По естественным причинам. Врачебный роман

Нина Люкке, 2019

Врач общей практики Элин переживает разлад со своим мужем Акселем и решает на время переехать жить к себе на работу, в клинику, куда каждый день к ней обращаются толпы пациентов с самыми разными недугами. 20 лет она была обычным терапевтом и столько же замужем. Но внезапно объявляется ее бывшая любовь – Бьерн, и путает все карты…

6

На часах десять, до обеденного перерыва еще два часа. На прием приходит женщина 1965 года рождения, которая хочет удалить родинку. Я рада возможности выйти из кабинета, оказаться в другом месте, поработать скальпелем, наложить шов. Я проверяю, свободна ли операционная, и зову пациентку с собой. Пока она раздевается, а я достаю необходимые инструменты, я пытаюсь вспомнить, о чем же думала в субботнее утро год назад, на следующий день после того, как добавила Бьёрна в друзья на «Фейсбуке». В одном я уверена: о Бьёрне я не думала точно. Скорее всего, опять зарекалась пить и, разумеется, на этот раз на полном серьезе. Потом, как обычно по субботам, я убирала дом.

Я делаю женщине местную анестезию и в этот момент меня осеняет, что в тот субботний день я была так довольна проделанной уборкой, что позволила себе выпить один-единственный бокал за ужином, и все началось по новой, а в воскресенье утром, чтобы избавиться от тревоги с похмелья, я пошла прогуляться по лесу. Время от времени я пыталась ходить на пробежки вместе с Акселем, но моя физическая подготовка в тот момент в подметки ему не годилась, поэтому толку от моих попыток было мало. Акселя хватало на то, чтобы поддерживать мой темп первые несколько минут, а потом он в два прыжка исчезал в зарослях вереска.

С прогулки я вернулась румяная, бодрая и полная сил, и решила, что один-единственный бокал за ужином не повредит, ведь завтра понедельник, а по понедельникам я не пью. А дальше все по кругу: грех — наказание, грех — наказание, одно неизменно следовало за другим, и так дни напролет. Всякий раз, когда я снова оказывалась в этом абсолютно прогнозируемом сценарии, с неизбежными взлетами и падениями, мне казалось, что все это происходит впервые.

В тот далекий субботний вечер, как и положено, дом сиял и благоухал свежестью, корзина для грязного белья была пуста, чистая одежда разложена по шкафам, обувь аккуратно расставлена в коридоре, унитаз и раковины сверкали белизной, зеркала натерты до блеска, а я стояла у кухонного стола и наполняла свой заслуженный бокал. Пока я пила вино, между делом взяла телефон, чтобы проверить, не писали ли девочки, и тут увидела сообщение от Бьёрна.

Нам вовсе необязательно встречаться. Это было просто наваждение. Не буду больше тебе надоедать:-)

Сообщение было отправлено после полуночи. Вино уже давало о себе знать, к тому же я была довольна собой и проделанной работой по дому и поэтому ответила:

Привет, Бьёрн! Рада тебя слышать. Буду рада выпить кофе сегодня:-)

К тому моменту я уже пребывала в гораздо более общительном и человеколюбивом состоянии, чем пару часов назад. Порой кажется, что в разное время суток в каждом из нас пробуждаются абсолютно разные личности, которые начинают бороться друг с другом за время. Так, моя модификация «суббота после уборки» взяла верх над версией «пятничный вечер». Каждая буква моего сообщения свидетельствовала о том, что я в очередной раз умудрилась во что-то впутаться. Тем не менее в тот момент все представлялось нормальным и предельно логичным: рад тебя слышать, да, очень приятно, давай выпьем кофе и вспомним былое, да, почему бы и нет. Несколько сообщений спустя мы договорились встретиться сразу после работы в понедельник, у Бьёрна в этот день как раз была назначена встреча в Осло. Что сделано, то сделано, подумала я.

«А тебе не кажется, что писать не буду больше тебе надоедать, при всей притворной застенчивости, — очень агрессивный ход? — спрашивает Туре, стоило мне войти в кабинет. — И что значит фраза необязательно встречаться? Уж если на то пошло, тебе было вовсе необязательно отвечать на это».

Жду встречи! — написал Бьёрн.

И я! — ответила я.

Я написала это вовсе не потому, что правда ждала встречи, ведь я уже раскаивалась. В глубине души свербело: после работы ты слишком устаешь, чтобы с кем-то встречаться, тебе не удастся отключиться и выбросить из головы весь вздор, который ты слышишь от пациентов в течение дня. Но, как обычно, пальцы сами застучали по экрану, ведь мне не терпелось поскорее выпутаться из этой затянувшейся переписки, всё, хватит, оставь меня в покое.

«Господи», — фыркает Туре.

«Но что же мне было отвечать? Раз все с первого же раза зашло так далеко?»

Сколько я себя помню, всю свою жизнь я руководствовалась чувством, будто я задолжала миру — внимание, деньги или вещи, — что существует некий бухгалтерский учет, согласно которому я всегда в минусе.

Раньше, когда я еще вела достаточно активную социальную жизнь, я то и дело воображала, что мне давно пора с кем-то связаться, а когда включала телефон, вдруг обнаруживала, что последней писала как раз я, и, мало того, второй человек, даже не удосужился ответить на мое последнее сообщение. Оказывается, то, в чем я себя винила — подвела, проигнорировала, — на самом деле проделали со мной. Помни об этом, говорила я себе, но вскоре снова воображала, что мне нужно увидеться и с тем, и с другим, хотя у меня не было ни малейшего желания встречаться ни с кем из них. Вообще говоря, мне хотелось только одного — как можно скорее прекратить все контакты, все встречи, всю СМС-переписку.

