Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

Нил Гейман, 2013

В самом начале XIX столетия немецкие лингвисты братья Якоб и Вильгельм Гримм начали собирать во всей Европе народные сказки, чтобы сохранить истории, устно передававшиеся из поколения в поколение. Братья Гримм стали авторами одной из первых антологий хоррора. В наши дни, когда эти сказки обрели небывалую популярность, Нил Гейман, Гарт Никс, Ремси Кэмпбелл и другие мастера ужасов представляют свою трактовку классических сказочных сюжетов. Каждая из этих историй пугает и очаровывает по-своему, но объединяет их одно – все они написаны на основе самых ранних, не приглаженных цензурой версий знаменитых сказок.

Непослушное дитя

Жила-была своевольная девочка, которая не слушалась маму. Бог разгневался на девочку за ее своенравие и послал ей болезнь, да такую, что никто из врачей не сумел ее вылечить и вскоре она умерла.

Девочку опустили в могилку и засыпали землей, как вдруг из-под земли высунулась детская ручка и помахала. Могилу снова и снова засыпали свежей землей, да только все было напрасно, рука каждый раз высовывалась наружу.

Пришлось матери прийти на могилку девочки и ударить по руке розгой. Как только она это сделала, рука убралась под землю, и непослушное дитя обрело, наконец, покой под землей.

Рэмси Кэмпбелл

Угадай мое имя

Дорин проснулась внезапно и попыталась понять, что же ее разбудило. На дальнем конце теннисного корта лаяла собака, другая вторила ей со стороны гольф-клуба, а затем Дорин услышала звуки из бывшей комнаты Анны. Там в кроватке заворочался Бенджамин — «радионяня» одновременно искажала и усиливала звук. Дорин собиралась уже тихонько заглянуть к нему в комнату, но малыш затих, и она снова уронила голову на подушку. Перед тем как закрыть глаза, она бросила взгляд на прикроватные часы — те показывали полночь. Женщина совсем было задремала, когда до нее донесся тихий голос. «Теперь ты мой, Бенджамин», — сказал он.

Казалось, ночь навалилась на нее своей удушливой тяжестью и придавила, и все же Дорин сумела разлепить непослушные губы.

— Никогда этому не бывать. Убирайся, Денни, не то я вызову полицию.

— Я не отец мальчика. Его мать получила то, чего хотела, теперь мой черед.

Это наверняка был сон — в пустом доме некому было вступать с Дорин в разговор — но ее сковал ужас.

— И чего же хотела Анна?

— Чтобы сын был с ней, пока ему не исполнится год.

— Половину этого времени отец ребенка мучил ее и издевался. Может, этого она тоже хотела?

— Она пожелала — я исполнил. Она знала, какова цена.

От горя у Дорин навернулись слезы.

— Она сполна расплатилась за свою ошибку.

— Мы не о том говорим! — В голосе зазвучало раздражение. — Возможно, она надеялась обвести меня вокруг пальца, — продолжал он. — Но меня никому не обмануть, так что даже не пытайся. Настало мое время.

Дорин сама не понимала, что она пытается сделать — понять его или проснуться.

— Какое еще твое время?

— Твой год с Бенджамином почти на исходе, так что попрощайся с ним, пока еще можешь, Дорин.

— А вас как зовут, раз уж вы знаете мое имя?

— Моего не знает никто. — Дорин услышала приглушенный смешок, хотя, возможно, кто-то просто поскреб по пластиковому микрофону. — Увидимся в день его рождения, — произнес голос. — Я оставлю тебе знак.

Снова залаяли собаки, к ним присоединились другие. Их лай был реальным, и, Дорин это почувствовала, других звуков в ночи больше не раздавалось — поняв это, она заснула.

Поздним утром, лежа в постели, Дорин вспоминала свой сон. Возможно, она действительно боится, что к ним заявится отец Бенджамина, пронюхав, что ее муж уехал на совещание директоров? Но суд постановил, чтобы Денни держался от ребенка подальше, и в случае чего можно было вызвать полицию. А может, ей так тревожно потому, что ровно год назад, в свой первый день рождения, Бенджамин лишился матери. Именно поэтому Дорин хотелось постараться на этот раз устроить внуку настоящий праздник, и она обдумывала, как это сделать, когда услышала, что мальчик возится.

По утрам малыш всегда сонно бормотал какую-то невнятицу, будто его языку требовалось время, чтобы проснуться. «Пелена ветров, жир, цепь», ей почти верилось, что она может различить в его лепете нечто подобное, а то и такое: «Вепрь жарен во теплице» — и где он только берет эти слова? Лет тридцать назад она приходила в восторг, вслушиваясь в младенческие монологи Анны, но теперь старалась этого не вспоминать. Тем временем Бенджамин заговорил с Носиком и Ворчуном, плюшевыми мишками, которые спали с ним в кроватке. Когда он принялся колотить по деревянным рейкам, не то изображая барабанщика, не то требуя свободы, Дорин вошла в детскую.

