Взгляни на меня

Николас Спаркс, 2015

Новый мировой бестселлер от короля романтической прозы Николаса Спаркса! История страсти, одержимости, переоценки ценностей и любви, преодолевающей любые преграды! Колин Хэнкок за свои двадцать восемь лет совершил немало ошибок, но все же нашел в себе силы отступить от самого края пропасти. Теперь его жизнь – это учеба, работа, спорт и никаких серьезных отношений. Но случайная встреча с обаятельной Марией Санчес меняет все – у них обоих появляется надежда стать счастливыми. Однако прошлое Марии внезапно напоминает о себе – над ее жизнью нависает угроза. На что пойдет Колин, чтобы защитить женщину, которую он по-настоящему любит?

Глава 5

Колин

Колин уже сталкивался с такой реакцией, как у Марии, и знал, что девушка пребывает в смятении. Обычно люди реагировали негативно, когда он рассказывал о прошлом. Хотя Колин и перестал казнить себя за прежние ошибки, он ими отнюдь не гордился. Он знал, кто он такой, свои недостатки и принимал себя таким, какой есть. Решение было за Марией.

Колин знал, что Эван не одобрил бы такую манеру отвечать на вопросы, но тот не понимал, что скрывать истину бесполезно. Люди одновременно любопытны и осторожны. Колин понимал, что, стоило ввести в строку поиска его имя, как обнаружилась бы пачка газетных статей — и ни одного безобидного упоминания. Если бы он с самого начала не выложил всю правду, Мария или Серена добрались бы до нее при помощи «Гугла», точно так же как Виктория.

Они с Викторией познакомились в спортзале пару лет назад и несколько месяцев общались, потом начали ходить на тренировки вместе. Колину казалось, что они неплохо ладили, с Викторией было приятно тренироваться… пока она внезапно не начала его избегать. Перестала отвечать на сообщения и звонки и стала ходить в спортзал утром, а не вечером. Когда Колин наконец спросил напрямую, девушка ответила, что узнала о его прошлом, и потребовала прекратить навязчивые попытки продолжить общение. Никакие оправдания ее не интересовали, да Колин их и не предлагал; но ему было интересно, отчего она вообще взялась за поиски в Интернете. Они ведь не ходили на свидания. Он сомневался, достигли ли они хотя бы стадии дружеских отношений. Через месяц Виктория вообще перестала появляться в зале, и больше он ее не видел.

Не только Виктория начала избегать Колина, узнав правду. Хотя Эван подшучивал над Колином, что тот выкладывает все о себе любому, кто спросит, все было совсем не так. С точки зрения Колина, это никого не касалось, и в общении с кем бы то ни было о себе он умалчивал, пока этот кто-то не становился частью его жизни — ну или имел шансы ею стать. Хотя еще рано было включать Марию в эту категорию, но с Сереной он вместе учился, и она сама заговорила с ним однажды, а значит, могла заговорить и еще раз. Колин признал, что Мария его заинтересовала. Во-первых, внешностью, конечно — такая же темноглазая и темноволосая, как Серена, она была даже красивее сестры, — однако в баре он заметил, что Мария совсем не тщеславна. Хотя девушка привлекала многочисленные взгляды мужчин, она этого словно не сознавала, что было редкостью. Но оценил Колин не только внешность. Во-вторых, в отличие от Серены — энергичной, болтливой и не вполне в его вкусе — Мария показалась ему сдержанной, задумчивой и, несомненно, умной.

И что теперь? Колин смотрел на Марию, стоящую перед выбором: остаться ей или уйти, продолжить разговор или попрощаться. Он ничего не говорил, предоставив девушке возможность принять решение самой. Он отвлеченно наслаждался прохладой ветра и плеском волн. Посмотрев на пирс, он заметил, что большинство рыбаков разошлись, а те, кто еще оставался, уже собирали вещи и улов.

Мария перегнулась чуть дальше через перила. Ее лицо казалось загадочным и непостижимым. Девушка глубоко вздохнула.

— В том числе — что еще? — наконец спросила она.

Колин мысленно улыбнулся:

— Хотя мне нравятся физические нагрузки, иногда я бываю просто не в настроении. Но мысль о том, что впереди матч и к нему нужно готовиться, заставляет меня встать с дивана и пойти в спортзал.

— Каждый день?

Он кивнул:

— Обычно в два или три подхода. Тренировка занимает много времени.

— И что вы там делаете?

— Всё, — ответил Колин, пожав плечами. — В основном отрабатываю удары и захваты, потом чередую их. Я занимаюсь тяжелой атлетикой, йогой, каякингом, плайометрией, езжу на велосипеде, работаю на тренажерах, бегаю, лазаю по канату и по шведской стенке, подтягиваюсь и отжимаюсь, ну и так далее. Чем угодно, лишь бы хорошенько попотеть.

— Вы занимаетесь йогой?

— Она полезна не только для растяжки и равновесия, но и для психики. Йога сродни медитации, — сказал Колин, кивком указав на воду, которая горела алым и золотым в последних лучах солнца. — Все равно что прогуляться сюда после смены в баре.

Мария, прищурившись, взглянула на него.

— Вы не похожи на любителя йоги. Люди, которые занимаются йогой…

Он договорил:

— Худые? Бородатые? Любят благовония и четки?

Мария рассмеялась:

— Я хотела сказать, что обычно они не склонны к насилию.

— Я тоже не склонен. Теперь не склонен. Конечно, во время поединка можно навредить противнику, но я причиняю ему боль ненамеренно. Мне просто хочется победить.

— А разве одно не связано с другим?

— Необязательно. Если взять противника в правильный захват, он сдастся и покинет клетку целым и невредимым.

Девушка покрутила браслет на запястье.

