Жареный козлёнок бокора Вальдеса

Нина Запольская, 2018

На основе реальных дневников английских путешественников ХVIII века. Для влюблённых в море, готовых идти под парусом за золотом Диего де Альмагро. Непредвиденные опасности настигают капитана Линча в Сенегале, но страстная любовь к таинственной незнакомке находит его и там. На Гаити бокор Вальдес оказывает капитану помощь, но невольно вовлекает в новые приключения. Только сюжет книги совсем не о колдовстве вуду, хотя без колдовства здесь не обошлось. Сюжет книги о том, как спустя много лет четыре верных друга в поисках древних сокровищ вновь берут курс на остров Тортуга. А ещё о том, что от любви нельзя спрятаться, как ни старайся.

Глава 1. Экспедиция 1758 года

Мистер Трелони повернул коня и пустил его галопом через поле.

Поле было крохотное, в восемь или десять акров. Оно оказалось вспахано и засеяно свёклой. Местность шла на подъём, и капитан скакал чуть позади сквайра, изредка поглядывая по сторонам: он знал эти наделы пахотной земли, через которые они сейчас пробирались. Совсем скоро наделы должны были перейти в лес, перед которым шла короткая пустынная низина с оврагом, и дальше, возле маленькой деревни, находились конюшни и дом сквайра.

Мистер Трелони доскакал до живой изгороди, остановил коня в нерешительности и, чтобы скрыть растерянность, уронил хлыст. Капитан поравнялся со сквайром, остановился и спешился. Подняв с земли хлыст мистера Трелони, он сказал, глядя ему в лицо снизу вверх:

— Ваш конь, Джордж, легко перепрыгнет это препятствие.

Мистер Трелони насупился и заёрзал в седле от неловкости.

— Конь перепрыгнет, а я — нет, — наконец, пробормотал он сердито. — Не забывайте, сколько мне лет, Дэниэл.

— Неужели так много? — спросил капитан насмешливо.

Мистер Трелони помолчал, потом поджал губы и ответил:

— Да, Дэниэл! Мы уже не дети!

Капитан растянул губы в улыбке и сказал, как можно увереннее.

— Я привык относиться к вам, как к ровеснику.

— К ровеснику? — вскричал удивлённый сквайр. — Ну, тогда не спрашивайте, сколько мне лет… Ровесник, значит ровесник!

— Тогда прыгайте, — сказал капитан с усмешкой и легко взлетел в своё седло.

— Да пожалуйста! — сказал мистер Трелони и повернул коня.

Он немного отвёл его, поставил перед изгородью и приказал прыгать. Жеребец взял препятствие легко, даже не задев верхние ветки. Капитан последовал за сквайром. Они приземлились на другом поле, таком же маленьком и открытом в сторону дороги.

— Давайте выходить на дорогу, — сказал капитан.

— Что? — переспросил сквайр: он в последнее время стал плохо слышать, что ему говорят другие, особенно в минуты волнения.

— Давайте выходить на дорогу, — повторил капитан громче, поворачивая голову к сквайру.

— Конечно, мой друг, — ответил сквайр и направил коня к дороге.

Некоторое время они ехали шагом бок о бок, и вдруг капитан сказал:

— Мне стали сниться странные сны, Джордж… О моей смерти в скором времени.

Мистер Трелони испуганно покосился на него.

— Да что с вами, дружище? — спросил он. — Вы никогда не боялись смерти… Вы всегда говорили, что смерть — это про кого-то другого.

Капитан улыбнулся, голубые глаза его, опушённые выгоревшими ресницами, сощурились.

— Я и сейчас не боюсь, — просто сказал он. — Только сны странные. И они — о смерти… Вам это не кажется смешным?

Мистер Трелони покачал головой и продекламировал с грустью вместо ответа:

Мы созданы из вещества того же,

Что наши сны. И сном окружена

Вся наша маленькая жизнь.¹

Какое-то время они ехали молча, и мистер Трелони замер, боясь даже чихнуть ненароком: он не хотел вспугнуть капитана — тот никогда не рассказывал ему о своих снах.

Наконец, капитан заговорил.

— Джордж, а вам никогда не приходили в голову странные для вас мысли, совершенно не свойственные вам?.. Словно бы они не ваши… Ну, то есть, совсем не ваши, — спросил он.

— Нет, я всегда знаю, о чём я думаю, — недоумённо ответил сквайр после секундного замешательства. — И все мысли, которые я думаю — они мои, как мне кажется.

— А наш доктор вам на такое не жаловался?

— Наш доктор — очень рациональный человек. Если бы у него что-то подобное и случилось, он никогда бы в этом не признался… Злился бы, хмурился, но не признался.

Капитан удивлённо покосился краем глаза — сквайр вдруг стал отвечать ужасно невнятно, словно посасывая больной зуб… Какой же он всё-таки маленький, маленький и отважный человек, подумал капитан… И уже седой совсем… У капитана вдруг защемило сердце, и он спросил:

— Вы никогда не жалеете, Джордж, что мы потеряли столько времени, гоняясь за сокровищем?

— Нет, конечно, — ответил тот. — Жизнь в море и жизнь в погоне за сокровищами изменила меня. Раньше я был слишком изнежен и истеричен — вспомнить страшно.

— А я был глупым и самонадеянным юнцом, — засмеялся капитан и добавил. — Хоть и опасным.

Какое-то время они ехали по дороге, потом нашли тропинку. Вокруг стояли сосны, высокие, как мачты кораблей. Почва под ногами была прекрасная — усыпанная хвоей сухая и упругая глина, и их кони, покрывшие несколько миль по пересечённой местности, не показывали никаких признаков усталости.

Мистер Трелони похлопал своего жеребца по шее. Сказал:

— А интересные нам достались координаты… Как на подбор.

— Я думаю, на земле все места такие. Не интересных мест просто нет, — ответил ему капитан. — Я думаю, что, раскрутив глобус и выстрелив в него наугад, мы с вами получим тоже весьма интересную пару координат… Такую же интересную, как и наши координаты.

— А давайте попробуем! У меня где-то в кабинете есть старый глобус. Мне его не жалко.

— Хорошо, приедем к вам и попробуем.

Они почему-то сразу заторопились. В загородном доме мистера Трелони они сразу закрылись в кабинете хозяина, позвав с собой доктора Легга и Платона. Сквайр вытащил из бюро футляр с парой дуэльных пистолетов и взял один. Платон достал со шкафа глобус и раскрутил его. Глобус действительно был очень старый, и крутился он со скрипом, словно земле надоело вращаться вокруг своей оси, и она выражала протест. Доктор Легг заткнул уши. Сквайр прицелился. Раздался выстрел, по кабинету поплыл пороховой дым.

— Доктор, осмотрите раненого, — попросил капитан насмешливо.

Доктор Легг осмотрел глобус и сказал:

— Одно пулевое ранение нашего глобуса — это… О, мистер Трелони попал почти в Константинополь, столицу Оттоманской империи!

— Да-а, — недоумённо протянули все.

Тут мистер Трелони вскричал, положив палец на свой шрам на левой щеке, как он делал всегда в минуты душевного волнения:

— Я знаю, что в средние века там располагалось Византийское царство!.. Джентльмены! Это очень интересно!

— Особенно, если бы мы смогли отправиться в Византийское царство! — заметил капитан и спросил. — А второе ранение нашего страдальца, доктор?

В дверь кабинета заколотило сразу несколько рук, раздались испуганные голоса — это миссис Трелони, миссис Легг и миссис Линч прибежали на звук выстрела.

Джентльмены, смущённо посмеиваясь и переглядываясь, впустили дам и принялись успокаивать их, заверяя, что никто не пострадал, что они только опробовали один из пистолетов мистера Трелони и ничего больше. Потом все вышли. Платон задержался в кабинет, чтобы. открыть там все окна и проветрить комнату. Он подошёл к глобусу, взял его в руки и покрутил. Отыскав второе пулевое отверстие, он удивлённо хмыкнул и убрал глобус опять на книжный шкаф к самой стене, в угол.