Бенджамин стоял, держась за спинку кроватки, лицом к двери, и ей опять невольно вспомнилась Анна. Его крошечное личико было почти копией материнского — светлые волосы, высокий лоб, маленький вздернутый нос, пухлые губы, упрямый подбородок. Только брови у Анны в последнее время были постоянно нахмурены, а волосы она красила в самые разные цвета, но ни один из них не помогал привести ее супруга в мирное расположение — впрочем, его вообще мало что могло утихомирить. В прошлом году глаза у Анны потухли и стали безжизненными, как камни, а улыбка — Дорин видела ее совсем редко — больше походила на мольбу о помощи, даже после того, как она решилась порвать с Денни. По крайней мере, Анна практически довела дело до суда, но, возможно, из-за этого она боялась еще сильнее? Дорин предполагала, что так все и было.

— Готов к приключениям? — обратилась она к Бенджамину.

— Мщениям^[2].

— Ах ты, маленький попугайчик! — улыбнулась Дорин и вдруг вздрогнула. Микрофон «радионяни», который она всегда ставила сверху на синий комод, валялся на полу. Было совершенно ясно, что Бенджамин не сумел бы дотянуться до провода, и она похолодела, осознав, что не слышала шума падения. Мелькнула мысль, что это ее ошибка: она сама что-то упустила — видно, стареет.

— Больше так не делай, Бенджамин, — сказала она, ставя микрофон на место.

Мальчик упрямо выпятил нижнюю губу.

— Я не делал, ба.

— Ну-ка, не шали. Если не ты, то кто же?

— Дядя.

— Какой еще дядя?

— Ходит ко мне.

— Кто к тебе приходит, Бенджамин? Это не твой… — выпалила она от волнения и нехотя договорила, — не твой отец? Это не папа?

— Не папа, — сказал малыш и засмеялся.

Дорин заподозрила, что он, возможно, просто повторяет за ней слова.

— А кто же тогда, Бенджамин?

Ребенок с озадаченным видом помолчал, потом произнес:

— Темно.

— То есть ты его не видел. А знаешь почему? Он не настоящий. Это просто сон.

— Потрясен.

— Порой мне кажется, что ты меня дразнишь… — сказала Дорин, хотя сама в это не верила.

Конечно, Бенджамин наверняка задел микрофон, просыпаясь. Дорин взяла малыша на руки, и он, теплый со сна, обнял ее за шею. Ему не терпелось поскорее оказаться на полу и пробежаться по комнатам. Дорин догнала его на кухне и помогла снять ночной комбинезончик. Сняв с горшка и похвалив за то, что все сделал, одела его, стараясь делать все так, чтобы малышу казалось, что он оделся практически сам. Потом усадила внука в высокий стульчик, приготовила завтрак, а потом смотрела, как он управляется с хлопьями, почти не пролив молоко и не перепачкавшись. Тем не менее щеки ему она тщательно вытерла — Бенджамин изо всех сил старался увернуться — и спросила:

— Чем же нам с тобой заняться сегодня утром?

— Смотреть поезда.

Бенджамин болтал без умолку, пока они шли полмили по широкой пригородной дороге. «Там прыгают за мячиком», — сказал он у теннисных кортов, и «Какая маленькая машинка», — возле площадки для гольфа. «Пошли читать», — сообщил он, проходя мимо безлюдного школьного двора. Дорин знала: внук вспомнил, как она объясняла, что и он будет ходить в школу. «Кувшины разбойников», — объявил Бенджамин у витрины антикварного салона, и она поняла: сейчас он думает о сказке про Али-Бабу, которую она ему читала. Посетительниц парикмахерской он назвал «тети-космонавты» из-за формы фенов, под которыми они сидели, а у витрины цветочной лавки произнес: «Куда идут цветы», и Дорин, услышав это, постаралась отогнать мысли о похоронах. Когда добрались до железной дороги, она покрепче сжала его доверчивую теплую ручонку. «Красный звон», — сказал Бенджамин. В самом деле, когда зажигались красные сигнальные огни, раздавался резкий звонок. Когда по обе стороны переезда опустились шлагбаумы, им пришлось остановиться, и Бенджамин нетерпеливо зашевелил пальчиками, зажатыми в кулаке Дорин. Когда поезд отошел от станции, Дорин стало любопытно, и она спросила: «На что он похож?»

— На много марок.

Бенджамин до сих пор не забыл, как они клеили марки на конверты к прошлому Рождеству — полоса вагонных окон их ему напомнила. Анна в его возрасте обожала облизывать рождественские марки перед тем, как приклеить. Сейчас их просто отделяли от липкой основы, а следующее поколение, подумалось Дорин, и этого, пожалуй, не узнает, если поздравления будет рассылать компьютер. Мимо них проехало шесть поездов и трижды опускался шлагбаум, прежде чем Бенджамин согласился пойти домой.

Уложив его спать, Дорин приготовила обед и позаботилась об ужине. После обеда они пешком, мимо Клуба консерваторов и Масонского зала, добрались до детской группы «Малыши-крепыши».

— О, прибыл наш говорун! — издали воскликнул Ди Мейтланд, когда Бенджамин устремился навстречу к своей подружке Дейзи, такой же болтушке, как и он сам. Обычно Дорин не доверяла внука посторонним людям — она ведь даже вышла на пенсию прежде времени, чтобы заботиться о внуке, — но на сей раз спросила Джонквиль, маму Дейзи, не согласится ли та завтра забрать Бенджамина после группы, пока она будет печь внуку именинный торт.

— С радостью — охотнее, чем любого другого ребенка, — ответила Джонквиль, и Дорин отчего-то припомнился ее полуночный сон.

