Кентийский принц

Николай Ярыгин, 2019

После встречи с Алексией тан де Кобург жизнь пошла совсем не так, как рассчитывал Алекс. Наживать врагов легко, встречать лицом к лицу их месть труднее, но наш человек никогда не сдается. Продираясь через все препоны, схватки с неприятелем, даже кровавые бойни, он все равно идет по пути, намеченному судьбою, а что там в конце пути, пока неизвестно никому.

Глава вторая

— Салах, где мои люди, где воины, которых я тебе доверил? — орал с пеной у рта Юсуф ину Доршон. Был он среднего роста, с заметным брюшком и кривыми ногами всадника. Маленькие, глубоко посаженные глазки и большой крючковатый нос, два верхних передних зуба выдавались чуть вперед, и хан немного шепелявил. Ничего выдающегося как во внешности, так и в интеллекте у Юсуфа не было, и если бы не наследственное получение титула, ему бы никогда не стать даже сотником. Амбиции при отсутствии мозгов никогда ни к чему хорошему не приводили.

Он еще долго бесновался и пинал ногами стоящего перед ним на коленях Салаха ин Галаха, своего двоюродного брата. Но все-таки ума хватило не отдавать его палачу, так как в этом случае в бой орду вести надо будет самому. Нет, хан не был трусом, просто знал, что в военных вопросах он профан, вот если что-то обменять продать или купить просто даром, это к нему. Успокоившись, Юсуф налил в пиалу кумыса и выпил.

— Рассказывай еще раз, что там произошло.

Салах стер рукавом кровь с разбитого лица и принялся рассказывать.

— Пока мы переправлялись, они успели изрубить больше половины воинов Ербека, а баргезовских положили всех. Увидев, что мы выбрались на берег, они развернулись и бросились бежать. Кони у них были уже уставшие, и я надеялся догнать их и зарубить. И казалось, что вот-вот уже можно омыть мечи кровью собак, а тут… Когда мы выскочили из-за поворота, увидели лагерь, там стояло много телег, виднелись палатки и совсем было мало воинов.

Собака Валах закричал, чтобы все атаковали обоз… Сейчас мы поживимся, орал он. И все кинулись к обозу, я и сказать ничего не успел, да и ты же знаешь ингулов и каторцев. Они же неуправляемые, к тому же совсем бедные, а тут целый обоз. Не успели проскакать и одну четверть полета стрелы, как вдруг раздался гром, а на холме, где стоял обоз, сверкнул огонь, а потом дым стал закрывать его. Вокруг стали падать воины, это было страшно: кони ржали, люди кричали и падали с коней или вместе с конями, а гром раздавался и раздавался; те, кто был впереди, начали поворачивать назад, но сзади напирали, получилась толчея. И эти толпы вдруг начали валиться мертвыми, мы уже развернулись — и тут на нас налетели всадники противника, за которыми мы гнались. Ты знаешь меня — я не трус, но воины были так напуганы, что почти не оказывали сопротивления. Я и несколько человек смогли отбиться и поспешили принести тебе весть об этом непонятном громе.

Юсуф сидел, нахмурившись, он ничего не мог понять, что за гром, почему об этом никто никогда не слышал. Потом он ударил в бронзовое било, подвешенное справа от того места, где он сидел, и в шатер заглянул слуга.

— Сообщи Седому Пта, что я хочу с ним посоветоваться и скоро приду.

Седой Пта — это был шаман племени. Почему Седой Пта было его имя — потому что он седым и родился, шаман был альбиносом. Сколько ему лет, никто не знал, казалось, что он живет вечно. Седой Пта шаманил при деде, отце хана и при самом Юсуфе… Это был скелет, обтянутый кожей. Когда Юсуф вошел в шатер шамана, тот уже сидел у жаровни, качался из стороны в сторону и вдыхал свой дым просветления.