— Это страшно? Драться в клетке.

— Если тебе страшно, вообще не надо выходить на ринг. Лично я ощущаю выброс адреналина. Главное — держать его под контролем.

Он начал сматывать леску.

— Я так понимаю, у вас неплохо получается.

— Да, для любителя, но я надеюсь пробиться в профессионалы. Некоторые ребята в нашем зале — бойцы уровня Национальной атлетической ассоциации и олимпийские боксеры. Они не в моей лиге. Ну что поделаешь. Я не то чтобы всерьез мечтаю стать профи — просто это то, чем можно заниматься, пока я учусь. Когда придет время, я брошу.

Вместо того чтобы забросить удочку, он прикрепил блесну и подтянул леску.

— И потом, работа в школе и бои без правил не очень сочетаются. Я, наверное, напугаю малышей так же, как напугал вас.

— Малышей?

— Я хочу работать в начальных классах, — сказал Колин и наклонился за ящиком с наживкой. — Темнеет. Пойдемте обратно? Или вы хотите еще здесь постоять?

— Пойдемте, — ответила Мария.

Колин положил удочку на плечо, и Мария взглянула на ярко освещенные рестораны. В дверях стояли очереди, в воздухе проносились обрывки музыки.

— А здесь становится людно.

— Вот почему я работаю в дневную смену. Вечером на крыше настоящий зоопарк.

— Зато много чаевых.

— Минусы перевешивают. Слишком много знакомых из колледжа.

Мария рассмеялась — тепло и мелодично. Они зашагали по ступенькам с пирса, и никому не хотелось спешить. В надвигающихся сумерках Мария была особенно привлекательной. Глядя на ее легкую улыбку, Колин гадал, о чем девушка думала.

— Вы всегда жили здесь? — спросил он, прерывая молчание.

— Я здесь выросла, потом уехала и вернулась в прошлом декабре, — сказала Мария. — Колледж, юридическая школа, работа в Шарлотте… меня не было почти десять лет. А вы ведь не отсюда?

— Я из Роли, — ответил Колин. — В детстве я проводил тут лето и после школы иногда приезжал на месяц-другой. Три года назад я переехал сюда.

— Может быть, мы когда-то пересекались. Я училась в университете Северной Каролины, потом в Дьюке.

— Если даже пересекались, я сомневаюсь, что мы вращались в одном кругу.

Мария улыбнулась:

— Значит, вы приехали сюда, чтобы поступить в колледж?

— Не только. Колледж появился потом. Я приехал, потому что родители выгнали меня из дома, и я не знал, куда податься. Тут живет мой друг Эван, и я снял у него комнату.

— Родители вас выгнали?!

Он кивнул:

— Я нуждался в шоковой терапии. И они привели меня в чувство.

— О, — Мария старалась не выдавать своего волнения.

— Я их не виню, — продолжил Колин. — Я это заслужил. На их месте я поступил бы точно так же.

— Из-за драк?

— Не только, но и из-за драк тоже. Я вообще был проблемным ребенком. А после школы стал проблемным взрослым. — Он взглянул на Марию: — А вы? Вы живете с родителями?

Она покачала головой:

— Снимаю квартиру на Маркет-стрит. Я люблю родителей, но ни за что не смогла бы жить с ними постоянно.

— Чем они занимаются?

— Держат ресторан «Семейная кухня». Здесь, в городе.

— Я о нем слышал, но никогда там не бывал.

— Обязательно сходите. Там подают настоящие мексиканские блюда — мама до сих пор готовит сама. У нас всегда много народу.

— Если я скажу, что знаком с вами, мне сделают скидку?

— А она вам нужна?

— Нет, просто я хочу понять, как далеко зашло наше общение.

— Я подумаю. Наверное, смогу это устроить…

К тому времени они уже миновали полосу песка и направлялись к лестнице. Колин шел вторым и наблюдал, как Мария грациозно поднималась по ступенькам.

— Давайте я провожу вас до машины, — предложил он, перехватив взгляд девушки.

— Не стоит беспокоиться, — произнесла Мария. — Она недалеко.

Он переложил удочку на другое плечо. Колину не хотелось, чтобы вечер заканчивался.

— Раз Серена пошла развлекаться с друзьями, какие у вас планы на вечер?

— В общем, никаких, а что?

— Хотите послушать музыку? Раз уж мы здесь, и еще не очень поздно.

Его вопрос, казалось, застал девушку врасплох, и сначала Колин даже подумал, что она откажется. Мария поправила сумочку на плече, затеребила ремень. Ожидая ответа, Колин вновь подумал, как она красива, с длинными темными ресницами, оттенявшими задумчивые глаза.

— Я думала, вы не ходите в бары.

— Не хожу. Но мы можем погулять по набережной и послушать музыку, не заходя внутрь.

— Здесь хорошая музыка?

— Понятия не имею.

На лице Марии отразилась неуверенность… а потом она внезапно уступила.

— Хорошо. Но только не допоздна. Пройдемся в одну сторону, ладно? Не хочу оказаться в толпе.

Он улыбнулся, почувствовав, как внутри у него что-то шелохнулось, и взял под мышку ящик с наживкой.

— Я только занесу эту штуку, ладно? Не хочу таскать ее с собой.

Они вернулись к ресторану, и Колин сложил вещи в комнатке для персонала. Потом они отправились на пляж. Начали появляться звезды, похожие на бриллиантовые гвоздики на бархатном ночном небе. Волны продолжали мерно шуметь, теплый ветерок напоминал тихое дыхание. Шагая рядом с Марией, Колин вдруг понял, что она достаточно близко, чтобы прикоснуться к ней. Он тут же отогнал эту мысль.

— А чем конкретно вы занимаетесь?