Дома она удивилась, увидев, какой кавардак устроил Бенджамин — игрушки были раскиданы по всему этажу. А ведь утром он даже помогал ей убираться — и когда только успел разбросать все снова? Дорин напомнила себе, что не успеет она оглянуться, как мальчик станет старше, и заранее загрустила, что лишится всей этой кутерьмы, а после еды помедлила, не торопясь вытирать его запачканные щеки. Окончательно она успокоилась, когда позвонил Губерт.

— Где глава семьи? — поинтересовался он.

— В настоящий момент — под присмотром женщины.

— Вот оно как… — Кажется, ее тон озадачил Губерта. — Дома все в порядке?

— Просто непривычно, что тебя нет рядом.

— К главному дню я вернусь, ты же знаешь. А в остальном-то у вас все нормально?

— Да, в общем и целом все, как обычно. — Дорин чувствовала: именно это муж надеется услышать, именно этих слов ждет от нее. — А ты как? — спросила она.

— Не особенно. Представь, мне предстоит еще три дня слушать, как нам улучшить имидж банков в глазах общественности. Я бы предпочел по возможности улучшать их работу, уж если на то пошло. — Губерт говорил слишком громко, рискуя быть услышанным коллегами, чьи голоса раздавались неподалеку. — Но… хватит брюзжать. Позволишь мне поговорить с молодым человеком на сон грядущий?

— Он еще и не ложился, — ответила Дорин, переключаясь на громкую связь, — Слышишь, кто это, Бенджамин?

— Дядя. — Но когда Губерт поздоровался с Бенджамином, голосок мальчика зазвучал куда радостнее: — Дедуля!

— Как дела у молодой смены? Еще всего три ночи, и мы с тобой увидимся.

— Смотри, ночи!

— Ну да, три ночи. Ты слушаешься бабулю? Присматривай за ней и следи, чтобы с ней не случилось ничего плохого, пока я на совещании.

На миг Дорин показалось, что малыш встревожен.

— Ничего плохого.

— Ничего не случится, — уверила его Дорин. — А теперь пожелай дедушке спокойной ночи. Он устал и хочет отдохнуть.

— Спокойной ночи, дедушка, — произнес Бенджамин с таким воодушевлением, что бабушка и дед дружно рассмеялись.

Перед купанием внук помогал Дорин убирать игрушки.

— Горячо, — серьезно сказал он, когда Дорин проверяла воду, а потом: — Теперь нет.

Дорин едва ли могла назвать себя религиозной — она уделяла этому аспекту даже меньше внимания, чем ее родители, оттого-то, видно, ее молитвы за Анну, казалось бы, такие истовые, не достигали цели — и все же каждый раз при виде Бенджамина, сидящего в ванночке, ей невольно приходили на ум купель и крещение. Дорин вытерла внука, расцеловала и поклялась себе оберегать его, пока жива — пусть это и звучало как-то напыщенно.

Дорин помогла малышу надеть ночной комбинезон, затем уложила его в кроватку. Сидя рядом, она перелистывала страницы старой книги Анны, и взгляд ее упал на заглавие одной из сказок. Той, которую Анна любила больше всего. Неудивительно, что Дорин привиделось во сне нечто подобное, но сейчас ей не захотелось читать Бенджамину именно эту историю.

— Много лет тому назад, — начала она вместо этого, — жил-был бедный дровосек со своей женой и двумя детьми; мальчика звали Гензель, а девочку — Гретель…

Печь и страшную опасность, грозившую детям, она пропустила. Дети были спасены, и Бенджамин безмятежно заснул. Дорин выключила свет, а приемник «радионяни» унесла вниз и, пока ужинала, держала его перед собой на кухонном столе. День с Бенджамином утомил ее, как обычно, но иного она для себя и не хотела бы. Легла Дорин рано.

Проснулась она внезапно, как от толчка, и сразу заметила нули на циферблате — прикроватные часы показывали полночь. Не хватало еще, подумала она, чтобы это вошло в привычку — просыпаться каждую ночь в одно и то же время, — и тут раздался голос. Он звучал так приглушенно, будто раздавался у нее в голове.

— Это снова ты? — прошептала, или подумала, она. — Чего ты хочешь на этот раз?

— Того, что всегда получаю.

— В сказке ты это не получил, верно? Потому что твое имя угадали.

— Ты об этом старье? Не верь всему, что читаешь.

— А что, разве тебя зовут не Румпельштильцхен?

— Это просто сказочка. — Издав сдавленный смешок, похожий на дребезжание множества мелких зубок, голос продолжал: — Кое-что там правда. Я знаю, когда нужен.

— Тогда ты должен понимать, когда совсем не нужен.

— Твоей дочке был нужен, когда ей потребовался свидетель.

— Не смей о ней говорить. — Дорин даже удалось выдавить смешок. — Что я вообще с тобой разговариваю? Ты же просто сон.

— Ты что же, до сих пор думаешь, что спишь? — Голос определенно был оскорблен. — Увидишь. Будет еще один знак.

