Меняя грани

Нина Абрамова

Книга «Меняя грани» поделена на две части – Светлую и Тёмную стороны. На первых страницах Вы найдёте жизнеутверждающие и добрые произведения. На Тёмной стороне придётся столкнуться с мрачными лабиринтами, где переплетаются тайны подсознания и панический ужас. Повествование выстроено так, что от рассказа к рассказу Ваше настроение меняется, окончательно расплываясь перед тонкой гранью сумасшествия.

Тёмная сторона

Сотри границы ластиком безумия,

Обрежь все нити серых будних дней.

Твори себя. Теряй себя. Терзай себя.

И если есть желание — убей.

Окно

Я помню, как она двигалась. Плавно, грациозно и уверенно. Она знала, что я рассматриваю её сквозь невидимые границы, ведь оба наших окна утрачивали шторы по вечерам.

Ей нравилось выключать свет и обнажаться, ходить по комнате, оставляя за собой шлейф отчаянного желания. Её силуэт был невероятно красив: тонкая, словно осиная, талия, прекрасные бёдра, элегантные плечи и руки. Волосы на небольшой головке она укладывала в пучок, оголяя лебединую шею. Совсем юная, словно подростковая, грудь слегка проглядывалась под темнотой страсти. Длинные роскошные ноги она передвигала аккуратно и неспешно, позволяя насладиться каждым её шагом. Я сходил с ума. Я ожидал вечера, который был для меня спасением от серых будней и унылой работы, от личной жизни, проходившей мимо. Я любил её. А потом в один мрачный вечер её квартира опустела.

***

Я помню, как симпатичный сосед напротив наблюдал за мной. Представлял, как он ожидал вечера в надежде, что я снова откроюсь ему. И я делал так. Днём работал, а ночью позволял любоваться собою, ведь меня это тоже возбуждало. Жаль, что пришлось улететь в другую страну и оставить столь милого паренька. Впрочем, я и тут быстро найду новых знакомых — благо, достаточно красив.

Она всё-таки сказала это

Марк перевёл взгляд на часы с серебряной окантовкой, которые висели на стене за спиной Мэри. С тех пор как Мэри сказала, что им нужно поговорить, прошёл ровно час. Разговор явно затягивался. За это время они успели обсудить и воспитание детей, и финансы семьи, и даже собственных родителей — всё на повышенных тонах. Однако суть проблемы ещё не была озвучена.

Мэри начала прикусывать нижнюю губу и сжимать пальцы в кулак так, что они моментально белели. Это значило одно — она всё же решила произнести главную мысль. Марк же, давно поняв, с каким вопросом имеет дело, только переводил тему, пусть и в ущерб себе. Сейчас, увидев, что супруга настроилась решительно, он резко отвернулся. Мэри стояла за его спиной, немного обескураженная. Она ожидала от мужа чего угодно, но только не такого ребячества. Марк надеялся, что она поймет этот жест или хотя бы обидится и уйдёт. Тем не менее, Мэри глубоко вздохнула (сейчас или никогда!) и начала произносить заранее приготовленные слова:

— Между нами больше ничего нет. Ты увлечен своей работой настолько, что не видишь меня и детей. Если говорить обо мне, то я устала. Устала засыпать одна, отмечать праздники одна, сама растить детей. У малышей словно нет отца. Ты всегда занят. Ты сидишь в своём кабинете, в этом крошечном мирке, куда нет входа остальным…

Она продолжила говорить, но Марк перестал слушать. Автоматически его взгляд скользнул по комнате: кровать, компьютер, стул, шкаф, столик… Ему вдруг показалось, что их спальня слишком мала. Нужно сделать её больше, освободить от лишних вещей, поклеить новые обои. Это следует обсудить с Мэри. Марк «включил» слух, чтобы задать жене вопрос насчёт спальни. Но уловил её слова:

–… не слышишь меня! Я всегда пытаюсь говорить. Всегда пытаюсь решить проблему по-взрослому, словами! А ты? Сколько можно оставаться мальчишкой?! Ты глава семьи, в конце концов! Мне это надоело. Твоя инфантильность… твоё нежелание брать на себя бремя ответственности…

Марк снова прошёлся глазами по комнате. Его взгляд упал на часы, которые стояли возле кровати на тумбочке. Квадратные, с ракушками на циферблате. Белые. Эти часы он подарил Мэри всего год назад. Какой это был праздник? Вроде, День Матери. Мэри тогда так радовалась, не могла налюбоваться ракушками. А он смотрел на её восторженное по-детски лицо и не мог насмотреться…

–…не изменяешь, — до его сознания вновь донеслись слова Мэри. Она говорила уже не заготовленный заранее текст, а фразы, которые истерически шли из сердца. — Да, с девушками не изменяешь! Но как иначе, если не изменой назвать то, что ты постоянно думаешь не обо мне, а о работе?! Ты даже спишь с работой! Я сама спать ложусь! О сексе я уже не говорю! Эта простая формальность переросла в пытку. Нежности больше нет, нет чувств. Вот уже полгода мы совокупляемся. И то — только тогда, когда нужно тебе. Совокупляемся, Марк, а не занимаемся любовью! Мне больно смотреть, как рушатся наши отношения…

Нужно было дарить ей нежно-розовые часы. Те, которые он сделал до этих белых с ракушками. Мэри была бы ещё довольней. Ах, милая Мэри! Тебе нравится всё женственное и нежное. Ты такая хрупкая, маленькая и прекрасная!