— В основном дела, связанные со страховкой. Наведение справок, снятие показаний, переговоры и, наконец, судебный процесс.

— Вы выступаете на стороне страховой компании?

— Как правило, да. Иногда мы на стороне истца, но реже.

— И много у вас работы?

Мария кивнула:

— Очень много. Есть масса правил страхования, и, хотя они предусматривают множество вариантов, всегда остаются пробелы. Например, кто-нибудь поскользнулся в магазине и подает в суд. Или сотрудник судится с боссом после увольнения. Или вы устроили вечеринку для сына, и один из его друзей поранился в бассейне. Страховая компания должна заплатить, но иногда она решает опротестовать претензию. Тогда мы и беремся за дело. Потому что у противоположной стороны обязательно находятся адвокаты.

— Вы даже в суде выступаете?

— Пока нет. Не здесь, во всяком случае. Я еще учусь. Выступает мой босс, но, честно говоря, большинство дел удается уладить, не доводя до суда. В конце концов, это дешевле, и для всех заинтересованных лиц меньше проблем.

— Вы наверняка знаете много судебных анекдотов.

— Нет, не очень. А что? Вы знаете?

— Почему змеи не кусают адвокатов? — поинтересовался Колин и, когда Мария пожала плечами, сам ответил: — Профессиональная этика.

— Ха-ха.

— Шучу. Я как никто способен распознать хорошего юриста. У меня были замечательные адвокаты.

— Вы в них нуждались?

— Да, — ответил Колин.

Он понимал, что это вызовет еще больше вопросов, однако продолжил, кивком указав на океан:

— Я люблю гулять по пляжу вечером.

— Почему?

— Вечером здесь совсем не так, как днем, особенно при свете луны. Мне нравится думать, что где-то там, прямо под поверхностью, что-то есть, что-то загадочное.

— Жутковатая мысль.

— Поэтому мы на берегу, а не в море.

Мария улыбнулась. Гуляя по пляжу, она ощущала удивительную легкость. Воцарилось сладостное молчание. Колин радовался теплому ветерку, обдувавшему лицо. Глядя, как волосы Марии струились по ветру, он понял, что наслаждается этой прогулкой. Он вдруг вспомнил, что они посторонние люди, но ощущения почему-то были совсем другие.

— У меня есть один вопрос, но он, возможно, слишком личный, — наконец сказала Мария.

— Спрашивайте, — разрешил Колин, догадываясь, какого характера последует вопрос.

— Вы сказали, что у вас были неприятности из-за драк. И что общались с адвокатами.

— Да.

— Это потому что вас арестовывали?

Он поправил кепку.

— Ну да.

— Больше одного раза?

— О да, — сказал Колин. — Некогда я был на «ты» с большинством копов в Роли и Уилмингтоне.

— Вас судили?

— Несколько раз.

— И вы сидели в тюрьме?

— Нет. Хотя в сумме провел около года в окружной каталажке. По месяцу, по два. До настоящей тюрьмы так и не дошло. Могло бы — последняя драка была серьезной, — но я взял тайм-аут, и вот я здесь.

Мария слегка опустила голову, раздумывая, разумно ли было пойти с ним гулять.

— Вы сказали, что взяли тайм-аут…

Колин сделал несколько шагов, прежде чем ответить.

— Последние три года я отбываю условное наказание, осталось еще два. Общий срок пять. Если за эти два года я ни разу не впутаюсь в неприятности, мое досье полностью очистят. Значит, я смогу преподавать. Для меня это очень важно. Родители будут против того, чтобы их детей учил преступник. Но если я куда-нибудь ввяжусь, условному сроку придет конец и я отправлюсь прямиком в тюрьму.

— Разве можно полностью очистить полицейское досье?

— Мне поставили диагноз — посттравматический стресс и агрессивный невроз, который влияет на мое поведение. Вы знаете, что это такое, да?

— Другими словами, вы хотите сказать, что не контролируете себя.

Колин пожал плечами:

— Не я. Так сказали психиатры, и, к счастью, есть документы, которые это подтверждают. Я почти пятнадцать лет лечился и до сих пор время от времени пью таблетки. По условиям мне пришлось провести несколько месяцев в психиатрической клинике в Аризоне, которая специализировалась на проблемах с самоконтролем.

— И… когда вы вернулись в Роли, родители выгнали вас из дома?

— Да, — ответил Колин. — Но все вкупе — драка, угроза тюремного заключения, условный срок, лечение в клинике, ну и, наконец, вынужденная необходимость жить самостоятельно — все это заставило меня серьезно задуматься, и я понял, что устал от такой жизни. Устал от самого себя. Я не хотел быть человеком, про которого знают только то, что он бьет лежачего ногой по голове. Я хотел стать тем, на кого можно положиться. Ну или, по крайней мере, тем, у кого есть какое-то будущее. Поэтому я перестал ходить по клубам и максимум энергии направил на тренировки, учебу и работу.

— И все?

— Ну, это не так просто, как может показаться, но… да. Все.

— Люди редко меняются.

— У меня не было выбора.

— Но…

— Поймите, я не ищу оправданий тому, что натворил. Не важно, что говорили врачи насчет моей способности контролировать собственное поведение, — я знал, что у меня проблемы, но не пытался что-то исправить. Я курил травку, пил, громил родительский дом, портил машины, снова и снова попадал под арест за драки. Долгое время меня интересовали лишь развлечения и больше ничего.

— А теперь что-то изменилось?

— Да. И я совершенно не хочу возвращаться к прежней жизни.

Он почувствовал на себе взгляд Марии. Она явно пыталась сопоставить картинки прошлого с человеком, который стоял перед ней.

— Насчет самоконтроля я понимаю… но посттравматический стресс?