Потом он вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь.

****

Спустя неделю в Бристоле разразился скандал.

Банкир Александр Саввинлоу публично потребовал расторжения брака мистера Трелони и миссис Трелони на основании того, что мистер Трелони до этого брака уже был женат на Амаранте Трелони, которая до сих пор жива, и которая имеет от него сына Джона.

Мистер Трелони протестовал, объясняя, что Амаранта Трелони — жена его старшего брата Генри и пытался привести в доказательство письма покойного брата Генри из Вест-Индии о своей женитьбе, но писем в своём архиве он не нашёл — они пропали. Зато несколько писем за разные годы предоставил всеми уважаемый банкир, и в частности, письма мистера Трелони к губернатору Барбадоса, в котором тот просил губернатора посодействовать розыску Амаранты Трелони с её сыном Джоном.

— Труда, мне ничего другого не остаётся, как ехать в Вест-Индию и найти свою, так называемую, «супругу», если она ещё жива, — сказал мистер Трелони жене. — Или попытаться разыскать племянника Джона… Ему сейчас уже больше двадцати лет.

Миссис Трелони подняла на него заплаканные глаза и стиснула руки.

— Джордж, — прошептала она. — Ты не выдержишь дороги… Ведь ты уже не мальчик. Тебе уже под шестьдесят. Я согласна жить с тобой вне освящённого церковью брака.

— Да, а наши девочки? — воскликнул тот, горячась. — Каково будет им? Об этом ты подумала?

Миссис Трелони разрыдалась и осела на пол к ногам мужа.

— Не убивайся так, дорогая! — вскричал мистер Трелони, падая на колени рядом с супругой. — Дэниэл мне поможет.

Он достал из кармана платок, нежно вытер им слёзы жены и с вымученной улыбкой попытался пошутить:

— Раз он уверен, что мы с ним ровесники, то значит я ещё в самом расцвете сил.

Услышав это, миссис Трелони разрыдалась ещё горше.

Миссис Трелони в этом году исполнилось… Ах, увольте!.. И не просите сказать вам, дорогой читатель, сколько лет исполнилось миссис Трелони. Года четыре тому назад ей, стоящей перед зеркалом, вдруг пришла в голову удивительно философская по своему содержанию мысль, после которой она сразу успокоилась и не стала уже так печалиться о своём возрасте. Этой мыслью она, конечно же, поделилась со своей старинной подругой Сарой Легг.

— Я поняла, Сара, — сказала миссис Трелони. — В конце жизни каждая женщина оказывается перед выбором: или умирай, или становись старухой. А если мы с тобой умирать не собираемся, значит, будем радоваться старости.

И миссис Легг ей согласно улыбнулась.

Вечером этого злополучного дня капитан Линч с Сильвией и доктор Легг с Сарой пришли в дом Трелони. Платон сопровождал капитана на правах то ли вестового, то ли друга, и теперь все сидели в гостиной и разговаривали.

Мистер Трелони сказал жене:

— Труда, мне в связи со всем этим ужасно не нравится твой секретарь, мистер Фокс… Он мне подозрителен

— Этот секретарь у меня уже лет двадцать работает, — ответила миссис Трелони, вытирая слёзы. — Мне его рекомендовал…

Она задумалась, потом проговорила недоумённо:

— Боже мой!.. Кажется, мне его рекомендовал банкир Саввинлоу! Точно, банкир Александр Саввинлоу!

— Вот поэтому этот секретарь мне и не нравится, — возмутился мистер Трелони. — Надо ему дать расчёт!

— Но мистер Фокс себя хорошо зарекомендовал, — заметила миссис Трелони. — Нельзя же уволить человека только на основании того, что он тебе подозрителен?

Тут в разговор вступил доктор Легг.

— А почему нет? — выпалил он, горячась по своему обыкновению. — Так и сказать секретарю: «Увольняем в связи с утратой доверия»!

— Но так никто не делает, — изумилась миссис Трелони и всплеснула руками.

— Это сейчас никто не делает, а потом будут… Вот увидите! — воскликнул доктор. — Эта формулировка при увольнении будет ничем не хуже остальных!

Мистер Трелони и капитан невольно заулыбались.

— Джеймс, вы как всегда фантазируете, — обречённо сказал капитан, глядя на доктора ласковыми глазами.

— Ну и что? — вспылил тот и спросил в упор: — Пусть лучше письма пропадают?

Все замолчали, в который раз обдумывая последние события…

За истекшие десять лет наши герои, конечно же, изменились внешне.

Капитану Дэниэлу Линчу исполнилось сорок пять лет. Двигался он теперь медленно, с особой хищной грацией, и это обращало на него внимание везде, где бы тот ни появился. Лицо его, резко изборождённое морщинами, стало суше и словно окаменело, в нём появилась суровая властность. Губы тоже стали суше и тоньше, но на подбородке проступила ямочка, что очень красило его лицо, так же, как и улыбка — улыбка по-прежнему была необыкновенная, чарующая, и тогда голубые глаза капитана сияли, как и раньше. Вот только улыбался он теперь крайне редко.

Доктору Джеймсу Леггу исполнилось пятьдесят пять, и был он такой же стройный, длинноногий и рыжий, но морщин у него прибавилось, появились мешки под глазами, да и бакенбарды были уже не такие пушистые. Зелёные глаза его, как и прежде, светились кошачьей хитрецой, и, как и прежде, он очень быстро краснел, когда смущался или горячился. Служил доктор в бристольском госпитале Сент-Питер, там он и проводил почти всё своё время, появляясь дома только к ночи.

Мистер Трелони в свои пятьдесят восемь лет стал плохо слышать. Ещё он пополнел от спокойной жизни, хотя застарелая малярия в домашней обстановке отпустила его, как будто.

Оглаживая свой появившийся живот, сквайр говорил друзьям:

— Ничего не поделаешь, джентльмены! Человек всю жизнь растёт… В юности — в высоту, под старость — в ширину. Хотя я никак не могу привыкнуть к своему теперешнему облику. Смотрю на себя в зеркало, а на меня оттуда глядит совершенно чужой человек. Посторонний… И, что особенно неприятно — человек в возрасте!

Платон был всё таким же высоким и мощным. Чёрное лицо его не поддавалось времени, а, может быть, на его лице морщины просто не читались отчётливо даже тогда, когда Платон, по-прежнему, улыбался весело, как озорной уличный мальчишка.

За истекшие десять лет наши герои, конечно же, изменились внешне, но почти не изменились внутренне. Внутри, в душе, они были всё те же, своим авантюризмом больше похожие на себя молодых. Поэтому, когда мистер Трелони объявил, что намеревается отправиться на поиски Амаранты Трелони и её сына, капитан, доктор Легг, — и, разумеется, Платон, — его тут же поддержали. Женщинам ничего не оставалось делать, как смириться.

Скоро джентльмены ушли в кабинет сквайра, чтобы обсудить детали.

— Пойдём вдоль побережья Африки, — сказал капитан. — Там, конечно, тоже неспокойно, но не так, как в североамериканских водах.

— На море надо всегда быть оптимистом, — согласился доктор Легг и добавил: — И всегда готовиться к худшему.

— Но мы обязательно должны найти мою бывшую невестку, — сказал мистер Трелони. — Моему племяннику Джону сейчас, должно быть, лет двадцать или двадцать два.

Он нагнулся к горящему камину, — несмотря на солнце, день был по-весеннему прохладный, — и некоторое время возился с углями.

Доктор ему ответил в спину:

— Если бы мы только знали её теперешнее имя… Она могла несколько раз выйти замуж.