И он пропал, оставив ее одну. Впрочем, Дорин до сих пор сомневалась, что он вообще был. Вдруг она поймала себя на том, что не может вспомнить свидетеля по делу Анны, давшего тогда показания в ее пользу. Он жил этажом ниже под их с Денни квартирой и подтвердил, что Денни избивал и жену, и ребенка. Сейчас Дорин, как ни старалась, не могла припомнить ни имени его, ни даже внешности, разве только то, что ростом он был намного ниже среднего, почти карлик.

Когда проснулся Бенджамин, апрельское солнце поднялось уже высоко. Она лежала, наслаждаясь причудливым монологом ребенка, пока не задумалась над тем, что его болтовня звучит еще более странно, чем обычно. Ну не мог же он в самом деле выговорить подобное: «Жертва — овен, цепь перил», а тем более «В пол венец пережарить». Почудится же такое… Бормотание звучало необычно, голос словно был удален — он раздавался издалека, и Дорин вдруг представилось, будто внука от нее уносят. Она выскочила из постели и со всех ног, чуть не упав по дороге, метнулась в соседнюю комнату.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов и застряла, наткнувшись на препятствие. Бенджамин, по крайней мере, был у себя в кроватке и сонно заулыбался, когда Дорин протиснулась в комнату. У двери валялся пластиковый микрофон, в нескольких метрах от его места на полке, оторванный от провода. Дорин подняла его с пола, руки у нее ходили ходуном.

— Кто его сюда бросил, Бенджамин? — спросила она ласково.

— Дядя, — ответил ребенок с едва заметной ноткой вызова. — У дяди зубы.

— О чем ты?

— Мно-ого зубов. — И словно демонстрируя, как их много, мальчик широко открыл рот и пальцами растянул углы, сделав его еще шире. — Много, — повторил он. — Ходит, когда я сплю.

Дорин очень хотелось бы думать, что внук хвалится собственными зубами.

— Помнишь, что я тебе сказала про того дядю?

— Приходит, когда я сплю.

Дорин начала расправлять его одеяльце, когда в голову ей пришла новая мысль.

— Скажи-ка, а ты можешь отсюда вылезти ко мне?

Бенджамин поднялся на ножки, но смотрел на нее укоризненно.

— Лучше ты меня возьмешь.

Эти слова не доказывали, что малыш не смог бы выбраться из кроватки, но сейчас он тянулся к Дорин, и она подняла его на руки. Женщина с трудом удержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях — этим его все равно не защитишь. Пока внук обследовал комнаты, она ходила за ним по пятам, не отставая ни на шаг, размышляя о том, как ей трудно с ним расстаться, даже на минуту. Усадив малыша в высокий стульчик, Дорин постаралась как можно быстрее покончить со всеми утренними процедурами.

— Куда отправимся сегодня? — спросила она, переведя дух.

— Менять книжки.

— На редкость удачная мысль, — отозвалась Дорин, сообразив, что еще она может предпринять.

Библиотека находилась в противоположной стороне от железной дороги, за ближним парком, в котором она обещала Бенджамину погулять. Дорин подписала петицию против закрытия шести библиотек и немного посидела, наблюдая, как внук хватает книжки с низкого столика в детском отделении. Устроив его в низеньком креслице, Дорин подсела к компьютеру. Она отдавала себе отчет в том, что накануне годовщины смерти дочери ее, скорее всего, мучают галлюцинации, но тем не менее разыскала адрес последней съемной квартиры Анны и имя домовладельца.

Дома пришлось прочитать Бенджамину целых три книжки из взятых в библиотеке, пока его, наконец, сморил сон. Ей удалось, не разбудив, отнести его наверх и уложить в кроватку. «Радионяню» она перенесла к себе в комнату. Слыша, как колотится сердце, она набрала на телефоне номер и долго ждала, пока женский голос не ответил:

— Домовладение Уэсли.

— Мне необходимо выяснить имя одного из ваших съемщиков.

— Простите, мы не предоставляем такую информацию.

— Я понимаю, но тут необычный случай: он был свидетелем на суде у моей дочери, Анны Маршалл. Она жила в том же доме. Год назад она умерла.

Сердце у Дорин билось теперь вдвое чаще обычного. Наконец, женщина заговорила:

— И вы запрашиваете имя того джентльмена, потому что…

— Я не могу его вспомнить, а сейчас оно мне необходимо, чтобы сохранить опеку над внуком.

— Я проконсультируюсь, не вешайте трубку, пожалуйста.

Сердцебиение Дорин еще усилилось за ту минуту, пока она ждала ответа. Наконец, до нее донесся приглушенный шепот, и она приникла к «радионяне», чтобы проверить, не оттуда ли исходят голоса. Еще одну долгую минуту Дорин слышала только свой бешено скачущий пульс, потом в трубке раздался новый голос:

— Это миссис Маршалл? Я Тони Уэсли. Соболезную вашей утрате.

— У меня еще есть внук, мистер Уэсли.

— Джейн так и сказала. Я помню вашу дочь и печальные обстоятельства ее гибели. Я очень хотел бы быть вам полезным.

— Так помогите мне, пожалуйста.

— Как я уже сказал, я очень хотел бы, но… Могу лишь предположить, что наша система регистрации дала сбой. Мы не располагаем записями о квартиросъемщике, который вас интересует.

Сердце у Дорин колотилось так громко, что заглушило голос в трубке.

— Что это значит, как это вы не располагаете записями?