— Да.

— Что произошло?

— Вы правда хотите знать? Это долгая история.

Она кивнула, и Колин принялся за рассказ:

— Я уже говорил, что рос проблемным ребенком. К одиннадцати годам я стал почти неуправляем. В конце концов родители отправили меня в военную школу. Первая, в которую я попал, была довольно скверным местом. Ученики старших классов частенько вели себя как герои «Повелителя мух», особенно когда появлялись новенькие. Сначала — по мелочи, типичная проверка на вшивость. Типа, отнять в столовой молоко и десерт или заставить чистить себе ботинки и застилать постели, в то время как кто-нибудь устраивал бардак в моей комнате, и нужно было срочно убираться, пока не пришли дежурные. Ничего страшного, все новички через это проходят. Но некоторые ребята были настоящими садистами. Они стегали меня мокрыми полотенцами в душе, ну или подкрадывались сзади, когда я делал уроки, накрывали одеялом и избивали. Потом они начали являться по ночам, когда я спал. Тогда я был мелковат для своих лет и принимался плакать, что только подзадоривало обидчиков. Я как будто стал их особой целью. Два-три раза в неделю они приходили ко мне с одеялом и с кулаками наготове — били, при этом говоря, что к концу года я буду трупом. Я страшно боялся, все время был настороже. Я пытался не спать по ночам и вздрагивал при каждом звуке, но вечно бодрствовать не получалось. Они караулили и выжидали, пока я засну. И так продолжалось несколько месяцев. До сих пор в кошмарах вижу.

— Вы кому-нибудь рассказывали?

— Конечно. Я всем говорил. Командиру, учителям, школьному психологу, даже родителям. И никто не поверил. Старшие требовали, чтобы я перестал врать и хныкать.

— Какой ужас.

— Я был еще мальчишкой, но спустя некоторое время понял, что надо вырваться оттуда, иначе в один прекрасный день они зайдут слишком далеко. Тогда я взял все в свои руки. Я украдкой протащил в школу баллончик с краской и разрисовал административный корпус. Меня выгнали. Именно этого я и добивался. — Он вздохнул: — Школу все равно закрыли через пару лет, когда местная газета напечатала разоблачительную статью. Там погиб ребенок. Маленький мальчик, моих лет. Меня в статье не упоминали, но некоторое время в новостях только об этом и говорили. Посыпались уголовные и гражданские обвинения, ну и так далее. В итоге несколько человек оказались за решеткой. Родители страшно переживали, что не поверили мне. Наверное, поэтому они так долго терпели мои выходки, после того как я окончил школу. Они чувствовали себя виноватыми.

— А после того как вас выгнали…

— Я отправился в другую военную школу и поклялся, что больше травить себя не позволю. Я решил, что отныне стану бить первым. И я научился драться. Я много и старательно тренировался. И даже после, когда кто-нибудь ко мне прикасался, я просто… слетал с катушек. Как в детстве. Меня отовсюду выгоняли, я едва закончил школу. Моя жизнь была сплошным хаосом.

Колин сделал несколько шагов молча.

— В общем, это всплыло на суде.

— И как вы теперь общаетесь с родителями?

— Как и с сестрами. Стараюсь наладить контакт. Сейчас мне официально запрещено у них бывать.

На лице Марии отразилось потрясение, а Колин продолжил:

— Я поругался с родителями накануне отъезда в Аризону и ударил отца об стену. Я сто раз повторил, что сделал это не нарочно — я просто хотел, чтобы они меня выслушали, — но старики жутко испугались. Они не стали подавать в суд, иначе я бы тут сейчас не стоял, но все-таки потребовали официального запрета. Не факт, что они пустят его в ход, но тем не менее он существует — наверное, для того, чтобы я не вздумал однажды снова к ним переехать.

Мария внимательно посмотрела на Колина:

— И все-таки я не понимаю, как можно сразу… взять и измениться. А если вы опять вспылите?

— Все люди способны вспылить. Но я теперь знаю много способов справляться с гневом. Например, не ходить в бары и не употреблять наркотики. Когда мы тусуемся с друзьями, я выпиваю не больше двух банок пива. Физическая нагрузка каждый день, много тренировок, преодоление себя — это тоже помогает контролировать психическое состояние. Еще я в клинике научился разным полезным методам. Разным способам, как совладать с собой. В итоге этот опыт оказался лучшим, что было в моей жизни.

— И чему вы там научились?

— Глубоко дышать, отходить в сторону, отгонять неприятные мысли, точно давать определение чувству, которое меня охватило, чтобы его контролировать… нелегко, но со временем входит в привычку. Нужно прикладывать массу волевых усилий, но если я не буду стараться, то, скорее всего, снова придется принимать литий, а я его терпеть не могу. Для многих это самое подходящее лекарство, и оно помогает, но я от лития совсем перестаю соображать. Как будто что-то во мне умирает. И постоянно хочу есть, вне зависимости от того, сколько съел. Когда я принимал литий, то поправился, даже растолстел. Лучше уж я буду тренироваться по несколько часов в день, заниматься йогой, медитировать и избегать мест, где можно ввязаться в неприятности.

— Помогает?

— Вроде да, — отвечал Колин. — Главное, не загадывать.

Они шли по пляжу, и музыка постепенно растворялась в шуме волн, накатывавшихся на берег. За дюнами рестораны и кафе сменились жилыми домами. В окнах горел свет. Луна поднялась выше, заливая землю мистическим сиянием. Повсюду сновали крабы, которые разбегались от неспешно приближавшихся людей.

— Вы очень откровенны, — заметила Мария.

— Я отвечаю на ваши вопросы.

— И вы не боитесь, что я могу о вас подумать?