Сквайр, вооружённый каминными щипцами, выпрямился, повернулся и какое-то время пристально вглядывался в доктора. Потом он снова отвернулся к камину и молча положил щипцы, но капитан готов был поклясться, что тот опять не расслышал, что ему сейчас ответил доктор, и просто постеснялся переспросить его.

У капитана сжалось сердце, и он поспешил, — специально для сквайра громко, — сказать первое, что пришло ему в голову:

— Как вы знаете, джентльмены, модель, по которой установилось теперешнее судоходство между Африкой, Карибским морем и Европой, можно назвать «Треугольной торговлей». Торговые корабли из Европы приплывают к африканскому берегу и обменивают свои товары… А это, как правило, промышленные товары и оружие… На чернокожих рабов, которых им предоставляет местная чернокожая знать.

Капитан покосился на сквайра — тот заметно повеселел и удовлетворённо уселся в кресло.

Капитан продолжил:

— Затем торговцы идут в Карибское море или в Северную Америку, чтобы там продать рабов местным плантаторам и вернуться в Европу с такими товарами, как сахар, табак, кофе, какао, ром, солёная треска и пшеница… В Европе это всё продаётся, то есть, фактически обменивается опять на промышленные товары и оружие.

— И на каждом этапе негоцианты зарабатывают деньги! — воскликнул доктор Легг, поднял указательный палец и потряс им.

— Ну, так для этого наше королевство и воевало с начала века, — саркастически заметил мистер Трелони. — А потом по мирному договору Великобритания получила от Испании асьенто², по которому она обязывалась снабжать рабами испанские колонии.

— А это, в свою очередь, предоставляло британским торговцам и контрабандистам большой доступ к ранее закрытым испанским рынкам в Америке, — сказал капитан.

Тут опять заговорил Платон:

— Так вот это-то асьенто и способствовало распространению пиратства в западной Атлантике… После заключения мира с военных кораблей освободилось очень много моряков, и хоть колониальное мореходство быстро росло, но хозяева кораблей экономили, да и теперь экономят, на всём, даже на своей команде. Условия жизни моряков были такие, что хоть в пираты иди. Вот они и шли.

Платон посмотрел на сквайра и добавил:

— Говоря о судовладельцах, я не имею в виду вас, мистер Трелони. Разумеется!

— Можешь не извиняться, Платон, я это понимаю, — ответил ему тот и улыбнулся. — К тому же я не занимаюсь работорговлей.

Капитан, который тоже улыбался, потому что Платон был сегодня удивительно разговорчив, сказал:

— Ну, а сейчас, когда пиратов в Карибском море теснят национальные военные флоты, которые готовы предоставить национальной торговле всё большую степень защиты, пираты из Карибского региона ушли к берегам Западной Африки… Там они подстерегают плохо защищённые рабовладельческие суда.

— Или плохо защищённые торговые шхуны, — сказал доктор Легг с явным намёком.

Все замолчали и посмотрели на капитана.

— Ну, конечно, в тех водах неспокойно, — ответил тот. — А когда и в каких водах негоцианты чувствовали себя в безопасности?

Ему никто не ответил, но спустя минуту мистер Трелони сказал всем весело:

— Ну, если в Карибском регионе сейчас почти нет пиратов, то ничего нам не помешает опять наведаться на Тортугу и снова поискать наши две горы с водопадом.

****

Итак, дорогой читатель, со времени экспедиции наших героев в Новую Гранаду прошло более десяти лет, и в их жизни, да и во всём мире тоже, произошло много значительных событий.

В 1748 году закончилась, наконец-то, война за Австрийское наследство, которая раздирала всю Европу, начиная с 1740 года. В этом же 1748 году испанский военный инженер Роке Хоакин де Алькубьерре с дюжиной рабочих по повелению неаполитанского короля Карла VII приступил к раскопкам Помпеев, древнеримского города у побережья Неаполитанского залива. Город, как известно, в 79 году н. э. стал жертвой извержения Везувия. Испанскому инженеру фантастически повезло: первый удар заступом он нанёс на 8-метровой высоте как раз над центром Помпеев, рядом с главным в городе храмом Октавиана Августа.

В 1752 году Великобритания и её колонии перешли с Юлианского календаря на Григорианский, и в королевстве после 2-го сентября сразу наступило 14 сентября. Подданные остались недовольны этим решением короля Георга II, сделавшим их на одиннадцать дней старше. В стране были замечены протесты под лозунгом: «Верните нам наши одиннадцать дней!», что нашло отражение в одной из гравюр серии «Выборы», созданной великим Уильямом Хогартом.

В городе Бристоле из-за перехода на новый календарь даже вспыхнули беспорядки, приведшие к гибели людей. Прибывший в Бристоль судья Томас Уэзерелл обратился к горожанам, собравшимся на площади Куин-Сквер, с угрозой заключения их в тюрьму, но вскоре был вынужден сам спасаться бегством от разъярённой толпы. Беспорядки продолжались четыре дня. Разгневанные жители города разгромили епископский дворец, разрушили городскую тюрьму, выпустив всех её заключённых, и разграбили под шумок несколько богатых особняков. Многочисленных раненых свозили в госпиталь Сент-Питер, в котором служил доктор Легг. Оказывая пострадавшим помощь, доктор не преминул в своей неподражаемой манере изругать бунтовщиков.

— Надо быть полным ослом, чтобы бунтовать по такому пустячному поводу, как какой-то там календарь, — сказал он. — Земля не прекратит своего вращения… Грегорианский календарь скоро тоже устареет, и его в 2100 году тоже нужно будет менять. Именно к этому году набегут полных четверо неучтённых суток. И что вы тогда на это скажете?.. А?

Пострадавшие потрясённо молчали и смотрели на доктора Легга виноватыми глазами.

В 1753 году у капитана и Сильвии родился третий ребёнок. Мальчика назвали Эдуардом. Мистер Трелони на радостях приобрёл ещё один корабль, бригантину, которая стала носить гордое имя «Король Эдуард». В этом же году у Платона и Молли родилась дочь, которую назвали Марией.

В 1754 году началась очередная, Семилетняя война между Францией и Великобританией в Северной Америке. Противостояние между двумя странами в североамериканских колониях продолжалось с самого начала ХVIII века. Треска и сельдь, которыми так были богаты воды в заливе Святого Лаврентия и у берегов Ньюфаундленда, составляла основу питания во время многочисленных постов в католических странах и, в частности, во Франции. Треска являлась стратегическим товаром, обладание которым было крайне важно, поэтому военные конфликты в Северной Америке между Францией и Англией вспыхивали постоянно.

Почти все эти военные эпизоды принято именовать по именам царствующих особ — война короля Вильгельма, война королевы Анны, война короля Георга и, четвертая, Семилетняя франко-индейская война, которую во всём мире именуют почему-то по-разному. Во время всех этих войн за обе стороны конфликта сражались индейцы. В Семилетней франко-индейской войне 1754 года принял участие майор Джордж Вашингтон, которому в то время был 21 год.

В 1754 году Томас Чиппендейл издаёт, наконец-то, свою книгу «Указатель для клиентов и краснодеревщиков» («Gentleman and Cabinet-maker's Director»). Книга предназначалась для формирования вкуса аристократов, но инструкции в ней были ориентированы на краснодеревщиков, которые могли копировать предлагаемые рисунки. Первое издание «Указателя» Чиппендейла было собранием коллекции мебели «Готические, китайские и современные вкусы». Помимо демонстрации образцов мебели здесь впервые рассматривалось такое понятие, как стиль.

1 ноября 1755 года во время Лиссабонского землетрясения погиб капитан Бортоломео Аленкар — друг и деловой партнёр капитана Дэниэла Линча. Землетрясение, за которым последовали пожар и цунами, превратило столицу Португалии Лиссабон в руины, под которыми навсегда погибли колониальные амбиции португальской империи, достигшей своего расцвета в первой половине ХVI века. Лиссабон был не единственным португальским городом, пострадавшим в этой катастрофе. В южных районах страны разрушения были такими же колоссальными.

