Бездна Челленджера

Нил Шустерман, 2015

Кейдену Босху – пятнадцать, он отличник, а еще замечательный художник. В последнее время он все чаще бродит по городу наедине со своими мыслями. Друзья и семья замечают, что он стал каким-то растерянным и задумчивым. Кейден много рисует, рисует что-то чересчур странное и непонятное. А еще ему кажется, что одноклассник хочет его убить… В то же время Кейден путешествует на огромном корабле. Его миссия – добыть несметные сокровища в Бездне Челленджера. Только вот в настоящем мире Бездна Челленджера – это бездна безумия, в которую Кейден с каждым днем погружается все глубже. Нил Шустерман написал очень личную книгу, в которой пытается разобраться с тем, каково это – «плыть темными, непредсказуемыми водами душевной болезни».

34. За ее спиной

— Кейден, — подзывает меня капитан, — тебе предстоит показать, из какого теста ты слеплен и подходишь ли для великой миссии. — Он кладет мне руку на плечо и до боли сжимает его, а потом показывает на нос корабля. — Видишь бушприт? — Он указывает на торчащий вперед отросток вроде мачты, похожий на нос пару-тройку раз совравшего Пиноккио. — Солнце опалило его, а море просолило. Настало время его отполировать. — Он вручает мне тряпку и банку политуры. — За дело, парень! Если справишься и не погибнешь, то войдешь в круг избранных.

— Мне и вне его неплохо, — отзываюсь я.

— Ты не понял, — сурово произносит капитан. — У тебя нет выбора. — Видя, что я не спешу браться за дело, он рычит: — Ты поднимался в воронье гнездо! Ты совершал там гнусные возлияния! По глазам вижу! — Я встречаюсь взглядом с сидящим на его плече попугаем, и птица качает головой: мол, держи рот на замке. — Не лги мне, мальчишка!

Я и не лгу. Вместо этого я замечаю:

— Сэр, если хотите, чтобы я все сделал как следует, дайте мне тряпку побольше и ведро поглубже.

Капитан еще секунду испепеляет меня взглядом, потом разражается громовым хохотом и приказывает другому матросу обеспечить меня всем необходимым.

К счастью, море спокойно. Нос только слегка покачивается в такт волнам. У меня нет ни веревки, ни какой-либо другой страховки. Мне предстоит залезть на самый кончик огромного бруса и полагаться только на собственную ловкость: одно неверное движение — и я свалюсь в воду, меня утянет под корабль и располосует о покрытое рыбами-прилипалами днище.

С тряпкой в одной руке и ведром в другой я лезу вперед, обнимая бушприт ногами, чтобы не рухнуть в бездонную синеву. Единственный способ справиться с задачей — начать с самого дальнего конца и постепенно двигаться назад, потому что полированная поверхность слишком скользкая. Я осторожно добираюсь до верхушки бруса и принимаюсь за дело, стараясь не думать о том, что ждет внизу. Руки ноют от тяжелой работы, ноги — от крепкой хватки. Кажется, это длится вечность, но вот наконец я у самого носа.

Я осторожно разворачиваюсь лицом к кораблю. Капитан широко улыбается:

— Сработано на совесть! Теперь спускайся, пока море или какое-нибудь его порождение не сожрало твою частично бесполезную задницу. — С этими словами он уходит, радуясь, что достаточно меня помучил.

То ли успех вскружил мне голову, то ли море злится, что не получило меня, но, когда я пытаюсь перебраться на нос, корабль неожиданно подбрасывает набежавшей волной. Я теряю равновесие и соскальзываю с бушприта.

Тут бы мне и конец пришел, но кто-то ловит меня, и я повисаю на одной руке прямо над бушующими волнами.

Я поднимаю глаза, чтобы узнать, кто же спас мне жизнь. Держащая меня рука — коричневого цвета и совсем не похожа на живую плоть. Она какая-то серо-бурая, с грубыми, твердыми пальцами. Проследив глазами, откуда выходит рука, я понимаю, что меня держит статуя — деревянная женщина, вырезанная на носу под бушпритом. Я не знаю, пугаться мне или благодарить судьбу, — и вдруг перестаю бояться, осознав, как она прекрасна. Деревянные волны ее волос уходят в корабельные доски. Ее идеальное тело вырастает из носа галеона, как будто нет ничего естественнее. Ее лицо не столько знакомо мне, сколько напоминает лица девушек, которых я видел в своих потаенных фантазиях. Девушек, одна мысль о которых заставляет меня покраснеть.

Фигура изучает меня, висящего у нее в руке, темными, как красное дерево, глазами.

— Следовало бы тебя бросить, — произносит она. — Ты смотришь на меня как на вещь.

— Но ты и есть вещь, — замечаю я и понимаю: если я хочу выжить, этого не следовало бы говорить.

— И что с того? Мне не нравится, когда ко мне относятся подобным образом.

— Спаси меня! Пожалуйста! — прошу я. Мне стыдно, что приходится умолять, но выбора нет.

— Я над этим думаю.

Фигура крепко меня держит: пока она думает, я точно не упаду.

— За моей спиной много всякого происходит, не правда ли? — спрашивает она. Поскольку за ее спиной весь корабль, я не могу этого отрицать. — Они плохо обо мне отзываются? Капитан и его птица? Матросы и их засевшие в трещинах чудовища?

— Они о тебе вообще не говорят, — отвечаю я. — По крайней мере, при мне.

Ей не нравится мой ответ.

— Воистину, с глаз долой — из сердца вон, — произносит она с липкой горечью дубового сока и продолжает рассматривать меня. — Я сохраню тебе жизнь, — говорит наконец статуя, — если ты пообещаешь рассказывать мне обо всем, что творится за моей спиной.

— Обещаю.

— Очень хорошо. — Она сжимает мою руку еще крепче — там будет огромный синяк, но мне все равно. — Тогда навещай меня, чтобы скрасить мое существование. — Она ухмыляется: — Может быть, однажды я позволю тебе полировать меня, а не только бушприт.

Она начинает раскачивать меня, как маятник, и наконец перекидывает через нос. Я больно шлепаюсь на палубу.

Я оглядываюсь. Рядом никого нет. Каждый предается своему собственному безумию. Я решаю сохранить нашу встречу в тайне. Может быть, деревянная статуя окажется союзником, когда мне понадобится помощь.