— Не особо.

— Вам наплевать, что другие о вас думают?

— Нет… в определенной степени. Как и всем людям. Но прежде, чем вы сделаете обо мне какой-то вывод, вы должны узнать, кто я такой на самом деле. Лучше уж я буду честен до конца и позволю вам самой решить, хотите вы и дальше со мной общаться или нет.

— И вы всегда таким были? — спросила Мария, глядя на Колина с искренним любопытством.

— В смысле?

— Искренним. До конца.

— Нет. Я стал таким, когда вышел из клиники. Это одно из изменений, которые я решил привнести в свою жизнь.

— И как люди на это реагируют?

— Большинство не знает, как меня воспринимать. Особенно поначалу. Эван до сих пор не понимает. И вы, наверное, тоже. Но все-таки мне очень важно быть честным. Особенно с друзьями. Ну или с людьми, с которыми я, возможно, увижусь снова.

— Поэтому вы сейчас все рассказали? Потому что думаете, что мы можем увидеться еще?

— Да, — ответил Колин.

Несколько мгновений Мария не находила слов.

— Вы интересный человек, Колин, — наконец произнесла она.

— Да, у меня интересная жизнь, — признал он. — Но вы не менее интересная.

— Поверьте, по сравнению с вами я очень скучная.

— Может быть. Но вы же пока от меня не убежали.

— Не исключаю, что еще могу это сделать. Вы опасный тип.

— Нет, что вы…

— Для такой девушки, как я? Поверьте, вы немного пугаете. Я впервые в жизни провела целый вечер с человеком, который когда-то бил людей ногой по голове и ударил о стенку собственного отца.

— И которого арестовывали. И отправляли в психиатрическую клинику.

— И это тоже.

— И?

Она убрала с лица прядь волос.

— Я еще не знаю. Пока я понятия не имею, как относиться к тому, что вы сказали. Но если я вдруг побегу, не пытайтесь меня догнать, ладно?

— Справедливо.

— Вы рассказывали это Серене?

— Нет, — ответил Колин. — Она, в отличие от вас, не спрашивала.

— А рассказали бы?

— Наверное.

— Ну конечно.

— Может быть, теперь вы сами что-нибудь расскажете? Вам тогда будет легче?

Мария криво улыбнулась:

— Мне особо нечего рассказывать. Я уже кое-что рассказала про свою семью. Вы знаете, что я выросла здесь, потом училась в университете Северной Каролины и в Дьюке, а теперь работаю адвокатом. Мое прошлое… не такое насыщенное, как ваше.

— Ну и хорошо, — произнес он.

Уже настроившись на одну волну, они одновременно развернулись и пошли обратно.

— О’кей, — сказала Мария.

Он рассмеялся, и тут девушка остановилась и поморщилась. Взявшись за руку Колина, чтобы удержать равновесие, она подняла ногу.

— Секундочку. Эти сандалии меня прикончат.

Мария разулась. Когда она наконец выпустила руку Колина, он продолжал чувствовать тепло ее прикосновения.

— Так гораздо лучше, — улыбнулась она. — Спасибо.

Они зашагали дальше, уже медленно. На крыше «Дерзкого Пита» толпились посетители. Колин подозревал, что в других барах тоже людно. Звезды у них над головой начали тускнеть в свете луны. В уютной тишине он поймал себя на том, что любуется лицом Марии — скулами, полными губами, ресницами, которые отбрасывали тень на безупречную кожу.

— Вы такая молчаливая, — заметил он.

— Я просто пытаюсь осмыслить то, что вы рассказали. Это очень серьезно.

— О да, — согласился Колин.

— Вы совсем другой.

— По сравнению с кем?

— Прежде чем переехать сюда, я работала помощником окружного прокурора в Шарлотте.

— Серьезно?

— Больше трех лет. Это была моя первая работа, после того как я получила диплом.

— Значит, вы больше привыкли судить таких, как я, чем общаться с ними?

Мария чуть заметно кивнула.

— Большинство людей обычно описывают себя с положительной стороны. Но вы… вы беспристрастны. Как будто говорите о другом человеке.

— Иногда мне и самому так кажется.

— Не знаю, смогла бы я… — Девушка нахмурилась: — Честное слово, не знаю, хочу ли рассказывать. Во всяком случае, так подробно, как вы.

— Вы говорите совсем как Эван, — сказал Колин и улыбнулся: — Ну и что, вам нравилось работать в прокуратуре?

— Поначалу да. И я получила много полезного опыта. Но потом я убедилась, что все не так, как я думала.

— Например, не так то, что вы гуляете со мной.

— Ну да… Когда я училась в юридической школе, то думала, что суд — это как в фильмах. Конечно, я знала, что будет по-другому, но совсем не подозревала, насколько. Возникало ощущение, что передо мной снова и снова оказывался один и тот же человек, с одной и той же историей. Прокурор занимался делами посерьезнее, а подозреваемые, с которыми общалась я, были сплошь на одно лицо. Как правило, бедные, безработные, необразованные, обычно хорошо знакомые с алкоголем и наркотиками. И конца этому я не видела. Столько дел! Я боялась просыпаться с утра в понедельник, потому что знала, что ждет меня на работе. Я оказалась просто вынуждена расставлять приоритеты и регулярно добиваться досудебных соглашений. Мы все знаем, что убийство, покушение на убийство и преступления с применением оружия — это серьезно, но как расставить по значимости остальное? Парень, который украл машину, хуже того, который влез в чужой дом и стащил украшения? И что такое по сравнению с ними обоими секретарша, расхищавшая средства компании? Но в списке дел, назначенных к слушанию, место ограничено, да и в тюрьме тоже. Даже если какое-нибудь дело доходит до суда, то главное не то, что ты знаешь, а то, что ты можешь несомненно доказать, и тут-то все еще больше запутывается. Общество полагает, что у нас есть неограниченные возможности для обвинения преступника — продвинутые средства экспертизы, свидетели наготове и так далее, — но в реальности экспертиза ДНК может длиться месяцами, если только это не дело высшего уровня. Свидетели до ужаса бестолковы. Улики двусмысленны. И опять-таки, дел так много… даже если бы я хотела по-настоящему заняться каким-нибудь конкретным случаем, мне пришлось бы забросить остальные. Поэтому чаще всего самое разумное — договориться с обвиняемой стороной, чтобы та признала свою вину и обратилась к суду с просьбой смягчить наказание.