1756 год знаменателен тем, что русская императрица Елизавета Петровна отменила в России смертную казнь, а в Австрии родился Вольфганг Амадей Моцарт.

И в том же году Великобритания объявила войну Франции, положив начало Семилетней войне в самой Европе: против Пруссии, Англии и Португалии выступили Австрия, Франция, Россия, а затем Швеция и Саксония. Война закончилась в 1763 году. В её результате колониальное, военное и военно-морское могущество Франции было серьёзно подорвано. Великобритания, наоборот, превратилась в самую крупную колониальную и морскую державу мира, практически не имеющую достойных соперников — Великобритания становится владычицей морей. Пруссию крупнейшие европейские державы стали воспринимать, как равную. Ничего не приобрели от участия в Семилетней войне монархия Габсбургов и холодная огромная Россия.

И всё это время в водах Северной Америки было неспокойно: и английские, и французские флотоводцы имели инструкции захватывать при каждой возможности суда враждующей стороны — корабли всякого рода военные, приватирские и даже коммерческие. Морская торговля стала делом ещё более опасным.

В 1757 году английские войска разгромили французов и союзных им индусов в битве при Плесси, дав начало господству Великобритании в Восточной Индии. В мае 1758 года англичане без особых сложностей, правда, ненадолго, захватили Сенегал — французскую колонию в Западной Африке. В том же 1758 году английское правительство приняло решение о строительстве 12 линейных кораблей. Список кораблей возглавлял 100-пушечный флагман «Виктория», подобного которому в британском флоте ещё не было. Через тридцать восемь лет на палубу «Виктории» вступит нога тридцативосьмилетнего Горацио Нельсона.

В апреле 1758 года капитан Дэниэл Линч вернулся из рейса в Бомбей — центра английской торговли в Индийском океане. Трюм «Архистар» был полностью загружен китайским шёлком, индийскими пряностями и японскими диковинами — серебром, мебелью, ширмами и мечами.

Весь ХVIII век Европа жила под обаянием искусства Дальнего Востока, предметы которого имелись и в домах богачей, и в жилищах бедняков. Страна происхождения товара, — Китай, Япония, Сиам или Индия, — была совершенно неважна. Восток представлялся единым миром, полным сказочного богатства и населённым иными людьми, живущими по своим непостижимым законам. Все в то время помешались на лаке, особенно после того, как в 1731 году в Европе вышел альбом «Развлечение для дам, или как без труда овладеть искусством лакирования», в котором, впрочем, советов и технологии было немного. Мотивы китайщины-шинуазери (окружённые виньетками пальмы, пагоды, летящие птицы и джонки с рыбаками) были везде — на мебели, на стеновых панелях, на обивочных и драпировочных тканях.

И, не смотря на изобретённый Иоганном Фридрихом Бёттгером в 1709 году мейсенский фарфор, придворная знать коллекционировала загадочный и таинственный фарфор китайский. Во дворцах монарших особ специальные комнаты для переодевания и вкушения чая обставлялись в «китайском вкусе» — коромандельскими шкафами, лакированными стульями с высокими спинками в виде коромысла и сине-белой заморской посудой.

В подражании китайскому фарфору между 1748 и 1759 годами в Англии изобретают костяной фарфор, состав которого долгое время остаётся секретом фабрики Веджвуда.

****

В мае 1758 года капитан Линч приехал к Томасу Чиппендейлу в его дом в переулке святого Мартина, расположенного в северном Вестминстере — в районе Лондона, где располагалась основная масса мебельных мастерских.

Друзья крепко обнялись в прихожей и застыли так на какое-то время. Скоро Томас закряхтел и проговорил радостно:

— У тебя по-прежнему железная хватка… Как у адмиралтейского якоря³.

Капитан выпустил Томаса из своих объятий, сделав шаг назад. Он ласково и пристально смотрел на друга детства и сказал удивительно низким, обволакивающим голосом:

— Я привёз тебе китайские ширмы. И оставил их в твоей мастерской… Думаю, они тебе понравятся.

— Конечно, понравятся! — воскликнул Томас, всплёскивая руками. — Лак сейчас до такой степени в моде, что иные умельцы распиливают китайские ширмы на фрагменты, а потом тупо, не глядя, лепят их на свою мебель… Иногда у них лошади скачут вверх ногами. Я сам видел!

Друзья рассмеялись. Они пошли в гостиную: Томас — впереди, капитан — следом за ним. По дороге капитан пристально оглядывал Томаса в спину, с болью отмечая, что за время, которое они не виделись, тот пополнел ещё больше и, кажется, ещё больше ссутулился.

— В твоей мастерской кипит работа, — удовлетворённо отметил капитан, оглядываясь в гостиной.

— Это всё благодаря тебе, Дэн, — ответил Томас. — Без тебя десять лет назад я бы ни за что не арендовал эту мастерскую.

— Ты не меня благодари, а судьбу… А мне просто удалось выгодно продать колумбийские изумруды, — сказал капитан и щёлкнул пальцами. — И погребальные маски из Тайроны удалось хорошо пристроить частному коллекционеру. За одну только золотую маску, выкрашенную киноварью, он выложил кругленькую сумму.

— Сьюзен часто достаёт твой свадебный подарок, — с улыбкой сказал Томас. — Она из этой золотой чаши с хризоколлой и птицей пьёт чай.

— Надеюсь, ты не говорил ей, что чашу я нашёл в погребении? — спросил капитан, усмехаясь хитро, но скупо.

— Нет, что ты, как можно? — засмеялся Томас. — Ты же знаешь Сьюзен… Она испугается насмерть.

Капитан сел в кресло у негорящего камина. Томас тут же поспешил сесть в соседнее кресло, искоса любовно глядя на друга. Они какое-то время молчали: капитан казался задумчивым, а Томас всегда предпочитал у него первым ничего не спрашивать.

— Как твоя книга? — вдруг спросил капитан, поворачивая к Томасу голову.

Тот потупился и сказал невнятно:

— Продаётся потихоньку.

Капитан забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, испытующе глядя на Томаса.

— Сколько у тебя осталось экземпляров? — спросил он напрямик.

Томас замялся.

— Так сколько? — несколько даже резко спросил капитан.

— Почти весь тираж, — ответил Томас и посмотрел на друга отчаянными глазами.

— Кому ты её предлагал? — спросил капитан.

— Ну, — промычал Томас невнятно и выговорил. — Соседям.

— Понятно, — ответил капитан. — То есть, никому ты её не предлагал.

Капитан опять побарабанил пальцами, а потом вдруг произнёс с лихостью:

— Отдашь все оставшиеся книги мне! Я сам их буду предлагать. Здесь, в Лондоне. Здесь очень много мебельщиков. Или вот хоть бы и в Отли!.. Отчего бы мне не посетить городок детства? А заодно не пройти по всем книжным и мебельным лавкам?

Томас уставился на друга изумлённо.

— Но тебе же совершенно некогда! — воскликнул он.

— Это не твоё дело, — ответил ему капитан и жёстко усмехнулся. — К тому же тебе теперь тоже будет некогда. Ты начинаешь готовить новое издание своего Указателя.

— Новое издание? — потрясённо воскликнул Томас. — Да я ещё старое не распродал!

— Да, новое издание, — повторил капитан веско. — Значительно переработанное и дополненное… Листов на двести. Самая лучшая бумага и самые богатые иллюстрации!

— Дэн, но это будет дорогое издание, — почти в ужасе прошептал Томас. — Кто его купит?

— Что же, что дорогое? — рассмеялся капитан. — Значит, твою книгу будут покупать короли! Разве плохо?

Капитан смотрел на Томаса шальными глазами, ожидая от него ответа. Томас молчал.

— Я опять на ней ничего не заработаю, — наконец, проговорил он сдавленно.

— Ну и ладно… Денег я тебе дам, — сказал капитан и добавил так, словно вопрос уже решён: — И помести туда все мебельные предметы, которые ты знаешь… Не только свои.