Они познакомились сразу после того, как Марк вернулся из армии. Ему было двадцать лет, ей семнадцать. Такая милая, выглядевшая ещё моложе, ростом ему по плечи, необычайно-красивая девушка сразу овладела его сердцем. Настолько, что спустя только три месяца со дня их знакомства, Марк сделал предложение. И тогда, на Новый год, под бой курантов, она согласилась…

–…повернись же! Я даже не знаю, слушаешь ли ты меня! Возможно, я в очередной раз говорю сама с собой.

Его слух уловил эти слова, и он повернулся. На лице жены не было злости. Оно выражало глубокую скорбь.

— Пойми — из уголков её глаз покатились слёзы, — я так больше не могу.

Марку захотелось обнять её. Но он не посмел двинуться с места.

Часы, на которые он теперь смотрел (за спиной Мэри), пробили 20:00. Сзади часы с ракушками также зазвенели. В соседней комнате, которая являлась его кабинетом, несколько пар часов в унисон пробили 20:00. Марк слушал эти звуки с благоговением. Вот сейчас, осознав, что уже восемь вечера, Мэри пойдет купать Эмму, и их разговор закончится до того, как супруга произнесёт ужасные слова прощания.

Но она не сдвинулась с места.

— Марк, я не могу, пойми. Не могу так. Ты совсем не разговариваешь со мной. Кристофер спрашивает, будет ли папа ужинать с нами. И мне страшно, Марк. Страшно, что если я отвечу правду, он воспримет это как само собой разумеющееся. Что он вырастет и станет таким, как ты. Для него будет нормой отсутствовать, быть вне своей семьи…

Что-то не так. Марк стал чувствовать это, как только пробили часы. Что-то случилось кошмарное, требующее его вмешательства. Но что? Мэри продолжала что-то говорить, однако Марк был увлечен мыслью о том, что произошло. Сердце его заныло, ноги подкосились.

— Нам нужно расстаться, Марк. Я забираю детей и ухожу.

В тонком сознании Марка всё же появилась истина. Он понял, что было не так. Часы. Одни из часов не пробили. Четверо из пяти прозвенели. Марк мог свободно определить звук каждого из собственных творений. Синие треугольные не пробили. Его любимые. Они сломались.

Не размышляя более ни минуты, Марк обошел Мэри (она загораживала дверь), и кинулся в свой кабинет. Профессиональными движениями он схватил потёртый футляр с инструментами и синие треугольные часы. Выложил необходимые инструменты, открыл заднюю панель на часах. Подковырнул отвёрткой одну из шестеренок. И тут он понял.

Мысль хитро ворвалась в мозг. Она пронеслась быстро, оставляя за собой разрушительный след, словно торнадо. Эта мысль поразила его, и заставила выронить отвёртку.

«Она всё-таки сказала это»…

Мария

В первый раз я увидел её при поступлении в ВУЗ. Не буду ничего говорить о заведении, это не имеет значения. Скажу только, что профессия была связана с инновационными технологиями. Я начал учиться вновь спустя десять лет лишь затем, чтобы повысить свой уровень мастерства на работе и получить ещё одно высшее образование, огромную значимость которого мне доказал один друг.

В тот день я принес справку о составе семьи, которую забыл вложить в пакет документов на поступление. Стоял около приёмной комиссии, так как женщина, сидевшая там, была занята. Она попросила подождать пять минут, и я терпеливо выполнял её просьбу, хотя прошло уже намного больше времени. Задумался ненадолго, но из мыслей меня извлек приятный женский голос:

— Она занята? Давно стоите?

Я посмотрел на обладательницу этого голоса. Ею оказалась молодая девушка с длинными каштановыми волосами, зелёными глазами и восхитительным веером пышных черных ресниц. На остальное я просто не успел обратить внимания. Меня поразили эти глаза… Полные нежности, заботы, веселья и немножечко детства. Они были разумные, взрослые. Но всё же это были глаза девушки, а не женщины. Даже сейчас, описывая её внешность, я богат на метафоры. Не из-за того, что мой словарный запас не совсем скуден. Нет! Она и впрямь достойна самой восхитительной метафоры, которую, увы, я не могу придумать.

— Входите! — крикнула женщина из приёмной, и прекрасная незнакомка спросила, почему я стою.

Мне ничего не оставалось, как улыбнуться ей и зайти в кабинет. Положив справку на стол, я попросил вложить её в пакет документов на мою фамилию. Женщина одобрительно кивнула. Я вышел, пропуская в кабинет незнакомку.