Мария замолчала.

— Я постоянно оказывалась в ситуации, когда от меня ожидали результатов, которых я не могла показать. В конце концов я превратилась в какую-то злодейку. С точки зрения полиции, подозреваемые совершили преступление и должны были понести наказание, тогда как для виновных это почти всегда значило тюремное заключение или иное ограничение свободы. Но так бывает далеко не всегда. В конце концов, полицейские и преступники не были удовлетворены, а мне казалось, что я подвела обе стороны. Отчасти — да. Наконец я поняла, что я — просто шестеренка в колесе гигантской разлаженной машины…

Она замедлила шаг и обхватила себя руками.

— В мире столько зла… Вы даже не представляете, с какими делами нам приходилось возиться. Женщина, которая торговала своей шестилетней дочерью, чтобы купить наркотики. Человек, изнасиловавший девяностолетнюю старуху. Этого достаточно, чтобы утратить веру в человечность. А поскольку на тебе лежит обязанность не давать пощады самым страшным преступникам, значит, другие нарушители не понесут наказания, которого заслуживают, и окажутся на свободе. Иногда… — Мария покачала головой. — Я уже почти не могла спать, а на работе на меня накатывали жуткие приступы паники. Однажды утром я поняла, что больше не могу. Поэтому я отправилась к шефу и написала заявление. Хотя понятия не имела, куда пойду работать.

— Похоже, вы просто выгорели.

— Да.

Мария мрачно улыбнулась, и на ее лице отразились весьма противоречивые чувства.

— Ну что?

— Что?

— Хотите об этом поговорить?

— О чем?

— О том, почему вы на самом деле уволились. И что привело к приступам паники.

Удивленная Мария повернулась к нему:

— Откуда вам знать?

— А я и не знаю, — отвечал Колин. — Но если учесть, что вы проработали там некоторое время, должно было случиться что-то из ряда вон выходящее. И, наверное, связанное с каким-то конкретным делом. Так?

Она остановилась и взглянула на воду. Лунный свет оттенял черты лица девушки, отражающие грусть и чувство вины, а потом и мимолетной боли, что стало для Колина неожиданностью.

— Вы очень проницательны, — сказала Мария, закрыла глаза и несколько секунд не открывала. — Самой не верится, что я говорю с вами об этом…

Колин молчал. Они уже почти дошли до того места, с которого начали свою прогулку по пляжу. Музыка перемешивалась с шумом волн. Мария указала на дюну.

— Может быть, сядем?

— Конечно.

Положив сумочку и сандалии, она уселась на песок. Колин устроился рядом.

— Кэсси Мэннинг, — сказала Мария. — Так ее звали. Я, кажется, ни с кем об этом не говорила. Честно, не самое лучшее воспоминание…

Она говорила тихо и напряженно.

— Дело Кэсси Мэннинг досталось мне спустя три или четыре месяца после начала работы в прокуратуре. На бумаге оно выглядело довольно банальным. Кэсси встречалась с парнем, они поссорились, и парень в конце концов прибег к насилию. Кэсси оказалась в больнице с разбитым глазом, рассеченной губой, синяками и трещиной в скуле. Иными словами, он не просто ударил девушку, а избил. Парня звали Джеральд Лоуз. Но в итоге эта история оказалась далеко не банальной. Выяснилось, что они встречались примерно полгода, и поначалу Кэсси находила Лоуза очень обаятельным. Он внимательно ее слушал, придерживал перед ней дверь, как настоящий джентльмен, но спустя некоторое время она начала замечать за ним то, что ее встревожило. Чем дольше они встречались, тем более ревнивым и властным он становился. Кэсси сказала, что Лоуз начинал злиться, если она не отвечала на звонок немедленно. Он начал встречать ее с работы — Кэсси работала медсестрой в клинике, — а однажды, обедая с братом, в другом конце зала она заметила Лоуза, который сидел один и просто смотрел на них. Она поняла, что он выследил ее. В следующий раз, когда он позвонил, Кэсси заявила, что хочет сделать перерыв в отношениях. Он согласился, но вскоре девушка убедилась, что он за ней следит. Она видела его на почте, на улице, когда уходила с работы или когда отправлялась на пробежку, ей постоянно кто-то звонил и молчал в трубку. Однажды вечером Лоуз пришел и сказал, что хочет извиниться. Кэсси сделала глупость и открыла дверь. Войдя в дом, он стал уговаривать девушку снова с ним встречаться. Когда Кэсси отказалась, Лоуз схватил ее за руку, она стала отбиваться и в конце концов ударила его вазой. Тогда он швырнул Кэсси на пол и… принялся избивать. Так случилось, что патрульная машина как раз проезжала по соседней улице. Соседи, услышав крики, позвонили в полицию, а машина через считаные минуты оказалась на месте. Лоуз колотил лежавшую на полу девушку, повсюду была кровь. Впоследствии оказалось, что это кровь Лоуза — Кэсси рассекла ему голову над ухом, когда швырнула вазу. Полицейскому пришлось использовать электрошокер. Когда машину Лоуза обыскали, то нашли скотч, веревку, несколько ножей и видеокамеру. Жуткий набор. Кэсси сказала мне, что Лоуз сошел с ума и что она боится за свою жизнь. Ее семья тоже была напугана. Родители и младший брат настаивали, чтобы Лоузу дали срок.