— Дэн, а меня не обвинят, что я публикую чужие работы? — спросил Томас осторожно.

— Дурачок! Твой альбом должен быть самым полным… Самым всеохватывающим, — ответил капитан.

— Да, — согласился Томас. — В книгах других проектировщиков публикуются только отдельные направления мебели.

— Ну, вот! — согласился капитан. — А у тебя будут все направления английской мебели. Ты же не для себя стараешься, в конце концов, а для публики.

— Ах, как это верно! — воскликнул Томас, уже воодушевляясь. — В комментариях я так и напишу, что я не чуждаюсь заимствований и прямых копирований. Что моя цель — только улучшение вкуса заказчика!

— Конечно, — поддержал его капитан, склоняя голову.

— Мне надо поговорить с мистером Мэйхью⁴, — сказал Томас: он уже задумался и, казалось, весь ушёл в свои мысли.

— Поговори, хуже не будет, — согласился капитан.

Тут в двери постучали, и к ним в гостиную вошёл слуга. Он доложил, что из мастерской пришёл мистер Дарли. Томас, извинившись, быстро вышел из гостиной и вернулся спустя четверть часа — всё это время капитан ходил по комнате и с любопытством оглядывал стоящую в ней мебель.

— Прости, — сказал Томас капитану, быстро подходя к нему. — Надо было решить срочный вопрос по поводу пайки стёкол для книжного шкафа леди Эджкомб.

Капитан засмеялся, огляделся и сел на стул, оказавшийся поблизости, с удовольствием откидываясь на его спинку.

— Что? — почти испуганно спросил Томас, подтягивая к себе другой стул и поспешно садясь на него напротив капитана.

— Нет, ничего, — ответил капитан. — Просто вспомнил, что ты ей сказал по поводу ткани… «Конечно можно использовать вашу ткань, миледи… Ведь мебель Чиппендейла нельзя испортить ничем — даже вашим контрабандным индийским ситцем!»

— Ах, Дэн! — горестно воскликнул Томас. — Мне не стоило так говорить. Но я так измучился с нею: то она утверждает мне обивку, то возвращает её обратно… А потом стала твердить, что хочет на портьеры только свой индийский ситец, который у неё конфисковали год назад и который она намерена получить обратно и поэтому будет его ждать!

— Да всё отлично получилось! — успокоил друга капитан. — Теперь все в Лондоне только про тебя и говорят. И смеются…

Томас тоже улыбнулся, с любовью вглядываясь в довольное лицо капитана, который сказал ему:

— Но я рад, что у тебя с заказчиками всё отлично.

Лицо Томаса вдруг странно переменилось. Теперь на капитана глядела отчаянная и горестная маска, и капитан подумал, что такие перемены бывали с Томасом и раньше, в юности, но никогда в последнее время.

— Что случилось? — капитан напрягся.

— Ах, Дэн! — пробормотал Томас. — Я ещё не говорил тебе… Меня ведь обманул банкир Саввинлоу.

— Как обманул? — переспросил капитан.

— Так, — сказал Томас и растянул свои полные губы в подобие обречённой улыбки.

Тёмные глаза его жалобно и по-собачьи покорно вглядывались в капитана.

— Он заказал мне десять стульев, а когда я привёз их ему, он не заплатил мне ни пенни, — наконец, выговорил Томас.

— Ты не заключил с ним контракт, — горестно констатировал капитан.

— Не заключил, — подтвердил Томас и добавил тихо: — Саввинлоу говорил мне, что он добрый и честный человек… Что он меня не обидит.

— И ты ему поверил? — спросил капитан и добавил, объясняя. — Банкир Александр Саввинлоу — самый добрый человек на свете… Если найдётся какой-нибудь человек добрее, то банкир его уничтожит, чтобы опять быть самым добрым человеком на свете.

Друзья замолчали, думая каждый о своём. Спустя какое-то время в тишине гостиной под шкафом стала царапаться мышь.

— Но зато у тебя мыши живут, — сказал капитан, поднимаясь. — Русские говорят, что хороших людей мыши не боятся.

Капитан громко топнул ногой. Потом он прислушался и удовлетворённо сообщил:

— А ведь я к тебе прощаться приехал. Мы опять идём в Вест-Индию.

— Опять! — изумился Томас. — Все вместе?

— Я надеюсь, что все вместе, — ответил капитан. — Доктор Легг ещё не знает, отпустят ли его в госпитале. Точнее, опустит ли его госпиталь… Он ещё хочет найти туда хорошего врача вместо себя.

— Ах! — воскликнул вдруг Томас. — Как бы я хотел поплыть с вами!

— Ну, так в чём дело?.. Пойдём, — сразу же предложил капитан.

— У тебя на борту не хватит места, — быстро ответил Томас, бледно улыбаясь.

— Пойдём на двух кораблях! — выпалил капитан и добавил с надеждой: — Ты возмужаешь, похудеешь… Море — оно меняет всех.

Томас оторопело, стёрто улыбался, исподлобья вглядываясь в друга детства своими пристальными тёмными глазами. Потом он медленно, словно бы нехотя сказал:

— Нет, Дэн, ничего не получится… Сьюзен меня не отпустит.

— Ты просто сам не хочешь, — сказал капитан сердито и прикрыл глаза.

— Может быть, — тихо ответил Томас.

Он встал и заходил по комнате.

— Но ты не знаешь, сколько мне ещё надо всего сделать, — сказал Томас. — Сколько у меня замыслов! Мне иногда кажется, что я и родился на этот свет для того, чтобы прославить английскую мебель. Что моя женитьба и мои дети — это всё так… Между прочим!

— Ну, ты скажешь тоже, — поражённо пробормотал капитан, глядя на Томаса во все глаза.

— Да, ты просто всего не представляешь, — сказал Томас.

Он остановился, посмотрел на капитана и вдруг начал рассказывать, воодушевляясь с каждой минутой всё более и более:

— Во Франции, ты знаешь, вся мебель покрывается позолотой или сплошной краской — белой, голубой или розовой… У нас, в Англии, всё больше в моду входит мебель из красного дерева, только слегка покрытого воском для выявления текстуры древесины. Я хочу соединить в современной мебели наш английский готический стиль с китайским стилем… Ты увидишь, какое это будет чудо! Только надо меньше массивности!.. Надо поработать над пропорциями в сторону лёгкости и изящества!.. Моя мебель будет с капризно изогнутыми, но очень конструктивными и удобными формами. А ещё — совсем немного лепестков, раковин и завитков!

Капитан восхищённо глядел на раскрасневшегося друга. Капитан всегда любил эти моменты, когда молчаливый и застенчивый Томас вдруг начинал рассказывать о чём-то своём, близком и волнующем, и тогда он преображался, и даже лицо его делалось вдохновенно и красиво.

Между тем, Томас продолжал говорить, плавно разводя руками по воздуху:

— Ножки мебели для сидения — в виде изогнутой птичьей лапы, опирающейся на шар! А может быть, на львиную лапу!.. Главное — никогда не повторяться в своих замыслах. А это так трудно, на это уходит масса времени. У меня теперь есть собственные мастера, но подчас бывает легче вырезать деталь самому, чем объяснить другому резчику, что ты хочешь.

Тут Томас словно бы запнулся и сказал, уткнувшись в пол:

— Я знаю, что я выгляжу скверно… Я толст и кажусь старше своих лет… Да и здоровье у меня.

Томас опять замолчал и жалко растянул губы в странное подобие улыбки.

— У меня немеют руки и уже отнимались пальцы на левой руке, — сказал он вдруг и тут же добавил: — Это, наверное, оттого, что я сидел всю жизнь, скрючившись, согнувшись, и резал мебель, да и сейчас режу… Поэтому я и толстый. Но понимаешь… Мне как-то совсем неважно, как я выгляжу.

