Никогде

Нил Гейман, 1996

Под улицами Лондона существует мир, о котором большинство людей и не подозревает. В нем слово становится настоящей силой. Туда можно попасть, только открыв Дверь. Этот мир полон опасностей, населен святыми и монстрами, убийцами и ангелами…

Глава IV

Мистер Круп и мистер Вандемар обосновались в больнице, построенной в викторианскую эпоху и закрытой десять лет назад в связи с сокращением финансирования. Застройщик, обещавший превратить это здание в великолепный многоквартирный дом класса «люкс», исчез, как только больница закрылась, и с тех пор вот уже сколько лет мрачное, заброшенное сооружение с заколоченными окнами и навесными замками на дверях стояло бесхозным. Крыша прохудилась, дождевая вода стекала на пол, и здесь воцарились вечная сырость и запустение. Из внутреннего дворика просачивался тусклый, серый свет.

В верхних этажах были заброшенные палаты, а в подвале — сотни комнатушек, одни из которых стояли совсем пустые, а в других громоздилось ржавеющее оборудование. Одну из них почти целиком занимала квадратная металлическая печь, а по соседству располагались неработающие туалеты и душевые. Повсюду стояли грязные лужи, и в них отражалась эта безрадостная картина.

Если спуститься по лестнице и пройти мимо заброшенных душевых и туалетов для персонала через комнату, усыпанную осколками стекла, где провалился потолок и видно ступеньки этажом выше, можно добраться до ржавой лестницы с отслаивающейся белой краской. А если сойти по ржавым ступеням и пересечь лужу грязной стоялой воды внизу, то за растрескавшейся деревянной дверью вы найдете помещение, в котором на протяжении ста двадцати лет в больнице скапливался всякий хлам. Тут, среди хлама, и обустроились мистер Круп и мистер Вандемар. Вода капала с потолка и сочилась по стенам. В углах что-то догнивало — «что-то», что, возможно, когда-то было живым.

Мистер Круп и мистер Вандемар убивали время. Мистер Вандемар нашел где-то ярко-оранжевую сороконожку восьми дюймов длиной с ядовитыми изогнутыми жвалами и теперь возился с нею. Она крутилась меж его пальцев, залезала в один рукав и выбиралась из другого. Мистер Круп баловался с бритвами. Он обнаружил в углу целую коробку бритв пятидесятилетней давности, обернутых в тонкую пергаментную бумагу, и теперь пытался придумать, что бы такое с ними сотворить.

— Не могли бы вы обратить на меня взор ваших глаз, мистер Вандемар? — промолвил он.

Мистер Вандемар осторожно зажал сороконожку между большим и указательным пальцами и поглядел на мистера Крупа.

Тот, растопырив пальцы, приложил руку к стене. Затем достал четыре лезвия, тщательно прицелился и метнул их в стену одно за другим. Лезвия вонзились в штукатурку между пальцами. Мистер Круп убрал руку, довольный своим представлением — лезвия остались в стене веером, — и повернулся к напарнику.

Мистер Вандемар, однако, не оценил его мастерства.

— И что? Ты же ни в один палец не попал!

Мистер Круп вздохнул.

— Да ну? Черт меня подери, ты прав! Как это я мог так опростоволоситься? — Он вытащил лезвия из стены и швырнул их на деревянный стол. — Может, покажешь, как надо?

Мистер Вандемар кивнул. Посадил сороконожку в банку из-под джема, приложил левую руку к стене, а в правую взял нож — острый, длинный, идеально сбалансированный. Прищурился и метнул. Нож просвистел в воздухе — как свистит нож, пущенный с большой силой, — и вонзился в мокрую штукатурку, пригвоздив руку.

Зазвонил телефон.

Мистер Вандемар оглянулся и с самодовольной ухмылкой объявил:

— Вот как надо.

В углу стоял старинный телефон с корпусом, выполненным из дерева и эбонита, которым не пользовались с двадцатых годов. Мистер Круп поднес к уху динамик на длинном матерчатом шнуре и, склонившись к аппарату, заговорил в микрофон:

— Круп и Вандемар, «Древнейшая фирма». Устранение препятствий, уничтожение помех, усекновение ненужных конечностей, а также стоматология наоборот к вашим услугам.