Мария зарыла пальцы ног в песок.

— Я тоже так считала. На мой взгляд, этого парня, несомненно, нужно было изолировать. Все вполне понятно. В Северной Каролине Лоуза обвинили бы в тяжком уголовном преступлении категории В, то есть с покушением на убийство, либо категории Д, то есть без покушения. Семья, особенно отец, требовали категории В — тогда он провел бы за решеткой от трех до семи лет. Офицер, арестовавший Лоуза, полагал так же. Но, к сожалению, окружной прокурор сомневался, что мы сумеем доказать злой умысел, поскольку не было никаких доказательств, что вещи в машине имели какое-то отношение к Кэсси. И полученные девушкой травмы не угрожали жизни. К тому же некоторые показания Кэсси оказались недостоверными… Хотя Лоуз действительно следил за ней, кое в чем девушка все же покривила душой. Да и сам Лоуз тоже. Он работал в банке и не имел никаких неприятностей с законом. Поэтому в конце концов мы условились, что Лоуз признает себя виновным в преступлении средней тяжести, за которое полагался год заключения. Я допустила ошибку. Потому что Лоуз был действительно очень опасен.

Мария помолчала, собираясь с духом, чтобы продолжить рассказ.

— В конце концов Лоуз получил девять месяцев, потому что три и так уже отсидел в ожидании суда. Он каждый день писал Кэсси, извиняясь за свой поступок и умоляя дать ему второй шанс. Кэсси не отвечала. Она даже перестала читать его письма, но хранила их, потому что по-прежнему была напугана. Впоследствии, при внимательном изучении, мы заметили, как менялся тон писем со временем. Лоуз все сильнее злился, что она не отвечала. Если бы Кэсси их прочла и принесла прокурору…

Девушка взглянула на песок.

— Выйдя из тюрьмы, Лоуз немедленно явился к Кэсси. Она захлопнула дверь и позвонила в полицию. Лоузу запретили с ней контактировать, и после беседы в полиции он пообещал, что больше не подойдет к девушке. На самом деле он просто стал осторожнее. Он посылал Кэсси цветы. Отравил ее кошку. Изрезал покрышки у машины. На крыльце она находила букеты из сухих роз.

Мария сглотнула. Ее трясло, но она продолжала:

— А потом, однажды вечером, когда Кэсси шла к своему парню — тогда она уже встречалась с другим, — Лоуз ее выследил. Парень видел, как Лоуз схватил девушку прямо на улице и запихнул в машину, но не успел помешать. Через два дня полиция нашла тело Кэсси в старом домике на пляже. Лоуз связал ее, страшно избил, затем поджег домик и застрелился сам. Эксперты не смогли определить, была ли Кэсси еще жива, когда…

Она закрыла глаза.

— Их опознали только по зубам.

Понимая, как трудно Марии все это вспоминать, Колин хранил молчание.

— Я пришла на похороны Кэсси, — наконец произнесла Мария. — Наверное, не следовало этого делать, но я решила, что должна пойти. Я пришла уже после начала службы и села в заднем ряду. Церковь была полна, но я видела родных Кэсси. Ее мать плакала не переставая, почти билась в истерике. А отец и брат сидели совсем бледные. Мне стало дурно, я хотела, чтобы все это поскорее закончилось…

Она повернулась к Колину:

— Смерть Кэсси разрушила семью. Они, конечно, были со странностями, но подобной катастрофы никто не ожидал. Через несколько месяцев после убийства миссис Мэннинг покончила с собой, потом у отца Кэсси отозвали медицинскую лицензию. Я всегда подозревала, что у брата с головой не в порядке… но тогда я начала получать жуткие письма. Они приходили домой и на работу, в разных конвертах, короткие, всего пара строк. Они были ужасны… адресант оскорблял меня, допытывался, почему я ненавидела Кэсси, почему хотела причинить боль ее родным. Полицейские пообщались с молодым человеком, и письма перестали приходить. На некоторое время. Потом они снова стали появляться, уже другие. Угрожающие. Парня опять вызвали в полицию, и, наверное, он… просто сорвался. Он утверждал, что невиновен, что я решила избавиться от него, что полицейские в сговоре со мной. Его отправили в психиатрическую клинику, а отец пригрозил подать на меня в суд. Полиция предположила, что письма мог писать бойфренд Кэсси. Конечно, он тоже все отрицал. Тогда у меня и начались панические атаки. Я боялась, что человек, писавший эти письма, никогда не отвяжется. И тогда я поняла, что лучше мне будет уехать домой.

Колин молчал. Он знал, что никакие слова не способны сейчас успокоить Марию.

— Надо было послушать родителей Кэсси. И полицейского.

Колин смотрел на волны. Их неумолчный шелест действовал умиротворяюще. Не дождавшись ответа, Мария повернулась к нему:

— Вам так не кажется?

Он ответил, с трудом выбрав слова:

— Сложно сказать.

— В смысле?

— Судя по вашему тону, вы и без моего ответа уже сделали вывод. Но, если я соглашусь, вам, скорее всего, станет еще хуже. А если я скажу «нет», вы все равно не прислушаетесь.

— Я не знаю, что сказать.

— Необязательно что-то говорить.

Мария вздохнула и положила подбородок на колени.

— Зря я не убедила прокурора и не настояла, чтобы Лоуза обвинили в тяжком уголовном.

