расстрелян — без суда — просто за то, что церковным старостой был, за то, что вместе с батюшкой пытался помешать разрушению храма, осквернению икон. В тот роковой день закончилась служба — народ почти вышел. Несмотря на неимоверные старания активистов-безбожников, этот сельский храм в Честь Матери Божией — Ея Чудотворного Образа Неопалимая Купина не пустовал. Тянулись люди к Святыне! А теперь ещё и в нескольких соседних сёлах святыни были порушены — и шёл сюда народ как к последнему оплоту…

Николай собирался подойти к батюшке с каким-то вопросом, как вдруг в храм ворвалось трое или четверо нетрезвых хамов — в шапках, с винтовками. Выкрикивая богохульные речи, направились осквернители к иконостасу — и штык одного из них был направлен на находящийся рядом Чудотворный Образ Богородицы…

Батюшка и церковный староста преградили палачам путь. Как любой кузнец, обладал Николай недюжинной силой. Не раздумывая, что будет дальше, с лёгкостью отбросил он слуг дьявола к двери. (Храм был не очень большим). От неожиданности и будучи не совсем трезвыми, не устояли они на ногах и вылетели на улицу. В этот миг батюшка, понимая, что Час пробил, снял Главную Святыню, чтобы спасти, уберечь от осквернителей… И батюшка, и староста хорошо понимали, что озверевшие богоборцы очень скоро придут снова. Увидевшие происходящее прихожане вернулись, тоже сознавая, что Господь дарует последних несколько мгновений — возможно, для того, чтобы уйти в мир иной истинными христианами. Батюшка и староста, мысленно прощаясь со всеми, велели жёнам своим поскорее унести и спрятать Чудотворную Икону Богоматери, Иконы Спасителя и Святителя Николая! Чудом успели…

Очень скоро — не больше чем через полчаса богохульники действительно вернулись — только теперь набежала их целая чёртова дюжина. Были среди них и комсомольцы-активисты — известные в селе лентяи, дебоширы, пьяницы и развратники. К тому же — вооружённые…

Старосту выкинули из храма, как вещь, как мешающуюся под ногами дворовую собаку, и один из осквернителей, ещё не так давно снимавший перед Николаем шапку, теперь в упор в него выстрелил… А следом «выволокли» за одежду и избитого батюшку и без суда повезли на полигон смерти, что рядом с селом Бутово…

Все же защитники храма — а таких среди односельчан было большинство — «получили» пулю или прикладом…

Тем сельским батюшкой-мучеником был… зять убиенного Николая — муж Марины — Отец Александр…

А иконы всё-таки сохранили. В тот роковой день, когда большинство жителей села — настоящие русские мужики погибли как мученики, палачам было не до того, чтобы ещё и дома обыскивать. Да и напились по обыкновению сверх всякой меры…

Через много лет, когда у Марины будут уже правнуки, храм в селе восстановят, освятят — и Чудотворные Образы займут своё законное место. На освещение Храма-Мученика приедут четыре поколения семьи! А сколько на Руси таких храмов-мучеников, ныне, Слава Богу, воскресающих!…

Глава седьмая. Великой скорбью сплочённые.

Теперь же мы снова вынуждены возвратиться к событиям того вечера, когда в больницу приехали «люди» в форме НКВД. Запыхавшись, вбежала Марина в дом — и сразу всё рассказала матери. Тогда, мгновенно собравшись, побросав половину вещей, отдав кота и собаку сердобольным соседкам-вдовам, у которых два года назад, как и у двух сестёр милосердия, отняли палачи — безбожники мужей и сыновей, ушли Пелагея Ивановна, Марина и маленькая Фрося под покровом ночи — пока искать не начали. А спрятанные в доме Иконы Марина и Прасковья Ивановна, конечно, с собой забрали — не для того же, рискуя жизнью, сохраняли, чтобы осквернителям достались, если дом обыскивать станут…

В городе приняла их младшая сестра мамы — тётя Ксеня — тоже сестра милосердия. Наверное, помогать людям было в этой семье Богом данной традицией, Богом данным призванием…

В конце предшествующего года — самого страшного, самого кровавого на «пике» репрессий, сгинул в сталинских застенках муж Ксении Ивановны Матвей Алексеевич — военный инженер — герой Первой Мировой войны, на которую пошёл добровольцем, едва исполнилось восемнадцать!… За что казнили героя Отечества и прекрасного специалиста?! По большому счёту — за дворянские корни — во время очередной «зачистки»… Не уничтожили после октябрьского переворота — нашли через двадцать лет… Чудом жертвой не пала и вдова…