— Факт сдачи в аренду, судя по всему, не был зафиксирован. Это был короткий период, всего пара недель, до этого там долго жила дама, которая тогда выехала, а потом поселилась другая дама, которая занимает квартиру до сих пор.

— Но ведь он там жил, не правда ли? Вы же знаете, что кто-то там жил.

— Разумеется, жил. — Однако голос Уэсли звучал неуверенно. — Простите нас, но никто здесь не смог даже вспомнить его имени. Да и вообще он никому толком не запомнился.

У Дорин было чувство, что Уэсли отнял у нее не просто имя, а нечто большее — он лишил ее уверенности, словно выбил опору из-под ног. Пробормотав благодарность, которой не испытывала, она долго сидела с онемевшей трубкой в дрожащей руке. Позвонить в суд? А вдруг там не окажется официального протокола допроса свидетеля? Подсознательно эта перспектива пугала Дорин даже сильнее, чем она осознавала. Конечно, откладывать звонок не следовало, но что, если эта нервозность — просто симптом подкравшейся старости? Она так и не собралась с духом, чтобы позвонить, а потом проснулся Бенджамин.

После обеда гуляли в парке. На опустевшей детской площадке раскачивались качели, будто кто-то с них соскочил и сбежал при их приближении. Дорин была уверена, что надежно запирала ворота, но уже не раз она, вернувшись, обнаруживала их открытыми. Табличка гласила, что вход с собаками на площадку запрещен, и все же Дорин не оставляло чувство, будто рядом прячется собака, припав брюхом к земле и ощерив зубы. Она усадила Бенджамина на качели и немного раскачала, потом покатала его на карусели, готовая подхватить, если упадет. И все это время ей упорно казалось, что на площадку прокрался непрошеный посетитель с полной зубов пастью и выжидает, прячась у нее за спиной.

Вернувшись с Бенджамином с прогулки, она снова невольно думала о визитере, затаившемся где-то в доме. Вдруг он клубком свернулся в камине и подглядывает за ней сквозь стеклянную дверь, а может, прячется где-то за диваном и уже изготовился к прыжку. Дорин не удивилась бы даже, обнаружив незваного гостя, развалившегося в кресле или, еще того хуже, в высоком стульчике Бенджамина. Конечно, нигде никого не оказалось. Дорин лихорадило, голова раскалывалась, она еле дождалась звонка Губерта и так торопилась ответить, что чуть было не уронила телефон.

— Как прошел день? — спросила она, словно его ответ мог вернуть ее к нормальной жизни.

— О, вполне по-деловому.

— Что обсуждали на этот раз?

— Массу идей, которые, безусловно, можно эффективно использовать.

Дорин поняла, что муж не хочет высказывать своего истинного мнения, чтобы его не подслушали. Ей мучительно хотелось, чтобы он оказался рядом, особенно когда он спросил: «Ну а у вас как день прошел?»

— Наш день?

Дорин не решилась рассказать ни о своих страхах, ни о своих поступках, ими продиктованных.

— Легко представить, — сказала она. — Библиотека и парк.

— Ну, следовательно, все благополучно, — ответил Губерт, и Дорин поняла по голосу, что он несказанно этому рад. — Дашь мне поговорить с нашим героем?

Когда она переключила на громкую связь, он спросил:

— Ты заботишься о нашей бабушке?

— Да, дедуля, — так важно и радостно ответил Бенджамин, что Дорин пришлось подавить нервный смех.

— Ну, что ж, молодец, продолжай в том же духе. Еще две ночи, и я приму у тебя пост.

Окончив разговор, Дорин обратилась к Бенджамину:

— Хочешь еще лучше позаботиться о бабушке?

— Да, — торжественнее прежнего произнес малыш.

— Тогда будешь спать со мной в комнате, пока не приедет дедушка. И нам будет не скучно, если проснемся.

Не слишком ли она над ним трясется? Иногда она раскаивалась в том, что не дрожала так же и над Анной — наверное, есть ее вина в том, что Анна выросла такой уязвимой, что она не смогла уберечь ее, защитить от смерти. Решившись, Дорин перетащила кроватку в большую спальню, Бенджамин энергично ей помогал. После купания она уложила его в кровать и посидела рядом, почитала про Золушку, выбрасывая из сказки все неприятные подробности, потом спустилась вниз, прихватив приемник «радионяни».

Читать Дорин не могла. Слишком нервировала тишина в приемнике и по всему дому. Вскоре она решила ложиться, но вместо этого неожиданно для себя села за ноутбук. Румпельштильцхен было не единственным именем, в различных версиях старой сказки это существо называли по-разному, и Дорин повторяла имена, пока они намертво не застряли у нее в памяти. Было стыдно, что она ведет себя, как выжившая из ума старуха, но разве можно хоть чем-то пренебречь ради спасения Бенджамина? Убедившись, что помнит имена, она на цыпочках пробралась к кровати.

Когда она забиралась под одеяло, Бенджамин прошептал что-то и затих. Дорин была уверена, что не сможет сомкнуть глаз, но проснулась в полной темноте уже перед самой полуночью. Поглядев на часы, она услыхала голос:

— Ты, стало быть, пыталась угадать мое имя? Пробуй все, что твоей душеньке угодно.

Голос был ближе к ней, чем к детской кроватке — возможно, он просто звучал у нее в голове. Прищурившись, чтобы лучше видеть, Дорин не заметила в комнате никаких незнакомых предметов, кроме кроватки.