— Я уже знаю, для чего ты пришел, — проскрипел Седой Пта. — Слушай. Еще при моем прапрадеде, когда горы были мягкие, как глина, а степь иногда тряслась, как руки у стариков, жил тогда один злой и могучий колдун, который мог вызывать гром и убивать им… Говорили, что когда он умирал, то пообещал вернуться. Вот и думаю я, не вернулся ли этот колдун вновь, переродившись. Иди, Юсуф, мне надо посоветоваться с духами предков.

Выйдя от шамана, хан посмотрел на противоположный берег реки и решил следующей ночью сделать вылазку, попробовать поближе посмотреть, от чего происходит этот гром.

* * *

Когда стемнело, выдвинулись к месту переправы степняков, двигались не спеша, пройти надо менее трех километров. Коней вели в поводу, чтобы меньше шуметь, и тем не менее было достаточно шумно. На небе сияла полная луна и тысячи звезд, было довольно-таки светло, и видимость была хорошая. Не доходя с километр до места будущего базирования, из впереди идущего дозора сообщили, что в лагере степняков слышен шум и громкие команды. Я выдвинул вперед всех конников и стрелков. Но как оказалось, степняки, заслышав шум шагов, скрип повозок и бряцанье оружия, решили не рисковать и перенести лагерь подальше от реки.

Двигались мы медленно, но компактно, я дал команду не растягиваться, и обоз с пушками и припасами находился в середине колонны. Наконец мы достигли того места, где я думал устроить лагерь. По фронту перед нами находилась река, а за спиной — село, которое все-таки успели пограбить и разорить степняки.

Начинало светать, и над рекой потянулась дымка тумана, звезды меркли, а мои воины начали устанавливать палатки и размещать пушки, готовя для них площадки. Задымили костры, на которых повара готовили кашу, и вкусно запахло. Когда совсем рассвело, я увидел, что степняки оттянулись от реки всего метров на триста-четыреста… Появилась возможность преподать им очередной урок.

Спешить не стал и, после того как мои воины поели, а пушкари закончили выравнивать площадки и установили пушки, дал команду зарядить их гранатами и сам навел центральную пушку на лагерь. После чего произвели несколько залпов. Ох, как забегал неприятель; мне было прекрасно видно, как разрывы вставали среди юрт и шатров. На какое-то время пыль и дым от разрывов закрыли от нас лагерь степняков, и я дал команду прекратить стрелять. Когда видимость восстановилась, увидел, как неприятель удирает — кто на конях, кто пешком. Через некоторое время лагерь стоял абсолютно пустой, за исключением убитых и раненых.

Примерно через час я послал конников осмотреть лагерь и собрать трофеи. Народ радостно и возбужденно загомонил, услышав про трофеи, одни лишь кентийцы оставались спокойными. Обговорив с сотниками конников порядок сбора трофеев, предупредил о том, что в случае нападения степняков не геройствовать, а уходить за реку. Копейщики собрали все лодки местных рыбаков вдоль берега и, тоже переправившись на тот берег, стали ждать трофейщиков. Я же, раздав команды, решил немного отдохнуть, все-таки эти сутки вымотали меня основательно.

Странная в степи погода: днем жара, ночью довольно прохладно, если не сказать холодно.

Я спокойно проспал часа три, никто меня не тревожил, и, когда встал, оказалось, что трофеи до сей поры еще собирают и возят. На берегу уже была приличная куча всякого барахла, ее тут же сортировали и раскладывали. Сбор затянулся до вечера. Утром, выбрав несколько человек, которым приказал погрузить все, что собрали вчера, на несколько телег, отправил их в ближайший город с наказом сдать какому-нибудь купцу, не сильно торгуясь.

Через два дня прибыли две с половиной тысячи воинов, присланных королем. Возглавлял их двоюродный дядя короля, граф Итер де Сартон, с которым отношения у меня сразу не сложились. Очень, видать, ему не хотелось мне подчиняться, и он, ссылаясь на то, что является родственником короля, сразу стал демонстрировать свою значимость и величие. Поэтому, несмотря на то что в его войске еще не успели установить шатры и палатки, послал ко мне посыльного с приказом прибыть к нему на доклад. Я прекрасно понимал, что такое может произойти, и поэтому ожидал чего-то подобного. Не став ни удивляться, ни возмущаться, я просто попросил посыльного передать графу, что следует точно выполнять приказ короля.