На момент расстрела было герою войны сорок два…

А в начале того же года погиб в Испании сын Георгий, собиравшийся идти по стопам отца. С трудом дождавшись восемнадцатилетия, потребовал молодой человек отправить его добровольцем… Награда нашла героя посмертно…

Сына Ксения родила в девятнадцать лет — в годы Гражданской войны. Что-то пошло не так — и мальчик чудом выжил, чудом родился без изъянов. Только больше детей быть не могло…

Теперь же осталась она совсем одна! На всём свете была у неё только семья старшей сестры…

Принесённые сестрой и племянницей Иконы Ксения Ивановна надёжно спрятала…

Бог миловал — сбежавших Марину и Прасковью Ивановну искать не стали — не до них было. Как оказалось, угрожавший Марине развратник (мы уже говорили, что у него были жена и маленький ребёнок и что жениться его по той самой причине заставили) своего «сотрудника» в пьяной драке убил — распутную, нетрезвую «комиссаршу» после застолья «не поделили». Пришлось как-то дело решить, вернее — «замять»… Потому и о Марине забыли, и дом опустевший обыскивать не стали…

А Марина и мама её, и тётя снова работали медсёстрами — кто перевязывает раненых и помогает оперировать, нужен всегда — при любой «политической обстановке». А потом и тем более необходимыми стали — война началась….

Глава восьмая. В скорбях друг друга нашедшие.

Незадолго до Великой Победы увидел молодую вдову Марину находившийся в госпитале раненый лётчик Фёдор. Был он на четыре года моложе. Пообщавшись с Мариной совсем недолго, ощутил Фёдор с сестрой милосердия — так называли Марину многие — удивительную душевную близость. Именно благодаря ей, как всем говорил потом Фёдор, не стал он никому не нужным калекой, не потерял ногу.

Рассказал Фёдор Марине и свою историю: в семнадцать лет он тоже чуть не был осуждён за то лишь, что не донёс на друзей, критиковавших власть и лично «товарища Сталина». (В том же окаянном втором году «пика» сталинских репрессий). Спасло чудо — юноша так до конца и не понял, как это произошло. Однако после чудесного спасения стал Фёдор тайно в храм ходит — в один из немногих уцелевших…

А потом началась война — Фёдор и друзья его пришли на призывной пункт одними из первых — защищать Родину, а не ставшую похожей на кровожадного дракона власть!… На войне, как известно, атеистов нет. Наверное, потому и вернулись домой Фёдор и друзья его, хотя не раз смерти в глаза смотрели — иногда с очень близкого расстояния. И полученные раны безногими, безрукими, прикованными к креслу или потерявшими рассудок инвалидами молодых людей не сделали. И то главное — на чём, как на прочном фундаменте, жизнь наша строится, открылось для молодых воинов со всей ясностью!… После войны стали они всё чаще посещать знаменитый Храм Богоявления в Елохове, в который Фёдор тайно ходил ещё перед войной…

Тогда же в госпитале предложил Фёдор Марине стать его женой. И ни к чему были разные «увещевания» некоторых «доброжелателей» — что кругом полно моложе и без детей.

И что она вдова «врага народа»…

И во «времени на раздумье» у встретившихся после стольких испытаний и сумевших сохранить душу свою, у смотревших не раз и не два смерти в самые глаза её, нужды не было. Господь соединяет людей не ради выгоды, не ради «удобной» жизни. В годы испытаний открывается многим истина сия с особой ясностью. Остаётся главное — а незначимое отсеивается. Видно, «измерение» уже иное — духовное…

А на следующий день пришла Победа!… Фёдор и Марина сразу же расписались — и принял он семилетнюю Фросю как дочь. А, на Покров, как было издавна заведено на Руси, — вернее, на следующий день — тайно обвенчались супруги в тот самом Соборе небесно-голубого цвета, что в Елохове.