Капитан молча сел. Тут в дверь постучали, и когда Томас, порывисто обернувшись, разрешил войти, в гостиную проскользнула служанка и сказала чуть слышно, что стол к обеду накрыт, и госпожа просит джентльменов в столовую.

Томас Чиппендейл поспешно улыбнулся.

— Пойдём, Дэн, пообедаем, — сказал он. — Ты же знаешь, у меня за столом по-простому, не то, что у сэра Джилберта Хескота.

— Это твой основной заказчик? — спросил капитан, поднимаясь.

— Да, я сейчас делаю ему мебель для его дома в Фулхэме, — ответил Томас. — Иногда он приглашает меня отобедать… Так у него за столом так много приборов, что кажется — помешай чай не той ложечкой, и он будет не сладкий.

Томас направился к двери. Капитан пошёл за ним со словами:

— Том, если ты позволишь, я не останусь к обеду… У меня сегодня есть ещё одно маленькое дело.

Томас обернулся и вгляделся в друга. Видимо, он что-то прочитал у него в глазах, потому что быстро спросил:

— Женщина?

Капитан чуть отвёл взгляд, словно не зная, что сказать, потом пробормотал немного смущённо:

— Да… От тебя ничего не скроешь.

****

Элен была необыкновенна красива и нежна.

А ещё она много говорила, когда они не были в постели. Нет, она хорошо говорила, умно, порой забавно, но она говорила беспрестанно, словно старалась не умолкать специально, словно боялась, что когда она замолчит, то возникнет та пауза, от которой им двоим вдруг станет неловко… А может быть, она хотела развлечь его! И, наверное, поэтому, она говорила и говорила, перемежая фразы взрывами смеха, захлёбываясь в этом смехе, весёлом и радостном, перебивая себя и, казалось, не слушая себя и не слушая его, и скоро капитан переставал отвечать ей что-либо, он только смотрел на неё и улыбался, и думал, как хорошо будет, если она вдруг замолчит, и как хорошо, когда люди умеют молчать, даже находясь вдвоём, и особенно, находясь вдвоём, потому что вдвоём слова не всегда нужны.

Вот и в этот раз, молча, с улыбкой, выслушав всё, что Элен говорила ему и пробыв у неё время, отвечающее приличию, капитан простился и поехал к себе в гостиницу.

Ночью он увидел сон: к нему в дом пришла Элен и стала что-то рассказывать. Какие это были слова — если он даже и помнил сначала, то забыл тут же, в первое мгновенье после пробуждения… Но что он запомнил совершенно определённо, так это её уши. Они были закрыты причёской — длинными волосами, серыми и невыразительными, словно седыми, которые сбились с одного бока и приоткрыли ухо. Ухо у Элен было двухслойное, и даже многослойное: её ушная раковина была скручена и вырезана лепестками, как половинка кожаного цветка телесного цвета. И это было очень противно.

Больше капитан у Элен не был, а через два дня, закончив все свои дела в Лондоне, он выехал в Бристоль.

****

По приезде в Бристоль капитан огорошил мистера Трелони своей новой идеей.

— Мне пришла в голову мысль отправиться в Вест-Индию на двух кораблях, — сказал капитан.

— На двух кораблях? — переспросил мистер Трелони, словно он не расслышал слов капитана.

— Да, Джордж, — подтвердил капитан. — Этакой маленькой Непобедимой Армадой. Нам всегда этого с вами так не хватало, вспомните!

Сквайр проговорил неуверенно, в раздумье, словно советуясь:

— Идти на двух кораблях с разным тоннажем, с разной скоростью и с разным управлением из-за грузов?

— Да, я знаю… Это сложно, — ответил капитан. — Но зато сулит большие преимущества в обороноспособности.

— Ну, если в обороноспособности, — повторил сквайр и добавил неуверенно. — Вторым кораблём может быть «Король Эдуард»… Пока вы были в Лондоне, он вернулся с грузом какао и сахара с Ямайки. Кстати, его капитан Ричард Слоу должен сейчас прийти ко мне. Вы же с ним знакомы?

— Знаком, — несколько невнятно ответил капитан и, тут же спохватившись, проговорил громче специально для сквайра: — Имел счастье!

— Он у меня служит уже пять лет, — пояснил сквайр. — И хорошо зарекомендовал себя.

Капитан наклонил голову в знак того, что слышал.

— Какао сейчас в удивительной цене, — произнёс сквайр довольно, одёргивая манжеты. — И подумать только, что сначала английские пираты, находя на захваченных испанских судах какао-бобы, выбрасывали их за борт в полной уверенности, что это овечий помет, который испанцы зачем-то везут с собой в мешках через весь океан.

Он засмеялся, а капитан, скупо усмехнувшись, добавил:

— Да если бы кто-то не догадался добавить в шоколад сахар, все по-прежнему бы морщились, пробуя его… Ведь ацтеки, рецепт которых Кортес привёз в Испанию, пили шоколад горьким, обильно сдабривая его острыми специями.

Сквайр опять довольно засмеялся.

— Я был недавно на фабрике шоколада мистера Фрея, — стал вдруг рассказывать он. — Вы знаете, Дэниэл? Производство у него налажено поистине с английской солидностью… Всякие специальные гидравлические станки… И другие занятные штуки для переработки и размола бобов какао. Я просто засмотрелся!

— Однако, эта его механизированная фабрика, первая в Англии, здорово снизила цены на шоколад, — ответил капитан.

— Да, снизила, — согласился сквайр и тут же заспорил: — Но зато сделала шоколад более популярным! Только у нас в Бристоле открылось три Шоколадных дома… И они даже популярнее кофеен.

— Вот это я хорошо знаю, — ответил капитан, сдержанно улыбаясь. — Сильвия и дети оттуда не вылезают.

Тут, постучав, вошёл дворецкий — это был уже известный нам Джим Эверсли, который все эти годы служил у миссис Трелони и даже дослужился до дворецкого.

— К вам капитан Слоу, сэр, — объявил он мистеру Трелони с большим достоинством.

— Зови, зови, — быстро приказал тот, вставая навстречу гостю.

В гостиную вошёл капитан Ричард Слоу. Мистер Трелони встретил его словами:

— А мы тут вас с нетерпением ждём, капитан.

Капитан Слоу поклонился мистеру Трелони, потом раскланялся с капитаном и по-военному тут же доложил своему нанимателю:

— Я уже разгрузился и полностью передал груз на фабрику мистера Фрея, сэр.

Капитан Слоу был высоким сильным человеком лет пятидесяти. Глядя на него, сразу становилось понятно, что время сильно изменило черты его загорелого лица, бывшего когда-то довольно привлекательным. Теперь же это невнятное лицо было словно смято и стёрто временем. От былой привлекательности капитана Слоу остались, пожалуй, одни глаза — красивые, тёмные, внимательные. Голова была лысой, и только около ушей и на затылке виднелись пряди седоватых волос, стянутые сзади в хвост. Эта голова с достоинством покоилась на мощной тёмной шее, переходящей в такую же мощную грудь, почти не различимую теперь под кружевами. Крепкие смуглые руки капитана Слоу так же прикрывали кружевные манжеты. Одет он был в жюстокор синего цвета, который сидел на нём не без изящества, что при всей громоздкости его фигуры выглядело несколько странно.

Мистер Трелони посвятил капитана Слоу в свои планы сделать «Короля Эдуарда» вторым кораблём своей новой экспедиции.

— Я хочу лично разыскать свою невестку и своего племянника, — пояснил сквайр.

Капитан Слоу склонил голову в знак согласия: как и каждый человек, привыкший командовать, говорил он редко и в обществе был немногословен.

— Капитан Слоу, — неожиданно обратился к нему капитан. — Вы не будете против поменять своего штурмана на моего мистера Пендайса?

— Я знаю мистера Пендайса, как отличного и опытного штурмана, — ответил капитан Слоу после минутного колебания. — Я думаю, мы с ним сработаемся.