— Ты нас оставишь в покое, если я назову тебя по имени? — спросила она так тихо, что едва слышала сама себя.

— Попробуй.

— Может, тебя зовут ведьма Вупити Стури?

— Не в этой жизни, — раздался издевательский фальцет.

— Ну так Том-Тит-Тот.

— И не тот, и не Том, и не для твоих титек.

— Тихогром — Руидокведито.

— Мимо, даже если бы ты сумела правильно это произнести.

Отвергнув и все остальные попытки, голос вкрадчиво произнес:

— А в суде ты не хочешь навести справки?

Дорин инстинктивно насторожилась.

— Тебе-то это зачем?

— Пусть убедятся, что в их протоколах нет имени свидетеля, глядишь, и назначат повторные слушания.

Неспроста интуиция подсказывала ей, что звонить в суд не нужно, похолодев, поняла Дорин.

— А тебе-то какая разница?

— Может, решат, что им нужно поговорить с отцом и дать ему шанс.

— Ну нет, — в гневе Дорин забыла о страхе, — ты им такое не подскажешь.

— Исключено. Больше меня никто не может услышать.

В кроватке заворочался Бенджамин — возможно, разбуженный вскриком Дорин, — а голос зазвучал снова:

— Я все же оставляю тебе знак. Или, может, ты думаешь, что сама все это творишь?

— Нет, не думаю, — начала Дорин… и почувствовала, что разговаривает сама с собой.

Чутко вслушиваясь в тишину, пытаясь обнаружить признаки чужого присутствия, она бодрствовала, но наступил момент, когда усталость взяла свое, и проснулась Дорин уже засветло, под утреннее бормотание Бенджамина. Только окончательно стряхнув сон, она вспомнила, почему детский голосок нынче слышится ближе обычного, но это не помогло лучше понять, что он там лопочет. Ну в самом деле, не мог же он выговаривать «Воин, верь паре, цеп лжет», не говоря уж про «Отрежь в павлине перец». Малыш, встретившись с ней взглядом, тут же что-то стал радостно рассказывать ей, но Дорин невольно осматривалась в поисках знака. Возможно, он оставлен не в этой комнате, если все это вообще не плод воображения смертельно испуганной немолодой женщины.

Внизу она тоже не обнаружила ничего необычного. Бенджамин снова пожелал смотреть на поезда, но по дороге был непривычно молчалив, словно не встретил ничего, заслуживающего комментариев. Мальчик не удостоил вниманием даже фигурку гнома, выглядывавшего из-за сетки на теннисном корте (прежде Дорин ее никогда не замечала — наверное, гнома каким-то образом скрывала проволочная ограда). Положим, не так уж удивительно, что его не заинтересовал странный куст на площадке для гольфа, похожий на торчащий клок нечесаных волос, но чтобы Бенджамин не высказался по поводу детской фигурки, мелькнувшей и тут же пропавшей из виду, когда они миновали школу? Дорин была удивлена, вскользь заметив в магазине ребенка без взрослых, да еще и не один раз, но сочла, что эти видения — следствие почти бессонной ночи, как и кривая физиономия, глянувшая на нее из витрины антикварной лавки и нырнувшая в вазу. «Разбойник в кувшине», — возгласил Бенджамин, обретя, наконец, дар речи, хотя Дорин предпочла бы, чтобы он еще немного помолчал.

Красные огни на переезде вспыхнули, на миг ослепив ее, дребезжание звукового сигнала резануло по нервам. Хотя проходящие поезда были почти пустыми, Бенджамин повторял без конца: «Он смотрит». Конечно же, он имел в виду ребенка по ту сторону рельсов, реального ребенка (а не одну из галлюцинаций Дорин), малыша в коляске, рядом с которой стояла мать. Тем не менее фраза, которую внук твердил, как попугай, нервировала Дорин. Поезда напоминали ей обрывки фотопленки в проекторе, и было легко внушить себе, что она явственно различает лицо в нижнем углу каждого окна — только верхнюю часть лица, одного и того же. Мимо переезда прошло шесть поездов, пока Бенджамин, наконец, не решил, что ему хватит, — Дорин к этому времени была сыта по горло.

Уложив ребенка в кроватку, женщина и сама прилегла. Засыпать она не собиралась, но когда очнулась, Бенджамин уже стоял, держась за рейки, и был совсем не прочь пообедать. Накормив и умыв внука, она повезла его к Джонквиль.

— Ни о чем не беспокойтесь и не спешите, — сказала ей Джонквиль, когда Бенджамин потрусил в дом навстречу Дейзи. — Готовьте свой сюрприз столько, сколько нужно.

Дома Дорин принялась за торт. Готовка не помогла ей отвлечься от мыслей о том, что она в доме одна, и от воспоминаний о том, что случилось год назад. Она ехала в Лондон на поезде, когда зазвонил телефон и прозвучали последние слова Анны:

— Прости, мамочка. Ты не поймешь меня, но так будет лучше.

Для Дорин было непостижимо, как могла Анна оставить Бенджамина у подруги и наглотаться добытых где-то наркотиков вперемешку с лекарствами, выписанными врачом. Сейчас ей казалось, что она начинает понимать дочь — или воспоминания просто пагубно сказались на ее рассудке? Поставив торт в духовку, Дорин поднялась, чтобы запереть шкаф. Не хотелось бы, чтобы Бенджамин, переселившись в ее комнату, раньше времени обнаружил подарки.