Прибывшие расположились в полукилометре по левую руку от нас, в самом широком месте реки, и принялись патрулировать местность вдоль реки и прилегающую к ней территорию. Нет, все было грамотно и правильно — и расположение лагеря, и его обустройство, правда, потом что-то патруль не поделил с патрулем местного барона. Был какой-то скандал — я, честно сказать, не вникал, по всей вероятности, граф дал приказ своим воинам и офицерам с нами не общаться, и те старались даже не смотреть в нашу сторону. Ну, а мне было совершенно безразлично, я готовился сдать свои позиции королевским воинам и вернуться домой, очень уж этот месяц был насыщенным на события.

Степняки, расположившиеся в полутора километрах от реки, старались всеми силами испортить нам жизнь. И поэтому каждую ночь, а то и днем, небольшими группами по десять — пятнадцать человек делали набеги на нашу территорию. В основном в стороне королевских войск, так как, попробовав однажды это сделать с нашей стороны, их группа была порвана котами, в связи с чем активность степняков в этом районе резко упала. Река была мелкая, имела много бродов, особенно в летнюю жару, и проблем при пересечении ее не было ни у нас, ни у них.

После общения с нашими разведчиками у меня родился план, правда рискованный и авантюрный. Шатер хана Юсуфа, а также шатры шамана Седого Пта и двоюродного брата хана стояли чуть в стороне от общего лагеря степняков. И возникла у меня мысль выкрасть хана, тем более Март уже пару раз подбирался к шатрам почти вплотную. Обговорил все со своими разведчиками и прихватил с собой десяток кентийцев… Ведь если получится, кому-то же надо Юсуфа нести. В свое время, еще только узнав, какую подлость затевает герцог, я дал команду своим швеям пошить маскхалаты, набросав эскиз что-то типа «кикиморы» — с желтыми, коричневыми и зелеными полосками ткани, при этом в капюшоне открытыми оставались только глаза и рот. Вот теперь они опять пригодятся.

В самом начале ночи нас переправили на лодках, и мы волчьим шагом направились в сторону лагеря хана Юсуфа. Лагерь находился на небольшом холме, до подножия которого тянулось несколько промоин, образованных стекающими ручьями воды во время дождей. Вот мы и решили их использовать, чтобы подобраться к хану Юсуфу. Кентийцев оставил в самом начале промоины, а сам с Мартом и Саймом осторожно двинулся к самому лагерю. Когда промоина закончилась, нам надо было преодолеть еще метров сто открытого пространства. Впереди полз Март, потом я, замыкающим был Сайм.

Лагерь спал, да и была уже середина ночи, только караульные сидели у костров, иногда приподнимаясь и вглядываясь в темноту. Пыль от сухой травы забивалась в нос, и очень сильно хотелось чихнуть, я просто неимоверным усилием сдерживал это желание. Наконец мы добрались до задней стороны шатра хана, я приготовился разрезать полог, а Март и Шорто поползли вокруг, чтобы снять часовых у входа в шатер. Когда они удалились, я осторожно разрезал кинжалом ткань шатра и проник внутрь. В шатре стоял запах немытого тела, бузы (местной браги)… Я услышал сопение спящего мужчины. В центре шатра стояла небольшая жаровня с тлеющими углями, дающая совсем немного света, при котором можно было различить, что и где находится.

Осторожно, пытаясь ничего не зацепить по дороге, я приблизился к хану, толкнул его и, когда он открыл глаза, зажал рукой ему рот и резко ударил в солнечное сплетение. Тот вылупил глаза и открыл рот, пытаясь вдохнуть, а я тем временем всунул ему в рот заранее приготовленный кляп. Перевернув его на живот, принялся вязать ему руки. В это время в палатку заглянул Шорто, и, увидев, что я вяжу Юсуфа, они с Мартом по очереди затащили тела двух часовых. Закончив вязать руки хану, накинули на него какое-то темное покрывало, дополнительно связав ноги. Практически беззвучно вытащив его через прорезь в шатре, двинулись в обратный путь.