— Дэниэл, а кто же пойдёт вашим штурманом? — удивлённо спросил сквайр: он непонимающе посмотрел на капитана.

— Я думаю, Платон, — ответил капитан.

— Платон? — переспросил сквайр.

— Да, — твёрдо ответил капитан. — Я уверен, что через пару лет наш Платон сможет претендовать на штурманский патент от флотской коллегии. А Роберт Саввинлоу пойдёт к нему подштурманом или квартирмейстером… Думаю, вдвоём они справятся с кораблевождением и исчислением курса. Да и боцман Гант им поможет. Он у меня молодчина.

— Ну, если вы уже всё продумали, — протянул сквайр и, обращаясь к капитану Слоу, добавил: — Пойдём вдоль Западного берега Африки. Эти воды вам, я уверен, хорошо знакомы.

— Да, конечно… Можно сказать, я только что оттуда, — охотно согласился капитан Слоу, он, казалось, совсем не был огорошен тем, что, едва вернувшись домой, на родину, тут же отправляется в новый рейс.

— Адмиралом нашей маленькой «армады» я назначаю капитана Линча, — пояснил мистер Трелони.

— Без лишних слов последую за ним в кильватере, сэр, — ответил капитан Слоу и почтительно поклонился в сторону капитана.

— Ну и великолепно! — подытожил мистер Трелони.

Какое-то время джентльмены молчали. Потом мистер Трелони заговорил о погоде, но поддержав недолго этот разговор, капитан Слоу неожиданно прервался и обратился к капитану:

— Вы ведь тоже только что вернулись из Бомбея, капитан Линч?

Тот склонил голову в знак согласия.

— Вы ничего не слыхали про капитана Факел? — спросил капитан Слоу, заулыбался и продолжил, уже больше обращаясь к мистеру Трелони: — Ходят слухи, будто появился в Индийском океане какой-то сумасшедший капитан, который в минуты опасности появляется на палубе с горящим факелом в руках и грозится подорвать свою шхуну, если кто сунется взять её на абордаж.

Капитан Слоу замолчал и пытливо посмотрел на капитана, словно ожидая от него определённого эффекта.

— Ну, да… Поговаривают что-то, — невнятно ответил тот, потом быстро глянул на мистера Трелони и спросил у капитана Слоу: — А откуда вы про это в таких подробностях знаете, капитан?

— Так ведь… Матросы рассказывают, капитан, — с недоумённой интонацией ответил капитан Слоу и развёл руками.

— А что ещё рассказывают ваши матросы? — спросил капитан и лениво поменял позу, закинув ногу на ногу.

Тут за окнами раздался стук подъезжающего экипажа. Мистер Трелони встал и взглянул в окно.

— Приехала Сильвия, — сказал мистер Трелони капитану. — С маленьким Эдуардом.

Мистер Трелони вышел в прихожую. Через минуту он вернулся и сообщил:

— Она пошла к Гертруде.

Тут он посмотрел на капитана Слоу и спросил:

— Ведь вы уже знакомы с моей племянницей?

— Имел честь быть представленным миссис Линч в прошлом году, — ответил капитан Слоу и склонил голову.

Джентльмены опять заговорили о погоде. Через какое-то время в дверь постучали, она открылась, и в проём заглянула Сильвия.

— К вам можно, дядя? — спросила она. — Я ищу Дэниэла.

— Входи, дорогая… Мы уже закончили обсуждать все свои серьёзные дела, — сказал мистер Трелони с нежной улыбкой.

Сильвия вошла в гостиную и огляделась. Капитан Слоу встал и склонился в поклоне. Капитан подошёл к жене и поцеловал ей руку.

— Я знала, что застану тебя здесь, — сказала ему Сильвия и добавила: — Я привезла Эдуарда к маме… Я не знаю, что с ним делать.

Тут мистер Трелони спросил:

— Сильвия, ты же уже знакома с капитаном Слоу?

Сильвия посмотрела на капитана Слоу отсутствующим взглядом, потом зрачки её словно дрогнули, и она сказала ему, подходя ближе и протягивая руку для поцелуя:

— Здравствуйте, капитан Слоу… Простите меня! Я сегодня с утра сама не своя!

Капитан подвёл жену к креслу, в котором только что сидел сам, и усадил в него. Сильвия судорожно вздохнула и объяснила, глядя на капитана Сноу:

— Сегодня ночью умер Дик — любимый хомячок Эдуарда.

Она остановилась и, не дожидаясь расспросов мужа, сказала уже ему:

— Хорошо, что я увидела это первая и приказала хомячка быстрее убрать, пока сын не проснулся. А Эдуард теперь плачет, везде ищет своего Дика, думает, что тот убежал. Он так сильно плачет… Я не могу его успокоить!

Сильвия сжала подлокотники кресла и посмотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Её взгляд выражал страдание.

— Я хочу поговорить с мальчиком, — сказал капитан и посмотрел на мистера Трелони, который тут же вышел в двери.

Сильвия в своём кресле сложила руки и поднесла их к подбородку. За прошедшие годы она похорошела ещё больше, хотя капитану всегда казалось, что больше похорошеть уже невозможно. Её чёрные сверкающие глаза были опущены сейчас, чуть прикрыты красивыми веками и казались глубокими и бездонными в тени густых ресниц. Сильная, очень женственная фигура Сильвии замерла в ожидании сына, а на ярких губах застыла улыбка настолько сейчас нежная и страстная, что в её лице пропала обычная надменность, которую придавала ей чуть выступающая нижняя губка.

Дверь открылась. В неё неловко проскользнул маленький мальчик с заплаканным, несчастным личиком. За ним в гостиную входили мистер и миссис Трелони.

Мальчик увидел отца и бросился к нему. Капитан сделал пару шагов, присел перед сыном на корточки, оперев скрещенные руки на колени, и тихо спросил его:

— Почему ты сегодня плакал?

— От меня убежал мой хомячок… Мой Дик, — пролепетал мальчик и всхлипнул.

Тут капитан вздохнул, улыбнулся и сказал невообразимо грустным, проникновенным голосом:

— Он не убежал, Эдуард. Хомячок просто ушёл жениться. Он же не может жить один, без подруги.

Сын потрясённо посмотрел на него широко распахнутыми голубыми, по-детски ясными глазами. Капитан внезапно ощутил прилив удовольствия от близости этого маленького существа, простодушного и доверчивого, а главное, верящего ему беззаветно и любящего его, такого взрослого, большого и грубого человека. Ему захотелось поднять руку и приласкать нежные светлые волосики на макушке сына, но он почему-то смутился, бросил быстрый взгляд на капитана Слоу и сказал только:

— Ведь мы же мужчины… Мы всегда женимся.

Сын продолжал смотреть на него изумлённо. Потом взгляд мальчика переместился на мистера Трелони.

— И дядя Джордж женат, — сказал капитан, распознав значение этого взгляда.

Сын, глаза которого расширились ещё больше, повернулся всем телом к капитану Слоу.

— И капитан Слоу женат, — сказал капитан.

— А я? — тихо спросил мальчик.

— И ты тоже женишься, — ответил капитан и добавил с тихой улыбкой: — Когда вырастешь.

Тут мальчик неожиданно улыбнулся, открыто и радостно, и на его правой щёчке, только на ней одной, вдруг проступила маленькая ямочка, такая же дивная, как и у его матери. Он порывисто бросился к ней и зарылся лицом в её юбки. Сильвия стала гладить сына по голове, благодарно глядя на мужа повлажневшими глазами. Миссис Трелони простодушно заговорила о чём-то. Радостно улыбающийся мистер Трелони почему-то посмотрел на капитана Слоу.