Не знаю почему, но я ждал её. Этого хотело моё подсознание, так как сознание кричало о том, что я могу опоздать на работу и иметь проблемы с Федором Юрьевичем — начальником. Мы с ним хорошо ладили, почти дружили (если можно назвать дружбой периодические посиделки с пивом после работы), но когда дело касалось опозданий, он был непоколебим — даже со мной.

Я прождал её не менее получаса. Сам в прошлый раз потратил столько же времени — миллион бумажек нужно заполнять на поступление.

Когда она вышла, я смог рассмотреть её более детально. Она была невысокой, стройной, с небольшой грудью. Одета в синий сарафан до колен и обута в синие балетки с бантиками. Напоминала, скорее подростка, но что-то выдавало её возраст. Я был уверен, что она давно не подросток. Её красота бросалась в глаза, заставляла любоваться ею. Но в то же время, это была не красота топ-модели. Это была красота обычной девушки.

Она улыбнулась, увидев меня:

— Забыли что-то?

— Да, — не соврал я. — Познакомиться с Вами.

Она улыбнулась ещё шире, и я заметил ямочку на щеке с правой стороны.

— Думаю, зря.

— Почему же?

— Вы, верно, собираетесь переспать со мной. Но всё, на что я могу согласиться — это полчаса посидеть в кафе. Я бы пообщалась, но лишь в дружеской обстановке. Так что Вам незачем тратить время на меня.

— Нет, что Вы! Я торжественно приглашаю Вас в кафе на полчаса. Побеседовать по-дружески. Об университете.

— Тогда я «за».

Мы шли к кафе, о чем-то бессмысленно болтая. Её имя я спросил лишь тогда, когда мы допивали по второй чашке кофе с молоком. Она засмеялась и сказала фразу, которую я до сих пор считаю роковой.

— Моё имя — шелест цветка ромашки.

Эта фраза тогда показалась мне сверхгениальной. Я даже, помню, сказал, что восхищен.

— А твоё? — спросила она (тогда уже мы перешли на «ты»).

— Виктор, — прозвучало совсем банально.

И вдруг она сказала, поднимаясь:

— Ну, я пошла. Меня дома ждут.

Я спросил номер её телефона, на что она ответила, что будет присутствовать на мероприятии первого сентября. И, если я захочу её увидеть, то у меня ещё будет шанс. Я не сказал о том, что не собирался приходить, что работаю в этот день. Был ослеплён ею.

Она ушла. Встала и пошла к выходу, оставляя после себя лишь чуть заметный аромат нежных духов. Я наблюдал, как она уходила из моей жизни, так легко, как вошла в неё. И в эту минуту я пообещал себе, что увижу её снова. Я готов был с работы уволиться, чтобы прийти первого сентября. На календаре было 27 августа. Оставалось ждать встречи совсем немного.

Опоздал на работу на два часа. Федор Юрьевич устроил мне акробатический номер. Я поклялся, что это моё последнее опоздание. Он успокоился. А после работы мы вместе выпили пива, и я рассказал ему, почему опоздал. Фёдор посмотрел на меня, и в его потускневших голубых глазах я прочёл нескрываемую тревогу:

— Она погубит тебя, Витя.

Я засмеялся, посчитав это шуткой. У Фёдора был своеобразный юмор. Но он не засмеялся. Даже не улыбнулся.

— Вить, бабы — они такие. Если ты опоздал на работу из-за той, чьё имя даже не знаешь, то после поцелуя с ней вообще забудешь о своей жизни.

— Чушь! — засмеялся я.

Но Фёдор был в некоем роде прав. Об этом я узнал позже.

Все оставшиеся дни до первого сентября я ходил как зомби. Выполнял работу, пил пиво с друзьями, ел, купался, ходил в туалет, спал — всё на автопилоте. Единственное, чем я правда занимался — это угадыванием её имени. Долго думал, и всё-таки понял его. Очень долго смеялся с этого. Задача оказалась совсем легкой. Решение было на поверхности, а мне понадобилось четыре дня тяжелого умственного труда, чтобы отгадать эту загадку.

Фёдор не хотел отпускать меня с работы. Я доказывал ему, что мне нужно раззнакомиться с учителями. Тем более, что я — заочник. По какой-то тогда непонятной мне причине Фёдор всё отговаривал меня от идеи близкого знакомства с той девушкой. Но я уже всё решил. Поэтому поставил ультиматум: или я беру денек выходной, или «отпуск» насовсем. Фёдору осталось только вздохнуть, похлопать меня по плечу и сказать, что это самый глупый поступок в моей жизни. Тогда я подумал о том, что старик сбрендил. В 68 лет (на пенсию его никто не мог прогнать), Федора часто посещал маразм. Однако он, как я говорил раньше, был прав. Ох, как прав.

Конец ознакомительного фрагмента.