Возвращаться было намного тяжелее, приходилось тащить еще тушку Юсуфа, а тот, придя в себя, всеми силами пытался нам мешать, извивался как червяк. Хорошо хоть, пока тащили его по открытому пространству, он еще не пришел в себя, в промоине было немного полегче. Но двигались все равно полусогнувшись и несли хана с Саймом, ухватив за веревки, его связывающие.

Повезло, что ночь была безлунная. Кое-как дотащили хана до кентийцев, и, передав им куль с Юсуфом, я успокоился, правда, нам еще пришлось какое-то время ползти, удаляясь от лагеря. Но когда можно было уже сильно не прятаться, вскочили и, словно застоявшиеся кони, рванули к реке, пролетели последний километр очень быстро. Лодки нас ждали, и, что удивительно, похоже было, что дружинники и глаз не сомкнули, ожидая нас.

Уже в палатке развязали нашу добычу, вытащили кляп хану, и, когда он наконец вдохнул, яростно сверкая глазами исподлобья, я с ним поздоровался.

— Доброе утро, хан Юсуф ину Доршон.

Тот отвернулся, не желая разговаривать, а я продолжил:

— Понимаю, что для вас оно не очень доброе, но как-то же надо было мне пригласить вас в гости. Вы же понимаете, что эти мелкие заварушки между нами надо рано или поздно заканчивать. Или вы думаете продолжать эти наскоки вечно?

— Ты мог бы направить мне письмо, — гневно сверкая глазами, проговорил Юнус, — я бы подумал.

— И что дальше? Ты бы думал, я бы ждал, да и заключать договор я не имею права, я же не король. И все бы это тянулось, тянулось и тянулось. Давай сделаем так…

Но закончить я не успел, так как снаружи проорали:

— Ваша светлость, к нам парламентеры, что делать?

— Как что, принимать, — проговорил я, выходя из палатки.

На том берегу с десяток всадников размахивали зелеными ветками, вот один соскочил с коня и подошел к самому срезу воды, помахал зеленой ветвью.

— Сотник, отправь лодку и проводи его ко мне.

Вернувшись в палатку, я спросил хана:

— Вы гарантируете мне, что не будете делать глупостей и, если я вас развяжу, не будете пытаться сбежать, и дадите слово, что вы мой пленник.

Юсуф подумал и кивнул головой.

— Я ваш пленник и отдаю себя в ваши руки, — сказал он ритуальную фразу.

— Пленив вас, я не нанесу вам умаления вашей чести и достоинства, — проговорил я в ответ такую же ритуальную фразу и, достав нож, разрезал веревки на его руках. Ноги ему освободили еще в лодке, сколько можно его было носить, пусть уже сам ходит, не маленький. Затем я кинул ему один из своих камзолов и штаны, так как унесли мы хана в одной набедренной повязке, замотав его в покрывало. Юсуф благодарно кивнул мне и тут же начал одеваться, правда, вся одежда была большая для него, но думаю, несколько часов потерпит.

Через несколько минут как хан оделся, часовой у палатки прокричал:

— Парламентеры к его светлости!

— Пропустить, — ответил я, и в палатку вошел двоюродный брат Юсуфа, Салах ин Галах. Увидев хана, он поклонился вначале ему, потом мне и спросил у меня разрешения обратиться к Юсуфу.

— Мой хан, как ты? Все ли у тебя в порядке? Что нам делать? — засыпал вопросами Салах Юсуфа. Хан посопел, потом посмотрел на брата.

— Салах, что тебе сказать, надо ехать к королю, будем писать фирман о мире.

— Я виноват перед тобой, мой хан… не доглядели.