Тот, с кем я общалась, мог легко принять это за энтузиазм, поскольку нежелание поддерживать отношения я компенсировала наигранным рвением, которое произрастало из этой самой неохоты, из стремления побыстрее удрать, отделаться от всего, и поэтому я продолжала ввязываться в планы и договоренности, лишь бы поскорее положить общению конец. Разумеется, это позволяло лишь ненадолго оттянуть мучения, ведь в скором времени планы предстояло либо реализовать, либо отменить, причем оба исхода были одинаково утомительны.

Как только я написала Бьёрну, что тоже жду встречи, с пробежки вернулся Аксель. Он вошел в кухню и стал наполнять водой свою литровую флягу, из которой всегда пил, чтобы следить за объемом потребленной жидкости.

— Угадай, с кем я встречаюсь в понедельник? — спросила я.

Аксель, глотая воду, покачал головой. Его кадык так резко и отчетливо двигался под тонкой кожей, что мне захотелось отвести глаза.

— Я встречаюсь с Бьёрном.

Аксель оторвался от фляги.

— С каким еще Бьёрном?

— С Бьёрном, с которым я встречалась до тебя.

Аксель поставил пустую флягу на стол и обтер рот тыльной стороной ладони.

— А, с ним. С этим психом. И с чего бы вдруг?

— Вчера он добавил меня в друзья на Facebook, и мы договорились встретиться выпить кофе. Это, конечно, полное безумие. Я не видела его почти тридцать лет.

— Да уж, — ответил Аксель, который прекрасно знал о моих неврозах, о том, что всякий раз я встречалась с людьми в надежде, что, стоит мне только сделать то-то и то-то, сразу все закончится и мне не придется больше видеться с ними. Он знал, что для меня общение с людьми было повинностью, работой, с которой нужно расквитаться, прежде чем я смогу заняться тем, чем действительно хочу. То есть улечься на диван, и смотреть телевизор, и пить белое вино.

Аксель улыбнулся, покачал головой и пошел в душ. Ему бы никогда не пришло в голову согласиться пить кофе с бывшей подругой из прошлой жизни.

Аксель никогда не ревновал меня к Бьёрну. Аксель вообще никогда не ревновал. К тому же повода у него никогда и не было. А вот Бьёрн был тот еще ревнивец.

— Кто он такой? — спросил Бьёрн в тот единственный раз, когда я рискнула взять его с собой на вечеринку студентов-медиков. Он сразу же обратил внимание на Акселя. Точнее, он обратил внимание на мое поведение в присутствии последнего.

— В смысле? — ответила я. — Это Аксель, мы вместе учимся.

— Со мной ты так себя не ведешь, — сказал Бьёрн, а я в очередной раз притворилась, будто не понимаю, о чем он. Я назвала его истериком и ревнивцем, но Бьёрн словно в воду глядел: уже через пару недель он устроил мне грандиозный скандал в квартире на Оскарс-гате, и в результате я ушла от него к Акселю.

— Со мной ты так себя не ведешь! — кричал он снова и снова. — Никогда не видел, чтобы ты так лыбилась и лебезила, как перед ним! Со мной ты такой не бываешь!

Отношения с Акселем были похожи на глоток свежего воздуха, словно до этого меня долго держали в душной влажной комнате. Аксель не ревновал, не использовал иностранных слов, значения которых не понимал или не знал, как произнести. Он любил бегать и кататься на велосипеде — в те времена это нравилось и мне, — мы оба учились на врачей, у нас был общий круг друзей.

— Рыбак рыбака видит издалека, — сказала мать. Еще она говорила, что вовсе необязательно ходить в школу — можно просто заучивать наизусть пословицы и поговорки. Она верила, что все поговорки — чистая правда, а если кто-то с этим не согласен, то только потому, что он слишком молод. Запас поговорок — единственное, что не пострадало от ее деменции, и когда она произносит очередную из них, случается, что она точно попадает в тему разговора, и создается впечатление, что это проблеск интеллекта, который сохранился где-то в тайниках ее черепной коробки. Когда я поведала ей, что переехала в клинику и что мы с Акселем, вероятно, разведемся, она просто-напросто выдала:

— Счастье не палка, в руки не возьмешь.

Три дня спустя после того, как я добавила Бьёрна в друзья на «Фейсбуке», я шла вдоль улицы Фрогнервейен ^[15]. Был понедельник, первый теплый день мая, в теле ощущалась тяжесть похмелья, ведь в воскресенье я, как обычно, много пила вечером. Но сегодня я не собиралась пить: кофе с Бьёрном и сразу домой, смотреть шотландский сериал про путешествие во времени.

В течение рабочего дня, пока я принимала нескончаемый поток пациентов, я почти не замечала похмелья, но теперь меня мучили головная боль, дрожь в теле, беспокойство, когда это закончится, наконец. И зачем только назначать какие-то встречи, с кем-то общаться?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

15

Фрогнервейен (норв. Frognerveien) — улица в центральном Осло, которая берет свое начало на площади Солли-пласс.