Правило крысолова

Нина Васина, 2001

Крупно не повезло моей тетушке Ханне и ее мужу Латову. Их убили и бросили в машине на обочине шоссе. При опознании мы с бабушкой обнаружили, что у трупов нет голов и кистей рук. Зловещие посылки с недостающими частями тел были адресованы детям Ханны, которых еще предстояло найти. Тетка прятала детей в течение нескольких лет. И, видно, не зря! Мне пришлось их отыскать. За мной следят милиция, ФСБ и пара немецких террористов из Фракции Красной Армии, в которой состоял любовник тетки Ханны, укравший из организации крупную сумму денег. И теперь за ними все охотятся, считая, что члены нашей семьи знают, где находятся деньги…

Раз…

В воскресенье в обед состоялось заседание семейного совета. Мне еще нужно было успеть к двенадцати в студию, а по дороге забросить домой семейную парочку Мучачос, которую мы закончили снимать около пяти утра. Мотор отказал в Бутове. Пока я металась в вихре опавших листьев возле лесного массива, бросаясь к каждому прохожему в поисках информации о ближайшей остановке или станции метро, моя парочка совсем взбесилась. Кое-как удалось поймать такси. В довершение ко всему я забыла код подъезда. Поставила клетку на землю, перерыла всю сумку и взвыла: мой блокнот исчез. Я не могла потерять третий и с таким трудом восстановленный блокнот, не могла, идиотка, растеряха! Подловив открытую дверь при выходе кого-то из жильцов, я побежала по лестнице на третий этаж, подгоняемая жуткими звуками. Хозяйка семейной парочки придирчиво осмотрела актеров.

— Мы не переборщили с возбудителями? — Она выдыхала дым, держа сигарету во рту.

Я протянула деньги.

— Минуточку, — остановила она меня, когда я уже ринулась к лестнице. — Подождите. Взгляните на это.

Я вздыхаю, смотрю на часы и иду за ней в квартиру. Сначала хозяйка выпускает принесенных мною актеров. Кошка Муча, кое-как прилизав грудку, сначала отступает назад, прижимая уши и резко дергая хвостом, потом с разбега бросается на своего супруга. Кот Чос становится на задние лапы и лупит подбежавшую жену по морде, отвешивая оплеухи с медлительностью и тщательностью знающего дело мужика. Муча отступает, чтобы опять приготовиться к прыжку. Она прыгает с грацией пантеры, Чос валится на спину и ловит ее в воздухе. Сцепившись и дико завывая, они катаются по ковру.

— Точно, переборщили, — укоризненно качает головой хозяйка.

Очнувшись, я иду за ней в кухню и с некоторой оторопью рассматриваю животное у балконной двери. Широко расставив копытца, набычившись, на меня смотрит свирепыми маленькими глазками… поросенок? Но почему…

— Кто это?

— Это? — удивляется хозяйка. — Это же кабанчик!

— Поросенок? — Я подхожу и осторожно трогаю щетинку на вздрогнувшей спине. — А почему он черный? И такой волосатый?

— Я думала, вам понравится, — пожимает плечами хозяйка. — Вы можете думать еще месяца два.

— А что будет через два месяца?

— Через два месяца нужно точно решить, подрезать его или нет.

Я сознаюсь, что ничего не понимаю. Толчком в плечо меня усаживают на табуретку. Брезгливо осмотрев то, что теперь сидит у ее стола, хозяйка — высокая жгучая брюнетка неопределенного возраста с руками пахаря-комбайнера и профилем постаревшей персидской княжны — доходчиво объясняет мне, что борова нужно кастрировать, а то мясо будет пахнуть. Но если боров понадобится нам в полной мужской потенции, то его нельзя кастрировать, именно это и нужно решить не позднее чем через два месяца. Я нашариваю в куртке телефон.

На часах — одиннадцать двадцать, я спрашиваю оператора, который добрел до кровати где-то в начале седьмого, нужна ли нам свинья.

— Это боров, — повышает голос хозяйка. — Боров!

— Извини, — киваю я покорно. — Это не свинья. Это боров. Нет, я не издеваюсь. Заткнись, я же сказала, что не издеваюсь! Говори быстро и коротко, платить ли мне за содержание этой свиньи! Почему я спрашиваю у тебя? А, да… Поняла. — Я отключаю телефон.