— Ты-то тут при чем, кто знал, что он на такое решится, — кивнул Юсуф в мою сторону. — Собери пару старейшин, кто пошустрей, знатных воинов, да подарки не забудь… И привезите мне одежду, пошли кого-нибудь, а то видишь, в чем я.

Юсуф махнул рукой и нахмурился. Весь разговор велся на языке интегов, на котором говорила вся степь. Может быть, они думали, что я его не знаю, может, им было так проще. Но я знал этот язык и все прекрасно понимал. Пока они говорили, я размышлял.

— Хан, если вы дадите мне слово, что через два дня прибудете на это самое место со свитой для поездки в столицу, то я вас отпущу, чтобы вы могли собраться и все организовать самому. Ведь глаз хозяина может увидеть то, что не увидят другие, — немного польстил я хану. Оба степняка вскочили и, поклонившись, заверили меня, что хан даст свое слово, а Салах везде и всегда подтвердит, что такое слово было произнесено.

Отпуская Юсуфа, я ничем не рисковал: слово, данное тут, очень и очень редко нарушалось, и если только давший слово нарушил его по своему желанию, он просто становился изгоем. Нет, конечно, будучи ханом, он имеет реальную власть, но в случае с нарушением данного слова он покрывал позором все племя. И тут племя имело возможность заменить вождя. Или один из знатных воинов вызывал его на дуэль, или старейшины, не заморачиваясь, выбирали другого главу племени из его родственников, а потом уже низложенного хана любой мог вызвать на поединок.

Так что я крикнул дежурного и попросил его подать нам вина. После того как мы выпили по бокалу, я отпустил своего пленника собираться в столицу. За все это время, что находился в походе, я абсолютно не знал, что происходит в империи, почему молчит отец и нормально ли добрался караван с трофейным золотом, захваченным у герцога. Не имел понятия, что происходит в моем графстве. В конце концов, могли бы прислать посыльного, ведь скоро два месяца, как я в походе. Ну подождите, вот вернусь, я вас всех… Додумать, что я с ними сделаю, я не успел, так как в лагере раздался шум, крик, это была явно какая-то ссора. Нехотя поднявшись со своего походного стула, я выглянул из шатра. На входе в лагерь было какое-то столпотворение, и туда потихоньку стягивались все, кто не был занят в нарядах или на работах.

— Сержант, — окликнул я кентийца, — узнай, что там происходит.

Тот быстрым шагом двинулся в сторону разгорающегося скандала. Сам я вернулся в палатку и налил себе очередную кружку прохладного фруктового взвара (что-то типа компота). Да, всех своих кентийцев я сделал сержантами, а некоторых — полусотниками и сотниками; протекционизм, что тут поделаешь. А кому мне еще доверять, как не им? Кроме того, я для них принц, да и среди кентийцев предатели — настолько редкое явление, что за несколько веков их можно пересчитать по пальцам одной руки.

Появившийся сержант доложил, что этот шум устроил граф Итер де Сартон, не нашедший ничего лучше, как с группой своих командиров на заявление часового подождать, пока мне доложат об их прибытии, попытаться пройти, не обращая внимания на часового. В результате тот, вызвав подкрепление, заблокировал «группу гостей».

— Пусть их проводят ко мне, — распорядился я и свистнул Алого с сестрами.

Последнее время коты весь день отсыпались и не выходили из шатра, чтобы не пугать народ, а по ночам нарезали круги вокруг лагеря. И благодаря им, лагерь жил спокойно и тихо после того, как несколько групп степняков были порваны и поломаны, а вот у соседей стычки по ночам происходили постоянно, и уже были жертвы и раненые.

Полог на входе резко распахнулся, и в шатер буквально ворвался граф Итер де Сартон; его лицо пылало праведным гневом.

— Как вы смеете что-то предпринимать без согласования со мной! — заорал он с порога.

Алый, лежащий возле меня, прыгнул навстречу графу и рыкнул; тот, не ожидавший увидеть тарга в моей палатке, резко побледнел и сел на пятую точку.