Фёдор — Фёдор Петрович после ранения летать больше не мог — и стал работать водителем скорой помощи — очень хотелось ему людям помогать…

Через три года в семье было две дочки — Евфросиния и Евдокия. Были они настоящими сёстрами — и никогда не задумывались, почему отчества и фамилии разные. И папу Федю Фрося очень любила…

И ещё — всех по-хорошему удивляли имена сестёр, в которых словно звучала овеянная легендами сама Древняя Русь — «Русь былинная», как скажет потом поэт. (Прекрасная Юлия Владимировна Друнина)…

Полюбить вновь не значит забыть — тем более подвиг мученичества. О гибели своего отца — священника и деда — церковного старосты Фрося знала от мамы и бабушки — и скорбную память эту вместе с ними хранила. И Фёдор не мог, не смел никого ревновать к этой Памяти Мучеников! К тому же — сам мог на «лобном месте» оказаться…

Глава девятая. От рода данное.

А теперь снова обратимся к старшему поколению — Марининой маме — Прасковье Ивановне и тёте — Ксении Ивановне. Без лишних слов: солдатская песня времён Первой Мировой войны «Милосердная сестра» про таких, как они! И награды у Милосердной Сестры Пелагеи и Милосердной Сестры Ксении были…

К Ксении Ивановне мы вернёмся чуть позже, а пока обратимся к её сестре, к очень нелёгкой судьбе родителей Марины Николаевны.

Доброволец — кузнец Николай с сестрой милосердия Прасковьей познакомился на фронте, когда, раненый, в лазарет попал. И вскоре они обвенчались — во время испытаний, «на переломе» вся суть человека как на ладони — а потому и размышлять незачем и некогда…

После, когда охватило Россию повальное безверие, всеобщее безумие, такие, как Николай Михайлович и Прасковья Ивановна, оставались настоящими русскими православными людьми. Как тот мужик-ямщик, которому открыл Господь суть с Россией происходящего, показав бесов, поющих: «Наше время — наша воля». (Это немного по-разному описано в двух книгах С.А.Нилуса: «Великое в малом» и «Сила Божия и немощь человеческая»). Дочь их Марина родилась в самом трагическом году — ещё до дьявольского переворота, но в России, уже «обезглавленной». А в течение четырёх последующих лет два сына Прасковьи Ивановны и Николая Михайловича умерли, едва придя в этот обезумевший мир. Один прожил час, другой — полчаса… А про трагедию, что произошла в конце «окаянных» тридцатых, мы уже знаем.

Если бы не сплочённость матери, дочери и маминой сестры, если бы не удивительная стойкость этих прекрасных, истинно русских женщин, если бы не искренней верой дарованная духовная сила, никогда бы не выстоять им в этом аду! Месяца за два до конца войны Прасковья Ивановна, которой было тогда сорок восемь, встретила пятидесятилетнего вдовца — военно-полевого хирурга Илью Егоровича. После сложнейшей операции, благодаря которой раненого, можно сказать, из когтей смерти вырвали, хирург и операционная сестра разговорились. Оказалось, что было у них много общего…

Прекрасный врач Илья Егорович незадолго до войны тоже попал в «маховик» безжалостной «машины» НКВД. Год отсидел он по обвинению в умышленном убийстве на операционном столе секретаря райкома, хотя случай был изначально безнадёжным. Отсидели и все, тогда оперировавшие. И самое главное: никто не стал предателем, никто не обвинил другого в «заговоре против секретаря райкома», хотя именно признания «заговора» ждали от них — да не дождались. Если во главе «царь Ирод», то всегда «дрожит» он за свою незаконную власть, ежечасно боясь быть свергнутым, и приносит в жертву страху своему тысячи жизней — и младенцев, и взрослых!…

Но обвинение каким-то чудом всё же «развалилось» — и доктор Илья «со товарищами» был отпущен. А вскоре — война…

Илья Егорович потерял всех. Жена его, тоже работавшая в госпитале, погибла при обстреле. В сорок третьем разбился во время боевого вылета старший сын, а через год погиб в танковом сражении младший…

Общее дело, общие потери соединили не молодых уже людей. Дети и внуки Прасковьи Ивановны стали для Ильи Егоровича настоящей семьёй. Фрося называла его дедушкой Ильёй…

И вскоре — на Петров день, как говорили в народе, обвенчались Илья Егорович и Прасковья Ивановна в Обители Игумена Земли Русской — Преподобного Сергия Радонежского. И не только они…

Но прежде, чем продолжить, хочется кое о чём вспомнить — вернее, — постараться кое-что ещё раз осознать. Понятно, что время Победного мая сорок пятого было ещё «официально безбожным» — да только перед лицом смерти, когда атеистический бред, как туман, рассеивается, многие, моля о спасении, «давали обещания» Богу. (Сейчас об этом не знает разве что самый ленивый).