Мой оператор не собирается содержать скотный двор. Оказывается, он запросто может выехать на съемки в любое животноводческое хозяйство, если захочет опуститься до наблюдения за совокупляющимися свиньями. Он также может вылететь в Африку, если будет заказан фильм про львов, или на Миссисипи, если кто-то любит перед сном напомнить себе, как размножаются крокодилы. И это не значит, что он должен выхаживать львов, крокодилов или горилл! Но я — совсем другое дело! Если я испытываю хоть малейшее желание…

— Можете подрезать вашу свинью, — вздыхаю я, одним этим предложением определив, что думает мой оператор про идиотку, разбудившую его в начале двенадцатого в воскресенье.

— Это боров. — Хозяйка смотрит на меня как на больную. — Жаль. Зря тащила его в город показать. Он же красавец! Вы только посмотрите на масть!

Без десяти двенадцать я позвонила в дверь квартиры тетушки Ханны. Заспанный мужчина в форменных брюках и майке, зевая, доложил, что дежурство проходит спокойно, никаких посторонних не наблюдалось, и поинтересовался, не купила ли я по дороге молока?

— Вы всегда покупайте молоко, когда сюда идете, — приказным тоном посоветовал мне он, задумался и продолжил: — Хотя, к примеру, мой напарник, конечно, предпочел бы пиво, но он будет сидеть в квартире завтра, так что имейте в виду.

Я сдержалась и не надела ему на голову мусорное ведро, которое стояло у двери.

— Да, мусор нужно вынести. — Милиционер ткнул в ведро пальцем, зевнул, ушел в комнату и с размаху бросился на диван, прихватив с журнального столика газету.

Пока я листала семейный альбом моей тетушки, дежурный отпускал нелестные замечания в адрес журналистов. На полу стояла пепельница, а некоторые окурки валялись просто на белом ковре. Я прошла в спальню и обнаружила, что милиционер спал на супружеской кровати и даже не удосужился ее застелить или хотя бы расправить шелковое покрывало. На полу валялись два черных носка. На стуле висела кобура на ремнях.

Он осмотрел фотографии, которые я взяла с собой, бросил в пакет с мусором пустую пачку от сигарет. Пепельницу я вытряхнула сама. Интересно, он принес свою зубную щетку или выбрал из тех, что стоят в ванной?

Когда дверь закрылась, я встала на площадке у лестницы с пакетом мусора и выпала на несколько секунд из действительности. Я вдруг представила свою тетушку Ханну и почему-то ее узкие ухоженные ступни, длинные пальцы ног, проваливающиеся в мягкий белый мех ковра. Я пришла сюда за фотографиями. Бабушка приказала привезти фото детей Ханны. Снимков оказалось мало, я совсем забыла, что у тетушки Ханны были дети, потому что их как бы и не было…

— А правда, что их убили? Девушка, вы ведь ее племянница? — Кто-то тронул меня сзади, я дернулась и размахнулась пакетом с мусором.

— Простите. — Из-за резкого движения я по инерции отлетела к стене.

— Ничего. Я — соседка. А кто этот мужчина в квартире?

— Это… Он на службе.

— Понятно. И Мишу убили? — вдруг понизила голос женщина, запахивая ворот халата на шее.

Я не сразу поняла, что Миша — это последний муж Ханны. Кивнула и пошла к лестнице.

— А Костя? — спросила женщина, сделав за мной несколько шагов. — Костя — веселый такой, удалой?

— Не-ет, — неуверенно покачала я головой, — в машине их было двое.

— И Владика там не было? — прищурилась женщина.

— Минуточку. — Я повернулась и бросила чертов пакет на ступеньки. — Я не знаю ни Кости, ни Владика. А вы откуда их знаете?

Женщина задумалась, оглянулась на дверь квартиры Ханны.

— Был еще Эдуард, этот вне конкуренции. Хоть и кавказской национальности.

— Эдуард, — тупо повторила я. — Это все?

— Нет, конечно. По пятницам иногда приходил Григорий Павлович, очень презентабельный, но тучный. Он ни разу балконом не воспользовался, просто поздоровался на всякий случай для знакомства.

— А по четвергам? — стараясь выглядеть грустной и незаинтересованной, спросила я.

— По четвергам бывал студент из Плехановки, — тут же кивнула соседка. — Смешливый очень. — Она хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

— Среда? — азартно подалась я вперед.