Низкорослая тень, выглянувшая из-за кроватки, на поверку оказалась всего-навсего одним из плюшевых мишек. Дорин открыла шкаф, чтобы взглянуть на подарки, и, пошатнувшись, вцепилась в деревянную створку, чтобы не упасть. Коробки с подарками, которые она любовно заворачивала и укладывала вдоль задней стенки, были неаккуратной стопкой свалены в левом углу. Так вот он, знак — или она сама сделала это во сне, если не в бреду? Что, если все это — просто бред, вызванный сомнениями и страхом? Дорин нырнула в шкаф, аккуратно разложила подарки и проверила, надежно ли заперла дверцу. Женщине начинало казаться, что это не единственные знаки, нужно распознать кое-что еще.

Хотя она очень старалась, покрывая торт глазурью, серединка у большой синей цифры на желтом сахарном фоне получилась кривой, выдавая предательски дрогнувшую руку. Уже темнело, когда Дорин села в машину, она торопилась и потому не сразу заметила притаившуюся на детском сиденье крохотную фигурку. Она сразу не бросилась в глаза еще и потому, что была безголовой. Детская кукла, пластмассовый пупс, а голова у нее была откушена, и следы зубов еще влажно блестели. Дверца была не заперта — возможно, Дорин, погруженная в свои мысли, оставила ее открытой, когда приехала домой. Пупса она вышвырнула в мусорный контейнер у дороги и, подождав, пока перестанут дрожать руки, завела мотор.

Джонквиль, открывшая ей дверь, хмурилась. Дорин мгновенно встревожилась: «Что-то случилось?»

— Мы весело проводили время, хотя, возможно, кое-кому было немного веселей, чем прочим. А у него странные представления об игре в прятки, не находите?

— Странные? Чем же? — насторожилась Дорин, что-то предчувствуя.

— Он все твердил Дейзи, что есть еще кто-то, кто их ищет. Девочке стало немного не по себе, честно говоря.

— Ты не должен пугать Дейзи, если хочешь с ней дружить! — Дорин выждала, пока не усадила Бенджамина на детское сиденье (протертое с великим тщанием), и только тогда как бы невзначай осведомилась: — А кто играл с вами в прятки, Бенджамин?

— Мистер Зубастик.

Дорин собрала все самообладание, чтобы сдержать дрожь.

— Это его имя?

— Я так зову.

Не стоило и спрашивать. Бессмысленно надеяться, что Бенджамин сможет назвать ей настоящее имя (если оно вообще имелось). И в этот момент, вздрогнув всем телом так, что заглох мотор, она поняла то, что пыталась осознать все это время.

— Бенджамин, — спросила она, — а что это ты лопочешь по утрам, когда просыпаешься?

— Не помню, — ответил Бенджамин чуть ли не с негодованием. — Во сне.

— Мне просто интересно, — продолжала Дорин, молясь про себя, чтобы ей удалось их припомнить, — где ты слышал все эти слова?

— Не помню. Во сне.

Теперь Дорин была почти уверена — она завела машину и помчалась домой. Никто не поджидал их в высоком стульчике, и даже игрушки Бенджамина вроде бы никто не раскидал. Дорин играла с малышом, смотрела, как он ест свой ужин, вытирала остатки еды со щек, а в голове крутились слова, и она переставляла их так и эдак, придавая все новые очертания. К тому времени, когда позвонил Губерт, слова еще не выдали своей тайны.

— Чему ты посвятила этот вечер? — спросил он.

— Просто думаю.

— Постарайся не тосковать ни о ком слишком сильно, договорились? А я буду с тобой уже завтра, постараюсь приехать пораньше.

— А ты чем собираешься заняться?

— Хочу немного отдохнуть. — Голос мужа прозвучал немного виновато. — Непременно позабочусь о том, чтобы в ближайшее время и тебе представилась такая возможность.

Дорин включила громкую связь, и Губерт сказал:

— Как следует опекай нашу прекрасную даму, Бенджамин, пока я не приеду домой.

В ванной следов нашествия не было, и шкаф оставался запертым. У Дорин шла кругом голова от слов и их несуразных обрывков, так что на ночь она выбрала для Бенджамина самую короткую сказку про короля, который не знал, что он голый. Мальчик слушал ее серьезно и торжественно, не улыбнувшись, даже когда она поцеловала его, пожелав спокойной ночи. Наблюдая, с какой неохотой он засыпает, Дорин решила было остаться наверху — но тут же поняла, что несмолкаемый шум в голове мешает ей, совершенно не давая ясно мыслить. Прихватив приемник «радионяни», она поспешила вниз, к компьютеру.

Неужели вспыхнувшая надежда — всего-навсего ложный след? Сайты, составляющие анаграммы, не были рассчитаны на длинные фразы вроде тех, с которыми она отчаянно пыталась разобраться. Наконец, она обнаружила сайт с программой, которая это делала, и напечатала один из бессмысленных наборов слов, которые невольно запомнила, слушая ребенка. Через несколько мгновений на экране появился вариант, заставивший ее одновременно похолодеть от ужаса и почувствовать ликование. «Вот оно, — прошептала она, — чудеса еще все-таки случаются». Она испробовала несколько других сочетаний, чтобы проверить догадку, а потом легла.