Ему что-то сказали. Мистер Круп поморщился. Мистер Вандемар тем временем безуспешно пытался оторвать от стены пригвожденную руку.

— Да, сэр. Разумеется, сэр. Осмелюсь доложить, что телефонные коммуникации с вами воистину скрашивают наши однообразные и безрадостные будни. — Он немного помолчал. — Хорошо, хорошо, никакого подхалимства. Безмерно рад. Такая честь… Что нам известно? — Он умолк, сосредоточенно, с наслаждением поковырял в носу и только потом продолжил: — Нам не известно, где она в данный момент. Но это и не нужно. Сегодня вечером она обязательно появится на рынке… — Он стиснул зубы. — Нет, мы не собираемся нарушать перемирие. Подождем, пока она покинет рынок, тогда и прикончим…

Он умолк, слушая, что ему говорят, и время от времени кивая.

Мистеру Вандемару между тем все не удавалось выдернуть из стены нож — лезвие вонзилось слишком глубоко.

— Да, это можно устроить, — проговорил мистер Круп. — То есть, мы, разумеется, все устроим. Конечно. Да-да. Понимаю. И еще, сэр, может быть, мы могли бы обсудить…

Но его собеседник уже положил трубку. Мистер Круп недоуменно посмотрел на динамик и повесил его на место. — Думаешь, ты один такой умный? — прошипел он. И, заметив, как мистер Вандемар дергается у стены, бросил: — Прекрати!

Он с легкостью извлек из стены лезвие, освободив руку мистера Вандемара, и швырнул нож на стол.

Вандемар потряс рукой, размял пальцы и вытер с лезвия крошки штукатурки.

— Кто это был?

— Босс. Оказалось, с той, другой, ничего не получится. Слишком мала. Так что ему нужна Дверь.

— Значит, ее теперь нельзя убивать?

— О да, друг мой, ты верно резюмировал сказанное нашим достопочтенным работодателем. Кстати, мисс Дверь объявила, что ищет телохранителя. И выберет его на рынке. Сегодня.

— И? — Мистер Вандемар плюнул на рану сначала с одной стороны ладони, потом с другой, и растер слюну большим пальцем. Рана мгновенно затянулась, не осталось даже шрама.

Мистер Круп поднял с пола свой плащ — тяжелый, черный, сильно заношенный — и надел его.

— Ну-с, мистер Вандемар, может, и нам пора нанять себе телохранителя?

Мистер Вандемар спрятал нож в рукав, тоже надел плащ, сунул руки в карманы и с радостью обнаружил в одном из них почти целую мышь. Отлично. Он как раз проголодался. Потом он принялся размышлять над тем, что сказал мистер Круп, тщательно, словно патологоанатом, который препарирует любовь всей своей жизни, и обнаружил в логике напарника серьезный изъян.

— Нам не нужен телохранитель, мистер Круп, — сообщил он. — Нам некого бояться. Это другие боятся нас.

Мистер Круп выключил свет.

— Да что вы, мистер Вандемар?! — медленно проговорил мистер Круп, как всегда, наслаждаясь каждым словом. — Неужели вы хотите сказать, что нам нельзя причинить боль?

Мистер Вандемар несколько секунд раздумывал, а потом ответил четко и ясно:

— Нет.

* * *

— Шпион из Верхнего мира, да? — прошипел предводитель крыситов. — Я выпущу тебе кишки, чтобы предсказать по ним будущее.

— Послушайте, — пробормотал Ричард, прижатый спиной к стене и с кинжалом из стекла у горла. — Вы, вероятно, ошиблись. Меня зовут Ричард Мэхью. Я могу это доказать. У меня есть читательский билет. Есть кредитки. Вещи, — в отчаянии добавил он.

И вдруг обостренным зрением человека, которому какой-то псих собирается перерезать горло, Ричард увидел, что в дальнем конце зала люди падают на колени и склоняют головы в почтительном поклоне, а по полу движется черная тень.