«Обещали» и наши герои — и лётчик Фёдор Петрович, и военврач Илья Егорович, и те, с кем мы ещё очень скоро встретимся. Нет, не стать иноком или священником — у каждого своя «ниша», как сказал, вернее, — показал Святитель Филарет Московский, явившись во сне одному из Оптинских Старцев, — но жить по-христиански, помогать людям и соединиться в Боге с той, которая будет послана…

А потому снова возвратимся в Петров День Победного Сорок Пятого в Обитель Игумена Земли Русской — Преподобного Сергия Радонежского.

Тогда же — вернее, вместе с Ильёй Егоровичем и Прасковьей Ивановной обвенчалась там и ещё одна не очень молодая пара. Сестра Пелагеи Ивановны — Ксения Ивановна сочеталась пред алтарём с товарищем убиенного мужа — Григорием Васильевичем — тоже военным инженером…

Глава десятая. Спасённые любовью.

А теперь мы снова вынуждены перенестись на несколько лет назад — в те «дьявольские» годы, когда под покровом ночи, как разбойники, врывались в дома «тройки» и уводили. Уводили нередко навсегда. И сами же над невиновными «суд вершили»…

Мы помним, как приняла Ксения Ивановна вынужденных бежать сестру и племянницу с маленькой дочкой и как спрятала спасённые храмовые иконы. И как потеряла она в один год двух самых близких людей — сына и мужа… А теперь о Григории Васильевиче…

За ним «пришли» вскоре после казни Матвея Алексеевича. Жена его сразу же подала на развод и от мужа «отреклась»!

Детей у Григория Васильевича не было — а была «за плечами» трагедия. Сначала, в отличие от своего друга, он довольно долго не мог найти спутницу жизни — может быть, оттого, что неосознанно искал похожую на Ксению Ивановну — а такая женщина никак не встречалась. Наверное, многим невольно вспоминается хорошо всем известный, прекрасный фильм «Офицеры»?! Нет, здесь было всё немного по-иному. Отношение Григория Васильевича не было просто чувством к женщине — был, если угодно, «пример», «идеал» семьи, к которому он стремился. И такие, как Ксения Ивановна, невольно вызывали чувство благоговения, желание перед ней преклониться. А другого отношения к женщине ни Григорий Иванович, ни Матвей Алексеевич, как истинно русские офицеры не приемлели.

И вот однажды именно Ксения Ивановна познакомила Григория Васильевича со своей совсем юной сотрудницей Клавдией, такой же чистой и светлой. Была Клавдия моложе будущего супруга на семь лет. Кажется, мечта сбылась…

Нет, в Клавдии своей Григорий Васильевич не разочаровался — только беда случилась…

Пришло жене время рожать — поехали в больницу…. Но то ли врачи проглядели, то ли жуткие условия начала двадцатых… Родившаяся дочь прожила четверть часа — и саму Клавдию надо было спасать. Может быть, спасти бы и сумели, да только Клавдия Прохоровна, увидев мёртвого ребёнка, словно потеряла смысл жизни и через час скончалась сама… Через два месяца ей исполнилось бы двадцать…

В одночасье Григорий Васильевич потерял и смысл, и счастье. Он часто видел во сне супругу и дочку — сначала новорожденную, а потом она словно «подрастала»… Спасала только поддержка друга и его жены… Прошло лет семь… Одна бойкая девица, моложе лет на двенадцать, комсомолка-активистка, дочь какого-то партийного вождя, сама стала проявлять повышенный интерес к умному и красивому офицеру. Матвей Алексеевич и Ксения Ивановна, увидев потенциальную невесту, потом осторожно намекнули другу, что девица эта производит впечатление примитивной, ограниченной, а ещё очень меркантильной. Да он и сам видел, понимал, что слишком далеко ей до таких, как Клавдия, как Ксения Ивановна — только…

«Проявил слабость — отвечай — а не убивай за свои ошибки невинного», — так решил Григорий Васильевич, когда она заявила, что «ждёт» ребёнка. И словно «похоронил» надежду вновь встретить женщину, перед которой можно преклониться… Свадьба была безрадостной…

Уж как водится, соблазнила порядочного человека — и своего добилась, только ради чего?!