Тот, прямой и высокий, сидел в кресле, напряжённо расставив ноги и сжав сильными руками подлокотники кресла. Глаза его, отчаянно распахнутые, выражали страдание и смотрели куда-то вглубь себя. Самый кончик носа мелко подёргивался. Это было так странно, что мистер Трелони в испуге отвёл взгляд, словно он невзначай подсмотрел за капитаном Слоу что-то неприличное, что-то для посторонних совсем не предназначенное.

Тут миссис Трелони громко сказала:

— Пойдёмте в сад пить чай!.. Сейчас придут Сара и наш доктор!

Через час капитан Слоу вышел из дверей дома Трелони и остановился на крыльце. Его лицо выражало растерянность.

— Весёленькое у нас будет плавание, в рот тебе нехорошо, — пробормотал он, надевая треуголку. — Придётся пойти с докладом к Жучиле.

****

Сильвия последнее время была сама не своя: у неё ныло сердце, как в предчувствии чего-то ужасного.

Спала она теперь плохо: во сне её шея словно опутывалась верёвкой, и она просыпалась от невозможности дышать, вставала и долго сидела на постели, пока у неё не коченели руки и ноги. Непонятная тревога томила её — она чувствовала по особой нежности к ней мужа, что в Лондон он ездил не просто так, что в Лондон он ездил к женщине, которая у него там была.

— Вы видите птицу? — вдруг вспомнила она его дрожащий голос из далёкого прошлого.

И вместе с её ответом (Нет, я вижу водопад…) ей вспомнились погашенные свечи, и душный табачный дым, и феерическое видение то ли замков, то ли гор, то ли замков в горах… Случайное касание рук… Он заходит к ней со спины и почти обнимает… Её сердце стучит на всю комнату… И вместе с биением её сердца — пронзающий озноб, и страх, и тайный трепет, готовый слиться с его огнём в один костёр, в один пожар, в один сжигающий вулкан… А дальше, дальше… Его холодные глаза плывут голубизной, затягиваясь, заволакиваясь до краёв мучительной истомой, и твёрдый, всегда жёсткий рот вдруг обмякает, приоткрывая язык, дрожащий вместе с её телом в одном безумном исступлении…

Сильвия застонала, резко повернулась к зеркалу и невольно вгляделась в него: на неё смотрела чужая, совсем незнакомая ей женщина с белым, отчаявшимся лицом и горячечными глазами. Сильвия попробовала улыбнуться себе в зеркале, но губы её отражения вдруг туманяще дрогнули двумя бледными полосками. Она отвернулась от зеркала и, опять прислонившись к консольному столику, долго стояла так, слушая, как трепещет её взбудораженное сердце.

Из задумчивости её вывел голос мужа.

— Я заскочил ненадолго, — сказал он, входя в комнату. — Огромная куча дел, но захотелось увидеть тебя… И попить с тобой чаю.

Он подошёл, улыбаясь, взял её белую безвольную руку своими сильными руками и поцеловал в запястье, чего не делал уже давно. У Сильвии опять отчаянно забилось сердце. Она всмотрелась в него — во всей сильной фигуре мужа виделась ей властность и уверенность, но на лице его, всегда таком твёрдом и независимом, её вдруг поразило выражение потерянности и какой-то странной покорности, которая бывает у собаки, когда она знает, что виновата.

Словно наткнувшись на её взгляд, он неловко спросил:

— Что дети?.. Все здоровы?

— Да, здоровы, — ответила она и быстро добавила: — Пойду, распоряжусь о чае.

За чаем они сначала молчали, а потом он вдруг стал что-то рассказывать, и глаза его оживлённо заблестели, но привычная волна нетерпеливого раздражения при звуке его голоса, его довольного рассказа, уже стала охватывать её. Скоро Сильвия поймала себя на мысли, что не слушает мужа. Она попыталась сосредоточиться и неожиданно для себя выхватила из потока его слов одно слово — «доброта».

— Доброта? — переспросила она, словно очнувшись. — И ты говоришь о доброте?

Капитан сбился и недоумённо посмотрел на неё.

— Что ты понимаешь в доброте? — язвительно спросила у него она, гордо поднимая голову.

Капитан молча откинулся на спинку стула. Лицо его, только что оживлённое, даже радостное, вдруг странно изменилось. Оно стало отчуждённым, злым и неприятным.

Наконец, он выдавил:

— Что я знаю о доброте?.. Всю жизнь я боялся, что меня назовут злым, недобрым и грубым. Всю жизнь я старался быть добрым ко всем и ровным со всеми. А это очень тяжело… Я так устал от этого!.. Но вот теперь, наконец-то, я решаю не быть добрым!.. И я, наконец-то, свободен!

Капитан встал, резко отодвинув свой стул, и почти прокричал:

— Я не добрый! Поэтому я никому ничего не должен! Я!.. Никому!.. Ничего!.. Не должен, чёрт побери!

Швырнув салфетку на стол, капитан вышел из комнаты, оставив дверь в столовую распахнутой настежь. Сильвия ахнула, ужаснувшись, и закрыла лицо руками — её испугал его взгляд, отстранённый, холодный и жестокий, как голодная смерть.

А капитан шёл по дому, и негодование душило его. Перед своим кабинетом он стал рвать ворот рубашки — кружева не давали ему дышать, стиснув горло. Он остановился и, наверное, поэтому услышал сдавленное рыдание. Отдёрнув руку от несчастного жабо, капитан резко обернулся. В углу, в глухой тени солнечного дня, он различил смутную фигуру служанки, припавшей лицом к стене на свои руки. Плечи её вздрагивали.

— Агата, что случилось? — быстро спросил капитан.

Он шагнул к служанке, уже внутренне успокаиваясь.

— Агата, что случилось? — опять, уже мягче, повторил он, трогая служанку за плечо и поворачивая её к себе.

Заплаканное, немолодое лицо служанки было смято от горя.

— Погиб мой брат, мистер Линч, — прошептала она. — Во время захвата «Фудруайана»… Он плавал на «Монмуте».

Капитан молчал, не зная, что сказать. Он только ещё крепче сжал плечо женщины, не спуская с неё внимательных глаз.

— У него остались жена и сын, — продолжала рассказывать та. — И я не знаю, как им помочь… Ведь они не проживут на одну пенсию!

Служанка опять разрыдалась.

— Ну… Конечно, — пробормотал капитан в растерянности перед горем женщины и спросил: — Сколько лет мальчику?

— Тринадцать, — всхлипывая и вытираясь руками, выговорила служанка.

— О, большой совсем, — сказал капитан, уже ощущая привычную почву под ногами. — Я возьму его к себе на «Архистар». Мне как раз юнга нужен. Ведь он же смышлён?

Служанка, заглушив в себе слёзы, стала что-то сбивчиво рассказывать про племянника.

Капитан, кивая головой, продолжил:

— А его мать пусть приходит в дом служанкой. Я скажу супруге, она её возьмёт. В общем, всё устроится.

Он растянул губы в улыбке, печально и ласково глядя на служанку, которая, опять залившись слезами, стала его горячо благодарить.

На следующее утро капитан уехал в Отли — по делам Томаса Чиппендейла, как он объяснил домашним. К завтраку Сильвия не вышла, сославшись на нездоровье, но, когда капитан уже садился в экипаж, слуга подал ему письмо от неё. В письме было всего две строчки:

«Скучаю по тебе. Скучаю по твоему голосу, по ямочке на подбородке, по нежности твоих голубых глаз, по строгости и чуткости рук… Скучаю по тебе! С. Л.»

****

Примечания

1

У. Шекспир «Буря».

2

Асьенто (исп. reale assiento — «королевское согласие») — испанский правительственный контракт, предоставлявший частным лицам и компаниям с 1543 по 1834 гг. монопольное право на ввоз в испанские колонии рабов из Африки.

3

Адмиралтейский якорь — название якоря особой конструкции, которое появилось в 1352 г. после испытания различных якорей, проведённого Британским адмиралтейством.

4

Джон Мэйхью — известный лондонский краснодеревщик ХVIII века.