— Да, возможно. Но если бы вы это сделали и даже если бы Лоуз сел надолго, итог мог быть тем же самым. Он явно помешался. Если хотите знать, на вашем месте я бы, наверное, поступил точно так же.

— Знаю, но…

— Вы с кем-нибудь это обсуждали?

— С психологом, вы имеете в виду? Нет.

Колин кивнул:

— О’кей.

— Вы ведь не собираетесь меня убеждать?

— Я никому не даю советов.

— Никогда?

Он покачал головой:

— Но вы и не нуждаетесь в моих советах. Если вы считаете, что психолог вам поможет, обратитесь к нему. Если нет — не надо. Я могу только сказать, что лично мне в свое время это помогло.

Мария молчала, и Колин не знал, как она отнеслась к его словам.

Наконец она произнесла:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что выслушали. И не стали давать советов.

Колин кивнул, продолжая смотреть на горизонт. В небе появилось еще больше звезд и засияла Венера — неизменно яркая. По пляжу бродила небольшая компания, и в ночном воздухе раздавался смех. Колину, сидевшему рядом с Марией, казалось, что он знал девушку уже очень давно — гораздо дольше часа, который они провели вместе. Он отчетливо ощутил разочарование, что вечер вот-вот закончится.

Он понял, что расставание близко, по тому, как Мария вдруг напряглась и выпрямила спину. Она сделала глубокий вдох и наконец посмотрела в сторону улицы.

— Боюсь, мне пора.

— Мне тоже, — сказал Колин, стараясь скрыть досаду. — Сегодня я еще надеюсь попасть в спортзал.

Оба встали, и Мария принялась стряхивать песок с сандалий, прежде чем вновь их обуть. Они зашагали обратно к дюнам, за которыми начинались рестораны и кафе. Музыка с каждым их шагом становилась все громче. К тому времени, когда они переступили с песка на твердую землю, улицы уже были заполнены людьми, наслаждавшимися субботним вечером.

Колин шагал рядом, лавируя среди пешеходов, пока они не дошли до поворота на тихую улочку. Мария, как ни странно, держалась близко, так что временами их плечи соприкасались. Тепло от ее прикосновений сохранялось надолго.

— Какие у вас планы на завтра? — наконец спросил он.

— По воскресеньям я всегда обедаю у родителей. А потом, наверное, поплаваю на доске.

— Правда?

— Это весело. Вы когда-нибудь плавали на доске?

— Нет, — сказал Колин. — Всегда хотел попробовать, но как-то руки не доходили.

— Слишком заняты тренировками?

— Слишком ленив, — признал он.

Мария улыбнулась:

— Ну а вы? Вы завтра работаете?

— Нет. Я побегаю, уберусь во дворе, поменяю генератор в машине. Она не заводится.

— Наверное, аккумулятор сел.

— Думаете, я это первым делом не проверил?

— Не знаю. Правда?

Она его явно поддразнивала.

— Ну а потом какие у вас планы, после тяжких трудов во дворе и в гараже?

— Пойду в спортзал. В воскресенье утром там тренируется группа, так что я поработаю в спарринге и в партере, побоксирую, ну, и так далее. Зал держит парень по имени Тодд Дейли, и он нам спуску не дает. Он — бывший профессиональный боец и гоняет нас, как сержант новобранцев.

— Но вы ведь сможете его победить?

— Дейли? Ни за что.

Марии понравилось, что он это признал.

— А потом?

— А потом ничего. Наверное, сяду заниматься.

Они снова свернули и оказались неподалеку от «Дерзкого Пита». Колин узнал машину Марии — он запомнил ее в ту ночь, когда менял колесо. Дойдя до нее, оба растерянно замолчали. Колин чувствовал, что Мария изучала его, словно впервые увидела.

— Спасибо, что проводили.

— Спасибо, что прогулялись со мной.

Она слегка вздернула подбородок:

— У меня есть еще один вопрос.

— О’кей.

— Вы всерьез сказали, что хотели бы поплавать на доске?

— Да.

Мария опустила ресницы и искоса взглянула на Колина.

— Тогда, может быть, присоединитесь завтра ко мне?

— Да, — ответил Колин, неожиданно почувствовав прилив радости. — Охотно. Во сколько?

— Например, в два. Мы сплаваем на остров Мейсонборо. Туда непросто добраться, но оно того стоит.

— Отличная идея. Где встретимся?

— Здесь — не лучший вариант. Надо спуститься по Райтсвилл-Бич, до самого конца острова. Оставьте машину на улице и прихватите с собой несколько четвертаков, чтобы заплатить за парковку. Я буду ждать на пляже.

— Я смогу где-нибудь взять доску напрокат?

— Не нужно, у меня их две. Возьмете ту, на которой я когда-то начинала.

— Отлично.

— Правда, она розовая. И на ней девчачьи наклейки.

— Правда?

Мария хихикнула:

— Шучу. — И добавила: — Удивительно, но я сегодня отлично провела время.

— Я тоже, — искренне произнес Колин. — И буду с нетерпением ждать завтрашнего дня.

Он придержал дверцу, и девушка села в машину. В следующее мгновение она тронулась с места и поехала, а он остался стоять. Вечер на этом мог закончиться, но Мария вдруг затормозила, опустила окно и высунулась.

— Эй, Колин!

— Что?

— Когда завтра будете тренироваться, постарайтесь, чтобы вам не разбили лицо.

Он улыбнулся, глядя ей вслед и думая о том, во что он ввязался. Колин не ожидал приглашения. Шагая к своей машине, он вспоминал минувший вечер, пытаясь разложить все по полочкам. Но, какие бы мотивы ни двигали Марией, он не мог отрицать, что ему было приятно.

И он хотел снова с ней увидеться.

Да, несомненно.