— Если рассуждать здраво, это чистое недоразумение, — проговорил он, сам не очень-то понимая, что хочет этим сказать. Сейчас он знал только одно: если он что-то говорит, значит, еще жив. — Почему бы вам не убрать свой кинжал… Постойте! Это моя сумка! — закричал он, увидев, как худенькая нечесаная девушка лет восемнадцати схватила его сумку и принялась вытряхивать на пол вещи.

Один за другим люди падали на колени — черная тень приближалась и вскоре добралась до тех, кто окружал Ричарда. Впрочем, они этого не заметили, потому что смотрели только на него.

Черная тень при ближайшем рассмотрении оказалась крысой. Она с любопытством разглядывала Ричарда. И ему на секунду показалось — хотя, разумеется, это был полный бред, — что крыса ему подмигнула. А потом она вдруг громко запищала.

Человек с кинжалом рухнул на колени. Так же, как и остальные. Секунду подумав, их примеру последовал и бродяга, которого тут называли Илиастер. Ричард остался стоять, но худенькая девушка потянула его за рукав, и он тоже опустился на колени.

Предводитель крыситов поклонился так низко, что его длинные волосы коснулись пола, и запищал, зацокал, защелкал, морща нос и обнажая зубы, словно и сам тоже был огромной крысой.

— Кто-нибудь объяснит мне, что здесь… — начал Ричард, но девушка шикнула:

— Тихо!

Крыса забралась в грязную ладонь предводителя крыситов — с некоторой брезгливостью, как показалось Ричарду, — и тот поднес ее к самому его лицу. Крыса медленно поводила хвостом, всматриваясь ему в глаза.

— Это господин Долгохвост из клана серых, — сообщил предводитель крыситов. — Он говорит, что уже видел тебя. И спрашивает, встречались ли вы раньше?

Ричард и крыса с минуту изучали друг друга.

— Может быть.

— Он говорит, что передавал тебе сообщение от маркиза Карабаса.

Ричард присмотрелся.

— А, так это тот самый крыс? Да, мы встречались. Я швырнул в него пультом от телевизора.

Окружающие в ужасе переглянулись. Девушка взвизгнула.

Но Ричарду было не до них. Слава богу, хоть кто-то знакомый в этом хаосе.

— Привет, крысунчик. Рад тебя видеть. Ты не знаешь, где Дверь?

— Крысунчик! — то ли всхлипнула, то ли пискнула девушка. К ее лохмотьям был прицеплен потертый красный значок, какие бывают прикреплены к открыткам. На нем желтыми буквами было написано: «Мне 11».

Предводитель крыситов угрожающе помахал перед носом Ричарда кинжалом.

— Обращаться к господину Долгохвосту только через меня, понял? — Крыс что-то пропищал, и предводитель поморщился. — Его? — переспросил он, брезгливо косясь на Ричарда. — У меня нет лишних людей. Лучше я перережу ему горло и отправлю к жителям канализации…

Крыс снова что-то пропищал, на этот раз сердито, а потом спрыгнул с руки предводителя на пол и исчез в дыре в плинтусе.

Предводитель встал. Сотни глаз обратились на него. Он повернулся к своим немытым подданным, сгрудившимся у костров.

— Чего уставились? — рявкнул он. — Кто будет следить за мясом? Хотите, чтобы все подгорело? Нет тут ничего интересного. Займитесь своими делами. И ты вставай, чего ждешь? — Ричард обеспокоенно поднялся с колен. Левая нога у него затекла, и он принялся ее растирать. Предводитель повернулся к Илиастеру: — Надо отвести его на рынок. Приказ господина Долгохвоста.

Илиастер покачал головой и сплюнул.

— Я не поведу, — сказал он. — Это уже слишком. Вы, крыситы, всегда мне помогали, но я не могу его отвести. Вы же знаете.

Предводитель кивнул, убрал кинжал под шубу, а потом повернулся к Ричарду и оскалился, обнажив желтые зубы.

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло.

— Нет, я знаю, — пробормотал Ричард.

— Не знаешь, — отрезал предводитель. — Ничего ты не знаешь. — Он тряхнул головой и удивленно повторил: — Надо же, «крысунчик»!

