Лавандовая комната

Нина Георге, 2013

Впервые на русском языке роман Нины Георге «Лавандовая комната». Изданный в Германии в 2013 году, он мгновенно приобрел статус бестселлера и был переведен на несколько десятков языков. Жан Эгаре – владелец пришвартованного у набережной Сены плавучего книжного магазина с названием «Литературная аптека» убежден: только правильно подобранная книга способна излечить от множества «маленьких», но болезненных чувств, эмоций и ощущений, которые не имеют описаний в медицинском справочнике, но причиняют вполне реальные страдания. Кажется, единственный человек, в отношении которого оказалась бессильной его теория, – это сам Эгаре: не имея сил смириться с пережитой потерей, двадцать один год жизни он провел в безуспешных попытках убежать от мучительных воспоминаний. Все изменится этим летом, когда неожиданное стечение обстоятельств заставит Эгаре поднять якорь и отправиться в путешествие к самому сердцу Прованса – навстречу воспоминаниям и надежде на новое начало.

12

Боньё, 30 августа 1992 г.

Жан, я уже тысячу раз писала тебе и каждый раз начинала с одного и того же слова, потому что ни одно другое слово не передает так точно моего отношения к тебе: «любимый».

Любимый мой Жан! Такой любимый и далекий!

Я сделала глупость. Я не сказала тебе, почему ушла от тебя. И я очень жалею и о том, и о другом — о том, что ушла, и о том, что скрыла от тебя причину.

Пожалуйста, прочти это письмо до конца, не сжигай меня. Я ушла от тебя не потому, что не хотела быть с тобой.

Я хотела этого. Гораздо больше того, что происходит со мной сейчас.

Жан, я очень скоро умру; они говорят, к Рождеству.

Когда я уходила от тебя, мне так хотелось, чтобы ты меня возненавидел!

Я вижу, как ты качаешь головой, mon amour. Но я хотела поступить так, как того требует любовь. А она говорит: действуй во благо другого. Я думала, что для тебя будет лучше, если ты в гневе вычеркнешь меня из своей жизни. Если ты не будешь переживать, скорбеть и вообще не узнаешь о моей смерти. Чик, отрезал — и живешь дальше.

Но я ошиблась. Так не получается, я все же должна сказать тебе, что́ случилось со мной, с тобой, с нами. Это и прекрасно, и в то же время ужасно, это слишком огромно для маленького письма. Мы поговорим об этом, когда ты приедешь.

Именно об этом я хочу попросить тебя, Жан: приезжай!

Мне так страшно умирать!

Но я подожду с этим до твоего приезда.

Я люблю тебя.

Манон

P. S. Если ты не захочешь приехать, если твоего чувства для этого недостаточно, я пойму тебя. Ты ничего мне не должен. В том числе и жалости.

P. P. S. Врачи уже не разрешают мне никуда ездить. Люк ждет тебя.

Мсье Эгаре неподвижно сидел в темноте и чувствовал себя так, как будто его зверски избили.

В груди у него все болезненно сжалось.

Этого не может быть!..

Прищурив глаз, он видел себя самого. Того, что жил двадцать один год назад. Видел, как прямо, не сгибаясь, он сидит за столом, словно окаменев, и не желает вскрывать письмо.

Это невозможно!

Она же не могла?..

Она предала его дважды. В этом он твердо себя уверил. На этом он построил свою жизнь.

Ему было худо до тошноты.

И вот, оказывается, это он предал ее. Манон напрасно ждала, что он приедет, и это в то время как она…

Нет! Только не это! Ради бога!

Он все сделал не так.

Письмо, постскриптум — в ее глазах все выглядело так, как будто его чувств и в самом деле не хватило. Как будто Жан Эгаре не настолько любил ее, чтобы исполнить это ее страстное, безумное, заветное последнее желание.

И вместе с осознанием этого в нем росло чувство жгучего, невыносимого стыда.

Он представил ее себе в те долгие, бесконечные часы и недели после отправки письма. Как она ждала, что перед домом остановится машина и в дверь постучит ее Жан.

Прошло лето, осень посеребрила инеем опавшую листву, зима сдула с деревьев последние лохмотья зелени.

А он так и не приехал.

Он закрыл лицо руками, ему хотелось избить самого себя.

А теперь уже поздно.

Мсье Эгаре трясущимися пальцами сложил ветхий листок бумаги, который необъяснимым образом все еще пахнул ею, и сунул обратно в конверт. Потом, отчаянно борясь с дрожью в руках, застегнул рубашку, пошарил ногами в поисках туфель. Привел в порядок волосы перед зеркалом ночного окна.

Ну, прыгай, чего ты ждешь, безмозглый идиот? Это самый простой выход из положения.

Повернув голову, он увидел Катрин, которая стояла, прислонившись к дверному косяку.

— Она меня… — выдавил он из себя, показав на письмо. — Я ее… — Он никак не мог подобрать слово. — А все вышло совсем иначе.

Но какое же тут нужно употребить слово?

— Она тебя любила? — подсказала Катрин.

Он кивнул.

Точно. Вот оно, это слово.

— Это же хорошо.

— Поздно, — ответил он.

Это все перечеркнуло. Это перечеркнуло и меня.

— Похоже, она меня…

Ну, говори же.

–…покинула из любви. Да, из любви. Покинула.

— Вы еще увидитесь? — спросила Катрин.

— Нет. Она умерла. Манон уже давно нет в живых.

Он закрыл глаза, чтобы не смотреть на Катрин, чтобы не видеть ту боль, которую он ей сейчас причинит.

— А я любил ее. Я так любил ее, что, когда она ушла, я перестал жить. Она умерла, а у меня засело в голове, как подло она со мной обошлась. Какой я был дурак! И… прости, Катрин, — я им и остался. Я даже не могу ничего толком сформулировать, говоря об этом. Мне, наверное, сейчас лучше уйти, пока я не сделал тебе еще больнее, а?..

— Конечно иди. И обо мне не беспокойся: ты мне не делаешь больно. Такова жизнь, нам уже не по четырнадцать лет. Когда у тебя нет никого, кого бы ты мог любить, поневоле станешь странным. И в каждом новом чувстве на какое-то время оживает старое. Так уж устроен человек… — прошептала Катрин спокойно и уверенно.

Она посмотрела на кухонный стол, который был виновником всего случившегося.

— Хотела бы я, чтобы мой муж покинул меня из любви. Это, наверное, самый лучший вариант быть покинутым.

Эгаре шагнул к Катрин, неловко обнял ее. Но это объятие было проникнуто горечью и отчуждением.