Я, испугавшись, что граф испустит дух от ужаса прямо у меня в палатке, отогнал от него Алого, после чего спокойно спросил:

— Граф, вы что-то хотели мне сказать? Не стоит сидеть на земле, вот стул, присаживайтесь.

Я приказал дежурному подать охлажденного вина. И, когда еще не пришедший в себя граф поднялся, снова спросил его, глядя, как бледность начинает отступать от его лица:

— Так что вы хотели мне сказать?

— Это… это кто, что? — заикаясь, спросил граф. Потрясение и испуг были довольно сильные, и я налил ему в кубок вина, которое принес дежурный. Де Сартон залпом выпил бокал и начал приходить в себя, лицо порозовело, взгляд стал более осмысленный.

— Граф, — продолжил я, не ответив на его вопрос, — через пару дней я оставляю на вас весь участок границы и отправлюсь к себе в маркизат. Все это согласовано с королем, поэтому приготовьтесь к увеличению охраняемой зоны. Да, кстати, я не обязан перед вами ни в чем отчитываться, я думаю, вы и сами это понимаете. И еще, со мной к королю отправится хан Юсуф ину Доршон для заключения договора о мире. Если вы все поняли, то я вас не задерживаю, надеюсь, удовлетворил ваше любопытство.

С моей стороны это было чистой воды издевательство. И пусть сейчас граф в прострации, но со временем, отойдя от испуга и стресса, он все вспомнит, так что у меня появится еще один враг. Де Сартон поднялся и на негнущихся ногах поплелся к выходу. Уже откинув полог шатра, он оглянулся и пристально посмотрел на меня. Затем сделал шаг, и опустившийся полог отделил нас друг от друга.

К вечеру меня ожидал еще один сюрприз… Прибыло пятьсот кентийских конников, а вместе с ними и Ларт. После того как возглавлявший кентийцев барон Иберт эль Варт представился и передал мне послание моего отца, а также письмо от матушки и брата, настала очередь Ларта. Он достал из баула, который не выпускал из рук, шкатулку и с поклоном протянул ее мне. Открыв ее, я увидел подзорную трубу.

— Неужели у вас получилось? — проговорил я, рассматривая монокуляр. Ларт же прямо светился весь от удовольствия.

— Так, а ну проверим сейчас, — и я поспешил к выходу. На улице было еще совсем светло, и ничто не препятствовало мне испытать прибор. Я навел его на небольшой кустарник на том берегу реки и, подрегулировав резкость, был просто поражен, как хорошо все было видно. Пусть это не приборы моего мира, и все-таки это же ого-го… Приближение монокуляр давал тоже нормальное, где-то трех-четырехкратное. Это было просто великолепно!

Оторвавшись от осмотра и повернувшись к Ларту, я просто не знал, как выразить ему свое восхищение.

— Ларт, да ты просто молодец, как вы только успели все сделать и отрегулировать?

— Ваша светлость, все по вашим эскизам и инструкции. Мы, конечно, старались, но без ваших пояснений и чертежей вряд ли что получилось бы.

— Это один экземпляр, или есть еще? — поинтересовался я.

— Я привез пять штук, и еще есть линзы на два десятка приборов, их сейчас шлифуют, после чего будут собирать. Самое сложное — это отливка линз без пузырьков, а в остальном мы уже отработали порядок действий.

— Вот, барон, полюбуйтесь, — протянул я монокуляр стоящему рядом со мной барону Варту. Показав ему, как отрегулировать прибор, принялся ждать реакции.

— Граф, — через некоторое время проговорил барон, — это чудо, это просто чудо, — твердил он. — Очень хорошая вещь для охраны границ — можно глянуть далеко и сразу знать, кто идет или едет, вооружен или нет, да и при боевых действиях можно разглядеть, что замышляет противник. Вы будете их продавать? — протягивая мне монокуляр, спросил он.

— Буду, но пока только ограниченными партиями и, скорей всего, отцу, а он сам решит, кому выдать. Ну и, конечно, королю Торвала. Но в первую очередь обеспечу себя.