Затем взял под руку Илиастера и отвел в сторонку. Они о чем-то шептались, то и дело косясь на Ричарда.

Девушка тем временем ела банан, который нашла в сумке. Ричард подумал, что трудно себе представить менее эротичное поедание банана.

— Это был мой завтрак, — сообщил он. Она виновато глянула на него. — Меня зовут Ричард. А тебя?

Он вдруг понял, что она успела съесть все бананы, которые он взял с собой. Проглотив последний кусок, она пробормотала что-то похожее на «Анестезия» и добавила:

— Мне есть хотелось.

— Но я-то тоже хочу есть!

Она поглядела на костры и улыбнулась Ричарду.

— Кошек любишь?

— Ну, в общем, да. Я люблю кошек.

Анестезия облегченно вздохнула.

— Бедрышко или грудку?

* * *

Дверь шла через двор. За ней шагал маркиз Карабас. В Лондоне сотни таких дворов, закутков и проулков — островков старины, которые ничуть не изменились за последние триста лет. Даже запах мочи здесь стоит точно такой же, как во времена Сэмюэла Пипса.^[17] До рассвета был еще час, но небо уже начало светлеть и сделалось тускло-свинцовым. В воздухе висели клочья тумана, похожие на привидения.

Грубо заколоченная дверь была обклеена плакатами, рекламировавшими всеми забытые музыкальные группы и давно закрывшиеся ночные клубы. Маркиз скептически уставился на потертые доски, ободранные плакаты и кривые гвозди — впрочем, он всегда и на все смотрел скептически.

— Это и есть вход? — спросил он.

Дверь кивнула:

— Один из входов.

Маркиз сложил руки на груди.

— Ну. Скажи ей: Сезам, откройся! — или что ты там говоришь.

— Я не хочу идти туда. Мне кажется, мы совершаем ошибку.

— Хорошо. Тогда до встречи. — Он резко развернулся и пошел прочь.

Дверь схватила его за рукав.

— Вы меня бросаете? Вот так просто?

Он улыбнулся холодной официальной улыбкой.

— Конечно. Я занятой человек. Меня ждут дела, меня ждут люди.

— Нет, подождите. — Она отпустила его и прикусила губу. — Последний раз я была там, когда… — она не закончила.

— Когда была там последний раз, ты обнаружила, что всех твоих родных убили. Да, я это уже понял. Ты говорила. Но если мы туда не идем, я считаю, что наше сотрудничество закончено.

Она подняла на него глаза. Ее лицо казалось совсем бледным в этот серый предрассветный час.

— И это все?

— Ну, я мог бы пожелать тебе удачи в будущем. Однако, полагаю, ты до этого будущего не доживешь.

— Вы человек дела, да?

Он промолчал. Она вернулась в двери.

— Ладно. Я проведу вас.

Девушка положила левую руку на заколоченную дверь, а правой взяла за руку маркиза. Ее тонкие пальчики потерялись в его огромной коричневой ладони. Она закрыла глаза.

…Что-то зашептало, задрожало, изменилось…

…Дверь исчезла во тьме…

* * *

Воспоминания были совсем свежими. Всего несколько дней прошло с тех пор, как она шла по Дому без Дверей и кричала: «Эй? Где вы?». Переходила из холла в столовую, библиотеку, гостиную — никого.

Она отправилась дальше. Бассейн был викторианский, отделанный мрамором, с чугунными украшениями. Отец нашел его очень давно. Бассейном никто не пользовался и его собирались снести, а отец включил его в Дом без Дверей. Может быть там, в Верхнем Лондоне, эта комната давно исчезла и даже память о ней стерлась. Дверь понятия не имела, где физически находятся комнаты ее дома. Собирать его начал дедушка — медленно, по одной комнате. Он выискивал их по всему Лондону и незаметно присоединял к дому, в котором не было ни одной двери. Его труд продолжил отец.

Она шла вдоль бассейна, радуясь, что снова оказалась дома, и удивляясь, куда все подевались. А потом посмотрела на воду.