Дорин не верила, что сможет заснуть, но на всякий случай поставила будильник и спрятала часы под подушку. Проснулась она от странного ощущения, будто кто-то касается ее лица. Оказалось, это сработал вибросигнал будильника. Она еще пыталась отключить его, когда из тьмы раздался тихий голос.

— Ты меня ждешь?

Она не отвечала, пока не справилась с будильником.

— С кем ты разговариваешь?

— С кем же, как не с женщиной, которая думает, что знает.

— А может, еще и с Бенджамином, а? Говоря, что больше никто тебя не слышит, ты же не имел в виду, что слышать тебя могу я одна?

— Умная женщина. Все вы считаете себя умницами.

— Это ты считаешь себя умнее всех, — возразила Дорин запальчиво, забыв даже понизить голос. — Ты хуже ребенка. Решил, что можешь безнаказанно дразнить Бенджамина, вот до такой степени ты нас презираешь, но тебе и в голову не пришло, что малыш может дать мне знать, пусть даже сам того не понимая.

— Ты сама-то соображаешь, что говоришь? Послушай себя. Ты выжила из ума, Дорин.

— Нет, пока я еще помню свое имя. Сказать, почему никто не знает твоего?

— Позабавь меня. Я не тороплюсь, ведь теперь он мой.

— Потому что имени у тебя нет.

Дорин услышала хихиканье и щелканье мелких зубок.

— Значит, ты не можешь его назвать и спасти его.

— И все же я могу сказать, как ты зовешься.

— Я жду. Я весь превратился в уши — не считая рта.

— Может, так: «А перережь винт, пловец!»?

— Полно, это вовсе не имя! — Голос зазвучал резко, как оскаленные зубы.

— Я же сказала, у тебя никогда не было имени. Может, тебя зовут «Повар вен, теперь жилец»?

— Ты бредишь, женщина. Ты так же безумна, как была безумна твоя дочь.

— Да, потому что ты и Денни превратили ее жизнь в ад. — От горя Дорин с трудом сохраняла контроль над собой, но знала, что должна держать себя в руках, пока еще не отстояла Бенджамина. — Цвет вне пера про жилье, — прошептала она.

— Это даже не фраза. — Голос звучал насмешливо, но в нем нарастала злоба. — Довольно. Время настало.

— Да, — отозвалась Дорин. — Настало время для меня и моей семьи.

Она устала дразнить его, пришла пора произнести слова, которые ей выдал компьютер.

— Тебя зовут пожиратель первенцев, — сказала она.

Из угла за кроваткой, завывая, как хищный зверь, попятилась тень. Ростом она была немногим выше Бенджамина, но широкая и приземистая, как жаба. В полумраке Дорин не могла рассмотреть его как следует, особенно лицо, тем более что оно было совсем крохотным. Однако она рассмотрела зияющую пасть, в которой поблескивали зубы, множество мелких зубов, а потом челюсти вдруг раскрылись еще шире, как бы зевая. Голова словно развалилась на две половины и вдруг проглотила сама себя, следующий конвульсивный глоток — и в пасти исчезло приземистое тело. Вой резко оборвался, будто существо взорвалось, а в кроватке с плачем проснулся Бенджамин. Как только он захныкал, Дорин через всю пустую комнату бросилась и прижала мальчика к себе.

— С днем рождения, мой родной, — шепнула она.

* * *

Рэмси Кэмпбелл родился в Ливерпуле и до сих пор живет в Мерсисайде со своей женой Дженни. Его первая книга, сборник рассказов под названием «Обитатель озера и другие непрошеные жильцы» была выпущена легендарным издательством Августа Дерлета Arkham House в 1964 году. Им также написаны романы “Кукла, которая съела его мать” (The Doll Who Ate His Mother), “Тот, кто должен умереть” (The Face That Must Die), “Безымянные” (The Nameless), “Воплотившийся” (Incarnate), “Голодная луна” (The Hungry Moon), “Древние изображения” (Ancient Images), “Считаю до одиннадцати” (The Count of Eleven), “Давно утраченное” (The Long Lost), “Пакт отцов” (Pact of the Fathers), “Самый темный лес” (The Darkest Part of the Woods), “Ухмылка тьмы” (The Grin of the Dark), “Похитители страха” (Thieving Fear), “Твари из омута” (Creatures of the Pool), “Семь дней Каина” (The Seven Days of Cain), “Призраки знают” (Ghosts Know), “Добрые люди” (The Kind Folk) и сценарий фильма “Соломон Кейн”. Его короткие новеллы широко представлены в многочисленных сборниках. Будучи сейчас на пятом десятке жизни и став одним из наиболее уважаемых авторов хоррор-литературы, Кэмпбелл был удостоен множества наград, таких как World Fantasy Awards, British Fantasy Awards и Bram Stoker Awards, а также World Horror Convention Grand Master Award, the Horror Writers’ Association Lifetime Achievement Award, the Howie Award of the H.P. Lovecraf Film Festival for Lifetime Achievement, и International Horror Guild’s Living Legend Award.

Примечания

2

Игра слов: adventures — приключения, avengers — мститель.