Никто даже вообразить не мог, каким страшным чудовищем бывает человек — тем более — женщина… «Обременять» себя пелёнками и погремушками, по крайней мере тогда, в планы её не входило…

И вот, желая «ещё насладиться жизнью», подпольно от будущего ребёнка молодая жена избавилась!!! К тому же — «неудачно»! Мужу сказала, что ребёнка «потеряла» — и больше иметь не сможет. Очень уж не хотелось терять относительно «благополучную» по сравнению с большинством жизнь — ради неё и интерес проявляла, ради неё и соблазнила! Ценою жизни невинного младенца!… А ещё твёрдо знала, что при потере ребёнка совестливый Григорий Васильевич на развод не подаст — а за убийство нерождённого разведётся сразу — пусть даже ценою неприятностей на службе…

Тогда и придумала та, которая ни женщиной, ни человеком называться не в праве, всю эту постыдную историю про потерю, зная, что проверять муж не станет — он был слишком для этого порядочным! Даже «слезу пустила»!

И Григорий Васильевич поверил, потому что был так воспитан, а ещё потому, что считал: есть в жизни такое, о чём врать невозможно — кощунственно! Оказалось, возможно!… А Григорий Васильевич ждал этого ребёнка — ждал, что родившись, быть может, заполнит он этот уже начавший образовываться вакуум!!! Если бы ребёнок родился, то был бы на восемь лет моложе его невыжившей дочери, на тринадцать лет моложе Георгия — сына Матвея Алексеевича и Ксении Ивановны — но его не будет! Не будет никогда…

И начались безрадостные, пустые совместные дни… Григорий Васильевич испытывал чувство «белой зависти» к семье друга…

А дальше, как мы помним, погиб в Испании юный Георгий, вскоре сгинул в большевистских застенках главный друг Матвей. А потом пришли и за Григорием Васильевичем…

О чудовищной лжи супруги он так никогда не узнал — она от мужа отреклась и унесла с собой эту чудовищную тайну…

Только…Накануне ареста увидел Григорий Васильевич сон — светлый мальчик обращался к нему со словами: «Мама меня убила и тебя предала»…

Жена тогда в Крыму отдыхала — потому разговор не состоялся. Да разве бы она призналась?! Сон не «доказательство»!

Повторился сон и в тюрьме, когда Григорий Васильевич ненадолго сомкнул глаза накануне главного допроса…

Наверное, отречение жены полной неожиданностью для него не стало. И то, что во сне увидел, тоже… Он только оба раза подумал: «Клава никогда бы так не поступила!» Думая и об отречении, и о чадоубийстве…

Впрочем, счастья и даже внешнего благополучия у «отрекшейся» жены его никогда больше не было. Предав всех, век свой доживала она в полном одиночестве и ненависти ко всему миру. Да и рассудком ещё повредилась. Разве не «заслужила»?!…

Арестованный Григорий Васильевич мысленно готовился уже к казни — но неожиданно был освобождён по амнистии — незадолго до войны — может быть, потому, что дворянскому

сословию «не принадлежал»… Да кто же знает…

Накануне освобождения снова — в третий и последний раз увидел он светлого мальчика — только теперь тот молчал, устремив на Григория Васильевича свои огромные, словно «нездешние» тёмно-синие глаза. И был не один…

Рядом увидел Григорий Васильевич свою Клавдию — такую же прекрасную, как тогда — в начале двадцатых, и так же глаза её излучали доброту. Она лишь немного — нет, не постарела — повзрослела что ли…

А рядом стояла так похожая на Клавдию девушка — совсем юная. Григорий Васильевич сразу же понял, что девушка эта — дочь их, прожившая на земле всего четверть часа… И ещё увидел убиенного друга своего Матвея…

Были все они в белых одеждах и смотрели на Григория Васильевича с любовью, словно напутствуя, не говоря ни слова… Больше до самой кончины не снились, хотя из памяти, из сердца не уходили никогда…

Во время войны как истинно русский офицер сражался Григорий Васильевич за свою Россию, не «сводя счёты» с поломавшей жизнь властью. Офицерской чести не марая…

За проявленное мужество сразу после войны был он реабилитирован и приглашён преподавать в Суворовское училище…

Конец ознакомительного фрагмента.