В бассейне плавало тело. Два красных облака расплылись от его горла и живота. Это был ее брат Арк. Глаза у него были открыты, но он уже ничего не видел. Она вдруг поняла, что громко кричит.

* * *

— Больно, — пожаловался Маркиз, с силой потирая лоб. Затем дважды крутанул головой, разминая шею.

— Это воспоминания, — объяснила Дверь. — Стены все впитывают.

Он удивленно вскинул бровь:

— Могла бы предупредить.

— А, ну да.

Они стояли в белоснежном зале. Все стены были увешаны картинами, изображавшими разные комнаты. В зале не было ни одной двери, никакого выхода.

— Любопытный декор, — заметил Маркиз.

— Это центральный зал. Отсюда мы можем попасть в любую комнату. Они все сообщаются между собой.

— А где остальные комнаты?

Она покачала головой.

— Не знаю. Может быть, за несколько миль отсюда. Они разбросаны по всему Нижнему миру.

Маркиз принялся нетерпеливо расхаживать по залу.

— Занятно. Этакий сложносочиненный дом, комнаты со всех уголков Лондона. Оригинально. Знаешь, Дверь, твой дедушка был с фантазией.

— Я его не знала. — Она сглотнула и добавила, скорее сама себе, чем маркизу: — Казалось, здесь мы в безопасности, нам ничто не угрожает. Ведь сюда никто не может попасть, кроме членов нашей семьи.

— Остается надеяться, что дневник твоего отца хоть немного прольет свет на то, что случилось, — проговорил Маркиз. — Где будем искать? — Дверь пожала плечами. — Ты точно знаешь, что он вел дневник?

Девушка кивнула.

— Он уходил в кабинет и блокировал все связи до тех пор, пока не закончит надиктовывать.

— Тогда начнем с кабинета.

— Но там я уже искала. Честное слово. Я все обшарила еще тогда, когда… убирала тело… — Она заплакала, тяжело и надрывно, словно рыдания прорывались из самой глубины души.

— Ну, ну, — маркиз Карабас неловко похлопал ее по плечу. — Ну-ну, — добавил он на всякий случай. Он не очень-то умел утешать.

Глаза Двери были полны слез.

— Вы… можете подождать… минутку? Я скоро приду в себя.

Он кивнул и отошел в другой конец зала, а через некоторое время обернулся. Она все так же стояла, обхватив себя руками, и плакала отчаянно, навзрыд, как маленькая девочка, — крошечная фигурка на фоне белой стены, увешанной картинами.

* * *

Ричард все еще горевал по утраченной сумке.

Но предводитель крыситов был неумолим. Он заявил, что господин Длиннохвост не говорил, что надо вернуть вещи, — только велел отвести Ричарда на рынок, и сообщил Анестезии, что именно она поведет чужака: «Да, это приказ. И хватит хныкать. Собирайся». Еще он предупредил Ричарда, чтобы тот держался от него подальше, и добавил, что тому страшно повезло. А потом, не обращая внимания на просьбы вернуть сумку или хотя бы бумажник, выпроводил Ричарда и Анестезию за дверь и запер ее.

Они тронулись в путь в темноте.

Анестезия несла самодельную лампу: жестяная банка, свеча, проволока и стеклянная бутылка из-под лимонада с широким горлом. Ричард удивился, как быстро его глаза привыкли к полумраку. Они шли через какие-то подвалы и погреба. Иногда ему казалось, что в углах кто-то шевелится — то ли крыса, то ли человек, то ли еще кто. Но каждый раз, когда они добирались до угла, там уже было пусто. Он спросил у Анестезии, что это, но она велела ему помалкивать.

Вдруг он ощутил поток воздуха. Ни слова не говоря, Анестезия опустилась на корточки, поставила на пол лампу и с силой дернула вделанную в стену решетку. Решетка неожиданно подалась, и девушка растянулась на земле. Она махнула Ричарду, и он пролез в дыру в стене. Однако, не продвинувшись и на фут, Ричард почувствовал, что пол обрывается.

— Послушай, — прошептал он, — тут внизу тоже дыра.

— Ничего, падать невысоко.