— Родительский день, — подалась ко мне соседка.

— Вторник? — Я не очень поняла, что такое родительский день, но отвлекаться не хотелось.

— Когда как, чаще совсем незнакомые, со вторниковскими меня Ханна не знакомила, она говорила, что это люди исключительно деловые и приходят по делу, они сразу ей в дверь звонили.

— А понедельник?

— По понедельникам я редко бываю. Я с дачи приезжаю только после обеда. Но, — повысила голос соседка, заметив на моем лице что-то вроде разочарования, — но мои ключи у нее были.

— Так, что у нас осталось, — задумалась я, а чтобы не упасть, присела рядом с пакетом на ступеньку.

— Суббота и воскресенье мужнин день, — заявила женщина, задумалась и добавила, вздохнув: — Святое дело. Я вышла, потому что хотела тебе посылочку отдать.

— Посылочку?

— Ну да. Мне ее принесли сегодня утром. Принес посыльный, сказал расписаться. Я расписалась, а только потом заметила, что это соседям. Пошли, покажу?

— Куда? — Я вцепилась в перила.

— Ко мне.

— Зачем мне смотреть вашу посылочку?

— Она не моя. Она Латовых.

В коридоре соседки пахнет половозрелым котом. Я уже научилась с ходу определять этот запах, запах запертого в четырех стенах самца, пометившего все, что только попалось под хвост. А вот и он. Лежит на тумбочке рядом с телефоном. Короткошерстный. Красавец!

— Кастрирую я его. — Соседка заметила мое восхищение. — Гадит где ни попадя.

Кот смотрел на нас янтарными глазами и брезгливо подергивал кончиком хвоста.

— Видите, — она принесла картонную коробку, — здесь написан номер моей квартиры, двадцать четыре. Но фамилия — Латовым. Только имена странные, вот это меня и смущает.

На коробке под адресом крупным размашистым почерком написано: Латовым Антону и Лоре.

— А такие там не живут, — заявила соседка.

— Это дети, — говорю я, пряча глаза. — Это дети Ханны.

— Дети? А почему я никогда их не видела?

— Потому что… А в родительский день?

Соседка задумалась. Я протянула ей фотографию мальчика и девочки в песочнице. Она покачала головой.

Сначала я хотела занести посылку в квартиру Ханны и уже протянула руку к звонку, но подумала, что ее можно отдать бабушке на семейном совете. Подхватив посылку под мышку справа, а левой рукой забрав пакет с мусором, я побрела по лестнице вниз. У мусорных баков осмотрела коробку еще раз, потрясла ее. Тяжелая. А главное — неудобная. Идея распотрошить посылку и уложить содержимое в пакет с ручками показалась мне неплохой, я устроилась на лавочке во дворе и достала телефон.

— Бабушка, я опаздываю.

— Ты уже опоздала.

— Все собрались?

— Нет. Тебя нету.

— Бабушка, извинись, но у меня непредвиденные обстоятельства. — Я кое-как разорвала скотч и раскрыла коробку. Внутри оказался пакет, обложенный скомканными газетами. — Кто-то прислал детям Ханны посылку…

— Ты взяла фотографии детей? — перебила меня бабушка.

— Взяла.

— Хорошо. Они тебе понадобятся.

— Мне? — Я вытащила газеты, сходила с телефоном к мусорным бачкам и выбросила тару вместе с газетами. — Зачем они мне?

— Если бы ты приехала вовремя… — зловеще начала она.

— Ладно, бегу.

Я наспех затолкала тяжелый пакет из коробки в свой, на прочных ручках, и побежала к метро. Две остановки удалось посидеть. Ощупывая содержимое посылки у себя на коленях, я задумалась. Большой круглый предмет, конечно, мог оказаться мячом или тюком, но мне вдруг стало не по себе. В автобусе — давка. Кляня на чем свет стоит свое неуемное воображение, я продержалась до входа на участок.

Захлопнув за собой калитку, подошла к крыльцу, поставила пакет на лавочку и решительно стала копаться в нем, разворачивая тот, из посылки. Больше всего мне не нравилось, что я нащупываю что-то мягкое. Когда это «что-то» оказалось человеческой кистью, все внутри меня замерло в защитной реакции подступающего обморока. Но до того как свалиться на спину в лужу у бочки, я удостоверилась, что внутри пакета лежат две человеческие кисти рук и голова.