Она пролезла в дыру, закрыла за собой решетку и оказалась вплотную к Ричарду. Он смутился.

— Держи! — Она протянула ему лампу и соскользнула в темноту. — Ну вот, видишь, совсем не страшно! — Ее голова была на несколько футов ниже его болтающихся ног. — Давай лампу.

Он наклонился и протянул ей самодельную лампу. Девушке пришлось подпрыгнуть, чтобы ее забрать.

— Ну, — прошептала она, — теперь ты.

Ричард осторожно свесился через край, соскользнул вниз и повис на руках. Повисев несколько секунд, он разжал ладони и шлепнулся в мягкую жидкую грязь. Пока он вытирал руки о свитер, Анестезия прошла вперед и открыла еще одну дверь. Ричард поспешил к ней, они выбрались в какой-то туннель, и девушка закрыла за ними дверь.

— Все, теперь можно говорить, — сказала она. — Только не слишком громко. Если хочешь.

— Это хорошо, — обрадовался Ричард и тут же обнаружил, что не знает, о чем ее спросить. — Так, значит, ты крыса?

Девушка тонко захихикала и, как маленькая японка, прикрыла рот ладошкой.

— Не-а. Я была бы счастлива, будь я крысой, но увы… — она покачала головой. — Нет, мы крыситы, мы говорим с крысами.

— Говорите? В смысле, просто болтаете?

— Что ты?! Мы выполняем их поручения. Дело в том, — она понизила голос и заговорила так, будто сообщала нечто совершенно невероятное: — что крысы не все могут. Понимаешь? Потому что у них нет пальцев, нет рук и все такое. Погоди… — Она прижала Ричарда к стене, зажала ему рот грязной ладошкой и задула свечу.

Сначала ничего необычного не происходило.

Потом издалека донеслись голоса. Ричард и Анестезия ждали в темноте. Он дрожал от холода и сырости.

Мимо, негромко переговариваясь, прошли какие-то люди. Когда все стихло, Анестезия убрала ладошку, зажгла свечу, и они отправились дальше.

— Кто это был? — спросил Ричард.

Она пожала плечами.

— Не знаю. Это не важно.

— Тогда с чего ты взяла, что лучше не показываться им на глаза?

Она посмотрела на него с грустью, как смотрит мать, пытающаяся объяснить ребенку, что любой огонь жжется. «Да, и этот тоже. Уж поверь мне».

— Идем, — сказала девушка. — Мы можем срезать путь через Верхний Лондон.

Они поднялись по каменным ступеням, и Анестезия открыла дверь. Они вышли на улицу, и дверь мягко за ними закрылась.

Ричард потрясенно огляделся. Они стояли на северном берегу Темзы, на набережной Виктории длиной в несколько миль, которую построили в викторианскую эпоху, скрыв под ней безобразные канализационные стоки и недавно открывшуюся линию метро — «Дистрикт-лайн», — и навсегда устранив грязную приливную полосу, отравлявшую своей вонью Лондон на протяжении предыдущих пятисот лет. Была ночь — все та же или уже следующая, Ричард не знал. В этих темных туннелях он потерял счет времени.

Ночь была безлунной, но в небе сухо поблескивали осенние звезды. Сияли фонари, окна в домах и огни на мостах, отражаясь, как и ночное небо, как и весь город, в темной воде Темзы, и казалось, что эти огоньки тоже звезды, только обреченные сиять на земле. Волшебная страна, подумал Ричард.

Анестезия задула свечу, и Ричард спросил:

— Ты уверена, что нам сюда?

— Конечно.

Перед ними была деревянная скамейка, при виде которой Ричард понял, что больше всего на свете хочет на нее присесть.

— Давай отдохнем немножко, совсем чуть-чуть.

Девушка пожала плечами, и они сели на разных концах скамейки.

— В пятницу, — проговорил Ричард, — я работал в престижной компании, занимался инвестиционным анализом.

— Что такое инивистиционный…

— Инвестиционный анализ? Это моя работа.

Она кивнула, сочтя такое объяснение достаточным.

— Ясно. И что?

— Ничего. Просто вспоминаю, как это было. А вчера… я как будто перестал существовать. Здесь, наверху, никто меня не замечал.

— А ты и правда перестал для них существовать, — сказала Анестезия.

К ним подошла парочка, медленно прогуливавшаяся по набережной. Мужчина и женщина уселись на скамейку прямо между Анестезией и Ричардом и принялись страстно целоваться.

— Простите, — сказал им Ричард. Мужчина запустил руку под свитер своей подруги и принялся там шарить, как одинокий путешественник, открывший неизведанную землю. — Я хочу, чтобы все было как раньше, — сообщил ему Ричард.

— Я люблю тебя, — сказал мужчина.

— А как же твоя жена?.. — проворковала женщина, облизывая ему щеку.

— Хер с ней.

— А я надеялась, что он с тобой, — пьяно захихикала она и стала мять его ширинку.

— Идем, — сказал Ричард. Ему вдруг расхотелось сидеть на скамейке.

Они пошли дальше. Анестезия несколько раз с любопытством оглянулась на парочку, которая постепенно переходила в горизонтальное положение.

Ричард молчал.

— Что-то не так? — спросила девушка.

— Все, — буркнул он. — Ты всегда жила под землей?

— Не-а, я родилась здесь. — Анестезия на секунду умолкла. — Ты что, хочешь узнать, как я оказалась в Нижнем Лондоне? — спросила она, и Ричард с удивлением обнаружил, что ему и в самом деле хотелось бы услышать ее историю.

— Да.

Она повертела кварцевые бусы на шее и сглотнула.

— У меня была мама и еще сестренки-близняшки… — Она вдруг замолчала.

— Продолжай, — подбодрил Ричард. — Мне действительно интересно. Честное слово.

Девушка кивнула. Потом глубоко вдохнула и заговорила, не глядя на него, не поднимая глаз.

— У мамы были я и близняшки, а потом она свихнулась. Однажды я вернулась из школы, а она плакала и кричала, совсем голая. Она все била, тарелки и всякое другое. Но нас она никогда и пальцем не трогала. Никогда. А потом пришла женщина из органов опеки и забрала близняшек, а меня отправили к тетке. Она жила с одним типом. Мне он не нравился. И когда тетки не было дома… — Она снова смолкла и на этот раз молчала так долго, что Ричард уже подумал, ее рассказ на этом окончится. Однако она продолжила: — Ну, в общем, он меня бил. И… всякое делал. В конце концов я сказала тетке, что он меня бьет, а она сказала, что я лгунья и пригрозила вызвать полицию. Но я говорила правду! И тогда я сбежала. В свой день рождения.

Они дошли до Альберт-бридж — излюбленного туристами моста через Темзу, который соединял Баттерси на юге и Челси со стороны набережной Виктории, — волшебного моста, усыпанного тысячами белоснежных огоньков.

— Мне было некуда идти. Стояли холода. — Она ненадолго задумалась. — Я стала жить на улице. Спала днем, когда было потеплее, а ночью бродила, чтобы согреться. Мне было всего одиннадцать. Я воровала хлеб и молоко, которые оставляют покупателям у дверей. Но мне не нравилось воровать, поэтому я стала болтаться у рынков, жевала гнилые яблоки и разные объедки. А потом я сильно заболела. Я жила тогда под мостом в Ноттинг-хилле. Когда пришла в себя, я уже была в Нижнем Лондоне. Это крысы меня нашли.

— Ты никогда не пыталась вернуться сюда? — спросил он, обводя рукой тихие, уютные дома, редкие автомобили и припозднившихся прохожих — реальный мир…

Она покачала головой. Нет, малыш, и этот огонь тоже жжется. Ты сам это поймешь.

— Это невозможно. Либо один мир, либо другой. Нельзя быть разом и здесь, и там.

* * *

— Простите, я не хотела, — нерешительно проговорила Дверь. Глаза у нее покраснели, и вообще казалось, что она только что отчаянно сморкалась и с остервенением вытирала слезы с глаз и щек.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Сэмюэл Пипс (1633–1793) — английский чиновник, автор дневника, посвященного жизни лондонцев.